Лучший день

      Я умерла ноябрьским утром. Погибла под колесами поезда. Как Анна Каренина. Только про неё написал Толстой. Про меня никто не напишет.
          Тяжелый шар, давящий изнутри лопнул.  Сразу стало легко. Душа поднялась над грязными платформами и удивилась своей невесомости. Ни боли, ни отчаяния. Незнакомое доселе счастье сыпалось белым снегом на зеленый поезд, на серый город, на твои русые волосы. Ты в одной рубашке соскочил с  остановившегося поезда. Ты меня не узнал, ты почувствовал, что это я. На вокзале поднялся страшный переполох. Люди сбегались на акт суицида, любопытство не давало отвести глаза, и фантазии толпы рождали предположения: «Сама кинулась», «Да все они от любви несчастной под поезд…».  Но мне нет дела до этих людей. Я видела только тебя.
    Меня переехали твое безразличие и твое благородство. Ты играл в безразличие, в силу воли, в отрицание высоких материй. Ты играл в благородство из-за неуверенности, что сможешь дать мне то, чего я достойна. Теперь ты  видел, как безразличие и благородство раздавили меня. Твои. Значит, исходили от тебя. Все равно что, лишь бы от тебя. Ты говорил, что нет другого выхода, теперь ты увидел, что выход был. Точнее, выходов было достаточно для человеческого счастья. Тебе просто не хотелось этого счастья.
          Ты не верил, что я это сделала. Как я могла? Ты не верил, что это с тобой. Это с тобой. Тебя посадили на грязную лавку в зале ожиданий. Я вижу, как ты сидишь,   сцепив пальцы в замок,  и подпираешь подбородок. Обычно так  ты принимал решения. Может быть, сейчас ты тоже мог бы принять какое-то решение, но я это сделала за тебя. Ты опоздал. Как это страшно – опоздать. Я не захотела жить со словом «поздно», я предпочла с ним  умереть. 
       Моя душа села тебе на плечо и погладила по голове. Ты, конечно, не почувствовал, но я могу теперь это делать всегда, когда захочется. Я свободна и могу делать все, что хочу. В отличие от тебя. Я больше не завишу от твоей работы, твоих звонков, твоего «могу» и «не могу». Мне хочется утешить тебя, укутать в свою любовь, сказать, что я рядом и останусь с тобой навсегда. Но ты не услышишь.  Я нашла  выход из безысходности в безысходность.
            Я не выполнила своего обещания выжить, данного тебе тридцать минут назад. Я знала, что не выполню, когда пыталась тебя мысленно сфотографировать, чтобы помнить всю жизнь. Мы ведь больше никогда не встретились бы. Ты не вернулся бы. Возвращаются даже с войны, но ты уезжал в свою жизнь, к работе, к еще не встреченной жене и еще не родившимся детям. Ни в одной из этих категорий не было меня.  Мне не хотелось это признать. Тридцать минут назад, я стояла, уткнувшись в твою хрустящую куртку, и кусала до крови губы, чтобы не закричать от боли и отчаяния. За каждый вздох в твою куртку я отдала бы все. Только никто не брал. Я понимала, что не смогу.  Кончалось небо под которым я жила, земля, из которой я росла. Если у человека этого нет, значит, он мертв.
          Ты не врал, что вернешься. Ты говорил: «не знаю». Очень удобное слово. Ни к чему не обязывает. Ты просчитался. Я все равно бросилась под поезд. Тебе надо было говорить правду, тогда я не считала бы тебя трусом. Хотя мне  безразличны твои недостатки, я любила тебя любым. Помнишь, ты внушал мне, что все пройдет, что тебе тоже тяжело оставлять меня, что ты будешь всегда стремится ко мне, что тебе очень больно. Мне должно было быть от  легче, от того, что тебе больно. Странная логика построения одного целого. Твоя боль – моя боль. Ты этого не учел.
