Женщины Варшавы. Признание в любви

« Я вошел в этот город, и этот город вошел в меня. Да, как многие, я люблю эти милые кафе с их чинными обитателями, гулкий простор площадей, милую невнятность славянских названий, эту смесь старосветской чопорности и суетливой меркантильности в манерах горожан.

Но более всего я заворожен царственными курвами, этими Беатами, Ядвигами и Малгожатами.  Как они – и даже беднейшие из них – одеваются, как надменно поднимают бровь, встретив ваш взгляд! Им кажется , что они все еще живут в легенде о Великой Polsk’e - вот-вот затрубит рог, и ввалятся в замок разгоряченные охотой паны шляхтичи - их грубые и ненасытные в любви и войне мужья, а нежные пани будут встречать своих Збышеков и Богумилов у ворот, без жалости оглядывая кровавые трофеи.

С роскошных кукол я в нетерпении снимаю их платья, копаюсь в исподней белизне и вот они – нагие…Розовые иль бледные, с припухшими сосками всех оттенков коралла. Я нежно, но твердо покрываю ладонями их  колени и развожу  в стороны. Иногда я даже различаю звук, с которым размыкаются их налитые горячей влагой губы, открывая мне горячие пещерки.  Кокетки подстригают смежную растительность, а скромницы таят свои пряные шахты в густых зарослях, которые я бережно разъединяю уже привычным языком.

Не подумайте, что я так романтично говорю о шлюшках с Величковского Моста. Предпочитаю женщин замужних, страстных и зрелых.

Хотя…Вчера у меня была гимназистка, белая, пухленькая, с маленькой тесной дыркой и едва поросшим лобком. Она возбудила меня как никто, и лишь минуты спустя стало ясно, что начала малышка с меня. Есть у нее жених, некий Чеслав, кадет с отменной выправкой и волевым скуластым лицом. Что она ему скажет при встрече? Впрочем, неважно…

А эта цыганка! Смуглая, с темными сосками и черным краями тайных губ. Сильное неугомонное тело.

Я навсегда запомню этот город, и уже стариком, любуясь на альпийский закат, буду оживлять в своей памяти картины моей варшавской жизни, долгую череду совершеннейших в мире женщин, которых я имел счастье и привилегию познать…

Ведь я – совсем не Казанова…Тело мое белесо, все поросло редким серым волосом. Грудь впалая…И когда я смотрю на себя, голого, в большое зеркало, вижу эти мосластые конечности, угловатый лысеющий череп и маленькие глаза, мне хочется стать кем-то другим.

Да и член мой, сказать по правде, совсем не хорош. Никогда он не достигает нужной в сношении твердости. Иногда он совсем мягок, и мне остаются лишь пальцы и язык. Но все же я раздвигаю вход и помещаю туда свою вялую головку хоть на немного, а на выходе потираю ею клитор. Костистые ладони при этом с особым ожесточением терзают грудь моей vis a vis.

Но иногда, когда я особенно возбужден – как с той гимназисточкой – член мой почти тверд. Он становится похож на немного переваренную колбаску, мягковатую, но все же сохранившую свою форму. И тогда я – пусть даже не чувствуя ее стенок – погружаю свой столбик в распаренную ожиданием дыру до конца, мой пах касается ее лобковой кости. В канальце что-то напрягается, и мутная жидкость – ее я видел не раз – орошает влагалище моей гостьи.

Дней за пять до Пасхи…»

Стук в дверь.

- Герр обергруппенфюрер…
- Да, Клаус…-
- К Вам тут…дама. Хочет просить за мужа – его взяли вчера на площади.
- А… При облаве? Хорошо. Веди. И не соединяй ни с кем минут двадцать…-