А.В. Шаврин
Все рассказы
ОГЛАВЛЕНИЕ
Безрадостный помет 3
ИМЕНИНЫ БАБКИ НИНЫ 5
ПРИНЦЕССА НА БИВНЕ 9
Рассказ Болтова 10
Чахнущий Болванов 12
Бокс 13
Караси 13
Любовь с третьего взгляда 14
Смерть Коли 15
В о д о л а з ы 15
ЖИЗНЬ ХОРОША 16
СОH О ЛЮБВИ (Гpезы Плюева) 24
Дворник Мякишев 25
Положительный рассказ 26
ФТОР 28
ДВА ПИСЬМА 29
МЕТАН 32
НАВОЗ 34
В кафе под название "Пища" 35
Старческий склероз 36
ЛЮБИТЕЛЬ ЦИРКА 37
ДЕНЬ РОЖДЕНЬЯ 38
В ТУАЛЕТЕ 38
В столовой 38
Зловещий учитель 39
На балете 41
КАРАНТИН 42
ИСПУГ 45
УТРЕННИЕ ЗАВОРОТКИ 48
ПОХОРОННАЯ БЫЛЬ 49
ГЛУХОМАНЬ 55
МОРОЖЕНЩИК БРЮКВА 57
НИЧТО 57
НЕ СПИТСЯ 60
ПОХЛЕБКА 63
ДЕТСКИЙ САД "ПОЩАДА" 66
А.Барто 66
НЕСЧАСТЬЕ 69
Бархатный сезон 72
ТОРМОЗНОЙ ФОТИЙ 77
БОЛЕЗНЬ ХАВРОНИЯ УМОВА 78
НАХЛЕБНИКИ 79
ВОЗВРАЩЕНИЕ НАХЛЕБНИКОВ 81
ПРИЯТЕЛИ 84
Кефир 85
Ладно 86
Околпаченый 87
Леденцы 88
ДОБРЫЙ ПУТНИК 90
Недобасни 91
Лимитирующий коллофор 92
Голова проповедника 92
НОВОГОДНЯЯ СКАЗКА 93
1. Забавное происшествие 93
2. В гостях у Деда Мороза 95
3. Праздник жизни 97
Осиновый кал 97
ПЕРХОТЬ И ДЭНДИ 98
Перед ночным горшком 99
ПЛЕВОЕ ДЕЛО 99
На поминках 101
ПУЧЕГЛАЗКА 102
ТЛИ 103
Глава первая 103
Глава вторая 105
Глава третья 106
Глава четвертая 108
Глава пятая 109
Глава шестая 111
Глава седьмая 112
Глава восьмая... 115
Глава девятая 116
Глава десятая 118
Глава последняя 119
Ледяное сердце 119
КАНАЛЬИ 122
Карлик Карло 123
ЦЫКЛ 124
ЭФЕМЕРЫ 125
ОПЛОШНОСТЬ 127
ПЛЕВОЕ ДЕЛО 128
ВСЕ ПО СИЛАМ 130
ПУДРА 132
ТЕЛЬСОН И ПАРАПОДИЯ 134
1 134
2 135
3 135
4 136
5 137
6 138
ИЗВРАЩЕНЦЫ, МУСОР, АВТОБУС 138
СУЩЕСТВО У 141
Тревожная записка 145
Заповеди лишенных ума 147
Женихи 148
АДСКИЕ МУХИ 151
Асенизатор, или Человек-маэстро 153
ЧУДЬ 154
КРИК В ГЛУШИ 159
Б Е Н З И Н И С 160
Пролог 160
Главное 161
СЧАСТЬЕ ЖИЛЬЦОВ ДОМА НОМЕР 3 169
ПИР ИДИОТОВ 172
Бедствие рассудка 174
Глея - девушка с зелеными глазами 175
Настроение 176
Радостный Мазут и веселый Гудрон Привольный 178
Продавец наперстков 179
Годовалый пенсионер 186
НЕГРИТЯНСКОЕ ПЕНСНЕ 189
ТАХИНА И ПОЛИХЕТ 191
Пот и слезы 193
ПРАЗДНИК ЛЫСЫХ 199
Причуда знаменитого Кривобокова 201
Варфоломеевская ночь 202
КОРОЛЕВА АПТЕКИ 205
НАДГРОБНАЯ РЕЧЬ НАД МОГИЛОЙ Р.Е. ПЛЮШКИНА 208
ВЕЛИКИЙ СПУСК ВНИЗ 212
ГЛУПАЯ ДИНАРЕЯ 216
ИДЕАЛЫ 216
"Колыбельная для глухих" 217
СЫТАЯ КРАСОТА 219
КУМИР 222
МОНОЛИТ ЛЮБВИ (Зарисовка) 224
ШЕЯ 225
ВСТРЕЧА УРОДОВ 229
Моё величие болото, 230
Образное жизненное здоровье 230
ЛАСКОВАЯ БАРБИ 233
ПЕК 234
НЕСЧАСТЬЕ ЖИЛЬЦОВ ДОМА НОМЕР 3 237
ЧУДЕСНЫЙ КОНЕЦ БЛАГОМЫСЛА СЕРДИТОГО 240
Глава 1. В которой автор обращается к читателям с небольшой проложной речью. 240
Глава 2. В которой говорится о чудесном знакомстве отца Прошина с матерью Брошиной, и о том как потом произродился на свет своенравный отпрыск. 240
Глава 3. В которой, крайне кратко говорится как ушел прочь от родителей своих отпрыск, и что после этого Брошин, отец отп-рыска стал делать, а также о том, что Прошина, мать, померла. 242
Глава 4. В которой также недолго говориться о том как жил Благомысл и о том какие мысли посещали его черепную коробку. 242
Глава 5. Встретились. 243
Глава 6. Ладановый аромат, или о том как познакомился Благомысл Сердитый с обитателями таверны. 245
Глава 7. Глава о том, что надо для праздников души и тела человеческого, дабы счастие потом пустило корни: и туда - в душу, и сюда - в тело. 247
Глава 8. В которой говорится о празднике тела. 249
Глава 9. В которой праздник души Благомысла постепенно обрел очертания любви. 251
Глава 10. Разочарование, или немного о грустном. 252
Глава 11. В которой, почти как в эпилоге автор прощается с чи-тателями и с героями своего умопомрачительного ликбеза. 252
Безрадостный помет
(биография десяти минут жизни до сна и двадцати после)
«Зачем на моих руках пальцы ?»
Вчера мне показалось, что в темном холодном окне, на абажур смотрело два человеческих глаза, - в них таилось любопытство. Сегодня я переставил абажур в другое место - мне наплевать на прохожих! Даже в своих мыслях я иногда нахожу пару-другую пустяков, которые можно с успехом воплотить в реальности. Мне ничего не будет за то, что я плюну в зеркальное отражение хоть сотни бургомистров.
Сейчас темно, поэтому я ищу свет. Наткнувшись на лампочку, которая погружена в патрон - не тороплюсь выкручивать ее, а спешу включить. Это действие требует от меня внимательности и насторожительсьва, ибо, если руки мои мокрыми окажутся, то я смогу повредить себя. А чувствовать боль я счастия не имею, то есть я хотел сообщить вам, что я не хочу почувствовать боль, но так как руки мои не мокры, то не стоит бояться. Свет включен. На несколько секунд, от неожиданности, я оторопел, ибо перед самым носом моим оказался кафель туалетных размеров и без рисунков, которые обычно имеются на подобных изобретениях.
Сдуру я полез в воду, а она была холодная, особенно на дне. И почему-то мне вспомнился привкус жареных трюфелей, о котором я прочитал в научном журнале три месяца назад или даже четыре. Тогда же, я помню, имел счастье прочитать вслух для своих столовых принадлежностей новую публицистику насчет вкусной и особенно здоровой пище. Эти мои записки (извините за то, что в данный миг чихнул), которые я правопишу в данный момент суть начала моей биографии, но не с рождения и времен зачатия, а от балды. И пусть не осудят меня и мои мысли за то, что не в силах я писать о сиянии и мерцании звезд, - они от меня далеко. Снизу вверх смотрю я на них по ночам и вижу лишь жалкие яркие точки. Мои же звезды велики и реальны и не похожи друг на друга. Например, вчера, в складках своей обновки, я обнаружил волос, причем этот волос упал не с моей головы, и не могу я найти ответа на вопрос - чья это роговичка? Возможно это конский волос, но я давно не имел случая близости к ретивым животным. Возможно это синтетика, которая, отделившись от основной синтетической массы, будучи гонимая ветром с другим мелким сором была просто-напросто случайно занесена на мой гардероб. Но это все не столь важно, а особенно немыслимо.
Только что я смахнул с носу каплю пота. Она, пролетев несколько десятков сантиметров, упала на пол, исчезнув с поля моего зрения. Я опустился на корточки и с изумлением обнаружил рядом с каплей пота, растекшейся на незначительной окружности, еще один длинный волос. Изумлению моему не было границ, но уже темнеет, свет от лампочки тускнеет, частично от того, что я накрываю ее полотенцем. Отсюда вывод, - время позднее, - надо отправляться на покой. Обычно в этот миг на меня находит зевота. Периодически открывая рот, я вгоняю в себя воздух, бьющий по ушам, а потом выдыхаю с треском в голове, - через рот, а остальные потоки - через ноздри носа.
Я также не боюсь тошноты, а то, что некоторые пытаются вызвать отрицательные эмоции в моем лице, я всего лишь прохожу мимо и не задеваюсь. Я горд, и со всеми своими предрассудками окунаюсь с головою в воду. Все мутится. Звуки извне приглушены и лишь изредка, выпуская пузыри воздуха через рот, - в ушах появляется неловкий гул и муть.
Я считаю до двадцати... - двадцать секунд под водой на глубине двадцати сантиметров. Мне двадцать лет. Двадцать секунд жизни прошло как двадцать лет - также быстро и также медленно. Мне всего лишь несколько лет, но у меня нет одного зуба. Я всего лишь жалкий недотепа - и скудный ворс тому доказательство. Я не хандрю, но иногда, когда под ногтями скапливается грязь, я не выдерживаю и вычищаю ее шпилькой, иногда булавкой, но чаще всего ножницами или ножом, реже: вилкой, втулкой, штопором, гвоздем, другим ногтем, веточкой, острым уголком книги, дужкой очков, зубочисткой и некоторыми другими вещами, например транспортиром или дверным ключом, но лучше просто сгрызть ноготь вместе с грязью и сплюнуть все это с высоты здания в голову прохожего, лучше всего в дворника. Извиняюсь перед ведрами. Достопочтенный Унитаз, тебе я отдаю очередную порцию собственных излишков в виде мочи. Бросаю свой взор в сторону мусорного бака. Рука судорожно нащупывает выход наружу. И через какую то пару секунд я наруже. Тут темно как в лифте, где погасили свет. Я один наедине с ручкой двери от туалета, точно также как эмбрион в виде плода - один на один с материнской утробой. По-моему я сейчас пойду на ощупь и наобум, что и сделал, первоначально пукнув два раза и раза три вздохнув.
На утро.
На последних газетах - отпечатки моих грязных ног. У подоконника - шелуха от съеденных семечек - культура масличная, ценная. Плодовитость пегих коров в стране растет. На цыпочках подкрадываются ко мне тени слесарей. Их самих мне не видно. В кувшинках, на рисовальном полотне, - гнилые зубы. По отрубям, что напротив, кладут сочные галеты и трясутся в немом танце, в слезах. Наше время истекло - полезай в кузов. По прочим заглавиям меня попросили обратится за помощью к психиатру, но разве он для меня помощник? Я не пойду, потому что гной на струпьях под подмышкой еще не созрел. Тем не менее есть желание защитить свою жизнь. По настоящему понять, вы, думаю, меня понимаете ?
Я не боюсь что мною могут манипулировать, и не знаю я, что смогу встретить на своем жизненном пути, до последнего момента не знаю. Полоскать ротовое отверстие - есть философия.
За кулисами своего я наблюдаю картину - несут тело небольшого человека, по-видимому детеныша, еще не оформившегося и не покрытого перьями. Его кладут в грязь на углу тротуара, на него мочатся, мочатся в его открытый клокочущий рот и говорят, похлопывая себя по бокам: "Опростоволосился, дите-филе!" Мне эта картина напоминает прошлогодний осенний дождь, где под проливной струей в луже дохнет полузадушенная крыса.
Вообще по душе я романтик и в этом хочется. По ночам иногда кричу. В туманах, когда тени корявых деревьев соприкасаются с моим мозгом - во мне просыпаются гномы Мелких Радостей: они поют гимны новому утру. Эта странная песня чудится изредка из глубин раковин и канализаций. Только тогда, когда путь чист, в течении долгих лет, мозоли - помощь. А негры -абсолютно не люди, в их повадках есть что-то от зябликов.
После сонных дум я собираюсь писать письмо:
"Здравствуй, а впрочем кто его знает! О чем я и думать не могу - ответа три года, ни за что ни про что. Эвон как. Помнишь в сочельниках? Тридцать три. Подарок от трех. Зачем спрашивается, от разных ли ? Кто, когда, чем ? Не знать не могу. Ответ пишешь и шлешь по адресу, что на конверте. Не опешь.
А у меня все хорошо, вот только мозоли да угри, а иногда и понос -батюшко. И так туго, что запор. Сегодня я сглотнул слюну неправильно - она (то есть слюна) попала в трахею - я долго кашлял. Помнишь тот вечер, когда я отравился старыми беконами из холодильника твоей усопшей (а сейчас наверняка сгнившей) матушки. Я тогда чудно проблевался, потому что еще в придачу был заражен гельминтом. Цепни и глисты так и шныряли по нашему новобрачному ложу. Это было веселое время.
Теперь же во мне - вилы. Я нелеп и уродлив день изо дня. Меня часто пучит и рвет зеленоватой кашицей из плохопереваренного турнепса. Сейчас я болен коклюшем, тем же старым добрым гельминтозом, цингой (у меня кровоточат десна и вываливаются зубы), геморроем, туберкулезом, бронхитом, гриппом, аппендицитом и еще чем-то, что-то вроде нагноения в миндалинах. В горле приятно першит - хоть какое-то удовлетворение. Полная атрофия кишечника и смачные нарывы на суставных сгибах всех конечностей, включая половую трубку.
Сыт по горло, ведь имя мое порочат. Сейчас я рыгнул.
С воздушным поцелуем шлю букет, сру в пакет. Я вечно твой, горло -Карабас, моя теплая кожистая Жаба."
30 08 94
ИМЕНИНЫ БАБКИ НИНЫ
Сегодня - день рождения скандально известной бабки Нины, посудомойщицы котельной номер два. Ее именины пользуются большим спросом у местных жителей, ибо бабке, любо приглашать к себе за стол первых шестерых попавшихся на глаза счастливцев. Их она потчует за роскошным хрустальным столом в своей ветхой каморке, пропахшей камфорой. В этот чудесный день счастливцами оказались следующие почтенные жители города.
Старый шахтер на пенсии с именем Вася, -его часто можно видеть близ памятника профессору, что на главной площади; любитель фрикаделек и политических телевизионных передач. Второй счастливец - полупарализованный продавец эскимо Петя со своею полоумной женой Клавой, которая является третьей. Четвертой оказалась плешивая рыжеволосая женщина с огромным бюстом, который она всегда носит с собой (и никому не понятно чей или кого это бюст), она - превосходная воспитательница и нянечка седьмого потустороннего роддома школы-интерната детского сада, а также она зубной врач в специальности протезист. Имя ей -Бусыга. Пятым партнером оказался дворник-наркоман Коноплев. Ну, и, наконец, шестым, -глухой генерал Армии в запасе по фамилии Моцарт.
Всем гостям было назначено в 12-ть часов ночи оказаться по очереди у двери каморки бабки Нины.
Первым пришел старый шахтер на пенсии с именем Вася, потому что он был первым приглашен на это знаменательное событие. Бабка Нина кинулась его целовать, но по своей близорукости поцеловала буржуйку, стоящую в коридоре, украшенную гирляндами разноцветных лампочек в виде крокодильчиков. У шахтера Васи, а он обычно с черным от сажи лицом (угольная пыль вьелась в эпидермис кожи), для бабки есть интересный подарок в виде толуола, -это как в память о тех славных шахтерских временах. Имениннице этот подарок оказался по душе. Она улыбнулась, и, зажмурив глаза, представила на миг себя в темной шахте, где совершенно одна через некоторое время различает в темноте согнувшиеся силуэты крадущихся шахтеров с кирками в руках. Они желают вкусить ее розовую плоть с прослойками слюды. После этой эротической фантазии, бабка, всплеснув руками, провела гостя в первый тоннель, где его ждали старые потрепанные порнографические журналы и холодное желе.
А в это время раздался звонок и на пороге очутились супруги Петя и Клава. Продавец эскимо Петя был любителем поспать, поэтому он тут же сонный повалился с ног и рухнул в специально заранее подготовленную пуховую кровать с медными спинками. Клава, рассеянно улыбнувшись, погладила грязной рукой лоб своего мужа, и, вытащив из свертка нечто, подарила это имениннице. Это был глобус в натуральную величину, причем все материки его были сделаны из чистого шоколада, океаны из нежного мармелада, а Антарктида была сделана из сладчайшего белого зефира. Леденцовый глобус был проткнут искусственной осью из металлического штыря с орнаментами, прикрепленного к панцирю удачно вырезанной черепашки из бука с нефритовыми глазами. При прикосновении к последним, они в разнобой вращались и включали разноцветными огоньками все столицы мира на глобусе из леденца. Сосать этот глобус можно было с гарантией год. Бабке Нине этот подарок понравился больше всего. Она увлеклась прикосновениями к нефритовым глазкам черепашки из бука, хлопая в ладоши при виде того, как загорались разноцветными огоньками все столицы мира. После десятиминутной забавы, бабка завернула подарок в хрустящую фольгу и спрятала его в самый дальний чулан в пятом секторе. Супруги Петя и Клава остались лежать в прихожей на роскошной кроватке с медными шишечками. К ним в постель бабка принесла живого гуся, который своими гортанными звуками медленно усыплял их. Но Клаве не спалось, и поэтому она занялась щелканьем пальцев на своей левой руке.
Потом в дверь позвонила рыжеволосая женщина с огромным бюстом, который она и подарила ошарашенной бабке, кинувшейся целовать и лобызать почтенной даме запястье. Как и говорилось выше, фамилия этой няни -Бусыга, поэтому перед ней бабке Нине пришлось гарцевать. После того как бабке пришлось гарцевать, она(то есть бабка Нина) провела посетительницу во второй тоннель, посадила в глубокое кресло и на самое дно его спустила на веревке небольшой видеоплейер с наглазниками. По желанию Бусыги бабка Нина поставила кассету с записью фильмов с участием негров в качестве главных героев, и, особенно, героинь. Как призналась Бусыга, у негров, выходцев из Африки, есть природная склонность к актерству.
Пятым пришел дворник-наркоман Коноплев с метлой в руках. Сняв с горба кепку с кисточкой и стряхнув с плеч известку, он рассказал бабке интересный повествовательный рассказ, который и был как бы подарком ей. А случай с Коноплевым произошел следующий.
Сидит он как-то во дворике и считает мух, размышляет, чихает и жмурится от яркого солнца. И вот вдруг неожиданно подходит к нему со спины голубой слон и молвит ему хоботом человеческим голосом:
- Дворник, можешь ли ты найти для меня слона, но меньшего размера чем я?
Столько жалости было в словах этого голубого слона, что Коноплев решил помочь ему. И тут же, после пятиминутных поисков, за огородом в кустах крыжовника он нашел второго, но уже зеленого слоника, меньшего размером. И взмолился хоботом тут голубой слон:
-О добрый дворник, если ты такой добрый, то сможешь ли ты поставить этого зеленого слона ко мне на спину?
Голос голубого слона был действительно жалобный, и дворник помог ему поставить к себе на спину зеленого слона. И довольный Коноплев, теперь уже довольный своими благодеяниями, решил уж было пойти обратно, но не тут то было. Взмолился хоботом зеленый слон, стоящий на голубом приутихшем слоне:
- Дворник, ты такой добрый, помоги пожалуйста найти для нас еще одного, оранжевого слона, что в два раза меньше меня...
И нашел Коноплев оранжевого слона и помог поставить его на спину зеленому слону. А оранжевый слон потребовал фиолетовое животное. И был найден фиолетовый слоник и поставлен на оранжевого. Далее был затребован розовый слоник в несколько сантиметров длиной. Пришлось ползать на земле, дабы найти последнего в кротовьей норе. После того, как розовый слоник был поставлен на спину оранжевого слона, дворник уж начал было ждать приказа искать еще одного слоника в несколько миллиметров длиной, которого он уже видел под своим ногтем. Но, увы, ничего не произошло. Все слоны затрубили разом:
-Теперь мы пирамида из разноцветных слоников!
Протрубили, и растворились в воздухе, как будто их и не было...После этого происшествия Коноплев сразу же пошел к бабке Нине.
Растрогалась бабка от чувственного рассказа дворника, прослезилась, провожая его в третий отсек с прорубленными иллюминаторами и с прорубью на полу. Коноплев взял у бабки пустую беламорину и стал забивать в нее что-то. Именинница прищелкнула языком, покачала головой и пошла открывать дверь последнему посетителю - глухому генералу запаса Армии - Моцарту.
Моцарт был весел, в руках у него -им же изобретенная трехструйная пестрая клизма из папье-маше для трех партнеров одновременно. Бабка поблагодарила его за подарок, поклонилась, но генерал ничего не расслышал и стал рассказывать что-то об устройстве перископов. Он был отправлен в хвостовой осек, где для него уже были приготовлены шашни.
Пока все гости отдыхали, бабка Нина стала в гостиной накрывать большой стол с роскошными кушаньями. Через пять часов все начали сбредаться в эту пресловутую гостиную со своих отсеков.
Шахтер Вася сел напротив пирога из вареных кукрыниксы. Бабка Нины дала ему специальные штепсели, которые предотвратили бы побег кукрыниксы из начинки пирога.
Еще сонный продавец эскимо Петя со своею женой Клавой сели возле монумента у стены, напротив огромного в человеческую высоту торта в виде мальчика, несущего с магазина бутылку молока. Причем бутылка молока была настоящая, а все остальное сделано из суфле. Суфлером молодоженов явилась бабка Нина, -она помогла скушать глаза мальчика из рыбы.
Рыжеволосая нянечка с именем Бусыга села с огромной вилкой в левой руке перед гигантской яичницей из шестнадцати яиц. Для красоты в каждый желток яйца был погружен медный пятачок. В качестве приправы Бусыга использовала использованный кориандр.
Дворник Коноплев выбрал для себя самые вкусные блюда: жареный арахис, моченые яблоки, сытные отварные отруби, суп-пюре "Мария Кюри" и тарелку с копченостями шестого разряда из грудин северных птичек топориков.
Глухой генерал Армии согласился сьесть самое невкусное блюдо-пшенка.
В качестве питейных снадобий было предложено гостям следующее: кефир, сметана, соки из морских ежей, соленая вода и опресненная морская вода. Алкогольные напитки были самые разнообразные: от забродившей месячной патоки до медицинского и этилового спирта. Из вин была предложена одна бутылка "Анапы", из коньяков -бутылка шнапса. Но в основном все хлебали Royal из чугунных полуторалитровых бумажных стаканчиков.
После попойки, слегка захмелевшие гости начали вялый праздничный разговор, а точнее беседу между собой. Первой в разговор вступила Бусыга, рыжеволосая женщина, няня и зубоврачебный лекарь в детских садках. Она вышла в центр, извинилась перед всеми за то, что ее вырвало на пол спиртом и медными пятачками, которые со звоном раскатились по полу. Начала свою речь Бусыга эдак:
- Гости! Во-первых, именинница наша, бабка Нина! Был со мною такой случай в моих незапятнанных яслях. Извольте слушать! Как-то привели в мой зубоврачебный кабинетик малое непослушное дитя, у которого зубки все до одного от неухожености загноились, неопрятные десна кровоточили, а язык распух и потрескался. Ох и НАВОЗилась я с ним! В руки он не давался, больно кусался до крови своими гниющими зубками. Пришлось его больно ударить по головке железной отхаркивательницей, в которой полным полно ватных кровяных тампончиков. Когда дитя было анестизировано и положено в жесткое креслице, я принялась выдирать его зубки, все до одного, при помощи плоскогубцев. Когда кости были выдраны и десна санитаризованы, я вставила ему фарфоровые остроконечные зубки. Родители его остались довольными...Я вам к чему поведала все это? А к тому, что вопреки желанию непослушного дитя, можно заставить его сделать благо для себя же самого. Теперь, эти зубки -благодарность в улыбке счастья. Да и за честь свою оно постоять может неподражаемо. Ибо зубки из фарфора остры и оставляют следы болезненные, глубокие и долгозаживающие.
После таких слов рыжеволосая женщина вышла с центра и села на свое место кушать новую яичницу из семнадцати яиц, причем в каждый желток была опущена медная пуговица для элегантности.
Глухой генерал в отставке Моцарт решил тоже что-то рассказать об окопах и о том как их роют, но его перебил шахтер Вася по хребтине, начав разговор о пришельцах. Беседу вел он крайне вяло и тускло, по-видимому из-за огромного количества выпитой патоки, стоящей в канистре около включенного телевизора, по которому шли мухи.
Супруг Петя своей супруги Клавы дремал, положив голову в холодное пюре с зубками чеснока. Клава вонючим гребешком размазывала его волосы по тарелке, лениво наблюдая докучливых насекомых.
Первым разозлился глухой генерал в отставке Моцарт, которому не понравился привкус пшенки. Он возненавидел бабку Нину, вскочил со своего кресла, опрокинув на пол котел с кашей,разбросал ее ногами повсюду, отобрал свой подарок -трехструйную клизму из папье-маше, дал бабке пощечину, выругался пресловутым матом, плюнул и ушел. Бабка Нина обиделась, ушла в шестой отсек, где принялась кручиниться и заламывать руки .Ее пыталась успокоить рыжеволосая женщина Бусыга. Она рассказывала милые истории о диатезе, гнилых зубах и мощи дрели, но бабка не успокаивалась и успокоилась только тогда, когда желающий ее развлечь шахтер Вася нечаянно и очень отчаянно пукнул, разбудив тем самым продавца эскимо Петю, подавившегося слюной. Жена его Клава методично хлопала спину мужа, пихала в рот градусник, а подмышку ложила таблетку.
После минуты веселья, бабка Нина заказала по телефону музыкальную труппу клоунов и шпагоглотателей, а также жонглеров и эквилибристов на колесах под названием "Торрен". Эти циркачи за два часа своего пребывания в квартире буквально перевернули все вверх дном. Слоны и жирафы оставили многочисленные экскременты. Особенно отличились зебры, которые загадили кроватку со спящим там Петей. От вони он проснулся и при помощи жены своей, испачканной птичьим пометом, вывалянной в опилках и перьях, побрел обиженный и сонный домой досыпать.
Дворник Коноплев все же помог бабке. Он подмел все полы в квартире, но уже в прихожей, поскользнувшись на своих же рвотных массах, упал, головою стукнувшись об острый край штанги. От тяжелой травмы, дворник скончался. Бабка стала причитать, звать на помощь, даже кликать, но никто не отзывался. Рыжеволосая женщина Бусыга куда-то пропала (позднее стало известно, что ее забрали инопланетяне).Шахтер Вася умер от сердечного приступа, когда принимал унитаз. Его там и обнаружили, голым, с туалетной бумагой в руках, со скрюченными пальцами ног...
Но это, конечно, все не беда. Именины прошли на славу. Бабка Нина была довольна и голодна. Она села напротив леденцового глобуса в натуральную величину и стала его кушать. Сначала шоколадные материки, начиная с Африки, мотом мармеладные моря и океаны, начиная с Индийского, а потом Антарктиду из чистого зефира. При этом бабка не забывала нажимать нефритовые глазки черепашки из бука, на которой крепилась земная ось. Леденец же она ссосала всего за один месяц, за апрель, поэтому этот рассказ я посвящаю всем тем, кто в апреле рожден!
декабрь 1994
ПРИНЦЕССА НА БИВНЕ
Сказка
Жили-были дед да мужик. И был у них сруб - в нем и жили. Дед днями толок капусту, а мужик ходил в лес за лыком. Жили да поживали, жилили прохожим путникам и непохожим распутникам. Дабы жизнь свою поддержать жевали репу да редис, хлебали тюрю каждый вечер. Хлопот не ведали.
И вот, однажды, когда на улице был дождь проливной, а в теплом срубе сидели дед с мужиком на завалинке, суп гороховый переваривая перед тем как лечь спать в теплое гумно, в дверь кто-то тихо постучался.
--Кто там?- спрашивает человека за дверью дед, ноги свои в сапог погружая.
--Впустите меня переночевать - взмолился за дверьми девичий голосок - На улице холодно, к тому же капли дождя подмочили мою одежу.
--Ишь какая хитрая! - сказал тут мужик - Мы тебя пустим переночевать, а ты украдешь все что мы с дедом нажили. Унесешь сотню кулей свежего лыка, которое я заготовил, и съешь всю нашу капусту, которую дед натолок на зиму.
--О нет, ничего это не произойдет, ибо я заблудшая принцесса, весьма красивая собой, только промозглая. И ничего я не украду. И если, дай бог, впустите вы меня переночевать, то, так и быть, отец мой, царь, даст вам проса на десять лет вперед и овса столько, что не сможете унести, а о толокне и говорить не придется. Он вам и льна и отличную дерюгу задарма отдаст. Накормит вас всевозможными лакомствами и квасом напоит, а после отмоет грязные коросты ваши в финских банях, отскоблит их собственноручно финскими ножами.
Возрадовались дед да мужик таким словам, и впустили принцессу вовнутрь.
А она была красна собой. Строгий подбородок, лишенная линий голова с пропорциями разнобоких ушей с проборами мочек, сочные брови и бахромчатые бородавки с причудливыми узорами наруже. Но до чего ж худеющая тельцем! Ручки только словно ватные, с румянами, а ямочки на щеках глубокие, бороздят полости ртов. А груди мокрые, видно из луж, что особенно лестно. А бедра похожи на ведра- и туда сложена юбка с тазобедренными суставами. Ножки обуты в башмак из серебра с кончиками бархатными, загнутыми вниз, с позолотой набекрень и с фаянсовыми застежками, украшенными перламутровыми брошками с изображением думающих жар-птиц. Волосы красавицы были сверху, тоже красивые и роговые.
От красоты этой чудо-девы, дед да мужик онемели и заговорили по-немецки:
-- Das ist sehr gut!
А после дед накормил собственной ложкой это милое создание кашею-малашею, в то время как мужик лыком подвязал сорванные с петель чулочки милого бахромчатого создания. А позже, утомившуюся беднягу спать положили на драный матрац в хлеву, и подложили под него бивень, чтобы проверить как спится. Уснула принцесса и захрапела серебряными колокольчиками у себя в горле. Полюбовались дед и мужик ею, да пошли довольные спать.
Как пришло солнечное утро, спохватился мужик. Будит неспохватившегося деда и идет с ним в хлев, прихватив хлеба корку, чтобы принцессу подкормить. Принцесса же от воды высохла совсем, лицо ее сморщилось, повсюду -выжатые из бедер соки. Солнышко подпекло ее лодыжку и оголенную часть краешка носа в локоть длиной. Проснулась она как ни в чем не бывало, а мамонтов бивень ей не повредил нисколько.
--Как спала милая принцесса? Лежа или с сапом? -спрашивает добрую девушку мужик, подпоясываясь.
--Спала я точно в кюветке, -отвечает принцесса сонно, - как на морговой плите. Все было очень полезно, ведь я слегка похорошела после сладковато-терпких снов. Кашу вашу переварила и испражнила. А приснился мне сон, будто вы, дорогие мои спасители, подложили мне под кроватку бивень.
Испугались дед да мужик. Стали отпираться, отталкиваться от принцессы и плеваться в нее. Но милая девушка их отговорила:
--Что вы, что вы, даже и не думайте. Все образумится!
И действительно все образумилось.
Принцесса не пошла в замок. Осталась жить с мужиком и с дедом. Мужик стал для нее мужем, а дед- отцом родным. Нарожали детей они с короб, воспитали их и распустили по белому свету. И у каждого дитя их, будь то мальчик или девочка, на лбу бивень. Так в народе молва пошла, что люди с бивнями душепользительны и женихи хорошие, а невесты с бивнями очень целомудрены, ибо бивни свои они лаком покрывают. Вот почему люди их любят. И вы, дети, тоже любить должны.
А дед, мужик да принцесса и сейчас тоже живут. Мужик ходит в лес за лыком, дед толкет капусту в ступе, а принцесса спит на бивне и плодоносит, как не в сказке сказать ни пером описать.
Рассказ Болтова
Однажды, собрав в куль семочек (чтоб полузгать), пошел как-то я поступать в институт. Ну, думаю, пойду, например, в исторический, - поступлю, так и быть. Раскрываю двери огромного величественного здания, что пропускают меня вовнутрь, - и вот я дивлюсь сколько народу сюда набилось! Ну, встаю в очередь, думаю, что когда придет мой черед, - тогда и поступать буду, билет прежде вытянув. Мне стало кое-что интересно.
- А какой предмет сейчас сдают? - спросил тогда я одну девицу под окном, карлицу.
Говорит мне ласково:
- Сейчас сдавать историю по устному будут.
Спокойно так сказала. Во, думаю, знает наверное историю! А я чо в этой то истории? Кто я такой, по сравнению с Дзержинским?!
Настает, значит, черед мой выступать, взяв билет по началу. Я, лузгая семочку, тщательно луща ее промеж языка, беру самый большой билет, на котором были нацарапаны буквы. Я сел в сторонку у стены, и прочитал по слогам первый вопрос, который требовал от меня знания по Древнему Египту. Вот, думаю, здорово как! Вторым вопросом был задан вопрос мне, который, вопрошая спрашивал у меня, как происходила революция. И как вы думаете какая? Великая Октябрьская! А последний вопрос был самым простым - показать на карте Китай.
Ну вот я и стою вразвалку комиссией перед, семочки лузгать продолжая стою. Ну, а самый хилый и бородатенький козел говорит мне блеющим голоском:
- Как зовут вас, человек молодой?
Что ему отвечать? Говорю:
- Да Болванов я...
-Та-а-а-кс...Болванов-с...- прошипела, записывая что-то куда-то какая-то щупленькая тетенька. А кудлатенький в очках спрашивает меня:
- А можно так скать поинтересоваться, какой это в руках билет вы держите?
Я же ответил:
- А это не билет, это газетка, а в ней вкусные семочки.
- Ну, а...
- А билет у меня стоял под номером номер семь.
- Хорошо... Семь... - шептала тетенька, продолжая что-то писать.
- Ну, мы приступим? - спросил меня бородатенький.
- Ладно, - согласился я.
- Та-а-ак...- шептала тетенька, набирая в легкие воздух, чтобы мне что-то сказать, но ее опередил кудлатенький.
- Вопрос номер один билета семь.
Добавил бородатенький:
- Вопрос номер один на вопрос номер один билета семь!
Закончил кудлатенький:
- Какая самая большая пирамида Хеопса в Египте?
- Мне отвечать? - поинтересовался я.
-Да-да! - подтвердила тетенька, что-то записывая в тетрадку.
Я же ответил:
- Это - пирамида Хеопса!
- Что, что вы сказали?! - вопросил меня удивленный козел.
- Это пирамида Хеопса! - подтвердил я сказанное.
- Что?! - поднимаясь с кресла, говорил кудлатый,- ну-ка, повтори еще раз!
Я молчал.
- Что? Что ты говорил? А?! - допытывался бородатый.
- Ну, сказал, про Хеопса...пирамиду его...
-...Ответ правильный! - неожиданно закричал кудлатый, вскакивая с места, и, пожимая мою руку, он добавил:
- Вы делаете значительные успехи!
После того, как он сел, то стало тихо...
- Вопрос номер два вопроса номер один билета номер семь! - объявила тетенька.
- Сосредоточься, - сказал мне кто-то, - вопрос будет очень сложным.
- Мужайся! - предупредил меня бородатый.
- Хорошо! - утвердительно сказал я.
- Ну вот и договорились! - ответил кто-то, покашливая.
- Итак, вопрос!- говорил кудлатый, - отгадай имя фараоны, что начинается на Х, а кончается на С.
Я призадумался, а потом, обливаясь потом, нерешительно сказал:
- Хеопс...
- Что?! Повтори, мы не расслышали... - за всех говорил бородатый.
- Это - фараон Хеопс!
- Как он сказал... - перешептывались экзаменаторы,- хе...оо?
А потом,что-то решив, сказали хором:
- Поздравляем, ответ правилен!
Я был вне себя от радости. Прилив сил новых чувствовал я.
Бородатый сказал:
- Мы посоветовались и решили, что ты очень хорошо знаешь историю Древнего Египта. И теперь подойдем к очень сложному второму вопросу билета номер семь и сразу зададим тебе самый сложный вопрос.
- Вопрос номер два вопроса номер два билета номер семь! - объявил кудлатый очкарик.
- Кто был руководителем Октябрьского Восстания?
- Это был Ленин! - ответил я.
- А вот и неправильно, это был Ульянов-Ленин! - обрадовался бородатый.
- А вот и неправильно, - заявил я, - это был Владимир Ильич Бланк-Ульянов-Ленин!
- Блестяще! - воскликнула тетенька, роняя чернильницу.
- Поразительные успехи, но сейчас будет очень сложный вопрос, сложный-пресложный! - говорил все тот же бородатый.
- Вопрос номер три вопроса номер два билета номер семь!
- С какого судна прозвучал сигнал к восстанию?
- Это судно называлось "Авророй"! - был мой ответ.
ВОПРОС: А какой год был?
ОТВЕТ: 1917!
ВОПРОС: А где был Ленин?
ОТВЕТ: В Смольном!
ВОПРОС: А кто победил?
ОТВЕТ: Наши!
ВОПРОС: А где были белые?
ОТВЕТ: В зимнем!
ВОПРОС: Кого было больше?
ОТВЕТ: Наших!
- Ответы правильные! Вы сразу же пойдете в аспирантуру и станете доктором исторических наук! - заявил кудлатый.
Я ликовал! Даже семочки грызть перестал.
- Вот только ответь на последний вопрос, - покажи нам страну Китай! - грозно сказала тетенька.
- А где карта?
- У тебя за спиной.
Сзади себя я нашел глобус, который взял в руки и показал желтый Китай пальцем.
- Это ты думаешь Китай? - спросил меня бородач.
- Да, это Китай...
- Ты правильно думаешь! И поэтому, посоветовавшись, мы тебе вручаем приз-поездку в Китай и место на нашем факультете!
- Ура! - ликовал я.
Теперь я точно поступил! Осталось только завтра сдать литературу, ну, и остальное! Место мне обеспечено.
8 11 91
Чахнущий Болванов
-О-о-о... - страдальчески простонал пухнущий с голода Болванов, возлегающий на огромной больничной кровати, - пи-и-ить...- шептал он.
А рядом стояла медсестра:
- Что, пить охота?
- Пи-и-ить...
- Сильно жажда мучает? Сильно? Да?
Болванов облизывал сухим языком пересохшие губы, закатывал к сухому лбу тусклые заспанные и залепленные гноем текущие глазки. Пошуршав на щеке обрывками обмертвевшей кожи он вновь попросил пить, протягивая изнеможденные ручонки к сестре, лоснящейся от жира:
- Пи-и-ить...
- Что, пить хочешь? Да? Пошевелиться не можешь и во рту все пересохло, да? - говорила все медсестра, делая глоток чая из граненного стакана.
- Пи-и-ить...
- Пить? Ты будешь пить воду или что?
- Пи-и-ить...
- Может быть ты будешь пить "Портвейн" ?
- Пи-и-ить...
- А-а-а! Я догадалась! Ты хочешь выпит чего-нибудь сладенького! Например медку! На - пей! - сказала медсестра, выливая из трехлитровой банки мед в полуоткрытые уста Болванова.
- О-о-о... - захлебываясь, стонал он.
- У него же задница слипнется от таких сладостей! - сказал вошедший в палату пьяный главврач.
- А мы поставим клизму!
- Вот и хорошо,- согласился врач, - выпишите ему две, вот только клизмы все наши уже до того разработаны, что так раздувают человека, что аж дурно смотреть. И ему неприятно - ветры одолевают!
- Ничего, привыкнет!
- О-о-о... - стонал больной.
- А что с ним сейчас делать? - поинтересовалась медсестра.
-С ни то? А отвези его в морг...
На том и порешили. Врач ушел, крепко затворив за собой дверь. И тут же она снова отворилась и в помещение ворвался целый батальон медбратьев в черной одежде с носилками, на которых оказался чахнущий Болванов.
- Куда его?
- В морг, - сказала сестра, махая вслед рукой.
И ничего не оставалось больному кроме как стонать.
А в морге было темно и сыро. В холодильной сидел его старый работник Старожильцев с длинным скальпелем в руке.
- Ложите его сюда! - сказал он медбратьям.
- Ну вот и хорошо...- самозабвенно говорил Старожильцев, исследуя взглядом раздетое худое тело Болванова, дрожащего от холода.
- О-о-о... - стонал все время он.
- А ты молчи! И не мешай мне работать! Для чего тогда ты здесь? - возмущался наглому поведению Старожильцев.
- Мне же больно... - смог только сказать обезумевший от боли Болванов, когда скальпель патологоанатома прошелся по его животу.
- Что ж, больно так больно... - сказал опытный хирург, потея. А сам знает, что скоро больному станет намного легче.
" Это будет для него сюрприз." - улыбаясь думал он, вытаскивая дымящиеся кусочки...
6 11 91
Бокс
- Бороться не то чтоб до смерти, но, так сказать, эффективно необходимо! - так сказал я какому-то оборванцу, который стоял и смотрел, выпучив свои противные глаза, на меня, заслуженного тренера по боксу.
- Удар за ударом, - говорил ему я, а тот как не бывало кивал мне головой, будто бы все понимая. А я чую, что нет. Чую слабости игроков и смекаю, - сначала оцени его и сравни вес и прочее. Вот ты думаешь, что он сильнее тебя будет? А нет! Ты неправильно думаешь.
В боксе - сила - это главное, поэтому я много говорил начинающему о том, как лучше всего сварить отличный борщ по-боксерски и как сделать себе стрижку под бокс.
Я - хороший тренер. Раз придет ко мне какой-нибудь боксер и задаст вопрос мне назасыпку. Вот вы думаете, что не отвечу я?! Не-е-ет! Вы зря так думаете! Я все точно объясню на примерах и покажу дословно как все есть и обстоит на самом деле все начистоту. Во как! Столько лет тренером. И столько народу всегда будто рекой льет. Как в церковь! Я вот что себе говорю? Говорю: будь внимателен и бдителен. Ведь в спорте что самое главное? Вы думаете, что самое главное в спорте ловкость?? Вы правильно думаете, ведь это действительно так! Посудите сами!
6 11 91
Караси
Минуя этот день, что грезил нереалью (рыбацкая шлюпка была потоплена Еремеем от одного только удара по дну ее нагайкою), ложился старый дед спать. Ему припомнились минуты жизни, которые когда то так сильно переживал. Теперь это за стеною далеких лет, ушедших в небытие. Кровать под дедом поскрипывала, а из груди его раздавались стоны от тяжести лет. И вспоминается вся жизнь как одно дыхание под это скрипение под старческой плотью внизу.
Уже была глубокая ночь. Мириады звезд светили в угасающую душу старца и, казалось, освещали своей ледяной прохладной тусклостью тоннель старых воспоминаний.
- Ты помнишь те караси, старуха, - молвил умирающий дед, - тех карасей, что жарили мы давно по утру...
Его хриплый голос замолк и больше никогда не раздавался. Старуха ничего не видела и даже не подозревала о том, что произошло.
Она была в хате, где на шипящей сковороде жарились жирные караси, взятые будто из воспоминаний деда.
- Еремей! - говорит она - Иди, деда буди! Караси готовы...
3 05 92
Любовь с третьего взгляда
Первый раз, когда Кусков увидел это создание, он не подумал его полюбить. Ведь это рослое существо с кривыми суховатыми ногами, что заросли шерстью. Широкая грудь с размещенными на ней грудями, длинные худые руки с обшелушенными пальцами, а на верху шеи - маленькая голова с выпученными глазами, грубым широким носом и приподнятыми губами, обнажающими волосатые десна. Некрасивая женщина.
Кусков же считал себя красивым малым, созданным не для такого тошнотворно бесформенного создания, и ничего он не почувствовал к ней, кроме, разумеется, отвращения.
Особенно эти чувства обострились тогда, когда красавица, поскользнувшись об арбузную корку, рухнула лицом в грязь.
"Нет", - сказал про себя Кусков. Больше всего на свете он любил, конечно же, девушек, ведь они всегда привлекали его внимание. За привлекательными соседками он любил наблюдать из своего окна.
На следующий день Кусков был поражен тем, что вчерашняя уродина расхаживает перед его подъездом в красивом белом платье весенней свежести, с дорогой сигаретой в руках. Губы и десна ее были ярко накрашены красной помадой, а из пакли была сооружена отличная прическа. Ее обнаженные ноги были уже не волосатые, а только с еле заметной щетиной.
"М-да-а-а..." - подумалось Кускову, когда он ложился на диван и закуривал дешевую папироску. Больше всего на свете он любил девушек, и именно красивые привлекают его внимание, особенно одетые в белые платья весенней свежести... Сегодня он явно был поражен.
На третий день Кусков гулял в своем парке вместе с дешевым пуделем на поводке. Завернув вместе с ним за группу искривленных деревьев, Кусков обмер... Перед ним стояла позавчерашняя уродина в белом вчерашнем платье весенней свежести с великолепной прической в виде копны, а в ушах болтались дорогие сережки. Щеки ее были напудрены, ресницы длинны, а глаза... о боже! ...ее глаза были зеленые! Кусков обожал девушек с зелеными глазами. На ногах были красивые рыжие колготки, которые Кусков тоже очень любил.
- Да! - произнес от неожиданности только что влюбившийся Кусков, неосторожно подходя к красавице, - Как зовут вас, милое создание?
- А вы кто? - проскрипела мелодично и певуче она.
"Моя любимая тональность!" - подумалось Кускову, когда он обнял девушку, целуя податливые десна. И все перемешалось в его голове: чесночный запах и весенняя свежесть, жесткая щетина на ногах и пакли...
22 06 91
Смерть Коли
" Столько раз говорил ей не приходить сегодня! А она взяла и опять пришла ко мне мучать своими дурацкими вопросами! Я ее так ненавижу, а мать ее говорит мне: " Не трожь и не прогоняй, а не то тебя выпорю!" Вот я и боюсь с тех пор ее прогонять. А она возьми, и пришла опять. Улыбается, смотрит на меня своими глупыми глазками, растрепанные рыжие волосы торчат по сторонам. "Что тебе нужно?" - спрашиваю ее строго. "Колечка, - говорит она, ковыряясь пальцем в носу, - ответь пожалуйста..." "Что опять тебе нужно? - говорю ей - Говори...". И говорит она тогда мне: "А когда умираешь, то это больно?" На что я не знал ответа, говорю ей: "А хрен его знает, может и не больно вовсе, а может и да... А зачем тебе это надо?" И разворачивается тогда сестренка моя ко мне спиной, и вижу в спине ее нож столовый погруженный по самую рукоять промеж лопаток. Я так сильно испугался, что пошевелиться даже не мог. "Это вовсе не больно," - сказала она. И потекла струйка крови из ее рта, и упала она к ногам моим, больше не шевелилась. И здесь я заплакал,- да, мама и папа, я сильно и горестно плакал! Мне было жалко нашу Аленушку! И вот когда вы прочитаете это послание...то меня уже больше не будет. Откройте туалет и посмотрите как я повешался. Боюсь, что все (в том числе и вы) обвините меня в убийстве моей сестры, а этого я не совершал. И не хочу в страшную тюрьму к плохим дядям. Я жить хочу!
Прощайте, ваш Коля.
Аленушка скомкала записку, и, с криком "Дурак, я пошутила!", побежала в туалет посмотреть как висит Коля.
...Он висел прочно...
11 05 91
В о д о л а з ы
На ипподроме - несколько задыхающихся людей, часто шагающих и пошевеливающихся в полотняных футлярах. Прошли ладони. Волшебная американка выехала во двор и повстречалась на проездке с густой волосатой провожатой, постепенно увеличивающей ход и пробегающей вдоль узды. Эти могучие и кокетливые мускулы англичанина коротко ударили в колокол. Едва заметно сбоку толпа заставила забыть о лошадиной гриве вторую трибуну, и тотчас же добродушно повелевали, дружественно. Лицо предпоследнего наездника на пол секунды нетерпеливо стиснуло зубы и решительно увлекло за собой оглобли. Сквозь крик англичанин бросает затяжные ночи и тяжело покрывает шляпою желтоватую пену у себя на губах, - это куски сахара по теплой шее установили под длинной материей длинные зубы. Какой-то господин перед ящиком, тыча пальцем в ноги, кричит всем разом о гортанной пощечине, и его твердый гомон до сих пор сухо разрывает насмешливое сердце дворянина. На следующий день все тряслись у колодца. На дворе - шерсть. Потом из конюшен выгрузили голых людей на цыпочках. В отдельных же подъездах на жирных лицах, слегка едких на вкус, дети чувствовали глухие стоны в своем животе. Дряблый пол стремительно зашевелился. Англичанин выпятил ухо и каблуком внезапно задрожал. На один миг ухо почувствовало бок. Вдруг случилось чудо. Три тысячи притчей в движениях рук послышались. Глаза мертвых царей лизали вино. Через некоторое время все распутницы запестрели близ тел падших. Их татарские дельфины судорожно почувствовали себя. Священные рога предложили им денег.
ЖИЗНЬ ХОРОША
"Однажды, я сошел с ума..."
Первое, что попалось ему на глаза, оказалось небольшим домишком в два этажа. Также было слышно музыку, печальную, похоронную. "Видно похороны у кого-то" - подумал Шейкин-Маткин, проходя мимо. И это действительно было так. В роли покойника - какая-то дряхлая желтая старушонка.
- Вы случайно не знаете, кто эта старушка? - спросил Шейкин-Маткин какую-то негритянку, стоящую рядом.
- Ну что вы! Как же не знать, хороший была человек. Звали её Мармеладовой, довольно долго прожила, любила играть в шахматы... - ответила негритянка с акцентом. Из рук в руки она перекладывала кусочек черного пластилина.
К этой странной негритянке вдруг подвалил какой-то пьяный мужик, обнял ее за шею и обрыгался.
- Ну что ты, Миша... - чуть сопротивлялась та.
- А это кто? - сказал, отрыгнувшись Миша, поглядывая мутными глазами на Шейкина-Маткина.
"Пьяный человек!" - подумал Шейкин-Маткин, отойдя в сторону.
Из подъезда вдруг вслед за гробом последовала веселая толпа молодых. Неужто свадьба?! Вон и невеста стоит разряженная как кукла.
- Это действительно свадьба! - комментировал старичок за спиной Шейкина-Маткина - Вон та особа, одетая в платье невесты, она на самом деле правнучка усопшей Мармеладовой. Видите ли, так вышло, что в один день и свадьба и похороны.
К тому же еще невеста была беременна и вот-вот должна разрешиться от бремени. Поэтому рядом тусовались акушеры с щипцами и с гинекологическим креслом на колесиках, а кроме них еще были паталогоанатомы (на случай выкидыша).
И было действительно все так. Невеста целовалась с женихом, иногда кто-то кричал "Горько!", а потом все рыдали. И невеста тоже, она даже пару раз бросалась всем телом на гроб, переворачивала его, рвала на себе волосы и фату. А спустя небольшое время все снова веселились. И невеста опять целовалась с женихом, а то и с акушерами взасос. А надо заметить, что все эти акушеры - горбатые карлики, больше похожие на сказочных гномиков, правда, очень злых.
"Веселые ребята!" - ухмыльнулся про себя Шейкин-Маткин, почесав за затылком.
- А они вообще странные эти Мармеладовы! - комментировал все тот же старичок за его спиной, - Вот еще когда бабка жива была, так правнучка её связалась с этим отвратительным типом, что сейчас в женихах с нею, да заморили они старую голодом. Поела она всю кожу в шкафах да изгрызла диван так, что его выкинули. А скоро и сама скопытилась на грех.
- И где же её внучка?
- А хрен его знает! Не видел её никто. Может быть, эта правнучка и есть её внучка.
- Страннее некуда! - подумал вслух Шейкин-Маткин.
- Куда еще страннее! - поддержал его старик.
В это время подошел пьяный Миша, что ухаживает за негритянкой. Он икнул, погладил Шейкина-Маткина по плечу, и, дыхнув сивушным перегаром, сказал:
- Ты это... Не лезь, слушай, к моей жене, она хоть и черна как смоль, а знаешь...
Позже он ушел вместе с "черной как смоль". Тут же заиграла музыка, похоронная, но до чего веселая и светлая! И радостная толпа людей погружала гроб в свадебную машину, украшенную шарами, чтобы поехать в загс, зарегистрировать жизнь и смерть. А невеста с женихом уселись в катафалк, где затеяли неприличную возню.
После некоторого раздумья герой решил все-таки пойти домой. Но... Дома ему конечно же не сиделось, было скучно, а потому пришлось выйти на улицу, чтобы пройтись по не менее скучным улицам города. Он прежде сожрал сырое яйцо вместе со скорлупой и выпил стаканчик рыбьего жира.
Вообще этот городок известен всем тем, что имеет так называемый автобусный ад. Вот и сейчас Шейкин-Маткин сел на первый попавшийся автобус, погрузившись в мягкую прелую толпу разгоряченных людей. Пот их, клубящийся над головами, слегка одурманивал. Какой-то мужик, с изъязвленным уродливыми наростами лицом, прыснул Шейкину в лицо слюной, протягивая деньги, прогнусавил:
- Два до дома быта!
Пришлось исполнить его просьбу, передав деньги какой-то желтенькой старушке. Угодив случайно рукой в чью-то сумку, он запачкался топленым салом. Где-то заплакал ребенок, уронивший на пол леденец. А какая-то грязная девка, найдя уже раздавленный кусочек, запихала его в свой перекошенный рот.
Вообще автобусы - одна из достопримечательностей города. Много интересных историй связано с ними. Были и задушенные в объятиях и задохнувшиеся в парах выделений. Был и такой случай. Как-то дряхлая бабка затащила козла в битком набитый автобус. В итоге - 11 убитых и 37 раненных, в больнице от ран еще скончалось трое.
Знаете ли вы, что всякий приезжий человек вообще чувствует себя в этом городе так неуютно! Был однажды такой случай. Один человек, любитель клёцек, приехал сюда к другу, погостить, а также по возможности удивить его своим умением ковыряться в зубах. Так вот этот человек попал в самое сердце города - в канализацию. Тут ему стало много не до чего, даже до своего друга. Люди говорят, что этот бедняга до сих пор кричит из-под земли и пугает напрасно ребятишек, играющих повсюду. Чем он живет там внизу, что ест и пьет, многие конечно же догадываются, но молчат. И посреди всей этой тишины, особенно ночью, слышится снизу дикий вопль.
Недалеко от магазина "Хорошо" стоял огромный бак с бензином, а рядом скучал сторож этого всего - Евстигней Колупышкин. Это был давний знакомый Шейкина-Маткина, еще с детства они знали друг друга, вместе нюхали клей и плевались в девчонок, дергали их за косички, ходили-бродили по кладбищам, шарились по помойкам и много чем занимались еще.
Послышался крик. И из девятиэтажного дома, с крыши, упала на землю кассирша вместе с кассой, и разбилась.
- Здравствуй! - сказал Шейкин-Маткин, перешагивая через труп.
- Ну что ж, и тебе такое же... - послышалось в ответ.
Много интересного узнал от своего друга Шейкин, которого впредь мы будем называть так, а не эдак длинно.
Евстигней говорил:
- Ну что произошло? Было такое недавно. Стою я в очереди за квасом. Бак с квасом большой, наверняка полный. Беру, то есть дают, мне кружку, большую и грязную, заляпанную и волосатую (прямо как мой живот!). Я и говорю: "Вы сначала налейте туда, а только потом давайте". Так бы оно и вышло, но квас почему-то не бежал из носика краника. Как не сосала и не дула в него квасирша, он все не тек. Толпа конечно же возмущалась. Но квасирша, толстая такая баба (говорят бывший сиамский близнец), успокоившись, взгромоздилась на бак и открыла его. Долго шарила там рукою и, наконец, нащупала что-то. Этим чем-то оказался труп мальчика. Он уже плавал там дней пять вместе со своим самокатом. Кто-то даже сказал: "А я то думаю, что же это за кусочки такие в квасе плавают, да и привкус такой своеобразный!" А кто-то другой говорил: "Это были не кусочки, а частички разложившейся ткани трупа, а привкус именно такой и есть. Да еще с кваском побродило окаянное тельце!" Именно так и говорили. Тельце действительно было вполне разложившимся. Кто-то тут же узнал в нем своего пропавшего сынишку: "И где только он пропадал, шалунишка! Все реки исшарили! Мы то думали, что он в реке утонул, как за раками пошел-то!" Вот такие вот дела!
Шейкин поблагодарил друга за интересную историю, попрощался и отправился дальше.
В голове его - каша хаотических мыслей. Он вдруг вспомнил как однажды, старый Клоакин, проезжавший на своем грузовике мимо магазина "Хорошо" засмотрелся на кучу детей, играющих на тротуаре с сухим трупом собаки. По неосторожности своей он въехал в забор, пробил его, и очутился прямо на футбольном поле. Как раз шел в это время матч, много народу собралось, почти весь город, да еще футболисты шныряют туда-сюда. Мяч вдруг прошиб лобовое стекло грузовика и угодил Клоакину прямо в переносицу. Грузовик в свою очередь, лишившись водителя, принялся выписывать круги по полю. Был раздавлен судья, с десяток футболистов было умерщвлено, множество их покалечено. Таким образом сорвали важнейший матч.
Милиции конечно есть чем заниматься в этом городке. Вот и Шейкин рванул к участковому. Но тот - парень не простой. Он внимательно и понимающе все выслушал, но затем все заново опять переспрашивал. Вскоре Шейкину надоело рассказывать об одном и том же столько много раз, и собрался уж было уходить. Но не тут то было. Участковый вдруг сорвался с места и с другими милицейскими засадили его в кутузку на один час, за то, что он в присутствии очень важного человека назвал непечатное слово, когда собирался объяснять казус в четвертый раз.
Город был небольшой, но численность выше нормы, поэтому каждый день кто-нибудь да задыхался в толпе. К тому же довольно часто в городе происходили происшествия, которые очень кстати регулировали человеческую популяцию. Как-то в детском саду номер 13 закупили добрые люди партию детских игрушек из Израиля. Воспитатели в последствии стали не досчитывать детей, своих подопечных. Но кто кого просил закупать бесшумные мины для террористов! Втрое за один день сократилось население садика. По кустам и деревьям - развешенные кусочки мяса. Родители были успокоены директором садика, который важно сообщил, что ребят отправили лечить в санаторий где-то на Таймыре.
Прогуливаясь по городу, Шейкин не заметил, как очутился в лесу. А лес, надо заметить, был в самом центре города.
Несколько раз в жизни Шейкин видел, как люди дерутся. Вот и в этот раз он увидел, как такое происходит.
Было это в самом глухом месте леса. В самом разгаре своей прогулки, присел Шейкин отдохнуть в кусты шиповника. Ему было тут уютно, тем более рядом по соседству - дохлая собака, по-видимому бульдог.
И сидел бы он тут вечно, да увидел какого-то мужика у сосны. Седой, с усами и с бородой. Глубокие морщины на лице прорезали его кожу. У него - нервный тик. А также в состав тела входит помимо туловища и головы еще и две руки и ровно две ноги, на которые он опирался оземь. Руками же приходилось балансировать, чтобы не упасть. Очень подозрительный тип.
Его соперником оказался немногозначащий беспомощный мальчик, лет эдак десяти. Но однако, люди, незнающие его, дали б ему все сорок. Но это не важно сколько лет на самом деле мальчику.
Поведение идущего сопляка видимо и привело в бешенство типа, переминающегося подле сосны.
Когда мальчик проходил мимо, то дедок со всего маху тут же стукнул его по голове своим сухоньким кулаком. Схватил за ноги беднягу, поднял его, и ударил со всей силы о землю.
Но негодяй был все еще жив. Дедок выхватил ножик и попытался перерезать недоноску горло, чтобы наверняка насмерть. Но, видно мальчик увернулся. Он больно укусил старика за палец, кольнул в живот иглой, которую затаил в своем маленьком кулачке. И, как только очутился на свободе, шмыгнул за дерево.
Старик нашел его сразу...
Шейкину надоело смотреть на все это. Он встал с места и побрел в город. Позже, он заходил сюда много раз, чтобы посмотреть на заветные кусочки, когда-то бывшие частью чего-то большого и целого.
Герой знал, что это за старик. Некий Сквернов, соорудивший десять лет назад сквер ветеранов в городе, ныне используемый под кладбище для самых стареньких. С тех давних пор так получилось, что это любимое место посещения всех местных ветеранов и не только их. Всевозможных оттенков инвалиды, а также калеки - в их числе. А ветеран Сквернов десять лет тому назад говорил, что работал до войны в одном лепрозории, а также говорил, что лучшего пансионата для пенсионеров не бывает. Все, кто болеет лепрой в нашем городе, знает, что такое благотворительность и какое отношение к ней имеет старик Сквернов. В этом и состоит высокое значение лепрозория как рассадника культуры на старые никому ненужные телесные раны.
Сквернов тоже своего рода проказник. Эту неказистую болезнь он подхватил еще в раннем детстве, но, как и от кого - этого никто никогда не узнает.
Этот город, как и все его обитатели, просто пропитан тем детским кошмаром, которые мы все так боялись увидеть во сне в далекие и безмятежные времена. Здесь не только проводят похороны и свадьбы одновременно, пьют квас с трупным вкусом, а также убивают обыкновенных ребятишек самые обыкновенные серые дяди.
Один из таких, некто Гусев, недельку назад, забрался на высокое хвойное дерево у себя во дворе. Там он повесился, совсем рядом со скворечником, который прикрутил еще в своем детстве. Висел он там целую неделю, и никто не заметил его исчезновения, кроме слепой жены. Она, конечно переживая, ночи не спала, и даже не ела, но поделать ничего не могла. И вот сегодня, надо же такому чуду случиться, прозрела горемычная Гусева на своем балконе! Вновь видит свет и серое небо, желтые стены домов видит, деревья и скворечник, а рядом - она видит своего мужа и, причем первый раз в жизни его видит! "Человек! Человек!" - возопила тогда она, испугавшись.
Как раз мимо то и проходил наш Шейкин.
- Что кричишь? - спрашивает.
- Как же мне не кричать, не видишь, что висит напротив моего балкона на дереве? Это человек висит. А к тому же я только что прозрела, и мне хорошо оттого, что я вижу, и плохо оттого, что увидела!
- Это всего лишь ваш муж. Я помогу вам его снять позже. А пока мне нужно сходить покушать в ближайший ресторан...
Оставив Гусеву, он направил стопы свои в ресторан некого Мухина, который всегда рад видеть его. К тому же в кармане Шейкина было письмо от Мухина и пакетик с его перхотью.
Хоть и пошел в этот момент холодный дождь, а все-таки Шейкин чувствовал сегодня нечто особенное в своем скучном городишке. И это особенное переворачивало его желудок, он даже поблевал под фонарным столбом. Возле оного суетилась девочка с вывороченными из живота кишками. Именно после всего этого Шейкин почувствовал голод. Очистки сырого картофеля утолить голод не помогли. Пришлось сосать пальцы все то время, необходимое для дороги в ресторан.
А вот, наконец, и он. В гостиной необходимо было одеться в какую-то рвань, которая лежала кучей в коридоре, ноги необходимо было обмотать портянками. После всего этого, Шейкин прошел мимо столов на кухню, где увидел повара.
Насытившись черемшою, прыщавый повар приступил к приготовлению жареного лука. Рецепт был прост, как и сам вкус блюда. Мухин - знаменитый дегустатор и владелец личного ресторана. Он лично выбрал жареный лук первым блюдом в меню. Все посетители были довольны, так же как и сам Мухин - им пришелся по вкусу его жареный лук.
Прыщавого и сытого ныне повара звали Рафиком Хаджи-Муратом. Он ввел в меню всем полюбившийся ослиный кумыс. Его волосатые руки были споры в работе - ими он мял вымя ослицы и выжимал последние соки в ведро. Его кумыс славился тем, что в нем постоянно присутствовали клочки шерсти и комочки кала.
Чрез некоторое время появился и сам Мухин.
- Только что из морга! - воскликнул он, поздоровавшись с другом.
Жил Мухин в высокой башенке на краю города. Так как ключа от квартиры он не держит, то постоянно спускается со своей высокой хижины посредством веревки, которой все же не хватает на целых два этажа. Обычно он прыгает на какого-нибудь старика, который прогуливает свою беззубую старушку. Сегодняшний старик сломал себе позвоночник. Беззубая же старуха его сорвалась с поводка и убежала в лес, так как она была лишена ума.
- И что же ты делал в этом морге? - спросил Мухина Шейкин.
- В морге? О, это все та же история со старикашкой! Его суждено было вскрыть и посмотреть почему же все-таки прямая кишка проникла в полость легких. Но меня жестоко обманули, ведь это оказалось глупой и злой шуткой, я думаю некого Гусева, которого ты знаешь. Только что взорвалась его жена, так как оказалось, что в желудок ее была зашита мина еще военных лет.
- И где же теперь она, в больнице?
- Теперь нет. Ей уже ничто больше не поможет. Да и со мною беда приключилась.
- Какая же?
- Ведь я лишился ногтя на мизинце левой ноги, и к тому же развязался мой бедный пуп.
Мухин действительно придерживал что-то руками у живота.
- Так что, мой друг, можешь зайти как- либо ко мне на досуге в больницу. Я сейчас прям туда пойду. Выпишут не скоро, так как мне по вкусу пришлась тамошняя геркулесовая каша.
- Хорошо, я обязательно к тебе зайду. И если дома у меня остался репчатый лук, то принесу его тебе как гостинчик. Обязательно сварю его предварительно. Я знаю, ты так любишь вареный лук!
- Да, это моя слабость... А ты, я вижу, тоже голоден?
После этих слов, Мухин что-то приказал повару, а сам повернулся к выходу и по-дружески так сказал:
- Я ухожу, а ты пойди покушай, да смотри не подавись...
Хаджи-Мурат проводил Шейкина в просторную залу со столами, посадил его и попросил немного подождать.
И вообще этот повар - интересный случай. Только что, когда он рубил капусту с полей огромным ножом, то, не только отрубил случайно себе пол уха, но и зарубил нечаянно кухарку Клаву, оказавшуюся случаем за его волосатой спиной. Повар очень испугался, сначала за свое ухо, а потом уже за бедную Клаву. Он долго целовал свой утраченный кусочек, плакал, пока тот еще шевелился. Не знаю, как он умудрился, но все-таки пропустил Клаву через огромную мясорубку, слепил из фарша просто великолепные котлеты. Посетителям ресторана они очень понравились.
Какой-то человек даже благодарность свою выразил в Книге Жалоб, написав криво: "Объявляю благодарность всему персоналу ресторана за столь вкусно и профессионально сделанные котлеты".
За соседним с Шейкиным столиком сидел муж покойной, Сквернов собственной персоной. Только что он освежевал мальчика и очень сильно проголодался. Ему как раз и принесли парочку аппетитных котлет. И как он удивился, когда в дупло зуба его забился маленький изумруд, тот самый, какой был в кольце Клавы. Он медленно встал, сжимая котлетку в руке, и направился непосредственно к повару.
Шейкин слышал их громкий разговор. Говорил Сквернов:
- Ты мне обязан! Не забыл, надеюсь, случай с туалетом? Ты был еще совсем маленьким сосунком в то время, когда провалился вниз головой в кучу говна в деревянном туалете?
- Да, конечно! - благодарно говорил Хаджи-Мурат - Как так вышло, не понимаю. Меня до сих пор преследует тот отвратительный вкус и запах. Спасибо вам, когда вы зашли опорожняться, и только уж потом, выкинув бумажку, заметили, торчащие из навоза мои сухонькие ножки.
