Избавление от любви

   Сегодня мне показалось, что я избавилась от любви. Проснулась, по стенам, по потолку, по портьерам - солнце, за окном, в воздухе, на снегу, на крышах домов - солнце, во все небо - солнце. Солнце, которого так давно не было видно. Я обрадовалась ему, как радуются старинному приятелю - вот пришел он, и так уютно, так легко на душе, так спокойно, что хочется мурлыкать или петь или просто сочинять стихи, собирая слова из воздуха, подбирая их в нем, нанизывая их на невидимую ниточку строк.
   Так вот, было утро - условное, надо сказать, утро, поскольку последние лет десять раньше девяти часов я в будни не поднимаюсь. Сегодня я проснулась даже в десять. Сон катил сам собою. Не скажу, чтобы очень приятный, но досмотреть его до конца хотелось. Во сне я свалилась с какого-то обрыва и висела, ухватившись за его край в ожидании помощи, которая никак не шла ко мне. Наверное, это было продолжением моих вчерашних размышлений и самокопаний и бесстыдного одиночного пьянства в компании кота, хомяка и осуждающей уставшей подруги, учительницы русского языка и литературы. Подруга напрочь игнорировала все мои рассуждения о большой и вечной Любви, видя корень всех бед в рьяном моем увлечении алкоголесодержащими коктейльчиками, и даже стихи ей мои перестали нравиться, и даже картины мои перестали ее восхищать, и даже медитационные мои процедуры стали казаться ей несусветной чушью. Подруга меня осуждала, потому что чертовски устала в своей школе. Потому что чертовски завидовала моему философскому безделью. Моей возможности сидеть часами за мольбертом, медитировать под фуги Баха и нокрюрны Шопена, собирать стихи по крупицам в наполненной пышной голубоватой пеной ванне. И стенать о Любви, которая в принципе недостижима - но как желанна!
   Подруга завидовала мне, и я ее не осуждала. Мне тяжело было от невозможности желаемого, а ей - от тяжести настоящего. Раньше, когда-то, мы с ней понимали друг друга с полуслова. А теперь понимание рассеялось. Она недоумевала - зачем мне еще что-то? У нее же есть все! А я возмущалась - разве можно думать только о материальном? По правде говоря, материального и мне не хватало. Ну всего-то каких-нибудь парочки миллиончиков, в долларовом исчислении, конечно. Будь они у меня, кто знает, может, моя Любовь и не была бы столь недостижимой? Я бы преподнесла ей такие сюрпризы, до которых ни один из всех ее шикарных мужчин не додумывался. И в добавок ко всему была бы я - вот такая вся нежная, прекрасная, умная, волшебная...
   - Хватит, - сказала подруга. - Ты пьяна и несешь всякий вздор. Ты не нужна ей - и никогда не будешь нужна. По большому счету, никто ей не нужен. Никто. И сколько бы ты не выдумывала, сколько сил не тратила - все напрасно. Она никого никогда не любила. И тебе не стать исключением.
   Я сотворила себе очередной коктейль, смешав тростниковую водку каню с мелко порубленным льдом, соком одного лимона и горсткой ананасовых кубиков. Я не смотрела на подругу, поскольку не нуждалась в осуждении. Я смотрела на своего тостого рыжего кота, вальяжно раскинувшегося в кресле, я смотрела на мою палевую хомячишку, вертящуюся в колесе, я смотрела на фотографию той, которая никого не любила, и я знала, что все это так и есть. И потому - пила, пила, пила, тянула, тянула, тянула свои коктейли, пока не рухнула в раскинувшую свои объятья кровать, в ее шелковистую нежность. И поплыла по замысловатым коридорам сна, превращающего одно в другое, а третье  - в первое...
   Когда я проснулась, вокруг было столько солнца, что мне захотелось петь. Столько чудесного света - впервые за долгие-долгие серые дни. Но слова застряли у меня в груди шершавым комочком. Они распались, не родившись. Они растеклись в разные стороны, и моя большая, неиссякаемая река волшебных песен и стихов обмелела в одну секунду, и на дне ее я увидела лишь обломки старых, изъеденных временем и водою кораблей.
   И тогда я поняла, что страсть, столько лет отнимавшая у меня силы, энергию, мысли, нервы, дни и ночи, эта страсть закончилась. Она покинула меня, и вот теперь я  - свободная, чистая, молодая и сильная, стою и радуюсь, ведь впереди еще целая жизнь, а у меня развязаны руки, и я никому ничего не должна, и у меня больше нет поводов напиваться, и у меня больше нет поводов думать о миллионах - лично мне-то они на фиг не нужны, они были нужны - для нее, для моей Любви, и у меня больше нет причин для головной боли, и нет стимулов для медитаций, и нет тем для стихотворений, и нет образов для холста. И у меня есть столько пустых, столько длинных дней впереди, что я, наконец-то, понимаю, что значит простое человеческое счастье, без всяких там навороченных закидонов, без всяких там романтических штучек, без всяких там полетов... ВО сне и наяву.
   Такие вот дела.