Любить Фогельфрая

                "…der Vogel geht auf den Leim…"

 Любить Фогельфрая тяжело, не каждый сможет выдержать его немолодое тело внутри собственного. С другой стороны, в этом есть свои преимущества: сношения с лошадьми и деревьями будут после него проходить легко и непринужденно. А это необходимое условие любви к Фогельфраю, поскольку он сторонник традиционализации всего, что только попадается под руки. Ну и прочие части тела.
 Фогельфрай всегда будет видеть в вас дионисоподобного мальца или тупую девку. Лучше, конечно, полуразложившийся женский труп. Впрочем, это его любимая роль. Ах, вы знаете, это он **** Марию Даниловну, кормил Борхеса из мисочки и с каким-то быдлом сжигал свои книги! Это все он. Как же это восхитительно!
 Любя Фогельфрая, нужно всегда быть готовым умереть внезапно или мучительно. Или внезапно и мучительно. В зависимости от его настроения на данную секунду, взятую в контексте данного варианта развития событий, существующего параллельно со многими хрустально-кафельными мирами и туалетами Казанского вокзала.

"Глупая, - сказал мальчик, - все-то тебе нужно объяснять. - Просто здесь, - и он положил руку себе на гениталии, - есть то, что не может без этого", - и он перенес растопыренную ладонь ей на лобок. "Жаль, что только здесь и только без этого",  - сказала она и позволила сделать с собой все, что ему заблагорассудится. Она ушла рано утром, и он больше никогда ее не видел. Он несколько раз потом, по прошествии лет двадцати, пытался вспомнить ее имя.

 Любовь Фогельфрая деспотична. Потому что у него за домом лес, и кто-то ему сказал однажды, что все позволено. В силу своей развитости и самопроизвольной незаконности, Фогельфрай этому поверил. В силу тех же причин у Фогельфрая нет страха. Трах и стрепет. Ничего больше. И все на грани смерти. В конце концов, смерть тоже имеет некие половые признаки. Меняющиеся по воле ее обладателя. Главное - не открывать стыдливых глаз до самого утра. А потом, когда она с белым животом и острой косой постучит в дверь (какая банальщина эта правда!), только избранные поимеют полное право выйти к ней навстречу в трусах и домашних тапочках.

…сказала она и позволила сделать с собой все, что ему заблагорассудится. Утром она попыталась встать, проснувшись раньше, чем он. Не получилось. Не получилось даже сдвинуть ноги - одна из них была оторвана и,  посиневшая пятнами, свесилась с кровати. Вот почему ночью были такие влажные и теплые простыни. Она закрыла глаза.

 А вообще Фогельфрай любит людей. Как и все мы. Даже немного больше - особенно пишущих, особенно разбирать, особенно на части. Вот так выходишь из подъезда, вылюбив оцифрованного в буквах Фогельфрая, и кажется, что радикулит в городе передается половым и воздушно-капельным путем. Лица напоминают вдову Пришибееву, самостоятельно себя высекшую. Такой кот Васька, сам себя кастрировавший. Какой-то идиот кричит с балкона: "Счастье есть!" Внизу все кривятся и так брезгливо: "Уйди, уйди, противный… Хотя, почем, говоришь, твое экстази?" А ты идешь себе тихо покупать пластиковую мисочку и крысиный яд. Чтобы ждать, когда же появится твой Борхес. Или (я вас имел… в виду… безрыбья) Фогельфрай. Его стоит любить. Этот мир умер.

…сказала она и позволила сделать с собой все, что ему заблагорассудится. Уже тысячу раз ее лоно знало лучше и больше. Но для них он был кумиром. Потому что никто из них с ним не спал. Утром она пристрелила его спящего. Разочарованию не было предела. Даже кровь у него была какая-то жидкая и излишне вяло капала на засаленный пол. На кухне ничего не осталось, кроме плоской тарелки с винегретом. Через несколько минут после скудной трапезы она почувствовала острую опоясывающую боль. Ночью он вставал, чтобы выкинуть всю еду и оставить только тарелку с винегретом. Ему говорили, что она просыпается рано и не может уйти, не поев. Все таблетки, заботливо приготовленные для самоубийства,  ушли на поддержание репутации. Эта дура не могла остаться в живых. Ведь для них он был кумиром.