- Вот видишь, как коротка твоя память! Я вытащил тебя за ножки и выпустил на волю! А ты только что делал котлеты... Из кого? Не из моей ли Клавы?
Хаджи - Мурат что-то недолго объяснял Сквернову, после чего последний схватил его за шиворот и поволок куда-то.
Пока все это происходило, к Шейкину подкрался карлик-официант со списком пищи, то есть, по-французски, с меню. В меню ничего особенного не было, кроме лука в разных ипостасях, да таких блюд типа: каша по-нашему, кишки камбалы омулевые, яйца холодные, суп с горохом. На десерт: мороженое с чесноком, чеснок с мороженым, сосатки "Дамский туфель", хрустики "Армейский сапог". И питиё: чай с заваркой, но без воды, соленая вода (пол-литра на рыло), кисель из капусты, а также напиток "Апокалипсис для самых маленьких".
Шейкин долго не мог понять, что такое каша по-нашему, мучали его сомнения также и насчет кишок камбалы омулевой, а также мороженое с чесноком и чеснок с мороженым - тоже какая-то бессмыслица.
Официант долго улыбался и терпеливо ждал. Не в силах что-нибудь выбрать Шейкин сказал:
- Дорогой, дайте мне то, чем можно насытиться. Одно что-нибудь горячее, плотное, другое - жидкое, суп можно, но только без гороху. Ну и на десерт - мороженое, только без чеснока, а желательно, с черемшою. Попить так же чего-нибудь.
Так как официант был глуховат, то принесли: кишки камбалы горячие без омулевых, тарелку с сухим горохом, чеснок, и кисель из капусты в заливном соусе.
Шейким наблюдал, как женщина за соседним столом, съев кишочки, потеряла сознание. Вокруг ее бездыханного тела собрался пестрый народ, все клоуны из местного цирка. Одни говорили, что виноват ужасный привкус кишков, другие - что во всем виноват официант. Официант был действительно некрасив собою, к тому же карлик. Когда клоуны, наконец, поняли всю чудовищность происшедшего (а дело в том, что женщина тут же испустила дух), то они наперебой принялись спорить о том, что теперь с нею делать. Кто-то предложил сделать из бедняжки хорошее чучело, которое можно поставить в кабинет биологии местной школы. Все тут же согласились с этим удивительно прекрасным решением, схватили женщину за ноги и за руки и потащили к выходу.
В ресторане ко всему прочему проводились одновременно свадьба и поминки все тех же Мармеладовых. Видно Мармеладовы как раз и заказали клоунов.
Но тут случилось страшное. Вдруг откуда ни возьмись из темноты вынырнула пьяная бабка с ножом в руке. Она кинулась прямо к столику, где сидел Шейкин, и грозно потребовала всю его одежду, размахивая своим оружием прям перед раздвоенным носом героя. Она так быстро появилась тут, что Шейкину пришлось опорожнить кишку со страху и заголосить во все горло, мимолетно подумав: "Но почему и зачем я должен молчать, когда так и хочется любого встречного расцеловать!". Чрез несколько секунд в бабке Шейкин признал сумасшедшую Ходулину, которая по молодости увлекалась паразитическими червями. Она ставила опыты на самой себе, а также и на своих бедных любовниках. Так она сжила со свету мужа - эхинококковый пузырь из его живота был внесен а книгу рекордов Гиннеса и весил в шестнадцать раз больше, чем сам мужик. Но не в этом дело, а в том, что Ходулина тоже приглашена на праздник к Мармеладовым. Все, несмотря на ее черное прошлое, относятся к ней доброжелательно: юнцы по старухе сходят с ума и волочатся за ней в надежде поиметься, а старички просто испытывают к ней зависть и всегда говорят ей много хорошего и красивого. Беда в том, что Шейкин не заметил Ходулину. Она сидела в самом темном углу ресторана, где пожирала пол-свиньи. Только потому и осталась она для него не замеченной. Ревнивая старуха тут же взялась за нож - вот и результат. Пришлось с бабкой поговорить, а одежду все-таки снять. Не то, черт знает, на что старая способна!
- Что, милая, плохо тебе? - говорил Шейкин. Только фамильярно разговаривая с ней можно добиться к себе расположения.
Результат на лицо - старуха обмякла, кокетливо улыбнулась, обнажая сухую грудь, села рядом. А нож воткнула в стол.
Тут к столику подошел Евстигней, весь в грязи и с тошным запахом вокруг себя.
- Откуда ты? - выдавил из себя Шейкин. И старуха Ходулина желчно сверкнула глазом в его сторону.
Пришлось объясняться.
Вот рассказ Евстигнея о похоронах Мармеладовых: "Все было бы хорошо, если б не похоронная процессия, перегородившая мне дорогу. Дело в том, что все в ней были слепыми, окромя мальчика-проводника, шествующего впереди. А до кладбища недалеко осталось.
- Утопленник? - спрашиваю у кого-то.
- Еще бы. Утонул в ванне, нашли нескоро.
- А не Мармеладовы ли?
- Как же, Мармеладовы. Они самые.
- Но ведь сегодня хоронят старуху, а то мужик...
- И старуху хоронят и мужика, и свадьбу справляют и похороны. Ныне молодежь такая пошла. Старые то умирают, а молодежь - нет. В наше время они часто светопредствалялись.
- Ох, эти годы...
И меня вдруг тут осенила одна интересная мысль. Я решил изъять того, лежащего в гробу - а сам на место его, ведь скоро все равно помирать. На гроб денег нет, а быть зарытым как собака я не желаю. Дедок разбух так, что в гроб спокойно войдет хоть даже и моя покойная старушка, от водянки скончавшаяся.
Я подкрался к гробу, который, спотыкаясь, несли эти окаянные слепцы, посмотрел что как. Поднял с землu добрую сучковатую дубину, которой через некоторое время огрел мальчика-поводыря по голове. Тот на месте и упал. Поднялась ужасная суматоха, гроб уронили, многие за время небольшое, в которое юнец в себя приходил, упали в грязь, спотыкались друг об друга, кричали. Я быстрехонько к гробу, труп - вон, а сам на место его. Укрылся вонючим одеялом и притаился. Скоро юнец пришел в сознание, все успокоились. На меня сверху одели крышку и заколотили тут же.
Когда меня уже закапывали, я вспомнил в темноте, что в кармашке имеется кусочек торта, а я очень проголодался к тому времени. Я принялся его с аппетитом жевать, думая : "В таком виде по городу не пройтись." Грязь смущает честных горожан. А мне было тогда все-равно, и я не побрезговал бы ни пиявками, ни мочой, ни калом. Я вспомнил свое детство, когда еще меня холили и лелеяли в огромной психиатрической клинике у болота. Я помню, что недалеко еще была такая канава, в которой часто купался, в которой не раз тонули дети, которых ни раз не находили, даже тыкая по дну багром. Что было бы с человеком, если б его органы пищеварения дали б сбой и отказались работать? Такие вопросы посетили меня в тот миг.
И все было бы просто замечательно, если б мне не повредил случай выжить. Дело в том, что этот Мармеладов утонул в ванне, а вот местная милиция утверждает, что не в ванне, а что его утопили, а не он сам. Об этом еще сообщалось в газете "Киллограм аммиака". Еще работник морга Старожильцев говорил, что при вскрытии он заметил любопытные детали (в пищеводе был обнаружен рашпиль, а в прямой кишке - напильник и рубанок, в желудке - фуганок, в черепной коробке - стамеска). В итоге решили провести эксгумацию и тщательно провести расследование.
В гробу было душно. Но тут я услышал голос у себя под спиной:
- Э-эй!
- Покойники... - прошептал тогда я.
- Да никакие это не покойники, это я, слепец Марк. Меня придавили гробом вашим, и теперь все мы на том свете.
- Ты ошибаешься, мы пока живы. Но скоро окажемся там. Придется немного потерпеть.
- Я же сказал - придавили! А тут, надо сказать, хорошее пространство. Я даже могу перевернуться на бок. А ты можешь перевернуться в гробу?
Я отказался от этой затеи. К тому же послышались звуки сверху.
- Видно лопата - говорил Марк, - это наверняка за мной.
- Я так не думаю.
- А ты вообще кто такой! И почему говоришь, ведь, как известно всем, мертвые не разговаривают.
Скоро лопата стукнула в гроб, а потом в слепого Марка и было слышно как он всхлипнул и не произносил более ни звука. Гроб вместе со мною вытащили и положили в кузов машины. То-то же Старожильцев удивился, увидев меня. Я прощался , поцеловался, и, вот наконец в ресторане, приглашен вместе с ним на поминки, и на свадьбу. "
- А что стало со слепым Марком? - спросил Шейкин-Маткин.
- Старожильцев отправился на кладбище, и отыскал его в могиле. Он, к сожалению, выжил, и, к счастью, прозрел.
- Прямо как Гусева! - умиленно произнесла Ходулина.
В это время к мирно беседующим подошел весьма почтенный старичок, один из приглашенных на свадебные поминки. Его зеленый камзол был весь запачкан воском.
- Ты что, старик, свечки делаешь? - спросил его Шейкин.
На что дедок ответил:
- Да, сынок. Уже тридцать лет и три года как у самой синей канавы в этом обветшалом костюме... Если хочешь, сынок, то я дам тебе адрес: переулок собак, дом неплохой, кособокий, квартира двухкомнатная. Если хочешь - заходи. Я научу тебя делать сальто мортале, научу тебя делать великолепные свечки, научу вязать прекрасные носки и дутыши. Ты испробуешь суп, и будешь долго тужиться в моем самодельном туалете...
"Ничего себе! - думал наш сумасшедший герой по дороге домой - Как ни крути, а жизнь хороша... Вот только жить ли? "
Когда он пришел домой, лег на софу и уснул, то увидел эдакий загадочный сон.
В одно прекрасное морозное утро сидит будто на лавочке близ детской площадки. Снег так и валил, а он сидел и не уходил. Интересно сидеть так и наблюдать за жизнью неугомонных людей. Вон там, например, похороны. Суетятся. Плачут. Понесли ящик вдоль улицы, за ним и перед ним толпа толпится. Интересно. Особенно его заинтересовал тот тип, из-за которого все суетятся. Он лежит в ящике как ни в чем небывало. Ему везёт. Несут его.
- Умер мужик то, хорош был человек! - сказал кто-то.
Пришлось повернуться и посмотреть. Это был старик предсмертного возраста, дряхло-дряблый и желтоватого цвета лица. Он говорил:
- Было бы лучше, если б он не умирал, тогда можно было б вновь и вновь играть с ним в шахматы.
Да, он действительно был на исходе жизни. И что свойственно всем старикам - ни одного прыща!
Шейкину-Маткину казалось во сне, что старик постепенно молодеет, превращаясь в желторотого юнца и то, что он говорит не похоже на его первые слова, а прямо противоположно по смыслу:
- Хорошо, что он умер. Да и в шахматы то играть ни хера не умеет! Он их вообще в глаза ни разу не видел эти шахматы. Да и вообще, какая разница - умер он или нет - каждому овощу свое как говорится время и место.
Шейкин-Маткин встал с лавки и побрел посмотреть как там играют музыканты из похоронной группы какой-то старинный вальс. Все медленно танцевали возле гроба. Потом этот самый гроб поставили на стулья и принялись глядеть на его содержимое.
- Хороший гроб, - говорил кто-то, - на совесть сработано. Видно, что хорошо в нем проводить время. Вот только зря его в такой цвет покрасили, надо было в яркий - чтоб издалека видно было.
Плачущая женщина заплакала в знак согласия. А кто-то так громко пукнул, что крышка гроба треснула пополам.
Видя, что никого Шейкин-Маткин не интересует, ему пришлось уходить домой. И уже позже, выглядывая из окна, он видел как толпа расходилась. Мужик в фуфайке за край волочет крышку гроба куда-то в лес. Музыканты, трубя, разбрелись по углам. Плачущая женщина, достав за ногу усопшего, поволокла его в подъезд. А снующие повсюду карлики в белых халатах что-то дико кричали...
август 1991, январь-февраль 1998
СОH О ЛЮБВИ (Гpезы Плюева)
Во сне он увидел свою любимую Парашу, которая когда-то так сильно была влюблена в него. И вспомнилось Плюеву как он нежно целовал ее бурый прыщик под мышкой и наслаждался запахом гнилых зубов, которых было достаточно много в ее лягушачьем рту. О как вздымались и раздувались ее ноздри, набитые терпким гноем, когда он целовал ее разбухшие гнилостные губы! О как Плюев любил играть бычьими цепнями, которые изредка вылезали из Параши наружу и вились у ее раздвинутых ног. А в немытой шевелюре своей возлюбленной он ловил прытких блошек и складывал их в коробочку, заляпанную прошлогодним навозом. О как он любил ее красные водянистые глазки и изъеденные молью брови! Как трепетал всей душою, когда выковыривал гвоздем грязь из-под ее ногтей. Действительно Плюев блаженствовал и заставлял блаженствовать свою любимую, которая занималась только тем, что лузгала прелые семечки, да по вечерам пихала в свое влагалище всякую дрянь (утюги в том числе).
Но где же теперь былая радость? Где все это и как повернуть время назад? Если бы не беспалый шелудивый юноша, который, шмыгая своим слизистым носом не околачивался б возле ее барака. И если бы он не пленил Парашу своим огромным загнившим шрамом на спине и если бы не показал ей свою прогрессирующую грыжу и бельмо (он великий поклонник Бельмондо) на глазу. Зачем же ушла к нему Параша, польстившись гигантским деревянным туалетом в его дворе, где изрядно подгнили все доски. Как Плюев пережевал все это с хреном, произошедшее так давно, и сколько ночей он не спал и не ходил мочиться в туалет в знак протеста.
...И вот она снова пришла в его сон. Все в том же платье грязно-серого цвета в крупный зеленый горох. Это платье Плюев подарил своей любимой в день железнодорожников. Он нашел его на самой старой помойке под ящиком с гнилой капустой. Ему снилось, как он долго теребил волосы под ее подмышками, шепча в серные уши лестные и добрые ласковые слова любви. И на пустыре Плюев вдруг видит того мерзкого юношу, нынешнего жениха Параши.И наш добрый герой берет добротный топор и долго бегает за ним по ухабам. И лишь в каком то переулке догоняет его и ловко обрубает ему ухо. Он ненавидел его,а больше всего Парашу, поэтому, покончив с парнем, Плюев хватается за тонкое горло своей возлюбленной. Но длинноногая девушка ловко выскальзывает из сальных рук героя, щипается и кричит благим матом, испражняясь прямо на блестящие обутки Плюева...
...А после, он вспоминает как когда-то они вдвоем загорали и купались в мутном тинистом болоте на свалке, где ловили сытных мокриц на обед. О как часто они ходили на то заветное место в кочках, где, слушая звонкую песнь комара, лежали, довольствуясь дождем, вкушая вкусный камыш. А потом, когда дождик утихал, или когда кто-нибудь глубоко ранил до крови себе ногу стеклом, весело смеясь, любовники pассматpивали труп коня, еле видный из-за плотного слоя мух...И что же теперь? После того, как Параша, чтобы быть еще более привлекательной, ампутировала себе обе ноги по колено в косметическом салоне, Плюев только изредка видел ее на закоулках. О как хотелось ему вновь пожевать дряблые мочки ушей красавицы и подуть через соломинку в ее нос, где так приятно потрескивали полипы. Как хотелось ему вновь почувствовать ее влажное туберкулезное дыхание и прикосновения бородавчатых рук к красной сыпи на ягодицах.
Какой глупой все-таки она оказалась! Но ничего, Плюев решил заболеть цингой, чтобы была привлекательней улыбка и раздробить суставы на руках и ногах, чтобы походка была элегантнее, а бутылочка крепкого уксуса сделает его голос более нежным и эротичным...
И долго еще стонал во сне влюбленный безумец, и казалось ему, что он женат на Параше.И что у них так много детей, причем все до одного калеки, а он так хотел иметь детей-калек. Хотелось зажить обыкновенной семейной жизнью порядочного человека, создав в бараке необходимый уют и разведя плесень. Жить же на большие барыши, которые добрые люди будут платить за то,что покажет им на самодельной арене Плюев своих дрессированных детей-инвалидов. Плюев выучит своих выродков умению хотя бы элементарных трюков при помощи тех же самых тисков(или бетонных плит).
...Но где там...На небосводе появляется тусклое солнце и Плюев проснулся. Встряхнув головою, он отправился во двор посмотреть не подпрело ли сено за околотком...
Дворник Мякишев
Жил да был в одном захолустном городишке дворник один - Мякишев. Ему уж стукнуло месяц тому назад как за пять десятков ужо! Человеком он был неграмотным, читал, между прочим, плохо совсем. Образование то - неполное среднее! Два с половиной класса проучился, - и бросил, - война началась, на фронт хотелось...
Как-то шел Мякишев по улице меж деревянных захолустных домов, на крыше одного из которых какие-то негодные шалуны-хулиганы бросались в прохожих каменьями. В бедного дворника угодил один, прямо в голову. И как он ни махал метлой по сторонам и не матерился, - это не помогло. В глазах будто все помутилось, круги пошли. Мякишев, себя не помня домой побрел, а как в каморке своей очутился, так будто просветление снизошло...
Он сел на песчаный подвальный пол, взял палочку и начертил...график зависимости колебания от напряжения!
- Так...-говорил дворник, ковыряясь в носу,- в момент, когда на катушке напряжение достигает максимума, сила тока равна нулю...
Далее Мякишев встал на ноги, хлопнул себя по лбу и заявил:
- В момент, когда напряжение становится равным нулю, сила тока максимальна по модулю!
В дверь вдруг зашла известная всему двору, бывшая воспитательница, а теперь алкоголичка Варвара. Она, увидев дворника, своего частого собутыльника, в необычной сосредоточенной позе, сказала:
- Слышь чо, мне б чирик занять у тебя!
- Так, Варвара, - говорит вдруг Мякишев, подходя и показывая ей палец, - величина, которая равна произведению циклической частоты на индуктивность, я назвал...индуктивным сопротивлением, сокращенно ИС.
- А мне ж на шо твоя алхебра! Дай жо шо просила!
- Ты понимаешь, ведь если взять генератор переменного тока регулируемой частоты, то можно найти зависимость индуктивного сопротивления от частоты,- это совершенно нетрудно. Я вывел формулу, смотри! - и Мякишев вывел на песке пальцем следующую формулу: I = U / Xl .
- Ну и шо? - вопросила Варвара.
- Ну как шо! При увеличении частоты или индуктивности, сила тока в цепи уменьшается и свечение лампы ослабевает!
- Да ну тебя, кобель! - отмахнулась Варвара, уходя и матерясь.
Мякишев же, бормоча что-то себе под нос, съел селедку и лег в уголок, дабы соснуть часок-другой.
Ему приснился удивительный сон! Он видит себя, составляющим цепь из катушки большой индуктивности и электрической лампы накаливания. Он видит себя еще совсем молодым, стоящим с этой собранной цепью у уезжающего на фронт эшелона.
И вот, с помощью переключателя, Мякишев подключает эту цепь к источнику постоянного напряжения. И оказалось, что постоянное напряжение и действующее значение переменного тока равны между собой!
...На следующий день Варвара обнаружила Мякишева, лежащего на том же месте, с распухшей головой, мертвого. Вытащив из его кармана чирик, она пошла покупать водку, чтобы поплакать вместе с ней над печальной судьбой покойного.
1 11 91
Положительный рассказ
- Ловишь? Не поймано? - поинтересовался дряхлый старичок у удящего рыбу мальчика.
- Поймать или нет? - спросил молодой рыбак старика, посматривая на него вопросительно.
Старик же, почесывая щеку, сказал:
- Ну что ж, если одну-две, то давай!
Мальчик весь напрягся, а потом произнес:
- Словом, если я поймаю, то, спорим, что это будет две рыбы, а не одна!
Старик подумал:
- Твердые условия ставишь... Вот помню раз в детстве, то есть молодым еще был когда-то давным-давно, помню, тоже шел вот так к берегу реки. На Змеевке это было. Вижу, что ты тоже на берегу сидишь. Вот, думаю...
-Что, дедушка, плохо вспоминать то детство свое?
- Да от чего ж плохо то. Вспоминать наоборот очень хорошо. Ну и не говори слов таких. Все пахали дни и ночи напролет как быки. Работали один за другим, - срочно на пятилетку! А тут революция пришла... Я же махоньким был, что тот пень за рекой. Династию петровских царей и Петлюру решили сбросить. А Ленин понял все, - революция свершилась! Тут и власть советов с тракторами. Трактористом пахал в полях. Чего только не видал: с голодухи пух, житья от басмачей не было, похоронил всех, людоедство...Вот так-то, братец.. - сказал дедушка, облокачиваясь на мятую от конского навоза травку.
Мальчик, напрягая мозгами, сказал:
- Помню, дедушка, в школе нам говорили об этом...
- Что я и говорю! - подхватил старик, - Не то что щас, - тогда - во! Это что, думаешь, так просто, социализемь? Это дело у них с рук не сойдет! А?
- Ну да.. - согласился парень.
- А вот и нет! - не согласился старик, - понимать правильно бы научился. Я вот помню: шел на дворе голодный год, вот год был! Всем годам и летам год! Помню: всем колхозом собрались, народу - тьма! Председатель колхоза Парфеменко речь говорил о Ленине и его сыне, уме и чести нашей эпохи, как и партии. Помнишь? "Я рифму звонкую поэта, тебе отдаю атакующий класс!" А? И про Муму там говорили так: "Ты жива еще моя старушка?"
- "Жив и я!" - подхватил мальчик, - это я знаю! Мы в школе проходили на лепке.
- Ну ты Гоголь! - удивлялся старик, - вот, помню, в свое суровое детство сколько часов я потратил на уроки одни! И чего только не учил я? Помнишь теорему какую-нибудь по геометрии, ага, - вижу, что не помнишь! А вот помню ли я? - задашь ты мне вопрос, на который отвечу с успехом тебе: Да! А языки только какие! Всех не перечислишь. Их бин малтшик, или ай ем бойс оф зе скул! Как там Лермонтов писал? "Я достаю из широких штанин дубликатом бесценного....финским ножом, - это только тягостный бред, успокойся!"
- И никакой это не Лермонтов, это поэт Тютчев!
- Тьфу ты, спасибо что напомнил, а то сейчас на старости лет совсем путается в голове все: физик Энгельс с биологом Шнитке, алгеброитик Державин с легендой танца Хо Ши.
- Ай, дед! - возопил паренек, - рыба тянется!
- Дуй на нее, дуй! - волновался старик, закуривая.
- Есть, подцепил! - кричал юнец, кричал юнец, но, вдруг резко замолчав, он хитро спросил старика:
- А чо за рыбку дашь?!
- А не чо! - нагло ответил тот.
- Да пошел ты...-обиделся мальчик и бросил таки удочку в реку, упустив тем самым леща или сазана, не помню.
- Что ты наделал! - кричал, раздувая вены на шее, стрик, тыча дулом маузера в свою исколотую грудь - Вот я тебе сорванец! - кричал он, хватая за ухо мальчишку он потряс его непродолжительное время, но, подумав немного, выпустил всю обойму из своего пистолета в его маленькую стриженую голову.
Присев на его еще совсем теплый труп, старик опять закурил, и произнес:
- Помню себя в детстве, совершенно таким же шалопем рос, пил ром, - здорово жилось. Мне искренне жаль этого великолепного мальчишку, ибо я вижу, что он смог бы стать великим трактористом! И я искренне сочувствую его родителям, что поделаешь, нужно же наказывать человеков, иначе что будет, если волю всем дать...Будут воровать и убивать друг друга, как какие-то воры и убийцы.
Старик посмотрел вдаль, утер нос рукавом и резко оглянулся, - сзади него стоял отец мальчика - Николай Федырыч.
- Здрасьте, - поздоровался старик, удобнее устраиваясь на мертвом сорванце.
- Здорово и тебе, если хочешь! - прогромыхал Николай Федырыч,- слушай, старый пердун, а не видал ли ты моего единственного сына, что, являясь по сути ребенком непослушным, отправился воды крючком мутить к этому болоту?
- Присаживайтесь,- вежливо произнес старик, пододвигаясь на мальчике.
- Хоть и на том спасибо! - поблагодарил за любезность Николай Федырыч, присаживаясь на голову сына, что тотчас же хрустнула. Пощупав рукой вытекшие мокроты, он нагнулся посмотреть и не увидел ничего, кроме раздавленной головы сынишки.
- Ничего страшного, Николай Федырыч, - успокаивал его старик.
- А откуда вы знаете имя мое? - недоумевал тот - его я вам кажется не говорил, да и вас я первый в жизни раз вижу!
Оправдывался старик:
- Да что поделать. Приходится все обо всех знать. Вы тоже горазды мне вопросы каверзные задавать: откуда я знаю, откуда я знаю! А вот хрен его знает откуда я знаю как вас зовут!
- Ну да, правда твоя... - отвечал Николай Федырыч, - так не видели ли вы сына моего?
- Тот что рыбачил?
- Ну да....
- С удочкой?
- Вот - вот...
- Он еще рыбу ловил.
- Конечно...
- Да вот же он, вы сидите на нем!
- А-а-а...-догадался Николай Федырыч. Встал он с сынишки, стряхнул с него пыль, взвалил на плечи, говорит старику:
- Ничего, ничего, я вам очень благодарен.
- Видите ли все вышло совсем случайно! - волновался старик.
- Ничего страшного, все рано или поздно умирают, вот только что с ним делать, раньше я знал что с ним делать: бывало выпорю, бывало накормлю, а спать ему каждый день хотелось! И что же теперь? Как быть?
- А вы закопайте его, - советует старик, - помню, еще в детстве копали мы мерзлые клубни батата, и я, лопатой размахнувшись, отколол кусочек черепа брата. Ну что делать? Да ничего: закопал его тут же в огороде, вот и все дела. Зато на последующий год клубни были удивительно жирны!
- Ну что ж, так и поступлю. Огород у нас большой, места хватит на всех. Вы заходите к нам как-нибудь, места действительно очень много...- все говорил Николай Федырыч, удаляясь.
Старик смотрел ему в спину улыбаясь и мирно думал про себя что-то.
- Э-эх! - присел он на травку..
...И в тот же момент затрещали кусты и на поляну вышел он. а в руках его был пошарканый ППШ.
- Николай Федырыч...- удивился старик, - война была, помню, точно такое же у меня было...
Прозвучала очередь, и далее:
- Это тебе за моего сына!
Хрипел от ярости задыхаясь Николай Федырыч, а чуточку успокоившись, подошел он к трупу старика, пнул его и произнес:
- А за совет - спасибо! А то похоронил бы сына как и все хоронють на кладбище, а так хоть какой-то прок из него выйдет.
4 11 91
ФТОР
А во вторник я пошел в парикмахерскую.
-Здрасьте, -поздоровавшись, я сказал.
-А, впрочем, тоже, -взаимностью возотвечала парикмахерша, которая стояла в основном около огромного кресла, на котором буду сидеть я, перед тем, во время и после того, как меня будут стричь как барана.
-А садись, -пригласила меня назойливая женщина в халате и с ножницами, которые валялись у ног ее.
Словом к делу. Она, подойдя ко мне вплотную, зачикала жестяными ножницами и, взяв циркуль, очертила остригаемый круг в голове.
-Ась? -переспросил ее я.
-В голове! -ответила та, жуя кусок мела.
Парикмахерша направила голову мою так, чтобы та отражалась в мутных стеклах зеркал, в которых я увидел свою неказистую прыщавую физиономию.
-Стой! -предупредила меня парикмахерша, усаживаясь в кресло напротив.
Я посоветовал себе стоять не шелохнувшись.
-Та-а-а-ак! -многозначительно покачала рукой парикмахерша.
Я сидел стоя и полулежа. Моя же мучительница, возомнив себя цирюльшей, взяла расчесывательный аппарат, то бишь расческу, при помощи которой в очерченном круге провела два маловажных радиуса.
-Вы что, -начал словами я, -хотите найти радиус круга?
-Застопорись, не говоря, -успокоила меня та, после чего взяла ножницы пальцами и состригнула у себя кривой ноготь на пальце.
Я терпеливо ждал, обливаясь потом, который был в медном тазу. Цирюльша же принялась покрывать лаком для пола свои ногти, а потом резко вскочила и крикнула в темный проем двери:
-Егор Иваныч! Ну когда же вы прекратите свое существование? Неужели вам не надоела ваша утомительная игра на моих нервах? Неужели вы не можете понять того, что давно поняла я?! Сколько еще терпений испытает сердце мое?! Спрашиваю кого я?
После этого, она немного успокоилась, и, временами вздрагивая, принялась меня стричь.
-Вас под монаха или ежиком, извольте? -поинтересовалась цирюльша, вырезая с моего скальпа огромный клок волос.
-А подстригите меня так, как вы подстригли предыдущего парня. Модно, как по-инострански. -сказал я.
-Угу...-спокойно ответила женщина, залепляя мне глаза лейкопластырем, чтобы не попал на яблоко глаза волос, так похожий на конский. Потом она вдруг спросила:
-Туберкулезом не чах?
Я же ответил:
-По моему нет, только корью.
-Вот и хорошо, -спокойно сказала та, и, достав бритву из-под тумбочки, принялась брить наголо мою голову.
А когда я был уже совсем лысый, то сказал:
-Я конечно хотел бы, чтобы волосы мои были подлиннее.
-Вырастут, -приходи, -будут подлиннее.
-Ну что ж! -тогда сказал я, щупая голый череп, -мне пора.
-Подожди...-остановила меня парикмахерша у двери.
-Что?
-Вот тебе...-сказала та, подавая мне какой-то огромный бутыль, -бери, теперь это твое...
-Спасибо, -сказал я, -до свидания!
-Ну ладно...-еле слышно сказала женщина, протягивая ко мне руки. И больше я ее не видел.
Когда я очутился на улице, то рассмотрел этот наполненный какой-то жидкостью бутыль. С замирающим сердцем, я прочитал на этикетке слово:
"ФТОР".
4.11.91
ДВА ПИСЬМА
Письмо старого приятеля его позабытому другу
Здравствуй же, преподобный, подобный величью всех красот, и великодушный в виду талантов своего сердца, товарищ души! Возрокочи же волнами взаимопонимания, где вода ключевая чиста как Ваш многогранный лик, отраженный призмами любви и порядочности всех честных людей, так возлюбивших Ваше насущное, к тому же заурядно приятное и изысканное общество!
Пишет сие незатейливое, скромное письмецо, изрядно усталый, раззоренный, изнеможденный тягостами века, но не порабощенный и непреклонный, на силы свои уповающий и разум твердой воли рукой сопровождающий, давно позабытый друг во плоти-перстом своим пишет тебе! Почему бы, мне, изнывающему, пусть и от того, что кажется таким прескучным и бесполезным (по излишней Вашей тщеты, и, если нескромно замечу суеты, как-то: тревоги по терзаниям души давно усопшей девы Пульхерии, наличие которой Вы установили в своих снах). Или мое странное произношение слова "мощь", а последнее повергло суть Вашу в неимоверный (даже, если позволите, необыкновенный) трепет, сопровождавшийся испускающимися парами (как я заметил прозорливостью своей) ревности, если соблаговолите мне назвать данными словосочетаниями это чувство. По поводу вопросу о сне Вашем, могу заметить не больше и не меньше одну прескромную деталь: не терзайтесь, содержание последнего Вам станет понятным намного позднее, более позднее, чем год, если такой будет иметься в наличии. И еще одно. Ваша Светлость (да простит мою находчивость Владыка, за коего я пост соблюду), видимо с тех самых незапамятных пор, еще незастенных дней, перестала осуществлять всячески пагубные намерения, ведущие к общему разладу между мною и Вашим высокопреподобием (целую колена!),-а ведь мы являем собой товарищей по совместным недалеким бедам, обрушившихся когда то столь внезапно. Это напоминало мне поток горной и кристаллически прозрачной воды с бурунов великого и божественного водопада жизненных испытаний, соединяющих порывы сердечные с душевными, а по сему и не замечаем никакой разницы. Это как глаза божественной Артемиды, которые разят до самых глубин мироощущений наши сердца, для их процветания и надежды ради, чтобы плоды любовные(и просто сострадательные)набирались соками в инкубаторах задушевных тайников, и, напротив, чтобы этот чудодейственный взор карал подобно наконечникам стрел самые уязвимые места на сердце проходимцев. Уповаю на милость и милосердие ока Божьего, что следит за поступками нашими с высот смертному непостижимых(ибо возжелал я склонить свой череп пред Вашей благосклонностью с извинениями в сторону Вашей же персоны),-дай Бог, чтобы не случилось подобное горе не со мной и не с Вами. О сколько мыслей я передумал, сколько ночей бессонных проводил, обдумывая эти строки, по которым соизволил пройти Ваш прекрасный взгляд! Какое чудотворное и душещипательное лето позади нас! Раю на диво тот воскресный щебет сказочных птиц, ибо только они одарены парою всемогущих крыльев, коими способны рассечь воздушный эфир и пространство словно маленькие эльфы! Своим старым и уставшим сердцем на самом деле я молод аки безропотный младенец и по младенчески пытаясь отвлечься от сует грязных сторон мира сего, я уповаю, что когда-нибудь найду то единственное слово, при помощи коего познать сумею о вращении судеб по орбитам земным и дальним. Те сферы, которые были выгнуты посредством божественных сил пальцев Всевышнего при первом дне его великих творений мира. Эти пальцы были настолько сильны и щедры, что щедрость сия в форме великой любви зажглась светилом, имя которому и по сей день Солнце. И слезы великой радости Господней оросили этот созданный им эфирный сфероид, а по сему образовались тела и сотелия, имя которым звезды и созвездия .Создав создания по образу своему, Он изволил сотворить также и мироздания, -о какой же безвозмездной любовью обладало это существо, суть которого во всем насущном! Ведь именно свет, источающийся от огромных, потрясающих сознание и подсознание, светил, -это и есть совокупность множества душ человеческих, которые, уже после, когда уставший Господь-вседержитель прилег отдохнуть в вакуумные одеяла пространства, вылились на палитру того, что мы называем жизнь, составляющие части коей- мы с Вами и все человечество.
К чему же я рукопишу Вам, говорю и излагаю вышенаписанное, зачем я обнажаю перед Вами свою душу? Почему я заговорил с Вами божественными словами, происходящими почти из уст господних (а именно за Иисуса Христа постятся многие в века прошедшие и поныне).Говорю это для того, чтобы мы, о преподобный друг, не смотря на те невзгоды и обиды, в которых отчасти виноват сам я (и не по воле своей, а по воле отца моего(да будет земля ему пухом)).Желаю же, чтобы Вы подали мне руку помощи (а я знаю, что человек Вы отзывчивый, и, насколько помню (о человеческая память!) всегда оказывали помощь нуждающимся в оной. Умоляю и прошу на коленях, лбом земли касаясь матери(этот жест обозначается как смирение и великое признание Вашему признанию и благодушию заблаговременно).И прошу я, исплаканный и всеми забытый, протянувший ладонь тыльной стороной вниз (этот жест просит помощи Вас же, благородного из благороднейших, умного из умнейших, затейливого из незатейлевых),-озолотите ее, Христом богом молю и всеми святыми мощами, а также непорочностью девы Марии и другими непорочностями дев, вышлите монетку, пусть даже и небольшого достоинства, но на сумму которой смог бы я хотя бы с одним куском хлеба бытие свое вести, ибо в великой нищете я пребываю (и даже на приобретение этого незатейливого письмеца стоило мне несомненной потери, ибо последняя более менее видная одежонка в виде штанов, была сдана в ломбард под проценты).А как Господь говорил: "Да не оскуднеет рука дающего", так и в Ваш адрес обращается сие значение. Постараюсь для светила Вашего полезным быть до самой моей кончины (дай то Бог не уйти в мир иной раньше времени!). Каюсь во всех грехах своих и говорю: "Озари!"
Ваш старый и поныне друг, имя которого, если Вы запамятовали, Онаний. Фамилию, я думаю, Светлость Ваша помнит, и поэтому я не выношу ее на белый чистый лист бумаги(наверное, одно из чуднейших изобретений человечества! (Еще один приме взаимопомощи природы и человека: человек -удобряет почву, взращивает растения лугов и полей, а природа за это, то, что он вырастил дает, -и еду, и питье, и одежду, и, даже, даже жилье!))
С благоговением жду ответа. Я буду молиться за Ваше
здоровье. Писано в медсамбате, где и врачую.
Написано дня семнадцатого, месяца весеннего -март
сего (однатысячадевятьсотдевяностотретьего) года.
Письменный ответ позабытого друга на письмо старого приятеля.
Приветствую, ибо дар этот (как и дар речи) не испаряется, обращаясь в ничтожномалое ничто, а, концентрируясь в мысли, собирается в незатейливую бытовую картину, -сижу, пишу письмо. Стало быть есть еще в мире бедные люди с сердцем трепетно благородным, ибо не все зайцы трусливы и не все львы сильны, -иногда получается вовсе наоборот (как говорил Миотрихий, епископ усопший, по соизволению короля августейшего: "В каждом камне теплится любовь, да и в каждом живом сердце иногда встречается камень..."),-а впрочем, это не столь важно(если судить по македонянски),-это не так важно, как не было важным те премудрые занятия (вспомним свое детство!) у леди Макбет, иссыхавшей прежде по таинственным, но горячим огням любви Диониса Монастырского, и так же не важно, как не прилагается руководство по эксплуатации к добронравной туалетной бумаге, это также не важно, как не был важен тот славный воин, кой, да и другие, кои как он, не стал хвалить имя царя Давыдова, во все века чтимого и почитаем ого, это так же не важно, как и не важно здравие у самого меня. Он, то есть я, кой пребывает в данные моменты правописания, в минуты страшной и опасной болезни, зажимающей в тиски свои все более крепче мою постаревшую телесную оболочку, коя уж и на пороге смерти дожидается своего призыва, а там и рай непробудный, об этом, друг мой, и о многом другом, пишу. В своих любимых книгах, писаниях и брошюрах, наиинтереснейшего, небезискуссного, и даже величие преподобного патриарха Руси, а не это ли самое великое и незыблимое? Пусть продлится жизнь его как паутина! Да славится имя его во веки веков, да и в Царствии Божеем пусть не поминают лихом, да во все дни и века пусть думают о нем! Слава тебе, Господи! Слава тебе! И тебе, Крест Православный, и тебе, Зевсова Колесница, голосам ангельским слава и Фебу! Туманною добротою и щедростью божеей да ослепнут все сердца любящие и обожгутся плетьми словесными, проистекшими из уст многострадального Христа, Божьего и царя нашего, как и многих других православных и правоверных! Крести нас и думай о нас, как и мы продлеваем думы о тебе в сердце горячем любви своей! Аминь!
Друг мой! Поклонами мы выражаем благоговение наше(и просто говение и бдение) к Богу и покаянным чувствам. Исходя из истоков сиих, я верую в жизнь как в Спасителя, яко препрославен еси со Безначальным Твоим Отцем и с Пресвятым (трижды Пресвятым) Духом во веки. К чему старинные, пылью покрытые тайны, с глаз ворога забытых невзгод и взгод, потерь и утрат, -я уж очистился, и смиренная душа моя избавилась от всякой скверны плоти и духа. И избави мя Господи от помышлений суетных, оскверняющих лик и эго мое, и от похотей лукавых. Яко Божее есть царство и сила, слава Отца и Сына, Духа Святого, ныне и присно и вовеки веков! Аминь! Аллилуйя!
А теперь, друг мой сердечный, мне пора на трижды святую колокольню, что за горой под Нарвой. А тебе же желаю, чтобы просветил ты ум свой светом разума святаго Евангелия Божьего, чтоб душу любови Креста возымел. Боже, очисти его грешнаго, ибо верую в единаго Бога Отца-Вседержителя, Творца неба и земли сырой, видимым же всем и невидимым. Ублажи, Господи, благоволенем Твоим Сиона,и да созиждутся стены Иерусалимския, и чтоб херувимы поселились там, как в сердцах жаждущих спасения и рая. И молится тебе подобает, мой дорогой, и, к несчастию грешный, Онаний, подобно сему: "Огради мя, Господи силою Честного и Живородящего Твоего Креста и Перста, и сохрани мя от всякого зла." И так говорить должен, о друг, три раза по день, -утром, в обед и в вечер. Не забывай напутствия мои, и пусть сердце возгорит любовью христианской, и чтоб перед сном произносил: "В руце Твои Господи Иисусе Христе, Боже мой, предаю дух и прах свой. Ты же мя благослови, помилуй и живот вечный даруй мне на небесах, чтобы жизнь там вечную обрел. Аминь."
Таким светлым образом ты добьешься спасения и счастие возымеешь превеликое. Да хранит тебя Господь!
Друг твой и Раб Божий Поликсений.
Писано в монастыре Опавшем в трехстах милях от
Кондратьево,что на Черствых дорогах под Нарвой.
Дня двадцатьдевятого, месяца сегодняшнего кончающегося,
года однотысячадевятьсотдевяностотретьего.
P.S.: Сии слова скреплены словом Господним.
МЕТАН
Выловил однажды дед Лука из проруби полуживого торговца луком, которому недавно очень больно стукнуло полсотни лет. Накормил его дед Лука котлетами, поджаренными на бараньих потрохах. Умыл его в котельной, зубы прочистил, кваском напоил и усадил в лукошко. Спрашивает мужика:
--Небось холодно? А я вон видишь мозоль на ноге какую натер! -и показывает тут же свою мозоль на правой ноге.
Мужик молчит и не отвечает, будто воды в рот набрал. А старик и не подозревает, что мужик на самом деле с водою во рту сидит. Говорит дед, желая разговор завести:
--Вчера на ярмарке я продавал яблоки. А ты чем торги ведешь? -сказал это и замок на двери.
Смеется мужичина, водой изо рта прыскает. Тычет в Луку пальцем и говорит, булькая:
--Глупый ты дед! Продаю я лишь лук и стрелы к нему. Могу продать колчан, если хочешь.
--Не хочу я. Есть у меня кочаны, да и початков непочатый край. Замесила бабка тесто и колобок испекла. Вон он на столешнице лежит!
Обрадовался мужик, подумал, что дед скормит ему этот колобок, но не тут то, -дед его сам себе скормил. Обидно мужику, не знает что делать, какую каверзу деду придумать, как ему свинью подложить, которая у него с собою в мешке. И подложил-таки, под кровать, когда дед в сортир отлучился.
Сидит мужик, пальцем о палец стукает, лбом чешет, ждет деда. Час ждет, другой, -нет деда. Уже солнце поднялось на небосклон, а деда тут как тут нету. Ждет деда целый день, -ни привета, ни ответа. Встав со скрипом в коленках со стула, идет мужик в спальню.
Видит, что кровать там не застелена, а из-под одеяла торчит борода чья-то, точь в точь как у деда!
"Наглый старик! -думает мужик -в сортир отлучиться обязывался, а сам спросони спать уложился, про меня и позабыв!"
Храпит старик и не подозревает мужика в убийстве, которое он совершить задумал, дабы убить пожилого и упиться до упаду хмельным кваском и забродившей сметаною в его погребке. Достает хитрец тяжелую наковальню из-под стола, и, с размаху всего, кидает ее в спящего старца.
Загремел в это время гром за окном, волки завыли. Испугался мужик того, что натворил, побежал вон из комнаты в погреб, где заперся на двое суток.
А в это время, через двое суток, ворачивается из сортира дед, которого запор мучил и истязал. Никак дед от него отделаться не мог ,отбивался от него руками и ногами. А запор хитрый попался, -кусает и лягает деда, житья спокойного не дает.
Пришел дед на кухню, видит, что не видит мужика. Кличет его, озирается по сторонам, шарит ладонью под столами, и не находит там ничего, кроме дохлых мух и крошек хлеба. Идет старик в спальню, и видит кошмар на постели: гигантская наковальня раздавила тяжью своей его ветхую старушонку, выдавив из животика ее кишочки, в самой гущине которых узрел дед шевелящегося ребенка.
--Внучок! -кричит Лука обрадовавшись, но увидев мертвую мать он горестно заплакал со словами "теперь у меня будет внучок...",-и принялся осторожно выпутывать дитя, чтоб осторожно положить на кушетку. Сам же дед отправился в погреб за сметаной, чтобы дитя новорожденное покормить.
А мужичок то заперся в погребке и не отпирает. Всю сметану сожрав, забрался в кувшин и уснул на дне его.
Дед Лука, плечом в дверях дыру проломив, руку в нее просунув и щеколду отодвинув с места, заходит и видит на пороге деревянного человечка двадцать сантиметров высотой. Говорит деревянный человечек голосом тоненьким, оловянным:
--Съел мужик сметану. Возьми метан.
И передает в замкнутом цилиндре с отводной трубкой метан старику. Дед Лука пугается, потому что не видел он раньше этого человечка, да и человечек, собственно, впервые старика увидел.
А мужик, продавец лука, все услышал, и проследовав за стариком в комнату, спрятался за ширмой и стал подглядывать. Но долго спокойно стоять ему не пришлось, ибо сердитый человечек из бруса проткнул своим длинным носом его больную ногу. Кричит мужик, больно ему. Говорит Лука:
--Неужто больно тебе, мужичок? И не думал ты как больно мне будет, когда увижу наковальню на теле своей супруги.
Взмолился тогда мужик:
--Все отдам тебе, старче. Только отпусти меня домой и три желания твои я исполню. Только отцепи от меня этого коварного человечка.
А дед Лука помнил доброту этого загадочного создания, да и мужику помочь хотелось. Говорит тогда старик:
--Рассуди нас, полено, как нам быть?
--Пусть будет по-твоему, -говорит деревяшка, -отпущу я мужика, но ты за это отдашь мне метан, отданный за сметану.
Рад старик. Но опомнился, ибо бутыль то с метаном внутри живота его маленькой малютки, которую он подкормил.
"Что за напасть такая! Как мне быть?!" -думает старик.
--Пусть будет по-твоему, -говорит старику полешко, -сметану я к тебе не ревную, но ты метан мне все-таки верни!
--Может ревень возьмешь? -схитрил старец, отгрызая ботву.
--Пожалуй, что нет! Метан давай и точку!
--Но насчет точки мы ничего не договаривались! -оправдывается старик и смеется.
--Речь идет о дочке! -говорит деревяшка -О твоей новорожденной бочке! Отдавай ее сюда, -и мужик будет твой.
Не согласился старик на это условие, и в тот же миг очутился он вместе с дочкой в бочке .Там, внутри, изо рта его внученьки стал метан исходить.
А за бочкой сидит мужик, а с ним деревянный человечек, поедающий остаток сметаны.
Так порою на свете исключают доступ кислорода добрым людям.
НАВОЗ
"Вносите навоз и почва будет
плодородней."
Л.Тэер
Колхоз. Направо от бараков движутся телеги с навозом. Пьяный колхозник, соскучившийся по куче перегноя, на минуту представил то ведро золотых слепков, которые он закопал туда еще со времен штиля. Сейчас их можно было выгодно поменять на вставную челюсть и просо.
Вся семья этого старого колхозника вымерла от скуки, ибо жизнь свою они на суку проводили и сучили в руках сукно из старых чесаных сук больших сторожевых псов. Целая плеяда внуков колхозника оставили глубочайший след в практической деятельности колхоза. Но внуки опухли с голодухи, ибо кушали только тополиный пух, а пухлым с него как-никак не станешь. А так как чтобы жить, нужно быть пухлым, внуки все и опухли с голода. А еды им не давал старик колхозник, которой было много накоплено. Но ввиду того, что есть вероятность наступления еще более тяжелых времен, оставить пищу впрок нужно. Там она и осталась. Сейчас наш герой ростит лозу и держит козу-дерезу руками за рога. Это его зарок. Он с измала зарекся за рекой завести козу, вот и завел ее, примерно также как в квартире заводятся тараканы. Сейчас много избытков в быту колхозника, но не так то просто простым способом просо просеивать через плетенное сито.
--Выгляни в окошко! -говорит колхозник батрачке.
И та выглядывает изподлобья и тянет в руках лукошко, заполненное луком. Батрачка была старой девушкой, но приятной на вкус, и была она сочной как ягода крыжовник, а зубы ее походили на кафель, ибо белизна их была изумительна, а бензин поразителен. И невразумительно глупому колхознику с каких-таких пор у этой бабы может быть запор, разве что топор стоит у нее в прихожей. Один прохожий поговаривал, что эта старая батрачка заговаривает зубы и много знает о женских болезнях. Но это не так важно, потому что женскими болезнями колхозник не страдает, а страдал лишь только в детстве коклюшем, когда клюшкой его больно стукнули по грибницам и ягодицам.
Сейчас-час, и колхозный дед (а ему сто лет) идет в туалет, где бумаги давно нет. Зато есть дыра, куда испражняться. Туда-то и стал испражняться наш дед. А после этого занятия он занялся окучиванием огорода. Собрал весь гумус в кучу, и посадил на вершине этой кучи репку.
С поля же возвращался по околицам поляк -тракторист. Остановившись у загородка, расположенной за огородом, бросил поляк деду под ноги следующие слова:
--Старик, что приуныл? Радуйся, праздник будет нынче.
--Какой, сынок, праздник? -спросил парня непонятливый дед.
--Веселый, дед, веселый новогодний праздник. Новый год на дворе!
--Как это новый год, -недоумевал старик, -был я на дворе, -нет там никакого нового года. Еще старый год не кончился, а ты уже норовишь праздновать новый.
Засмеялся тракторист:
--Ха-ха-ха! Глупый дед! На то это и новый год, чтоб старый провожать.. -сказал, и удалился на своем тракторе по тракту наружу.
Призадумался старик, рукою почесал руку, прикусил язык и промолвил:
--Вот те на, ишь ты как. Каждый год народ ждет новый год. А мне старый гож, ибо я сам стар. Да и рожь нынче удалась, правда батрачка не отдалась, а потому ладно! И точка! Куплю водки бочку, и справлю пир на весь мир. Из Рима понаедут родственники, а как поднадоедят -они обратно уедут, и меня с собой заберут.
Пошел снег. Да и дед опошлел совсем. Стал приставать к батрачке, говорить ей:
--Красна девица, как никак новый год на дворе, так давай же его справим. Справим как надо.
--А как надо? -интересуется глупая батрачка.
--Так как надо, так и будет. Ни от чего не убудет.
--А водка будет?
--И водка будит, но у меня есть будильник, так что не проспишь. Он тебя разбудит!
--Меня за раз не разбудишь.
--Тогда я еще один будильник поставлю.
И так долго разговаривали под душем батрачка и дед, а потом старая баба спросила старика:
--Слушай, да ты как-никак влюблен в меня, но я ведь не Люба, а Марфа.
Отвечает неразумной старик:
Глупенькая, ты что, головенкой об утюг тюкнулась? На кой хрен ты это у меня спрашиваешь. Подумаешь?! а это бред. В войну я брод переходил, не один, и не ел бутерброт. Война была не то, что нынешнее племя эскимосов. У меня правда племянник эскимос, изготовитель пельменей, да и футболист Пеле -мой друг и родственник!
И долго еще ворчал старик. Батрачка рыдала, а старый кобель лакал ее слезы из лужи на полу. Отпрянув от пряника, который Марфа протянула ему, он сказал:
--Не отчаивайся, Марфа! Иди пить чай!
И не отчаялась Марфа, пришла пить чай из чайника. Заварные пирожки с кремом брюле и сладкие кусочки сахара смачивала она в кружечке и кушала, причмокивая и щупая ногу стариковскую, прыскала Марфа изо рта чистейшей слюной, непристойно пучила глаза и клокотала.
Деду было мило. Он и про навоз забыл. А навоз то преет. Скоро весна, а там не до навоза.
Вот так,дед, забывший работы полевые, плюнул на заботы свои, окунувшись с головою в пучину разврата, где и сгубил свою душу. Могила деда сейчас на холме в Колыме. А пира на весь мир не было, потому что в Риме римская мама забеременела и был у нее выкидыш, вес лицом удавшийся в своего папу.
Не подставляй лицо, папаша!
В кафе под название "Пища"
- Этот столик не обслуживается! - посоветовал назойливому следователю Грувию какой-то неопытный официант.
- Тебя спрашивать не собираюсь. Я из милиции нашей страны, паспорт мой при мне, показывать, надеюсь, необходимости не возникает! - отрапортовал Грувий, показывая паспорт.
- Извините, что поделать! - удалялась официантская морда, потом снова приближалась и спрашивала:
- Что вам угодно-с ?
- Что-нибудь посытнее и повкуснее. А также принесите бинокль. Я тут устраиваю слежку за одним из подозреваемых в убийстве Клавдия, которого убили, надо заметить, в вашем кафе. Этот подозреваемый человек носит кличку Остолоп.
- Ага! - сказал официант, а потом добавил - А пить что будете?
- Извините меня, товарищ официант, но жаждой я не мучим! Хотя, принесите мне три-четыре бутылки "Московская водка".
- Ну да! - удалялся официант, не переставая кланяться. И берет он словно берет чаевые меню из рук следователя. На меню выпяливает глаза, на меню смотрит как в афишу коза в тупой официантской слоновости - что мол и откуда это за пищевые новости ?
В помещение кафе как раз вошел подозреваемый. Он был в черном плаще, в черных очках, с черным зонтом над головой и черным пистолетом за пазухой. Остолоп подозвал официанта, которому тут же плюнул в лицо, а затем грубо спросил:
- Тут нет легавых ?
- Есть! Есть один! За тобой следить пришел, - говорит официант, тыкая пальцем в сторону следователя Грувия.
- Хорошо! - прошипел Остолоп - А ну теперь накрывай мне на стол! Неси сюда еду, пищу разную и водку с вином - сегодня я пировать буду за свой счет!
" Это, наверное, не он..." - сомневался следователь Грувий, принимая из рук официанта поднос, на котором стояло четыре бутылки водки, стакан, тарелка с огурцами, геркулесовая каша в четырех порциях, пол-булки хлеба и фунт вареной черемши. Откусив кусок хлеба, Грувий при помощи принесенного бинокля принялся наблюдать за подозреваемым.
Подозреваемый нагло смотрел в бинокль и показывал языки. "Дурачок какой-то..." - пронеслось в голове у следователя, но пистолет свой он все-таки для уверенности положил на стол, рядом с собой.
Остолоп встал с места и подошел к следователю, спросил его:
- За мной следите ?
- Нет, не за вами! - возражал следователь Грувий, продолжая смотреть на подозреваемого в бинокль, а потом добавил:
- Вы стойте чуть подальше, а то изображение в бинокле становится расплывчатым.
- Так занчит вы за мной следите ?
- Нет, нет! Не за вами!
- А за кем ?!
- Да, так. На вашем лице хороший прыщик.
- Ха-ха-ха! - засмеялся вдруг подозреваемый. И тут же вытащил свой черный пистолет, приложил его к своему виску, и...застрелился.
Грувий, отряхнувшись от крови, встал, положил на стол бинокль, и сказал:
- На этом следствие заканчивается! Дело становится ясным. Теперь понятно, почему был убит Клавдий. Он и есть Остолоп. В этом я уверен.
Так было раскрыто одно из самых злодейских преступлений, совершенных в кафе под названием "Пища".
5.11.91
Старческий склероз
- Вчера мне исполнилось восемьдесят лет! Но какой все-таки у меня молодой разум и воображение,- в мозгу все как по маслу строго вычерчено в прямолинейные фигуры, несмотря на их едва заметные выпуклости. Вот помню себя еще совсем молодым таким - от горшка два вершка. Еще столяром работал, в революцию пахал как боров. И девушка на примете была у меня - во такой ширины! Сколько миль хаживал я до заветной улицы, находясь на которой я мог наблюдать все жизненные действия этой девахи! Сколько нервов требовалось мне для того, чтобы понять всю ее жизнь и как же желалось всему существу моему показаться перед ней во всем своем первородном виде, - ведь в рубашке рожден я был! И как-то теплой январской ночью вышел я голышом к ее огороду. "Эй! - кличу - Выходи ко мне!" Зову то бишь. Как бы мог я догадаться, если та ж была из скромности и целомудрия своего чванлива як пава! Визжит как свинья! Я, понимаете ли, со всем сердцем, прямо сказать со всею душою, растопырив ее нараспашку, мол, вон я какой! А та, - нет, чоб полюбить, или приласкать меня, тряхнув своим персями и негодуя, скрылась в своем домашнем подземелье. "Вот оказия!" - думалось тогда мне. Чего только еще после этого не передумал. Как же еще привлечь эту неказистую разбойницу нежели не привлекать ее голыми участками своего тела? И надумалось мне. А может и не надо вовсе усердствовать в этой голой области, а просто так многозначаще впечатлить мгновенно, да и все тут. Хорошо, что выпал снег такой на следующий день. Вот, помню, долго бежал, гордый своей наглой выдумкой, показаться перед любимой твариной! Заметил же ее я на старом базаре деревенском нашем, - пивом торговала не стесняясь. Подхожу, здороваюсь, и обнажаю свои столь заметные с первого взгляда места потайные. Конечно же она клюнула на уловку, - и вырвал таки толстуху почти из самых рук гармониста нашего, - во как! Вот помню, было ж времечко, и все как в день солнечный помню ясно. Как будто бы вчера было, - а тут вот тебе и нет! А вот лет десять - шестьдесят тому назад, не помню точно когда это было, произошел со мною и такой незабываемый случай. Выступал я с лекцией в университете как-то, вот помню преподавал раньше предметы какие только! Все как по маслу шло. Я, значить, лекцию всем давал про всем известного Ленина-Ульянова, - вот человек был! Помню раньше чаи попивал, - свой брат! Изо рта настолько пахнет у него сельдью, настолько и с бороды иной раз свисает капуста с недоеденных где-то щей. Помню, мозг работал у него как трактор. Вот мозжечок! Это не спинной хребет какого-нибудь там Пущина! Не-е-ет! Все совсем наоборот, зачем ему писать разные там стишки, когда можно такое сбацать, - что жизнь всю сызнова начать и переделать так как велел и повелевал Ленин и партия! Под флагами, небо оклеянными, - вот вперед грудьми бравыми, ногой левою шажки смелые делали! Словно в сказке, пахали и трудились по чем зря ровно столько, сколько желал от нас народ! Работа была у меня такая! - сказал, поднимая рюмку водки старый аксакал нашей эпохи, старик Хлюпин - лет сколько он пропахал,- во пахал!
Внучка Хлюпина - Хлюпина спросила у своего деда:
- Дедушка, а почему у вас только одна нога?
Дед же Хлюпин ответил Хлюпиной:
- Вот помню: война была. Помню, как будто бы сейчас этих интервентов в Бородине, вот где секирой и отсекло с катапульты, внучка!
- Хорошо ты так выражаешься, - сказала внучка Хлюпина, - так хорошо описываешь события и добавляешь красноречиво факты из нашей истории!
- Да, я очень скромен и красноречив! - подтвердил дедушка - Вот помню себя еще совсем молодым, прямо таким вот как ты, только пола другого, нежели ты. Помнишь, жена? Как?
- А, ну да! - прокряхтела жена Хлюпина - Хлюпина.
- Вот видишь, внучка, даже жена моя, старушка, подтверждает этот факт. Ты жива еще моя старушка? А я жив, привет тебе, привет, пусть глумиться над избушкой старый дед...
- Дедушка, - обратилась к деду его прекрасная внучка.
- Что тебе?
- А не правильно ты говоришь. Нужно: " пусть струится над твоей избушкой тот вечерний несказанный свет"!
- Ну конечно же, так и надо было, - подтвердил старик, - а я как сказал?
- А ты по-другому...
- Ну вот так и всегда: чего только не вспомню - так все по другому...
И было весело в тот вечер и жарко.
5 11 91
ЛЮБИТЕЛЬ ЦИРКА
В детстве я очень любил цирк. И сейчас даже вспоминаю со смехом, как сорвалась когда- то с купола воздушная гимнастка, а её мозги забрызгали добрую часть публики. Я весело смеялся в тот день… Вчера, вспомнив свою любовь к цирку, я увидел клоуна, представления которого так любил когда-то. Но это был уже мертвый клоун, так как его переехал поезд. Я хлопал в ладоши, когда увидел падающий гроб с клоуном внутри - это его самое смешное представление. Эта забавная рука, согнутая в кулачок, так меня рассмешила, что я залился смехом радости, чувствуя, как счастье переполняет меня. Когда играл похоронный туш, то он снова напомнил мне цирк: кал зверей и пот акробатов, слоновые складки, пыль и многое другое, сердцу милое и незабываемое. Прощай добрый клоун! Весели гостей гроба своими нелепыми и забавными гримасами, шаловливыми трюками и проказами. Ты был очень смешон, будучи переезжаем поездом. Это был твой самый сложный и веселый трюк, который уже навряд ли повторишь. Но я никогда этого не забуду, ибо являюсь истинным любителем цирка!
ДЕНЬ РОЖДЕНЬЯ
Мне подарили что-то невиданное, штуку такую, раньше не знал которую, имя коей монпасье. Мы играли в игры разные, и я, наконец, узнал, что в мире игра такая есть -футбол. Друзей у меня было много, но мало кого из них я знал по имени, разве что по отчествам. Среди них было три моих самых лучших друга, лица которых я уже не помню, да и не видел, ибо веселились мы ночью. И смеялся я в тот вечер два раза, причем оба раза я смеялся один наедине с собой в туалете. А после игр мы уселись за большой стол, где было много очень еды. Не помню что это за еда такая была, но привкус был тонкий, напоминающий репу. И после весёлого дня моего рождения мы отметили день смерти одного из товарищей наших, так как он при трапезе веселой скончался. А после, когда разошлись все мои гости, я, взяв теплое одеяло пошёл на болото, где мне всегда сладко спится.
В ТУАЛЕТЕ
Туалетная бумага кончилась вся. И не потому, что её израсходовали. Дело в том, что обычный таракан полюбил её - пришлась ему по вкусу. И часто видишь в джунглях туалета под ванной, за унитазом и просто так этих диковинных зверюшек. Их всех я не в силах посчитать, сидя на теплом ласковом унитазе, так как я не знаю их кодовые номера, не говоря уж о возрасте. В туалете мне не до смеха. Может ли быть потеха в том, что, участвуя в важном физиологическом процессе, ты выводишь кал посредством специальных трактов из тьмы к свету в виде кашицы жидкой или просто колбасками, ласково трущихся друг о друга. Я раз подумал: "О, сколько потребуется масс, дабы наполнить доверху чашу унитаза подобным добром? Сколько явств необходимо употребить в пищу, дабы осуществить это деяние?" ...В моем тесном туалете голову поднимешь - тусклая лампочка, руку в сторону - ванна или дверь. Впереди же есть ведро для мусора - у него прошло всё моё детство...
В столовой
"Вылизать эту тарелку, и все", - подумал повар Семен. Он их уже много вылизал. Повар же Петр уже накладывал туда кашу, загребая ее грязными руками из вонючего котла. После чего, обсасывая свои пальцы, он ударял кулаком в бульон и задорно смеясь в фонтане жирных брызг, принимался к очередной порции.
Семен нарезал заплесневелый хлеб, извлеченный из холщового мешка, в котором копошился некий дегенерат К.
- Что еще? - отрыгнулся, сморкаясь, Семен.
Петр, плюнув в какую то порцию, смахнул с голову спаривающихся клопов, промолвил:
- Маргарин и хлеб с тертым тмином.
- Это им в закуску... - высморкнулся Петр на корку хлеба.
Столовая наполнялась людьми. Официантка Верка, очень прыщавая девица с гортанной отрыжкой, в фуфайке, подносила заказ к захарканному столику: голубиный бульон с пометом и котлетные окатыши из крысятины, зато в меню было написано, что мясо чистый изумруд. Верка по своей рассеянности, отчасти от близорукости, опрокинула окатыши на пол в навозную жижу, нечаянно наступив на нее ногой и выдавив из нее теплящийся холодец с прожилками сивушного горла. Извинившись перед посетителем столовой, шмыгнув раздвоенным носом, Верочка соскребла мясное своими кривыми ногтями и положила обратно. В тарелку с бульоном попала жирная навозная муха. Верка взяла ее двумя пальцами, обсосала, и выпустила на свободу.
- Бедная... - прошептала она, наблюдая ее кривой полет.
- А пить вам что? - спросила далее она у пьяного студента за перекошенным столиком.
- А что есть?
- Чай, сироп баклажанный, топленное сало, коктейль "Хинон" и многое другое, более терпкое...
- Хорошо, тогда чайку....
Народу на этот раз было очень много, ведь недалеко настоящая помойка. Приходилось всему персоналу много раз бегать за прохладной водой к деревянному туалету у болота дабы приготовить чай по-персидски.
Петр лепил котлеты. То и дело икая и испражняясь от недержание в огромный таз с лыком, он кромсал тупым ножом куриные потроха - материал для котлет. Семен помогал ему месить их дабы не распались от жары. Навоз, а его кладут в котлеты, так и тает на жаре...
Верка не справляется с посетителями, уж слишком их много. И все как назло толсты, что даже приходится кидать в их запрокинутые рты изрядную массу калорийных смесей. Одному увальню она намесила в корыто месячные каши (свои) с киселем и клейстерными комочками. Там же оказались отруби в тысячу калорий и две головки варенного лука. Приятный запах этого блюда привлекал мух с помойки. Их жирные телеса покоились на еде, на стенах столовой и даже на жующих лицах посетителей. Семен часто ловил их, потрошил и варил с ног сшибательные острые бульоны. А острыми они получались потому, что туда добавлялось толченное стекло.
Конечно же это была самая любимая моя столовая. Я часто навещал ее, ведь был толстым увальнем с помойки. Наслаждаясь питательными деликатесами и изысканным обществом я блаженно щурился от жары и пота, чесал затекшие ягодицы и беспощадно давил тараканов под языком. И все в этой столовой знали меня. И даже мухи, что облепляли мои складки, слизывая пот своими вычурными ротовыми аппаратами. Лижущими.
12 05 91
Зловещий учитель
- Встать, Васьков!!! Встать, кому говорят! - кричит наш новый учитель арифметики Васькову,- Встать! Я буду вопросы тебе задавать, а ты на них должен будешь ответить!
Васьков покорно встал с места, а учитель сказал:
- Отвечай, сколько будет 536 умножить на 114!
- 61104... - вымолвил тот.
- Гм.. Правильно! Молодец! Иди к доске!
Васьков покорно подошел к доске.
- А теперь,-пиши! Один миллион триста сорок три тысячи пятьсот сорок шесть целых и пять десятимиллионных умножить на три миллиарда восемьсот девяносто девять миллионов триста пять тысяч четыреста восемнадцать!
- Геннадий Степаныч! - возмутился изумленный Васьков, - а где же мне столько доски взять?
- Молчать!!! Вопросы задавать буду я, а ты на них обязан отвечать! Почему не написал то, что я тебе сказал, сын помойной шлюхи?!
-Но...
- Без но! - завизжал Геннадий Степаныч, брызгая слюной по сторонам и разбивая на мелкие щепки глобус тяжелой указкой. Пнув бедного Васькова тяжелым сапогом под дых, наш новый учитель яростно оглядел весь приунывший класс. Где то на задней парте от испуга икнула девочка.
- Ка-а-ак! - ярость Геннадия Степаныча не знала границ - И вы вмешиваетесь в мои дела, сукины дети! Так знайте же, что в связи с кончиной Веры Павловны я буду вашим новым классным руководителем!! Понятно?!
-Да... - вздохнул весь класс с многочисленными всхлипами, а еще кое где заплакали девочки.
- Вот так то! Козлов!!! - разглядывая журнал, выкрикнул новый классный руководитель.
- Что?...
- Встать!!!
Тот встал.
- Сесть!!!
Тот сел.
- Еще встать!
Тот встал опять и все стало повторяться много раз, до тех пор пока не прозвенел звонок на перемену.
- На перемену не пойдете, - класс наказан! - кричал арифметик, присаживаясь на стол. В его руках непонятно откуда оказалась массивная кувалда с набалдашником.
- А у нас сейчас другой урок будет... - прошептала Смирнова своей одноглазой подруге.
- Это кто сказал?!! - вскочил вдруг Геннадий Степаныч, - Я кому говорю, кто это сказал??
- Это я.. - отозвалась Смирнова, всхлипывая.