           У моей души два маленьких крылышка. Она порхает вокруг, садится тебе то на левое плечо, то на правое, целует в щеки и купается в твоих русых волосах. Теперь это мои щеки, мои плечи, мои волосы. Я останусь с тобой навсегда. Для меня нет  лимита времени, отведенного мне, самого времени.  У меня есть ты. Это все, чего я хотела от жизни. Если мне понадобилось для этого умереть, то я люблю смерть и  пою ей оды.

    Это был бы выход. Я растягиваюсь на диване, сжимаю челюсти и закрываю глаза. Я пока жива. Мне пока больно, мне пока страшно. Мне пока есть куда звонить, есть куда писать. Потом я смогу распасться на атомы, захлебнуться криком, разбиться вдребезги, выбор варианта не принципиален – я умру.  Слова не так ужасны. Представление завтрашнего дня тоже. Страшен сам завтрашний день. Его пустота. До завтра мне нужно придумать теорию одиночества, которая установит причины по которым мне нужно просыпаться по утрам, рисовать красивое лицо на собственном  лице, и делать себя достойной твоего возвращения, зная, что ты не вернешься никогда.  Я должна. Хотя ты всегда внушал мне, что я никому ничего не должна - я должна.
         Через пять минут зазвонит телефон и я мгновенно охрипну. Ты, как обычно, весело скажешь: «Привет». Независимо от того, что с нами происходило, ты всегда весело говорил: «Привет». Мы будем молчать. Говорить что-то бессмысленно, я не хочу утомлять тебя  излияниями и водить по личному музею мук, а ты, отфильтровав собственные мысли, понимаешь, что после фильтрации слов не осталось. Мы молчим.  Мы слушаем дыхание друг друга. Я растворяюсь в этой минуте. Я понимаю, что сегодня я  - абсолютно счастливый человек. По сравнению с завтрашним днем. Я хочу остановить время.  Даже если слышать твое дыхание – все, что мне будет дано.
По телефону надо разговаривать, это его прямое назначение.
- Ты меня не забудешь?
      Тебе нужно, что бы было  куда возвращаться. Для того, чтобы не вернуться. Но уверенность будет давать силы идти вперед,  как можно дальше от меня. Я все понимаю, но выдавливаю, что не забуду тебя никогда. Я действительно не забуду тебя никогда. Ты можешь переживать за какие-нибудь другие вещи, но только не за это.
- Я хочу, чтобы ты поняла, мне очень трудно уезжать от тебя.  Я волнуюсь, когда слышу тебя, когда читаю твои письма, когда думаю о тебе. Что это – я не знаю. Я все равно надеюсь, что мы можем быть вместе… Но вдруг я ошибаюсь. Вдруг ничего нет. Ты права. Наверно, если бы мне было это нужно, я бы нашел способ быть с тобой И потом… Я все равно уеду. А это минимум – на пять лет. Ты понимаешь?
      Я все понимаю. По телефону надо разговаривать, но я не могу.  Меня выключили из розетки. Обесточили.  Я умножаю пять  на 365 и понимаю, что  даже наступивший  тысяча восемьсот двадцать шестой день будет похож на предшествующие. «Ты знаешь, сколько может произойти за пять лет?» Знаю. Мои биологические часы тикают равномерно и слаженно. Завтра они встанут. Ты пока на расстоянии нескольких километров телефонных проводов. Пропастей и вечностей. Завтра противоположенный край пропасти опустеет. Черная бездна поглотит твой голос.
         Не обещай, что будешь помнить меня ровно всю жизнь. Это слишком мало. Я не поверю все равно. Ты и сам не веришь. У нас нет выбора.
 - До завтра.
        Какие обнадеживающие слова! Я увижу тебя завтра. Кладу трубку на рычаги. Хочется налить ведро черной краски и закрасить двойным слоем тебя в своей жизни. Взять скальпель и вырезать из сердца любовь к тебе, вскрыть черепную коробку и уничтожить воспоминания о тебе. Но будет завтра, которое оставит мне тебя навсегда. Завтрашний день  мне должен.