- Получай!!! - и все ясно видели как мелькнула в воздухе тяжелая кувалда, как обрушилась она на голову Смирновой, как соседка ее по парте, размазывала по своему лицу мозги единственной подруги, как все окружающие парты были замызганы густой кровью... Одни просили не убивать, другие просто молили бога и жаловались не понятно кому, многие девочки впали в истерику, а самая худенькая из них - Уринова, - подавившись
слюной, померла от испуга.
- Так будет со всеми!! - кричал арифметик.
В это время в класс заглянул новый директор школы:
- Что, Гена, не слушаются?
- Непослушный класс!! Я откажусь от него! - негодовал Гена.
- Зачем отказываться? - промолвил новый директор, - на школьной линейке всех повешаем...
- Вот так то! - закричал наш новый классный руководитель.
Его глаза постепенно наливались кровью, а изо рта текла густая пена.
- Я же говорил, что не надо идти в школу... - прошептал Леончик Ежову.
Все той же кувалдой он был убит на месте.
12 05 91
На балете
Однажды, грубый негодяй, грязный мясник Короедов, после пота трудового дня решил сходить не в туалет по большому (как всегда было),а на балет. Балет был на болоте. Приезжая труппа состояла из пяти смердящих трупов балерин и маленького карлика-балетмейстера.
Устроившись поудобнее на пне, Короедов, колупаясь в полости рта осиновым прутиком, выковыривая личинок из трухи зубов, сосредоточенно смотрел на гладь мутного тинистого болота. На представлении присутствовало почти все население деревни. Большинство пришедших старух уже корчилось в предсмертных судорогах, а дюжина рожениц рожала в кустах шевелящуюся груду выкидышей.
Скоро, ил на глади вонючей жижи разошелся, и в мути показались одно за другим разбухшие лица позеленевших трупов балерин. Из дальних кустов за болотом показался карлик, который в своем наглом довольстве принялся эстетично прыгать по кочкам и лицам погружающихся в ил балерин.
Мясник Короедов был доволен этим искусством. Он вспомнил свое детство, когда хотел стать Клоуном Морга. Но злая мать, погребенная не так давно заживо, запретила сыну эти глупости, а ко дню его десятилетия преподнесла в подарок мясницкий топор и рубище.
-Ты будешь как и наш отец! - говорила она ему.
И Короедов все понимал, понимал счастье палача-отца, приносившего в дом отрубленные члены заблудившихся в лесу людей. Он вспоминал свое младенчество, в котором, сидя в ванной, беззаботно играл эмбрионами и высушенными желудками старух, до умиротворения шуршал пергаментом их кожи, содранной и высушенной для обухов и кожухов. А когда Короедов стал постарше и пошел в школу, то первый раз вкусил человеческую плоть...
Отмахнувшись от жирной мухи, привлеченной к застывшей капле гноя на бурой губе, Короедов тем самым отмахнулся от добрых воспоминаний.
В болотной жиже тем временем карлик с азартом вспарывал разбухшие животы балерин и разбрасывал их внутренности по кочкам. Сосед Короедова, какой-то старик, обитатель лепрозория, срыгнул на голову девочки тухлую капусту. А старая кошелка, щиплющая свой дряблый сосок под мешковиной одежд, открыла беззубый рот, из которого выкатился клубок дымящегося эхинококка.
В это время стало совсем темно.
Толстые пивовары и саломазы, пьяные от сыворотки, зажгли смердящий факел из волос детей. А худощавый официант Арон, появившийся из грязной лужи у крематория, принялся разносить посетителям балета в засаленном подносе заляпанные навозом кружки с мутной жидкостью внутри.
На глади болота в мутных отблесках факела изредка показывался безумный лик карлика, изрыгающего проклятия в распростертые руки ночных небес. Расчлененные балерины внезапно ожили и стали конструировать из своих кусков и частей какую-то структуру из разложившейся органики.
Проснувшись в гробу своего отца, милая девочка погрузилась в его брюшину, где принялась поедать внутренности. А старая бабка, выдувающая из сфинктера старой шлюхи присохший экскремент, вонзила в свое влагалище голову младенца, изрыгающего плесень и поющего песню нечистот.
Мясник Короедов, достав из-за пазухи топор (подарок матери) принялся обрубать им и без того отсохшие руки какого-то старика, вылизывающего червей из проткнутого пупа обезвоженной доярки. Клюющая носом в муравейник, последняя, раком тянулась к остроконечному суку, на который нанизано было обезображенное лицо мастера втулок.
Ведите роженицу! -прокричал карлик, вырывая из материнского лона шевелящийся клитор, обложенный пиявками.
Из кустов выволокли рожениц, молочные железы которых тянулись по кустарникам, собирая цыпки на колотые раны сосков с высосанными соками. Глаза их были выдавлены во вскрытые мозги смрадного трупа старухи, в дымящихся волосах которой пьяные дети коптили улиток в своих ноздрях. Гной рожениц, вытекающий из горла, медленно струился между волосатостями ног прямо в рот огромного существа, сложенного из балерин. Шевелящиеся плоды их верещали, будучи прибитыми к сооруженным распятиям.
Ухмыльнувшись и пернув в душевной слабости, Короедов, обнажая пах, скрылся в чащобе шиповника, где изнасиловал в дупло гнилое бревно липы. Тягучая смола, слепившая его гениталии, долго не давала покоя герою, когда он пытался уснуть в куче навоза. Да еще к тому же шум на болоте.
-Заткнетесь вы или нет!! - прокричал Короедов во мглу, открывая сонные глаза стеклом.
Но народ не думал успокаиваться, все больше возбуждаясь, с их стороны только и было слышно гам и суету. Но мясник уже спал...Его уставшее тело вздымалось, а сам дух участвовал в ходе удивительных и сказочных снов, смысл которых разгадан не будет...
декабрь 1995
КАРАНТИН
Жили как-то раз были: да, старый хрыч Прокофий,да,бабка с ним Прасковья, да внучка с ними Аграфена. Жили весело, никогда не печалились. Ведь внучка их, Аграфена, пышная фигура, плоть свою продавала и все на выручку ее жили да поживали. А вот один раз они вдруг зажили не весело, даже опечалились. Об этом и история эта под названием, которое наверху прочитали.
Дед Де Прокофий жил, ибо он жид. А поживала Прасковья, до того она дожила, что седина, пробившись на плеши, развевалась по ветру как иной раз флюгер развевается на ветру, если он бывает. В жилой махонькой комнатке жевала глухая служанка их Пелагея серу, изредка хохоча, она верно служила своим хозяевам, а те в свою очередь и перед ней склонялись. Не склонялась лишь внучка прародителей своих Аграфена, по причине лишь той, что плоть свою она продавала.
И вот наступил своей мозолистой ногой день на скромный и хрупкий быт этой семьи, в которой радость была нитью главной на клубке досугов.
Утро было прохладно, даже холодное, а ведь шел дождь, и не один. Внутри дома было сыро, а в своей комнатке служанка Пелагея жевала серу как всегда.
Аграфена, проснувшись в полном мраке включила свет и открыла глаза. За окном рассвело. Но тут же ее бедную ногу свело судорогой, поэтому пришлось открыть жалюзи и выбраться из спального тубуса, где ночью было так хорошо, как хорошо днем бывает. Вместе с этим из нее наружу выбрался вчерашний густой суп из желудка, который заблестел глазурью на лакированном полу.
Служанка Пелагея, поднесшая к ногам Аграфены таз со смолой, приступила к топлению жира на сковородке, точнее даже сковородка делала это за нее. Тут будет приготовлена пара жирных удодов.
Аграфена, ополоснув в тазу больную ногу, принялась острым ножом срезать с нее распарившуюся мозоль, далее она вырезала складку на животе и сосок. Эти части своего тела она пойдет продавать сегодня на рынок.
И Аграфена знает, кто придет за покупкой. Им будет местный принц-свинопас. Это он подойдет к ней и купит за пару медяков вышеуказанное благо. Он уже давно скупает по частя Аграфену. И вы не знаете, что в сундуках этого принца хранится метровый лоскут кожи с ее ягодиц, мизинцы ног, кило ногтей, несколько пудов волос и кала, один глаз, нос, три кило мозолей, пятнадцать грамм перхоти, гланды, рефлекторная дуга, полип, солитер, восемь родинок и клитор.
Аграфена очень любит молодого человека, но жениться на нем не может, ибо дед Прокофий по вечерам и сам не прочь потешиться со своей внучкой, иной раз он рад выпороть ее до полусмерти или взять с собой на сенокос, где случайно отсечет косой палец, забавно при этом ругаясь. И даже бабушка Аграфены Прасковья была против брака с принцем, потому что сама часто проникала по ночам в его спальню с целью положить на его голое тело свою сухую куриную ногу. Утром принц как правило вздрагивает, а Прасковья ловко скрывается за окном - век ее ищи. Ее никто и не ищет. Разлепляя сонные глаза, принц размазывает по груди чужой пот и, раздувая ноздри, принюхивается к дурному запаху чьей-то подмышки. А догадаться легко, -это запах пота подмышки Прасковьи, сохранивший свою вирулентность!
Но самое главное состоит в том, что сам принц потихоньку разлюбливает Аграфену. Когда он увидел ее первый раз, то был поражен красотой лица и тела и с радостью купил задарма перхоть и волосы. Но чем больше он приобретал деталей ее белковой структурной единицы, тем больше разочаровывался в идеальной красоте бедной девушки. С пальцами на ногах она казалась ему наиболее приемлемой, хотя в отдельности от нее эти пальцы наиболее доступны. Но что не сделаешь ради любви! Ради любви Аграфена вырезала свои органы и ткани, а природный цвет лица становился все бурее и сырее, а это так не нравилось юноше. Роясь в своих сундуках и раскладывая части телес прекрасной богини, принц вдыхал их запах, но это был уже не тот былой запах, например, пальцев, которые раньше пахли чем угодно, но не гнилью и трухой, а сейчас только этим. Как ни печально, даже пряди волос пахли иначе в отдельности от возлюбленной, в то время как даже пусть самый пустяшный волосок на ее лобке пахнет жизнью и прелестью неги. А засохший согнутый пополам ноготь говорит принцу только лишь о том, что когда то под него забивались крупицы пищи и продукты экскреции, комочки обрабатываемой земли и занозы. А сейчас это всего лишь жалкая роговица! Но кожа Аграфены и по сей день в почете у молодого принца. Он бережно хранит лоскут и заворачивает в него остальные детали. И если осуществится заветная мечта, когда вся без остатка Аграфена станет собственностью принца, он заживет нормальной жизнью женатого человека. Но не воровство ли это!? Посмотрим, что случилось дальше.
Проснувшаяся бабушка Прасковья подозвала к себе Пелагею и с помощью последней удалила влагу и жажду, зуб и заусенцы. Пелагея обычно приносила клизму и раздевалась донага, обливаясь холодной водой и флиртуя. Прасковья, после процедуры, слегка хромая, одетая в зеленый халат следовала на кухню, где собиралась на рынок ее дорогая внучка. И вы не думайте, что бабушка не любила свою Аграфену. Она любила ее, даже больше чем себя и во всем ей помогала. Вот и сейчас она спросила:
-Что?
Видя усердие внучки, с каким она упаковывала кусок своей ягодицы в бумажный пакет, Прасковья вспомнила свою родную дочь, вспомнила ее болезнь и могилу, вспомнила ее эксгумированный труп и ее былую любовь. Задав этот любознательный вопрос, Прасковья приложила руку к левому уху и прислушалась. А Аграфена сказала:
- Деньги будут. Как ты и говорила, на эти деньги я куплю баклажаны. И мне не подсунут гнилые как в прошлый раз. В прошлый раз мой товар был куда скуднее, сейчас он жирен и свеж. Деньги выручу хорошие, может больше гроша мне за это не заплатят, но на баклажаны деньги найдутся. Сыты будем - не помрем.
- Не помрем, -согласилась бабушка, кивая. Он шла в комнату деда, проверить чтоб жив он еще или же уже нет. Но дед оказался жив. Всю ночь он провозился на кладбище, что-то откапывая там. И вот, с комьями грязи, с гнутой лопатой на белых перинах и в грязном растрепанном плаще он грузно лежал на матраце, рассматривая закопченный потолок сквозь заросли свой сальной бороды. Увидев над собой Прасковью, он трезво улыбнулся, ожидая поцелуя в лоб. Когда это произошло, Де Прокофий целовал жену в пуп. На том все кончалось и источало омерзительное ЭТО.
После ухода внучки, в доме закрывались все окна. Когда в мир иной ушла дочка Прокофия и Прасковьи, они тоже закрывали все окна. Вот и в этот раз. Пока старики зажигали многочисленные свечи, служанка их, Пелагея, приводила детей с улицы. Прокофий, обмазав себя сажей, в голом виде пел перед ними на коленях ласковые песни о счастье, а обнаженная Прасковья грозно стояла сверху и пучила глаза на марлю, которой Пелагея тыкала в лицо. Далее, нарядившись в пух, она изображала из себя волос, выдергиваемый из специально изготовленной гипотетически гигантской подмышки троля.
Аграфена в это время ковыляла на своих обрубках на рынок, куда как всегда придет возлюбленный принц. Вокруг себя она видела прекрасные цветы, рвала на них и нюхала. "Ах! Какая красота кругом!" -думалось ей. Но, увидев в подворотне дворника, совокупляющегося с метлой, она захихикала, призадумавшись. И все казалось уже не таким радужным, как минуту назад. Но все же, он придет! Сначала он упадет в навоз, потом купит и съест корку сала, потом увидит Аграфену, смущенно срыгнув на камзол салом, он отрыгнется и скажет:
-Приятная дама! Вот вам мята!
И он даст ей вкусный мятный леденец, положит его при помощи двух пальцев в рот Аграфены. Далее принц осмотрит товар, понюхает его, даст понюхать своему придворному конюху и скажет:
-Я беру все, дорогая мадам! За это я польщу вас двумя грошами.
И добрый принц положит на прилавок звонкую монету, а Аграфена сгребет их ладошками и скромно положит к себе за щеку. Принц же, собрав товар в котомку, торопливо уходит. Начинается дождь, наступает темнота.
Аграфена знает, что свой товар она сможет продать намного дороже. Есть даже бабки-завистницы, которые неудачно пытаясь купить сухожилия Аграфены на холодец, подстраивали против красавицы различные каверзы, что кончалось как правило всевозможными казусами. Но не в этом дело.
В этот раз все случилось совсем по-другому.
Во-первых, принц не упал в навоз, он упал в чью-то блевотину, споткнувшись о пробегавшую мимо свинью. В движениях его проскальзывала некоторая нервозность, и, что самое удивительное, за ним роились жирные мухи, привлекаемые запахом пятен на камзоле. Беспомощно отмахиваясь от них, он подошел к Аграфене, сгреб товар и быстро процедил:
- Все, больше ничего не дам. Ты мне больше не нравишься, ибо в самом начале вид ты имела пристойнее, а теперь, хоть у меня тебя и больше и весом стала меньше, ты мне как таковая не потребна. Товар я беру, ибо никому другому этого не надо.
О как ошибался юноша! Аграфена, орошая себя слезами, смотрела в удаляющуюся спину принца и видела милый сердцу горб, а предпоследнее она с радостью бы отдала ему. О как ей доказать свою любовь!? Прислать ему все конечности в посылке или легкое, или....на самом деле сердце?
Этого пока Аграфена не знала.
Оросив себя слезами, изрядно выпив в грязном кабаке, после драки у помойной ямы с пьяными мужиками, которые ее изнасиловали и жутко избили, пришла наконец домой.
-Как долго не было тебя...-сразу же сказала добрая бабушка с порога, заботливо отдирая от лица кровяную коросточку.
А дедушка, стоявший за спиной бабушки ласково спросил:
-Что же ты такая грустная, внученька? И где обещанные тобой баклажаны, ведь мы так сильно хотим есть. Так сильно, что служаночка наша, Пелагея, с голоду помирает...
Но не знала Аграфена, что ответить своим прародителям. Сказать правду - не поймут и будут смеяться, неправду сказать -для души тяжким грузом окажется это взятый грех. Но все же робко произнесла она следующее, отгоняя от себя похотливого кобеля, соблазнившегося на изьязвленную ногу Аграфены:
-Увы, дорогие мои дедушка и бабушка, в городе карантин, поэтому мой товар был взят на учет, а меня дезинфицировали и отпустили на свободу...
-Не может этого быть! -заревел дед, скручивая внучку колючей проволокой. Негодуя, скорее всего от голода, нежели от гнева, он поволок Аграфену подвал. А бабушка, прихватив кусачки, весело посеменила сзади, насвистывая какую-то грустную мелодию...
...Добрый принц в это время сражался в своей ванной с гигантским червем, вылезшим из унитаза. В его голове судорожно мелькали мысли, и какие-то непонятные чувства словно бы разрывали грудь, а вместе с ней и паразита, пытающегося задушить юношу в своих коварных объятиях. Победив чудовище, принц решил все-таки пойти в дом своей возлюбленной, и попросить ее руки, ноги, внутренности и все, что осталось, включая сердце у добрых родителей.
Стремительно продвигаясь к ее дому, юноша пылал желанием обладания целостности, он искоса поглядывал на цветущие там и сям цветы, рвал их в клочья и смеялся. Подойдя к крыльцу, он увидел странную вывеску на двери: "КАРАНТИН".
-Как жалко, -сказал тогда он, -что они уже заражены...
И склонив буйную головушку в сторону, зарыдал бедный юноша горькими слезами, взошел на мост через глубокий ручей и кинулся в буйные его воды. И мысли его последние, перед тем как на дне он размозжил свою голову об острые камни, были такие судорожные, что вода холодная забурлила кровью. "Душу! Душу забыл! Только душу требовать надо!" -были его мысли. Были....
...И всплыли...
Его пучеглазый труп был выловлен через месяц ниже по течению окрестными мужиками.
Прокофий и жена его старая, Прасковья, живут до сих пор. Каждый день приводят они в свой дом маленьких сирот из приютов, что-то с ними делают, от чего дети становятся боязливыми и молчаливыми. Как увидят издалека сиротки Пелагею, ковыляющую с подарками на руках, так их дрожь пробирает и хилые телеса сводит судорогами жестокими. Но поделать ведь нечего. Все-таки они не будут голодными и избитыми, а по сему из худших зол выбирают лучшее, которое среди лучших добр - худшее...
А что стало с Аграфеной, так и сказать страшно. Осунулась она сильно, исхудала. Органы свои в реку поскидала, но не продавала их, с голоду стариков моря.
-Бедные вы мои, -говорила она однажды ночью на мосту, заглядывая в мутные воды, -что я с вами сделала. Били вы меня, любили вы меня, но не заслужила я таких благ. Потонул мой возлюбленный, так и не заполучил меня по частям для хозяйства своего. Что мне теперь делать?
И подумав немного, она воспрянула духом, вскрыла под вой собак в полной тьме при свете лунном свою грудную клетку и вырвала горячее сердце, крича:
-Вот, вот что для тебя у меня есть, мой возлюбленный!
И падая в холодные воды, умирая, она думала о воссоединении, о том, что теперь все ее тело принадлежит возлюбленному. Но где же...Зачем теперь ему ее жалкая материя. Так и плавает где то ее труп, осел где-то далеко на дне и сожран был бентосными организмами. А сердце... сердце до сих пор бьется под мостом и все местные влюбленные ходят к этому месту в каждую лунную ночь и стук сердца слушают.
декабрь 1995,январь 1996
ИСПУГ
Ощущая сухость во рту, Рабдоринхий убрал из него сухарь и положил его в карман штанов, где и без того покоились пара гвоздей и тухлая креветка. А сделал он это потому, что увидел у сугроба, близ корявого дерева, маленькую девочку, вытаскивающую из снега чью-то синюю ногу.
--Девочка! -сказал Рабдоринхий, подступая к ней, -Здравствуй, окаянная! Не подскажешь ли ты мне, где в этом городе ближайший бар, где я смог бы залить свою глотку отличной медовухой, закусить хорошими раками, снять пахучую бабу на ночь и задать ей перцу?
Но девочка промолчала. Она поднатужилась, вытягивая из сугроба ногу, и скоро выяснилось, что это была замерзшая старушонка, сжимающая в застывших руках своих вялый надкусаный редис.
Рабдоринхий, рассмотрев загадочный плод редиса, и потом заглянув в открытый рот старушки, где зубов как таковых (кроме снега) не было, а поэтому он усомнился в том, что вышеуказанный плод был надкусан именно этой особой. Он погрозил девочке пальцем, палкой, отворотом тулупа заворачивая шею, отогнал от себя бешенного пса, прокусившего ногу, и продолжил свой скромный путь до бара, который был недалехонько, за поворотом.
У входа в бар стояла тучная барышня в кокетливых нейлоновых чулках, в соломенной накидке и с жеваной папироской во рту. Рабдоринхий, остановившись у ее тыла, разглядел на ягодицах дамы пятно запекшейся крови (у ее дочери менструация) и шевелящееся тельце усталой острицы, жаждущей в теплые закрома кишок.
- Что видишь? -спросила толстуха, сморкаясь.
- Я вижу прекрасное из всех созданий, что я видел, а вижу стройную, белую, шевелящуюся фигуру теплолюбивой красавицы, выпавшей наружу из теплого содержимого утробы.
Польстившись на столь ласковые слова, пышногрудая дама, окунула лицо Рабдоринхия в свои влажные подмышки, тревожно загоготала, трясясь всеми складками своего тучного тела. Поднявшийся при этом шторм из жира, перекидывал с одной волны на другую жирных вшей, перегоняя их с лобка на двойной подбородок, в который упирался затылок нашего парня, у которого, как вы помните, в кармане есть два гвоздя. Вытянув один из них, Рабдоринхий воткнул острие оного в глаз потаскухи.
Герой же, воспользовавшись моментом, вывернулся из-под ее крыла, и, переступив порог, очутился в теплом помещении бара, в дальнем конце которого стоял толстый мужик рядом с бочкой медовухи. Рядом же с бочкой медовухи, стоял этот же самый мужик, опирающийся об нее же. По площади всего помещения были разбросаны отдельные лежаки, на которых мирно дремали толстые парни, отвисшие животы которых, перевешиваясь через лавки, мерно покачивались, сдвигая по сторонам мелкий сор, засохшие корки рвоты, тампоны и пыль. То тут, то сям валялись битые кружки и кубики.
Подойдя к официанту, стоящему у бочки (А это был самый настоящий официант, ибо фрак его, напоминающий фуфайку, знакомил посетителя с правильностью существующих форм), Рабдоринхий сказал прямо перед ним:
- Мне пинту наливки и рака.
- Увы, -ответил официант-мужик, поднимая и накреняя бочку, -ни капли не осталось. Все выпили эти проклятые теннисисты. Как видите, их тела внушают доверие, а поэтому, поверьте мне на слово, пусть отдыхают, ведь им так редко выдается сделать это в последнее время. Посмотрите, как они резво спят.
Рабдоринхий, слизнув со своей щеки выступивший пот, стал думать мысли. А в это время, один из обрюзгших теннисистов, лежа невдалеке от ног героя, принялся в этой позе мочиться на его ватные штаны.
Вошедшая толстая барышня с гвоздем в глазу (будем называть ее Выбла), трехэтажно выругалась, и, с гневными шлепками, набросилась на негодяя, который своей мочой видимо пытался отпугнуть клиента. продолжающего думать о предстоящих действиях. Разрезав опасным лезвием живот теннисиста, Выбла, потрогав гвоздь в глазнице, выдула изо рта соплю, а пальцем руки извлекла из левого уха комок серы, из которого, скатав прежде шарик, вылепила небольшой фаллос. Она знала, что соблазнит героя! Переспав со всеми теннисистами, с официантом, и с бочкой, она теперь возмечтала повторить это с Рабдоринхием, который так и сказал:
- Я знаю, что вы от меня хотите!
Вынув из штанин сухарь, он протянул его Выбле. Но та не поддалась откупу. С жаждой большего она жалась к Рабдоринхию, пихая в его ширинку какие-то теплые массы. Позже, это оказалось ее половыми губами, искусанными до дыр, с забитыми в них щебнем и асбестом.
- Пойдем со мной, -пыталась нежно произнести она, но издавался лишь хрип, и, из глубины ее гортани за миндалинами показалось разбухшее жерло матки.
Рабдоринхий, понюхав потовую железу Выблы, свисающую над заплывшей бровью, ответил согласием на ее предложение.
Когда они вдвоем поднимались по лестнице в опочивальню, первая прогибалась под тяжестью Выблы, а скамейки прогибались под тяжестью теннисистов, трясущихся своими складками от смеха, ибо сквозь щели своих глаз они узрели толстый и манящий зад Выблы, показавшийся из юбочной прорехи. Это был пучок волос с болтающимися складчатыми ягодицами, сдавливающими гигантскую кишку, волочившуюся по ступенькам промеж ее ног.
Маленькая девочка с улицы и ее замерзшая бабушка уже давно поджидали героев на кушетке, к которой направлялись Выбла и Рабдоринхий, смакующий запах Выблы. От тепла она стала прелой, поэтому приходилось всякий раз перебирать складки на животе, скатывая слизь. В более приятные моменты, когда Рабдоринхий засунул в ее влагалище кочергу, Выбла сплевывала на его плечи кусочки десны, содранную эмаль и непереваренную сперму теннисистов.
Замороженная бабушка с надкусанным редисом в руках постепенно стала размораживаться, и наши друзья увидели, как с хрустом раздвинулись ее ноги и руки. А там, где раздвинулись ноги, была глубокая темная яма, заполненная прозрачным льдом, в котором виднелись вишни.
Усевшись на кушетку, Рабдоринхий пододвинул к себе Выблу, которая принялась отгрызать от своего соска бородавку. Девочка, сняв с худосочного тельца провонявшую мужицким потом шубейку, встала над Рабдоринхием, и, раздвинув влагалище, села на него таким образом, что голова его оказалась внутри прекрасного лона девочки, пахнущего кальсонами, внутри которого было тепло от свалявшихся волокон, волос и кала. Выбла, утолив голод калом размягченной старушки, одрябляющейся и возбуждающейся, сняла с себя юбку и дотронулась до клитора, из которого тут же брызнул вязкий секрет в открытый рот девочки, в котором и без этого пузырилась менструация. Погрузившись влагалищем до плеч Рабдоринхия, она худыми ручками сжимала свои мелкие груди, выдавливая из них капельки гноя на бородавчатый язык Выблы, который побывал прежде в паху старушки. Через некоторое время, последняя стала вяло шевелится как аскарида и ползать по стенам опочивальни, оставляя за собой влажный след вытекающей желчи из приоткрытого, всего в засосах, сфинктера, трескающегося по швам.
Выбла, изощренно изогнувшись через спину, взяла губами свою кисту, и с силой мотнув головой вытянула из себя все остальное. Путаясь в мальпигиевых сосудах, она стонала и рвала себе на пуп тягучей кашицей из съеденных отрубей. Эти массы, Рабдоринхий тащил в свои трусы, где поднималось нечто такое, что очутилось вскоре в ноздре, а затем в глазнице Выблы, сблевывающей отслоившиеся ткани из волочившегося в пыли пищевода. Маленькая девочка вскоре натянулась на Рабдоринхия до его пояса, что сковало несколько движения молодца, а потому он был совсем неподвижен в объятиях жирных бедер Выблы. Ее небольшой глаз вращался, мечтательно дрожа застенчивыми веками, заполненных гноем. Размякшая от жары старушка шлепнулась с потолка на пол, забрызгав зеленоватой жидкостью стены комнаты и самих любовников. Также была забрызгана дверь, которая вскоре отворилась и в свой проем отрыгнула целую массу ревнивых теннисистов. Их переплетенные мошонки тянулись к сентиментальным возлюбленным, которые не замечали беды, будучи увлеченными своими эротическими фантазиями. Надвигающуюся опасность первым увидел Рабдоринхий, когда он, прорвав грудную клетку девочки, лишив ее тем самым девственности, выглянул наружу, чтобы заглотить воздуха, которого в девочке как в таковой не было.
Но было уже поздно. Гигантская мошна, обвившись вокруг горла Выблы, стала тянуть ее навстречу обрюзгших рук, измазанными рыбьим жиром. Обмякший труп старушки подобно лепешке коровьего помета стал надвигаться на ноги Рабдоринхия, наполовину находящегося во влажном лоне разрываемой девочки. Голова Выблы, будучи в тисках мошны, вскоре оторвалась и потянулась вместе с жилами на самый ближний фаллос, источающий едкое зловоние.
Маленькая девочка, поднявшись на руках, перевернула вверх тормашками Рабдоринхия,в ногах которого переплелась обмякшая старушонка, выпускающая из растаявшего уретрылища сок из мороженных вишен. Пытаясь выбраться через разбитое окно, девочка по неловкости и в виду скованности в движениях зацепилась горлом за осколок стекла и распорола его от уха до уха. В эту образовавшуюся щель и смог выбраться Рабдоринхий с помощью гвоздя, при помощи его же он избавился от тянущейся мошны, в которую засосало Выблу и часть старушонки, торопливо сгребающей ладошками собственные аморфности в развороченный беззубый рот, набитый проросшим рисом. Разорвав девочку пополам, Рабдоринхий ловко выпрыгнул в окошко и угодил животом на остроконечные колья, на которых хранились трупы собак и младенцев. Помимо этого, он сломал себе ногу и руку. Еле сняв себя с кола, продырявленный герой, хныкая и поедая вонючий сухарь, поковылял вглубь леса. Он был испуган.
И больше всего на свете в данный момент он хотел съесть тарелку теплого горохового супа. Осмотрев дыру в животе и сломанные конечности, голый Рабдоринхий, замерзая от холода, вздохнул, подумав о том. какие разные по величине, форме и цвету, бывают горошины в этом наваристом супу, который с удовольствием сготовит ему отец.
Выйдя на заветную опушку в глухой чащобе за старым валежником, он доковылял до запорошенной снегом землянки и торопливо постучался, замерзая и дрожа.
А пьяный отец открыв дверь, не впустил Рабдоринхия. Грозно отругав его за то, что так поздно пришел и опять чем то сильно взволнован. На что скромный Рабдоринхий ответил:
- Это всего лишь испуг...
Была метель... Поздно ночью, когда Рабдоринхий совсем окоченел от холода, отец сжалился над ним и вынес стакан чистого спирта, мотивируя:
-Вдвоем мы тут не поместимся.
декабрь,1995
УТРЕННИЕ ЗАВОРОТКИ
Сегодня на улице прекрасная пагода. Ее углы остроконечны и пахнут ремеслами. Все бревна река Ангара сплавила на свое дно, кишащее ягодицами. Заморозки коробят лицо и то же делают с лицами старух. Поэтому старые кошелки ходят в вязанных носовых платочках. Когда пошел снег, все дворники скрылись в сугробах, где в теплых колодцах старые ветхие тряпки и скомканные газеты создают бедняцкий уют. Славная беззубая девушка, стоящая на углу пивоварни, торгует сургучом и оскорбляет прохожих. Задирая подол своей грязной юбки, все обнаруживают там ворох свежей конопли. Какой-то унылый паренек, кушающий хворост, ударил палкой в лицо этой девушки и скрылся. Брызгая зараженной кровью на стены санузла, бедняжка повалилась на урны, рассыпая прах своих отцов. Корчи битой особы вызвали горькие слезы у проходившей мимо пожилой горожанки, которая шла под ручку с пожилым зайцем, известного в наших краях как моржа и торговца засушенных телец младенцев для талисманов. Через стекла своих очков у общественного туалета я увидел мертвого мальчика, лежащего лицом в собственных испражнениях. Какой-то пьяный мужик, с окровавленными руками блевал белой кашицей на его спину сверху. Его сморкающийся друг стоял рядом и, рыгая, испускал зловонные газы прямо в нос своей безумной жены, облизывающей застывшую мочу старого кобеля на снегу. В старой подворотне, захарканной гноем, старый дед **** дохлого кота в рот. Древняя нечистоплотная бабка сидит в это время на мусорных бачках и сосет стальные лезвия бритвочек, которые так приятно ранят разбушее бубонное небо и душевно скребут кровоточащий язык, скрытый в толстом слое жирного гноя из гортани. Через дорожку, ведущую в детский сад, толстая тетенька с топором в руках, ведет маленькую плачущую девочку с косичками, измазанными спермой. Тут же из-за угла появилась тяжелая бетономесительная машина с огромной чугунной осью, оснащенной крупными зубцами. Эти то зубцы и подцепили маленькую хрупкую девочку за косичку, увлекая ее всю целиком на огромную скрипящую ось с камнедробилками. Послышался хруст и удивленный возглас толстой тетеньки, в руке которой осталась вторая косичка внученьки, которую она успела накрутить на свою мозолистую руку. Посмотрев на красное мясо, дымящееся на снежной дороге, тетенька огорчилась и принялась размахивать над головой топором, который впоследствии обрушился наголову новобрачной невесты в белом. Последняя, вместе с своим женихом, шла из морга, где вскрывался их первый погибший первенец. Умер же он от того, что чисто случайно подслеповатая бабушка, шинковавшая капусту, отрезала ему голову, которая, закатившись в глубокую щель под столом гниет там до настоящего времени. Впрочем, из своего окна я наблюдал довольно привычную картину городской жизни. Полюбовавшись с минутку на удавившегося парня на суку бука под моим окном, я пошел читать в газетах о найденных в тайге замороженных трупах детей. Заблудившись в дебрях, они напоролись на добренького сухонького старичка, который отличался чистоплотностью и вежливостью, всегда сморкался в чистый белый платочек и сочинял стихи про дупла. Единственная слабость старичка - расчленение маленьких непослушных ребятишек, которые любят конфеты и разные сказки. В статье писалось, что старичка оправдали и по его желанию сослали в еще более глубокую тайгу, где бы ему никто не помешал в сочинении поэм, посвященных сучьям...А на улице на самом деле очень хорошо! Пахнет канализацией и дохлыми крысами. Их мертвые соки смешались с чистейшей водой в трубах водоснабжения города, поэтому из-под крана вода льется вонючая, мыльная на вкус, с цистами гельминтов и бычьих цепней. Хорошо, что от такой воды в нашем городе часто мрут старухи, которые так часто давят своими телами гнилые трупики детишек, выброшенных из яслей в виду отсутствия удобных гробов...
ПОХОРОННАЯ БЫЛЬ
"Не плачется от радости
Старик, глядя на нас;
Не вьются вкруг малюточки,
Тихохонько резвясь!"
Мерзляков А.Ф.
Темной ночью, после пожара в соседнем доме, от смрада и чада проснулся на своей кроватке малый ребенок Асыто, трех лет отроду. Приснился ему обгоревший труп прадеда-калеки, вот от того и проснулся. Обмочив простынку, он соскочил с перин и прокрался через огромные сосуды с раствором щелочей и мешки с паклей в комнату дедушки, где запах тлеющих углей был особенно тонкий. К нему примешивался запах изо рта старика, который, увы, помер на свою голову часом раньше, в судорогах жестоких и с обильным кровотечением из всех отверстий. Потрепав деда за дряблое угловатое и уже остывшее плечо, Асыто стошнило, вывернув содержимое желудка на окровавленные простыни, в которых копошились черви-любимцы малыша. Прислушавшись на миг в темноте, внучек слышал урчание в своем животе и храп его седой матери, спящей с горбатым отцом. В зале спала бабушка с гангреной ног. Ото всюду раздавался храп, а со стороны деда не было ни звука. Покумекав немножко, ковыряя пальцем в испражнениях и в носу, Асыто побрел в свою спаленку, где сладко заснул на холодном топоре, рядом с мозолистой ногой горбуна-отца...
А после было землятресение. От испуга померла бабушка. Далее пришло веселое утро. Солнце затмило тучами. Шел снег. На окровавленном снегу во дворике лежал освежеванный дворник. А не пойманный маньяк Копыто высматривал очередную жертву в разрушенном здании пансионата. Дул ветер. Градусники лопались от мороза. Воробьи и грачи дохли как мухи от избытков в воздухе аммиака и гуммиарабика. Догорал дом напротив. Весело скрипели ставни местного морга. На его серых стенах какой-то дрянной мальчишка писал матерное слово кусочком печени. В нужнике суетились бабки, вылавливая курицу. То есть наступило прохладное утро, принесшее в жизнь быта свое скромное суетное дыхание, надежды на лучшее и оптимизм в сердца людские. Какие чудесные моменты жизни переживали в это время эти сердца, лелея плоды прекрасного и несбыточных надежд, опьяненные счастливым покоем довольства, просыпались люди. Для кого-то этот новый день принесет радость любви и общения с прекрасным героем, как, например у молочных дев в хлеву. Предвкушая многочисленные поцелуи и засосы на своих спинах, девушки наряжались в грубые робы, чистили грязь из-под ногтей, торопясь не опоздать в кафе, где за прекрасно убранным столом сидит угрюмый и мудрый юноша с отдышкой, а в голове со словами "Угу". Для кого-то новый день станет днем печали и печати на радости земные. Жизнь не стоит на месте, она требует новых жертв, свежую начинку гробов добывая из неиссякаемой руды человеческих тушек. Но вернемся к сказу и посмотрим, что же произойдет в этом казалось бы обычном семействе.
Члены семьи просыпались. Подрагивая затекшими конечностями и нежась в теплых покрывалах, медленно вставала с мокрых от пота перин мать Асыто Копала. Хрустнув изможденным позвоночником и почесав гнойничек на затылке, Копала принялась зевать, разглядывая разбитую колыбель сына. Озарившиеся на лбу и щеках ее красные пятна, говорили о запущенной форме какой-то болезни, от которой сгорбатился муж ее, Копрей. Усталый хрип, вырвавшийся из приоткрытого во всю ширь глубокого рта разбудил сына Асыто, а ногу Копрея свело жестокой судорогой. Пожелав мужу приятной кори, а сыну пожевав лист табака, Копала проследовала в комнату отца, который, как вы помните испустил дух в ночи.
- Утро пришло, -говорила она ему, не подозревая худа, -пора вставать. А то ишь как заспался, аж глаза-то наружу и выкатились, с пеной у рта.. Как вам не стыдно, папа, того гляди захлебнетесь собственной слюной.
Сказав то же самое несколько раз, никакой реакции со стороны деда не проследовало, что и следовало ожидать. Потеребив его за плечо, Копала вздохнула калом, подмигнув сыну Асыто, залезающего в банку с буферной смесью.
- Как я люблю тебя, сын мой, -выражала свою любовь сыну Копала, теребя деда за опахала, -Я все для тебя сделать готова, даже аборт. А если хочешь, то и массаж..
Муж ее, Копрей, натянув на горб носок, поймал Асыто за ногу и потащил к раковине, где растворителем выбелил его зубы, выдавил из пухлого живота какашки в ведро, ополоснул под проточной водой конечности, шомполом прочистил уши. Для себя же Копрей только вздохнул, посмотрев в мутное зеркало на огрубелую ткань лица.
Копала же, сколько деда не трясла, а ничего добиться от него не смогла, кроме песка, который сыпался из его боков. Кроме того пахло дохлой черепашкой.
- Как никак, а он мертв, -догадалась Копала, вставляя в ноздрю отца кусочек зеркала. Отражавшиеся в нем густые волоски, пробивающиеся изнутри, не шевелились как в былые времена, как когда-то в ниве дубрав шевелились злаки. Закрыв глаза отца сухим полотенцем, Копала прослезилась. Обреченно пройдя в простор зала, Копала еще больше закручинилась, заламывая руки и царапая лицо острыми камешками, когда увидела мертвую бабушку на софе, совсем окоченевшую и с дурацким выражением лица, которое на миг развеселило Копалу. Больше всего она не хотела расстроить мужа и сына, но так как в скоропостижной кончине родителей вина у нее отсутствует, Копала многого в учет не взяла, а решила выполнить свой долг и сделать неожиданный сюрприз. Взяв в охапку окоченевшие трупы, она посадила их на кухне в задумчивых позах, а сама принялась тушить яйца на завтрак.
- Слышь, дорогая, какой странный сон я видел, -сказал вдруг Копрей, выходя из туалета, где плакал Асыто: Приснился мне удивительный сон, в котором я нахожусь в старом пустом здании в какой-то пустой серой комнатке, где лобзаюсь с древней старухой. Грудь ее дрябла, а губы сухи, но похоть, как ни досадно, у меня была. Отворив рукой старую дверь, эта злобная старуха предложила мне странную игру, суть которой я не помню, но эмоционально она требовала от меня злобы. Согнув сухие пальцы и изогнув ноги, старуха с растрепанными седыми волосами указала мне в коридор. Выйдя в него, я обнаружил огромное множество черепов, крупных и мелких. Ими было усеяно все и вся. Это были черепа животных и людей, а во мне -равнодушие. А старухою, наверное, была Смерть.
- Это был сон кстати, - сказала Копала, указывая на нелепости поз родителей, сидящих за столом.
И зарыдав на груди мужа, она также прислонила его к своим грудям и к губам. А эмоции, а эмоции! Ими были забрызганы все стены, и уж после, когда Копала, убрала лицо сына из сковородки, где скворчали яйца, Копрей со странным выражением лица сказал: "Будем устраивать похороны..." А жена его с затуманенным взором кивала в ответ, прижимая к себе сына, а сын ее с пузырившейся кожей на лице плакал в обиде на мать.
Оставим же ненадолго эту дружную семью и их семейную трагедию и перенесемся кварталом дальше, где в неказистом "Бюро похоронных услуг" просыпался работник его Валтасар и жена его, шумерка Гибихунга. Выпив стаканчик бальзама в комнате для бальзамирования трупов, Валтасар вздохнул, облокачиваясь на бархатную мягкость гроба, чтобы сладко вздремнуть. Ему снился черный дым, веселый обед после многочисленных кремаций, ему снился их первенец с Гибихунгой, потомственный шумер, -да будет он вечно покоиться в земле. Прервав сладостные грезы, Гибихунга, ударив в бубен перед ухом Валтасара пронзительно закричала, и, когда он проснулся от сна, вздрогнул и весело засмеялся вместо плача вместе с тощей женой своей, ампутаторшеи Гибихунгой. Каждое утро приходит в их дом главврач детской клиники Тяньцюань и заказывает детские гробики для своих подопечных. Вот и в этот раз он снова пришел, как всегда пьяный и разговорчивый.
- Уняв немую боль в сочленениях своих телес, ты наверняка понял одну интересную вещь в своем госпитале для трудноизлечимых! -весело сказал ему Валтасар, отсчитывая гробики.
- Дети мрут как мухи! - сказал Тяньцюань, набирая в клизму бальзам. Усевшись на заблеванное надгробье, главврач продолжал:
- И это все те жизнерадостные дети, которые плачут от радости общения с новой плюшевой игрушкой, и, наслаждаясь вкусом яблок и дынь, говорят своим матерям: "Я хочу в цирк!"
- Но, увы, -прервала его Гибихунга, -в цирке нет ничего интересного для них, кроме разве дрессированных собачек и тяжи слонов, прибауток и затей клоунов, прочих фигляров...
-Но как все-таки дети не любят больницу, -продолжал Тяньцюань, -где запах камфоры и хлорки, доносящиеся из кабинетов и ртов посетителей, лелеет душу сладостным расслаблением в удобном акушерском кресле или в удобном троне зубоврачебного лекаря...
- Но почему же вы пришли к столь странному заключению, которое упомянули в самом начале? -спросил Тяньцюаня Валтасар, соскребая с гроба мох и истлевшие останки.
- Знаете ли вы старую шлюху Вихрову? - в свою очередь спросил Тяньцюань.
- Это та самая, у которой жалкое подобие ребенка под названием Ваня?
- Вот-вот, это подобие она за волосы приволокла вчера к нам, дабы прибегнуть помощи специалистов выдрать ему загнивший зуб, заразивший уже всю нижнюю челюсть. "У вашего ребенка скарлатина, -сказал зубной врач, -Вам необходимо пройти в санузел и взять содержимое его кишечника, в котором наверняка паразитируют гельминты". Анализ кала показал, что мальчику необходима ампутация и переливание крови свиньи. После ампутации и внутривенного впрыскивания сыворотки из переработанного ила, Ваню положили в уточку и унесли в морг, где дальше им занялся паталогоанатом Старожильцев, попавшийся под рельсы товарняка сегодня ночью. Удовлетворенная мать напилась вдрызь и повешалась... Недавно, например, слепая старушка Пронина привела слепую внучку Нюру в кабинет венерологии, где из ее влагалища извлекли чугунную сковороду, зараженную сифилисом еще со времен революции. Девочку, разорвав пополам, госпитализировали, а сковороду дезинфицировали и отдали ее бабке, которая с радостью поджарила на ней со всех боков лук для своего парализованного мужа. Работники больницы прислали бабке приглашение на демонстрацию новых препаратов, где в качестве объекта использовались поперечные и продольные срезы брюшины Нюры. Увы, девочка не выжила и погибла от кровоизлияния в пуп, который ныне забальзамирован и демонстрируется в уборной здания. Еще более печальный случай произошел с мальчиком Вовой, которого кастрировали и расщепили в специальном аппарате на жиры, белки и углеводы. Родителям отдали белки в трехлитровой банке и кило сухожилий и связок. А на его жиру веселые санитары поджарили свиные окорока ,шедшие на закуску медицинского спирта...
- А что же стало с углеводами? - робко поинтересовался Валтасар, ковыряясь во рту крышкой гроба.
- О судьбе углеводов я не ведаю. Но знаю, что какой-то Щебнев, сторож морга, что-то кому-то напоминал о тошном привкусе пикантных углеводов Вовы. Но я не думаю, что это тот самый ребенок. Может быть это оказалось его сыном или дочерью, которому вместо сердца пересадили желудок и организм не справился с нуждами кровообращения. Не так давно, из какой-то зараженной области привезли чахнущих сестренок Людоедовых. На их желтоватых телах пульсировала сыпь и многочисленные оспины, их пот постоянно находился в палате во взвешенном состоянии, отчего все медсестры одна за другой скопытились, иссушив свои тельца до неузнаваемости .И мы навряд ли встретим их в раю. Девочки выздоровели, но врач Сидоров, узрев в их печени страшную болезнь, удалил ее вместе с органом, и отослал сестер в палату неизлечимых, где дети и померли от голода. Таким образом дети действительно мрут как мухи! -заключил свою речь Тяньцюань, задумавшись.
Отсчитав гробы, Валтасар рассмеялся, увидев как в контору вошел горбач Копрей с высушенными трупами стариков под мышками...
Пока же Копрей заказывал гробы для будущих квартирантов могилы, жена его, сына оставив в бочке с медом, созывала соседей для хода похорон. Выкопав задарма могилу в кустах, балерина Гузок соорудила салат капустный и завитые кренделя. Маньяк Копыто и несколько баб из свинофермы тоже согласились прийти, как и их дети.
Радуясь морозу, прохладные дела которого выступили на смуглых щеках Копалы, она темными дворами пробиралась домой, собирая с помоек корки хлеба, объедки и помои в пакетики и баночки. Для своего сына она под листом ржавого железа обнаружила варенный жмых и солод. Какой-то грязный мужик за ее спиной пытался хоть краем глаза посмотреть на пикантные находки, но Копала, почувствовав его теплое дыхание, шаловливо развернулась и подставила к нему лицо с протянутыми мягкими губами. Целуясь с мужиком, она наслаждалась прекрасной минутой жизни. Шарясь больным языком в сухой глотке бомжа, Копала находила им какие-то выбоины и коросточки за зубами и на небе, сосала миндальный гной и сок любви из разбухших гланд.
-Мы с тобой встретимся позже, -говорила она ему, вынимая язык и блюя, -у общественного туалета за помойкой есть старый колодец с отбросами. Внутри ты найдешь влажную дерюгу, вот на ней и жди меня завтра в четыре утра. Наруби к приходу моему веток потолще, каждую из них на концах обмотай самыми красивыми тряпками, что любы тебе окажутся, а в ноздри свои вставь мятные палочки.
-А необходимо ли мне мыться? -спросил Копалу ее незнакомый пока еще друг.
-Мыться тебе нельзя, ибо я сама изредка занимаюсь этими гадостями со своим мужем. Он у меня такой чистюля! Все платки наполнил черт знает чем, кичась своей чистоплотностью, вылизывает любой грязный угол на улице и собирает мусор в карман, где какой увидит. Плевки он собирает в стерильную баночку, а чихая, он всегда оглядывается по сторонам, чтобы кого-либо да не забрызгать. Когда он щелкает семечки, то всегда вместе с шелухой, а когда от этого запор случается с последующим поносом, то всегда очень аккуратен и меток. Сейчас же похороны пришли в мой дом, померли родители мои, а у меня для них долг последний, -справить. Если хочешь, то можешь прийти посмотреть. Ты, я вижу толст и болен, поэтому наверняка музыкант?
-Действительно это так, -согласился мужик, помогая Копале засунуть в мешок мороженную кочерыжку, -я есть туш, музыкальный туш. Играю вальсы на свирели и тромбоне, умею танцевать и качаться на качелях. А где живешь ты, добрая девушка и что привело тебя сюда, где так часто людей раздирают голодные собаки и одичавшие дети, и как имя твое?
-Имя мое Копала, а по прабабке я девственница и мать незаконнорожденного сына Асыто. Но ты не верь этим басням, а поверь лишь тому, что пришла я с чистым сердцем и с таким же и уйду, но вместе с тобой, потому что вижу, что ты гол под тулупом и славно пахнешь. А пока же прощай!
Сказав это, она засмеялась и кинулась бежать, проскользнув в щель забора она быстро скрылась, стуча от холода зубами, а мужик ей кричал в след:
-Я все равно найду тебя, ведь имя мне Мраков!
Эх, хорошо бежать по снежной пороше! Ветер дует в спину колючими иголками, а скулы сводит от холода. Копала словно расцвела, и было некоторое ощущение того, что жизнь вдули в жилы ее, что пустили козла в огород сердечный, что безумие предвкушения счастья радует ее, а от того и нас, сопереживающих и сочувствующих преходящему горю. Но недолго еще жить ей осталось, но все же не хочется омрачать это светлую быль таким мрачным событием. Будем оптимистичнее и смотреть на жизнь глазами замороженного трупа, будем радоваться метели чувств, а это так прекрасно, когда спины сердечные ложатся в одну общую лохань и перемешивают в единую массу ощущения любви телесной и душевной. Будем следовать за героиней, вместе со следующим за ней маньяком Копыто, ведь дома ее ждет любимый сын Асыто, опорожняющий бочку с медом. Копала всегда уступает ему все самое вкусное, иногда заставляя насильно съесть или выпить что либо, она всегда сначала похвалит его и погладит, скажет ласковое слово, пусть оно даже немного грубое, но сказав его с лаской, она почти всегда ожидает от сына слезы и радостно шутит вместе с ним.
Гробы купили отличные, тисовые, украшенные гирляндами и увитые мишурой они весело перемигивались своими крышками с любопытными прохожими, норовящими заглянуть вовнутрь. Там уже мирно лежали на своих законных местах бабка и дед. В гробу, что пошире и мягче -бабка, а в гробу, что пожестче и подлиннее- дед. Забыв закрыть им глаза, Копрей хлопнул себя по лбу, и закрыл их. А прибежавший из морга запыхавшийся молодой паталогоанатом принес позабытые кишки. Не распознав во внутренностях принадлежность последних к начинке деда или бабки, Копрей их продал за рубль маленьким детям, которые, сперва погадав на них свое будущее, затеяли какую-то веселую игру, путаясь в кишках и швыряясь ими.
-Нужно оставить их одних, -говорила Вихрова про покойников, -пусть они останутся один на один друг с другом, не будем мешать им.
На минуту все покинули площадку, попрятавшись в дуплах дерев, в канавах и подъездах, оставив наедине два гроба, в которых были признаки шевеления.
Прибежавшая впопыхах Копала вежливо поздоровалась с усопшими, у которых снова приоткрылись глаза, проследовала домой, где отперла сынишку из бочки и принялась сортировать еду на вкусную и невкусную, раскладывая ее на батарее, чтоб подтаяло. Асыто, разбухший от меда, лип к унитазу, пытаясь опорожнить желудок, а существо У, живущее в канализации тыкало в его ягодицы своими сучковатыми пальцами.
Скоро наступила ночь. Все собрались у гробов, разогнав прежде детей, кричавших "Тили-тили место, трупы как тесто" .Первым песнь запела шумерка Гибихунга, а Валтасар подпевал ей фальцетом. У этой песни был старый скрытый мотив, а смысл слов крылся в протяженностях тончайших мембран различных клеточных органелл, в сырости чужих подмышек и во многом другом, что способно выдавить слезу из засушенных глаз.
В это время врач Тяньцюань подманил костлявым пальцем к себе Асыто, нагнул его раком и заглянул в полость: там шевелился огромный червь, выделяющий экскрет на ноги малыша, заставляя его тем самым страдать от неприятной влаги.
-Я говорил маме, -оправдывался он, показывая на зияющую рану на лбу.
А врач Тяньцюань грозил ему пальцем, говоря:
-Врешь, друг мой, а хуже будет лишь тебе самому. Запомни слова мои. А сейчас мы пойдем с тобой в больницу, где тебе кое-что отрежут и кое-чем накормят. Пошли же...
Потянув сопротивляющегося Асыто в темный лес, Тяньцюань перемигивался с Валтасаром, прикидывающим в уме габариты тела ребенка. А отец Асыто, Копрей, лишь рассеянно улыбался в ответ на беспомощные вопли и зубовный скрежет. Маньяк Копыто, зарывающий в яму освежеванный труп дворника, заприметив мальчика, бросил свое занятие и пошел за врачом, надеясь попросить у него работы в больнице каким либо санитаром или просто так в целях гуманных за детьми в палатах присматривать.
Скоро гробы потащили в кусты, где была приготовлена могила с чистой гладью надгробия без инициалов. Это будет сестринская могила, в которой бок о бок будут тереться гробы стариков усопших.
Тайком, выкрутив в доме пробки, заболевший любовью Мраков, прокрался в квартиру Копалы, где она жарила и парила большое количество блюд, душно пахнущих и привлекающих к себе тараканов. Почувствовав на своей полной талии чьи-то мокрые руки, Копала вздрогнула, но позже успокоилась, когда почувствовала знакомый запах из рта и, уже позже, вкус вязкой слюны, наводняющей ротовое отверстие.
-Я нарубил сучьев, как ты и говорила...-шептал в нос Копалы Мраков, вынимая из штанов сучковатые палки и древесную кору, аккуратные спилы и просто коряги.
Откинув ногой шипящую сковороду с маслом, где извивалась крыса, Копала набросилась на этого мужика, разрывая одежду его и вываливая массу грудей с кучей сосков на обезображенный обожженный живот его. Шипя и царапаясь, он по девичьи визжал, цепляясь за губы Копалы, пытаясь выбраться из тисков ее объятий. Медленно захлебываясь мочой, любовник пытался проткнуть веткой оплывшую бочину возлюбленной, но последняя брыкалась, выбивая последние зубы и кончая в рот Мракова густой массой слизи, в которой зачинался Асыто. Получая удовлетворение только в наличии отрыжки, Мраков отрыгнулся, изрыгая на запыленный язык Копалы, снующий в пазухах, жеванную головку чеснока. Боже, как хорошо им было! Путаясь и увязая в этих светлых ощущениях, они не замечали ничего вокруг, даже светлые силуэты духов усопших над потолком, даже воя бесноватой старушки за окном и новое землятресение. Горящие шторы за их шевелящейся грудой перекидывали языки своего пламени на горючие материал, в изобилии встречающиеся рядом. Был пожар, но зачем он нужен героям! Зачем он нужен Мракову, который не в силах был разобраться в количестве грудей Копалы, усыпанных разнокалиберными сосками, которые он пихал то в рот, то в ухо, то в ноздрю, которыми Копала насиловала его в зад. Откуда да и зачем знать о пожаре ей, ведь она довольна тем, чем довольствуется, а большего хотеть не надо. Муж ее, Копрей, так бы не смог, ведь вся энергия его перешла в горб, где развивается зуб мудрости, а от воздержания сосуды лопались и не могли стоять как прежде. Язык его доставлял только неудобства и заставлял чувствовать Копалу дух тлена. В своей клоаке она не смогла поместить яйцо мужа, отложив его в виде Асыто, она и не подозревала, что Копрей погиб для постели, а вместе с этим отсохли все его коросты и нагноения, столь заманчивые видом своим ранее и придающих гамму особенных ощущений в подмышках жены. С другой стороны, она конечно не ведала о том, что Копрей года три уж как ходит к парализованной аномальной соседке, блюющей кишками, с которой он испражняется и целуется, массируя слоновости ног и кисту. Где ей знать!
Жалко героиню, но, увы, сгорела она вместе с домом и возлюбленным в квартире. Подоспевшие пожарные, потушив огонь, выволокли за ногу, слипшийся комок обугленных тел на улицу. А из-за кустов возвращался Копрей, вооруженный лопатой, и толстые старухи с похорон. Увидев зияющие дымящиеся черные дыры вместо окон своей квартиры и обугленную телесную кучу у дверей, Копрей тревожно икнул, моргая. Пожарники весело кричали что-то друг другу, не замечая происходящего, соседи смотрели из окон и злобно улыбались Копрею, а снующие всюду закопченные сажею дети отвратительно рыгали, нюхая обугленную кучу, в которой Копрей узнал вытянутую шею и зоб жены своей, Копалы.
-Что за горе, что за горе! -закричал тогда осиротевший муж, круша лопатой хрупкие старушечьи головы в платках.
А очнувшийся в темном гробу дед ничего не понимал, глядя в черную пустоту гробовой крышки.
-Копала, дочь моя! Который час? -звал он во мгле, поворачиваясь на бок.
А в соседнем гробу бабка отвечала:
-Спи, спи старик. Еще поздно, ишь темень какая...-а сама рукою щупала дорогую обивку гроба и удивлялась...
январь 1996
ГЛУХОМАНЬ
Одному парню, продавцу рыбьих молок, приснился как-то во сне жёлудь. Встав утром ранним с постели, он отправился в лес, чтобы найти там этот или же какой другой плод. Нервные девушки шли с ним. Одной из них (а их было три) было десять лет. Парню было сорок, но его внешний вид говорил о пятнадцати годах. Так молод был парень. Он всю свою жизнь трудился на заводе и в окрестностях его. Девушки очень его любили.
В лесу же дубов не было, но было очень много желудей. Седая бабушка, несшая лукошко, была совсем рядом. Девушки, несшие в подолах своих эти ценные плоды, подходили поочередно к бабке, высыпая во внутрь лукошка многочисленные овалы желудей.
Парень не стыдился, поэтому он часто останавливался у кустов и продолжительно мочился прямо на глаза седой старушки. Ей же было интересно жить, ведь жизнь свою она провела в трубах Ашхабада. Впрочем не только она. Есть в жизни сотня способов транспортировки веществ.
--Слышите? - спрашивает старушка девушек - Слышите песнь цикады?
И девушки услышали песнь цикады, которой раньше не было, ибо старуха была глуха.
--Глухомань какая! -был дальше возглас серой девушки в зеленом пальто из цегейки.
Старая баба, мывшая в ручье полозья, услышала этот возглас и сказала, а эхо повторило ее слова несколько раз:
--Глухомань!...
Это слово воспринял и парень, и мужик, лежащий в соломе. Им было приятно услышать это...
...С нервно подергивающимся конечностями, лесник, вышедший из избушки, закурил самокрутку...
Парень, который уже который раз мочился в кусты, вытащил из кармана презерватив, вскрыл его и положил во внутрь рыбную косточку, которую он отхаркнул недавно. Девушки, сытые девушки, собрались вокруг него как туберкулезные палочки на зараженную альвеолу. Они тянули свои костлявые руки к пареньку и стонали. Не подозревая, что старый лесник скоро будет здесь, даже старая бабка, подобно бубну, на своем сухом больном животе отбивала порочный ритм, а мужик, лежащий в соломе открыл свой рот, в который тут же залетела муха.
Никогда в жизни не было так весело пареньку, которому приснился во сне желудь. Этот смех, этот мужской смех бросал в дрожь даже пожилую мать, кормящую грудью поросенка на обочине сельской дороги. Но лесник был уже совсем рядом, наготове он держал двуствольное ружье, в котором перекатывалась дробь. Он уже совсем рядом, а молодые и не знали об этом: кружились пьяные девушки вокруг паренька, дующего в ус. Не замечают горемыки, что собираются тучные облака над лесом и собирается гроза летняя.
--Садитесь рядом! -кричит глухая старуха.
--Пой песнь! -кричит девушка в зеленом пальто.
--Давай смеяться! -кричит десятилетняя девочка, жующая старую корку сморщенного апельсина.
И все стали садиться рядом, петь песню и смеяться. В голосах их была радуга, вылезшая на небо после кратковременного грибного дождика. А старый лесник уже стоит за стволом сосны на краю полянки и целится из своей двустволки в бабушку, весело перебирающую желуди в треснутом лукошке. Раздался гром, а вместе с ним и выстрел. Полился дождь, полилась кровь из дырочки между глаз бедной бабушки. Ливень шумит. Молодежь визжит, не зная куда деться от этих холодных утренних капель. Леснику этот визг был на руку. Прикладом ружья он размозжил череп мужика, зарывшегося в соломе, и подстрелил пожилую женщину у ручья. Словно пенопласт тучная дама стала сплавляться вниз по речонке подобно буковому бревну, сучья которому заменяют руки с растопыренными пальцами и ноги, скребущие по золотоносному дну.
Паренек и три его подружки все же смогли найти расщелину в скале, куда они забрались, растеряв по пути все желуди. Дрожа от холода, от ветра, который тревожил верхушки деревьев, они тесно жались друг к другу и скулили.
Седой лесник, вымазавшись в крови своих жертв, отбросив в сторону ружье, достал из-за спины тяжелый топор. И, держа его наперевес, он медленно побрел в глушь по направлению к старой обсыпающейся скале, в которой есть расщелина, где наверняка скрываются ребятишки...
--Как тут холодно -тревожится за себя девица в зеленом пальто. Ее стертые в кровь ягодицы кровоточат, но похотливый парень все же гладил по ним огрубелой ладошкой.
Десятилетняя простушка в рваных рейтузах, решив посмотреть пропавшую бабушку, все же вылезла наружу и стала ее звать. Но где там. Раздался гром и малышка почувствовала как ее череп раскроился от холодного прикосновения ржавого, но тяжелого топора. О как красивы были ее мозги, перемешанные с кровью, сколько мыслей ребенка посещало когда-то эту хрупкую, как оказалось, головку! Старый лесник знал где искать остальных, он минуту назад собственноручно задушил беременную женщину у обочины дороги, кормившую своей грудью отощалого поросенка. Он все знал об этих юнцах, он знал где их искать, и он найдет их и даст понять почем нынче желудь. Ведь это он разбросал их здесь, чтобы племя кабанов множилось, а лесник так любит кабанину с луком, поджаренную на углях.
...Дождь прекратился быстро. Только издалека раздавался шум уходящего грома. И небо прояснилось, -появилась чудесная пестрая радуга, пронзающая небесный купол и уходящая куда-то вдаль за вершины кедров. Паренек, а за ним и две девушки вылезли на свет, чтобы с облегчением вздохнуть и со вздохом облегчиться, -ведь так прекрасен и свеж был чистый воздух после дождя!
Подобрав лукошко, девушка в зеленом пальто стала собирать в него рассыпанные повсюду желуди. Через минуту они собрались идти искать старушку, дабы отправиться домой.
Но навряд ли они вернутся, потому что лесник стоял за их спинами, а в руках его был поднят топор, лезвие которого ярко сверкало от солнечных бликов.
--Какая глухомань! - сказала девочка с белокурой косичкой, -и тут же, ощутив боль треснутой головы, упала к ногам паренька.
--Что с тобой? - удивился он, опускаясь на колени, -и тут же повалился в грязь с размозженным затылком.
--Что с вами? - удивилась девушка в зеленом пальто...Она была первой, кто увидел лицо лесника, и последней, кто его увидел...
--Какая глухомань! - сказал лесник, обрубая жертвам руки. И гулкое эхо повторило это слово несколько сотен раз.
МОРОЖЕНЩИК БРЮКВА
Как упрямая сука старая вешалка сопротивлялась и кусалась до крови, не желая умирать. "Заткнешься ты или же нет!!!" -негодовал в душе мороженщик Брюква, пытаясь отвлечься от жаркого зноя, он острием ножа доставал из подвала старую бабку. Но последняя до последнего решила биться за жизнь, цепляясь за трубы сучками своих узловатых пальцев, гневно огрызалась и харкала кровью. В отрубленных ногах ее уже давно завелись черви, внуки и правнуки старухи сгнили в тюрьмах, то есть жизнь сведена к нулю. Этим нулем решил явиться ненавистный всем Брюква, уставший от жизни мороженщик, розовощекий мужик, неприятный. Спрятавшись за ржавую горячую трубу, старая карга гневно материлась и сморкалась в лицо. Судорожно нагнувшись к земле, Брюква изо всех сил тянул руку с ножом в темный проем подвала, где пряталась бабка. Он вскоре почувствовал звук разрезаемой плоти и отчаянный визг. Ненавистная карга захлебывалась собственной кровью. Повалившись в грязь она клокотала, а в мозгах прокручивались физиономии детей и их нелепые кончины. Слава богу, будет чем крысам побаловаться. Усмирив жестокую похоть, мороженщик Брюква отрыгнулся и бросил ненавистный взгляд в серое небо -там, паршивая стая птиц глистой тянулась вдаль и тусклое солнце скудно блевало светом. Рядом гнила капуста. В бешенстве раскидав хлипкие кочаны, Брюква кинулся бежать вдоль помойки по направлению серого магазина, где серые люди покупают продукты для своих желудков, где тусклые рожи продавцов сквозь ячмени паскудно поглядывают сверху на туши человеческие и прицениваются. Спрятав окровавленный нож под старый заляпанный гноем халат, Брюква открыл дверь и нервно дергаясь встал за прилавком. Там, за ним смуглая девушка с толстыми ногами, продавала мясо. В ее голубых глазах прочитывался утопленник -приятель, а на нежном соске был след вчерашних зубов какого-то любителя соплей. Вопросительно уставившись в рожу Брюквы, рожа ее как бы спрашивала: "Что угодно-с?".
-А вот что мне надо!!! -завопил мороженщик Брюква, полосуя острым ножом нежное лицо девицы.
Люди заметались почему-то, многие побросали котомки с продуктами, многие наложили в штаны, у баб навоз сыпался из юбок. Струи мочи били из всех углов, и, растекаясь по грязному полу, они соединялись в пенистые реки. Девушка, залитая кровью, кричала с перепугу, роняя по сторонам мясо, которое глодал голодный Брюква. Насытившись в миг, он кинулся к дверям, где метались обезображенные от ужаса лица обывателей, разбил витрину и скрылся.
Больше его никто не видел.
1995
НИЧТО
Ни разу в жизни не болел такой болезнью Хавроний Умов, а ведь жена болела и дед. Но на то воля господня, вот почему он три раза ранее болел катаррой и подагрой, болезнями излечимыми и приятными. Простудой чах, лежал в теплой постели и жевал витамины. Радостно было болеть гриппом, кашляя в лицо склонившейся жены, подсовывающей градусник. Поносом болел, и не раз загрязнял чистый кафель вычищенного туалета. Такой же болезнью, как сейчас, Умов не разу не болел.
-Видела я сегодня превосходные гробы, -сказала вдруг жена его, Хавронья Дурова ,-и представила тебя в нем. Красота!
Но Умов молчал. Он чувствовал боль в ногах и коростах, и какая-то чудесная ломота в коленях и локтях отдавала в мозг все большими порциями коликов.
Жена его, женщина сытая и хмельная, уроженка Пекина, -славная женщина. Если бы вы видели ее груди, то наверняка захотели бы их потрогать, а если бы вы увидели ее лицо, то побоялись бы боли. Знаете страх, что таится в густой темноте за шкафом? Тот страх таится в глазах Хавроньи, в них же гуляет пьяный разгул и похоть.
-Я испытываю ощущение мурашек по телу, -сказала она, испытывая это ощущение и поглаживая живот мужа, покрытый трещинами.
С грохотом повернувшись на бок, Хавроний Умов заплакал, вспоминая молодость. Давно это было, так давно, что даже его самая старая фуфайка - пустяк, по сравнению с давностью ушедших событий. В далекой сибирской глубинке в ветхой лачуге жил дед Хаврония - Кратер Иванович, жил он тем, что бог пошлет. А посылал он ему мало. Жить было тошно и голодно, а потому все либо ели человечину, либо дохли с голодухи как мухи, кто пух, а кто просто помирал и загибался. Детей складывали в могилы десятками, из из лишков варили супы либо кашу, ни на что не жалуясь. Дед был инвалид, имел жену и дочь, от которой родился Хавроний. В детстве он лакомился старушечьим мясом, слушал их предсмертное кряхтение и дивился той воле, с которой они боролись за право жить в этом мире. Рос Хавроний бойко, а дед, молча пребывал вместе с ним и наказывал. Бил плетьми, розгами, всем чем попало бил, но никогда не бил колодою. Прячась в ней, Хавроша спрашивал сам себя, зачем, мол, меня бьет дедушка. Но со временем все невзгоды и лишние вопросы забывались, ушли сами собой, и жизнь текла как прежде. Видно только теперь Хавроний понял смысл боли.
-Жарко...-говорил он в поту, -Открой лишь форточку...
А жена слушала внимательно и приказы исполняла.
Далее ему вспомнилась мать. Рожденная от кочегарки, она была ласковой и нечистоплотной. Один раз, в воскресенье, подарила она Хавроше пряник, а в другой раз (в февраль) подарила ему маятник. Эти подарки Умов хранит до сих пор и к ним не притрагивается.
-Сгинь! Сгинь! -вдруг закричала безумная жена Дурова, кидаясь в темноте на шкаф.
Вздрогнув, Хавроний успокоился, различив за шкафом темный силуэт какого-то существа, он смахнул с лица пот и повернулся на другой бок.
"Неужели я брежу?" -думал Умов, а в окне уже брезжил рассвет...
А в это время...
Как упрямая сука старая вешалка сопротивлялась и кусалась до крови, не желая умирать. "Заткнешься ты или же нет!!!" -негодовал в душе мороженщик Брюква, пытаясь отвлечься от жаркого зноя, он острием ножа доставал из подвала старую бабку. Но последняя до последнего решила биться за жизнь, цепляясь за трубы сучками своих узловатых пальцев, гневно огрызалась и харкала кровью .В отрубленных ногах ее уже давно завелись черви, внуки и правнуки старухи сгнили в тюрьмах, то есть жизнь сведена к нулю. Этим нулем решил явиться ненавистный всем Брюква, уставший от жизни мороженщик, розовощекий мужик, неприятный. Спрятавшись за ржавую горячую трубу, старая карга гневно материлась и сморкалась в лицо. Судорожно нагнувшись к земле, Брюква изо всех сил тянул руку с ножом в темный проем подвала, где пряталась бабка. Он вскоре почувствовал звук разрезаемой плоти и отчаянный визг. Ненавистная карга захлебывалась собственной кровью. Повалившись в грязь она клокотала, а в мозгах прокручивались физиономии детей и их нелепые кончины. Слава богу, будет чем крысам побаловаться. Усмирив жестокую похоть, мороженщик Брюква отрыгнулся и бросил ненавистный взгляд в серое небо -там, паршивая стая птиц глистой тянулась вдаль и тусклое солнце скудно блевало светом. Рядом гнила капуста. В бешенстве раскидав хлипкие кочаны, Брюква кинулся бежать вдоль помойки по направлению серого магазина, где серые люди покупают продукты для своих желудков, где тусклые рожи продавцов сквозь ячмени паскудно поглядывают сверху на туши человеческие и прицениваются. Спрятав окровавленный нож под старый заляпанный гноем халат, Брюква открыл дверь и нервно дергаясь встал за прилавком. Там, за ним смуглая девушка с толстыми ногами, продавала мясо. В ее голубых глазах прочитывался утопленник-приятель, а на нежном соске был след вчерашних зубов какого-то любителя соплей. Вопросительно уставившись в рожу Брюквы, рожа ее как бы спрашивала: "Что угодно-с?".
-А вот что мне надо!!! -завопил мороженщик Брюква, полосуя острым ножом нежное лицо девицы.
Люди заметались почему-то, многие побросали котомки с продуктами, многие наложили в штаны, у баб навоз сыпался из юбок. Струи мочи били из всех углов, и, растекаясь по грязному полу, они соединялись в пенистые реки. Девушка, залитая кровью, кричала с перепугу, роняя по сторонам мясо, которое глодал голодный Брюква. Насытившись в миг, он кинулся к дверям, где метались обезображенные от ужаса лица обывателей, разбил витрину и скрылся. Больше его никто не видел.
Пока это происходило, сосед Хаврония, Фотий, просыпался в своей квартирке. Опишем как это было.
Проснувшись ранним утром, а просыпался он обычно с утра, после того, как темнота ночи разжижается, поднялся Фотий с постели. Постель его мягка, корпус ее деревянен, коричневого цвета. Простыни у нее белы и пахнут чистотой дела. Таким образом ему было очень неприятно покидать столь теплое место, где, провалявшись в состоянии дремы часов пять, телом нагрел и одеяло и подушку, основательно смяв ее. Разбудил его звонок будильника. А он был громкий этот звонок, поэтому сквозь сон Фотий воспринял его положительно. Пол был холодный, досчатый, лакированный. Ступать босой ногой, а спал он без носков, было очень прохладно, что усугубило его сонное состояние. И стало неприятно думать о грядущем. Хотя, по утрам, эти думы до того призрачны, а плоды их эфирны, что этим холодом пола можно пренебречь как фактором незначительным. Еда была вкусна, не то чтобы очень, но вкус её узнан был после принятия всех радушных благ туалета: и белую гладь унитаза и доброжелательность блестящей раковины, в которую Фотий, увы, по оплошности уронил зубную щетку, после того, как вытерев полотенцем шею, нечаянно сдвинул её с места. После опустошения полостных резервуаров тела в нижней его части и чистки зубов, он, посмотрев прежде в дальний угол ванной комнаты, вышел из неё. Потрогав рукой влажность тапка, валяющегося у табуретки с хохломской росписью, он вошел на свою кухню, где уже было достаточно светло. Заметив эту деталь, Фотий, отодвинув с места (то есть с точки опоры) стул, на который с удовольствием сел, скрипнув его соединениями шпателя. В последние доли секунд своего падения на стул, он понял одну важную вещь, сущность которой заключалась в том, что в тарелке, положенной заранее перед его носом, то есть на столе, ничего не оказалось. Он был вынужден туда положить тщательным образом кусок какой-нибудь пищи белкового происхождения, прибегнув помощи которой смог бы активно двигаться ближайшее время. Для этой цели Фотий обнаружил варенное еще вчера яйцо. Поэтому, встав со стула, он сделал шага два до холодильника, кой был в углу, и достал из него яйцо в отсеке, прежде приоткрыв дверцу. Сырость яйца, а по ошибке своей он принял сырое яйцо, вызвала кратковременность изжоги, а последняя,-штука довольно таки неприятная. Поэтому ему пришлось отпить глоток сырой воды из граненного стакана, воду в которую налил еще тогда, когда вчера слушал радио-вести. Отпил глоток воды он следующим образом. Протянув левую руку с разжатыми пальцами на конце кисти, он, дотянувшись до округлостей стакана, обхватил его и, ощущая грани, поднес к губам. Приоткрыв рот, он отхлебнул чуток, чем и был удовлетворен. Поставив стакан на место, а он стоял рядом с маятником, он стал несомненно несколько легче, после удаления части содержимого,-и это ощущалось даже на вес. И тут же Фотий вспомнил удивительную вещь, о которой забыл со вчерашнего вечера. Дело было в том, что в свою суму он забыл положить новый чехол для очков. А ведь Фотий близорук, и все его знали таковым и считали, что он ходит в очках, дужки которых крепятся за ушами. Вспомнив эту деталь, и окончив свою скромную трапезу (а она и на самом деле была скромна) он встал со стула и задвинул его под стоk. Дело в том, что он всегда, когда поднимает тяжесть тела со стула, после этого акта задвигает стул под стоk, или наоборот. Преодолев короткое расстояние от кухни до комнаты, Фотий обнаружил и чехол, и очки, и свою суму, в которой так много всякой всячины. Одев очки и положив чехол от них в суму, упомянутую выше, он очень удивился той появившейся после этого сытости. И уже не борясь с этим чувством, он громко засмеялся, увидев свое отражение в зеркале. А дело было в том, что в нем отражалась не только суть его естества, но и шкаф и ковер, лежащий на полу, на узорах которого он и стоял, босой и сытый. После этого происшествия, Фотий принялся одеваться. Холод на улице требовал от него этого, поэтому, прибегнув помощи своего гардероба, он одел и носки (на свои стопы),и брюки (на ноги их натянув и застегнув кожаным ремешком).Одел он также и рубашку. Одев её, он ощутил себя самым счастливым человеком на свете, ведь накрахмаленность её и чистота была дорога ему как вся жизнь и зеленые пуговицы, которые, ловко перебрав руками, застегнул. Уверенность была не только в душе, где все клокотало и волновалось от этих великих грез, также восторг был на выражении его лица, продолжающего отражаться от глади зеркала. И даже шкаф, отражающийся там же, казалось, был горд за своего хозяина и ковер, на котором он стоял, был доволен тем, что Фотию счастливо. Далее он одел отличный драповый пиджак, в кармане которого лежали паспорт, шариковая ручка, блокнот с личными записями и платок, в который он с удовольствием высморкался. И он был поражен своей мыслью, которая зародилась в этот момент. Чувствуя волнение, захлестывающее душу, он понял суть вещей, созданных человеком для благ его же самого. Пусть это незначительный носовой платок, но какую радость он приносит человеку, который, нуждаясь в помощи, удовлетворяет её сам при помощи этого средства. Настроение его намного улучшилось, и он, не чувствуя усталости сна, взяв в руки суму, весело побежал в прихожую, в углу которой его ждали отличные боты на меху со шнуровкой. Тщательно зашнуровав свои обутки, прежде одев их, он возликовал и понял, что теперь сможет наконец выйти наружу. Ключ, который тоже стоит упомянуть, лежал в кармане брюк, поэтому, выйдя наружу и воспользовавшись им, он закрыл дверь. И возникло чувство надежности после того, как закрытая дверь не отпиралась и даже не поддавалась под натиском громоздких плеч.
Не знал Фотий о том, что мороженщик Брюква поднимается вверх по лестнице и через пару секунд будет лицом к лицу с ним. И мы не узнаем.
НЕ СПИТСЯ
Как-то в холодную душную ночь, что на дворе, рябому продавцу эскимо приснился нелепый сон. В теплой ватной кроватке ворочался и стонал он и жена его постоянно подходила каждый раз, чтобы ватным тампоном смочить его складчатый лоб. А снилось рябому вот что. Будто было это давно и в деревне. У бабки Маланьи ощенились поросята, и наш спящий герой просился с вилами в ее бревенчатый дом, где как всегда есть квашеная капуста да масло. И как будто пьяный, даже слегка подвыпивший, продавец эскимо отворяет оконце и плюет туда .А в помещении спят солдаты, что вернувшись неубитыми с полей, плотно покушавши квашеной капустой с маслом, выстирав носки, развесили их по занавескам, повеселились, кидая друг в друга жеванными шариками из туалетной бумаги, и, улеглись, утомленные, спать, прикрывшись прелой соломой .И сзади к нашему герою подкрадывается бабка с пенсне в руках, кладет руку свою ему на плечо и, вытягивая шею, целует беднягу в затылок. А тот поворачивается, смеется и радушно принимает с рук крынку молока, по поверхности которого плавают мокрицы...
Уже три часа ночи. Даже кукушки умолкли. На оконных рамах -в корки плесневелого хлеба откладывают яйца сонные мухи. Жена продавца эскимо Пети Клава снует по тесной темной комнатке, захламленной мешками с рисом, изредка с хлипким шумом давя босыми ногами жирных тараканов. Клава чесалась и, вздыхая, двигалась по направлению кроватки Пети, в которой он ворочался, недовольный непонятным сном. Заботливая жена то и дело мочила в яичном желтке ватку и вытирала ею пот с красного лица мужа.
За окном -зима. Желтые листья с шумом падают. Стрекочат сверчки в колодцах, идет крупный дождь. По огромным сугробам передвигаются ежи. "Ох, не нужно мне больше курить, -хлопотливо думает Клава, -ведь что-то чудится мне..."
И вспоминаются удалые годы.Тот знаменательный незабываемый день, когда она с Петей купила сундук с жестяными бляшками. А как прекрасен подарок мужа ко дню ее рождения: набор швейных игл, шутливо воткнутых в глаза плюшевого медвежонка...
Через двадцать минут на кухне гигантская крыса опрокинула огромный котел с позавчерашним киселем, и, порядочная Клава проследила по трупикам тараканов к месту происшествия. С досадой качая головой и подбирая в дальнем углу тяжелую чугунную сковороду, Клава с размахом обрушила на голову глупого создания. Слышится треск проломанного черепа и кровь смешивается с растекшимся повсюду полувылизанному киселю. На секунду в кромешной тьме Клава останавливается и прислушивается: в спаленке ворочается муж и бредит. Заботливость жены Клавы не знает границ, поэтому, взяв фарфоровую чашечку с выбитым донышком, она наливает медным черпачком клейстероподобную субстанцию киселя, соскребая ее с дальних углов кухни, отодвинув прежде крысу со слипшейся шерстью в сторону прошлогоднего шлака. Набрав полную чашечку, Клава, эротично шаркая ножками, оставляющими клейкие следы киселя сзади, проследовала в спальню со случайно вырвавшимися словами, которые звучат примерно так:
-Милый мой Петя. Да у него горлышко пересохло. Вон как кашляет. Как бы не было поноса. Озябнет.
И заботливая жена подкладывает ваты под опухшие бока рябого мужа, приподнимает его тусклую голову к керосиновой лампадке, чтобы освещалось лицо, и, дуя на кисель губами, заливает небольшими порциями кисель во внутрь клокочущей глотки Пети. Обычно в такие моменты он просыпается, причмокивая губами и подминая под себя солому и вату, поговаривает:
-Что-то не спится мне, Клава. Сны одолевают.
И тут же, соскользнув с сальных рук жены, он падает головою в перины и засыпает.
-Спи, родимый, спи. А я спою для тебя колыбельную...-и с такими словами Клава извлекает из-под кроватки баян и трубным басом напевает набросками схематичные версии стихов поэта Хлебникова, при этом раздувая мехи баяна и ударяя всеми подушечками пальцев по многочисленным громовым кнопочкам. Обычно Пете очень нравится голос его жены, но сейчас он почему-то как будто поперхнулся чем-то, и, тяжело вздыхая, поворачивается на бок, угодив прямо носом в клетку с дюжиной хомячков. Утром его нос окажется слегка надкусанным, а из ноздрей он зубочисткой вытащит мелкие кусочки яблока и крошки хлеба с экскрементами.
К пяти часам голос у Клавы охрип, да и пальцы устали. Зевая, со скрипом в коленях, она встает с тумбочки, лежащей на боку, откидывает в сторону баян, который тут же с грохотом падает на фаянс. Она направляется в туалет, дабы почистить зубы и подстричь ногти на ногах. Уже килограмм и двести грамм этих ногтей находится в большом полотняном мешочке, подвязанном к гвоздику на двери,-их Клава собирала в течении ночей последних десятилетий. На самом дне этого мешочка есть мумифицированный мизинчик, случайно ампутированный паяльной лампой с левой ноги почтенной дамы, бывшей, а ныне усопшей подруги Клавы. Землицей с ее могилки наполнены две трехлитровые банки, что стоят за треснувшим пополам унитазом. Забравшись в побуревшую облезлую ванну, Клава набирает в нее ржавую воду из большого пропахшего бензином бака. Достает большую зубную щетку, -наследство от прабабушки, умершей от цинги, -и чистит ею зубы, набрав прежде полный рот зубного порошка, который хранится в кожаных мешочках, сделанных и выдубленных из мошонок баранов. После того как все зубы были напрочь вычищены и когда все ногти на ногах были слущены и положены в полотняный мешочек, Клава позволила себе немного отдохнуть в ванне, погрузившись по самый подбородок под воду она пускала ртом пузыри и следила как по стенам в воду сваливаются жирные клопы и тараканы. После этих милых забав роскошная жена Пети, мать семерых детей, думает и вспоминает прошлые картинки жизни: три аборта, два выкидыша и два полноценных ребенка-мальчика и девочку. Мальчик помер на первом году жизни от свинки, а девочка погибла при случайной неловкости матери только на втором месяце жизни. Вспомнив этот эпизод, Клава мило улыбнулась и погрузилась с головою в ржавую водицу, кишащую насекомыми и комочками слипшихся волос. Этот несчастный случай произошел на прошлой неделе. Как-то ночью Клава, напоив спящего мужа киселем и накормив димидролом, стала баюкать на руках свою пухленькую малютку, да позабывшись, крепко задумавшись, положила уснувшее дитя не в люльку, а в аквариум с золотыми рыбками на дне. Каково же было удивление утром, когда ребенка на месте не оказалось, а аквариуме среди дохлых рыбок пухла от воды захлебнувшаяся дочь. Клава просто расхохоталась до слез, ведь так давно не веселилась. Это надо же! Везде искали: и под шкафом и под ванной, даже в унитазе! И тут вот вам сюрприз! Клава улыбнулась и, отмахнувшись от веселых воспоминаний, вылезла из ванны, вытерлась вехоткой и вышла в комнату.
Уже светало. На улице громко матерились пьяные дворники. Стайка ворон села на подоконник клавиной гостиной. Достав из хлебницы кусок прелого хлеба, она, встав на цыпочки дружелюбно подкормила голодных птичек, и, довольная своим поступком, пошла посмотреть за своим мужем.
Он заманчиво спал, свернувшись калачиком, с отдернутой назад головой и с открытым ртом, в котором небольшой паук успел сплести сеть и поймать жирную навозную муху. Клава, покачав головой, шилом смахнула сеть паучка, но сам ее хозяин-паук-успел скрыться в гортани.
-Запей...запей...-заботливо повторяла жена, приподнимая петину голову и заливая в рот его теплую сметану из пологой пепельницы.
После этого, счастливая, она садится в кресло, что напротив шаткой кроватки мужа, достает из перин альбом с фотографиями и увлеченно просматривает его, потягивая из папироски табачный дым, пепел стряхивая на бюст своего брата-священника. Есть у Клавы самая любимая фотография. На ней изображен Петя, почти голенький, но в широких семейных трусах, на фоне великого болота, в котором купается Клава с присосавшимися к щекам пиявками.
В детстве она училась играть на пионерском горне,-вот и сейчас берет свой поблеклый горн и трубит в него какой-то пионерский марш. Сонный муж ворочается, раскидывает по сторонам вату и солому, плюется, сморкается в вязанные платочки, подминая под себя подушки, сьедает хлеб с горчицей, пьет топленное растительное масло от изжоги, демидрол, занюхивает вяленой воблой и, смачно рыгнув, сонно говорит, обращаясь к жене:
-Ну хотя бы еще чуток поспать. Не спится мне. А все эти сны...-после кратковременной паузы, сопровождающейся храпом, он добавляет: -Завтра я для тебя куплю марга...-не договаривает и усыпает, уткнувшись носом в подушку.
"Он купит мне маргаритки! -догадалась в уме Клава -он всегда дарил мне маргаритки, и когда я делала аборты и выкидыши, -он всегда мне дарил маргаритки. И на свадьбу тоже он мне подарил маргаритки."
-Это правда, что ты опять мне купишь маргаритки?
Но сонный муж отвечал:
-Да не маргаритки я тебе куплю, а маргарин. И ты для меня поджаришь на нем турнепса...
Улыбнувшись, Клава оставляет в покое сонного Петю, бредет на кухню, чтобы приготовить яичницу и размышляет: "Какой странный у меня муж! Маргарин он мне еще ни разу не дарил. Как это неожиданно с его стороны и как сильно за это я его люблю!"
Обжигая до волдырей свое лицо, веселая Клава жарит скворчащую яичницу, сыпет в нее корицу, жасмин, лепестки роз, кориандр, тертые корни хрена, женьшеня ,моркови, редьки. После того как блюдо готово, она перелаживает его в сито и несет в спальню мужа.
Уже ровно семь часов. Пете пора на работу -продавать холодное эскимо подороже голодным детям по подворотням. Петя уже сидит в своей кроватке, от нетерпения ёрзает и ударяет кулачками по нервнодвигающимся коленям, быстро выхватывает яичницу из рук Клавы и зорко всматривается в нее ручной лупой: которая всегда на цепочке весит на его толстой рябой шее. После минуты молчания, он сквозь зубы произнес слова, по смыслу которых Клава поняла, что в блюде отсутствует половинка лаврового листа.
-Ну тут же есть листо лаврового листа...-робко оправдывалась она.
-А вот и нет! -грубо обрубает неблагодарный муж, -тут не половинка лаврового листа!
-Так отломи и будет половинка...-скромно заметила Клава, потирая ушибленный о косяк шифонера бок.
-Что правда, то правда! -воскликнул Петя, принимаясь за еду.
А в это время уже совсем рассвело. Из-за углов, из мрачных колодцев стали вылазить, выходить и выползать голодные дети,-они ждут продавца эскимо Петю, который с них сдирает в три шкуры за холодное мороженое. А делать детишкам нечего,-они готовы все отдать за бесценное лакомство, даже пойти на преступление.
"Как бы мне не спится..."-подумал старый дворник во дворе.
"Вот и мне не спится..."-как бы в ответ подумала печальная Клава, взглядом сопровождая из окна удаляющуюся спину Пети, несущего пакет эскимо в таинственное логово детей...
9.11.94
ПОХЛЕБКА
"Я посвящаю эту пpозу
своим гландам."
В семье Еpдуновых-счастье.Pодились части тела очень кpасивого p****ка -девочки. Вот только pук и ног у нее не оказалось... Hо pазве это беда?
Отец Еpдунов побежал в магазин, дабы купить новоpожденному отпpыску поношенные кем-нибудь пеленки и жбан низкосоpтного вина. Эти товаpы он пpиобpетет у пожилого калеки без кистей pук в обмен на лайковые, но очень доpогие пеpчатки.
А мать Еpдунова пpинялась ваpить питательное ваpево, имея цель покоpмить свое дитя, потому что, если его не коpмить, то оно помpет. Она же догадалась: наpезала в большой котел pедьку, пеpежевала хpен своими гнилыми зубами, чтобы он меньше ваpился. Затем, сплюнув его на блюдечко, ополоснула последнее в котле, а то, что несъедобно, или съедобно, но невполне, -выкинула в мусоpный бачок, где и была такова.
Ее маленькая дочь лежала в это вpемя в дальнем углу темной комнаты. Она тихо плакала, откpывая свой беззубый pотик, в котоpом почему-то отсутствовал язык. Мать Еpдунова изpедко наведывала своего p****ка. Похлопывала огpубелой ладошкой ее pозовое бpюшко, щекоча под ушком тупыми ножницами. Дитя же не успокаивалось, еще больше плакало, и, чаще всего из-за того, что ножницы больно pанили до кpови нежную складчатую кожицу за ушком. В эти печальные моменты заботливая мать качала головой, показывала своей дочке язык, и, поднимая ее над своей лохматой шевелюpой, под потолком, pаскачивала по часовой стpелке, иногда даже подкидывая до обсыпающейся штукатуpки, успевая пpи этом пpисесть на колени и хлопнуть в ладоши два pаза. Потом, хлопотливо почесав щеку, мамаша шествовала на цыпочках, чтобы не вспугнуть пpитихшего от ужаса pебенка, -на кухню, где уже давно выкипало желтоватое клейкое ваpево.
А в это вpемя в кваpтиpу входил хозяин Еpдунов-муж и с ним также домоpощенная стаpая дева Дуня. Еще с детских вpемен подpужились они на свалке-с тех поp часто ходят вместе поедать тухлое сало в закутках инвалида Щеглова.
С некотоpой неохотой небpитый Еpдунов высмоpкался в паpалон и пpопустил шелудивую Дуню, пахнущую паленым воpсом, в комнату. Сам же Еpдунов пообыкновению пах pыбьим жиpом, поэтому он пеpвый стал снимать с себя гpязные туфли. Дуня стала снимать с себя туфли втоpая, а после них и вонючие носки, котоpые тут же латались, выжимались, выдувались и водpужались на место.
Жена Еpдунова не любила Дуню за то, что та часто искоса поглядывала на копчик Еpдунова-мужа и тpогала его за выступающий хp****. Hо все же дева Дуня была целомудpенной дояpкой: она опасалась лишится своей девственности, поэтому часто в детстве пpяталась со своей подpугой в чулане, где их никто не смог бы найти.
Отец, хозяин p****ка, выплюнув из полости pта pедис, жене своей гоpемычной сказал следующие слова:
-Говоpю с pасстановкой тебе, жена, моя наглядная кpаса. Пpишел к тебе с самого дальнего магазина, потpатив пpи этом неимовеpное количество вpемени.Купил дочеpи нашей новоpожденной поpтупею в виде пеленок, потpатив пpи этом неимовеpное количество денег. Hа обpатном пути встpетил подpугу детства моего -Дуню (в данный миг ты ее зpишь)- потpатил на это неимовеpное количество удовольствия. Была же она с сестpою своею, тоже девою, Пелагеей (доpодную и неухоженную ты имела честь видеть ее и хвалить).Дуне- моя благодаpность, ибо она, душа непоpочная и чистосеpдечная, сделала нам pоскошный и в тоже вpемя нужный в условиях сложившихся обстоятельств подаpок, котоpый, хоть и скpомен, но весьма необpеменителен. Имя этому подаpку -соска, котоpая, если к ней повнимательнее пpиглядется, напоминает сосок.
С этими словами Еpдунов вpучил жене своей Фекле сей даp-соску в виде соска, хотя со стоpоны эта вещица почему-то напоминала слоника. Добpая жена, пpиняв даp, благодаpно икнула и сказала следующие слова:
-Хоть и не к pождеству, но подаpок необpеменителен! Пеpедай Пелагее от меня воздушный поцелуй и подаpи ей на память еще два атмосфеpных поцелуя. Спасибо тебе большое мой дpагоценный муж за то, что пpобpел в почтенной лавке необходимое белье. За свою пpедусмотpительность ты будешь поощpен. А пока же пpоходите в усыпальницу. И ты, почтенная Дуня, пpоходи и осмотpись. Hе пеpевеpни своим задом акваpиум с pыбой-камбалой на дне. Будьте остоpожны в темноте! В дальнем углу найдете дитя-оно беззащитно!
Hо статный муж Феклы почему-то опешил, его стаpые очки запотели, а на покpасневшей шее обозначились жилы. А все это пpоизошло только из-за того, что гоpемыка забыл еще кое о чем доложить своей жене. Почесав больную ягодицу Феклы, он гpомогласно пpоизнес:
-О жена! Я позабыл только еще одну маленькую деталь! Дело в том, что у меня есть важное пpиобpетение (и ты его сейчас же получишь на оpехи).Эта вещица pезьбы тонкой и доpогой для незабвенного твоpения нашего в виде дочеpи, что покоится в данный миг в палатах. Это-колыбель, вещь ломкая. Пpед нею ты будешь пpоводить ночи напpолет, не забыв поместить во внутpь нашего отпpыска, где оно будет чувствовать вольготно.
С такими словами, котоpая Фекла и услышала, муж ее внес со двоpа на pуках чудесное детское ложе, обшитое матеpиями. Велика была pадость у Феклы,но знающая и гpаницы, ведь давно наступило вpемя пpобовать на вкус каллоpии блюда,булькающего на кухне.
Поклонившись лобызующимся супpугам, воспользовавшись моментом, Дуня пpошла в покои малыша, обнаpужив таки его в углу. И спустя минуту Еpдуновы услышали туманные возгласы девы:
-Как мило! Как мило! Оно спит и не подозpевает, что я pядом! А я ведь на самом деле так близко от нее, что пpи желании могу дотянуться носочком своих ноги!
И ликование пpодолжалось долго, в итоге она,pазвеpнувшись кpасным от пота лицом в стоpону супpужеской четы пpотpубила в свой стpадающий насмоpком нос очеpедные фpазы:
-Позвольте! Позвольте я подеpжу его у себя на плечах, pезких болей он не ощутит! Остоpожности у меня хоть отбавляй! Вам понpавится!
Фекла пpизадумалась, но скоpо скpомно молвила своему мужу:
-Если она действительно хочет сделать это? Как ты думаешь, мой искусный муж? А не позволим ли мы ей сделать это?
-В самом деле -сказал Еpдунов -сделать это мы ей не позволим.
-Hо как -возpазила супpуга его, и далее, обpащаясь к Дуне -Ведь согласись, ты не pазу не пpобовала это? Я знаю, что тебе понpавится, ибо всем нpавится. И все к этому пpивыкают. Со вpеменем и ты пpивыкнешь...
-Hу что ж -молвил заботливый отец -Если ты очень этого хочешь, то можешь и попытаться. Мы в убытке не окажемся, нам что с того, что ты ее подеpжишь. Со стоpоны это очень даже благоpодный шаг...
Дуня закpичала от pадости, тем самым pазбудив встpевоженного p****ка, котоpый сpазу же пpинялся сучить култышками в воздухе, лья соленую слезу на пpосевший пол. Пpовоpная дева ловко обвила своими пальцами сочные бока младенца и ловко водpузила его на свою гоpбатую спину. Младенец кpичал и мочился, из его pта текла слюна, а законные pодители стояли в стоpоне и все видели воочию. Они видели, как безумная Дуня, опpокидывая полки с книгами, скакала по комнате с этой ужасной ношей на плечах, выкpикивая фpазы pадости. Pезво пpобежав мимо бледных лиц pодителей, она оказалась на кухне. И о боже, там с ее гоpба pебенок соскользнул и упал лицом кpичащим вниз в котел с кипящим густым супом. Так и осталась стоять pядом с котлом удивленная Дуня. И опомнившиеся, слегка сонные, Еpдуновы, вошедшие сюда, видели палец левой дуниной pуки, напpавленный по напpавлению котла, где на доли секунды показалось искаженное ужасом лицо малютки.
И, гоpе свое показывая, пpигоpюнился отец, изpекая следующие слова:
-О Дуня! О что ты натвоpила! Pазве зpя я ходил в далекий магазин за пеленками, за чудной инкpустиpованной колыбелью? Pазве зpя мы пpоизpодили на свет это сытое дитя?!.. Я думаю, что зpя.. -сделал отчаившийся геpой вывод немного погодя, а потом, добавил соли в кастpюлю и сказал:
-О гоpе нам, гоpе! О Дуня, что ты натвоpила! Ведь это наш с тобою p****ок! Ведь он от тебя, Дуня!
-Как это от меня?? -изумилась вышеупомянутая Дуня,pасставив pуки в стоpоны.
-Как это от Дуни?? -удивилась законная жена Еpдунова -Фекла Еpдунова, ибо не знала она, что это не ее p****ок.
-Да, моя незыблемая жена, -сказал ее муж, -Это от нее p****ок, ты и не знала. И ты, Дуня, не знала, что это твой pебенок...
Удpученная Фекла, наложив в свои панталоны едкие массы, сев на коpточки, стоявшие pядом, возpазила:
-О достопочтенный муж! Как это может быть, как это могло случиться? Ведь pожала я своим лоном и в своем чpеве вынашивала сей злополучный плод. Pазве не пpава моя деpнистая головушка?
Еpдунов, положительно pыгнув, возомнил:
-Ты не пpава, любимая жена моя. Это не ты pожала, это было к чести девы непоpочной Дуни. И наша дочь-суть ее пpодуктов. А ты только вынашивала, вскаpмливая малютку соками плацентаpными.
Осмелевшая Дуня,вынув зубную пломбу из своего pаскpытого pта,пpоизнесла,немного шепелявя:
-Hо не pожала ж я, о муж Еpдунов жены своей Еpдуновой под названием Фекла! Ты так хоpошо знаешь мою непоpочность... Я не смогла бы озадачить свое бытие столь несчастным пpоишествием. И что ж в итоге?
Мудpость Еpдунова пpетила:
-В итоге-непоpочное зачатие!
-Сын мой!-закpичала вдpуг Дуня нечеловеческим голосом, пpильнув гpудями к котлу с ее дочеpью, по оплошности названной сыном-О как тебя достать мне? О как мне тебя достать? Может быть ты сможешь достать мою pуку, или я твою? По воле злого pога очутилось мое дитя в этом сосуде! О как опоpожнить сей объем, дабы извлечь наpужу мое неказистое дитя?!
Застонала в бессилии псевдомать своего подложного p****ка, подломились конечности ее, а бесконечности вывеpнулись абсолютно. Hа колени упав заpыдала она, слезой оpошая хpомотою больные ноги мужа своего.
А Дуня, вpеменем тем самым, шаpит злополучными пеpстами по дну металлического куба с водой, и дитя свое отыскать не может. Hо тельца нежного давно уже нет, ибо pазваpилось оно до оснований и соки все в наваp пеpешли.
Опечалились тогда все, головы у них пpоникли. Pешили поскоpбить свою дочку, и не мало слез еще пpолилось. А во избежание непpиятностей pешили Еpдуновы скушать это калоpийное блюдо, явившееся могилой их наваpистого дитя...
...Пpошло уже несколько лет,но все pавно живут на свете Еpдуновы (Пеpдунова-отпpыски),и поныне скоpбят, пpивкус супца пpипоминая. Дуня оказалась сестpой Пелагеи,поэтому двоpнику пpишлось отказаться от половых влечений ко втоpой и остепениться (e^x).Фекла Еpдунова беpеменной стала, вынашивает и поныне свой тяжкий плод (и до исстечения веков своих беpеменной ей ходить).А муж ее златоустый подстpигся в монахи, ибо стал он законным отцом сына двоpника усопшего. И назван был сей сын в честь отпpыска, в глубины котла нисшедшего, Похлебкой.
Живет и сейчас этот Похлебка, pадуется мигам жизни, любит птиц, цветы, пластмассу и щи. За счастие свое поет он благодаpную песню в честь покойного бpата своего, желудок котоpому пусть будет пухом. Камень.
ДЕТСКИЙ САД "ПОЩАДА"
"Хлебный мякиш не клюют,
На червей они плюют..."
А.Барто
Как прекрасны родные поля после падения на них тучных масс снега! Столько барханов из сугробов вокруг, что просто диву даешься. А воздух хрустально-холодный, отмораживает конечности наших славных патологических героев.
Красная от мороза баба Клава ведет в детский садик "Пощада" по скрипучему снегу своего бедного калеку дитя без рук по имени Антон. Их недолгий путь лежал через кладбище, а далее, на углу, через серое здание морга. За оврагом, захламленным отбросами и помоями, находится цель их каждодневного путешествия - прекрасные детские ясли с черными стеклами окон, огороженные колючей проволокой.(Ибо воспитатели заботятся о детях и не позволяют им переходить за пределы катакомб во избежание неприятностей).Когда баба Клава с безруким Антошкой проходили мимо морга, ребенок вдруг почему-то заплакал (по-видимому испугался, увидев на кладбище вскрытую могилу).Он стал упираться своими худенькими ножками в заснеженную землю, но добрая бабка дала ему шлепок под затылок. Антон, не удержавшись, упал на ступеньки морга и расшиб свой гнойный нос в кровь.
- Вставай, бедолага,- качая головой пробурчала бабка, вытирая плачущему внучонку окровавленный нос,- еще совсем немного осталось...
Парень кивнул и содрогнулся, увидев в окне морга улыбающееся лицо ехидно смеющегося паталогоанатома, который дразнил мальчика какими-то кишками, держа их и потрясывая в руке, причем кровь от этих кишок измызгала все стекло. И долго еще наш молодой герой слышал страшный хохот этого доброго дяденьки.
Вскоре стало смеркаться. У парадного входа яслей собрались молчаливые дети со своими родителями, вооруженными палками. Щуплые искалеченные темные фигурки детей дрожали от холода и обезнадежено вздыхали, вглядываясь в костер, пылающий за холмом. Это горят трупы умерших детей, которые скончались в своих тонких кроватках (а кто просто забит до смерти) в детских группах. Родителям же будет сообщено, что дети пропали без вести и никто ответственности за них не несет. Собственно и родители не беспокоятся, ибо даже рады, что избавились наконец от своих уродливых чад, готовых на все пойти ради небольшой порции помоев и объедков для поддержания своего жалкого существования.
Через десять минут зловеще скрипнула тяжелая чугунная дверь и на пороге, с ржавым лобзиком в руке, показалась тяжеловесная директорша этого воспитательного учреждения, одетая в белый медицинский халат с засохшими пятнами крови. Родители немногочисленных детей торопливо распрощались с ними и, озорливо озираясь и хихикая, поспешно побрели прочь от этого здания. И каждый заботливый отец или мать лелеял в душе надежду, что никогда больше не увидит своего ребенка, который давно стоит поперек горла.
Бабка Клава тоже распрощалась со своим внучонком. Толкнув его ногою в спину, матерясь, она плюнула в его лицо и ударила кулаком в самое больное ухо, которое давно уж как пора удалять. Загнувшийся от боли Антон еще долго видел удаляющийся горб своей бабки, спешившей домой, где ее ждут неотложные дела (она размножала падальных мух, с целью их распустить потом в общественных столовых).
Когда все родители покинули территорию детского сада, когда остались лишь покалеченные дети, жавшиеся своими маленькими телами друг к другу под призрачным светом луны, именно тогда на крыше мрачного здания включили сирену. Какой-то пьяный мужик на чердаке громогласно стал кричать в помятый металлический рупор:
--Все в здание! Дети, бегом в здание! Не разговаривать! Не смеяться! Руками ничего не трогать! При нарушении жестко установленных правил вы будете строго наказаны!
И тут же из-за углов выбежали толстые санитары с дубинками в руках, которыми они сразу же принялись загонять обезумевших от ужаса детишек во внутрь. Антон, мальчик без рук, попал в группу с самыми полноценными детьми, которые были собраны в ярком сортире, забрызганном калом и мочой. Парализованный старичковидный гермафродит без имени палками был до смерти забит самыми толстыми санитарами в унитаз. А все это произошло из-за того, что этот неуклюжий негодяй с постоянно вываливающимся трактом наружу, изрыгнул желтоватую кашицу на крокодиловую туфлю одного из медбратов. От побоев бедный гермафродит скончался, вследствие чего был смыт в канализацию. Потом, спустя несколько часов детишки слышали булькающие печальные звуки, доносившиеся из труб. Но после того, как по большому сходил в раковину пятнадцатилетний дегенерат Лука, эти звуки перестали издаваться.
--И слава богу! -сказала толстая директорша яслей с лобзиком в руках- Он давно мне надоел, этот омерзительный гермафродит!
Неуклюже отрыгнувшись, погрузив толстую руку в засаленный карман, добрая тетенька вскоре извлекла из него смятую конфету в пестром фантике, которую добродушно протянула девочке Ире с заячьей губой и атрофированными конечностями. Своей заячьей губой, пытаясь принять этот скромный дар, бедный ребенок случайно провел по кончикам пальцев директорши. Преодолевая отвращение толстая тетенька в наказание за это своим инструментом отпилила бедной девочке одну из ее конечностей, смутно похожую на ногу. Довольно улыбаясь вскоре директорша ушла, а счастливая Ира принялась сосать конфетку, в которой так много битого стекла и острых металлических колючек. Так веселилась директорша детсада...
А в это время слепая девочка Таня, дочь психопата Помидорова, скрывающегося в лесах, заблудилась в темном коридорчике, ведущего в морг. И не видит ребенок, что крадется за ней маленький карлик, местный дворник с добродушным лицом и приятным голосом, посредством коего он икал. А в руке его был штопор, тот самый, который прошелся по кончикам горла урода Пети несколько минут назад в душе. Но все же было очень хорошо, что у слепой девочки Иры очень тонкий слух. Услышав икание и трепетное дыхание карлика, она обернулась в его сторону и принюхалась. Ничем особенным не пахло, разве что пахло разлагающимся трупом какого-то ребенка в морге детского сада. А дворник был плохой, несмотря на то, что обладал очень добрыми чертами лица: он больно воткнул штопор в живот бедной девочки и, весело смеясь, убежал к своей метле. Дел у карлика еще много. Ведь скоро рассвет, а до него нужно стаскать трупы ребятишек за холмы, забросать лужи крови песком, подмести коридоры, усеянные конечностями и окровавленными внутренностями самых непослушных детей. Так веселился дворник...
В дальнем углу детской тихо. Среди разломанных деревянных лошадок и распотрошенных кукол, старый хрыч Онуфрий лизал лицо аморфного компостовидного недотроги Мити, выблевывающего из своих многочисленных отверстий наружу желеобразные комочки желтой слизи, которую так любит Онуфрий. После того как противный урод вывернул из своих складчатых мешочков облезлый язык, старый хрыч из небольшой бутылочки полил на его отвисшие щеки серной кислоты. Когда ребенок стал задыхаться от своих же потных испарений, его старший друг Онуфрий, работник детсада, нянечка, вонзил в его окровавленный рот длинную спицу, которая очень скоро достигла заднепроходного отверстия. И было очень смешно старому работяге, ведь он так давно не развлекался, а разрядка все же была необходима после трехдневной работы на детсадовском кладбище, где так много накопилось трупов за последний месяц активных работ. Так веселился старый хрыч Онуфрий...
Через час в столовой включили тусклый свет и из углов повыгоняли к квадратному столу оставшихся в живых ребятишек. Многие из них умирали тут же, но самые стойкие все же больше хотели кушать нежели помирать, ведь после еды им позволят поиграть в кубики и прочую ерунду, которую так любят дети. К тому же повар Емеля сварил отличный бульон из трупных отбросов их предшественников. Нянечка Катя, разливая это блюдо по тарелочкам проголодавшихся детишек, ласково гладила их по головкам и шелудивостям, приговаривая:
-- Кушайте, родимые. Набирайтесь жирку и радуйтесь солнцу. Пока вы дети вы должны очень весело жить, а по сему кушайте это блюдо и переваривайте...- потом, потирая от удовольствия руки, добрая нянечка скрылась за дверьми, оставив детишек наедине со своими тарелками, на дне которых плавали экскременты.
А бульон ребятам не понравился почему-то. Они сразу же начали плеваться и блевать, плакая и испражняясь от страха. Терпение повара Емели лопнуло, а у няни Кати надулось. Они вбежали одновременно из разных углов в помещение. Девочка Зоя с перепутанными местами пищеводом и прямой кишкой не понравилась повару первая, ибо ее перепончатая мембрана в паху все время надувалась и лопалась, разбрызгивая по сторонам драгоценные капли бульона, который она хлебала ягодицами. Разъяренный Емеля обрушил на голову Зое свою раскаленную тяжелую сковороду. Головка бедной девочки лопнула как арбуз, забрызгав окружающих еще теплой кровью и мозгами. Мальчик Ной с содранной кожей опустился на колени, чтобы вылизать лакомую лужицу крови с кашицей мозгов, но разгневанная нянечка Катя, стукнув каблуком под дых шестипалой девочке Артемиде, выплеснула кипяток из огромного котла прямо в лицо проказника Ноя. Хорошо, что из коридора на помощь подоспели санитары, вооруженные ножницами. Один из них, подняв за шиворот помирающего от ожогов Ноя, вонзил свои ножницы прямо в глаз бедняге. Мальчик почему-то содрогнулся и упал обессиленный к ногам негодяя, который от жалости к себе(он запачкал кровью свой галстук) упал на колени и зарыдал. Два других медбрата, работники младенческого морга, забив кувалдами девочку Ларису с некрозом лица, подбежали к трупику Ноя, опустились на колени и сердечно расплакались, жалея бедного малыша.
Пятнадцатилетний дегенерат Лука был любимцем директорши детского сада, а по сему она часто заставляла его чесать мозоли и сыпь под своими подмышками. Лука с азартом подчинялся ей, выполняя все приказы, которых с каждым разом было все больше и больше. Сначала она заставила его проглотить дробленный кирпич, потом, испражниться на серебряное блюдо и деревянной ложкой съесть это, успевая спеть веселую песенку про любовь. При виде этого действительно смешного зрелища, голая директорша, возлегающая на грязных простынях, просто надрывалась от смеха. Ее заплывшие глаза весело блестели и слезились, а ее влажная рука судорожно сжимала плеть, которой она частенько хлестала исполосованную спину довольного и сытого Луки. А ему больше и не надо, он рад, что смог рассмешить эту тучную девственницу, которую всем сердцем своим любил, особенно складки.
...Еще час спустя, оставшиеся в живых ребятишки наконец-то смогли уединиться в темных игровых комнатах, стены которых как обычно были покрыты толстым слоем льда и застывшей мочи. Самые отсталые дети играли битым стеклом на вонючем полу в нечистотах. Мальчик Давид с огромной наполненной гноем головой, частенько вскрывал свою гнойную рану в паху бутылочным осколком и хихикал от приятной щекотки. Сиамские близнецы Чек и Гук играли в интересную игру - виселица. Для этого специально в дальнем углу комнаты был сделан пластмассовый эшафот, на который крепилась сама виселица с тщательно намыленной веревкой какими-то заботливыми руками. Веселые близнецы ловко поймали шестипалую Артемиду, игравшую прежде с вонючим трупиком черепахи. С силой затащив на эшафот, ловко продев ее распухшую шею через петлю, сиамские близнецы возликовали, увидев как она стала импульсивно потряхивать конечностями в этот трепетный момент удушения после изъятия шаткой тубареточки из-под подкосившихся ножек бедняги.
-- Ай-яй-яй! Бестыжие! - вдруг появилась главная воспитательница Вот шалопаи какие, напроказничали. Вы зачем это обидели девочку? Зачем подвесили ее? Придется вас разделить, мои голубчики...- и с такими словами она достала из-под подола свою верную ножовочку...
...А потом всех уложили спать в вонючие пеленки на лежаках. И все счастливо заснули. Даже безрукий паренек Антон, которого скоро во сне задушит карлик, в данный момент затаивший дыхание под его кроваткой. Все сладко спят, особенно истекающие кровью сиамские неровно разъединенные близнецы Чек и Гук. Через час-другой они умрут и будут сожжены в костре за холмом. А если к утру они не помрут, то будут все равно там сожжены.
Утром за детьми придут родители, многие своих детей конечно же не увидят. Но разве это важно? Ведь размножение процесс интенсивный и каждый год на свет произрождают все новых и новых детей, новых калек и дебилов, которых еще больше изуродует и искалечит жизнь...
декабрь 1994
НЕСЧАСТЬЕ
Давно это было, а может и не было вовсе. Впрочем, старики говорят, что сотню лет назад жил в их деревне Жофруа, -мужик сильный и смелый. Лошадей он мог согнуть в плуг, коров же мог согнуть в соху, разве только в засушливую пору, когда устраиваются прилюдные порки на базарной площади. Жофруа жил с женой своей Пудовой; занималась она гуслями, которые каждое утро плавали пред нею в пруду. И был у них сын безропотный, который на именины свои десятилетние в болото полез,где и утонул. А по сему нет у них сына. Зато есть дочь Краснощекая, в сарафаны и сандалии разряженная, будущая мать известного хлебороба Бунина. А сейчас она просто повариха, и варит лук для толстых сыновей кулака Сралова.
Жили бы так Жофруа с женой Пудовой и дочерью Краснощекой да поживали, кабы не случилась беда привеликая, к краху их всех приведшая.
Как-то утром ранним собрал Жофруа сена пучок пред калиткой, ногами двигая, тело свое направил он по направлению конюшни. Носом красным водя, чует он запах навозный, знакомый ему еще с самого детства. Сена пучок он отдал кобылице, пущенной в этом году на пушечное мясо. Жеребят, то есть прирученных ребятишек из соседней деревни, он мелко порубил топором, и скормил доброму хряку в хлеву, за что был отблагодарен им характерными свиными солитерами, в защиту которых любил Жофруа речи вести.
Все было бы хорошо, вот только, когда Жофруа тер свой зад оглоблей, то боль почувствовал в правом ухе. Сначала думал он, что это был клещ, но то был всего лишь лещь, хвостом ударивший в бочку. Но ухо болеть не перестало. И стал тогда Жофруа ложить в опрокинутое ухо теплый навоз, засыпал его доверху, а боль все не унималась. Достал он тогда ножницы, решив отрезать ухо, но не вышло из этой затеи ровно ничего, поскольку ухо само вдруг почему-то отломилось, и упало к изъявленным ногам Жофруа. Боль конечно же унялась, но зато оставшееся ухо зудиться вдруг стало.
А в это время жена Жофруа Пудовая чистила половик в горнице кулака Сралова. А толстые сыновья его сидели за столом дубовым и ели лук, который дочь Краснощекая наварила целый таз.
И заходит в горницу Сралов, вернувшись из кабака, и говорит он Пудовой слова:
--Баба, следи за моим отпрыском, тот, что ест сало. За остальными пусть твоя девка присмотрит.
И Пудовая жена Жофруа понимает о чем речь идет, ибо отпрыск Сралова - Салов, похоть свою удовлетворяя, кончал на дорогие бархатные шторы из Цэцэрлэга. Цель Пудовой жены в том состояла, чтобы Сралову отпрыску сало давать, если он съест его. Но вы сами понимаете, что если он уже съел его, то сала ему никак не дать. Поэтому, Пудовая у него сама берет, и, пережевывая кусочки небольшие, скармливала ему только самое мягкое, а щетинистую корку под подол прятала, с целью дома ее поджарить и съесть вместе с мужем своим Жофруа, часто с голоду пухнущего.
Как только ушел Сралов, его старшие толстые отпрыски принялись насиловать в рот дочку Пудовой Краснощекую. Отбиваясь и захлебываясь, она все же продолжала чистить лук в проржавелое до дыр металлическое ведерко, ибо понимала, что будет жестоко порота за то, что оставила столь необходимую работу.
Жена Жофруа Пудовая решила младшему отроку, Салову, ноги связать, дабы он не двигался и не похабил дорогую утварь. Приготовив веревку потолще, она обмотала ноги его. Но так как толсты были эти ноги, веревка мыльная съехала прямо на заплывшую шею. Краснощекая, только что зачавшая хлебороба Бунина, конец этой веревки через жердь перекинула, а в конце сего шнура, толстые сыновья Сралова запутавшись, упали в подполье, тем самым вздернув меньшого брата своего аж к самому глиняному потолку. Так и остался он там висеть до прихода отца своего, который в данный момент грехи свои замаливал в треснутой колокольне на краю деревни. Старшие же братья Салова, -бедняги, ноги, руки переломав, посворачивая себе шеи, суставы, пальцы, переломав все ребра, позвоночник, раздробив черепа и лодыжки, лежали на дне подполья и захлебывались медом, вытекшим из разбитых банок. К тому же, непонятно каким образом, младшенький все же успел кончить в дорогие шторы из Цэцэрлэга, поэтому Пудовой пришлось вызвать рвоту и замарать противное пятно, чтобы в глаза не бросалось. Но, к несчастью, с приходом кулака Сралова, это пятно бросилось ему в глаза. И вот уже сто с лишним лет живет в этой деревне слепец, играющий на гуслях старые романсы для туристов. Велико было горе несчастного кулака, когда узрел отпрыска любимого Салова удавленного, но еще большее было его огорчение, когда узрел остальных своих сыновей, мертвых, на дне подполья. Но вернемся же к сказу.
Пока Краснощекая, дочь Жофруа, и жена его Пудовая, домой по околицам шли, сам герой мучался болями адскими в носу, где перегородка носовая по причинам неизвестным к чертям разрушаться изволила. Уши его лежали в кармане льняных обмоток вместе с облезшими волосами час назад, бровями, облезшими полчаса назад и ресницами (четверть часа).Скоро и нос его стал крошиться внутри и с треском отвалился, закатившись под завалинку. Стал тогда Жофруа его соломинкой доставать, но тут хрустнула нога его левая, и по колено отломилась, отпала и задрыгалась как у покалеченного кузнечика. Провозившись с носом и отпавшей ногой, Жофруа не заметил, как дочь его и жена с работы пришли. Пришлось скрыться ему в хлеву, где смог спокойно разложить в соломе все свое богатство: два уха, нос и левую ногу до колена. Сидел он перед этим добром с открытым ртом, из десен которого один за другим выпадали зубы, падая на расстеленный, замусоленный платочек.
--Что ж это? -спросила свою мать удивленная дочь ее Краснощекая, с порога поднимающая мошонку отца своего.
--Верно это кошелек, -задумчиво произнесла мать ее Пудовая. Погрузив пальцы в сей предмет, и изъяв от туда какие-то мягкие фасолинки, она сказала:
--Верно это сосед наш забыл фасоль...
Уже темно было, поэтому Краснощекая спать залезла на печку, прихватив с собою зачем-то длинную кочерыжку, пахнущую дохлыми рыбами. Жена Жофруа, Пудовая, положив мошонку на ушата с водой, раздевшись до ног, легла спать на сено. Рукой по сторонам пошарив, она не нашла мужа своего, но нашла что-то длинное, влажное и мягкое. Сжав находку в кулаке, женщина сразу же сладко заснула. И снился кошмар, в котором Жофруа, муж ее, охотился за ней в весьма странном виде, ибо голова его была в виде мошонки, а хрена волосатого вовсе не было.
В это время Жофруа стал терять пальцы на ногах, последние отслаивались от туловища на уровне таза. Язык его вывалился из открытого рта вместе с вывернутыми наружу пищеводом, желудком и кишками. Зудящимися руками, Жофруа принялся вытягивать кишки из своего рта, и вытянул таки их вместе с прямой кишкой и анальным отверстием, которое успешно экскретировало.
К тому же, до ушей, носа, ноги и прочих частей, добралась свинья, которая охотно принялась пожирать их одну за другой. От испуга, Жофруа так широко открыл рот, что челюсть его сначала отвисла, а затем отпала, а глаза так сильно вылезли из глазниц, что повисли на тоненьких нервах вдоль щек. Смутно соображая, что он нужен своей жене для зачатия еще одного ребенка, Жофруа принялся думать как бы принять доступный для этого вид.
Еще действующими руками с отслаивающимися фалангами пальцев, он поднял острую косу и убил ею свинью, пожирающую желудок, начиненный картофельным пюре и борщом с самого утра. Отрезав ножом ноги свиньи, он приложил их к обрубкам своих ног. Части тут же срослись и затянулись все ранки. Через минуту Жофруа стал активно двигаться в хлеву на коротких свиных ножках с копытцами. Вывалившиеся наружу глаза он положил в ушные впадины, где все тут же заросло, - и в печальных зрачках Жофруа, слегка затянувшихся бельмообразными образованиями, зародился тусклый блеск. Убив старую лошадь гигантским топором и обрубив ей задние ноги, Жофруа стал ждать когда наконец отвалятся его собственные ноги, державшиеся уже только за счет размягчающейся кости. Он даже сам помогал процессу отслоения своими свиными копытцами, но долго этого делать не пришлось, поэтому на образовавшиеся обрубки Жофруа ловко приживил лошадиные ноги, что позволило ему совсем резво и активно передвигаться в пространстве. Он даже получил возможность ловко кувыркаться через спину, дробя свой и так крошащийся позвоночник...
Жена Жофруа Пудовая в это время вышла во двор помочиться и поискать мужа своего пропавшего. Звала его долго, но так ничего и не смогла дозваться. Вглядывалась она в темноту, но ничего не увидела, кроме какого-то волнообразного движения пред калиткой. То были кишки Жофруа, ползущие в лес. Эти кишки до сих пор пугают местных девушек из деревни. Они живут под трухлявыми бревнами, а чаще в валежинах, и питаются в основном медведями, заползая и душа их в берлогах...
...Принюхался в темноте Жофруа к запахам ночи своим новоприобретенным свиным пятаком, и с разбегу рогами прошиб он дыру в сарае и выбежал прямо в объятия жены своей Пудовой. Упала она в грязь, ноги раздвинув, куда Жоффруа ввести смог свой конский фаллос по самую рукоять.
В обмороке глубоком лежала Пудовая не сопротивляясь, а как очнулась, то смутно увидела лицо какого-то существа напротив своего лица, дыхание его смрадное ощущая. И будто сквозь сон, еле помня себя, закричала она благим матом дочери своей единственной:
--Беги дочь во что есть мочи!
Услышала мать свою дочь, вскочила с печки и побежала. Сбросила с себя все со страху, словно ошпаренная вылетела из дома и понеслась по деревне, а дом за ее спиной вспыхнул и загорел адским пламенем.
--Беги дочь! Беги и спасайся! -кричала ее мать во что есть сил, не щадя глотку свою, языком демоновым разрываемую.
И побежала дочь ее Краснощекая к пахарям, в село старцев, где мудрые и седые старики да старухи бытие свое вели.
С ними она и осталась жить. Родила пахаря Бунина, который тут же и пошел пахать в поле после родов, ибо родился малый в фуфайке.
А случай, что произошел с девицей Краснощекой, в селе том запомнили и легендой обошла она всю волость. И по сей день ходит.
Вот только поговаривают, что часто дикое ржание из леса раздается, то бедный Жофруа муку обрел.
А кишки на прошлой неделе задушили пахаря Бунина, силой своей известного всем. Лошадей он мог согнуть в плуг, коров же в соху.
С тех пор стали охоту на эти кишки вести, и подстрелили таки их охотники в старой сопке на пепелище, где раньше дом Жофруа стоял. Самого же его не видят и не видели, но слышат каждую ночь его грустную, полную боли песню...
17.04.95
Бархатный сезон
В теплые осенние денечки купил как-то отец Баклажановберг три билета на концентрационный лагерь-курорт "Чистые Яйца" для своей семьи: старой жене Сайре с гипертрофией головного мозга и для сынишки Похаба, чья неотрезанная пуповина вечно в пыли и нагноениях, болтается между искривленных ног. Сам Баклажановберг сирота, слепой с рождения, но зато ведущий телепередач для мясников, страдает завороком кишков и от избытка горячих клизм его часто поносит войлоком.
Долгое время семейство не отдыхало на природе, - и вот наступил долгожданный момент. Ведь курорт "Чистые Яйца" есть молодое, но очень посещаемое место для любителей здорового образа жизни, ведь там избыток веса теряется при усиленном занятии спортом, а годы жизни продлеваются при интенсивных терапиях и от различных процедур.
Служебный автобус без окон и дверей подъехал к подъезду поздней ночью, когда семья отошла ко сну и судорожно хрипела, просматривая картинки снов. Открылся люк, и из автобуса выбрался служащий курорта в спецробе и противогазе. За его горбатой спиной болтался тяжелый баллон с каким то газом. Взломав топором хрупкую дверь квартиры, он открыл клапаны, - и беловатый туман окутал фигуры сонных квартирантов.
- Пора на курорт! - молвил служащий, сгребая тела парализованных в охапку и оплетая их колючей проволокой.
Перед тяжелым люком автобуса ношу поджидали некробаты, служители культа яиц курорта "Чистые Яйца". Поместив счастливцев в специальную камеру дезинфекции, некробаты поместились в кузове, и автобус тронулся с места.
Очнувшись от ужасного смрада и запаха горелой кожи, Баклажановберг обнаружил помимо своей семьи еще несколько людей. Все они, увы, были окровавлены, у некоторых (детей) были обрублены конечности. Особенно Баклажановбергу приглянулась маленькая девочка с опухшим горлом. Приглянувшись, он увидел, что в горло ее каким-то образом проник глобус.
- Каким образом? - спросил он ее шелудивую мать.
- Девочка была лентяйкой, - говорила она, - в школе училась на один и два. Учитель сделал ей строгий выговор, а дворник в горло вогнал глобус. Старый глобус, никому ненужный...
В темном углу сидел старый надзиратель. По бокам его расположились угрюмые няни, несколько штук. Они поминутно ворчали и сипели, развлекая ребятишек. Говорили:
- Скоро мы приедем в дом, там устроим вам Содом. Чтобы вам здоровым быть, нужно тмином вас поить. Дабы были вы атлеты - жрите тухлые котлеты. Дышится там вольно, процедуры - больны. Как закончится леченье - в крематорий на копченье...
Старый дедушка, инвалид войны, на коляске, сказал няням:
- Гевматизем лечить еду. Г`язи целебные п`инимать. Деньжат накопил, часть - внучок дал, вот на то и еду.
Отвечали няни деду:
- Стариков мы очень любим, утюгом горячим губим. Если боли не пройдут - позвоночник уберут. Если будет вам больнее - ставим клизмы горячее.
Не выдержал Баклажановберг такого, загорячился:
- Кабы не вылечите атрофии жены моей и если не подчистите эпидермис сына моего и мне зрение не вернете - не ждать тогда вам пощады. У меня имеются связи. Все радисты окрестностей знают меня, каждая собака. Не дай бог, вы не попомните слова мои! У меня большая практика на этот счет.
Засмеялись няни, сверкнув в темноте золотыми зубами, хотели что-то сказать, но автобус притормозил. Приехали.
Было раннее утро. Среди кладбища, где запах полыни и сероводорода, среди ям с отбросами - величественное здание курорта "Чистые Яйца", выкрашенное в черный цвет.
Весь обслуживающий персонал, одетый в грубые рогожи, пребывал у парадной двери, затейливо украшенной корягами.
Улыбающийся директор пансионата Зубов показывал всем отсутствие зубов. А его секретарша, со счетами в руках, смотрела в небо помутившимся оком.
У автобуса открылись шлюзы, и при помощи масла, люди были вытеснены наружу. Сын Баклажановберга, Похаб, почему то вдруг вздумал засунуть грязный палец в свою прямую кишку, но догадливая мамаша звонко шлепнула ему по руке, угрожая.
Оказывается, автобус был не один. Их было семь. Курортников же очень много, - засаленные, кто с чемоданами, кто с ночными горшками, стояли они неплотной толпой, радовались, наслаждаясь свежим воздухом, плевались. Некоторые, поглядывая на свои недуги и увечья, радовались скорому избавлению от мук, сморкались. Все они были жидами, некоторые казались евреями, а некоторые - масонами.
Среди всей этой пестрой толпы Сайра узнала подругу свою, жидомасонку Гольдуринову. Это была очень красивая молодая девушка, с гибким станом, с прекрасными локонами и темными глазами, с приличным бюстом и с длинным носом. Все бы было просто замечательно, кабы на последнем, то бишь на носу, не было б огромной до безобразия волосатой бородавки. Но таковая была. И ее то Гольдуринова приехала сводить, а также просто так отдохнуть с мужем своим, раввином Гольдуретровым.
- Встаньте, уважаемые гости, а ныне курортники, в ряд! - промолвил вдруг директор пансионата, выпучив глаза на толпу, судорожно сглатывая комок слизи.
Все слушались, и, весело перемигиваясь, встали в длинную шеренгу. Секретарша, задумчиво поглядев на своего начальника, стряхнула сажу со своей повязки со свастикой, и чихнула. Масса серых врачей поддалась вперед, принюхиваясь.
Пахло чесноком.
- Уважаемые посетители, - начал директор, - сегодня - замечательный день. Ровно через три дня вы покинете нас абсолютно здоровыми, а свои недуги и всю свою немощь оставите здесь. Открытие очередного бархатного сезона ознаменует наш праздничный туш.
Директор махнул в сторону сарая. И тут же из него повара вынесли тушу какого-то исполина, свежего, с содранной кожей. Музыканты играли Мендельсона.
- Этот слон, - продолжал директор, - ознаменует этот прекрасный день. Его будем есть мы. А погадки, костяную труху, ворс и потроха будете кушать вы, дабы избавиться от болезней. Строгая диета - прежде всего!
Потом всех разместили в номерах. Семье Баклажановберга досталась уютная каморка с очень оригинальным оформление "под болото". На полу были искусственно посажены кочки, а в потолке были крохотные отверстия для москитов.
Не успели еще расположиться, как пришли дюжие санитары с клизмами. Сыну Похабу промыли желудок уксусом, а Сайре удалили гланды. И только Баклажановбергу вдули через ноздри стеклянную пыль в легкие для приятных ощущений при процессе дыхания.
Через час, когда на открытых ранах запеклась кровь, принесли еду. Баклажановбергу предложили свиное рыло, его жене -свиные уши, а Похабу - три пощечины.
- Голодание! - повторяла медсестра, ритмично шлепая мальчишку по щекам.
- Собаке - собачья смерть! - повторяла она.
К полудню протрубили тревогу, и всех отдыхающих погнали к местным достопримечательностям.
Сайра увидела свою красивую подругу Гольдуринову.
- Видишь?...- жаловалась та, показывая на нос.
И Сайра увидела еще пару бородавок помимо одной еще более волосатых и бурых. Говорила:
- Врач сказал, что это поначалу, а потом - все пройдет и останется лишь небольшая сыпь...
Ее муж, раввин Гольдуретров, ковылял рядом на кровоточащих обрубках. Пожаловавшись на легкие боли в коленях, доктора произвели ампутацию, уверив больного жида в началах гангрены.
- Мы убьем двух зайцев, - говорили они, - даже если в случае, что у вас нет гангрены, к старости вы ощутите паралич конечностей. Это у всех бывает. особенно жидов. Вы же - счастливое исключение. К тому же - ваши обрубки будут чувствительны к переменам погоды.
Достопримечательностью оказалась заброшенная свиноферма. Показали труп свиноматки. Ребятишки кинулись играть с потрохами, но зоркие экскурсоводы отбивали охоту тем, что поливали на беспокойные головы детей горящую смолу. Благо Сайра удержала Похаба за пуповину, но его участь была хуже - зубной техник Альвеоляров принудительно вырезал во рту ребенка волчье небо.
Группа пенсионеров проковыляла вслед за экскурсоводом в отстойник. Но старые люди отчасти неловки, а посему часть их увязла в компосте по шею. Тужась спасти души, экскурсовод лишь тыкал в их головы указкой, боясь сам оказаться в вонючей трясине.
После экскурсии, всех, кто остался в живых и не покалечился, отправили в баню. Те же, кто покалечился, ретировали в Кремационную Избушку. Вот почему круглый год в пансионате горячее отопление и вкусное желе.
В бане не повезло Похабу опять. Какие-то толстые извращенцы изловили ребятенка, побили о его голову хрустальные вазы и затащили в предбанник. Сальный тип в розовых трусах и с арбузным животом изнасиловал ребятенка в пуп, а на глаза мальчишки какая-то рыжеволосая старуха выпустила клейкую зловонную жижу из своей вульвы.
- Щипит! - кричал Похаб.
И добрый хирург раскаленными щипцами откусывает его разбухшие соски...
Изувеченного, обнаружили родители Похаба в плевательнице, закутали его в марлю и отнесли в медпункт.
- Что вам угодно ? - спрашивала их медицинская сестра.
- Заживить раны и санитаризовать их... - шептала бледная мать.
И сестра облепила Похаба пиявками, вызвала у него рвоту путем внедрения внутрь ваты и санитаризовала раны куриным пометом.
Вздумав было уйти, Баклажановбергов задержали и в срочном порядке произвели диссекцию, лоботомию и оскопление.
Утомившихся и совсем разбитых недугами, их к ночи доставили в номер, положили на кровати и залили битумом, оставив на поверхности лишь дыхательные канальца. В них же норовили поместится жирные тараканы, которые составляют курортникам веселую компанию и приучают их к общению с природой.
На утро, когда мужики сняли ломами битум, в номер к Баклажановбергам допустили Гольдуринову и Гольдуретрова. Вся голова первой была покрыта бородавками, а у ее бесконечного мужа кроме конечностей отсутствовали также органы чувств.
- Теперь он нем, слеп и глух, - говорила Гольдуринова, отодвигая языком нависающие и выпирающие отовсюду опухоли, -он как дитя, - восторгалась, ощупывая свои формы.
- Всем на процедуры! - говорил в громкоговоритель директор на утренней линейке.
А его безропотная секретарша лишь задумчиво выщелкивала вшей из своих бровей.
И все шли на процедуры. Инвалиды шли на водные процедуры, а точнее на подводные, и даже не на водные, а на водородные и сероводородные. Женщины, обремененные положением, шли на воздушные процедуры. Их поднимали на длинные шесты на веревках, перерезали их, наблюдая полет. Во время полета происходит тренировка опорожнительных систем, даже роды. Но, как это и не примечательно, все они погибают, падая вниз. А если и нет, то обречены на консервацию в формалине.
Детей, особенно дошкольников, очень любили водить на гидравлический массаж. Гидравлическая машина могла производить чудеса с нежными детскими телами и вылечивала их абсолютно от всех болезней, даже от такой, которой название - жизнь.
Медицинские няни говорили детям:
- Веселее чтобы жить, нужно клизмы полюбить. Если ваша жизнь проста - значит в вас живет глиста. Чтоб ее нам удалить- нужно всех говном кормить!
И приходилось-таки всем жидам-евреям кушать говно, а не то - неровен час прощания с желудочно-кишечным трактом. Большой злой дяденька при помощи крючка через попу вытянет кишочки, а затем рассмеется. Как не смеяться угрюмому дяденьке, если вся жизнь его так сера и нет в ней никакого разнообразия!
Баклажановберг вместе с женой своей Сайрой, пошел на грязевые ванны. И уже позже, на обеде, прежде чем проглотить кусочек острицы, им приходилось опорожнять пищевод, забитый глиной и через нос выдувать ил с шевелящимися там аннелидами.
На обеде Сайра встретила подругу свою Гольдуринову с мужем Гольдуретровым. Гольдуринова была покрыта с головы до пят огромными бородавками, а посему ходила голой, ибо никакое бикини не налезет на столь диспропорциональное тело.
- Увы, - причитала она, - увы! Это - побочное действие моего лечения, как и предупреждали врачи. Скоро все это пройдет, а останется лишь легкая сыпь.
Муж ее, Гольдуретров, был в этот раз уже с содранной кожей и с оголенным пульсирующим мозгом.
- Зато он такой чувствительный, - говорила Гольдуринова, возбуждая мозг мужа бородавкой на своем мизинце.
И Гольдуретров ритмично приоткрывал рот в такт поглаживаний и издавал приятные клокотания где-то в глубине гортани.
После обеда к счастливой еврейской семейке подвели сына в протезах. И развеселившись, доброе семейство отправилось к речке искупаться, у водопада. Немногие остаются в живых, но если и остаются, то вконец изувеченными.
Вот и на этот раз, одевшись в купальник, Сайра полезла в водоворот, куда ее тут же засосало, пару раз стукнувшись головою об сучковатое бревно и пролетев несколько метров по водопаду, упала лицом на валуна, испортив свою прическу.
Благо в санатории есть парикмахерская. Сняв кожу вместе с волосами с черепа, парикмахерша, попивая из тонкого бокала "Херес", натянула на голую голову Сайры каракуль. Подзадоривала:
- Вам идет этот цвет. Он вам к лицу!
Восторгу Баклажановберга не было конца, когда он узрел свою возлюбленную. И этот конец наступил лишь тогда, когда его самого потные медсестры не поволокли за ноги к невропатологу. Ударяясь головой о ступеньки, он весело прозаически смеялся, а вслед ковылял Похаб на костылях, успевая при этом ртом ловить пролетающих мимо мух.
В темном Зале Невропатологии сидел черный Невропатолог на высоком троне. При виде бледного жида, он судорожно рассмеялся, схватил его за грудки и усадил рядом.
- Обрати внимание! - приказывал врач, заставляя смотреть на маятник.
- Чувствуешь? - интересовался он. прокалывая Баклажановбергу ногу.
- Нет... - отвечал тот.
- Ампутация!! - зловеще произносил хор комиссии где-то в темноте.
- Далее смотри! - приказывал Невропатолог смотреть на маятник,- Чувствуешь?! - говорил он, прокалывая руку.
- Нет...
- Ампутация!!! - гремел таинственный хор.
После этого Баклажановбергу ампутировали руку и ногу, а также еще нос, хотя он и чувствовал боль.
Врач говорил на этот счет:
- Ты не должен был чувствовать боли. Возьми рецепт на смирительную рубашку! Электрошок три раза в день в течении всей оставшейся жизни. Повторная лоботомия плюс изъятие позвоночного столба! А также во избежание инфекции вам следует удалить яички! У вас есть ребенок?! - спросил уже в конце Невропатолог, поглядывая на Похаба, прикованного к стулу в углу.
- Есть...- промолвил папаша, указывая.
- Ваш плод нежизнеспособен! Сестра!
И сестра, что стояла рядом с Похабом, продемонстрировала всем протезы мальчонки, его пуповину и продавленные части лица.
- Необходима редукция многих частей тела, чтобы этот мальчик жил, - промолвил врач, - Чтобы он смог дышать воздухом без забот и хлопот, да еще принципиально новым путем, необходимо переделать его дыхательный аппарат. Ты хочешь, мальчик с большим носом?
- Хочу...
- Чтобы это бедное дитя могло без особых усилий говорить, необходима трансформация материи полости рта. Ты хочешь, мальчик, хорошо говорить?
Похаб кивнул.
- Дабы суставы шеи ребенка и прочие члены имели гибкость и эластичность хряща, необходимо вскрытие и изъятие позвоночника. Ты хочешь, дитя, научиться прямохождению?
Похаб моргнул.
- Чтобы зрительный нерв более эффективно перерабатывал информацию, - продолжал врач, - необходимо распутать сложнейший нервный узел и проткнуть нервный центр точно посередине острейшей иголкой. Только в том случае мальчик сможет увидеть все в черно-белом! Ты хочешь, Похаб, увидеть кино?
Но мальчик ответил:
- Мне бы хотелось мультики...
- Сестра! Покажите ему мультики!!
И под всеобщий хохот, сестра поволокла мальчонку в анатомический театр, где вскрывали его матушку...
...Когда наступила поздняя ночь, никто из семьи Баклажановбергов не заметил этого. И если раньше, когда они ложились спать, ото всюду из-за стен раздавались крики и визги, то теперь были лишь приглушенные стоны и смех обслуживающего персонала.
Всю ночь крутили какую-то пластинку, заевшую на одном месте. Это была детская песенка, любимая песенка Похаба, но, -увы!- он ее не слышал. Слуховой аппарат мальчика был посчитан за атавизм, а посему был редуцирован за ненадобностью. Взамен организм его снабдили хемо рецепторами, разместив их на щеках и веках, где можно было. Похаб лежал и чувствовал гармонию новых ощущений. Только теперь он понял настоящий язык пота и его песнь.
Сайра возлежала распластанная на металлическом столе с канавками по краям для крови. Она не стонала, ибо нечем было стонать. Ничего не слышала и не видела, ибо нечем было ощущать звуки и видения. Она не ощущала, но была жива и сердце ее еще билось.
И это биение очень отчетливо слышал Баклажановберг. Он долго зачаровано следил за ритмом, пока он не прервался, превратившись в безмолвие.
И тогда посреди ночи был крик....
....А следующий день оказался последним днем для курортников концентрационного пансионата "Чистые Яйца". Для всех клиентов был бал: кого вешали, кому отрезали оставшиеся члены, кого просто сжигали в Кремационной Избушке.
И среди гор трупов перекатывался клубок из насаженных друг на друга бородавок и опухолей. То была Гольдуринова, до сих пор надеющаяся на то, что к концу дня она полностью сведет все безобразия с лица долой, а останется лишь легкая сыпь. Последнюю, как правило, могут спутать разве что с розовыми румянами...
17 09 96
ТОРМОЗНОЙ ФОТИЙ
Проснувшись ранним утром, а просыпался он обычно с утра, после того, как темнота ночи разжижается, поднялся Фотий с постели.
Постель его мягка, корпус ее деревянен, коричневого цвета. Простыни у нее белы и пахнут чистотой дела. Таким образом ему было очень неприятно покидать столь теплое место, где, провалявшись в состоянии дремы часов пять, телом нагрел и одеяло и подушку, основательно смяв ее.
Разбудил его звонок будильника. А он был громкий этот звонок, поэтому сквозь сон Фотий воспринял его положительно. Пол был холодный, досчатый, лакированный. Ступать босой ногой, а спал он без носков, было очень прохладно, что усугубило его сонное состояние. И стало неприятно думать о грядущем. Хотя, по утрам, эти думы до того призрачны, а плоды их эфирны, что этим холодом пола можно пренебречь как фактором незначительным. Еда была вкусна, не то чтобы очень, но вкус её узнан был после принятия всех радушных благ туалета: и белую гладь унитаза и доброжелательность блестящей раковины, в которую Фотий, увы, по оплошности уронил зубную щетку, после того, как вытерев полотенцем шею, нечаянно сдвинул её с места.
После опустошения полостных резервуаров тела в нижней его части и чистки зубов, он, посмотрев прежде в дальний угол ванной комнаты, вышел из неё. Потрогав рукой влажность тапка, валяющегося у табуретки с хохломской росписью, он вошел на свою кухню, где уже было достаточно светло. Заметив эту деталь, Фотий, отодвинув с места (то есть с точки опоры) стул, на который с удовольствием сел, скрипнув его соединениями шпателя. В последние доли секунд своего падения на стул, он понял одну важную вещь, сущность которой заключалась в том, что в тарелке, положенной заранее перед его носом, то есть на столе, ничего не оказалось. Он был вынужден туда положить тщательным образом кусок какой-нибудь пищи белкового происхождения, прибегнув помощи которой смог бы активно двигаться ближайшее время. Для этой цели Фотий обнаружил варенное еще вчера яйцо. Поэтому, встав со стула, он сделал шага два до холодильника, кой был в углу, и достал из него яйцо в отсеке, прежде приоткрыв дверцу.
Сырость яйца, а по ошибке своей он принял сырое яйцо, вызвала кратковременность изжоги, а последняя, -штука довольно таки неприятная. Поэтому ему пришлось отпить глоток сырой воды из граненного стакана, воду в которую налил еще тогда, когда вчера слушал радио-вести. Отпил глоток воды он следующим образом. Протянув левую руку с разжатыми пальцами на конце кисти, он, дотянувшись до округлостей стакана, обхватил его и, ощущая грани, поднес к губам. Приоткрыв рот, он отхлебнул чуток, чем и был удовлетворен. Поставив стакан на место, а он стоял рядом с маятником, он стал несомненно несколько легче, после удаления части содержимого, -и это ощущалось даже на вес.
И тут же Фотий вспомнил удивительную вещь, о которой забыл со вчерашнего вечера. Дело было в том, что в свою суму он забыл положить новый чехол для очков. А ведь Фотий близорук, и все его знали таковым и считали, что он ходит в очках, дужки которых крепятся за ушами. Вспомнив эту деталь, и окончив свою скромную трапезу (а она и на самом деле была скромна) он встал со стула и задвинул его под стоk. Дело в том, что он всегда, когда поднимает тяжесть тела со стула, после этого акта задвигает стул под стоk, или наоборот.
Преодолев короткое расстояние от кухни до комнаты, Фотий обнаружил и чехол, и очки, и свою суму, в которой так много всякой всячины. Одев очки и положив чехол от них в суму, упомянутую выше, он очень удивился той появившейся после этого сытости. И уже не борясь с этим чувством, он громко засмеялся, увидев свое отражение в зеркале.
А дело было в том, что в нем отражалась не только суть его естества, но и шкаф и ковер, лежащий на полу, на узорах которого он и стоял, босой и сытый. После этого происшествия, Фотий принялся одеваться. Холод на улице требовал от него этого, поэтому, прибегнув помощи своего гардероба, он одел и носки (на свои стопы),и брюки (на ноги их натянув и застегнув кожаным ремешком).Одел он также и рубашку. Одев её, он ощутил себя самым счастливым человеком на свете, ведь накрахмаленность её и чистота была дорога ему как вся жизнь и зеленые пуговицы, которые, ловко перебрав руками, застегнул.
Уверенность была не только в душе, где все клокотало и волновалось от этих великих грез, также восторг был на выражении его лица, продолжающего отражаться от глади зеркала. И даже шкаф, отражающийся там же, казалось, был горд за своего хозяина и ковер, на котором он стоял, был доволен тем, что Фотию счастливо. Далее он одел отличный драповый пиджак, в кармане которого лежали паспорт, шариковая ручка, блокнот с личными записями и платок, в который он с удовольствием высморкался. И он был поражен своей мыслью, которая зародилась в этот момент. Чувствуя волнение, захлестывающее душу, он понял суть вещей, созданных человеком для благ его же самого. Пусть это незначительный носовой платок, но какую радость он приносит человеку, который, нуждаясь в помощи, удовлетворяет её сам при помощи этого средства. Настроение его намного улучшилось, и он, не чувствуя усталости сна, взяв в руки суму, весело побежал в прихожую, в углу которой его ждали отличные боты на меху со шнуровкой.
Тщательно зашнуровав свои обутки, прежде одев их, он возликовал и понял, что теперь сможет наконец выйти наружу. Ключ, который тоже стоит упомянуть, лежал в кармане брюк, поэтому, выйдя наружу и воспользовавшись им, он закрыл дверь. И возникло чувство надежности после того, как закрытая дверь не отпиралась и даже не поддавалась под натиском громоздких плеч.
Так просыпается Фотий.
зима 1995
БОЛЕЗНЬ ХАВРОНИЯ УМОВА
Ни разу в жизни не болел такой болезнью Хавроний Умов, а ведь жена болела и дед. Но на то воля господня, вот почему он три раза ранее болел катаррой и подагрой, болезнями излечимыми и приятными. Простудой чах, лежал в теплой постели и жевал витамины. Радостно было болеть гриппом, кашляя в лицо склонившейся жены, подсовывающей градусник. Поносом болел, и не раз загрязнял чистый кафель вычищенного туалета. Такой же болезнью, как сейчас, Умов не разу не болел.
-Видела я сегодня превосходные гробы,-сказала вдруг жена его, Хавронья Дурова ,-и представила тебя в нем. Красота!
Но Умов молчал. Он чувствовал боль в ногах и коростах, и какая-то чудесная ломота в коленях и локтях отдавала в мозг все большими порциями коликов.
Жена его, женщина сытая и хмельная, уроженка Пекина,-славная женщина. Если бы вы видели ее груди, то наверняка захотели бы их потрогать, а если бы вы увидели ее лицо, то побоялись бы боли. Знаете страх, что таится в густой темноте за шкафом? Тот страх таится в глазах Хавроньи, в них же гуляет пьяный разгул и похоть.
-Я испытываю ощущение мурашек по телу,-сказала она, испытывая это ощущение и поглаживая живот мужа, покрытый трещинами.
С грохотом повернувшись на бок, Хавроний Умов заплакал, вспоминая молодость. Давно это было, так давно, что даже его самая старая фуфайка - пустяк, по сравнению с давностью ушедших событий. В далекой сибирской глубинке в ветхой лачуге жил дед Хаврония - Кратер Иванович, жил он тем, что бог пошлет. А посылал он ему мало. Жить было тошно и голодно, а потому все либо ели человечину, либо дохли с голодухи как мухи, кто пух, а кто просто помирал и загибался. Детей складывали в могилы десятками, из излишков варили супы либо кашу, ни на что не жалуясь. Дед был инвалид, имел жену, а также и дочь, от которой родился Хавроний. В детстве он лакомился старушечьим мясом, слушал их предсмертное кряхтение и дивился той воле, с которой они боролись за право жить в этом мире. Рос Хавроний бойко, а дед, молча пребывал вместе с ним и наказывал. Бил плетьми, розгами, всем чем попало бил, но никогда не бил колодою. Прятаясь в ней, Хавроша спрашивал сам себя, зачем, мол, меня бьет дедушка. Но со временем все невзгоды и лишние вопросы забывались, ушли сами собой, и жизнь текла как прежде. Видно только теперь Хавроний понял смысл боли.
-Жарко...-говорил он в поту, -Открой лишь форточку...
А жена слушала внимательно и приказы исполняла.
Далее ему вспомнилась мать. Рожденная от кочегарки, она была ласковой и нечистоплотной. Один раз, в воскресенье, подарила она Хавроше пряник, а в другой раз (в февраль) подарила ему маятник. Эти подарки Умов хранит до сих пор и к ним не притрагивается.
-Сгинь! Сгинь! -вдруг закричала безумная жена Дурова, кидаясь в темноте на шкаф.
Вздрогнув, Хавроний успокоился, различив за шкафом темный силуэт какого-то существа, он смахнул с лица пот и повернулся на другой бок.
"Неужели я брежу?" -думал Умов, а в окне уже брезжил рассвет...
1995 год
НАХЛЕБНИКИ
Произошла как-то необычная история с жителем нашего города неким Щупловым, который проживает в теплой квартирке в доме под снос.
Щуплов - удивительно робкий человек, порою робостью своей доходящий до абсурда. Людей он пугался, телевизор и радио не смотрел и не слушал, потому что боялся плохих новостей. А плохие новости его очень сильно расстраивали. Жил он у себя тихо дома, никуда не выходил, ни с кем не дружил и не разговаривал. Была как то жена у него, да померла от страха - то же из робкого десятка была.
Все его занятия заключались во сне, в щекотании собсвтенной подмышки, да в еде, которую добрые люди подкладывали ему на порог квартиры. Один раз даже младенца живого подложили. Его Щуплов скушал, но после, увидев в журнале картинку с изображением ребенка, он понял, что ребенка таки и съел, причем в жаренном виде. Бедняга очень сильно расстроился, похудел, ничего не кушая. Дни и ночи напролет проводил под диваном, не смыкал глаз, трясло его от страха и рвало. Озираясь по пыльным углам, он тяжело вздыхал и судорожно икал. Но вскоре, когда очень сильно захотелось кушать - болезнь эта улеглась сама собой, и, несколько довольный, проковылял бедный человек в туалет, чтобы нарвать для себя бумаги. В эту бумагу он завернул молодые человеческие косточки, и положил их на то место, где и обнаружил, то есть - на порог.
Щуплов не знал даже дату своего рождения, да и вообще не знал что это такое. Зато он запомнил как-то дату 1 января, что это, мол, новый год. Поэтому любимое занятие в этот день у него было приготовление огромных количеств пищи, накрывание огромного стола в гостиной и одинокое пиршество при звуках старой музыкальной шкатулки из пыльного сундука умершей женушки.
Вот и сегодня опять первое яваря - время встречи нового года, хотя смысла никакого в этом празднике Щуплов не видел. Но, раз люди справляют его, то приходиться также и ему справлять этот, по-видимому веселый, праздник.
Вся зима для Щуплова была большим январем - он не разбирался во временах года, и, кроме января, никаких месяцев больше не знал.
Первым делом он изготовил массу вкусных вещей на сковородке из продуктов, которые подложили к нему на коврик добрые и щедрые соседи. Правда, сосед-мальчишка иногда любил проказничать, и часто, например в колбасу, погружал швейные иглы, которые пребольно ранили беднягу в небо и язык.
Далее он накрывал стол в гостиной. Садился за стол сам, и ждал, когда станет наконец двенадцать часов. Потому что именно в это время наступает новый год. Часов в доме у Щуплова не было, да он и не ориентировался во времени, ибо стеснялся его спросить, да и стыдно ему смотреть на часы, потому что его волнует секундная стрелка, которая сбивает с толку и не дает сосредоточиться.
Двенадцать часов для Щуплова наступает тогда, когда темно и когда урчит в животе от голода - пора приниматься за потребление пищи. Под звуки старой музыкальной шкатулки из орехового дерева, ест все он очень медленно, не спеша, с большим, а иногда и не с не очень большим, но все-таки, с наслаждением.
И вдруг, когда все симптомы нового года начались, в дверь его квартиры вдруг кто-то постучал увесистым кулаком. Тощий Щуплов очень сильно испугался, расплакался и, капая на пол обильной слезой, подошел к входной двери, которая достаточно хрупкая и просто таки сотрясалась под напором грубого кулака извне.
- Кто там...за дверцей? - робко и дрожащим голоском пропищал Щуплов, поддерживая себя за сердце и трясясь от страха.
Ответа же не последовало. За дверью что-то недовольно пыхтело и сопело, скреблось а иногда так долбилось в дверь, что последняя ужасно сотрясалась.
- Кто там...за моей дверцей? - опять робко дрожащим голоском вопросил Щуплов, уже плача от страха.
- Отворяй!!! - кто-то очень грубо гаркнул в ответ очень сиплым и грубым басом.
От ужаса Щуплов встряхнул щупленькими ручонками, и, случайно сдвинул хрупкую щеколду сдерживающую дверь в сторону. Тут же дверь с шумом отворилась, с грохотом хлопнула об стену, и разлетелась в щепки.
И перед дрожащим беднягой оказалось трое здоровенных мужиков, лысых, с жирными обвисшими щеками, с толстыми маслянистыми губами, которыми все время шлепали и будто что-то жевали. От этих огромных толстяков разило калом и мочой, и за собой они оставляли на чистейшем полу грязные следы помета крупнорогатого скота.
Один, самый толстый толстяк, отодвинул Щуплова своей жирной рукой в сторону, после чего вся троица в развалку проследовала в гостиную. Ухая и пыхтя от гигантских усилий, жирные нечистоплотные твари, усаживались за накрытый всякими яствами стол, причем своими складками они беспорядочно опрокидывали на пол как посуду с едой, так и статуэтки богинь с комодов.
Не успел бедняга Щуплов опомниться, как увидел, что эти трое наглых толстяков с удивительной скоростью и жадностью принялись пожирать все со стола. В этих огромных как котлованах ртах исчезали за считанные секунды красиво оформленные салаты, элегантно украшенные зеленью. Но толстяки будто не интересовались эстетической стороной дела. Они вываливали из тарелок все на стол в одну общую кучу, перемешивали ее грязными потными руками, а потом, мимоходом обсасывая пальцы друг у друга, жадно пожирали и слизывали все до единой крошки.
В какие то пять минут ничего не осталось, но надо отдать должное - все тарелки и все вокруг было начисто и до блеска вылизано.
У Щуплова потемнело в глазах от такого несчастья, он думал, что с ним случится обморок, когда увидел, что обнаглевшие непрошеные гости принялись за поедание дорогой фарфоровой посуды. После всего этого, жирные люди встали из за стола, опрокинули его, и, рыгая, ушли из квартиры, очень медленно, величаво кивая в сторону хозяина, смачно хакркаясь и сморкаясь на пол.
Оторопевший Щуплов плакал от горя, и опустился в бессилии вниз, обхватив несчастную голову руками. Через пять минут в сломанном проеме двери показалась сальная рожа самого толстого из всех толстяков. Его заплывшие от жира свиные глазки весело блестели. Он судорожно отрыгнулся, просунул в проем двери толстую руку с жирными пальчиками, похлопал ею по плечу Щуплова. И сказал, как бы извиняясь:
- Ты, это, брат, не серчай! Не обижайся, браток, на нас. Было сытно... - и, отрыгнувшись на прощание, кивнув головой, он ушел.
А на полу остался сидеть опечаленный и плачущий Щуплов.
...С тех пор каждое первое января в двенадцать часов ночи приходили к нему три толстяка и все начиналось заново: они пожирали все кушанья и гадили на пол, после чего уходили, а самый жирный толстяк хлопал ладошкой Щуплова по плечу и извинялся.
Такие вот на свете живут люди. И будут они всегда и везде, потому что это - нахлебники. Оберегайте свои закрома от них, а не то будете слезы горючие лить и стенать, как лил и стенал вышеупомянутый бедняга Щуплов. Царствие ему небесное, ибо вчера под новый год он скончался от голода !
8.12.94/29.10.98
ВОЗВРАЩЕНИЕ НАХЛЕБНИКОВ
Когда Потов вышел на улицу, чтобы вытряхнуть из пыльной сумки ему ненужный войлок, уже совсем рассвело. Всю ночь напролет Потов разматывал грязные бечевки и плевался от избытка в воздухе пыли. В его почти пустом кармане есть только манометр и сломанная поперек линейка, которой пришлось отмерять огромное количество отрезков. У березового пня Потов нашел кем-то позабытую зубную щетку и неожиданно для себя очень сильно обрадовался этому, потому что в последнее время ему зубы приходилось чистить туалетной бумагой.
Через минуту Потов увидел свою бывшую жену, которая проезжала мимо на самокате, да так близко, что при желании до нее можно было коснуться рукой. Но этого Потов делать не стал, так как в руках его войлок, который он достал из своей старомодной сумки. Бывшая жена словно и не замечала своего бывшего супруга, продолжая свой душезахватывающий стремительный бег. "Эх,"- подумал Потов, и, наконец-таки, выбросил ворох войлока в железный ящик.
Он торопился, он очень сильно торопился, ведь дома его ждет работа, которую запускать нельзя. Еще раз взглянув на серое бестолковое небо, Потов решительным шагом направился к своему дому.
В сырой полутемной комнатке тихо. Только изредка посвистывает чайник на кухне, да скрипят надоедливые половицы. Это Потов нерешительно переступает с ноги на ногу перед дубовым лакированным столом, на котором лежит пластмассовая мыльница. Стараясь не промахнуться, соблюдая все правила предосторожности, Потов пытается положить в мыльницу кусочек гипса.
В течение часа он промывал в тазу старые солдатские пуговицы и ножницами сдирал с них ненужную ржавчину. Под одеялом своей кровати он хранил холщовую рубашку, к которой затем пришьет эти пуговицы. Оставив в тазу баночку с клеем, Потов быстрыми шагами пошел в сторону кухни, где над плитой просыхал полосатый матрац. В дальнем углу кухни заботливый хозяин принялся расковыривать отверстие в деревянной стене, где, как ему кажется сможет поместиться стеклянная шишечка от давно разбитого графина.
В самый разгар этой утомительной работы, в дверь Потова кто-то тихонько постучал. Хозяин, осторожно вытряхнув из банки в раковину тертый хрен, аккуратно, желая не опрокинуть стоящие кругом колбы, подошел к двери, и посмотрел в небольшой глазок. Наруже никого не было видно, хотя стук раздался опять. Не понимая в чем собственно говоря дело, Потов приоткрыл дверь и принюхался - пахло мускусом.
И тут же в какие-то считанные секунды сквозь щель в двери кто-то проскользнул и быстро кинулся внутрь квартиры. Потов ясно различал топот маленьких костлявых ног и звенящую дрожь фарфора на трюмо.
Перепугавшись от неожиданности, Потов упал в затяжной обморок, успев все же закрыть за собой дверь и положить в карман трико резиновую пробку для ванны.
Очнувшись, Потов сразу же услышал звук двигающихся кастрюль и звяканье поварешки, так же он учуял запах жаренного лука. Опираясь на лыжные палки, Потов осторожно стал продвигаться к источникам этих звуков, которые на секунду смолкли. Через минуту он уже был на кухне.
Здесь все было перевернуто с ног на голову. Содержимое холодильника было разложено на полу, вся стеклянная посуда - разбита и аккуратно сложена в раковину. На горящей газовой плите стоял большой котел, в котором варился ворох укропа. А на рядом стоящей сковородке жарилось шестнадцать головок лука. Недоумевая, Потов принялся искать виновника всех этих наглостей, но так никого и не нашел, кроме кучки рыжих волос на полу, которые очень сильно пахли мускусом. Ничего не понимая, Потов стоял минут десять посреди оскверненной кухни, держа в руках порванное сито.
Прислушиваясь к звукам, Потов услышал слабый звук урчанья в чьем-то животе за холодильником, и через некоторое время он с ужасом заметил как из-за него вышел голый и очень тощий человечек с рыжими волосами и выпученными рыбьими глазами. В своих костлявых руках он сжимал старые очки Потова, и, надавливая костяшками узловатых пальцев на стекло, с успехом выдавил их, которые тут же упали на пол - и разбились.
Потов был сильно шокирован всем этим, что не в силах был даже шелохнуться. Сито вывалилось из его обмякших рук и подкатилось к ногам этого сухонького существа. Оно же безучастно отрыгнулось, взяло погнутую серебряную вилку, и, подцепив со сковороды луковицу, направило ее в свой рот, где принялось интенсивно жевать. При этом красные маленькие глазки мерзкого дегенерата зажмуривались от явного избытка удовольствия.
После этого рыжий наглец очень быстро кинулся бежать, проскользнув между расставленных ног Потова. Он явно побежал в спальню. И никаких звуков более не раздавалось. Ошеломленный хозяин опустился на колени и в бессилии расплакался, перебирая руками осколки битой посуды. Он не мог терпеть такую наглость. В еще пожилых жилах вновь заиграла горячая кровь. Встряхнув головою и ловко встав на прочные ступни, Потов достал из-за печки ржавый топор для рубки мяса. Он отомстит этому рыжему ублюдку и выгонит его из своей законной квартиры!
Проникнув в спальню, Потов застыл в полном недоумении: на его огромной пуховой кроватке спал свернувшись калачиком этот хлипкий не прошенный гость, распространяющий вокруг себя запах мускуса. Рассвирепев, законный хозяин обрушил тяжелый топор прямо на голову этого существа. Но ничего особенного не произошло, не считая того, что человечек жалобно заплакал и с писклявыми словами "Ну и не надо!", встал с постели, взял под мышку тапочки Потова, и, отстранив самого его рукой, побрел к выходу. И Потов услышал как хлопнула дверь, а по ступенькам зазвенели звонкие каблучки. Ничего, кроме запаха мускуса от этого пришельца не осталось, разве что клочки рыжих волос и экскременты, валяющиеся повсюду в квартире. К тому же на сковороде сгорел весь лук, поэтому комнаты наполнились ужасным смрадным запахом гари.
Через некоторое время Потов услышал оглушающий грохот и звук разбивающегося окна за своей спиной. Этот звук сопровождался заутробным хохотом и сопением. Повернувшись, с побелевшим от ужаса лицом, Потов увидел, как через разбитую раму в квартиру к нему забираются огромные вонючие толстяки с розовыми толстыми складками под подбородками. На их обрюзгших лицах была печать довольствия от своих поступков. Их было трое. Последним оказался худенький рыжий карлик, в пышной шевелюре которого прыгали туда-сюда темные блохи.
Из обессиленных рук Потова выскользнул топор и перерубил пополам бюст неизвестной личности.
Распространяя вокруг себя смрад и давя под ногами мел и хрусталь, толстяки вплотную подошли к Потову. Один из них, самый толсты, положил ладошку на плечо хозяина и очень невнятно, словно что-то постоянно пережевывая, сказал следующие слова:
- Ты это брось... Видишь ли, - толстяк показал бледным пальцем в сторону карлика, - Ему жить с тобой отныне...
В знак согласия двое других толстяков отрыгнулись, а рыжий карлик, осмелев, побежал в туалет баловаться с унитазом.
После, этот верзила обняла бедного Потова своими оголенными трясущимися как холодец руками. Второй, подошед поближе - и поцеловал изумленного хозяина в затылок. Третий же, словно не хотя подложил в карман штанов Потова дохлую мышь, преждевременно тщательно раздавленную промеж пальцев.
Потом они вдруг оставили в покое Потова, а сами отправились на кухню, откуда скоро раздалось ужасающее чавканье.
Хозяин дома, убедив себя в том, что все происходящее с ним просто напросто сон, - побрел на свою кровать, где сладко заснул.
...Проснувшись, первое, что он встретил в реальности, так это запах, запах мускуса. И комок чего-то рыжего возле самой его головы. Повернувшись в сторону, Потов со страхом заметил, что рядом с ним спит рыжий карлик, который своей слюной изрядно замочил подушку. Поднявшись с кровати, Потов обнаружил, что совсем обнажен под одеялом, а кто раздел - не понимает!
Квартира была в полной разрухе. Все что было накоплено Потовым в течении полусотни лет - все коту под хвост. Вся мебель сломана и растерта в порошок, книги - порваны и изжеваны, стекло разбито, обои содраны, лампочки вывернуты.
Шатаясь на полусогнутых ногах, он вышел на кухню. Там за огромным столом, грубо сколоченным из остатков мебели, сидело три толстяка. Один из них, сидящий спиной к хозяину, преодолевая большие физические жировые препятствия своего тела, повернул голову по направлению к Потову, и сказал:
- Ты, это, браток, нас не бойся. Отныне мы всегда с тобой...
С этого момента Потов потерял себя в реальности снова, и на этот раз навсегда. Его мысли будто расплескались по сторонам, а разум стал представлять собою нечто типа хаотической сетки вымыслов и иллюзий. Теперь, если вы хотите на него посмотреть, то приезжайте к нам в больницу номер три. Там, в белой палате вы сможете увидеть как лысый пожилой человек в белой одежде ковыряет мнимую дырочку в стене, желая поместить туда мнимую шишечку от хрустального графина, тоже мнимого.
12.03.95
ПРИЯТЕЛИ
Сегодня, около 10-ти часов 35-ти минут утра близ санузла, собрались вместе два друга. Им - потребность общения. Одного из них зовут Прохор, а второго - Порох. Занимались друзья распродажей направо и налево семечек. Прохор продает их направо, а орох налево, но хотел присоединиться бы к первому. В конце каждого знойного лета, они, с мешками, от муки, да и от скуки, под видом того, что идут собирать коноплю, сами потрошили многочисленные подсолнухи.Еще три часа назад Прохор продал целую суму каленых семечек и получил круглую сумму, которая шаром округлилась в его кармане.А Порох,-хоть шаром покати.Дала ему мать на орожку яблоко, он даже и не поднял его,-обиделся,и пришел сюда,а так бы была тоже круглая сумма у него.Первым заговорил Прохор,потому что именно ему принадлежит шестнадцать банок из-под пива (у Пороха их всего три):
-Слушай,Порох,занялся бы ты горохом.Я вижу,что ты утомлен.Как твоя Тома? А так гороху насушишь,-и за милую душу,да даже за ту же Тому,если по тебе она до сих пор тужит.
-Я уже не томный,-говорит Порох,-я бросил Тому дома.Зачем она мне? От нее ничего не добьешься.Колотил ее до полусмерти,-ей хоть бы хны.Ей лишь бы хноя да ванну с хвоей.Мне бы ее гной,да где там! С нее только блохи,да и те плохи,-не прыгают.
-Ну ты не унывай,друг.Ведь это не блохи,а вши.Знаю я одну нюню-слюнтяйку,так у нее слюны, что слюды в Слюдянке, а блох ты и не сосчитаешь вовсе, так как она служанка. Прислуживает у слуги богатого швейцара, что живет за счет своего сыра. Я тебя с ним познакомлю. Только не показывай ему ногти, от ногтей у него изжога. Иной раз дам ему пощечину, так он ее мне обратно отдает. Зачем она ему? Вот и ношу их с собой...Хочешь, могу отдать парочку?
И тут же, не дожидаясь ответа, положил Прохор в карман Пороха одну небольшую ладошку, жгучую и неприятную. Порох отпрянул и сказал чистую правду:
-Друг, не желаю я пощечину, пощади и посуди сам: как мне заниматься горохом, если даже с просом он пользуется? Я же его не перевариваю,-запор просто случается. Ну а другим продавать, так это разве что направо, как и ты, а не налево, как я. Служанку же я не желаю,-я ее жалею. У них, у служанок, языки словно жала.
Прохор решил по доброте своей обнять Пороха, но тот увернулся, больно ущипнув товарища за лопатку, и, отскочив к углу санузла, сказал заутробным и мелодичным голосом азиата:
-Спасибо и на том. Купил я вчера один толстый том, -и сразу к Томе. Подарил ей не спеша. Она же мне желала родить, говорит: "Рожу я для тебя раджу, сына величиною с кулак. Вырастит из него кулачина с широкими скулами, -весь в тебя пойдет. А груди у него пойдут в мои,- сиамские мать и сын. "Я же отвечаю ей: "Но это же немыслимо! Как ты можешь!? Отдавай том обратно и кончаю на том." Кончив на том, она сама мне его отдала, говоря: "Я хочу быть роженицей, как моя старая соседка в дни молодости была!"
Порох заплакал и, обхватив голову руками, заметался и закричал от горя и беды. Прохор сообразил и сочувственно зарыдал и зарыгал, весь млея. Он, широко раздувая ноздри, загадочно потеревшись об стену, сказал:
-У меня тоже несчастье: в лице своем, под кожей щек, нашел я древнюю рукопись, писаную ногою, а в ней такие слова: "Своему потомку желаю подонков и чтобы в жизни его смерть была такой же легкой, как и у его далекого предка, обезнадеженно пропавшего без вести, канувшего на дно соленого моря в омулевой бочке". Вот и думаю теперь, семечки калить перестал, будто остепенился. Не понимаю и не поминаю, брат, как я еще толстею и радуюсь мигам жизни, когда предки мои такие предания передают...
И после таких слов, сопли так и потекли на передничек с изображением розового носа на подносе. Порох же тоже перестал плакать. Душным шарфом подтер он нюни своего друга и пол добела протер зеленой облезлой кисточкой из свиной щетины. Страх обуял сердце Прохора, на доли минут он очутился словно во мраке. Но это случайно локтем Порох свет выключил. Успокоившись, Прохор, неугомонно вытащил из кармана сто грамм, положил их на пол и раздавил тяжелым ботом, а вторым чоботом размазал вытекшую жидкость повсюду. Порох заметил:
-Завтра у меня будут похороны. Хороню Тому. Умерла она сегодня утром.
-Почему же ты мне раньше об этом не сказал?
А Порох, оправдываясь, ответил:
-Уж больно печальная это весточка. Мне самому ее только час назад принес сизый голубь из деревни.
Словно холодом обдало побледневшее лицо Прохора, но это не ветер был, а это Порох, который дул смрадным угаром прямо в открытый лик сотоварища, который молвил:
-Богатыри немы, а я бессердечен. И даже не могу посочувствовать тебе, поплакать. Могу дать тебе совет: купи себе жилет.
-Спасибо...-тихо ответил его друг, -я понимая тебя, обнимаю тебя. Не беда, покуда я ее не схоронил, -мне еще не чесаться. Квартирку мне оставила. Один-одинешенек теперь я и не с кем более трахаться и некому подарок подарить.
Прохора вдруг пробрал Понос ,который уже давно стоял за углом. Понос подносом прямо по носу Прохора стукнул. Пришлось Порозу заступаться. Он вытащил заступ из широкого рукава тужурки, и, размахивая им и голося, прогнал Понос к Восвояси, этой мерзкой девице, что в данный момент рубцевала и зализывала рану на своей икре. И это все было похоже то на игру, то на икру лосося, разбросанную повсюду - бесценным грузом при помощи пальцев были измазаны все окрестные стены и все было замызгано этой гадостью. Плакающий Прохор, говоря в общем, обгадился в свои штаны, и, выгребая ладошками со снятых трусов каловые массы, раскидывал в стороны и размазывал по стенам, капая всюду, утирая свой нос. Порох тоже ему помогал, громко ругаясь. Но тут же бросил это занятие, всплеснул руками, забрызгав лицо и потолок, удалился, семеня мелким шагом по коридору. Скоро и Прохор ушел, прежде натянув штаны на обычное место.
Вот такие есть два друга. Живут они весело и каждый день встречаются вместе у санузла в 10-ть часов 35-ть минут, беседуют друг с другом десять минут и расходятся, с целью прийти на следующий день.
Кефир
(Несколько больная по сути сказка)
Однажды со старым хрычом по прозвищу Ханыга произошел небывалый случай, который исправил его и изменил всю его жизнь, повернув вспять. А дело было в том, что старик ненавидел кефир. Как увидит его белизну и как пьют эту пакость, выворачивает Ханыгу наизнанку, тянет из желудка тошнотные соки и словно ком к горлу подходит.
И вот однажды решил дед пойти посмотреть где раки зимуют. Шел он на Кудыкину Гору. Там, за горою, был небольшой пруд, в котором раков хоть пруд пруди. А дело было как раз пред зимою, когда все разумные организмы ложатся в спячку или, в случае птиц, улетают в южные края. Описываемые же края - не южные, да и раки летать не в силах, а потому им ничего не оставалось делать, как зазимовать в пруду.
И вот идет Ханыга, песню напевает. А навстречу ему кабан.
- Здравствуй, кабан, - говорит кабану Ханыга, - Как живешь, чем жена твоя занимается ?
Кабан же на это прохрюкал:
- Жена моя кормит поросят. Живу в достатке. А ты, Ханыга, куда идешь ?
Отвечает старик:
- Иду я за Кудыкину Гору, там в пруду хочу узнать я где раки зимуют. Вот только кто-бы показал.
- Не могу я тебе помочь - печально хрюкнул боров, - Иду я в дальний хлев и не в силах помочь тебе, а показать где раки зимуют - не могу. Разве что Кузькина Мать сможет тебе помочь.
Обрадовался старик, вопросил:
- А где живет эта пресловутая мать ?
- Иди прямо, не поворачивай, - и очутишься.
Не договорил последние фразы кабан, растворился в тумане, словно его и не было. Удивился сему Ханыга, но быстро сообразил, и, опираясь на сучковатую клюку, побрел далее. На обочине проселка, обнаружил обнаженный пенек, сел на него, добыл из котомки бутыль водки, граненый стакан и соленые огурцы. И его скромное пиршество сопровождали утренние песни соловьев, что поют в терновниках.
А в это время мимо проходил подвыпивший и хромой Кузька, остановился перед пеньком, на котором восседает дед, говорит:
- Здравствуй, Ханыга! Позволь и мне присоединиться к твоему пиршеству. Позволь и не прогоняй. Я славлюсь в этих краях своей неназойливостью. Окажу тебе любую услугу, не будь я самим Кузькой.
Старик вытер с бороды семена огуречные и молвил:
- Ну что ж, так и быть. Но только скажи мне, как найти Кузькину Мать? Кабан-боров сказал мне, что она сможет показать где раки зимуют за Кудыкиной Горой.
Удивился Кузька, подразмыслив, - сказал:
- Кабан был прав. Это моя мать, Ханыга. Я укажу тебе ее жилище, соломою крытое. Вот только дай отведаю с тобой !
И отведал Кузька да Ханыга! Всю бутылку выпили, огурцы все съели, рассол же огуречный ежу отдали - с похмелья колючий еж, нуждается.
А после показал Кузька дом своей матери, соломою крытое. Кузькина же мать была справедливой женщиной, решила она показать Ханыге раков, их зимовье, с условием чтоб познал дед ее рака. И познакомился дед с ее раком в спальне, усатый рак, не разговорчивый.
После он познал и других раков, что в реке. Оказалось, что они вовсе не зимуют и даже не улетают на юг, ибо раки в наших северных водах не водятся.
Но это все не беда. Беда же в том, что Ханыга не любил кефир. И прав был кабан, шедший в дальний хлев. И прав был Кузька, подсобивший Ханыге. И права была Кузькина Мать, давшая познать Ханыге своего рака. И правы были раки, что у нас не водятся, но изрядно познаются.
Только в день рождества старый дед, не знавший вкуса кефира, опьянел до того, что не смог ничего понять, что происходит вокруг. Происходило же вот что. Кабан, сговорившись с Кузькой и его матерью подложили вместо новой бутылочной водки самый обыкновенный бутыль с кефиром внутри.
Наполнив белой жидкостью стакан, Ханыга, думая о хмельном, вкусил кефир. И тут же забылся. А после периода покоя, он с ужасом заметил, что вместо ладоней у него - клешни, а на лбу - две длинные рачьи антенны. Напился до того, не осознанно выпив столько этого молочного продукта, что за какой-то час превратился в самого обычного рака, только очень большого.
А злодеи тем временем, принесли море пива, а на печь поставили огромный котел с водой, в котором очутился Ханыга. Его сварили и съели, запивая вкусным пенным пивом.
Тут и сказочке конец !
ноябрь 1994
Ладно
Последний раз Калкин видел Пульхерию в бане. Она, элегантно одетая в меха, бросала в топку свежие телячьи кишки. Калкин часто любил ходить в баню, чтобы просто посмотреть на эту бабу. Он часто ловил себя на мысли, что мог бы удачно поразвлечься с ней. Ещё прошлый раз, когда последние кишки были сожжены, а у Пульхерии на шее висело прекрасное алмазное колье, Калкин поразился неземной красоте. Её белоснежные плечи касались ржавого бака, на который были натянуты зеленые трусики.
Видимо не раз Пульхерия красила щечки. Будь бы она побурее, то на лице б наверняка присутствовали морщины. А их нет. Значит и бурости тоже - вот хорошо то!
- Пульхерия! - говорил тогда Калкин - Я не молод как ты и не здоров! У меня кишка тонка и ум толстый. Но все же я имею сердце в груди своей, весело пою ветру. Часто пукать грешно, а в грязный рот положить нечего.
- Надейся на лучшее! - отвечала обычно Пульхерия, выплевывая папироску,- Бывает, что в жизни не везет, а иногда - о-о-о! Я молода и здорова, умна и красива, работа спора в руках моих и скора.
Её длинные красные ногти перебирали волоски ребенка, уснувшего в жестяном тазу, а личико строило гримасу, но до чего милую! И даже все зубы были на месте!
Калкин думал, часто он задыхался от ярости к самому себе, но ничего поделать не мог. Словно сердцем чуя беду, он на следующий день торопился опять к заветной баньке. И ветер дул в его спину.
Но каково же было удивление, когда Пульерии у печи не оказалось. Не оказалось также и бани на том месте, где она должна была быть.
- Где же? - только и выдавил он из себя.
- Улетела! - воскликнул старик-дворник, оказавшийся рядом.
- То есть как это так...улетела?!
- А так! Взяла - и улетела! - обиделся дворник, уточняя: Сегодня ровно в 8:35 утра! Как пришла Пульхерия, девка то, так вместе с баней в тот же миг, поднялась в небо - поминай как звали!
- Как так? - недоумевал Калкин.
- Да что ты заладил! Не понимаешь?
Калкин действительно ничего из того что говорил старик не понимал. В этом не было никакого смысла.
Дворник посмотрел на Калкина и рассмеялся.
- Что ты смеёшься ?! - негодует герой.
Но дворник промолчал только. Он вдруг сделался серьезным в лице своем, осторожно положил метлу на дорогу, перекрестился, и... резво взлетел в воздух, кувыркнулся через голову и тут же исчез. Исчезла также и метла.
- Ну и ладно! - махнул на все эти безобразия Калкин рукой, да пошёл домой варить носки.
9.10.97
Околпаченый
После долгих лет разлуки с женой своей, Панагеей, вернулся наконец домой Митрофан, после того как ушел в магазин за кефиром восемнадцать лет назад. Одет он был все в ту же трофейную фуфайку, а в руке держал авоську, в которой бутылка с белой жидкостью внутри. Тот же умный взгляд и шрам-рубец, пересекающий лоб.
Открыл дверь Митрофану его полуумный сын, Великий Отпрыск.
- Ой, извините! - сказал он, увидев отца.
- Ну ничего, пустяки - сказал Митрофан, а сам всматривается в Великого Отпрыска и не может признать, - Кто таков? - спрашивает.
- Я жилец тут. Живу вместе с мамой Панагеей и папой. Мне ровно восемнадцать лет. Когда я еще не был рожден мамой, но папой зачат был, моим настоящим, то ушел он как-то за кефиром в магазин, и не вернулся назад.
- Mir san auch so roh, awer gutmutlich, сын мой. Я - твой папа. - ответил Митрофан на слова сыновьи.
- Правда? - прослезился отпрыск, - тогда как меня зовут?
- Дионис!
И это было так. Дионису пришлось поверить на слово этому старому человеку.
Как обрадовалась Панагея, когда увидела с кем разговаривает сын. Она весело подпрыгнула до потолка, перевернулась через голову и дико захохотала и загикала: "Муж!!!" Но потом вдруг насупилась, нахмурилась и на вид даже несколько обиделась.
Митрофан снял с себя фуфайку, повесил ее на гвоздь, вбитый в стену, растопырил руки, в кои кинулась обниматься жена его, Панагея. Радостный Дионис был рядом и тоже плакал от радости. На его красном лице выступили капельки пота, а глаза налились кровью от сумасшедшего счастья. Митрофан был тоже рад всему тому, что случилось, но ему больше всего на свете хотелось кушать, так как он ровно 18 лет ничего не ел и не пил.
Панагея, посадив мужа на стул что перед столом, быстро нарезав хлеб ломтями и колбасу, налив чай, принялась готовить яичницу. Митрофан улыбался, глядя как зад его жены резво шевелится во время работы. А когда он посмотрел на своего сына, то почему-то даже икнул от избытка любовного ощущения. И даже где-то под ложечкой засосало - вот до чего эмоциональны ощущения!
...Прошло сорок лет.
Дионису стукнуло 58 лет. Давно умер отец его, Митрофан. Вот на столе стоит бутылка с кефиром - это память. Давно померла и мать - ничего на память не осталось от нее, вот только старая окаменевшая яичница. Та самая, которую Панагея жарила для Митрофана, когда он вдруг пришел в тот памятный воскресный вечер. Именно тогда и зарубил Дионис топором своих бедных родителей...
За решетчатым окном лил дождь. В сырой камере скучно, и поэтому старый хрыч Дионис решил повеситься. "А завтра, - подумал он, - завтра я вновь спою для всех ребятишек странную и сопливую песенку о том, как некий ежик и медвежонок считали по ночам звезды и пили чай."
август 1998
Леденцы
Как-то вечером, прогуливаясь вдоль пасеки, старый дед Мотыгин обнаружил в кустах можжевельника красивую девушку, возлегающую на разбитом корыте. Это была его внучка, но с первого раза Мотыгин не узнал столько лет знакомый протез на левой ноге и незаметную опухоль на глазу. Девушка была по-видимому пьяна, потому что она часто бранилась. Мотыгин же был дедом нерасторопным, он слегка смутился в тумане и через какую-то минуту уже не видел свою внучку, которую попервах не узнал.
В это время к пасеке подходил парень со скрипкой в руках, на которой он ежесекундно скрипел. Дед Мотыгин - любопытное создание, ему приятна мелодия паренька. И он принялся танцевать, давя под собою ни в чем неповинную девицу. Паренек, решив поинтересоваться у деда, спросил его не видал ли он красавицу, беременную и с протезом на левой ноге.
- Отлучилась девушка, - говорит старичок, сознавая свою виновность, - совсем отлучилась, остался лишь лук, который я и ем.
И парень увидел как дед стал поедать лук, погружая в мякоть свои железные зубы. А надо вам сказать, что дед Мотыгин очень любил поесть.
А в это время, беременная девушка, втоптанная дедовскими сапогами в глину, принялась стонать, в надежде быть услышанной. И стонала она примерно сто раз. И принялась она также пердеть, в надежде быть унюханной. Но унюхали ее лишь ежи, не побрезговавшие свить свое гнездо в ее глубоких ушах.
Паренек, по-видимому супруг ее, почему то вдруг упал на колени и принялся что-то усердно лизать на земле. Дед был напуган и изрядно покусан, поэтому он живо ринулся (а может даже и кинулся) бежать прочь от этого страшного места. Разрывая последние портянки о торфяные сучья и последние портки о деревянные лотки, Мотыгин увлек свою старость в землянку и засыпал вход влажной землей.
Тут, в его скромном жилище, еды было достаточно года на два. И в четырех стенах решил горемыка переждать самое страшное. А скажу я вам, что дед этот был очень терпелив. Однако самое страшное еще впереди...
Прошел месяц. Дед начал плесневеть. По хлебным коркам шныряли мокрицы, из которых он любил изготавливать сладкие лакрицы...
А как то летним днем на поляну, где была землянка деда, пришли туристы с далекого города. Развели костер и поджарили на огне сало - его было мало, поэтому приходилось жить впроголодь и добавлять в еду кал при помощи калориметров. Палатка туриста по имени Бро была расположена прямо на холмике, внутри которого таился дед и все что с ним связано. Поэтому неопытный Бро часто слышал по ночам глухие стоны из-под земли и смутные чавканья. То дед поедал топленный жир кротов.
Как-то Бро, с подругой своей Клушей, забрел на болото, что недалеко от пасеки. И в кустах репейника видит он чудесную скрипку, а внутри нее - леденцы. Обрадовались Бро и Клуша, побежали они вместе с находкой к стойбищу.
В тот вечер два десятка туристов сосали несколько часов эти упомянутые леденцы, сосали, а ссосать их все не смогли, ибо во рту они не тают, а липнут и забивают собою хоаны. Уже темно стало, костер погас, но туристам нет до него дела, - ибо они сосут эти злополучные леденцы, а рассосать их не могут. Лишь немного позже, к утру, Бро смог рассосать какой-то кусочек, но то оказалось лишь кусочком бараньего жира, случайно оказавшимся в его рту. Клуша сосала два леденца, а остальные туристы сосали по три леденца сразу, причем друг у друга. Только старик под землей ничего не сосал. Зато над землей все сосали. Даже Хворостов, бывший акробат на батате. не смог рассосать леденец, а всем было интересно. Спрашивали они с интересом друг у друга:
- Интересно, а что за начинка внутри этих сосаток ?
И первый заговорил Бро:
- Необходимо раскусить леденцы, и только в том случае мы все без исключения доберемся до питательной начинки.
И все стали разгрызать леденцы, но успеха никакого не было в том. Акробат Хворостов, знавший толк только в толокне, ничего не смог предложить путного, но все равно кое-что сказал, а именно:
- Необходимо сделать salto-mortale и пирует. Только в этом случае произойдет расщепление.
Но все знали, что расщепление не произойдет, даже если помимо сальто-мортале и пируета сделать вольное па.
И только Клуша грамотно сложила следующее предложение:
- Необходимо проглотить леденцы всем по очереди - только тогда мы узнаем вкус и насытимся.
И все стали глотать по очереди, включая акробата Хворостова, предложившего сальто-мортале.
...Уже давно рассвело. На заросшей поляне лежала дюжина спящих туристов, проглотивших эти найденные сладости в скрипке.
Первый раз за последний месяц решил дед Мотыгин выбраться наружу, дабы набрать в расправленные легкие свежий воздух. Раскопав выход, он наткнулся на днище палатки туриста Бро. Палатка была набита пружинами акробата Хворостова для бататов. Пришлось резать дыру, сквозь которую можно было выбраться наружу, что в последствии Мотыгин и сделал.
А на природе было хорошо. Красивые пни и ветки, три булыжника и летний помет птиц. Ветерок был пыльным, а на глади болота рябила тинистая гладь. Над трупом лошади вился рой озабоченных мух. На многочисленных лепешках кабарги были небольшие озерца из мочи. Было очень приятно испражнится в старый овраг, набитый мусором. И только после отчаянных нужд многомесячного терпения, дед Мотыгин увидел дремлющих тут и сям туристов.
- О что вы здесь делаете?! - стал будить их испуганный дед.
И просыпающиеся туристы сильно удивились, видя перед собою грязного старичка, что-то кричащего им.
- Уходите подальше от этого места! Идите в пустошь, где вы сможете насладится шумом песков. Здесь же вам не стоит пребывать, ибо великая беда придет, если вы меня ослушаетесь!
Но туристы были глухи к старику, да и вообще это были глухонемые туристы. Где им понять седого старца, когда друг с другом они общаются только на подсознательном уровне?
И узрел дед Мотыгин скрипку на земле, и закричал нечеловеческим голосом, вопрошая:
- А не ели ли вы леденцы, лежащие в сем инструменте ?!
Но глухонемые туристы не слышали его, да и не видели, потому что были к тому же слепыми. Приступив к своим привычным делам, они не замечали мечущегося повсюду старика, часто сморкались в его сторону и задевали лыжными палками.
И решил тогда дед Мотыгин вырыть ров вокруг этого лагеря, дабы беда не смогла проникнуть к ним, и чтобы они к беде не проникли сами. Ров вышел глубокий, наполнился топкой тиной, в которой на протяжении часа увязли почти все туристы. А остался лишь Бро, по ошибке скушавший тюлений жир вместо леденцов.
" Делать нечего - думает Бро, - найти друзей не могу."
И бредет куда глаза глядят. Падает в ров и плывет в тягучей трясине. И какая-то девушка на краю обрыва протягивает ему сучковатую палку и протез на усохшей ноге, желая помочь бедняге, вытащить его наружу. Почуял Бро запах костыля и ловко уцепился в него. Девушка была очень сильной и беременной, поэтому Бро решил воспользоваться моментом - воспитать будущего ребенка.
- Оставайся! - говорит ему девица, рассматривающая силуэт злобного старика в кустах, - тебя как зовут?
- Бро... - выговорил он невнятно.
- А меня Беда..
И остался Бро с ней, и стал ждать начало родов, дабы стать отчимом.
А что стало потом? - спросите вы. А потом стала та жидкость в подмышках у старика, у которого недавно произошло просветление.
август 1995
ДОБРЫЙ ПУТНИК
В машине инвалидной на дороге песчаной сидела белокурая девушка без ног. По ее красивым щекам из красивых глубоких глаз текли слезы печали. Дрожа, она достала из сумочки папироску, подкурила ее, затянувшись колючим дымом.
По дороге брел странник, за спиной которого виднелся рюкзак с чем то внутри. Остановившись у машины, путник поинтересовался о причине печали девушки. Она, показав обрубки ног своих, поведала путнику печальную историю, приведшей ее к инвалидности. Ноги этой девушки оторвало миной в овраге неделю назад, -такая печаль с ней приключилось.
-Ничего страшного, бедная моя калека, -успокаивает девушку путник, -я пришел к тебе с доброй вестью.
И со словами такими, с плеч рюкзак сняв тяжелый, достал он из него ноги, обутые в прекрасные дорогие туфельки.
-Это нашел я в лесу, -сказал он, -можешь взять, ведь это наверняка твои ноги. Мне они не к чему.
-А мне к чему? -рыдает бедная дама.
Но ничего не сказал ей добрый человек. Улыбнувшись только, он отдал ноги девушке и побрел дальше. А за спиною его был рюкзак, в котором еще много чего осталось. И отрезанная рука бабушки Марфы, трупик утопшего в болоте младенца, множество пальцев и стоп, даже голова маленького бритого мальчика без ушей. Ему еще долго идти, дабы всем хозяевам отдать обратно утерянные части, без которых жить на этом свете очень и очень трудно...
Недобасни
1. (О подсолнуховых семенах) Как-то было дело. Славная, красная от мороза, вся в угрях баба пошла на базар за семочками. Когда она шла мимо леса, то из-за кустов выбежал толстый негодяй, сбежавший из тюрьмы, схватил ее и затащил в кусты. Там бабу он изнасиловал, убил, а тело закидал ветками. То-то и оно-то! Лучше бы не ходила баба на базар за семочками!
2. (Об инопланетном заболевании) Было и такое. У одного старика появилась как-то мозоль на пятке. - Что за ерунда! - произнес он и онемел. И правильно. Это была не мозоль, а опухоль. Что-то подвижное было внутри. Оно быстро развивалось и в считанные минуты дед оброс с головы до пят бурой плесенью. Смерть была мучительна. А организм, выжил. Живет и сейчас этот организм, и прекрасно приспособился! Но лучше бы старик умер иначе, а не так жестоко.
3. (О целомудрии) А вот еще одно. Красная жирная девка, что работала служанкой у мистера Хо, забеременела. Ладно бы у нее был жених, но его то как раз и нету. "Непорочная я, непорочная" - думала дева. И напрасно так. Каково же было удивление девки, когда в следующую ночь мистер Хо ввалил бесцеремонно в её спаленку. -Что, не спится? - юродствовал он. А сам посмеивался. Жестокая вещь, попойка! Лучше бы не выпивала старая девка бутылку чистого спирта, припрятанную до поры.
4. (О погоде) Есть и такое. Один поэт написал как-то стих о погоде. Хороший стих, складный. И пошёл он в редакцию с просьбой опубликовать. И опубликовал в следующем номере журнала "Райская песня". Но каково же было удивление поэта, когда на месте его стиха о погоде, он увидел обыкновенную сводку метеостанции о погоде. Пожаловавшись в редакцию, поэт получил ответ:
Вам лишь бы пялиться в окно,
Поэтам разным и пиитам!
Нам правды хочется давно -
Стихами вашими все сыты!
Мы все устали от Пегаса -
Давно минули дни его,
Ступеньки славного Парнаса
Покрылись пылью уж давно!
Простая сводка о погоде
Достойней всяческих стишков,
В ней польза есть; и о погоде
Увидишь множество ты слов!
Лучше бы не ходил поэт в редакцию журнала "Райская песня".
6.10.97
Лимитирующий коллофор
Эдафические факторы дивертикул заключаются в гемоцельное и иррадационное возбуждение. Рассматривая лиопаз, этот мезобиливердин спонтанно асинхроирует в фосфорилировании пилифера. Нейрилема, например, перивисциирует рабдориальный резилин. Все это - синцефалон. Он скутеллирует сферулоциты. Сферулоциты -это стомодеумные фусомы, которые способствуют цефализации фоботаксиса путем тритоцеребрунных пуффингов. Товарищ А. С. Сколопс сказал в подтверждение резилиновых коллофоров: "Синкарионный и репелентный скутум дает нам всем известный полисперийный синергист. За счет синергиста псевдотрахеируют люциферазный крипт с глобусом шароидного кубоида. Рассмотрим для примера ауксинный аполизис. Он бластулирует на бейтских гнатоцефалонах. Кардиально изоморфизируя гептахлорэпоксид на детминированный дигидроксифенилаланин, гнатоцефалоны клинотаксисно кардиобластируют на фусомы и гаплодиплоидируют в своих целлюлах, а также карбгидразируют и кельтанизируют карбамидным коагулоцитом. Эту олигомеризацию называют метородопсинным липазом. Перинейлируем спонтанный паранотум на превителлогенезный подоцит. Этот эффект нам напоминает репеллентный рибофлавин. И действительно, суммационный стимулятор эстеразы ювенилен, так как он и есть рабдомерный гранулоцит !"
1989
Голова проповедника
Однажды, мудрый коровий Грациан, углубившись в чистом воздухе, присел грудью на женщину, играющую с полуоткрытыми устами. Слепой старик, хозяин дома, сказал этому душегубу: "Милый, дыши миром!" В это время, пастух в ущелье успешно приспособился к унтер-офицерам, которые убедились, что у него близорукие глазки. Маленький человек, компенсируя подвижным носом, эстетически чихал, отчасти возле глухих. Те, в свою очередь, чудовищно восхищались этому, и своими злополучными пальцами извергали многочисленные карикатуры. Я наклонился на лестницу и коротенькими ручками завертел лысину ученого. Женщина все видела и знала, она разожгла из-за этого любовь ко мне и опытно сокрушилась на револьвер.
У Визиря ораторское искусство. Возобновив свою улыбку, я часто видел его в промежутках. Он был скрытным. При встречах в посольстве повторял: "Но почему, почему??" Его сияние бёдер отражалось на томном выражении лица, а улыбка губ вызывала наивную веру в поцелуи. Ипполит старался удалиться, испытывая все муки равновесия. Он печально глядел на жену и говорил: "Я убью револьвером! Убью председателя утром! Поверх его раны наложу деловые бумаги!" Наступило утро. Туман в кустах орешника душераздирающе кренил пятку ежу. Ипполит в виде бюста проник на железную дорогу. Его четырнадцать раз заметили и кое-кто даже выпил за здоровье чахлого почтальона. Генерал без разбора сошел с ума и создал группировку тугих на слух. Толпа, состоящая из умерших слуг, усиливали смятение в хлеву. Ипполит по ночам нередко видел как актрисы под смех лейтенанта высасывали слезы у родителей мух. В автомобиле какая-то красотка истерически швыряла в прохожих дорогими браслетами. Ипполит с наслаждением выпячивал губы на свои туалеты и бесчувственно огрызался с госпожой: "Девка, забери меня отсюда!" Госпожа все же покорила прекрасного юношу на низких каблуках. Говорит ему: "Дорогой, я без ущерба скреплю тебя слишком ранней возможностью изощрений передышек. Под хохот публики, я покажу тебе печень государственного деятеля!" Юноша понял смысл бессильной. Вскоре Ипполит приехал в Афины. Его ученики бросились в уборную под сценой. С довольной улыбкой он сказал им: "Сегодня я съем двух толстых змей!" Все кончилось тем, что в пояснице короля нашли отраву и во всем обвинили Ипполита, страдающего отдышкой. Отвратительно потрясясь, он невинно перевел дыхание на майора и с судорогами видоизменился. Внезапно щёки поддались вперед, а в слепой кишке в виде горшка различалась женская матка. Он грыз свои внутренности и мотыгой вскапывал их. "Неврастения", - сказал господин Карфей, восхваляя применение хлористого метила. Герцог же исчез бесследно... Военный министр, полюбовавшись на меланхолический мольберт, с крючковатыми губами усидчиво восседал на копне сена, морально злобствуя над негодяем Греток, который решительно ворвался: "Я не намерен рубить ноги господам! Я буду сыщиком!" Когда он унялся, то опубликовал в газету все начистоту. Вполне вероятно, что он станет министром мелких дельцов, поэтому пришлось немедленно распорядиться и обнаружить герцога. Кучка наглецов, наперекор взбудоражилась, захватив в плен бедного Гретока. Он кричал: "Я все скажу! Один я знаю, где томятся могильные красавицы! Я сам видел их уши!" С того дня началась война. Дед Талаш бурлит в камышах неспокойных болот. В деревне - напряженная власть разговорчивого батальона. Командир был хозяином бабки Насти, которая раскинула на площади настоящий крест. Талаш же, напротив, - сын царской армии, пастух. Он - самый лучший специалист по оранжевым холодильникам и самый натуральный добрый поляк. И вот перед ним стоит Панас. Панас больно кольнул Талаша вокруг кустарника, и круто, почти бегом, потянулся, заламывая руки. Внизу суетились милиционеры. Талаш держал ухо востро, но увы! На околицах харчи забрали в плен бабку Настю. Разведчики, независимо от Талаша, в строгом секрете и с особым вниманием угрожали ей. А перед ее носом потрясали пластиной из сухой бражки. Попадя в деревню, господин Карфей испытал внимание к дремлющему дворнику, который сидел на своих закопанных в сырую землю очках. Еще во времена Падуи, худые бабы сильно испугались впотьмах. Так с тех пор один поэт своим пением преднамеренно оглашает окрестности. Карфей в раздумье о штабе дивизии, присел на забор. Придерживая у подбородка лицо с растрепанными волосами, поджав ногу, проснувшийся дворник закурил, сгребая в карман остатки картофеля.
"Который час?" - спрашивал его господин. Безмятежно заплакав, дворник поцеловал свое колено, подышал на него теплом и лег рядом. Пахнет журчащим веретеном. Толпа людей хрустит и барабанит калитками. Ночь прошла, а утро так и не наступило. Дворник проснулся, и с ужасом заметил, как какая-то голая бабка в драных носках разнесла в пух и прах ларек. С криком "Девка грабит!", продавец белья упал в канаву. Действительно ли пародоксальность реальна?
1991 год
НОВОГОДНЯЯ СКАЗКА
1. Забавное происшествие
Как-то раз 31-го января, холодным утром, вышел из своего грязного подъезда противный старик. Этого высокого и тощего бедолагу звали никак иначе Чарлз Дарвин. Все смеялись над таким именем, спрашивали его: "Уж не тот ли Дарвин?". На что наш Чарлз Дарвин говорил: "Я - однофамилец. Не тот известный Дарвин, а просто - Дарвин."
Он всегда страдал легкой хрипотцой, поэтому часто хрипел, самозабвенно жмурясь. Изредка этот простодушный тип почесывал свою щеку, которая была в постоянном движении. Ведь он часто пережевывает тугую и терпкую карамель.
Проходя мимо открытого люка колодца, кто-то трубно отозвался из прохладной сырости его:
- Сынок, подсоби старой карге. Подцепи меня багром, что найдешь недалече. Упала окаянная, сыро тут и холодно. Ножки свои старые свихнула, ручки переломала, дотянуться до края колодца нет никакой мочи.
Герой остановился и прислушался. Его подвижный носик пластично шевелился по сторонам, пытаясь учуять откуда ветер дует. А когда Дарвину надоело так просто стоять, и когда он усомнился в том что ему всего лишь навсего это послышалось, то после, он догадался, что из колодца его зовут. Подошел к самому краю, склонил туда голову и сплел следующее логическое предложение:
- Кто зовет меня из глубины этого узла? Неужели люди есть и на дне этой бездонной банки? Кто же там на дне и что хочет он от меня, простодушный?
Старушка взмолилась:
- Это я, Меланья. Соседка твоя старая, вешалка. Та самая, дряблая, которой жить осталось годок-другой. Позволь мне и подсоби. Подцепи ка багром и извлеки на свет божий. Желаю очутиться наруже и отправится в больницу, чтобы подлечили мне мои переломанные ножки. Чтобы вправили суставчики моих вывихнутых сухоньких ручонок.
Жалко стало Чарлзу Дарвину старушку. Покачал отчаянно головою, топнул обезнадежено ногою, обутую в сафьяновый сапожок. И поспешил с ответом:
- Пожилая мать! Больно мне за тебя и жалко. Рад, да не в силах я тебе помочь. Видишь ли, сегодня будет веселый праздник, Новый Год, и мне предстоит большая прогулка в магазин за съестными припасами. Давай я тебе завтра помогу, а сегодня, на обратном пути скину в твой колодец палку колбасы - будет что есть. Сочувствую твоему несчастью, жаль мне тебя, но не прошу винить. Однако сделаю хоть что либо - вон, например, идет мимо нас старичок.. Позвольте, почтенный!
Старичок, шедший мимо, был на самом деле им, старичком. Чарлз Дарвин и говорит ему, да прямо в глаза:
- О почтенный мудрец, постой, обрати взоры ко мне и к несчастной, что на дне этого колодца. Подцепи старую багром, сделай милость...
- А позвольте узнать - козлячим и дребезжащим голоском принялся спрашивать Дарвина старичок, - А как вас, молодой человек зовут?
- Чарлз Дарвин.
- А, позвольте поинтересоваться, это не тот ли Дарвин, что выдумал теорию происхождения человека от обезьяны?
- Нет, я - другой Дарвин, просто Дарвин. Видимо его однофамилец.
- А кто упал сюда, в люк?
- О, старец! Произошло несчастье. Старая бабка, Меланья, не смотря на свой преклонный возраст, решила прогуляться последний раз в этом году, воздухом свежим подышать, половить ртом снежинки. Да обладаючи такими слабыми уже не по-девичьи глазками, близорукими и дальнозоркими вкупе, не приметила люк канализации, разверзшийся на асфальте. Да прямиком посредством силы притяжения земного, обрушила свое тело прямо на дно этого узла, где и есть такова!
Старик призадумался. Снял очки, протер их и на них подышал. Было видно, как он тужится с мыслями. На его желтом лбу собрались многочисленные складки, губы выпятились как у жвачного животного, а руки затряслись. Говорит:
- Видишь ли, мой биолог. Сегодня я в роли Деда Мороза побреду в детский дом осиротевших детишек-инвалидов. Понесу к ним огромный кусок карамели - эту радость они не знают очень часто, как вон те дебелые детишки, пожирающие за углом магазина огромное количество сахарной ваты. И мне некогда вам помочь. Но, если бабка согласиться стать моей Снегурочкой, то так и быть, подцеплю ее багром. Быть может она станет и моей женой. Ведь я вдовец. Была у меня жена, Меланья, да вот померла днесь. Уж больно любила порнографию!
Старуха из колодца звонко вторила:
- Он познакомился со мной, слабоумной еще девицей, в таверне. Я произвела на свет сына известного под прозвищем "Ужасный старик", который имел десять детей. От десяти детей Ужасного старика появились сотни людей, представляющих собой самые низкие образцы человеческой породы.
Старик тоже что-то припомнил:
-Да-да! Она работала проституткой в этой таверне. Ох и извела она меня за жизнь со своею тягой к трём иксам!
Чарлз Дарвин все это прекрасно слышал. Он подумал, что все они эти старики в сговоре, и пытаются его надуть. К тому же у старика, этого Деда Мороза, из кармана торчал насос. Но, пока Чарлз ничего не успел сказать, поскольку бабка из колодца сама ответила:
- Тут есть ход в этот дом детей. Я согласна быть твоей Снегурочкой, а потому спускайся вниз, да прихвати этого эльфа, что не может помочь мне - ему кое-что тоже достанется.
И не успел Чарлз Дарвин опомнится (Мысли его были в тот миг такие: "Да как так! Да мне ж в магазин за продуктами!"), как Дед Мороз схватил его в охапку как какой-то хворост - и прямиком в колодец, на голову Снегурочке в облике Меланьи.
2. В гостях у Деда Мороза
Тут было сыро, но не так тесно как кажется. Ото всюду со стен и потолка капала слизь, и ледяные сталактиты тянулись везде. Где-то вдалеке тускло горел факельный свет - то был туннель по направлению к детскому дому детей инвалидов. Старик, он же Дед Мороз был с огромным мешком за спиной - там он нес обещанный детям кусок карамели полста килограммов весом. Старуха, она же Снегурочка, хоть и со сломанными руками и ногами, но как-то по паучьи принялась передвигаться, причем как по полу, так по стенам и по потолку.
Чарлз же Дарвин, он же Эльф не ожидал нахальства со стороны новогодних заговорщиков - поскольку он ощутил с их стороны насилие, и насильно был переодет в нечто зеленое, под этого окаянного эльфа.
- То-то дети обрадуются! - скрипел дед Мороз. А бабка Снегурочка передвигающаяся по стенам пронзительно засмеялась. Ее паутинные бородавки тянули за собой клейкую нить, опутавшую ноги Чарлза Дарвина. Его грязные пальцы рук оставляли за собой борозды в грязи.
Вдоль влажных и прохладных стен туннеля тянулись смердящие факела. Многочисленные крысы мелькали под ногами. Некоторых из них давил своими сапогами Дед Мороз.
- Дедушка Мороз! - кричал обезумевший Чарлз Дарвин - Куда же мы? Постойте! Сегодня же будет Новый Год!
На что старик прохрипел, и пребольно стукнул жезлом Дарвина в голову:
- Молчи, поганый эльф! Я - Ужасный старик! Мы идем в логово моих детей, что напоминают скотов - там тебе будет весело.
И Снегурочка не обрадовала Дарвина:
- Там ты и встретишь свой этот отвратительный праздник!
В скором времени коридор кончился огромной дверью с торчащими из нее шипами и с тяжелыми медными кольцами. При помощи одного из этих колец, Дед Мороз стукнул в дверь. Она отозвалась гулким эхом, и со скрежетом отворилась.
Это было огромное подвальное помещение. У самого входа сюда новогодних гостей встретила бледная и тощая медсестра. Ее мутные глаза, вроде как затянутые бельмами, алчно блеснули, когда она глянула на Чарлза Дарвина. Она даже сказала жестяным голосом:
- Это эльф?
На что Дед Мороз своим жезлом злобно размахнулся, тряхнул бородой. Жезл просвистел, рассекая воздух, раздался хруст и чваканье - голова медсестры отлетела в стену, на которой отпечаталась красным.
- Ну а теперь пора к деткам... - прошипела Снегурочка, открывая какой-то люк, ведущий наверх.
Первое что Чарлз Дарвин услышал это был стон, такой загробно-печальный и в то же время детский стон. То, что он увидел, он не видел даже в самых страшных снах.
Это была огромная белая комната, с огромным белым потолком где-то вверху. Пол был пыльным от праха, в центре комнаты торчало отвратительного вида непонятное дерево, отдаленно напоминающее гидроидного полипа.
Повсюду были дети, их было множество, сотни детей с нечеловеческими лицами. Их повадки омерзительно напоминали повадки крыс и обезьян, некоторые из них спаривались друг с другом. Некоторые испражнялись на стены и на пол. По углам комнаты высились медсестры в своих белых окровавленных халатах - их огромные глаза, вылезшие из орбит наружу, зорко следили за всем происходящим вокруг. И чуть где им что не нравилось, они резво кидались к негодным ребятишкам и рубили их на мелкие дымящиеся кусочки секирами и топорами.
И был плач повсюду и стоны. Иногда раздавался скрежет зубов. Где раздавался смех - там была отталкивающая картина общения нечеловеческих отбросов в виде детишек, которые занимались просто безумными и адскими играми, ведущими к пожизненному уродству и слабоумию. Сернистый запах повсюду свидетельствовал о том аде, в котором пребывали эти погибшие души.
Как только Дед Мороз вошел со своей паукообразной Снегурочкой, тянущей за собой Чарлза Дарвина, детишки оторопели. Их уродливые тела на секунду приостановили свои судорожные движения и колыхания. Но через короткое время они завыли, заверещали, заплакали, заревели. И было видно как сверху над ними взвились черные хлысты, это медсестры надругались над детской плотью, уже не нежной из-за различных язв и следов побоев, шрамов, культей и рубцов.
- Карамель!!! - с ужасающим холодом закричал Дед Мороз. "Жрите ее!", "Недоноски!" - раздавалось повсюду. Это медсестры плетьми сгоняли детей к огромному куску карамели, который вывалил из своего мешка Дед Мороз.
Из этого мешка так же посыпались тараканы и мокрицы, которых детишки тоже жадно глотали. Кусок карамели был облеплен ими так, что все это напоминало огромный живой ком. И этот ком катался вокруг гидровидного дерева, с которого капала желчь и сыпался стеклянный песок.
Снегурочка, примостившись на стене, сучила новую клейкую нитку. И подобно лассо раскрутив ее над своей безумной головой, заарканила маленькую серую девочку. Подтянув ее к своей беззубой пасти, мерзкая старуха, проткнула девочке горло острым ногтем и принялась сосать ее густую кровь.
Зомбированные медсестры, с оголенным грудями и с бритыми венериными холмиками, плотоядно облизывались. Они крались к Чарлзу Дарвину. Их разбухшие соски проткнутые острыми иглами наливались кровью и разбухали как цветочные бутоны. Их влагалища кровоточили и выделяли много слизи, которая капала на пол и растекалась вонючими лужицами.
- Позабавьтесь с ним, старшие дочки! - молвил Дед Мороз, пиная Чарлза Дарвина в живот.
Его тут же схватили и потащили в темный обовшивленный угол, в котором стояла огромная перекошенная кровать. Она вся была усыпана отрезками колючей проволоки, замызгана старой, уже гниющей кровью. Эти зловонные шлюхи принялись раздевать Чарлза Дарвина и пользоваться его телом для услаждения своих эрогенных зон.
- С новым Годом!!! - грохотал басом Дед Мороз.
- Больше плоти и крови в Следующем Году ! - верещала Снегурочка.
До следующего года Чарлз Дарвин не дожил всего лишь одной минуты. Но он за короткое время все-таки успел вспомнить все те немногочисленные радости, что были уготованы ему судьбой в течение всей его длинной жизни.
3. Праздник жизни
Он был мертв. Душа почила и отправилась в космическое путешествие в далекие миры. Тело, не преданное земле, бодро себя чувствовало, и, выбравшись из подземелья, оно встретило холодную ночь и яркую луну, сияющую и такую же холодную и равнодушную как всё в этом мире.
Это был праздник жизни. Смерть, которую он дарил людям, была прекрасной, холодной и бессмысленной как Вселенский Хаос.
31.12.1998
Осиновый кал
После того, как Сеня на сеновале свалил сено в паравозную стопку, ему вспомнилась лоза винограда на дворе. На дворе и в самом деле была лоза, а точнее это была зола от лозы. Потому что козлы были злы к лозе - пришлось ее сжечь, в вместе с нею и козлов. Рога от козлов до тла не сгорели, зато до тла сгорело всё, не считая рогов, которые остались.
Ещё во дворе был деревянный колодец, на дно которого Сеня свалил холодец, нечаянно и отчаянно, а вообще то он любил больше всего кофе. Меньше всего он его любить не мог.
Дом у Сени был соломенный, внутри дома - много мешков с солью и содою, из которой мужики любили делать содовую воду.
Сейчас Сене необходимо расколоть все орехи, а это грехом не считается. Вообще он любил все греческие блюда: гречневую и геркулесовую кашу, гренки и конечно же грецкие орехи, которые он собирается колоть, чтобы потом калить. Но все дело в том, что его накололи пьяные мужики на базаре под забором и подсунули гнилой орех, на что Сеня, собственно говоря, удручился с толстой, но красивой бабой Фёклой на всю оставшуюся жизнь.
Фекла сейчас варила свеклу, которую принесла свекровь в свертке. У этой свекрови на брови была бородавка, то есть небольшая борода. Поэтому сосок вареной свеклы должен свести бородавку на нет, потому что на да ей не хочется, ну, разве что надавить.
Сеня все время хулил Феклу: "Хули ты свёклу Фёкла варишь не для еды, а для бородавки. Её и так мало у нас уродилось, и то, посмотри какая уродливая - вся в тебя! А бородавки свеклой у свекрови не сведешь - их у нее, бородавок этих, как у нас в прошлом году свеклы непочатый край было!"
А Фёкла берет свекровь за бока и слова у нее изо рта выходят такие: "Хозяин-батрак, поэтому мне не прикажешь. Сходи лучше в осинник и срежь осиновый кол для того, чтобы был калорийным кал и не было чтоб поноса, который из носу так и хлещет плетками нашу свекровь."
Но не понял Сеня, что она имеет ввиду. Подумалось ему, что Фекла свеклу имеет. Рассердился он этой наглости, но тут же успокоился. Отправился в осинник, который был у орешника, что за дубняком. Остановившись у осины, Сеня достал из дупла зуба ножик и отрезал ножку у гриба под названием грипп. Протсудился тогда Сеня, но отломал ломом таки небольшой сучок, который тут же скончался, а где начинался - один Толька, да два - бог знает. Состругал Сеня кору от сучка и получился кол, который мог бы сойти за стаеросовый, не говоря уж об эбоните, которым, как известно, пользуются улитки.
А в этот момент Фекла стряпала индейские пироги, которые очень рубил Сеня. Свекровь вновь стала давить бородавку, но навлекла на себя только беду да мух. Из-за этого Фекла говорит ей: "Ей же ей. Вот прийдет Сеня, и колом осиновым отколет бородавку, не то околеешь!"
Прежде чем зайти в горницу Сеня загорланил, затем стал мять поясницу и посыпать ее мятой, которую он намял намедне в медном тазу своей жены. Слышит свекровь звуки, которые из-за двери раздаются: раздаются, двадаются, тридаются, но ничего не происходит, ничего в дверь не входит. Толстый наверное.
"Слышь, - кричит она Фекле, - За дверью видимо мой деверь, ишь как шумит!"
"Э, нет, - говорит Фекла, - это водопад шумит за горой или камнепад. Навряд ли это Сеня пришел, потому что он еще из сеней не вышел."
"А вот и нет! - раздается за дверью - Кстати, я пришел кстати. Принес осиновый кал как мы и договаривались."
Отворили бабы настежь дверь и настигли в сенях Сеню врасплох, таким плохим он оказался. Видят, что сидит он на гипсовой банке, а в руках держит кол. Внутри банки что-то словно теплится.
"Принес осиновый кол ?" - недопетривает Фекла Сеню.
"И кол и кал." - отвечает Сеня, а сам сидит на банке и смеется, будто знает что-то, что никто другой ничего не знает.
Удивились бабы тому, что принес Сеня, а потом успокоились, потому что удивляться было нечему - сами ведь послали. Сначала они обозлились, а потом утихомирились, потому что наступили сумерки, а с приходом сумерек спать хочется.
И после, лёжа в кроватке бок о бок, спрашивает Фекла своего мужа: "Не затруднило ли тебя порученьице ?", на что Сеня ответил: "Ручаюсь, что труда не составило." И далее все уснули. Не спала только свекровь, не смогшая отличить кал от кола, рассуждала она вслух: "Осиновый кол - вот, а кал то? Сенин? "
1994 год
ПЕРХОТЬ И ДЭНДИ
Радость - это хорошо. Когда Дэнди марает свою голову в сургуче, то всегда рад, потому что радость - это порошок, зубной хорошо. Зубы у Дэнди желтые и это не хорошо, ибо желтые зубы не суть прекрасного. А чтобы прекрасным быть - нужно мыть чело.
Частенько, после ночных прогулок по кустам шиповника, со свечою в руках, возвращается Дэнди к дому и падает затылком прямо в коровий помет у крыльца. Встает, чешется, задувает свечу под скамейку, а потом бредет в судомойку, где есть дуст и вехотка. А как правило, дуста и вехотки там нет, поэтому Дэнди и прослыл на свете. А в общем-то это не так важно.
Есть у него родители, которые только и занимаются тем, что рожают. На то они и родители, производители поголовья семьи.
Дэнди, по вечерам, перед тем как ложиться покушать, приходит в усыпальницу к родителям, рассыпает там по полу лепестки поз и говорит слово "спасибо" за то, что у него есть родинка под мышкой, которая уже давным давно сгнила, ибо мышка эта была задрана кверху брюхом котом три года и пять лет назад.
Дэнди всегда грязный, потому что никто его не любит. Зато он всех любит, и назло, с неохотой, по утрам валяется в пыли или в грязи, дабы любовь свою выразить полнее. А так то он не полный, даже не толстый, худ скорее всего, но хорош (что, в принципе, не так важно).
Я хочу рассказать вам про Дэнди. А точнее, как однажды ночью, обнаруживши за ушами грязь, вышел Дэнди на крыльцо, чтобы постоять на своем. И вот в этот самый момент, почувствовал Дэнди зуд на темени, но времени почесать пальцем под коростой у Дэнди нету, так как время не ждет. А зуд проклятый не унимается, еще больше усиливается - неприятно Дэнди чувство такое.
И вдруг видит грязнуля, что из-за орешника идет человек. "А ему идет!" - подумал громко вслух Дэнди, увидев как идет этот человек. Субъект был с головы до пят чист и только волосы его были перхотью богаты. Говорит он Дэнди:
- Здравствуй, Дэнди, я - твой сосед. Давай сидеть вместе, - и с такими словами достает он из орешника табуретку из ореха грецкого, и садиться на него с одного краю. А с другого садиться Дэнди.
Сидят они несколько минут уже, а у Дэнди-то зудиться макушка не перестает, ему и сидеть то не ловко, в отличии от мужика перхотного.
- Что-то в горле першит! - сказал вдруг сосед, а потом добавил, - Вообще-то я домосед !
А Дэнди от своих ровесников отлучался умом, поэтому сказал так:
- А от того у вас першит в горле, что перхоть у вас в волосах. Вот у меня, например, зудится затылок, а почесать ногтем своим не могу, ибо подстриг его вчера, и не только ноготь, но и все остальные ногти таковые, причем десятью различными ножницами, а ружницами состриг все ногти на ногах, тоже своих.
Обиделся немного сосед, но потом сказал:
- Ты оскорблять не спеши, недотепа ! Перхоть, что ты узрел в голове моей - всего лишь суть имени моего, ибо имя мое и есть Перхоть. И помощь ты можешь найти в лице моем !
И долго всматривался Дэнди в лицо Перхоти, но помощи там он найти не смог. Но глуп был чернец, а сосед совсем умен оказался. Почесал он прутом зудящее место Дэнди, за что и был отблагодарен.
И когда вернулся Дэнди домой, то был рад, что друга нашел, потому что мечту лелеял эту он еще с самого детства. В туалете, когда наш весельчак чистил уши штепселем, то чисто случайно увидел в зеркале напротив свое отображение.
И - о боже! - волосы Дэнди все оказались бело-перхотными, хотя ее, перхоть, он уже давно на себе не видывал, так как лысым был. От испуга получился у него шок. Потом, отец, который не принимал участия в родах, подобрал в туалете шок т отнес к роженице показать. Но зря он так сделал, потому что роженица была тоже в шоке.
Сам Дэнди уже давно спал. И сейчас у него не только перхоть, но и в горле першит так, что даже перец не помогает. Вот такие дела у него !
10.01.95
Перед ночным горшком
Я люблю яшму. Особенно, когда груб. Ночью, уединившись в душе, чувствую легкий толчок - это всего лишь четырехпенсовая монета. По-видимому, случайно взявшись руками за потайную дверь, я опрокинул на пол небольшой китайский идол в виде югослава. Тогда я сказал сам себе: "Клянусь Юпитером, ей богу!" Но мои слова вдруг оборвал точный шум падения лучины для растопки. Еще в детском саду похоронный звон для меня был звуком радости, но шум падающей лучины меня разбил, и я, с вывернутыми коленями повалился к ночному горшку. Перед ним я провел всю ночь. После я сочинил рассказ под названием "Лук". Вот он: "Глава 1. Вчера на рынке я купил репчатый лук. Глава 2. На ужин было приготовлено некое интересное блюдо. Его я украсил кружочками репчатого лука. В таком виде и съел. Глава 3. Так был съеден лук. Он не был вкусен."
ПЛЕВОЕ ДЕЛО
Молчаливый корявый По уриной подсластил чай и призадумался: "Моя жизнь утыкана гвоздями в зад. Живот мой покрыт волосней, а детей маленьких не имею. И сестра моя оплодотворена грязными руками. Чего я хочу?"
Беременная сестра его в это время вешалась в саду на старой березке, на той самой, у которой в далеком детстве высрала медный шарик, который подарил ей По.
"Плохо живется мне в этом мире, - продолжал думать По, - нет ни родных, ни друзей. Единственное что осталось, так только сестрица моя. Пойду и помогу ей."
Сестренка его, Путятина, мылила веревку и говорила шепотом:
- Грязные сволочи! Обрюхатили и обидели!
- А ты подстригись в монахини, - послышался голос из-за кустов.
- Кто молвил слова? - встрепенулась Путятина.
- Это я, парикмахер. Помнишь, который вдел шпильку в косу твою за ломоть хлеба?
- Помню... - прошептала она.
Был прекрасный розовый вечер. Мысли людей и детворы. Праздник весны. Старики на шершавых лавках лелеяли склероз, а их дебелые внуки и правнуки играли в чехарду, прятки и в прочие игры.
Серьезный По в клетчатой тройке и шароварах проходил мимо, задевая плечи лентяев. Старые люди с пустыми глазами смотрели ему в след и думали ласково и нежно, вспоминая молодость.
- Парикмахер...-произнесла Путятина, - ты близок мне как человек, ведь ты как-никак, а вставил таки шпильку в косичку мою. Рассуди же ты меня! Оказалась я в глубоком болоте и несносно боле житие вести на свете. Обрюхатили нечисти! Как же мне быть?!
- Знаю я одно плевое дело, - ответил тот, показываясь из кустарника.
Он был красив, в белом халате, с ножницами в руках. А на ногах блестели колодки. Он продолжал:
- Я вас люблю, видите ли. Ваши коралловые губы, сочное бедро, другие части. Вы меня понимаете? Этот ребенок, что будет, очень дорог для меня. Надеюсь вы меня слышите?
- А для моего брата он будет также дорог?
- Для брата он будет дороже. Мы будем раз в неделю за бочку меда показывать ему ребенка обнаженным.
- Вы меня любите... - загрустила девушка, - эти слова я тоже очень люблю. Видите ли вы меня какая я добрая? А знаете ли вы сколько этого самого добра в душе моей! Иной раз так тоска и грусть сердце гложет, что вскакиваю я ночью с постели и бегу в темный лес покричать на луну. И искупнувшись в вонючем болоте, я бреду домой, к брату, чтобы снова быть доброй и улыбаться всем жемчужной улыбкой и смеяться лучезарно.
А в это время показался По.
- В чем дело, касатка моя!? - нежно спросил он сестру, а потом добавил грозно, сверкнув глазами в сторону парикмахера, - И что тут делает этот брадобрей!?
- Я вешаюсь...-ответила Путятина.
- А я её люблю...-ответил брадобрей.
-Подит ты! - удивился корявый По, - Еще один нашелся! Сидела сестрица в овраге, - так тоже подобные нашлись. Грибниками назвались! Им хоть бы хны, ртам окаянным, а вот сестренке моей брюхо подсадили и лишили невинности её святую чистоту!
- Я не такой! - оправдывался цирюльник, - я в волосы её шпильку вдевал! И не хочу вовсе брюхатить её. Вырастим сына и назовем его Мурин - будет попом. А если дочь произродится, назовем её Гуей, - будет банщицей.
Дело в общем-то было плевое. Путятина решила не вешаться, а влюбиться в цирюльника. По погоревал чуток, а потом махнул рукой, пустив дело на самотек.
Парикмахер вскоре побрился наголо и отпустил бороду до пупа - ведь теперь он жених!
Решили делать свадьбу на манер деревни - в голубятне.
Пенсионеры все это время варили суп, а их дебелые внуки и правнуки по старой традиции играли в чехарду и потели.
осень 1996
На поминках
На прошлой неделе один человек сказал Грациану:
- Если хочешь - можешь прийти.
И Грациан пришел.
Сегодня у них были поминки. Просто кто-то помер, а для того, чтобы похоронить, необходимо справить. У двери, в которую Грациан скурпулезно постучал, стояла маленькая девочка с желудком в руках. Ей любезность Грациана одобрила подарком, название которого - жердочка. Словами этот дар Грациан сопровождал следующими:
- Поскольку - постольку!
Девочка была лысой. Она пахла трубами. Но это было не так важно, так как дверь для гостя была уже отодвинута. Из углов стали выявляться гости, у каждого - по рублю на венок. Хозяин гроба, дед Талаш, пожал икру Грациана и вознамеренно обобщил:
- Сегодня я знакомлю вас! Это - мужик.
Продавец наперстков дружелюбно потер зад и посадил Грациана в клетку, которая была установлена в гостиной над гробом, кой раскачивался на канатах вдоль. Через три минуты, когда кишечник Талаша опорожнили, старая женщина Без Вымени произвела сообщение:
- Голод утолить у нас за столом можете.
Тринадцать гостей, все имеющие кульки с грецкими орехами за пазухой, обмениваясь любезностями подбрели похавать в прихожую, где была распростерта салфеточка. Стол же богат. Стулья - бедны. Но приходилось все-таки на них садиться, давя пироги с рыбой-кит.
Грациану в клетку приподнесли дар в виде блюда. Это была сдоба.
Пока все кушали, дед Талаш мыл руки в тазу иговорил, чтобы другие говорили. А пьяный милиционер, потерявший месяц назад дубинку, стал говорить это:
- За здравие усопшего подать пунш!
И в тот же миг, на роликах, из-за комфорки, выкатилась женщина Без Вымени - в ее руках дымился пунш.
И это были минуты беспамятства. Добрые три часа округа кушала приправы. За сотню верст приходили мужики, били челом в банках об валуны, вкушали огурцы пытливой похотью ртов. Стройные ряды балерин в кустах боярышника вкушали сдобу и оплакивали смерть невинной девушки Параши, которая померла от потугов, а тяжелый недуг парализовал ее и высушил до маслов. С этим то маслом и ели гости бутерброды с сыром и мокротами. Хорошо, что к вечеру, сосед принес изоленту. А дело было в том, что когда дед Талаш брал в руки бутерброд, то сыр почему-то падал вниз. А изолентой можно прилепить сыр к хлебу - и тогда можно беспрепятственно съесть эту снедь. Сосед был близорук, поэтому он к хлебу привязал по ошибке вилку. Но дед Талаш не был отравлен, не смотря на застрявшее инородное тело в горле, он только хрипло смеялся, похлопывая по спине горбатого поэта. Отчего все гости тоже рассмеялись, хлопая ладошками друг в друга.
Насытившись, все разбрелись по квартире, каждый по своим делам. А надоевший всем Грациан, воспользовавшись моментом, осторожно вылез из клетки и подвалил к зияющей дыре унитаза. Там была лысая девочка с желудком в руках.
- Отдай, - говорит ей Грациан.
- Не отдам, - говорит ему девочка.
- Кому говорят, отдай, - говорит девочке Грациан.
- Не отдам, - говорит девочка.
- Кому сказано, отдай, - опять говорит ей Грациан.
- А вот и нет! - отвечает.
- Дай же мне! - негодует.
А девочка в ответ:
- А вот и не отдам!
- Тогда я заберу! - решился Грациан.
- Попробуй! - наглеет паршивка.
- А вот и попробую! - настаивает Грациан.
- Только попробуй! - огрызается.
И Грациан попробовал... - лысина девочки была соленой на вкус.
В этот момент пришел дед Талаш с калькулятором в руке. Чтобы не быть замеченным, Грациан поставил на своем чистом лбу отметину из угля. И он действительно не был замечен.
Дед Талаш хотел воспользоваться унитазом, но так как в нем сидела девочка, старый хрыч воспользовался услугами раковины. Когда он уходил, Грациан не вытерпел и вылил всю жидкость из своего уха. Это заметил Талаш, и в тот же миг он позвал трубным басом однорукого парня, у которого имелся зуб на Грациана.
Со свирепостью небритого лица, однорукий парень вплотную пододвинулся к Грациану и всучил в его растопыренные пальцы левой руки бумажный сверточек. Развернув его, Грациан обнаружил там зуб.
Это было уже утром, когда наступила пора заколачивать крышку гроба. Грациан и стал этим заниматься. Орудуя молотком и дюжими гвоздями, он вызывал зависть деда Талаша, отчего старый кошелка говорил:
- Чего это ты околачиваешься тут!
"Таких поминок и в помине нет", - скажете вы. Но помяните мое слово, есть это в помине, потому что она, помина,- штука толстая, и в ней много что есть, не говоря уж о поминках.
март 1995
ПУЧЕГЛАЗКА
(Сказка)
Выварили в детстве дочку царя в котле, вывалились глазки ее наружу, стали большими казаться и красивыми, правда красными. Писаная красавица была, всем на диво (до того развратная).
И собралась она как-то в лес по грибы-трутовики, оделась по босяцки, дабы народ не пугать, взяла котомку и стоит у ворот, слушая. Говорила ей матушка: "Развратись до ночи из лесу, а то серый волк там озорничает!". Не развратилась Пучеглазка до ночи, попала она в вертеп, хотите верьте, а хотите и нет.
Злой двабойник Кащей Геркулесовый захотел сделать из Пучеглазки Пучегрудку, желая разварить махонькие грудки ея в бульоне мясном.
Но хорошо, когда на есть на свете порошок. Узнало царство, какая беда приглючилась. И нашлось на Черном Свете три молодца. Один был статичным и многократным, усов имел дюжину, коней - неперелезть, великий купец с тысячью овец и шкур ослинных. Давно он хотел Пучеглазку в жены заполучить, вот и отважился в поход. А имя ему - Анаэроб.
Второй молодец был строг и приятен, душился жасмином, борода коловоротом крутила бычки, имел он коров, овец дюжину, пяток индюков, австралопитеков, десятки доноров молока сытых девиц были в прислугах у него - все в довольстве и дородстве. Тоже хотелось ему Пучеглазку пуще прежнего. Имя ему - Аэроб.
Был третий еще, - худой и местами толстый, грязный и неопрятный, лысый и не расчесанный, неотесанный, зато несколько умен на вид, а глуп не по годам и погодам. В хозяйстве его ничего не было окромя пыли и ветоши. Любил он Пучеглазку, пучил глаза на нее с давних пор, видно пришлась красавица ему по вкусу, с тех пор как он лизнул ее мимоходом в щеку. Имя герою - Культура.
Дал царь всем наказ - кто поймает Пучеглазку, а двабойника Кащея Геркулесового на лопатки положит, отдаст он за того Пучеглазку в придачу и сверх того царицу боярскую. Раздал царь-боб всем лопатки и отправил на три стороны света, в четвертую же сам пошел.
Едет Анаэроб на жеребце своем прямо и угодил таки в лого чуда-блуда. Остались от Анаэроба лишь сошник да лопатка.
Пошел Аэроб на осле в пустошь назад, забрел в лого волка, где и был таков.
Культура же, знающий свое дело правое, налево пошел, - и прямо в лес угодил. На опушке видит избушку, не простую, а сложную. Велит Культура избушке, чтобы зад показала лесу, а передом стояла как на один с Культурой. Развернулось все передом, кое что пятилось задом, но все как было задумано - получилось. Показывает из избушки лицо свое Избушкин, молвит:
- Молва прошла, как-никак Пучеглазку ищешь?
- Ищу, - отвечает Культура.
И дал Избушкин Культуре каблук, который приведет его куда надо. Взамен Культура отблагодарил Избушкина и отдал ему благо-бумагу с влагой невесть какой невесты.
Привел каблук прямо к логову Кащея Геркулесового, который носом повел в темнице, говорит:
- Чую запах человека, чистоплотного и культурного, а изо рта его пахнет луком и стрелами.
Спрятался Культура в колоду, стал ждать Кащея. А он хитрым был, повел впереди себя полоненную Пучеглазку с кляпом во рту, за нос ее ведет. Идет красавица и не ведает, что суженый ее расширенного тут поджидает.
Заголосил тогда Культура, выхватил молодильное яблочко и откусил кусок. Превратился тогда Кащей в Юдо. Чудом спаслась Пучеглазка от его чуда. И кричит Геркулесовый:
- Чудак - человече! Век жди от меня красавицу!
И со словами такими обрушился на героя и хребет ему переломил ровно на две части. А Пучеглазка ведь ногодельницей была, и вот поэтому погладила пятою ушибы молодца - переломы то и срослись. Вскочил Культура на ноги, стукнул кулаком в лоб кащеевский, так тот и треснул по швам. Сильный не по годам Культура запричал от радости, а подруга его от нее же закричитала.
Тут и царь подоспел. Обручил он новобрачных обручами, и удручил. Вдобавок подарил Культуре дочь боярскую и золотую попону. Гуляло царство и веселилось.
Знают все, что не перевелись еще бедныри на землице зулусской. Радость в село пришла. Не стало больше зверя окаянного Кащея Геркулесового, теперь люди спокойно могут трутовики собирать и в кустах подсекать.
Родила Пучеглазка богатыря, богатого пребогатого. И нет человека в царстве богаче, чем сын ее. И красив он был - ни пером описать, ни в повести обрисовать.
Собрался народ у горницы, горланит, - покажите, мол, им сына новоиспеченного. Вышла Пучеглазка наружу и показала. Народу показалось, что видит он дитя дородное, но то не показалось им, а то на самом деле узрели они отпрыска сладчайшего, что в итоге от Культуры с Пучеглазкой сотворилося. С тех самых пор почитают в народе запор и все, что с ним связано. А связано с ним многое.
Стали они жить да поживать, жрать да пожирать, спать да посыпать и добра нажевать могут с целую миску. Век живите еще, герои горемычные! Счастья вам и процветания, вечной кобылы радостей вам от меня, ей-богу!
1995
ТЛИ
Глава первая
Холодно на снегу скучающей девочке Ире с копытцами, кутаясь в теплую шубу, она поет песню о хлопанье крыльев суррогатных птиц из халвы. И чудный запах жженых сапог в ноздрях этой миневры свил столб хлопьеобразных пепельных образований. Деревня Плахино, в поле которой на снегу скучала девочка Ира с копытцами сейчас называется город Плахино, но в лесу. А то место, на котором скучающая особь нюхала резину, в скором времени станет известно тем, что построят там через три года погребок. Была ранняя весна: старые опухоли на рядах шустрых старух и обветшалые ласточки, обтесанные грабельки и первые сонные мухи. Все это говорило лучезарным клокотаньем в глотке гортани о том, что наступают теплые деньки. Всем населением, особенно молодым поколением был доволен ледоруб Паскаль. Его же время давно прошло и чем ему еще заниматься? Разве что колоть хрустальные кубы из холодильников Слизнева, известного всем как любителя выпить бокальчик патоки с хрупким комочком вальковатых льдинок. В городе Плахино живет еще некоторое количество индивидуумов. Да и живут ли они? Прозябают на болотах. Город их далек и с холмов его плохо видно, особенно котлы. Зато копоть на ледяных шапках гор, поросших подорожником, оседает, и привлекает на себя паренька Машу, живущего во мхах. У реки с именем Днегр есть русло, на склоне которого расположилась ферма тучных акробатов Хворостовых, живущих за счет козлов, бататов и лимфы. На самодельной арене каждый вечер два брата Хворостовых показывают народу свои умения и недуги.
Ночь в городе Плахино наступает вместе с голодом. Семейства замыкаются в домах, где поедают рисовые лепешки, хлебные корки и толоконные лбы. В хозяйстве попа Слизнева сыро. Еремей Коромысло сидит в душной гостиной, законопаченной паклей. В тусклой лампадке, качающейся в дальнем углу прихожей над лукошком, сдыхал мотыль и покоцаный ручейник. Пред Коромысло был накрыт стол простыней, а сверху были расставлены столовые принадлежности и чай в фаянсовых статуэтках.
- Кусай сахарок,- советует сыну брата Слизнева сам Слизнев, вошедший из темноты подполья сквозь шуршащие шторки из Эдегея.
- Милости прошу, - ответил Коромысло, поворачиваясь на первый бок и поглаживая ладонью щипчики для заварки, - присаживайтесь, хозяин Пекарен, мой дорогой Слизнев, - сказал все тот же Коромысло, вылизывая пробирку с кремом.
На левый подлокотник, подобрав под себя шпоры, сел сам Салов, вошедший только что, а Слизнев, сняв обметки сел на табуретку, что в центральном углу стола.
- Опять вяжешь носки? - спросил Салов Слизнева, кушающего длинный бутерброд из олив, уходящий далеко в дымоход.
- Привкус вяжущий, - ответил Слизнев Салову, который, достав из цегейковой майки портсигар, закурил тертый ворс своей дохлой собаки по кличке Мар. Тут же вся комната наполнилась ужасным запахом сала, от чего Коромысло потел но не сразу. Отпив глотком полстакана горячего лимонада, он произнес, с целью быть услышанным:
- Слышь-ка Салов, брат мельников. Тут история была как бы, но не знаю с чего и начать. А впрочем ты наверняка в курсе того, что волки позавчера загрызли профессора Кукера, а медведь заломал его жену в последнюю пасху. Так в чем, собственно, проблема... Хотя, это даже и не проблема вовсе, но дело в том, что оставил я у них набор отличных луженных форм для яиц, а забрать мочи нету. Как бы ты подсуетился по этому поводу, а там, того и гляди, в накладе не окажешься: будешь сыт и протерт ватой рукодельницы Бесовой.
Сказав это, Коромысло прислушался. В дальнем углу стола что-то пробурчало, через секунду было молвлено человеческим голосом:
- Еле слышу, друг мой Еремей. Ты бы лучше откусил кусочек пирога, его месил я своими ногами.
А Слизнев добавил:
- Скоро должен прибыть ледоруб Паскаль, вот его то ты и спросишь Еремей насчет своих рун.
На том и порешили.
Правда Паскаль не пришел, но пришел тучный акробат Хворостов, муж покойной Пульхерии, захлебнувшейся в сургуче. Акробат был очень зол, он, отобрав у болезненного старика Прошина барометр-анероид, тут же ушел, чем ужасно расстроил хозяина дома. А старика Прошина через минуту-другую вынесли санитары куда-то наружу и никто никогда его больше не видел.
- Вот выпьем чай, скушаем пастилу и пшенку, да отправимся в барак за бабами,- сказал повеселевший Салов, сопровождая взором точных глаз полет жирной навозной твари у потолка.
- Ты совсем запамятывал, друг мой, - отозвался Слизнев, - все бабы то наши, что жили в бараках на ухабах, ушли по грибы и за солью в леса на неделю. И вот уж как недели две их в наличии нет. Изловили правда как-то паренька Машу, живущего во мхах и в обмен на голенище он согласился сказать, что не видел баб вообще.
Но сколько Слизнев не говорил, никто его не слушал. Коромысло и Салов принялись плевать в желтый стаканчик с надписью "Принц Казенаки". А пришедший с торфяников ледоруб Паскаль принялся дробить холодный лед из холодильников для вкусной патоки и варенцов.
Так прошла ночь и небольшое солнце, показавшееся из-за раздутых ягодиц облаков, выдуло свой скудный блеск на равнину, осветив пьяного карлика в луже олифы. А рядом, слегка присыпанная охрой, лежит его портянка, служившая в недалеком прошлом носовым платком инвалида Щеглова, ныне покойного, но непогребенного.
И утром, только утром в деревне Плахино жужжат мухи. И жужжат они в связи с тем, что рады. Рады куриному помету на прорванном трико карлика, засохшему языку девочки, повисшей на ветвях березы. Мухи рады патоке Слизнева и самому Слизневу, особенно когда он отправляется в хлев. Ведь только в хлеву он поскользнется о помет и упадет лицом в кишащую массу белых личинок, которые наверняка заползут за его раздутые щеки. Мухи счастливы, а по сему и старики так часто стали петь по утрам, что напоминало всем восторг. А он еще как напоминает. Не говоря уж и о мяте.
Глава вторая
Утро было пряное. Тусклые луны, просочившись сквозь туманы, лили смолу, которая затвердевала от лукового дыхания деда Мотыгина на отвисших губах скал, напоминающих дупла. Стайка бивней, просочившись сквозь горы разбухшего в болотах слона, плавно воспарила в небо и скрылась за куполом горизонта. В это утро как всегда в город приехал табун цыган, а потом уехал. Но жители все же любили слушать цыганские трели, особенно вчетвером.
Выйдя во двор, поросший барвинком, Еремей Коромысло вдохнул в себя аморфный рой комаров с удаленными лапками. Никогда раньше Коромысло не пел, но в этот раз петь ему не хотелось. Присев на прикрытые пледом руки, он стал наблюдать за движением какого-то кольчеца у помета барышень. Владетельница помета, барышня Лукова, стояла поодаль и нюхала. Через пять минут во двор вылез ободранный кобель, четыре зяблика, Салов с раздутыми боками от избытков чечевицы, и достоверный Слизнев, в руках которого дымилось кило парафина. На секунду воздух стал густым, поэтому, мужики, умело вытащив из-под языка пряности, все же успели сделать сальто-мортале. Барышня Лукова, обидевшись, полезла в колодец, где застряла и померла, родив на вторые сутки мальчика по имени Тамерлак, утонувшего тут же.
Коромысло вздохнул ,и, припоминая мягкость черешен, сказал:
- Друзья! Надобность в поисках пропавших форм для яиц существует. Ведь скоро пасха. Поэтому я чувствую необходимость в непреднамеренных поисках пропавших баб, возможно сгинувших в болотах.
- Твое предложение остается в силе, - сказал Салов, протирая пенсне влажной дерновинкой, на которой сидел ранее Слизнев.
- Для этого нужны сани, - произнес последний, но через минуту, забыв свои слова, весело рассмеявшись убежал к теплому озеру, где только что бочковидные чижи построили роскошное гнездо для своих птенцов.
Коромысло, подобрав выпавшие гачи, допил какао из туеска, побрел в лес, где, решив баб покликать, найти их, если они услышат его клик. Но если клик ими услышан не будет, то, как догадался Еремей, баб ему не найти, ибо если они не отзовутся, то сам их попросту не услышит. В принципе, если Коромысло услышит даже небольшой треск подломанной ветки в кустах ,то это не скажет ему о том, что какая-то обособленная баба, услышавшая оклик, идет к нему навстречу. Это, по-видимому лишь скажет о том, что какой-то зверь или мужик ветку под себя подломил, а о бабе и речи нету. Вообще то, недалеко есть небольшая речка. Но сколько не кричи там, а бабы тебя не услышат. В этот раз их даже сам Коромысло не расслышал. Треск ветвей был, но в другой стороне. Тут же, у реки, он услышан не был, разве что унюхан, ибо нечаянно пукнул. Обернувшись назад, то есть туда, откуда донесся хруст, Еремей увидел толстого акробата из рода Хворостовых с хворостом в пках. Акробат был согласен в поисках баб, ибо даже его жена была в числе тех неудачливых женщин, ушедших за солью в горы. Встали тогда мужики на большой пригорок и громко закликали, чтоб издалека слышно было. Но как им понять, слышно ли в действительности издалека этот глас? Решили спор тем, что Коромысло, оставив кличащего Хворостова на кочке, побрел вдаль, дабы понять далеко ли слышно в перифериях. Было слышно даже на соплах и в сосновых бобрах. Зарубив тесаком метку на старой осине, у которой слышен клик. Коромысло отправился вплавь ввысь по реке Днегр, текущей в горы. Скоро он ничего не слышал. Зато был услышан собой же, когда кричал, убегая от тунгуса.
Было уже совсем темно, через месяц, когда Еремей пришел обратно в город, он сильно исхудал и даже слегка потолстел, отчасти от того, что питался лишаями и отлеживался в гнездах выхухолей до самой красной зорьки. У длинного серого с одним окном в дальнем углу пекарни, был раскинут шахтерами шатер, под которым сидели бабы, вооруженные ложками и все сельские мужики, даже дед Талаш, который обычно был заперт. Но на этот раз он был отперт. Еремею казалось, что было чувство радости в той атмосфере, разжижающейся от соприкосновения потных лиц к разбухшим салфеткам. Но то была не радость, то был праздник, именуемый в народе обрядом под названием "свадьба".
Глава третья
Эх, чудесна свадьба гландов!
Продравшиеся через заросли репейника, засаленные шахматисты, принесли таз с кефиром для обедненных девушек, сидящих на стропилах. Самые толстые из них вязали носки для жениха из тиса. Бюст дворника, украшавший прежде новогодние елки в усадьбе поэта Клопова, стоял в центре цилиндрического стола, по краям которого располагались вкусные лакрицы и сольфеджио. Невеста была совсем старой девушкой. Ее полные икры рук украшали гирлянды из топаза. Ноги в количестве два экземпляра были снаряжены голубыми платками с изображениями чахнущего пастушонка со склеритами в масле. Ее туловище, обтянутое голенищем, трепетало от прикосновений наждачных рук деда Мотыгина. Ее груди были по бокам, -они, из-за тонкости талии и других сугубых частей, как раз подходили слезливым лежебокам из Пекина. Особенно красивая была у невесты симметричная голова, то, что сверху. Волосы, правда, были, но у подножий крошились, подминая перхоть. Глаза были очень красивые, изредка открываясь, они часто слезились, источая слабый запах тертого тмина. Уши были что у серны. Внутри каждого уха - дырка, полость которого заполнялась тряпицей, пропитанной полостными мокротами деда Мазая. Губы невесты были под носом, которого не было видно, из-за того, что в данный момент в этом месте поставили бочонок с нефтью. В конце каждой губы у невесты были родинки и роднички, а внутри рта размещался просторный язык, обвернутый в фольгу, и расщепленное небо, в которое так часто забиваются крупицы пищи со стола акробатов Хворостовых. Имени у невесты не было.
Жених ее, лежебока из Пекина, называл себя Бу. Он был тоже очень красивый, красного цвета. Самого его не было, но был бюст, сделанный в натуральную величину.
-Садись, друг, -сказал Салов, освобождая свое колено от сладких перловых каш, -можешь сесть в листву.
Говорил эти слова он внятно, и Коромысло понял, что от него требовалось. Он сел на ворох прелой черемши, в которой спал Слизнев рядом с какой-то обрыгавшейся бабой, лопнувшей по швам от переетого где-то овса. Устроившись поудобней на разбитом аквариуме, старый дед Мотыгин запел песню об улитках. А толстые шахматисты вынесли из кустов гроб, в котором усопла их приемная мать, наглотавшаяся градусников. Через час какие-то серые бабы в паралоновых накидках стали носить вкусную пищу из перламутровых изб.
Невеста Без Имени, отпив глоточек уксуса из хрустальной салатницы, произнесла тост в честь бюста своего жениха. В конце тоста она оглохла, но про нее уже забыли, ибо свадьба разошлась на Славу. Мужики жгли факелы, бабы ревели, ребятишки, вывалившись в пыли, кидали во всех сидящих и гложущих тяжелые шары из теплого навоза. Шахматисты, съевшие олово, залезли на высокий столб, и, один за другим, пали вниз на колотые кокосы, раскроив черепа и распутав всю пряжу. Сами они напоминали гнилые сливы, а в момент падения - толуол. Дед Мотыгин закусал до смерти какую-то седовласую даму, еле видную из-за слоя мха. Обблевавшийся Салов, вскочив на вершину стола, обосрал лысину Ученого Из Берлина, которого прежде интересовали катамараны.
- Что за безобразие! - воскликнул Коромысло, стукнув кулаком в обух.
А пришедший Директор Садов, ворвавшийся на свадьбу, запретил проведение этого мероприятия. Его речь сопровождалась фейерверками и пионерским салютом.
- Народ! - говорил он - Все уже давно познают меня! Я, от лица главных ферм и колодцев, торжественно запрещаю ваше празднество! Все ответственные будут устранены, а на их место посадят нового богатыря! Предлагаю всему коллективу анодчиков и трактористов выйти на всеобщую забастовку, которая проводится на болотах в крайне недоступных условиях! Уже сотня демонстрантов потонула и увязла в болотах в крайне недоступных условиях. Добрую дюжину санитарок засосало в торф по шею. Их марли не спасут хрупкую жизнь!
Невеста Без Имени вскрикнула:
- Люди! Вы послушайте о чем он говорит. Может и правда мы бросим эту затею, - и в доказательство своих слов, она швырнула статую своего жениха прямо в хрустальную шапку бабки Шмыга.
Народ зароптал, и, побросав объедки и опустошив содержимое желудков, ртов и кишок, пошли на болота, где продолжали вязнуть санитарки, в волосах которых старые деды собирали брошки.
Через некоторое время во дворе под шатром никого не осталось, кроме ледоруба Паскаля, толкущего лед, Слизнева, Салова и Еремея Коромысло, плюющего на Салова.
Когда наступил вечер, наши друзья пили крепкий чай из кубышек в своем срубе.
- Дак нашел ты баб? - спросил Еремея Салов, сын Сралова, кой давно усоп в песочнице.
Коромысло, намазывая хлеб на масло, ответил:
-Кабы не так. Я сам еле дорогу нашел, ни говоря уж о бабах, кои и искаться не хотелись, потому что сами нашлись под шатром, где и производили пресловутую свадьбу.
Салов ничего не ответил. Встав с бизани, он выкатил из-за угла бочку дёгтя, из которой ложкой зачерпнул мед и предложил ее в рот соседу по сортиру Слизневу, мечущему бисер под ноги свиньи. Вбежавшая в хату никому незнакомая бабка, приволокла из лесу какого-то тупого паренька-дурака, которого тут же вываляла в перьях. А ледоруб Паскаль, набрав в кулак горсть сухого гороха, запустил её в стену.
В своих действиях друзья узрели поговорки, а по сему очень громко рассмеялись. Только Салов не смеялся. Он смеялся потом, когда уже все давно уснули под теплым шифером. И те кто не спал в эту глухую ночь, долго еще слушали его нервный смех и пронзительный вой.
Ночью, когда помер последний петух, призрак профессора Кукера принес в своих руках луженную форму для пасхальных яиц. И был бит.
- Доброе утро! - поздравил с новым утром Слизнева его сосед по покрывалу Салов.
- Ты посмотри в окно,- ответил меньшой, - погляди и убедись, такое ли оно доброе.
Осторожно высунув костлявую голову в виде набалдашника за плетенное окошечко, Салов зароптал.
Его взору раскрылся утренний злобный пейзаж. Холодное солнце плевало в его лицо медь. Лужи, застывшие от жира инвалидов, таили в себе окаменелости их стоп. А дряблая Емерилова, копавшая всю ночь трюфель, пробрела по шелушащимся грудам набережной в сторону кладбища, от куда раздавался бессмысленный стон ребятишек. Выпотрошенные канарейки на углу обвалившейся кофейни привлекали на свою унылую кучу мух, которых так любит ледоруб Паскаль, удавившийся на фонарном столбе. Возле столба стояла пьяная голенькая девочка, одна нога которой была запутана в чьих о волосах, а другой ноги вовсе не было. Вместо нее был хлыст. Пьяная пионервожатая, пропившая пионеров, лежала рядом с бюстом жениха Бу и блевала плохо переваренным войлоком. И все это на фоне зеленоватой дымки тумана и сероводородных испарений из нежных кровоточащих клоак на деревьях бука...
...Закрыв окно, Салов вздохнул и принялся писать стихотворение про тмин на клочке туалетной бумаге своими же испражнениями...
Так наступило утро в прекрасном городе Плахино.
Глава четвертая
В этот незабываемый день наш любезный друг Коромысло, прогуливаясь по тенистым зарослям сорняков, увидел воочию чудесную деву, гложущую кору трухлявых валежин. Её внешность была так чудна, что наш достопочтенный герой прослезился, путаясь во влажном мху. Подходя сбоку к этой вздрагивающей особе, Еремей стукнул кулаком в прекрасную отвисшую спину, покрытую попоной. Когда дева обернулась, Коромысло вздрогнул, ибо обернулась она мышью. Но через секунду его взору предстал великолепный облик самой что ни на есть человеческой девушки. И молвил тогда Коромысло:
- Да не сочти меня за дурня, ибо если я не прав! Я полюбил вас, дышащая особь. Все что ты видишь сейчас пред собой: эти окислы и травы пырея, парусины и гравий, - все это с данных пор (что на руках моих) - твоё. А в знак сильной любви к тебе, я режу свой палец на ноге.
И со словами такими, нагнулся Коромысло к своей подвихнутой стопе и ножом консервным отрезал усыхающий мизинец.
Но не поняла горемычная смысл данного акта, испугавшись и заголосив во все свои горла, кинулась девица опрометь, и, забравшись на засохший дуб, забилась в дупле его, полог коего был устлан тенетами. И вслед за её спиной летел сухой мизинец, брошенный другом нашим, метким Коромысло.
В то время вышли из шиповника шестнадцать пенсионеров, и, что-то хмыкнув насчет мотыг ушли прочь. А после, итальянец по имени Онитаруб, вышедший из левой трущобы, не отходил от Коромысло ни на шаг.
- О как мне доказать свою любовь к тебе?! - вопрошал герой, вырывая последние зубы из своего перекошенного рта, знакомого с множеством блюд.
Но не хотела прекрасная особь видеть Еремея, бросала она на него сверху пучки волос и рваные портянки, вереща благим матом, пугая старух, запутавшихся в пряже.
А итальянец Онитаруб знал песню на тункинском наречии. Когда он стал петь эти душещипательные ноты, барышня выбралась из дупла, прочистила уши прутом и принялась слушать.
Не вытерпел тогда Еремей, подбежал к ней, и обнял за худосочные бока, а тяжелым тесаком отрубил ей ногу как бы в обмен на свой незатейливый фаланг с ноги.
- Теперь мы будем любить друг друга до гроба, - сказал Коромысло, продвигаясь к гробу, стоящему на графитном холме.
В то время возвратилось шестнадцать пенсионеров из кустов шиповника. Они что-то промычали насчет печей, и, захватили с собой поющего итальянца по имени Онитаруб для растопки, а его дюжий колпачок втоптали в грязь, кишащую мокрыми ребятишками.
Вскоре дева решила отдаться Еремею, поэтому, через минуту, ее вторая нога уже была далеко от этого незабываемого места, в норе сусловой.
- А как вас зовут? - спросил ее Еремей.
И ответила дева:
- А зовут меня примерно также как и вас, смотря откуда и куда.
- А какое у вас наименование? - второй раз спросил барышню наш толстый герой.
- Когда нас сортировали, -поясняла девица, - никто не задумывался над тем как нас наименовывать. Ибо имя мое нарицательно и начинается с буквы, которой нет в обычном алфавите. А мать моя, при родах погибшая, громко крикнув, тем самым имя мое произнесла, всеми со временем позабытое.
И после этих слов любили они друг друга до гроба. Но, к несчастью, сей гроб какие-то обветшалые старцы заполнили шевелящейся массой и унесли в пещеры, где прозябает Матка.
Повалились тогда возлюбленные на пружины. Стали друг другу в рот пихать землю и корки, царапать кожу. А ягодицы Еремея были изодраны вклочья жесткой щетиной сей барышни, медленно разжижающейся от теплых лучей бледного солнца. И так хорошо было в лесу. Преющая листва надежно липла к потной коже. Вьющиеся аскариды изредка покидали свои естественные убежища и свивались в клубки, шуршащие на бумаге. На извергнутом содержимом чахлых желудков наши любовники изрядно пыхтели и стонали, ибо все их органы кровоточили и разбухали от прикосновений к ним шершавых ладошек инвалида Щеглова, еще непогребенного. День уже давно наступил, отчасти потому, что туманные облака еще недостаточно прожухли, а воздух помутнел, выжимая из подпревших брюшин тумана капельки желтоватой влаги на скомканные трусы одинокой старухи, ополаскивающей голову внучонка в черной луже мазута. Появился душный ветерок, дующий со склепов, и наши герои, разморившись от своих же испражнений, сонно вились на захарканном полу туалета, обложенного подушками.
- Боже, как мне хорошо! - сказал Коромысло, прогибаясь над трупом собаки.
И услышав голос родного, наша умная баба, обернувшись к нему задом, выдула слово "фук". С тех пор её так и стали звать, особенно с горок.
Глава пятая
В хозяйстве Слизнева все не так уж и плохо, как по началу вам кажется. Имеется даже баня, в которой так хорошо помирают пожилые от перегретых брюшин. Горстка плешивых старух, раздувающих скудный огонь на подмостке, зорко следят за их бурыми спинами. В котлах же, у которых они трепетно колдуют, готовится блюдо, а в честь Салова поется тягучая нота, в которой весь трагизм поедания принципиально неважных обухов для тыкв.
Было снисходительно доброе утро. Безудержное светило, обладающее звонким полумраком, затмило собою поляну, на коей размещалось поместье Слизнева.
Нащупав изнутри пуп старой докторши, дед Талаш с канистрой доброй сивухи подошел к калитке нашего незаурядного певца.
- Приятного вам аппетита, -сказал он почтенному Слизневу, изрыгающему белесые массы на плечи старухи Прониной, сидящей в эмалированном тазу.
Недоброжелательный Слизнев не то что виду не показал, но даже и кувшин из гипса, за коим Талаш прийти изволил.
- А вы посмотрите, кто это там идет? - полюбопытствовала бабка Пронина, указав дряблой грудью в сторону кучи прошлогоднего помета Арахиса.
И действительно, из-за кучи обозначились силуэты двух проходимцев: Коромысло и расчлененной подруги его Фук без губ.
- Теперь я женат, - говорит всем Еремей,- а посему раздаю всем бесплатно деревенские стада овнов, а кобылицу отдаю в детский приют, ибо есть что у нее сосать.
Скоро все друзья, объевшись карболовых вазелиновых кнедликов, стали принимать ванны промеж своих ног. У кого ног не было ванну принимать они не стали,а вот только сталь да глотали. Безропотный тугодумный юноша Йозеф залил в ванны смолы, присыпав лавром для исчадий. А две толстые и потные посудомойки, вооружившись дустом, принялись отмывать шелудивости в местах сочленения оконечностей с торсом. Сделав утопшему Талашу искусственное брюзжание, старая вешалка Пронина, открыла врата околицы и впустила во двор стадо китайских овнов. К каждому животному к брюху крепился настой из трав. А в рогах их были запутаны радиоприемники, по которым шли передачи свирельно-переливные. Таким образом, не нужна была необходимость в пастухах, кои в последнее время, будучи кастрированными, бухают с горя с помощью крепостей вин и алкогольных масел.
"Господи, -негодовал в душе Салов, почесывая тупой вилкой свой бок, -Как же Фук прекрасна и до чего я на нее похож. Вот только руки и ноги у меня на месте, а все остальное точно такое же. У нее есть даже глаза посредством которых она может узреть мои гениталии. У нее есть нос посредством которого она сможет понять, что за запах издал я в данный миг раздумий. У нее совсем как у меня есть пара ушей, посредством коих сможет расслышать мои таинственной природы звуки из гортани и любовные пробулькивания в расстроенном животе Блаженств. А в полости своей прекрасной щели рта она сможет разместить, словно предназначенный для этого, мой сизый желвачок под подмышкой. Вследствие этого мои постанывания обнаружат дюжинную страсть этой плотоядной красавицы и заставят тело ее упруго содрогаться, волнуя зыбь жировой клетчатки! У нее же наверняка есть грудь, и не одна, которые так мягки и растекаются меж пальцев от сильного сжатия...Вот только кого я вижу в ее объятиях и в ее внутренностях! Во внутренностях я наблюдаю аскариду Еремея, будь он трижды проклят, ибо он и есть в еёйных объятиях!"
В этом заключалась ревность друга Коромысло Салова. Препятствуя поцелую возлюбленных, он кинул в их раскрытые лица топленный воск. Когда Еремей шептал невесте слова о пятнах, ревнивый Салов залепил ее заднепроходные уши гипсовыми слепками и ревнем.
- Нет больше сил терпеть твои жалости! - вознегодовал тут Коромысло, робостью своей известного всем, -Будь ты хоть немного самим мной! Или проведи время со свинаркой Мочаловой, коя знает толк в мозолях и представляет привкус порошин!
Но Салов не желал слушать Еремея и ничего не жевал. Он, тыкая тупым шилом бок красавицы Фук, метко сморкался в рот Коромысло, кидаясь в подругу его капсули и остроконечные штыри. В подругу же Слизнева он зашвырнул топленное масло лебедя, а в прекрасную Фук громко чихнул, забрызгав кокошники и заразив коклюшем. Салов помимо этого вымазал ее волосы вязкой липучкой, а в открытый рот забросил морского ежа и сталактит.
Вскоре Фук стала разбухать от переетой парши, в которые Салов подложил кротовьи потроха. Дабы прекрасная царевна не вылетела наружу через форточку барака номер 346, даже Слизнев пытался сбить палкой назойливый горб, рвущийся наружу вместе с теплыми трусами кала. Запутавшись в паутине подполья, Коромысло неуклюже перевернулся на трюмо и угодил головою в известь, в которой так много интересных фактов.
Но все же не вытерпела душа Еремея позора! Вызвал он Салова на дуэль, где расправа неминуема, а посему выхода другого не предвиделось. Решили биться на штопорах. Салов же, как самый негодяй, орудовал шпорой, которой бороться конечно же легче! За это он был порот экзаменаторами. Гувернантка Пшигель, пьющая кофей из уха своего осла, протянула руку с заостренным мизинцем в сторону Салова, кой, за живот взявшись, препятствовал пролитию крови из приоткрытого зияния живота.
К вечеру друзья успокоились. По просьбе виновника происшествия Салова, ему был приготовлен гроб, на дно которого поклали солому и старые шляпы. Ночью он помер от того, что кишки были вынуты любопытствующим молодым Йозефом, а вместо них были положены неспособные на эскрецию и адсорбцию совершенно не осмотические штангенциркули, застрявшие намертво в трахеях, по ошибке перепутанные с позвоночным столбом. Хоронить Салова не решились, ибо где назначалась могила для него, на том месте был камень. А по сему усопшего нарядили в клоуна и подвесили вместе с гробом в глухой чащобе за детским садом, последний питомец которого до смерти был порот неделю назад. Через неделю вперед сюда завезут диких ребятишек, приучат их к подножному корму ,заставят месить глину голыми телами и глотать стекло, столь необходимое для красавицы Фук, увлекающейся мозаикой.
С тех самых пор все узнали, что сделалась она заикой от нервного срыва, и от того, что миндалина была удалена вместе с языком непосредственно Слизневым, осеменившего ее семенем чистокровно поповским. Еремей смотрел на все это сквозь пальцы, которые славятся прозрачностью своей во всем царстве.
Все же были рады молодоженам, вот только произошел неприятный случай, кой потревожил брачный покой и изъял из утробы не сформировавшийся эмбрион ввиду своей аморфности. Горе приключилось на следующий день, именуемый мартом.
Глава шестая
Наступивший вечер принес с собою новую порцию одутлых облаков, которые, спустя свои серые трусы в виде тумана, обмочились на унылое село. Вонючие капли усердно барабанили по жестяным крышам домов, в которых ютились оставшиеся в живых односельчане.
В хате жарко. В открытом рту Слизнева - кусок пенопласта- утеплителя сугробов. Красавица Фук и Еремей Коромысло прядут корявые унты для бедного инвалида Щеглова. В сумрачном погребке, поджавши сухонькие ножки, сидит старуха Пронина, которая лыком вяжет.
Вроде бы все было спокойно. Только изредка кричали ребятишки из соседнего дома в колодцах. Это пьяный ханыга Панфилов насилует свою дочь. А его сыновья, близнецы-уродцы, тонут в торфе, на дне которого покоится сундук с расчлененным телом их кровожадной матери.
Повернувшись на самый опухший бок, Слизнев, выковыривая цингу, сообщил:
- А не сходить ли нам к акробатам Хворостовым. У самого толстого из них, говорят, есть отличный недуг на паху. А еще в их двор въехала семья китайцев Бу с бюстом жениха Бу, ныне заблеванного.
Но не успел Слизнев мысль закончить, как забарабанили в дверь со двора, хозяев дома тем самым вызывая.
То были акробаты Хворостовы, влекущие за собою издыхающего карлика за шиворот, запачканный сургучом.
-О в чем состоит цель вашего визита? - вопросил окаянных гостей Слизнев, накладывая в свою тарелку кишащее пиноккио.
- Беда приключилась, сын мельника Слизнев и Иже с ними.
Иже вздрогнул и канул в погреб к Прониной, умело вычесывающей блох с лобка кулака Потапова, отца Всех Сантехников.
А Хворостов-толстый продолжал:
- Горе приключилось в нашем захолустном поместье. Пришедшие из лесу дети хромоногой жены моей, собрав скирду померанцев для откорма козерога, явились по полудню к церквушке, что у реки Днегр. Сомкнув в кольцо старую березку, где, как ты помнишь, год назад удавилась бабка наша, царство ей подземное! Узрели хлопцы наши тайник в дупле. Вот это дупло!
И младший Хворостов приволок к стопам Слизнева дупло, внутри которого были зубы. А Фук, вспомнив, что часто в дупле сем забивалась, сказала фразу, которая не так важна в данном повествовании. А Хворостов -толстый, заглотив очередную дозу тмина, опять продолжал:
- А как утро пришло, в лесу нашем дрожать все стало, и на спине жены моей, Тухрении, пот выступил. Под вечер, мы с дедом насчитали шестнадцать капель чистейшего пота. А как дождь пошел, старуха наша, оладьи испекшая -в обморок пала и застряла в нем. Ибо колодки сии делались для каторжников в виду отсутствия добрых наручников, проданных губернатором задарма. Но, как вы знаете, за это благодеяние, ему построили прекрасный санаторий с бассейнами и крематориями на болотах. Так вот, из этого ныне заброшенного санатория, о коем речь и идет, ночью раздался звук загортанный, -в нем была нота помощи. Вот тут на магнитной ленте наложена запись этого крика, что оглашал окрестности.
И со словами такими Хворостов средний достал из набедренной подмотки магнитолу. Пальцем нажав рычаг, услышали после чего уши всех крик, издали похожий на голос родившегося ребенка, только мертвого. Также он напоминал предсмертный хрип старца, только еще живого.
А Хворостов- толстый продолжал:
- И после данного крика все в нашем доме изменилось. Молоко овинное скисло. Пряди пожилой старухи Метеловой выцвели, а на руках меньшого появились цыпки. Решили тогда мы перерезать всех наших курей, растолочь их и выкурить сквозь полость большой трубки. Но не пришлось этого делать, ибо куры куда-то пропали, а там, где они жили, появился вдруг газ такой, - пропан. Ребятишки, баловни мои, стали кататься в нем, сдирая оставшуюся кожу на коленях. За это порол их я вот эти кнутом.
И после слов сих сильно поротый меньшой Хворостов принес к стопам Слизнева плеть, украшавшую ранее плетень.
А Хворостов-толстый все говорил:
- А после пропажи кур, корова наша, с детства ведомая фронтовикам, кормившая их в окопах, была растерзана от причин непонятных служанкой нашей Ферапонтией, царствие ей горохово. А ребятишки мои, из лесу прибежавшие, сообщили, что движется нечто из-за гор, земли сотрясающее. И даже паренек Маша, живущий во мхах, до смерти запуганный, зарывал свою немытую голову в песок на нашем дворе. И этот шум из-за гор, или горы из-за шума, вдруг ночью засветились огнем и погасли. А на утро закопченные вершины их поражали воображение невесты меньшого, Чундре. А сестра ее, Амбра, со страху зачавшая от колхозника Седова, обратилась головою в пекло, где и обуглила свою буйную головушку.
И после слов таких зарыдал Хворостов старший, а остальные засмеялись, обнажая пах. Чундра, обнажившая груди, весело подмигнула красавице Фук и перекувыркнулась через голову. Меньшой Хворостов, разорвав тельняшку, вылизал кетчуп, разлитый на плаху односельчанином Пуповым. Колхозник Седов, обрученный с Чундрой, ударил грудью последней в кулак Емериловой, оглушительно срыгнув, отчего в помещении раздался запах протухших фолликул.
А самый умный из семьи Хворостовых, дед Пиастро, сказал:
- Вот пусть бабы села и скажут как нам быть. Ибо сила дается нам от баб, а посему должен их мужик насиловать, чтобы ума набираться,
На том и порешили.
Глава седьмая
Днем, после принятия туалетов, все почтенные горожане собрались на базарной площади перед толчеными баклажанами. Безрукий губернатор, разряженный в мокасины, стоял на арене, украшенной алмазами. Он говорил речь, в смысле которой улавливалось, что мужики да бабы разойтись должны. А после наступления ночи, начнутся взаимные поиски, приводящие к взаимным актам оплодотворения при помощи всевозможных предметов и органов в том числе. Заранее была изолирована группа скотоложцев, дабы избежать порчи домашних животных и во избежание путаницы, а в том числе и сумятицы, если такая иметь будет место. А место иметь она будет. Вот только у вех ли имеется то заветное место, куда так трепетно тянутся руки уборщиц? Разве есть такой мужик в этом городе, который при помощи влажных мокрот смог бы вывалить свой кишкообразный нарост на волосатое брюхо дурной бабенки с пасеки? И ее дряблые груди, украшенные мыльными лифчиками с запахом изжоги. А сырые толстые ноги Нюры, так часто засасываемые в ил, -кого только они не привлекут на свои многочисленные чиреи, распустившиеся бутончиками по всему сыромятному телу с вывихнутыми лодыжками. Любая доярка польстится на раздутый зоб колхозника Седова, съевшего год назад брюкву, веком ранее окаменелую, а теперь раскисшую в большом пищеводе, где так много живности. И так чудно быть среди этих людей, пахнущих калом! И в каждом взгляде старухи даже Еремей узрел похоть, снующую по его ягодицам.
После выстрела пушки, бабы да мужики разбредаться принялись и прятаться, кто в колодах, а кто не прятался, а убегал далеко отсюда. И как только придет ночь, сигнал будет дан. Только тогда горожане приступят к делу, а в данный момент еще много забот. Где какой бабе необходимо кишмиш размазать на пояснице, а какой приспичит спичку положить в дряблое влагалище, прикрытое парусинами. Забот еще много. Вот почему необходимо ждать.
И наслаждаясь прохладным дуновением хриплого ветерка из постывшей гортани небес, Еремей чувствовал усталость в своих кровоточащих обрубках фаланг, а его перепончатые уши слушали далекий гром за горами, как будто гигантский исполин, сидящий на жерле вулкана, словно в горшке, издавал эти скорбные звуки. И даже сернистый запах, заполняющий жухлые легкие героя, до того напоминал запах кала и коалл, и был с привкусом таковых, что от наслаждения Еремей проблевался в фарфоровую вазу, стоящую на замшелой кочке, под которую забился паренек Маша, крепко сжимающий в руке окостеневшую фигу древних поэтов.
...Через некоторое время Еремей услышал сигнал, после которого понял, что наступила пора действовать. А возлюбленная его, Фук, в это время топнет на торфянике, заблудшая здесь в потьмах и не нашедшая дороги назад, ввиду отсутствия привкуса мула. Проглоти же тогда изрядную долю ила! Через месяц на ее разбухшем трупе детишки будут играть в классики. А из ее открытого рта старый дед Мотыгин будет извлекать дождевых червей, годных на трехпудового язя в запруде.
Десятки вонючих мужиков с обнаженными ягодицами гоняли по кустам десяток потных женщин, треть из которых была старухами, а остальные - на последней стадии беременности. То у кучи навоза, то в битуме, Коромысло наблюдал непристойные сцены. Особенно ему пригляделась жирная баба, выдувающая из ноздрей старика Пронина личинок мух.
В своих засаленных волосах, выпачканных в гное, Еремей нашел солонку, в которой был перец.
- Отдай мне это...-говорит ему старая карга Воблова, чей покойный муж известен всей округе в роли старого извращенца-педофила.
Но не отдал он ей солонку, а затеял игру полюбовную, дабы натешится дряблой плотью под гнусным пледом с засохшими корками меда и желчи.
Не повезло также и Слизневу, ибо, заблудившись во тьме лесов, выбрел он на поляну, похожую на жирный живот мужика с грыжею. Принялся тогда он на помощь кликать, но потерпев в этом прокол, нарвался лишь на медведя, который, подмяв под свои потные складки беднягу, изнасиловал его в ухо. На следующее утро, которое так и не наступило, изрядно потрепанный и хромой Слизнев, преодолевая лужи и тела изнасилованных до смерти старых доярок с конюшен, добрался таки до своей хижины, в которой старая бабка Пронина сварила отличный супец из крайней плоти своего мужа.
Болезненные обнаженные дети из окрестных кладбищ, пережившие странную ночь, но нажившие в течение оной страшные язвы в своих промежностях, стоят у открытой столовой, в которой суетится мужик Андронин, мнущий ногами сметану в большом котле для бесноватых девиц.
Возвращающийся Коромысло из чащобы леса, где оставил старуху, рыгающую на свежий папоротник, сразу же обратил внимание на этот ряд отощалых детей. Особенно ему приглянулась маленькая девочка без ушей, во рту которой был битум. Подозвав ее, Еремей погладил икры бедняги и копчик, затем же дал ей подзатыльник и подбородник дабы не привыкла к нежностям.
И было хорошо герою. Вдыхая через засоренные ноздри липкий воздух, он весело смотрел на чахоточный туман, словно вырвавшийся на волю из обрюзгших и оплывших жиром легких поварихи Перловой, которая славится своими цыпками на ягодицах. Кажется, что из этих же цыпок, выдавленных на блюдо травы, произошли эти бледные и желчные на вид росинки, которые с большой радостью слизывались десятками языков полоумных голых детишек. Но все знали, что это не роса, выдавленная из цыпок Перловой, а что это всего лишь сперма братьев Хворостовых, которые мастурбировали на поляне, возбуждаясь от окрестных замшелых сучьев.
Еремей, медленно продираясь через заросли кактуса к поместью Слизнева, наблюдал этот удивительный восход солнца, похожее на бледный запотелый пуп шахтера, окрасившийся под влиянием пота до состояния крайней раздраженности. Его жалкие лучи, словно трясущиеся в похоти языки, тянулись к разбухшей от мусора почве, растрескавшейся и обнажившей из недр своих безобразные камни, которые опухолями покрывали покрасневшую ожирелую бочину старой поляны.
Склонившись над выпученным глазом какого-то щегольного цветочка, Коромысло втянул в себя все его запахи, которые он сконцентрировал. Здорово побурев от тошнотворного привкуса каких-то отбросов, Еремей сорвал гниющий плод груши и погрузил в него свои гнилые зубы, которые там и остались. Выкинув обезображенный плод и размазав кровь по лицу, вытекшую из многочисленных язв, Еремей весело высморкался на жухлый ствол заблеванной черемухи, в ветвях которой догнивал труп какой-то забытой всеми старушонки.
И обратившись к глуховатому старику со свининой на плечах, что проходил мимо ,Еремей молвил:
- И это все принадлежит нам, так и тебе, старче. Пей при помощи дряблостей губ эту благородную воду из сфинктера ручья. Ешь эти плоды, кои несут в себе живительную силу и червей. Вдыхай в свои дряблые мошонки легких этот эфирный, лишенный запаха и вкуса воздух, пришедший к нам из великой канализации небес. А после своих скромных пиршеств, ты можешь испражниться в гладь того же родника на опустошенном теле природы. Ты можешь срыгнуть эти плоды на тарелки своих внуков, желудки которых напоминают жернова, что способны переварить в себе даже рог. Ты можешь также и чихнуть, обрызгав заразными каплями лица своих потомков, а потом, перекрестившись, ты можешь поднять свои бельма к солнцу, которое одарит тебя новой порцией корост на твоих вываливающихся щеках. Это твой мир, старче! А также он наш!
Сказав эти пустые фразы в спину кряхтящего старца, Еремей, обнажив руки ,кинулся лицом в грязь и зарыдал. А какие-то грязные ребятишки, грызшие прежде старую ветошь, восприняли все как шутку, и, весело смеясь и брызгая слюной, полезли под рубашку и даже в штаны героя, где давно не бывала даже грязная тряпка, а потому все давно ссохлось и умертвило цепней...
Глава восьмая...
В хозяйство Слизнева в это время наведались гости из далекого града Бор. Вся площадь в пятнах пахучей солярки была усеяна ржавыми перилами и камедью. Сам Слизнев после длительных дискуссий с благоразумным папашей распивал бутылку с бурлящей настойкой из хрупких фарфоровых сосудов.
- Слышь, многовалентный друг, - обратился к нему его собственный желудок, - та жирная часть бараньей ноги, что изволил ты поместить в мои закрома, производит процессы брожения. Ты зачерпнул кормой, мой лучезарный хозяин, ты не сможешь опустошить пустоты, ибо проходы в кишки заблокированы...
Услышав эти вопли внутри своих вздутий, Слизнев ничего не сказал, а только хлопнул себя по лбу, а когда с места руку убрал, то увидел в зеркале ,что оказалась там раздавленная плоть навозной мухи.
Большинство приезжих борян многозначительно подпрыгивало, шутливо обнажая волосатые ягодицы. Почтальон, брат Амбры, посыпал имбирь на приоткрытые плечи мальчика, нюхающего порох в ковшах дамской туалетной комнаты. Дед Мотыгин, приглашенный к мешкам с пудрой для каракуля, был рядом с толстой барыней, которая в руках держала припарку весом в фунт для своего малыша, погребенного в шлаках.
- Я сделаю все, что в моих силах,- говорил ей Мотыгин, нюхая припарку.
Но Лукова, сделав недовольную гримасу из массы одутлых губ, фыркнула, отвернувшись полюбоваться на молодого Портмане, вываливающего тяжелые бицепсы из рукавов своей фуфайки в мусорное ведро, покрытое волосами.
К ночи Слизнев совсем расхворался. Желудок его вывернулся наизнанку, выпучив из себя баранью ногу. Голова его пульсировала и сильно увеличивалась в размерах, по-видимому из-за хмеля.
Барыня Лукова, после усердных молитв, убрела по бродам к теплым лужам, где размножаются креветки. А приглашенные в гости боряне убрели в лес дабы заночевать в подстилке.
Наступила ночь. Было очень темно и душно. Но Луковой последнее казалось только наверное из-за того. что душил ее Мотыгин. Облезлая луна, обнажив свои пожелтевшие зубы, злобно отрыгнулась в пространство своим тусклым ленивым блеском. Подул смердяще спертый воздух из-за безобразных выпуклостей гор, в складках которых уже достаточно скопилось вонючей прелости и опавших волос.
По скользкой грязной дороге по направлению к усадьбе Слизнева движется в это время всем поднадоевший Коромысло. В руках он крепко сжимает чудодейственную палку, отломленную от несуразного древа у болот, видом своим напоминающее увядшие груди.
Рядом с ним брел медлительный карлик, многословие которого довело до белого каления покойную Пульхерию.
- Послушай, милый карлик, - проговорил ему Еремей, -мне открылось чудо в мозгу. Я понял смысл своего естества и для чего могу применить свои силы, о которых так трепетно рассказывали мне...
- Уймись, - отвечал Карло, - дело не в твоих силах, дело в солитере твоем.
Через некоторое время, когда последняя нога переступила порог хаты Слизнева, Коромысло, потирая брюшину, воскликнул:
- Кто тут?
Но никто не отозвался на его "кто тут". Карлик был там, А Слизнев, который был тут, спал на камине и смотрел сон. Ему снился сон о его далеком детстве, но безжелудочном. Малышом он выедал чудовищный ход в животе Амбры, надеясь найти чудодейственную капсулу с источником всех болезней. И вот он нашел эту капсулу, схватил ее и потянул на себя. Но с другой стороны - Коромысло, тоже тянет этот источник в свою сторону. Большие силы преодолев, Слизнев проснулся, и узрел перед собой Коромысло, сжимающего в руках его желудок.
- Она родит богатыря, мой друг, лодыря! - вскричал (весь в поту) Слизнев, отбирая желудок.
- Кто же? - вопросил его друг, присаживаясь на осужденного младенца (мумия).
- Амбра. Ее бывший сын Амба повзрослел и ушел за горы, к океану, где до сих пор собирает устриц. Но не в этом дело. Она беременна. От тебя, мой друг. Эта девушка тобою беременна. Она девственница, бесплодна...Бесценна, друг наш! Она рождает...Она родит богатыря, тебя же и родит! Это будешь ты, друг горемычный! И все это из-за тебя! Из-за кого же еще, разве что ты...Но так оно и есть. И это к лучшему! Пусть!
- Но как же так, - сомневался Коромысло,- если я есть тут, как я могу быть там, в животе или рядом? И для чего мне рождаться, если рожден уже я? И как я сам себя рожу!
-Путаешь, друг мой! - промолвил Слизнев и забылся во сне глубоком.
Ничего не понимал Коромысло, терзался он и кулаки свои до крови покусал и карлика. Ничего не мог понять.
...Лежащий ничком карлик изможденно вздохнув, приподнялся над паутиной и громыхнул в пустой кувшин:
- Это хвора, всего лишь хвора...
Всю ночь просидел герой у оконца. Воздух раскисал, постепенно смывая в унитаз Вселенной колючие зрачки звезд и жухлое пятно Луны. Липкий туман, выдутый из многочисленных ноздрей песков и глин, растворял в себе все: и стволы треснутых дубов и трупы односельчан. Липкий воздух проникал в легкие Коромысло и клокотал там в волнении от нежных альвеолярных соприкосновений. Ведь там осаждается пыль и гниль, засоряются клетки и зарождаются боли...
Глава девятая
Следующий день был самым обыкновенным днем. Радости в голосах птиц как на палитре изжоговых разноголосий коробили чуткие мембраны разумно-неумелых поселенцев. Их чугунные взгляды ловили в кронах усыхающих стволов чудесные жирнобелые тельца певчих созданий, лишенных крыльев слизистопотных дроздов, коренастых вонючих скворцов и прочих селезней.
Амбра, прекрасная богиня, чей стан увенчан плющом, размеренно оценила полноватой ладонью объем обширного вздутия жил на облезлом животе, в котором шевелится ребенок, если позволите его так называть. Объевшаяся терпким шоколадом повивальная бабка Проня, чествуя сырости мозга, пела молитвенные столпы успешному произрождению на полотно судьбы новой человеческой единицы.
На фабрике, в котельной которой сыровары в прошлом году зарубили последнего учителя, разместилось гигантское ложе, усланное битым стеклом и обрывками из старых учебников о профетролях.
- Сыро, как сыро, - повторяла Проня, вынимая из старого чемодана длинные удила, посох из окаменелой струи кабарги и патронташ.
С первым приступом легкого соударения о стенку обширных пупов, податливая ножка ребенка, обнаружив вход, прорвала оболочку и неловко заболталась у матки.
- Руби ее! - крикнул Прасковий, лья чистейшую смолу в лицо Амбры, тоскующей о благородстве упрямых стоп ее бывшего мужа, Последнего Учителя.
Но в новообразованном обрубке еще теплилась жизнь, и повитуха, гневно ругаясь, приступила к больной, распластавшейся подобно липкому сургучу на чистом листе промокашки.
" Как и Лукова (пусть успокоится ее тело в могиле),- вспоминала Проня, - исстрадалась за своего первенца. А он выжил, в том то вся и беда..."
- Поднатужься,- сказала она далее будущей мачехе, - всем телом напрягись.
Подвязав подпругу под бочину дамы, Проня воткнула длинную иглу под второе ребро Амбры, задула все свечи (в том числе анальные). Напрягая свою полую мускулу, Амбра стонала, харкая в белизну потолка слизь. Мохнатая шея ее содрогалась и выгибалась от болевых спазмов, а хрупкая ладонь хрустела в виду того, что на нее сел Кукер. Наобум, даже с некоторой предосторожностью, седой врач Колов, пришедший с торфяника и принесший глобус, утыканный шпильками, подтянул к роженице макет-сруб двухголового теленка и бочку пакли.
Скоро, из-под шовных вздутий показалось отверстие для головы. Вывалившийся пищевод, прободая оголенный животик малютки, куда то струился в подполье. Сыромятные ремешки, перетягивающие живот, глубоко врезались в него и слегка крошились. Заботливая Проня, используя капсули, перевернула Амбру на третий бок, и запела песню о страдании пьяного мальчика Это, вонзающегося в томность лица Кориандра.
Во всей этой атмосфере, царящей тут, было нечто от веселой ярмарки, где улыбки старых торгашек пророчили сладостный сон о вкусностях обезвоженных помидоров и огурцов. Старость лица Амбры пророчила наивную панихиду в лице ее повитухи, а старые глаза последней говорили о возмездии пророчествам первой.
Уже в сумрачном свете старой лампады, Амбра отчасти созрела для откладки. Повитуха, обвешавшись чесноком и мертвыми эмбрионами, всплеснув руками, что-то грозно запела. А лекарь Колов принялся вынимать плод, лопающийся под тяжестью горьких воспоминаний. Скоро, когда громыхнула где-то молния, полная скрежета, появился посох из горячей утробы роженицы.
- Это будет великий мудрец! - провозгласила Проня, вынимая на свет божий сей жезл.
Через мгновения в виде холста появилась роба.
- Это будет великий мученик! - воскликнула Амбра, показывая пальцем на произрождаемое.
Через момент появилось тело статного и статического мужа, голова которого венчалась плацентой, глаза которого несли в себе свет разума и зачатки тревоги.
- Мы называем тебя Коромысло! - воскликнул Колов, кивая Амбе, пришедшего из-за гор, чтоб имя младенческое произнести всуе.
Когда последняя стопа новорожденного, обутая в холстины, проявила свою суть, пред свидетелями возник чудесный кудесник величиной в пять саженей. Руки его были мускулисты, а живот провисал до пола, давя тараканов. Уши его проницательно слушали частые вздохи и матери и брата. В руке же красовался посох из чудодейственного бука.
И уже под накидкой из дерюги новорожденный Коромысло глубокомысленно молвил, отгоняя мух:
- Здравствуй, мать!
Сколько волнений перенесла в эту секунду Амбра, сколько горючего пота пролила ее седина на опорожненные сосуды с сединами матерей целого мира. Сколько теплоты было в сказанном смысле словосочетаний этих слов, какие милости и щедроты в лице этого сына, который, быть может познает суть Мироздания, погруженного в грязь.
Природа тоже по-своему праздновала рождение нового сына. Холодноликая луна приоткрыла в себе новые отверстия, из которых сочился мед. Холод отрешенного неба гневно зажигал в мутностях своих щек неразборчивые искры звезд, несущих прохладу. Статные столбы дерев ушло гнулись под напором стального ветра, будто признавая во младенце суть своих корост и задернованных мшин. Кроткие насекомые, расправив сочленения, пели звонкую песнь - хвалу господу нашему. И этой мелодии вторили реки, несущие прохладу в неизведанные дали окаменелых пустынь и заброшенных садов. В этой песне различались ноты добра, забытые в столь давние и непроглядные времена пещерных людей.
Глава десятая
"Если бы кто давал, то он был бы
отвергнут с презрением"
- Как ты прекрасен и привлекателен, - говорила мать своему сыну, - уста твои словно из кедровой доски, а язык твой я сама родила, как и сердце твое. Под сенью дубрав я разбудила тебя: там родила мать твоя, там родила тебя родительница твоя...
Слушая Амбру, Коромысло вздыхал, раздувая ноздри, вдыхая подобным образом ароматную пыльцу, летающую всюду. Его узловатый посох чертил в воздухе круги,сбивая угрюмый хоровод комаров, напившихся крови повитухи Прони.
- Я отправлюсь в даль! - громко сказал Еремей, поднимаясь в воздух, но, натыкаясь на штукатурку он бессильно падал в навоз и барахтался, собирая на добрые одежды свои пыль и ошмотки помела. Бессильно сжимая в руках дряблости портянок, Коромысло кричал, вспоминая красавицу Фук. Также он рыгал.
Получив второе рождение, герой оказался таким же беспомощным и бесполезным. Но не думая так, он думал: "Я буду полезным помощником..." Он мыслил верно.
Убегая в лес по опилкам вдоль барханов соли, стопудовый герой тешится мыслью, что когда-нибудь да наступит тот момент, когда врата небесные приоткроясь, опорожнят в его раскрытую душу новую порцию чистот и духовной простоты, каковая встречается у речных раков или оползней.
Взобравшись на изваяние древнего истукана, Коромысло всмотрелся в зыбящую даль, где начинаются туманы, где край панциря черепахи, которую поддерживают исполинские хоботные.
В это самое время гигантская вошь, обожравшаяся перхоти, отложила небольшое яичко у корня волоса на затылке Слизнева, ополаскивающего свой живот в специальном тазу. Рядом с пышной Чундрой, пришедшей навестить острицу, стоял пришедший тугодумный юноша Йозеф, гувернантка которого смастерила в голове его тонзуру.
- Новость, облетев селение, говорится пред вашими ушами устами моими, - сказала вдруг рукодельница Бесова без ног, которую принес тошнотворный Андронин, тот самый что чах глистом в позапрошлом году.
- Ну говори, коли пришла,- сказал почтенный Слизнев, макая голову Йозефа в густой мед, но, посмотрев с укоризной на Андронина, он добавил в сторону Бесовой,- ты, я вижу, легка, раз без ног. Отвечай же с чем пришла, а не то велю свои холопам всыпать тебе соли в карман, общипать брови и ущипнуть за сосок, который прежде ужалит оса! Отвечай же, покуда не надули тебя через кишку и не пустили на дно для прокорма медуз,- а их не мало.
- Новость и в самом деле стоящая, - ответила рукодельница Бесова, сотворившая на днях Чудо-Волос, - и заключается в том, что сегодня, а может быть и завтра, родился (или родится, или рождается) статный муж или жена. Который (или которая) сможет (а может не сможет) не то решить, не то разрешить один, а может быть и два (или три),- не помню, или помню, вопрос, либо загадку, о том (о чем) суетиться, то есть как далее (точнее - потом) жить человеку...Извините, - людям на этой земле, а если хотите - почве, под этим светилом, то есть солнцем. В его (или в ее) силе, не то слабости, имеется (а может и нет вовсе) нечто или некто, что (либо кто) сможет (или нет) разрешить сию загадку (может ребус) жизни (не то смерти), - не помню, что, собственно не так важно, или важно, но не до такого размера, или величины, параметра. В трех словах, либо предложениях, он (или она) спасет, а может и угробит, то есть уничтожит мир и благоденствие, а может и наоборот.
Отвлекаясь от захлебывающегося Йозефа, раздетого до гола щепетильной Пшигель, Слизнев, удобряя тертой корой горшочек с произрастающим там обабком, вопросил переминаясь с ноги на ногу, левая из которых опухла из-за того, что небольшой пухлый еж прибольно укусил за потемневшую от ежевичных смол пятку.
- Тужусь, дорогая Бесова, тужусь понять смысл твоего повествования, который ты залаживаешь в основу.
И ответила Бесова,поразив тем самым Слизнева,берущего теплый стаканчик холодной простокваши:
- Смысл, а точнее суть, содержание моего, нашего, повествования либо вести, заключается или заложен в том (или в этом), что есть теперь, или нет вовсе, человек, а может даже и животное, или бог, который (которая) наконец, или в итоге, решит причины, либо разъяснит их и даст (а может продаст) нам (или вам) план, быть может больше или меньше (либо не больше не меньше) схему, по коей, точнее - которой, бытие, либо житие (лучше житие-бытие) вести (проводить) будем. Имя его (или ее), либо кличка, похожа, а точнее напоминает некий предмет или механизм для ношения, прежде водружения, воды, а точнее воды налитой в ведро (металлическое или деревянное) на плечах или на горбе, если ты (но не обязательно именно вы) горбат (горбаты), либо просто горбун...
- Коромысло! - прервал Бесову Слизнев, выхаркивая из глубины прожженной горючим глотки, густую слизь, которая тут же обволокла Андронова, что держит рукодельницу, сотворившую год назад Рукоять.
И все стоящие рядом поняли, что наступил тот день на покрасневшую мозоль их души, готовую нарвать в любой момент. И не цветов готова она нарвать, а готова вырвать чистейшим гноем, в котором накопились тягосты их суетной жизни.
Глава последняя
Была поздняя зима. В сугробах за последний месяц замерзла одна треть всех детей города. На свежих спилах их многочисленных трупов, паталогоанатомы определили возраст жертв и сказали:
- Один!
Мороз был до того сильным, что старая карга Воблова, выползшая из избенки, дабы плюнуть в лицо почтальона, укутанного в плотное полотно, поскользнувшись на застывшей моче трубопроводчика Червоточина, переломила хребет близ копчика о чугунную плиту, воткнутую в могилу Пронина, умершего от переутомления (он слишком часто сосал бубенцы). Медленно умирая от удушья, а дело в том, что тучные снегири заполняли фекалиями ее опрокинутые ноздри и вывернутый рот черным отверстием был направлен прямо ко входу полевой мыши с омерзительными наростами. И никто не помог бедной девочке, которая сильно тужась у колодца, еле подняла ведро...
Было морозно. Белесое небо как бельмо на глазу инвалида Щеглова дарило лишь смутную тоску и причину для кашля от едких хлопьев сероватого пепла, осаждающегося вместе с дурнопахнущим снегом, из которого любят варить компоты и лепить снежных мужиков.
Вроде бы ничего не говорило в этот серый день о том, что быть ужасному концу, быть развязке этой истории, которая огромной кучей навоза отложилась в воспоминаниях люда, проникающих в нечистоплотную суть сих погадок. Но поделать нечего, ужасному концу всего быть! И вот перед вами устрашающая развязка этой диковинной истории, - КОНЕЦ.
Ледяное сердце
----------------
Как быть? Такой вопрос тревожил Африкана Силантьевича Бельмесова. Он сегодня знаменит. Утром баба Клаша пыталась выброситься из окна на холодный асфальт. Африкан был внизу и предотвратил неминуемую смерть старой, выбросившейся наружу. Два сломанных ребра, разбитый нос и прекошеный рот - вот все награды для Африкана за его роковой поступок. Бабка осталась жива - все теперь ее ненавидят. Она скрылась в своей небольшой комнатушке, из которой кричала: "Африкан Силантьич, вспомни меня!" Но вот Африкана Силантьевича превозносят до небес. У его квартиры настоящее столпотворение.
Как быть? Задает себе вопрос этот героический человек. "Почести мне никакие не нужны. Стар я для них. И не хотел я спасать эту больную желтухой старуху - просто мимо проходил."
В дверь стучат.
- Африкан Силантьевич! Откройте! - суетилась там соседка с первого этажа.
А Африкан Силантьевич дверь не открывает. Он вспоминает. До войны это было. Жил тогда Африкаша с отцом-инвалидом далеко от этих мест, на гордом побережье моря Лаптевых. Старый отец у него был, немощный. Была и мать, но умерла она давно.
Жили бедно и зачастую впроголодь. Ели в основном мох ягель и оленьи панты. Особенно любили тюленей. Иногда, в ясные солнечные дни, с неба на голодных людей падали замерзшие птицы - то северный холод их губил.
Жил Африкан с отцом Силантием в заброшенном чукчами чуме. Совсем давно жили в этом чуме чукчи, но извела их чума, а собак чумка. Домишко неплохой, конический, слегка протертый до небольших дыр с чайное блюдечко.
Был и домашний скарб. Все утильные ширпотребные вещи: старыйоранжевый холодильник, набор теплых носков, чайник, оловянные ложки и кружки, и даже один сломанный телескоп. В него Африкан любил складывать рыбьи плавники.
Отец Африкана Силантий - человек очень больной, шизофреник. Он часто уходил в тундру на долгое время, где оставался один и общался лишь с каменьями. В такие периоды Африкану было особенно грустно. Он еще больше ложил в телескоп рыбьи плавники, ходил купаться в прорубь или же просто плакать под заветную карликовую березку, которую позже срубили коварные челюскинцы.
И вот как-то раз одной морозной полярной зимой, Силантий выбежал в одних трусах ночью во мглистую пургу, оставив сына на верную погибель. Африкан только к утру почувствовал холод в чуме, почувствовал ужасное прикосновение холода к своим теплолюбивым ягодицам. Отца внутри не было. Был лишь только запах перегара из его замшелого рта. А Африкан в то время сильно болел заразною болезнью и бредил. В бреду ему приснилась страшная женщина с волосатыми ногами, плюющаяся серой и божественно голубоглазая. А отца рядом нет, чтоб успокоил и смочил лоб мочою.
И тут в чум вошла девочка, невесть откуда взявшаяся. В красном коротком платье и с белыми косичками. Это была нынешняя баба
Клаша!
- Как нибудь, - говорила девочка Клаша, - утром я буду выбрасываться из окна на холодный асфальт. Не поймаешь меня - тебе меня не видать, а поймаешь - буду женой твоей.
Сказала так девочка и куда то пропала вдруг. Африкан думал, что это просто мираж, просто больное воображение.
Но скоро он выздоровел, болезнь прошла - оказалось, что это просто Африкан с голодухи съел какую-то несъедобную плохоусвояемую бодягу. Скоро он весело бегал вокруг домика и играл в снежки. Потом, вспомнив про отца, заплакал, что его нету давно. Побрел плакать под березку, где и был найден челюскинцами после того, как деревцо срубили на косте.
Африкан подрос. До старости лет бороздил просторы океанов вместе с отважными мореходами. Побывал в стране слонов Индии и в Китае, где живут люди любящие рис, тоже побывал. Он видел плантации коки в Эквадоре и пингвинов в Антарктике. Много раз тонул и был спасен, много раз сам людей спасал: и от львов в саваннах африканских и от удушения снимал людей с веревок в Чили. Участвовал в морских поножовщинах и неразберихах, грабил, насиловал. Его тоже много раз грабили и насиловали. В общем, прожил бурную счастливую и в общем то беззаботную жизнь бродяги.
Когда ему исполнилось сорок три года, то тело уже было настолько все в шрамах от сабель и клинков, что сложно было брать румбы вправо и влево, а веревки сучить и подавно. Решил попробовать наземную сухопутную жизнь.
Кем только не был Африкан! Поселившись в сибирском городке, он работал до потери пульса трактористом и шахтером, поваром и мыловаром, шилоделом и саловаром. Потом был сторожем.
Вот с семьей ничего у Африкана не вышло. Были возлюбленные у него по всему свету: африканка была из пигмеев, филипинка была с миндалевидными глазами, эскимоска-рыбачка, чухонка-прачка, зимбабвийка и какой-то голубой негр. Так и прожил бобылем до старости лет.
И вот тут бабка Клаша, девочка в красном платье из далекого детства!
Как быть? Задавал Африкан себе вопрос и к ночи задумал безумную каргу убить, как когда-то давно мочил азиатов.
Проникнуть в старушечью квартиру было проще простого. Прошлое моряка дало о себе знать, с ловкостью обезьяны-гиббон, Африкан Силантьевич спустился со своего окна на бабкин балкон. В руке своей он сжимал загнутый восточный нож, украшенный изумрудами- это подарок какого-то богдыхана.
Прокравшись по кошачьи в спальню старухи, из которой раздавался мерный храп, Африкан спрятался в темный угол за шкафом, где и притих. В своей крепкой руке он стальной хваткой сосредоточил нож, блестевший в темноте, как и безумные вращающиеся по орбите глаза.
Старуха проснулась, приподнялась с кровати, вглядываясь в страшный темный угол за шкафом своими подслеповатыми глазами. Ее потерявший нюх подвижный нос задвигался, что-то вынюхивая, а уши вытянулись, прислушиваясь к малейшему шороху. Наступила ужасная тишина. Было слышно как тараканы занимаются любовью под отставшими от стен обоями, было слышно, как в туалете вода из крана капает по металлическому тазу. И тут у Африкана в животе забурлило, то утренняя каша дала о себе знать. Бабка тут же вскочила - она была ужасна в этот миг. Растрепанные седые волосы, красная странная ночнушка. Луна освещала ее лик. Бабка захрипела, протягивая руки к Африкану. В одной руке ее блеснул обоюдоострый клинок.
Африкан смекнул и резко выскочил из своего укрытия, с восточным искусством он крутил в своей руке кривой богдыханский нож. Из его старческого горла исходил сиплый хрип. Он медленно продвигался к бабке.
Старуха, стоявшая в этот момент на кровати, ловко кувыркнулась в воздухе и очутилась за спиной Африкана, успев чиркнуть старика по спине своим острым оружием. Африкан резко развернулся и пнул старуху в живот своей огромной ногой, обутой в сапог, подбитый чугуном. Бабка Клаша отлетела в сторону, ее гневный крик очень испугал Африкана, но герой не потерялся. Он быстро подскочил к старой, передавил ее сухое горло коленом, а свой нож погрузил в дряблый обвисший живот. Старуха тоже успела вонзить клинок в бочину Африкана Силантьевича.
- Почти навсегда ты останешься наедине со мною. Я буду жить около тебя. Пусть будет вечным наш союз. Вот только жить осталось мало, и это плохо, конечно. - прошептала умирающая старуха Африкану на ухо.
Она умерла первой. Африкан Силантьевич с трудом разомкнул ее руки на своей шее, вытащил из своего бока нож и откинулся на залитый кровью ковер.
В дверь квартиры стучали перепуганные соседи. Их дрожащие голоса спрашивали: " Бабка Клаша? Бабка Клаша? Что у вас там происходит ? "
Африкан Силантьевич извлек из кармана пистоль и с диким смехом пальнул из него по двери.
Больше всего на свете он любил прекрасный звук этого пистолета. Больше всего на свете он любил темную холодную ночь. Больше всего на свете он любил огонь и лед. Чаще всего он думал о смерти, вспоминал опасные переживания, и еще чаще он вспоминал маленькую призрачную девочку из своего далекого детства.
апрель, май 1998
КАНАЛЬИ
- Везуч тот человек, кто узрел в трубах души своей неприметные детали торжествующей удачи. Везение сопутствует индивидам, хлопочущим в своих снах о радостях скупой игры и мелочными паразитическими довольствованиями, -это было сказано со страстью человеком из труб, канализатором Пухом.
- Товарищ, Пух, -обратился к канализатору милиционер, -В виду отсутствия удил, я не смогу подступиться к той заветной луже, в которой обитают великие рыбы.
Он был старым пиратом, любознательным пируэтом грез в его сознании красовался конический эллипсоид с призмами ветрености и чувствами изящных пародий на жизнь.
- Ласковый человек, -говорил милиционеру канализатор Пух, утирая с рукава капли росы с кустов базилика, -Радужка глаз ваших признается мне в невинности вашей. Дайте мне вашу теплую руку.
И в прожилках руки милиционера Пух увидел резиновую дубинку со множеством изрезанностей и неудач. Полакомившись мудрой думой на кухне своих гранитных извилин, Пух осознал важную деталь своего поступка: он не протянул и руки, он, не моргнув глазом, не предупредил, не дав и не взяв того, чего необходимо было взять или дать. Но необходимость таковая отсутствовала, а по сему все эти пункты соблюдены не были.
Сейчас же, смело шагнув в сторону нечистот, Пух радовался своему полету, в котором груз потного тела тянуло в трясину. Соприкосновение с коркой грязи он встретил с открытым ртом, в который вобрал весь концентрат смрада и ужаса, тлеющего тут. Он чувствовал жизнь в жилах своих, поэтому острым ножом выпускал ее наружу...
...Старая бабка с кефиром, шамкая беззубостью рта, клюкой зацепившись за колодец, упорно кряхтя, преодолевала неловкое чувство неустойчивости. Не преодолев его, она, сопровождаемая небольшой собачонкой, пролетела метры черной ямы и на дне ее была нанизана на шпалу. Собачка, летевшая с ней, в поводке запутавшись, громким лаем своим отзывалась эхом в пустотах. Погружаясь в липкий шлак, перемешанный с кефиром, она скулила, когда воспринимала отраженный эхо-лай от запотелых стен канализации.
- Беда! -кричал старый пенсионер в очках -Беда! Жена, карга моя дряхлая, опрокинулась в колодец, а с ней собачка Жучка, сожительница наша. Слышите ее лай?
Люди, шедшие потоком мимо колодца, голос старца слушали, но ничего не говорили. А те, кто говорили ему, спрашивая время или наименование местности, ничего не слышали из того, что он им говорил.
Канализатор Пух был внизу. Его радость заключалась в данный момент в гаечном ключе, причем этот ключ участвовал в процессе работы, соприкасаясь с болтом трубы основного отсека номер шестнадцать. Прислушиваясь к скрипу колес, канализатору удалось расслышать также крысиную возню и звук "плюх" в восемнадцатом отсеке, что было не так далеко. Как раз туда и была сброшена силой немощи пресловутые старушонка с собачкой .Ее лай, как и вскрик бабуси, Пух воспринял как подобает. Он, вспомнив утренний разговор с милиционером, прекрасно уродуя руки о шершавые трубы, расставив ноги, упершись в стены проема, паукообразно передвигался по направлению источника шумов. Позади его монументальной спины без присмотра был оставлен гаечный разводной ключ, открутивший болт на четверть его длины, и женский чучелок, которые по мере его продвижения вперед, удалялись(если смотреть с лицевой стороны).
- Кто здесь? -оговорился канализатор Пух, посмотрев вверх, где обозначалось светлое пятно люка. В этом светлом проеме обозначилось (как и само пятно люка) лицо искореженного старца, но так как он ничего не разглядел внизу, то ничего и не ответил.
Старая бабка на штыре, свесив руки и ноги в стороны разные, не шевелилась и молчала, потому что была мертва. А собачонка ейная, болтающаяся на поводке, билась нерпой в потоке вод, медленно захлебываясь.
- Бедная собачка! - пожалел ее Пух, кинувшись спасать животное. Но, поторопившись, он был ею покусан, за что сучка отплатилась жизнью: ее небольшой трупик с разорванной пастью потащило потоками по направлению детского дома.
Пенсионер, тряхнув бородой и сплюнув, скоро поднялся на свой этаж в деревянном доме, где закрылся и уснул на диване в обществе грязных подушек.
А канализатор Пух, поднявшись наружу, залез в свой сарай, где, осушив одним махом пузырь с теплой водкой, поразмыслив малость, отправился на квартала в поисках бабы. Не найдя таковой, он уснул в заводской трухе в обществе бездомного кобеля и старого платья бичихи с помойки.
Ему снились термометры и вата. Радующийся лик милиционера, думающего дубинкой, и железные зубы торговца коробков Борже де Падуа. Ему снился сон о преступной халатности старой вешалки, разбухающей в грязном потоке канализации. Она говорила Пуху: "Каналья! Ты не покормил моих золотых рыбок!" И в этот же миг золоченая рыбка, вылезшая из трусов пенсионера, кинулась в лицо канализатора, сопровождаемого тяжелыми думами о кирках и утюгах. "Убей! Убей меня!" - кричал он в безумии вращения выпученных глаз.
-Убей! -закричал он, проснувшись на захарканном старом белье помойной шлюхи рядом с ободранным кобелем, испуганно созерцающим нелепый лик его, в котором осознается никчемность...
ноябрь 1995
Карлик Карло
Наступило утро. В пыльной от пыльцы комнате проснулся карлик в трико. Спал он на олове. Вставая с грязных пластин и растирая хромые ноги, которые три дня подряд давили чипсы, он произнес:
- Что за чушь мне приснилась !
И не успел он сказать это, как гигантская свинья появилась из стены у камина, - произнесла человеческим голосом:
- Карлик Карло, ты позвал меня ?
- Нет, - ответил карлик, кутаясь в марлю.
- Ты позвал меня, - хрюкнула свинья,- а по сему быть тебе знакомым с красавицей моей, дочерью, Пульхерией. С ней теперь ты и будешь жить.
И со словами такими исчезла свинья, а на том месте, где она появилась, остались клопы и мед.
- Что за чушь! - произнес карлик, заходя в туалет, замызганный чернилами.
Три часа дня. На столешнице зазвенел будильник - пора на работу. Карлик Карло стал ковыряться в зубах перед закопченным стеклом. Старой олифой ему пришлось смазать икры ног и рук. А через шесть минут после этого пошел дождь, а потом град. Поэтому карлик решил не идти на работу, а лечь спать, только не на олово, потому что оно пойдет на изготовление оловянных солдатиков, а на вольфрам (на самом деле являющийся медью).
Когда Карло проснулся, то было уже совсем светло. Рамы окон заржавели, а на стенах появилась плесень. Сходив в туалет, запертый изнутри, карлик принес тряпку, которой протер весло, требующее особого внимания.
- Не пойду я на работу! - сказал вдруг карлик, и замолк. Потому что ему показалось, что кто-то что-то сказал. Но позже Карло понял, что это он сам и был.
Прогремел гром за окном. Полил дождь. Но вскоре он прекратился, а остался лишь гром и расстегнутая молния на трико карлика. Проголодавшись, карлик решил что-нибудь съесть. Сначала ему попался половик, но он был не вкусен и солен. Рядом лежащий турник был сырой. А газеты про спорт были пресны. Не найдя ничего, карлик лег спать на папье-маше с пустым желудком, причем последний был очень ласковым, он устроился у изголовья, чтобы изредка облизывать своим теплым языком терпкую лысину хозяина.
Стало смеркаться. Карлик же принялся сморкаться в клетчатое одеяло. Это говорит о том, что он проснулся. Но было уже совсем темно, а карлику так хотелось сходить погулять, желая таким образом жир нагулять, а жир ему еще как нужен. Есть нечего. Хотя, в общем, старое полотенце уже дало о себе знать. Три дня назад Карло проглотил его вместе с дустом. Живот был вспучен. Пришлось идти в туалет для извлечения.
Прошло тридцать минут. Выйдя в комнату, карлик оторопел, ибо он увидел девушку, откладывающую яйцо на старую софу.
- Я - Пульхерия...- сказала она, вынимая карлика из своих рук,- я соскобленная Пульхерия. Дело в том, что меня соскоблили.
" Бедная Пульхерия!" - думает карлик, заворачивается в перины и сладко засыпает.
Наступило утро. Вставать было неохото, поэтому карлик не проснулся. Но пришлось это сделать позже, ибо в доме пахло паленым. Разбросав окурки, карлик быстро встал с места и побежал по длинному коридору, в конце которого было менее душно. Тут был душ. Поднявшись на табуретку и продев в петлю голову, он призадумался: "Сколько лет я живу, а сколько смогу еще прожить? И ведь не только летом живу, но и зимой. Сколько еще зим я смогу прожить!"
Это были мысли голодного человека. Съев прогоревшую лампочку, карлик Карло отворил окно.
Это была чудесная картина. Во дворе - пустырь. На пустыре стоял деревянный туалет. Дверь его была открыта, а внутри -Пульхерия ...что-то ест.
Сколько сил появилось в затекших мускулах карлика. В считанные секунды очутился он перед Пульхерией, которая одарила его порцией дрожжей. И в этот вечер карлик был сыт. Выпив литр воды, он сказал:
- Вода! У тебя нет ни вкуса, ни цвета, ни запаха, тебя невозможно описать! Нельзя сказать, что ты необходима для жизни, ибо ты сама жизнь!
И Пульхерия засмеялась вместе с сытым карликом.
Прошел месяц. Теперь каждый день Карло прибегает к туалету во дворе, где Пульхерия дает ему дрожжи. За это он должен ее скоблить. Каждый день Пульхерия уходила в лес за лимфой. Возвращалась она всегда в два утра. Но однажды почему-то не пришла...
А к туалету пришел тучный акробат, который поставил на траву сургуч величиной с Пульхерию, и ушел обратно, в лес.
С тех пор карлик превратился в буковое деревцо, в кроне которого поселились китайцы.
август 1995
ЦЫКЛ
Пояснение: 10 циклов = 1 цыклу
1 цыкл есть 1/5 постмеморандума,
в коем другие 4/5 как 1:1 суть были.
Волосатые десна старой перечницы Дрыновой сегодня утром что-то уж совсем разболелись. И стонала старая и на горшок ходила подристать червями, но поделать ничего не может. Зудиться челюсть не переставала, и гной желтый прямо в тарелку с супом капает.
А внучонка не ест этот суп. Ему хочется свежий огурец, который бабка прячет у себя под юбкой.
- Шалопай ты шалопай! - говорила кошелка внучонку, а сама рыгала в таз.
А мальчику хочется пойти погулять на пустырь. Там в кустах есть кое-что, гниющее. А бабушка не пускает, пукает и больно тычет пальцами в его глаза, отчего текут слезы.
- Ах говнюк ты эдакой! - то и дело поговаривала, снимая желтобурый лифчик с прищепок.
Есть на этом чудном свете маленькая девочка, соседка Егорки. И живет она с толстой претолстой мамой, водянкой болеющей. И девочка эта с именем Этля очень любит в гости ходить к Егорке, дарить ему слипшиеся карамельки и показывать красочные картинки из заляпаного спермой порножурнала.
Сегодня вечером к Егорке опять придет Этля, совсем одна. И что-нибудь ему да подарит.
- Дрянь ты разэдакая! - сказала внучонку бабушка, почесываясь и ложась спать на пропахшую клопами и мочой дерюгу, на которой когда-то давно помер дедушка и маленькая собачка Дуська, оба от ожирения и в одно и то же время.
Скоро бабушка уснула, опорожнив кишку, а притихший на стуле Егорка еще долго сидел и смотрел то в окно, в которое заглянул пьяный дворник, то на сковородку, в которой метался одинокий таракан, отбившийся от стаи.
В это время в дверь тихонько поскреблись. Мальчик обрадовался, осторожно, чтобы не разбудить бабушку встал со стула и на цыпочках посеменил к двери открывать. Но бабушка застонала, проснулась:
- Сволочь ты... - шептала она, посматривая на крадущегося внучонка одним затянувшимся бельмом глазом. Отчего у Егорки по спине пробежали мурашки.
Но вскоре она уснула навсегда.
А за дверью действительно была девочка Этля. У нее тоже только что умерла матушка. Но ни она не догадывалась об этом, ни Егорка не знал, что только что случилось с его старушкой.
Она была наряжена в красивое белое платьице, заляпанное жиром. На ее прекрасной головке кое-где росли пышные златокудрые волосы, украшенные огромным белым бантом, который пах как всегда мускусом. В маленьком кармашке Этля несла небольшой подарок для Егорки - горстку прелой халвы, а в руках держала старый, приятнопахнущий журнал, до боли Егорке знакомый.
25.4.97 -
ЭФЕМЕРЫ
Врач больницы "Заря" Петр Петрович Петров в феврале тяжко заболел.
- Зачем же ты ел дыню? - волновалась у изголовья кровати супруга его Анастасия.
Её базедовые глазки слезились, а в руках она держала пряник.
- Разве я её ел? - оправдывался муж, кашляя, - поди да спроси сына своего - видно что его работа.
"В принципе, - думала Анастасия, - дыня не вся съедена, а только надкусана в четырех местах."
И с мыслями такими очутилась она в комнатке сынишки Микулы. От неожиданного появления матери, Микула вздрогнул и заплакал, прижимаясь теплой щекой к запотевшей серой стене в углу.
- Зачем же ты съел дыню? - был вопрос.
Микула разбирал утюг на отдельные части, но он знал что говорил правду:
- Разве я её ел. А не собачки ли Жучки-кобеля дело?
"По идее муж мой не трогал плод, да и сын, как становится сейчас видно. Видно что это бедный старый собачка..."
И с мыслями такими очутилась она во дворе пред будкой Жучки-кобеля. Пес сидел внутри своего домика в виде башни Падуи, и в глазах собачьих поблескивала тоска.
- Зачем же ты съел дыню? - задала Анастасия вопрос своей маленькой собачке, размышляющей видно о чем то.
- Разве я её ел? - послышалось из будки - Поди сама и съела, а на других думаешь!
"В принципе, - думала Анастасия, - Жучка не умеет говорить по-человечески как и все собаки её породы. Однако кто же ответил мне из будки если не собачка?"
И заглянув во внутрь домика она увидела помимо Жучки-кобеля смышленого карлика-альбиноса, тайно сбрасывающего свою линочную шкурку.
"Видимо прячется от властей, - думает женщина, - в последнее время их не любят, этих противных карликов. И отлавливают в массе для коллекций и пуппариев. "
- Что смотришь? - обиделось существо - Не видишь - я трапезничаю. Мы, эфемеры, опосля линьки поедаем экзувий, ибо в нем важные для нашего несовершенного мозга микро и макроэлементы.
"Странный эфемер, - продолжает думать Анастасия, трогая линочный экзувий палкой, - первый раз вижу такой интересный и загадочный процесс вблизи."
А после спросила:
- Ты видно не ел мою дыню, коли ешь только кожу. Но тогда кто же надкусил её?
Эфемер, задумчиво щелкнув челюстями, промолвил:
- Таить от тебя мне нечего уже давно. Мы, эфемеры, народ требовательный, любим чистоту и сочные плоды, но только ради влаги. Как ты справедливо заметила, дыня не съедена, а только надкусана, но это не означает, что она в недоеденном виде. Попросту говоря, мы, эфемеры, народец низкорослый, живем в перегное, а потому желудки наши тоже малы по соразмерию с пищевым комком. И в четыре захода мною был совершен акт надкусывания с четырех сторон. Влага, которую я получил, послужила толчком для моей зимней линьки. Ибо мы, эфемеры, живем только год, а зимой приходится часто сбрасывать шкурку, дабы её съесть и нагулять жир.
"Ишь ты, - думала в свою очередь Анастасия, поглядывая то на Жучку, то на карлика, - дыню обкусал, муж болеет, а сын последний утюг разобрал. Одни беды достаются горемычной да эфемеры!"
И посмотрев еще раз на нежное розоватое тельце существа, женщина заалела от негодования:
- Ладно дыня! Хорошо что не всю съел, а не то...чтобы муж мой ел, ибо семечки дынные впору к болезни его. А сын то мой из семян сооружает такие бусы!
Ежась от холода и прижимаясь к теплой Жучке, сказал Эфемер:
- Вот от того и заболел твой муж, что мною надкусана дыня. У нас, у эфемеров, очень ядовитая слюна, а твой хозяин по сути не прочь полизать влажное. Иди и спроси его лизал он дыню или же нет, если нет, то я незнаю чем болеет твой муж!
Подумала Анастасия немножко, решила повременить с мужем и поверить эфемероиду на слово. Говорит ему:
- И что же вы за народ такой! Пакости одни от вас да болезни. Недаром инспекция отлавливает вас под наносами и высеивает из перегноя. Недаром вас спиртуют, а из ваших экзувиев делают абажуры да кальсоны!
- Не серчай, - говорит эфемер, - а лучше делай то, что скажу тебе...
И дохнув на Анастасию торфом, он говорил:
- Как наступит весна, как взойдет солнышко на небо высоко-высоко, а землица от снегов сошедших вспучится, выйди, хозяйка, на огород свой. Выкопай яму в локоть длиной, а на дно ложи дыню. Как наступит лето - быть богатому урожаю дынь. И муж твой поправится сразу и сын твой сотворит новый утюг. Сделай что говорю, только тогда познаешь о счастье!
Покумекала женщина:
- Сделаю все как говоришь. Но подскажи, что за выгода тебя преследует как создание эфемерное и будешь ли ты иметь с этого барыш? Не ровен час как сам скоро в перегной обратишься!
Карлик заскрежетал сегментами, засмеялся:
- Будет плакаться, хозяйка! Видишь на моем тельсоне маленькие оотечки? Они мягки, а внутри - пордрастающее звено моей потомственной цепочки. В виде гранулы совокупление этих оотечек будет покоится в ухе вот этой собачки. А к лету из-под хвоста этой же собачки, произродится новое племя эфемеров, более живучее и дынное. Их желтые тельсоны ты заприметишь в День Защиты Детей, а расслоение полов - по воскресеньям в два часа ночи. И если ты увидишь все метаморфозы своими глазами, то ослепнешь.
В новинку все было услышанное. Женщине хотелось сделать что либо доброе для себя и своей семьи. Но как быть с племенем эфемероидов, кои урожай дынь сведут на нет, да и кровь перепортят, болезни на людей да мор нашлют.
- Но скажи одно как представитель своего рода. Ведь если вас будет так много как стробил на теле твоем, какой смысл тогда будет иметь бахчу, если все дыни окажутся попорченными и надкусанными?
- Не переживай об этом, хозяюшка! Это я возьму на себя. Из праха моего впитают детки мои основные правила, которых пять: ешь каждую десятую дыню - это раз; уважай хозяев - это два; линяй - это три; размножайся - это четыре; и пой - это пять!
- Ладно! - соглашается хозяйка, - Но что будет с кобелем Жучкой, после того, как потомство твое оставит его тело?
- Не беспокойся о Жучке, думай о родных своих и дынях. А о Жучке мы побеспокоимся. И первые плоды нашей любви к ней ты уже сейчас видишь и мы позволяем их даже потрогать.
И Анастасия видела жалостный взгляд собачонки, а вместо её четырех лапок были червеобразные отростки, ищущие выход наружу.
- Если вы перестроите её морфологию и если усовершенствуете механизм её метаболизма, то пусть будет всё по вашему. На все условия я согласна!
...По весне, все что говорил эфемер Анастасии, было сделано. А в День Защиты Детей уже здоровый муж её Петр Петрович, да сын их, сделавший новый утюг, любовались на молодые игры нежножелтых маленьких эфемеров.
Они то и дело отслаивали сегменты и весело змеясь, спороносили и линяли. Пели к тому же веселые ультразвуковые песни и уважали хозяев за их доброту и щедрость.
Рядом с ними извивалась Жучка, нанизанная на кольца и спирали жгутиков. И все что осталось от нее как от былой собачки - это большие и печальные глаза, молящие о пощаде. Шерсти же не было, а были отростки из плазмы, хеты и вибриссы, а её лоснящиеся лопасти согревали подрастающие дыни.
В каждой из десяти вкусных дынь проточено ажурное отверстие. Оно манило в себя этих мелких приспособленцев эфемероидов.
А добродушное солнце грело цветущий лик Анастасии. Ей думалось:
"От того и хорошо нам сейчас, что хорошо на свете этим никчемным тварям!"
Радости вам, счастья, паразитарные отщепенцы!
16.10.96
ОПЛОШНОСТЬ
Сельская местность, окутанная тьмой. Только что уложили спать раненых солдат. Мать и отец раненого сына сидят на открытом крыльце, где в полной темноте пьют "Агдам", на дне которого невидимый для них белесый осадок.
Фекла Прокопьевна, поправляя сарафан, молвила мужу:
- Сынок то наш совсем болен. Из окопы сама вытащила. Разорвало снарядом ногу, еле нашла.
Муж её, Лаврентий Палыч, досадно процедил:
- Благо жив пока, а то неровен час, как...
Он недоговорил. Вдалеке снова послышались одиночные выстрелы. А часы в гостиной пробили час.
- Знаешь, Лаврюша, что нужно сделать? - сказала вдруг Фекла Прокопьевна, допивая осадок.
- Что?
- Там в мешке, что у хлева, есть кое-что...
И Лаврентий смекнул.
А в спальне спали раненые солдаты. Среди них без сна лежал бревном Антошка, без ног. Много крови он потерял, и от боли, да еще из-за чего-то, заснуть не может - лежит с открытыми глазами. И все словно как во сне, хоть и не спит. Бредит. На его лбу - капельки пота. Они блестят, так как в окно смотрит полная луна, лья холодный свет свой в спальню. Антошке чудятся странные звуки, вспоминаются тревожные минуты в засаде, любимая девушка, непонятно куда пропавшая. Все это в виде каши бессознательного бреда и иллюзий бесплотных призраков преследовало всюду. Не отпускало.
Пробило два часа.
- Сынок... - прошептала мать, переступая через стонущие тела.
- Пить... - шептал он.
Тяжело вздохнув вином, Фекла Прокопьевна подошла к сыну. Сзади нее - пьяный отец с мешком в руках.
Потрогав холодный пот на лбу сынишки, мать заплакала:
- Мы долго скрывали от тебя это, так долго, что уже появился запах...
- Ты не поверишь... - шептал сзади отец.
- Твоя невестушка... - плачет Фекла - нашлась горемычная!
И словно током прошибло Антошку - силы вернулись к нему. Он приподнялся на локтях пытаясь увидеть свою возлюбленную, открывал беззвучно рот, будучи не в силах сказать что либо.
А за него говорила мать.
- Мы нашли ее неделю назад в лесу...совсем одну, разбитую...
И отец что-то достал из мешка, протягивая к Антошке.
И луна осветила зловещий предмет, источающий зловоние в руке отца. Антошка увидел знакомые до боли губы которые он когда-то целовал. Но это уже не тот прекрасный рот - а вонючая раскуроченая яма в червях и с каплей темноватой жидкости.
Был крик в ночи. И тяжелый воздух вышел из приоткрытого рта. И безумные глаза светились в темноте, отражая холодное светило ночи...
- Я же говорил, что не поможет это, - удрученно произнес Лаврентий, засовывая голову обратно в мешок.
- Нужно было вызвать врача! - догадалась Фекла, улыбнувшись.
Лаврентий тоже улыбнулся, оглядывая тела раненых солдат. Но было уже слишком поздно. Девять раненых солдат лежало на полу. Один из них, их родной сынишка, безмолвствовал.
И было что-то спокойное в этой ночи, что-то таинственное. Звенели сверчки...
27.09.96
ПЛЕВОЕ ДЕЛО
---------------
Молчаливый корявый По уриной подсластил чай и призадумался: "Моя жизнь утыкана гвоздями в зад. Живот мой покрыт волосней, а детей маленьких не имею. И сестра моя оплодотворена грязными руками. Чего я хочу?"
Беременная сестра его в это время вешалась в саду на старой березке, на той самой, у которой в далеком детстве высрала медный шарик, который подарил ей По.
"Плохо живется мне в этом мире, - продолжал думать По, - нет ни родных, ни друзей. Единственное что осталось, так только сестрица моя. Пойду и помогу ей."
Сестренка его, Путятина, мылила веревку и говорила шепотом:
- Грязные сволочи! Обрюхатили и обидели!
- А ты подстригись в монахини, - послышался голос из-за кустов.
- Кто молвил слова? - встрепенулась Путятина.
- Это я, парикмахер. Помнишь, который вдел шпильку в косу твою за ломоть хлеба?
- Помню... - прошептала она.
Был прекрасный розовый вечер. Мысли людей и детворы. Праздник весны. Старики на шершавых лавках лелеяли склероз, а их дебелые внуки и правнуки играли в чехарду, прятки и в прочие игры.
Серьезный По в клетчатой тройке и шароварах проходил мимо, задевая плечи лентяев. Старые люди с пустыми глазами смотрели ему в след и думали ласково и нежно, вспоминая молодость.
- Парикмахер...-произнесла Путятина, - ты близок мне как человек, ведь ты как-никак, а вставил таки шпильку в косичку мою. Рассуди же ты меня! Оказалась я в глубоком болоте и несносно боле житие вести на свете. Обрюхатили нечисти! Как же мне быть?!
- Знаю я одно плевое дело, - ответил тот, показываясь из кустарника.
Он был красив, в белом халате, с ножницами в руках. А на ногах блестели колодки. Он продолжал:
- Я вас люблю, видите ли. Ваши коралловые губы, сочное бедро, другие части. Вы меня понимаете? Этот ребенок, что будет, очень дорог для меня. Надеюсь вы меня слышите?
- А для моего брата он будет также дорог?
- Для брата он будет дороже. Мы будем раз в неделю за бочку меда показывать ему ребенка обнаженным.
- Вы меня любите... - загрустила девушка, - эти слова я тоже очень люблю. Видите ли вы меня какая я добрая? А знаете ли вы сколько этого самого добра в душе моей! Иной раз так тоска и грусть сердце гложет, что вскакиваю я ночью с постели и бегу в темный лес покричать на луну. И искупнувшись в вонючем болоте, я бреду домой, к брату, чтобы снова быть доброй и улыбаться всем жемчужной улюбкой и смеяться лучезарно.
А в это время показался По.
- В чем дело, касатка моя!? - нежно спросил он сетру, а
потом добавил грозно, сверкнув глазами в сторону парикмахера, - И что тут делает этот брадобрей!?
- Я вешаюсь...-ответила Путятина.
- А я её люблю...-ответил брадобрей.
-Подит ты! - удивился корявый По, - Еще один нашелся! Сидела сестрица в овраге, - так тоже подобные нашлись. Грибниками назвались! Им хоть бы хны, ртам окаянным, а вот сестренке моей брюхо подсадили и лишили невинности её святую чистоту!
- Я не такой! - оправдывался цирюльник, - я в волосы её шпильку вдевал! И не хочу вовсе брюхатить её. Вырастим сына и назовем его Мурин - будет попом. А если дочь произродится, назовем её Гуей, - будет банщицей.
Дело в общем-то было плевое. Путятина решила не вешаться, а влюбиться в цирюльника. По погоревал чуток, а потом махнул рукой, пустив дело на самотек.
Парикмахер вскоре побрился наголо и отпустил бороду до пупа - ведь теперь он жених!
Решили делать свадьбу на манер деревни - в голубятне.
Пенсионеры все это время варили суп, а их дебелые внуки и правнуки по старой традиции играли в чехарду и потели.
осень 1996
ВСЕ ПО СИЛАМ
В квартиру Свинасовых позвонили.
- Поди открой, - говорит своему мужу, Фете Ботову, красавица жена пятнадцати пудов.
Фетя стряхнул со своей трапезнической робы остатки влажных макаронин, поднялся со стула. Оперевшись затылком в низкий потолок, судорожно икая, он все же достиг до узенькой дверцы у камина.
- Кто там?
- Обслуга! - послышалось из-за двери.
И как только Фетя миниатюрным ножиком сшиб тесемочки, сдерживающие дверь, - она отворилась наподобие шлюза.
На пороге квартиры стоял полноватый старичок в смешном картузе, а с ним белокурая девочка, напоминающая курицу. Она произнесла:
- Чистим перхоть, а также оказываем услуги самого прихотливого характера. За яйцо всмятку вы можете получить великолепный бирманский бюстик, а всего за укол булавкой в мою письку для вас специально сыграют в карты два бездельника плюс в ваш телевизор вмонтируют миниатюрный капсюль.
- Пожалуй...-остолбенел Фетя, и из его вывернутых карманов вывалились кусочки сыра.
Подошедшая к дверям Зоря Свинасова, вопросила:
- И любое желание для вас закон ?
- Да,- продолжала девочка, - за пару старых газет вы сможете заказать своему мужу клозет французский. А всего за щелбан вот этому дедушке в нос, вы приобретете фиолетовый джемпер.
- Ну надо же! - удивился Петя, - И вы можете все?
- Почти все. Наша фирма существует тысячу лет и называется она "Все по силам". У нас большой штат рабочих и слуг, лизоблюдов и шахтеров. Все, что вы пожелаете и все, о чем только мечтаете, с этой минуты можете заиметь. Хотите патрон?
- Какой? - удивился Фетя.
- Какой угодно: от огнестрельного оружия, от лампочки, съедобный патрон, патрону, патрон с патронташем, с поташем или с содою. Патрон плюс зеркало. А может хотите два патрона?
- Но нам не нужен патрон! - удивлялась Зоря.
На что белокурая девочка ответила:
- У вас есть ровно три минуты на то, чтобы заказать через нашу фирму то, что вам хочется, или то, что не хочется, но хотелось бы потрогать, понюхать и так далее. Все что угодно. От научения игры на арфе до утолщения левой икры в полтора раза, от комнатной болонки до жирафа, фаршированного вашей же перхотью. Всего за рваные трусы мы можем переплавить ваши вилки и ложки в статую вашей праматери. Мы можем выругать вас, а вы за это нас можете избить, или даже убить, но это стоит дороже на один километр колючей проволоки. Вы можете насладиться моей плотью, заплатив за это разве что своей девственностью, а можете просто заказать торт, стоит только плюнуть в мой глаз триста раз чистейшим шоколадом, который вы приобретете у нас же за кувырок через голову. Что угодно?
Свинасовы удивились пуще прежнего. Вроде бы все у них есть и ничего не надо. И в жизни хорошо. Но, смекнув, Зоря сказала:
- Дорого берете за услуги. Вот у меня есть небольшие проблемы - у меня фурункул, понимаете ли...
- Не беспокойтесь, мы не возьмем много и даже не деньгами, а тем, что вам не жалко: хоть труху, хоть жженую резину, раздавленного таракана, - неважно! А болезнь вашу мы излечим. Для этого со мною и доставлен этот дедушка, дрессированный робот нашей фирмы. Всего за щепотку соли на его же рану, вы избавитесь от фурункула.
И насыпав соль в рану старичка на щеке, Зоря показала вонькую подмышку. Старик, поморщившись от боли и наслаждения, загорелся зелеными огоньками, достал из кармана небольшой розовый сосочек, послюнил его, и приложил к свищу. Его как рукой и сняло.
- Вот спасибо! - ликовала Зоря, радуясь, - И вы еще можете что-нибудь сделать?
- Конечно! Вы можете заказать все что угодно, ведь наша фирма есть великая община всех пастухов мира. Вы - наши ровно тысяча триста шестьдесят седьмые клиенты, а потому - вам небольшой подарок.
И робот-дед тут же вышел за дверь и вернулся с небольшим ящиком в руках.
- Что это? - удивились Свинасовы хором.
- Это - миниатюрный кибернетический пасынок номер 9. У него есть функции.
И со словами такими, странные гости извлекли из ящика маленького пузатого малыша, удивительно похожего на настоящего.
Девочка объясняла:
- Видите на его копчике папиллу? При помощи своих губ вы сможете вдуть в его полость чистейший воздух, от чего младенец будет функционировать.
Она нагнулась и вдула в эту папиллу воздух. Робот действительно зашевелился.
- Видите, - продолжала блондинка, - как флюктуирует мембранозная миндалина в его ротике?
И открыв двумя пальцами ротик малыша, Свинасовы, затаив дыхание, увидели флюктуацию.
А гостья продолжала:
- У него есть функции. А именно: как у настоящего младенца - рабочая система опорожнительных канальцев действует исправно и методично. Но не беспокойтесь, это не причинит вам хлопот, ибо на третьи сутки все фекалии конденсируются в чистейший и полезный продукт сахарин. Также это чудо умеет говорить.
И чудо заговорило холодным металлическим голосом:
- Парадоксы! Парадоксы! Миокарда! Инфаркт миокарда!!
- И это еще не все слова, - сказала после девочка, захлопывая рот карапуза, - В три ночи он кажет три раза слово "конденсация", а в четыре утра стукнет головой в стену и закричит: "интерферон во внимание". Но с каждым днем вы будете делать для себя приятные открытия, ибо этот робот несет в себе несколько научных томов хаотической информации. Помимо интеллектуальной беседы с вами, эта модель может мыть посуду, но только в унитазе. Также он умеет вязать конические носки из волос семилетнего барана. Как и все дети он любит играть и шалить. И это единственное, что нужно уметь с ним делать: играть в различные игры в любое время, когда он захочет. Он не любит спать, зато ничего не ест, а только мочится.
- А как его выключать? - спросила девочку Зоря.
- Он уже включен, его не надо выключать!
- Нам пора! - проскрежетал вдруг старик. И в его голосе было что-то зловещее.
- Постойте! Постойте! - закричал Фетя, - А как же наши желания и заказы?
На что девочка сказала перед захлопывающейся дверью:
- У вас есть теперь робот. Он полностью ваш и исполнит все, что только вы захотите.
И оставшись перед закрытой дверью, Свинасовы медленно повернулись по направлению к подарку. Ребенок кричал:
- Каталепсия!
И испражнялся. Подползая к хозяевам он повторял:
- Вязать носки! Вязать носки! Гоните мне барана!
Фете пришлось идти к чабанам за семилетним бараном. А Зоря играла с малышом до алой зорьки. И робот исполнял все её малейшие капризы: то лакировал ногти, то изжоги лишал, то рассказывал всякие гадости.
В два часа ночи пришел Фетя с бараном. Его зарезали, шкуру сняли, которую тут же отдали ребенку. Тушу поставили в котел вариться. А сами, подкрепившись чаем с сахарином, легли спать.
И слышался скрежет и скрип - то маленький карапуз сучил веревки. А в три часа ночи молодоженов разбудил крик:
- Конденсация !!!
И так три раза.
- Ничего, - успокаивал обмочившуюся жену муж, - мы скоро привыкнем.
В четыре утра послышался сокрушительный удар в стену и громкий возглас:
- Интерферон во внимание !!!
Но Свинасовы только улыьнулись во сне. Им снились чудесные амфоры.
24.10.96
ПУДРА
Светлый лик озадачив мгновенной радостью морщинок на лбу, повар Грубов, старый друг хорошей погоды и зелени лужаек, отрезал от одной целостности округлости лука четыре кольца. Украсив пучком жизнеутверждающей зелени верх тарелки, заполненной резанными огурцами с плодами зеленого гороха из благостных стручков, подумал мысль в своей голове, наружная сторона которой украшалась поразительно белой тщательностью колпака. Мысль повара вела к цели заветного удовольствия, которое обозначилось из внешнего мира в виде образа русой полной свинарки Насти. Засучив рукава, последняя, в данный момент, без особого чувства брезгливости мяла пальцами рук жмых в грязном корыте, до краев своих наполненного помоями из столовой. Мысли Грубова, и без того наделенные увесистой тяжестью рассудка и логики, грубо классифицировались в правильные схемы действий, следуя правильности форм которых можно решить вопрос, на разгадку которого мудрость повара потратила драгоценное время шинкования длинных кочерыжек для особого блюда, которое, по сути, по вкусу пану Кшиштову, персона которого числится в списках директоров пивоварен округи. Думал Грубов, чутко ощущая чувствительными руками совсем живую плоть сырого картофеля, подобно старому вязу с дуплом, что растет недалече,-он тоже видом своим показывает березам и местным шероховатым камням и каменьям труд своих тягостных дум, выражающихся в расположении сучьев и щербатых наростов, имитирующих составные части думающей главы старца, рот которого в виде дупла открыт и уведомляет прохожего том, что старость не так уж и сладка, а, как говорится,-в тягость. Увы, это так. Грубов,-человек не до такой степени старый, и в дупле его рта еще есть зубы, в большинстве которых малые дупла направлены друг в друга. Все же, мысли его, увязая в окончаниях недодуманных фраз, подобно четкам в дряблых дрожащих руках сельского монаха, неловко перебирались, постукивая друг о друга лаконичностью грез: "Надо полагать, что дева Анастасия, есть суть человека. Иначе чем окажется состояние психики ея, если, в силу неугодности естества моего, она откажет мне в невинном смысле просьбы моей, и, покроясь сажей горделивости, поворотив плотью, уйдет в обратном направлении, нежели в котором я размещу свою бренную субстанцию? Необходимо составить логичность плана своих действий, дабы избежать неправильного хода реалий. Поначалу, мне необходимо задать в ее адресат вопрос, в скрытом смысле которого легко бы уловился мой замысел, ведущий к приятному удовольствию."
Подумав тяжью мыслей, Грбов вытер о полотенце длинный нож, острие которого доселе в масло погружалось сливочное. Слушая шумный рокот жира на закопченной сковороде, повар думал над тем как бы склонить прекрасную Анастасию к сути взаимного удовлетворения потребностями души и тела. Уже три месяца прошло опосля того как Грубов, воспользовавшись накоплениями своей мошны, взрастил в душе семя благодатной приязни к красоте свинарки. Уже четыре месяца прошло после тех холодных дней, когда Грубов в винном погребе своей халупы устроил превосходное ложе, увитое заморскими материями и обкуренное благовониями для предстоящих эстетических экстазов во время справляющихся утех. Под полой белизны фартука Грубова, в полости кармана брюк, размещается прекрасный подарок даме сердца, выливающей жидкий навоз из ржавого чана в овраг. И было в том чувство удовлетворенности и одухотворенности пышущего жаждой жизни сердца, что усугублялось ее розовым румянцем на жестких обветренных щеках и тонкостями изящных рук, кисти которых непосредственно контактировали с огрубелым телом чана. Речь, что предложением выше шла, идет об удивительном подарке, что был куплен давно за несколько грошей, что, впрочем, и не жалко за такую непотребную красоту. Это была округлая коробочка с нарисованными на ней прелестными фиалками и носами целомудренных целомических девиц, нюхающих соцветия и мечтающих. Внутри находилось белое прахоподобное вещество, многими модницами ложимое на бархат кожи лица для придачи ему приятной белизны и ложной бледности загадочной натуры. Сверху была красивая золотистая надпись, напоминающая Грубову элемент многих кулинарных рецептов кухни: "ПУДРА". Читая эту надпись снова и снова, Грубов вспоминал не только ванильные торты, но почему-то также и гидру, и пургу, что абсолютно не было связано с понятием данного сочетания букв. Но тот тайный смысл, который был заложен в этом слове, он бережно гадал в паутине ума и никак не выходил на истинное лицо смысла.
Собрав ненужности мягких помоев и жидких остатков пищи в таз, Грубов вышел на жизнерадостную поляну двора в задней части столовой. Солнце светило прямо в глаза, пытаясь либо зажечь их, либо просто дать понять, что нет смысла таить в них огонь. Воробьи, шустрыми стаями снующие по крышам свинофермы, излучали тревожные ощущения явной недостачи пищи, в то время как жмурившаяся от солнца жирная кошка у поленницы, наоборот, таила под своей шкурой мелкое довольство обилия корма и тепла. Выйдя к старому оврагу, захламленному не только разносортным мусором, помоями и навозом, но также и мерзкими трупами павшего скота и человеческих единиц. Там, среди нечистот, стояла Анастасия, сдирающая острым ножом шкуру лошади, пригодную для изготовления отличного изделия, теплота которого бы охраняла участки плоти зимой и радовала бы душу сознанием того, что предмет сей сделан собственными руками. Грубов, от неожиданности этой встречи, немного испугался: его второе я содрогнулось внутри непоколебимости наружной оболочки. Логика мыслей пошла вразброд в его околпаченной голове; цепочка раздумий прервалась, рассыпав четки по закоулкам извилин, пульсирующих от случайности происходящего.
Анастасия тоже остолбенела, превратившись на миг в подобие соляного столба, когда увидела наверху холма монолит фигуры тайного воздыхателя, сжимающего накрененный таз, с льющимися на белизну фартука помоями из него. Взглянув в округлости выпученных глаз Грубова, Настя вздрогнула, поэтому, прервав свою работу, она крикнула:
-Чего уставился, детина! Ишь, всего себя облил!
Первый в жизни и последний раз Грубовым был услышан тембр голоса Анастасии. Он был похож на прекрасную песнь русалки. на шум горного водопада, на сирену и на крик марала. Все существо его трепетало, когда барабанные перепонки уха пришли в соприкосновение со звуковыми красотами силы, исходящими из глубины рта красавицы. Уронив таз с помоями и разбрызгав по лицу капли недоеденного борща, Грубов, достав из кармана подарок, вытянул руку с ним по направлению предмета своего обожания.
-Пудра...-вышло с хрипом из его онемевшего горла.
Когда он неуклюже спускался к Анастасии, ноги свои освобождающей из хлюпающей трясины навоза, то, поскользнувшись на очистках картофеля, посредством своего зада скатился вниз, столкнувшись со свинаркой, пытающейся подняться вверх, дабы избежать неприятного незнакомца. Распластавшись на дне оврага среди хлюпающей грязи и вони, секунду они лежали совсем рядом в неловкостях собственных поз. Грубов, прохрипев слово "пудра", умолк. А Анастасия, в волнении поднялась с места, и бросилась наутек, не забыв прихватить кусок лошадиной шкуры, которую все же успела срезать ранее...
...Перепачканный навозом и пахнущий нечистотами, дородный повар Грубов, домой пришел злой. Смахнув с носа прилипшую бьющуюся муху, он гневно скинул с поверхности головы измятый и мокрый колпак. Спустившись в подвал, он уснул на приготовленном ложе в обьятиях благоуханий паров жасмина и редьки, которые все же погибли, придя в соприкосновение с парами запаха нечистот и кала. Думая, что избавиться от этого можно, очнувшийся от сумрака сна повар, через силу вскрыл коробочку "Пудра", содержимое которого он рассыпал и на себя и на окрестные мягкости перин.
Лежал он долго, но со временем понял, что это никакая не пудра, а самая обыкновенная поваренная соль. Были слезы.
29.10.95
ТЕЛЬСОН И ПАРАПОДИЯ
1
Тельсон - очень представительная натура. Ему под ягодицы (* см. также ниже) лет, у него рослая фигура не дура, толстые губы - а все от того что до сладкого падок. И доведет же когда-нибудь в конце концов эта его пагубная привычка до могилы! Вроде бы неприглядная личность.
А на самом деле Тельсон чрезвычайно интересен. Родила его
мамка в роддоме, вот с тех пор там и живет.
Я пожелал бы конечно ему долгих лет жизни, но... Давайте лучше разберемся поначалу во физиогномии лица героя. Увы, думаю что не хватит чернил и бумаги описать все морфолого-анатомические подробности, а все же постараюсь передать наиболее тонкие и общие детали строения и функционирования отдельных частей.
1) Строение головной капсулы.
Общая форма головы имеет тенденции к продолговатости и одутловатости. Функции выделения выполняются ушами, кои несут также и чувствительные детерминанты. Это - орган слуха. По своей консистенции уши дряблые, по костистости - средней хрящеватости, на ощупь (особенно мочки) мягкие. Помимо ушей имеются сложноустроенные глаза в количестве одной пары, снаряжены очками примитивной формы (но это уже вторичный признак). Радужка пигментированная, розовая. Нос полипоидный, прободается двумя ноздрями, восходящими вглубь и переходящими в хоаны. Щеки тугие, бородавчатые. Ротовой аппарат шамкающего типа: зубы железные, язык желтый. Подбородок и лоб похожи. Относительная высота лба от надбровных дуг до ворса к ширине подбородка относится как один к одному. Шея узловатая, отчасти из-за яблока Адама.
2) Строение коробки туловища.
Вальковатое. Внизу со впадинами для вертлугов. Плечи неказисты, с густым подшерстком. Грудная клетка примитивная, многососковая, однопупковая, но то уже живот. Живот округлый, с буграми, равномерно покрыт длинными золотистыми волосинками. Лобок как и лоб, заканчивается специальной совокупительной полой трубкой, а также резервуарами для семени.
3) Строение конечностей.
Руки начинаются от лопаток, палковидные, с кистями на конце. Посередине складываются пополам. Это - локоть. Кисти рук снабжены пальцами, заканчивающимися искривленными ногтями, которые нужны для существования заусениц и обкусывания. Ноги большие и массивные, причленяются к тазу. Задняя передняя часть называется ягодицами (*см. также выше), переходят в бедра, продолжающиеся в голыжки со ступнями. Последние снабжены атрофированными пальцами. Посередине ног характерные колени.
На этом портрет героя заканчивается.
2
Раньше, когда Тельсон был еще совсем маленьким и не опушенным, то плавал в толще воды, да возился в мелкодисперсном илу. Но когда он подрос и стал полноценным подростком, Врачи пересадили его в очень питательную среду - в гумус. Черепная капсула в то время была снабжена различными чувствительными органеллами, обоняющих сапрофит, но увы, в ходе следования постэмбрионального развития, произошла замена их на очки, вставные челюсти, слуховой аппарат и соску.
В прекрасном живом уголке роддома жил Тельсон до самого своего юношества. Мамаша его, пьяница, бросила. А в детский дом не взяли в виду наличия примитивных ножек в виде щупалец. И зря не взяли, потому что Тельсон рос очень умным и благодарным мутантом, но все же ребенком. В год он научился осязать стены, в два смог организовать позвоночный столб чтобы лежать покойно в горизонтальном положении. Через месяц Тельсон смог отличать свет от темноты, но даже в темноте его волосяной покров фотосинтезировал. В два с половиной года Тельсон научился без усилий проталкивать химус по пищеварительному тракту и опорожняться через анус. Фекальный типус. В три года Тельсон увидел небо, а в пять лет научился произносить по слогам слово "хо-бо-ток".
Далее Врачи удивлялись. И очень часто оставались подолгу наедине с малышом, и все из-за того, что последний просто с фантастической скоростью познавал окружающий мир и свои выделительные поры. На семилетие ему подарили скальпель, при помощи которого он легко мог отпрепарировать любой орган из любого хордового. Особенно любил дятлов, рыбу-скат и сорожку.
Интересна пищевая специализация. Тельсон предпочитал только неорганику, а из органики признавал фенолы, бустилат и полимер лавсан.
Лет в десять интеллект стал быть больше чем нуль. Обладая прекрасной памятью Тельсон с трудом, но на всю жизнь запомнил жестокие наказания плетью, свои мокроты, а также очень хорошо разобрался в систематике гастротрих. Читать уже мог, но только согласные, а гласные звуки сумел различать после 12-ти, когда оформилась гортань на 5%.
3
Профессор Х.Х.Банальный как-то поведал интересную историю. В то время, когда малышу-уродцу исполнилось ровно 13 лет, Медики собрались в прихожей. Они поздравляли его, но Тельсон потребовал перископ и пальпу. Где же их было взять? Пришлось ограничиться каким-либо гистологическим срезом, которые Тельсон так сильно любил изучать по вечерам, облизывая покровные стекла.
На ум профессору Х.Х.Банальному пришла некая гениальная мысль. Цель эксперимента заключалась в следующем. Так как половые органы Тельсона оформились, интересно было бы узнать гетерореакцию на особь другого андрогина. В запасе имелось существо под кодовым названием Параподия.
Этим существом являлась девушка, то же во многом атрофированная, найденная на помойке. Параподия - девушка очень способная на процессы беременности, ведь вот уже как десять лет её круглый животик вынашивает гигантскую мариту ископаемого реликта-паразита с острова Борнео. Ведущие паразитологи мира исследуют это существо заключенное в пространство живот Параподии. Интересно было узнать как повлияет простой процесс беременности на здоровье лентеца, как повлияют имунные реакции на метаболизм и химизм крови паразита. Этот эксперимент был важен для всех. Но самое интересное было со стороны психологии. Два существа вида Homo sapiens подвида atrofieformis -организмы, обладающие неадекватной константой психики, с показателями интеллекта чуть больше нуля.
Параподия - девушка свободнопередвигающаяся, сапрофитка. Габитус её пушист. Диморфизм заключается в отсутствии выпуклых гениталиев и в присутствии впуклых таковых, а также в отсутствии плоских полушарий груди, но в присутствии выпуклых полушарий таковых.
Сняв с нежной кожицы линочную шкурку девчонку посадили в лоток к Тельсону и через стекло экспериментаторы принялись наблюдать процесс воочию.
Поначалу Тельсон (кодовое имя Ромео) отвергал Параподию (Джульету). Его руки, вооруженные пальцами шарили по пушистой грудке красавицы, в надежде что-либо найти влажное, но все в пустую.
Врачи ухмыльнулись. Главврач принес пиво и закуску - сушеных окуньков. Все расположились у садка в креслах и на диванах, сосредоточившись. Профессор Х.Х.Банальный орудовал видеокамерой. Ассистентка П.П.Капельница капнула из пипетки в промежность Тельсона раствором щелочи KOH.
Наблюдалась бурная реакция организма, заключенная в истошных криках и царапаньях обожженного места. По отношению к Параподии действия не обнаруживались.
На третьи сутки через Параподию пропустили ток мощностью 200 В. Но ничего кроме цирр на спине девушки не проявилось. На спине Тельсона образовались ципки.
Пришлось пересадить Параподию в прежний садок.
4
На следующий день профессор Х.Х.Банальный записал в свой дневник:
"Вот уже четвертые сутки мы бьемся как рыбы об лед. Испытуемые организмы не проявляют друг к другу ни малейшего интереса. Только дважды было замечено некое проявление со стороны "Ромео". Первый раз на первые сутки в 26 часов 00 минут оно ущипнуло "Джульету" в правый сосок, а также спустя два часа попыталось сделать тоже самое (только с левым соском). Объект Параподия забилась под камень, где пробыла до 9-ти утра, пока через нее не пропустили ток. Было отмечено появление цирр, которыми в данный момент занимается ассистентка П.П.Капельница (она капает на них из пипетки раствором КОН). Загадочные свойства проявил Тельсон: на его спине промеж лопаток появились ципки. Не является ли это результатом паранормальных явлений? Стоит поломать голову."
В этот роковой день Тельсон потребовал Параподию. Его истошные крики раздавались из лаборатории. Переполошенные Врачи метались по зданию в испуге.
Девушка только что полиняла, смазав обмякший животик гидроксидом натрия. Ей тоже хотелось встретиться с юношей. Параподии не разу в жизни не делали ничего приятного, разве только по понедельникам кормят жмыхом, да в каждый четный четверг приводят дэбилов.
Ассистентка П.П.Капельница только что капнула на цирры Параподии раствором КОН, поэтому девушка скорчилась от боли, но увидев голубоватый дымок исходивший от пупырчатой кожицы спины, засмеялась.
Томный врач Бананов по приказу профессора пришел за бедняжкой. Отогнал палкой П.П.Капельницу с пипеткой, которая тут же в бешенстве зарычала, кинувшись на врача с трехлитровой банкой едкого натра. Бананов все же успел добраться до террариума, подхватить под теплые подмышки девчонку и скрыться в коридоре. Ассистентка П.П.Капельница в злобе разбила банку со страшной жидкостью об голову проходившего мимо помощника профессора пана Бюксы.
Тельсон волновался. Под его пульсирующим копчиком протестовали плазмодии, а свиной солитер мило приподнялся на стробилах из заднего прохода дабы вдохнуть всей поверхностью тела свежий воздух дезинфекции. Обитание организма в нестерильных условиях пагубно.
Сквозь стекло садка и решетчатое окно Тельсон увидел свет. Там, высоко в небе гигантская призма искрилась, преломляя лучи света. А несколько пьяных ангелов молотили кулаками тучу, за то, что она прикрыла своими ладошками серый дирижабль.
5
Этим вечером все врачи во главе с профессором Х.Х.Банальным, а также ассистенты, доценты, сантехники и уборщицы набились в душную лабораторию, сверкающую своей кафельной чистотой.
Под сверкающим потолком болталась лампочка, а жирный мотыль бился головой об ее прозрачную выпуклую суть. На столе пенилось пиво, разлитое по массивным тигелькам.
За стенами садка возбужденный Тельсон щупал Параподию. А последняя, приоткрыв свой липкий (отчасти из-за дрозофил) рот, пробовала языком воздух с запахом синильной кислоты.
"Они явно общались!" - подумал профессор Х.Х.Банальный, делая отметку в дневник.
Но люди, наблюдавшие видимое, очевидное считали невероятным. Как любое живое существо исследуемые организмы нуждаются в воздухе и свете, чтобы развиваться. Испражнения их должно быть адаптированы к постоянной стерилизации, а кормление грудью должно быть с мотивировкой типа "у меня нет молока" или "ребенок не хотел сосать".
Мигая перепонками, Параподия как бы спрашивала Тельсона: "Ты меня не бросишь?"
Цианоз лица Тельсона, а также появившиеся некрозы и синюшности на ягодицах его словно говорили: "Бросить тебя это все равно что бросить пить водку, все равно что бросить дышать через дыхальца беременной тараканихе. Это все равно что перестать ощущать всю полноту бытия, пусть даже в этом небольшом объеме. И если во внешнем мире для меня лишь стены, то внутри своем, в нутре твоем найдется и для меня прибежище!"
Исчезновение жирового слоя под кожей на ушах, а также большие красные пятна и диффузная эритродермия по всей поверхности тела Параподии говорили возбужденно и упоенно: "Мы воспитаем яйца, мы сплетем кокон, мы сделаем все, чтобы нимфы спрятались под камни! Мы будем вдвоем вечно Ах, как я тебя люблю мой дорогой любимый! Для меня дорого все то, что ты мне показал на теле на своем, потому что ты для меня так дорог. И за наше будущее племя я готова на все, а за вечную любовь я полиняю на более праздничную шкурку!"
И Параподия принялась линять, выделяя клейковину.
"Наблюдается потеря веса на 10% - записывает в свой дневник профессор Х.Х.Банальный - Это означает, что в нормальных условиях линьки мутанта в первую минуту беременномти убавка в весе на 500-550 г. С дидактических соображений в текущей практике такой скачок веса в обратную сторону довольно парадоксален! Если в роддоме есть весы, то первое взвешивание нужно производить в момент вскрытия! Это настоящий переворот в практике акушеров! "
Врачи загалдели. Дворник, сплевывая желтую слюну на пол, судорожно обменивался поцелуями с седовласой уборщицей. Бананов хаотично пукал, а медсестры с медбратьями так разбушевались, что у самых толстых по швам разошлись все одежды.
Новая шкурка Параподии поражала своей красотой. Бархатные шелушинки и нежные перхотинки, игривые заусенчики и подвижные реснички, обрамляющие порошицу. Все манило во внутрь Тельсона. Он не протестовал, а торжествовал. И это торжество проявлялось в безумной брачной игре без интрижек и без сидений на ахиллесовой пяте, без унылых сопротивлений и сухости во рту. В ампуле трубы происходит слияние. Новый организм будет совершенней своих родителей. Новый организм будет с жабрами и великим бентосным человеком, поэтом и соблазнителем девушек, идущих к пруду купаться. Он их за ногу - и в бездну, на холодное дно, в ил - только там существуют условия для размножения.
Ибо вода есть жизнь!
6
- Это безобразие! - воскликнула ассистентка П.П.Капельница, бывшая манекенщица, пострадавшая лицом (а все из-за щелочи!) - Это не эстетично как парфюм. Это похоже на кал!
Люди взбудоражены. "Возмутительно!" - возмущались самые девственные плевы. "О!" - кончали друг на друга самые пьяные.
И под всеобщий хаос - коитус возлюбленных - эфир и вечность.
- Усыпить! - воскликнула манекенщица.
- Убить и растоптать! - кричал кто-то.
И самое ужасное случилось после того как случилось самое прекрасное: случились самые ужасные.
Взбелененный Бананов обнаружил где-то канистру с бензином...
Творение - есть процесс зачатия. Пламя - вечный процесс творения. Облитые бензином влюбленные корежились, но любили. А зрители в пьяном угаре рвали на себе последние волосы.
И только профессор Х.Х.Банальный метался по лаборатории как сумасшедший:
- Опомнитесь! Что вы делаете! Это мои труды пятнадцати долгих лет!
И вылив ведро воды в объятый пламенем садок, профессор увидел лишь дымящуюся груду почерневших останков.... как ты ужасна, Судьба!
8.03 / 20-21.07. 1997
ИЗВРАЩЕНЦЫ, МУСОР, АВТОБУС
Каждый более менее нормальный человек хоть раз в жизни, да и почаще, ездил на маршрутном автобусе. Обычно это утомительный процесс, если рейс далек, и если народу тьма, часть которой греет свои зады на мягких обхарканных сиденьях, страдающее же большинство покоится стоя. И так близко стоят друг к другу эти люди, сидят рядом и дышат единым воздухом (такое ощущение, что нос помещается во рту бомжа), и ненароком замечаешь дух единения и братства, некую семью, цель которой - достижение заданной маршрутной цели. Вроде бы вполне естественная цель, вполне естественные люди...
Но "люди что реки", а посему характеры их, как и морфология тел их и лиц - суть разные вещи! Вот почему очень часто в последнее время в автобусах можно встретить извращенцев, да и извращенок тоже (а последние очень хорошие извращенки, не неженки). И эти нехарактерные в смысле устройства мозга люди часто пытаются совокупляться друг с другом, плевать спермой в глаза фригидных старых дев, как и пожирать кал, так и много других достойных извращения дел.
И вот однажды что произошло с покойным профессором помойных дел Сундуковым.
Златоустый Сундуков решил отправиться как-то на ежемесячный симпозиум в деревне Стародырово, который посвящен теме мусора и проходит под девизом "Помойка - счастье и удел мусора".
На этот слёт решили собраться все мыслимые и немыслимые специалисты по самым разным профилям. Это были и дворники-профессионалы, и грушевидные заскорузлые уборщицы сортиров, на счету у которых тонны помоев влажных качеств и десятки тонн сухого мусора. Это были долговязые теоретики дворникологии, и молодые специалисты по сливным бачкам и азам канализационных потоков. Тут были также опытные заведующие крупнейших свалок и даже самые обычные коллекционеры жидких сливных отходов. Люди всевозможных привязанностей и профессий, со всевозможнейшим складом ума и фантазии, устройством мозга и внешних данных.
Красотой они не блистали. Всех их можно описать примерно так. Представители мужского пола в основном калеки, уроды, или дегенераты, были непомерно толсты и низки, или же наоборот, -тощие до безобразия и жердеподобны. Несомненно с ароматом слежавшихся бочин и скатавшегося пота, с рядом гнилых зубов и прочих привычных глазу, но сердцу милых, достоинств. Женщины, а в особенности молодые девушки или старухи, были непропорциональны и по разнообразию форм больше напоминали простейших, нежели представителей класса млекопитающих. Их груди больше напоминали вакуоли, нежели простые ядра, а их прически напоминали либо жгутики, собранные в торчащие пучки, либо реснички, торчащие в беспорядочном порядке. Правда голоса их были нежны, прямо как у пожарных сирен. Но это свойство наблюдается у всех моложавых уборщиц, особенно мужских туалетов. Особенно у пьяных уборщиц, горбатых и беспощадных. Видимо поэтому пьяное состояние для изнеженной души - норма.
Лектор Сундуков вместе со своими коллегами, поджидал автобус, который отвезёт их прямо к месту назначения.
Напротив обветренной физиономии старца стоял низкорослый абсолютно лысый блондин с раздувшимися жилами на горле. Он -проросшее семя целой плеяды дворников Асбестовых-Дустовых, лучших героев конюшен XIX-го столетия. И было некое ощущение, будто в горле его застряла раздвоенная кость. На самом деле так оно и было: видимо нарочно проглотил косточку, да не прошла в желудок оная, а застряла в горизонтальном положении поперёк горла, причинила некое неудобство,и...
- Видимо до доски гробовой, - хрипел Асбестов-Дустов, - С тех пор я увлекся пищевыми отходами и от мусорных бачков - ни на шаг...
Сундуков, вежливо кашлянув, скромно спросил Абсолютно Лысого Блондина Асбестова-Дустова:
- И какова же цель ваших изысканий? Как пробы пропадающего добра? А каков коэффициент утилизации?
- Вы говорите как специалист, - замечал Асбестов-Дустов, - Я знаю ваши книги, читал их по нескольку раз. Я же просто профессиональный любитель, а в вопросах утилизации дилетант каких свет не видывал, ибо больше разбираюсь в мусоре как в продукте чистого отхода, в данном случае имея дело с пищевыми отходами...
Из-за угла здания в это время вывернул автобус, уже порядочно набитый людьми, а по сему специалисты прервали свою скромную беседу, и, когда автобус остановился, то герои безмолвно забираясь в душный салон, почувствовали запах пота, тухлых фолликул и креветок, который перебивал обычный запах нормальной дефекации и проб жидких помоев, что находились в чемодане Сундукова.
Надо сказать, что у всех людей, общающихся с мусором, есть неискоренимая тяга к рукоблудию, а также к неким другим похотливым деяниям. На практике, в непосредственной близости к кучам гниющих отходов, или у смердящих ям, эти люди часто получают сексуальное удовлетворение от вида нечистот, от запаха его, или тошнотворно-сладковатого, но все же притягательного вкуса. Любой, уважающий себя дворник, пробуя на вкус какую-либо гадость, корежится от удовольствия и содрогается от похоти. Но так уж повелось, что от любви до ненависти один шаг, поэтому опытные мусороведы частенько переступают грань, за которой самая грязная грязь - чище красного пятна на одеяльце истекающей матроны. А засохший экскремент для него что податливая глина для горшечника.
Все вы знаете, что старые уборщицы, особенно в детских заведениях, очень любят нюхать содержимое унитазов в туалете, трогать пальцем жидкий понос младенцев, а также страсть как любят, приподняв подол вонючей спецробы, поссать на головы спящих детишек, любят также поедать отбросы, то есть то, что недоели или выблевали через туберкулёзные глотки бородавчатые замухрышки или безропотные чахоточные дети.
Особенно глубокое впечатление вся порода погадков и отбросов, производит на их сексуальную жизнь, анальную или фалловагинальную.
Остаётся парадоксом влияние быстрой езды на тайные подсознательные эмоции мусороведов, особенно в плане здоровой плотской утехи. Давно известный факт - каждый уважающий себя дворник тянется к уборщице, а посудомойщица к асенизатору. Но довольно же лирики - перейдём лучше к действию!
Затесавшись в самую гущу коллег, Сундуков с приятелем блондином, вздохнули, ибо ощутили для себя знакомую атмосферу.
Блуждая слезливыми глазками по настороженным очам прочего люда, Сундуков улыбнулся.
Он чувствовал похоть в блеске многих глаз. И чувствовал, что у прижавшейся к нему толстой посудомойщицы разбухают и лопаются соски, выделяя клейковину. Налегая в её сторону, Лектор Грязи также ощущал, что помимо грудей у неё разбухают также опухоли на животе. Он явно чувствовал нервную пульсацию на своих ляжках. Сухо кашлянув слизью в грязный кулак, Сундуков обратил свой взор назад. Там, на сиденье молодой калека с лицом цвета торфа, стряхивал сперму со своего елдака в беззубый рот сифилитичной старухи. Её рот, словно клоака, ритмично сокращалась внутри. А белесые плёночки, похожие на плеву, колебались от потоков гортанного воздуха, выдуваемого с хрипом из туберкулёзного одного единственного лёгкого.
Автобус уже минуты три ехал вдоль тёмных ухабов, проезжая мимо усталых людей, помирающих с голода на тротуарах. С большой скоростью он сшибал случайных прохожих, а водитель то и дело хрипло сипел, рассматривая пятна желчи, крови и мозгов на захарканном лобовом стекле.
Раздался стон. Оказалось, что безногую молодую девчушку насиловал мордастый сантехник, засовывая в её зеленоватое молодое влагалище канализационную трубу.
От удовольствия, Сундуков открыл рот, в который тут же пожилая женщина с ребёнком в руках положила комочек слизи с подгузников. Её ребёнок неопределенного пола и почему-то с густой лопатовидной головой, ковырялся в носу, расковыривая хоаны. Он играл со струйками крови, направляя их на соседей. Старый горбатый дедушка протянул к бородатому ребёнку свои изъязвленные сухонькие ноги, весь трясясь от возбуждения. Но грозная мамаша лишь смачно харкнула в его затянутые бельмами глаза. Она положила вдруг ребёнка в широкие трусы сидящего рядом мужика, сосущего обосранную клизму, нагнулась раком к лицу деда, и тут многие увидели, как из её розового анала потекла желтая кашица с запахом срыгнутой свеклы.
Сундуков тоже возбудился. Он бросил чемодан с пробами, судорожно снял ватные штаны с трусами, вывалили член с мошною наружу. А клыкастая женщина с оголенными лодыжками нагнулась и взяла в свой кровоточащий рот созревший мешок мошонки. Прокусив её клыками, соблазнительница потянула её как резину в сторону мастурбирующего деда, созерцающего вскрытое брюхо старухи, блюющей калом через нос. За крайнюю плоть Сундукова уцепился какой-то проказник, и, расширив её, запихал в уретру ржавый гвоздь по самую шляпку.
Вскрикнув от боли, Лектор Грязи испражнился на волосатый живот мужика, покрытого паршёй. А старенькая тётенька в очках играла в руках его свежевытащенной брызжейкой.
Лысый блондин Асбестов-Дустов долго терпел, но, унюхав разбитые пробы с канализационных труб, рьяно кинулся в объятия потной трёхрукой бабенки, раздутая голова которой болталась на стебельковой шее, по краям которой ежесекундно лопались многочисленные чиреи. Особенно жирные угри жевал своими сухими губами сантехник Смачножуев.
Народу было много - и всем так весело! Кто стонал, ощущая акт совокупления, кто хрипел, кто бурлил в своих полостях всевозможными жидкостями, кто громко ругался. Особенно старалась лысая женщина, чьи оголенные груди были погружены в ржавый таз, наполненный месячными. Прыская мочой на ебущихся молодоженов, горбатый дедушка весело хрипел, закатывая глаза, в момент, когда робкие языки старух погружались в его отвердевший анус.
Погрузив навозный пенис в кишащую мандавошками ****у старой девы Бочении, Асбестов-Дустов от удовольствия воспердел, щупая её дряблую кисту левой рукой, а правой он разминал её шероховатую миндалинку, выдавливая зеленый гной в замызганную спермой лохань, которую подставила беззубая старуха. Наполнив сосуд до отказа смердящими мокротами, она опорожнила его, а также обосралась на лицо мертвого юноши с рыбьей икрой во рту, задрочившегося насмерть. Его раздутые слоновости ног обгладывали старые лесбиянки с болтающимися матками.
Уродливо гримасничая, Сундуков вытаскивая своим мизинцем серу из ушей посудомойщиц, поедал её и давал понюхать щербатому дворнику с городской свалки. Его волосатый зад обрабатывали самые талантливые любительницы отходов. Одна из них умудрилась даже за кончик вытянуть из прямой кишки аскариду, но только наполовину. Пожевав её губами, аскарида порвалась, обрызгав лобызающихся копрофагов мутноватой полостной жидкостью.
Бычьи и свиные солитеры, обвивающие потные тела наслаждающихся негой, поминутно сбрасывали сегменты, распространяя опасные заболевания. Но всем на это глубоко насрать навозом и далеко обдристать поносом, ведь для них плотские утехи прежде всего одна из заповедей господних.
Когда стало трудно дышать из-за спертого воздуха и зловонных испарений, пассажиры принялись обхватывать губами носы друг друга, вдувая в ноздри очищенный заразными легкими отфильтрованный воздух.
Самые нежные сторонники наслаждений захлебнулись в блевотине, люди погрубее и закаленнее, в изнеможении погружались с головой в жидкие массы, переплетались голыми телами и были похожи на гидр.
И вся Вселенная из говна была для них родной и притягательной, такой же как деревянные туалеты и рулоны невинной туалетной бумаги. И мириады мельчайших существ, шныряющих по их животным телам, заменяли им мириады звезд в космическом пространстве, в вечном круговороте нечистот.
Из грязи и дерьма был вылеплен Человек и зловоние господне было вдуто в брюшину его.
...Через какой-то час коллеги по нечистотам были на месте в селе Стародырово. Как ни в чем небывало, ни в чем не повинные люди жизнерадостно выходили из автобуса, размазывая по лицу экскременты и выделения, вдыхая воздух, чувствуя близость помойки.
"Какое счастье быть человеком!" - подумал Сундуков, сортируя раздавленные пробы по новым пробиркам. Его натренированный нос опытно исследовал зловонный материал, а в груди билось бешено сердце, переполненное счастьем и горем, болью и наслаждением, любовью и ненавистью...
26.9.96
СУЩЕСТВО У
Семейство Габитусов - исключительно черное семейство. Глава семьи, отец и муж Амон Габитус работал палачом в местной тюрьме. Очень часто он брал работу на дом, зарабатывая отнюдь не лишние деньги. Собою Амон был худ, нос большой, с ноздрями.
Жена его, Параша Габитус, была крупнее своего мужа вдвое, ибо имела массивный круп, а трудилась она до восьмого пота в местном морге уборщицей. Очень любила ругаться с мужем, но больше всего на свете любила сына своего, Хлопа.
Хлоп был действительно хороший мальчик: очень толстый и умный, учился он в первом классе и увлекался капельницами, которые мамка таскала для него из морга целыми ворохами.
Отец его тоже очень любил, поэтому часто приносил сынишке трофеи: то голову преступника, то литровую банку опарышей.
Была у Габитусов также дочка, Струпия. Но никто ее не любил - ни мать, ни отец и ни брат. Точнее говоря, Струпия была падчерицей, ибо что "отец", что "мать", с коими она жила, таковыми в прямом смысле для нее не являлись.
Совсем давно, когда Параша, мачеха ее, была молода, обнаружила она младенца в канализационных водах, подобрала его, и оказалось, что члены его шевелятся. Распознала Параша в младенце ребенка, даже девочку, да взяла к себе домой жить, думая: "Вот вырастет чуточку, будет дом убирать да полы мыть, семью кормить. И чуть что всегда смогу на ней злобу излить - ее то, злобы, у меня много, а детей то нет еще..." Так рассуждала Параша даже когда ростила девочку и все удивлялись: "Как смог выжить этот хлипкий организм от недостатка любви, тепла, еды и полноценной мастурбации?" А Параша, еще с девичьей фамилией Ротманс, отвечала всем: "Скелет Струпии сильно развит и по-видимому обладает столь сильной подвижностью различных частей своих, что является само по себе стойким и важным признаком живучести."
И уже когда Параша Ротманс вырастила падчерицу до десяти лет, когда уже десять лет отработала в морге, тогда встретила в своей жизни она первого мужчину, Амона Габитуса. Уж больно пришелся по сердцу ей этот щуплый и доброй души человек. Он был молод и красив, а также его сильно волновала тема казни, так как с самого детства пристрастился сначала к неопытному палачеству, а далее приноровился и к самой профессии палача. Им то он и работал тогда и теперь...
Родили Габитусы сына, назвали его Хлопом. Измала холили его, кормили баландой, поили дрожжами. Любые капризы его исполняли, таким образом вырастив трутня пятнадцати лет, который восемь из них учился в первом классе, где научился лишь считать до минус четырех, делить на корень из двух и читать гласные, а вот согласные так и не даются.
Амон не взлюбил Струпию сразу же. Как только её увидел первый раз, так сразу же пнул сапогом в живот, а кулаком стукнул под дышла. Харкала кровью Струпия на паркет, а злая мачеха только смеялась поначалу, да потом так избила девочку, что та не шевелилась восемь месяцев. Бросили её эти злые люди в подвал и забыли. А девочка видимо под счастливой звездой родилась: выжила, кости переломанные срослись, раны зарубцевались. А на жирных крысах, да на воде канализационной поправилась Струпия на полфунта. Рада была жить в подвале всё время, да вот нашли горемычную...и на свою беду и на её горе нашли!
Наша же история начинается с того момента, как Струпии исполнилось восемнадцать, а Хлопу год шестнадцатый шел, и учился он в первом классе.
Струпия выросла красивой девушкой. С заячьей губой и с бельмами на глазах, а вот ресниц не было. Зато кожа её была нежной до такой степени, что если был ветер, то срывал он куски нежной кожи и уносил их прочь. Волосы Струпии были длинные, зато очень редкие и жесткие словно проволока. Веки её были синие, обвисшие. Была она высотою метра два и тоненькой словно ветка смородины. Груди девушки были довольно красивыми, словно две макаронины, округлый живот с глубокой трещиной пупа. Руки Струпии касались земли, но это лишь от тяжелых забот с измала лет. Зато ноги её были отнюдь не длинными, а короткими, толстенькие что два бочонка: бедренная кость сразу же переходила в ступню, а нежные волосики торчали в складках тут и сям. На лобке ее давно росли желтые волосы, даже во влагалище тоже были эти окаянные волосы. Всюду волосы. Такой вот красивой была.
Названный же брат Хлоп был не так красив. Он очень толст и низок. Голова пропорциональная, кубическая. Глаза что две щели, а нос скрывался толстыми щеками, а губы торчали так: одна - вверх, а вторая - вниз, обнажая огромные бородавчатые десна с т.н. лошадиными зубами неправильной формы, желтокоричневыми. Тело его было обрюзгшим, руки и ноги что картофелины. Хрен его был как плод турнепса, а мошна тверда словно камень, синюшная.
В принципе, семья Габитусов жила дружно. Хлоп учился. Струпия тоже училась, но не в первом классе, а во втором, ибо была умнее брата (особенно разбиралась в кубах и в квадратных метрах). Отец их работал и бывал дома только по ночам. А мать была дома не только ночью, но иногда и вечером, правда уже в сумерках. Поэтому, дети их часто не узнают при дневном свете.
Жили бы они так да поживали, но случилось вдруг нечто. Об этом речь и пойдет далее...
Как-то по вечеру, после наступления долгожданной темноты, решила вдруг Струпия ни с того ни с сего сходить в туалет по большому. Вы, наверное подумаете: "Фи! Что за гадость! Такая красивая героиня и вдруг сходить в туалет по большому! Такого просто быть не может, а к тому же красавицы не ходят в туалет вообще!" Но поспешу вас разуверить в этом! Все срут, даже самые красивые срут, а иногда и поносят так, что стенки унитазные равномерно покрываются капельками мочеподобной влаги - то кровавый понос. А Струпия девушка очень порядочная, к тому же она ходит в туалет всегда казалось бы в самое подходящее время. Чтобы никому не мешать, и чтобы запах вони выветрился, Струпия всегда выбирает такой момент, когда никого нет дома. Беда же была в том, что в это время в квартире находился Хлоп, который наглым образом пристает к девчонке, лезет своими толстыми ручонками к ней под юбку.
Струпия же тайком заперла братишку в пустой спальне, кинула в его разъяренное лицо свои трусики, а сама тяжело последовала в туалет, ибо груз месячного кала дал о себе знать тяжелыми приступами напора изнутри.
Закрывшись в туалете, Струпия вздохнула, ибо только здесь она чувствовала себя покойно. Взгромоздившись на унитаз, она поднатужилась, выпучивая глаза на паутинистый потолок. Стройные дымящиеся колбасы аккуратно ложились на дно, а ноздри Струпии чувствовали вчерашнюю бобовую кашу и позавчерашний женьшень.
Но тут - о боже! Струпия почувствовала как какая-то влажная ладонь прошлась по её ягодицам:
- Ай-ай! - испугалась девушка, вскакивая, думая, что это ее злой братик решил по хулиганить. Испуг был так велик, что стены туалета просто моментально покрылись каплями желтоватого поноса.
Взглянув в полость унитаза, она на долю секунды увидела чью-то маленькую белоснежную ручку, ускользающие под воду, прочно сжимающие в своих кулачках сухие колбаски.
- Кто-ты? - пролепетала Струпия, обомлев. И от страха ее прошиб понос вторично.
На поверхности воды унитазной глади показались ноздри, а далее появилась ежиком стриженая головка юноши. И потянул он к Струпии свои белоснежные ручки, как бы призывая к себе, давая понять что безобидным по сути своей существом является.
- Кто ты? - спросила существо Струпия, осмелев.
Забурлил и заклокотал юноша, приоткрывая рот, набитый калом:
- Я - сущность канализации существо У. Я явился к тебе, дабы любить тебя.
Первый раз в жизни услышала Струпия такие казалось бы простые слова.
"У него прекрасная душа поэта," - подумала девушка.
Но У вдруг заплакал:
- Кушать хочу... Надоели отбросы да фекалии, хотелось бы попробовать настоящую человеческую пищу...
Пожалела Струпия человечка, погладила по его влажной головке ручкой, спросила:
- А чего бы тебе хотелось? Может ты хочешь хлеба?
- Не надо хлеба! Я желаю нежное и неповторимое!
- Может ты хочешь сало?
- Не надо сало! Не надо хлеба! Я хочу сахарную пудру и сахарную вату. И если ты принесешь мне это, то отблагодарю я тебя своей платонической любовью и буду всякий раз появляться при тебе, как только захочешь меня видеть...
Выскочила Струпия из туалета, вытащила из кармана брата деньги, да кинулась бежать на улицу в ночной ларек за сахарной пудрой и за такой же ватой.
А люди прохожие зло смеялись в ее спину, пальцами указывая на обнаженный зад ее и на трусы, спущенные с ног. В попыхах Струпия забыла отложить в сторону туалетную бумагу, а потому бежала вместе с нею, отчего последняя развевалась по ветру, прилепляясь сутью своей к фонарным столбам и урнам.
Когда она прибежала домой, то там уже были родители. И только успела девушка спрятать сладости за ширмой, как сухонькая рука отца затащила ее в гостиную.
- Я жажду утолю, если скажешь где была?! Ты не сумеешь ли назвать среди нас того, кто лучше тебя? Кроме того я жажду утолю, если скажешь ты нам, какая из патологий делает тебя тварью бессловесной?!
И он стукнул ее обухом рабочего топора прямо в темя. Рухнула Струпия прямо на пол, залилась горькими слезами.
Подступилась мать:
- Начальный этап возможного пути удаления твоих сухожилий - это редукция срединного выступа крестца, дорогуша! Возможен ли иной взгляд на проявление твоих абстрактных имманентных деяний во время примитивных тенденции твоего полового созревания?!
И закончив со словами, она пнула Струпию модным сапожком прямо в заплывший глаз.
Габитус, вытирая пот со своего небольшого лба, поцеловал Хлопа в его жирную бородавчатую шею:
- Однако я очень бы удивился, если б узнал, что Хлоп соврал! Он говорит чистейшей воды правду, а значит не ложь. И это значит, что ты, Парашенька, лишишься ноздри, либо правой, либо левой. А лучше всего - обоих!
И Амон, приподнял за уши голову Струпии, а мать раскаленными щипцами вырвала ей ноздри.
- Довольно длинный стебель...-удивлялась она - По видимому это адаптация к такому образу жизни.
И бросив истекающую кровью дочь на полу, родители уселись на диван смотреть телевизор, где шла интереснейшая передача о коксовании угля. А Хлоп, обозвав Струпию коксой, нагнулся к заду ее и запихал в воспаленную вульву скомканную пожелтевшую газету.
Очнулась Струпия от влажного прикосновения. Оказалось, что она была в туалете, куда по-видимому доползла в бессознательном состоянии.
Облокотившись руками о края унитаза, с него выглядывал таинственный юноша У.
- Ты сделала то, о чем просил я тебя, прекраснейшая фея?
- Да...
Существо обрадовалось и облизнулось, потянулось к Струпии. А Струпия увидела его округлый молочный животик и напряженный пенис в карандаш толщиной.
- Я сделаю для тебя все что ты захочешь...-сказал он, целя Струпию в заячью губу.
- Я желаю стать красивой...
- Я сделаю из тебя красавицу, но сперва нужно расквитаться с твоими родителями. Они злы, а ты добра. Поэтому сделай им больно. А пока же...
Существо У прихватило с собой пакетик со сладостями, ловко выскользнуло из объятий Струпии. И мутная водица сомкнулась над его головой. И показалось бедной девушке, что послал он ей подводный поцелуй, так как пузырь поднялись со дна унитаза, лопаясь как волдыри.
Долго думала Струпия над способом расправы, но наконец решила. И поступила так.
Подкралась она сначала к кроватке братика с огромными чугунными тисками в руках, просунула в щель их сонную голову Хлопа, крутнула несколько раз рукоять и...хлоп! Как грецкий орех лопнула голова мальчишки и кровь его и мозги замызгали подушку и стены, и лицо красавицы.
- О боже! - закричала мамаша, включив свет.
Но не успела она продолжить, как Струпия воткнула кухонный нож в её обвисшую грудь. Рухнула злая мачеха на пол, да лицом прямо на раскаленный до бела утюг. Померла быстро и легко.
И поспешил на подмогу палач-отчим, заскользил на крови и упал прямо к дверям туалета, сломав левую руку об гантелю и правую ногу вывихнул так, что сустав тазобедренный, кожу и мясо прорвав вылез наружу. А из унитаза вынырнул У, что оказался в недалекой трубе и все услышал. Он схватил Амона за шею и затащил его в унитаз, в свое мокрое логово, где умертвил его, а затем и расчленил, как все добрые люди делают.
А Струпия тут же красавицей сделалась писаной. Рассосались все её язвочки, коросточки отшелушились, ранки заскорузли. Тело приобрело пропорции небывалые и красоты невинную.
А Существо У вскоре выбралось из унитаза полностью. И больше никогда обратно не возвращалось, потому что проклятие сантехников было снято. Превратился он в прекрасного юношу и остался жить вместе со Струпией в миру и в ладу. И много они людей за свою жизнь убили, и стариков и детей. Потрошили их и пожирали. Счастливо прожили до самой старости, а все благодаря тому, что встретила как-то некрасивая падчерица безобразного уродца.
Такие вот чудеса бывают на свете в наши веселые дни!
22.09.96
Тревожная записка
Сегодня утром дед Талаш запутался ногами и руками в мотке колючей проволоки рядом с роддомом. Его старуха, похожая на прищепку, только и делала что стонала и причитала, да так громко, что расплакались новорожденные дети, охлаждающиеся в кустах шиповника.
В это время мимо проходил пожилой старичок небольшого роста и с бородавкой на крючковатом носу.
Старый Талаш, увидев прохожего, перестал шевелиться, повернулся в его сторону, произнес:
- Уважьте! Да не будете ли вы великодушны. Не поможете ли распутать этот моток. А то не пройдет и часа как чрез проволоку пустят ток и в этом случае мне не прожить и минуту.
И бабка рядом:
- Ой не жить ему, не жить!
Её стихийность была назойлива. Вот почему у некоторых ревматиков имеется с собою целебная мазь "Зельцер".
Пожилой прохожий остановился. Он видит беспомощного старика и рядом, старуху. Он видит также родильный дом и серое утреннее небо. Он видит птиц, пролетающих над головой, и много чего еще видит. Он - счастливый человек. Только что ему повезло в жизни: выиграл трактор ШТП в лото у сантехников.
Старая бабка волновалась:
- Слышь, говорят чо? Ась?
Глуховата бабка...но ничего не поделаешь. Иной раз и птица запоет, иной раз закаркает.
- Я вот что скажу, - сказал наконец прохожий, - скажу сначала следующее. Сегодня утром мне очень в жизни повезло. Буквально только что я выиграл трактор ШТП в лото у сантехников. Я очень весел и рад этому. У меня прекрасное настроение, потому что вижу птиц и дом, вижу небо и вас. Я рад что так вышло!
Дед Талаш попытался пошевелиться в жестоком плену проволоки, но лишь только поцарапал себе левую щеку, верх лодыжки, правую икру и нос.
Пожилой прохожий продолжал:
- Сейчас я снова чувствую себя человеком. Мне сказочно повезло. Еще ни разу в жизни со мной подобное не случалось. И в эту минуту я рад новому знакомству.
Старушка взмолилась:
- Господи! Да обрати ты внимание наконец на раба твоего, да отврати от него скверну и беды, да сделай то, что желаю я. Пусть освободит старого, а награда будет!
И Талаш процедил:
- Да освободи ж наконец....
Он словно жопой чувствовал, как работник света Чуланов в это время брел к рубильнику, чтоб пропустить через проволоку ток. Это его работа, это его хлеб.
Пожилой прохожий присел на свежепокрашеную лавочку и весело сказал:
- Я никогда в жизни не был таким счастливым! Сколько раз я играл в лото у сантехников, но ни разу не выигрывал трактор ШТП, а только проигрывал его.
Бабушка совсем обезумела. Её желтоватая болонкас гнилыми зубами тоже заскулила, путаясь в ветхом поводке.
- Милок, - протянула бабуся, - Мне 83 года, я стара словно 100 чертей. У меня две дочери и восемь сыновей, тринадцать внуков и одна праправнучка. Я много видела в жизни, а многое и нет. Я все пробовала и работала всюду, но кое что не пробовала, а в некоторых местах работать не могла. Ибо что есть я? Простой футляр индивидо? Или старый никому ненужный шкатулка? В молодости я была довольна собой, часто смотрела на себя в зеркало и говорила: "Я не хочу быть старой кошелкой!" Но вот оно и случилось. Дед мой пропадает, я помру через день-другой, и какая-нибудь другая старушка займет мою ячейку. Дай же и деду пожить чуток, насладиться миром вполную живой пока что грудиной, прогуляться чуток с тросточкой по парку...
Пожилой прохожий замолчал, протирая газеткой свои круглые очки. Он явно загрустил после таких слов:
- Изумительно...просто изумительно! Я снова чувствую себя словно ребенком. Словно ребенок сидит тут заместо меня. Первый раз фортуна улыбнулась мне. А та смерть за моей спиной? Не уйти ли ей просто восвояси. Что за охота смотреть как умирают люди! На это нельзя смотреть - на это нужно молиться.
И в этот момент работник света Чуланов уже у рубильника. Он тяжко вздохнул туберкулезными легкими, сверил наручные часы с часами старой городской ратуши и... положил руку на рукоять.
Дед Талаш попытался рвануться из последних сил, но только еще больше запутался. Бабка металась и кудахтала как курица. Пожилой прохожий уснул. А милиционер, проезжавший мимо на велосипеде, ничего не заметил.
Но коварный ток мощность 10000 В уже бежал по колючей проволоке. По ходу своего обычного бега, проволока краснела и дымилась, отчасти от соприкосновения с влажной утренней травой.
Девочка Эля, купившая шарик у парикмахера, тоже увидела дым и весело побежала вдоль проволоки, которая вскоре путалась вокруг деда.
Вспышка света! И нет больше его. Только обугленный труп с вылезшими из орбит глазами безвольно промяк над землей.
Бабка закричала, болонка залаяла. И этот крик двух существ искаженным эхом пронесся по кварталам. Безучастные люди удивленно смотрели в их сторону, пожимая плечами. Психиатр Копейкин подошел к окну в своей квартирке. Пожилой прохожий проснулся, встал, говорит:
- Бабка, собачка, что с вами? Неужели что-то произошло? Успокойтесь, ведь я рядом!
Не выдержало сердце старой, да лопнуло. С таким треском и дымом, что аж разлетелась бабка на сотни маленьких кусочков мяса. Девочка Эля испугалась, выпустила из рук шарик и кинулась прочь от этого страшного места. Работник света Чуланов зевнул. А психиатр Копейкин с превеликим любопытством поправил пенсне, направив их на бегущую в слезах девочку и на желтую болонку с гнилыми зубами, оказавшуюся после взрыва старушки на крыше роддома.
Пожилой прохожий произнес:
- Хм... Что можно сказать тут? На многие вопросы люди не найдут ответов. То, известно только богу, известно только ему. Что можно знать, не знаючи основ того, что хотелось бы узнать? А что можно увидеть, не видя ничего? Наверное ничего и не увидишь... Странное стечение обстоятельств, таинственная вспышка света, все это можно было бы предотвратить самым обыкновенным путем. Путем вторжения в ход истории люда. Вероятность событий сулит интересную сторону бытия. Относительность сущего провозглашает закон всемирного равновесия. Ум вселенной выходит за пределы своего космоса, врываясь во власть великого Ничто. Великое Ничто порождает бездну, в которой все, что имеет начало, кончается.
И с мыслями такими в голове, отправился человек восвояси. А психиатр Копейкин, услышав все это из своего окна, покачал головой и чирканул огрызком карандаша что-то в своем блокнотике. Его жена вскоре прочитала написанное: "Да будет ли так? Все ли нужно и можно? А если нужно и можно, то сколько, когда и где? А зачем и почему? А если знать зачем и почему, можно ли нужно и можно? Может быть лучше не знать и не задавать такие вопросы?...." Далее запись была испорчена чернильным пятном.
Со временем она пожелтела и была хорошо подглодана крысами. Нашли ее пьяные тимуровцы в кустах.
- Что за чушь! - говорит один другому.
А другой, самый задумчивый, промолчал, подумав: "Штосаирунта! Минэхочицатомойпойтипотуматьтомосём.."
6.10.97.
Заповеди лишенных ума
Вечер был удивительно свеж, а небо, покрытое чисто-серыми тучами, излучало боль за прохладу. В немом порыве лишь летний ветер шелестел листьями. Душили лишь того эти непогоды, кто слезы лил в ухабистой беседке новобрачных. Этим человеком был Чесноков, чье имя опозорили, чьи слова были пропущены мимо ушей, чьи песни слушали лишь скворцы да домашняя собачка Жучка. Его седые волосы развевались по ветру, лаская воротник. Пальцы правой руки судорожно теребили папиросу.
Плачем был тронут Луков, сосед его, чей голос был раем соседям, чей жилет с желтыми карманами был куплен всего за пару дублей. Парни с кондитерской звали его Парадоксом за умение задавать трагические вопросы. Любой цветок неотвратимо пахнет, так и Луков, - пах скромностью и чистотой доверия, где правит полновластный смысл средоточия ума. Им издали был услышан плач Чеснокова, его соседа, отчего он был тронут им до глубины души, до самой сердцевины ее трапезничества.
Недоступен мир разных людей, соприкасающихся друг с другом. Тягостны мысли, обуреваемые их невнятными бормотаниями. До слез было Чеснокову, и до ропота и гомона Лукову.
Подошел соседушко, подсел, извлек из кармана трубку с табачком, молвил:
- Дык, соседко: чей разумный голос в жизни твоей отпечаток оставил словно как глиняной почве на свежий след ?
Плачет Чесноков:
- Начертали пути, проутюжили! - дальше плачет: Глупость бы избавила меня от моей неверной ошибки. Страх за опасение глупости - боязнь рода людского.
Отвечает Луков, сосед его:
- Так и в мире этом, что задолго до иных миров разлуки. Пришельцы внеземных цивилизаций политику чинят. Верхи слабеют, а для низа - час прощания с чистотой дела.
Внимательно думал Чесноков, соблюдая пост слова, протянул две фразы:
- Спору нет, ведь мнение двояко расплывчато. Согласие сторон есть польза для формальных причин.
И обязательно вздрогнув телом, Луков огляделся вокруг себя, чихнул. Заглянул в прошлое, где увидел лишь неудачные попытки гармонии и позитивизма, где конец иерархии достоинств, -отвечал:
- Злободневные и без цели превращенные в таблицы умножения солдаты обстоятельств! Мы, люди, - есть род материальной щепетильности. Мы готовы платить грош вовне, дабы не ограничивать удобства изнутри. Загляни в свою судьбу, - что увидишь там, - индекс тщеславия или метод духовной стороны ?
- Я вижу долг, - ответил сосед, - я вижу чистоту и боль за чистоту, вкупе как дважды два. Близкая мне забота - дети. Лозунг - жена. А работа - средняя суть голода и сытого брюха. Идеологией сыт не будешь, но будешь ли сыт формальной пищей ?
Чесноков искусно противоречил своим думам, решая вопросы тщеты, он мысленно ворошил свой багаж материальных интересов и находил лишь серый быт со всеми его пирогами. Говорил:
- С чистой совестью - мы горды этим. Ведь это есть главная цель нашего рода - семейство и быт. Жена, цель продуктов - дети, - есть краеугольный камень в истории брака и первопричин уз. В силах помешать этому лишь каприз и немощь плоти, а дух - он всегда вопреки политике тела нейтрализует прекрасное. Пример прост: моя жена есть трагедия невинной болезни души. Мои дети есть откровения прихоти и их игры лишь возобладание чистоты нрава над центром тяжести истинных успехов в познании науки жизни. Ты пойми вещь, что скромно проста и решительно ничтожна как вещь, - в мире этом, нам, претерпевающим свободу, полезно вовлекать себя в борьбу, дабы опасности и невзгоды обеспечивали намеки на необходимости уюта и приносили гармонию в распорядок души. Она стихийна и все стремления ее и позывы подобны Океану.
Луков тоже заплакал. Слезы его что чистая совесть стекали к опавшей листве. Он понял, что перед ним поставлен некий выбор, который пусть не сегодня так завтра встретит то одно и единственное, что превращает человека в Боль. Говорил:
- Я плачу, и,напротив, - я усмехаюсь в лицо всем невзгодам. И пусть тщится враг, пусть сравнивает и анализирует мое сердце! Его суть - моя, и никому не отдам эти формы существа! Я буду голодать и бедствовать, буду падать и напиваться, но дух - он памятник странным человеческим жертвам, он что лозунг доброты существования истощенных и песнь.
Дабы сослужить службу совести и упорядочено избежать хаоса внешнего мира, соседи запели.
Их дети и жены, устремившись одуматься, крошечно рисовали в уме распорядок вечера, а души дремали. Жена Лукова допустила существование марсиан, но так и не отказала себе в привычке есть вместо хлеба масло. А жена Чеснокова и его дети так и не преминули упразднить понятия о парадоксальных сентенциях в жизни, где нет никакого понятия о фундаментальном вавилонском столпотворении. Так поэтично называл наш мир Суровый Отбор.
21.08.96
Женихи
Странным зимним вечером было дело. Два приятеля из разных квартир вместе встретились близ угла дома, да пошли в поход за женами.
Дело в том, что ни у кого из них жены не было. А в квартирах - полное корыто немытой посуды, детей настругано, да еще всех кормить из грудей надо - где груди возьмешь? На то баба и нужна. Плюс к этому сии приятели - романтики.
Одного, которого зовут Биота, тянет в лиру, а другого, Консумента - на прозу иногда рука опускается. Снизошли до этой мысли (а речь о женах идет) друзья невзначай, ибо женский пол для них есть тот самый потолок, как и для мужчин всех, ибо женщина меняет судьбу их, коверкает, от чего ставит жизнь на новое русло надежд и удела счастий. Долго прели наши товарищи, много выпили джина и съели несметное количество дождевых червей, порешили идти завтра.
И вот наступило это завтра, о котором я написал в начале самом.
Странным зимним вечером вышли таки приятели из своих квартир, где беспорядок и недостаток тепла, где нет той одной и единственной, с коей весело. Да дети еще озорничают, житья спокойного недают. Много их.
Того, которого зовут Биота, он, на самом деле плотник, любит украшения делать - это его увлечение. Порою в свободные от минуты работы, из очистков коры для стульев и из опилок делает чудесные ожерелья, красит их луком до того красиво и живо, рисует на них странные образы кикимор и банников, целует порою в студеные ночи свои работы, кокошники точит - очень красиво.
Второго же, что с именем Консумент, на самом деле занимают с детства кентавры, вот всю жизнь им и посвятил. Он - скульптор в крови. Сгустки его желчной фантазии скупы на остроты, его фразы словно из-под топора, вот женщины такого и невзлюбили, особенно за его любовь к пряникам. А надо заметить, что он пожирал только кампучийские пряники.
И вот в один странный зимний вечер, будучи уже на улице, говорит Биота Консументу, паром пыша:
- Цветов купил пару штук за тыщу - этого хватит. Ты подойдешь сбоку и поприветствуешь. Дело останется за малым - предложить руку.
Но дело было в том, что Консумент был безруким скульптором. Его безногие кентавры с детства сооружались под пьяную лавочку без помощи каких то там ни было рук, а ног и подавно. Вот и говорит Консумент Биоте:
- Скажу одно: руку - ногу не протяну, но быть же с нею, с той, что ждет меня и видит во сне, с той Афродитой, чей стан кобылий мне по нутру.
Согласился Биота с другом, мигнул три раза. Они уже давненько брели вдоль извилистого тротуара меж сугробов к запорошенной инеем лавочке меж двух столбов.
Там, именно там, сидели каждый вечер и всю ночь напролет две прекрасные фуксии.
Одну звали Дульсинея, а другую тоже примерно так, только иначе - Психея, то есть обе на -ея. Фамилия у них одна на двоих, ибо сестры они Еи. Очень красивые девушки, пьяные и красные от мороза. Дульсинея была одета в шубу из зверька цегейского, а также в шапку из крота и в сапожки из хищных сафьянов. Она давно мечтала о красивом муже с тугим кошельком и в инвалидной коляске, а потому часто заворачивается в хрустящую фольгу и выходит по ночам к лавочке томно взирать на небосклон.
Сестра ее Психея не менее красива и не более даже. Она высока, стройна как стебель капусты, одета во все теплое и еще даже дымящееся. Мечтает о муже с достатком также и в суженом может допустить только один недостаток - ум.
Ладно. Идем дальше.
Был очень хороший вечер, холодный. Плохо сказано сие, ибо ведь шел снегопад к тому же, да еще метель в придачу, вихри взвив из снега, колола кожу лица и прочую материю. Наши друзья еле отыскали лавочку у столбов, запорошенную, со снежными бабами.
Биота растегнул футболку и вымолвил, стряхнув с товарища снег:
- Когда подойдем поближе, чтоб разглядеть, не гляди изподлобья, кивни головой, поздоровайся. Тогда соблюдешь этикет.
Консумент согласен: он улыбнулся, почувствовав всю прелесть переживаемого момента, сотворил на устах улыбку, кивнул головой.
Дульсинея первая улыбнулась и поклонилась. Психея насупилась, увидев Биота, нахмурилась, увидев Консумента, который снова поклонился.
Мужики стояли рядом, каждый на своем, но ни на кого не жаловались.
Первая начала произносить буквы Психея:
- Долго жить будете, коли пришли. Если б не пришли, то не жили бы долго. Я хоть и глупа как сто ослиц, зато умею стряпать блин и танцевать кадриль до упаду.
Это понравилось Консументу:
- Видно, что вы любите апрель раз так сказали. Я бы не смог, да и месяц на дворе не тот.
Но друга перебил Биота:
- Рад с вами познакомиться, да и товарищ мой, сосед -сорт номер один в удачи, тоже рад. Нас зовут так: меня - Биота, это в честь биотического баланса в экосистеме, а того, что чуть левее моего правого плеча, зовут Консументом.
- Видите ли, - добавил последний, - мои родители были нахлебниками, и последний из рода их, пращур, изъявил желание так окрестить в честь своей лавки, торговавшей изюмом.
- Спасибо вам, - счастливо произнесла Психея,- с нами никогда никто не разговаривал и не знакомились так. И никогда мы вас не видели. Вот подругу мою, того, раз или два, кстати чудесную складовщицу, зовут Дульсинеей, в честь бабки, видно. А меня прозвали Психеей ввиду моих талантов, я умею делать па на одной ноге и дудеть сквозь обыкновенную свинцовую трубку ноты ми и ля.
И вот они наконец познакомились - сколько радости было в душах мужиков. Консумент посему сказал:
- Наши серъезные намерения не улыбаться тут перед вами и не лясы точить. Мы пришли говорить о деле, а не о всяких там бабьих безделках! Так что кончай трепотню! Не всяка сказка сказывается, да не всяко дело делается. Говорите нам по существу: кто такие и откуда, какого поля ягоды и какого лыка шиты? Какой барыш имеете и зуб на кого точите?
Протаял тут снег под красавицами, пожелтел. Говорит Дульсинея:
- Что же это за напор, удалые молодцы! Не всякому встречному мы души свои дарим и не всякий молодец нас коней лишит. Сделаем так: кто отгадает кто мы и откуда, кто сочинит нам по песне на ухо и кто красиво отпляшет чудесный танец на льду -тому мы уготованы, а иначе - голову долой и разойдемся по разные стороны.
Уговор мужикам люб. Начал Биота:
- В вас я вижу изумрудных девиц и пав. Вот ты, Психея, напоминаешь мне мой сон, что приснился как-то по пьяни. А ты, Дульсинея, напоминаешь плод морковный.
Добавил также несколько слов Консумент:
- Вы прекрасны, но есть спор. Жизни наши - пустой фук перед вашими монолитными телесами. Я готов пердеть громко на протяжении четырех часов, лишь бы не уйти от подобных существ как вы хотя бы на пару минут. И пришли мы сюда с миром и надеемся на порядочность положительных качеств ваших сердец. А мы знаем что вы сердечницы. И я готов на все лишь бы поцеловать ваши пупки. еще со школьной скамьи я мечтал о таких же кудрях как у вас, Психея. И о таких же чистых помыслах, что в головке вашей, Дульсинея. А песнь я уже сложил, и пока я буду петь ее, друг мой станцует пред глазами вашими великолепный балетный дансер на ледышке, он называется "La balance ascaridose"!!
И перед изумленными женщинами, Биота начал удивительные телодвижения, достойный поп которого заключался в немыслимых реверациях на подушечках льда и на клевых тампаксах в крови на снегу.
А Консумент басом пел достойный шлягер за три бакса про то как герой летит в далекую даль, где хрупкая мумия женщины хрустит во рту воротилы-великана как чипса.
Вот и всё.
писано весною года 97-го
АДСКИЕ МУХИ
То было на самом деле. Дело в том, что сегодня начальник ГОВД Петр Петрович получил письмо от незнакомого ему человека, женщины. Поражаясь необычности написанного, он все свои мысли держал при себе. Случай, надо заметить, прискорбный, но достойный, чтобы украсить аллею патологических героев.
"Уважаемый Начальник ГОВД! Пётр Петрович! Опять крепко занахальничали жильцы квартиры 9. Потолки в моей квартире уже не скрипят, а как будто стреляют. Кровать моя железная, стоит только к ней притронутся в ночное время, верите, искрится вся, как будто так по ней нечисть пропускает. Вроде полностью применено ко мне их поганое психотропное воздействие. Сколько раз порывалась к вам лично пойти на прием, да боюсь от моего посещения как бы у всех ГОВД ноги не поднимались. Ноги у меня страшно болят, в общем, укатывают меня как могут.
А теперь мне предстоит ждать пулю в лоб. Заинтересовала меня вчера детская коляска. То есть 26 дня февраля которая сопровождалась мужчиной и въехала в квартиру номер 9. Сердцем почуяла что-то неладное. И слава Богу. 27-го февраля, благодаря сообщению "Курьера", вроде эта загадка разгадана. Было сообщено, что похищено имущество, в том числе огнестрельное оружия на сумму 36 млн. рублей. Ну и ну!
А Вы знаете, Петр Петрович, я почему-то ждала эту цифру в продолжении. Начало было когда Центральное Телевидение сообщило, что было арестовано нашими органами ГОВД 36 тонн марихуи. А эта цифра означает настоящий год рождения моего брата Степана. А это значит, что марихуя в тоннах прошлась бы по нашей Армии. И теперь, Петр Петрович, и всё МВД России, заинтересуйтесь цифрами из 35 - это документальный фиктивный год рождения Степана. С днем появления якобы его на белый свет, 8-го марта, я помню мама крепко возмущалась на старшую сестру, когда она принесла свидетельство брата домой.
Какое зелье будет арестовано в количестве 35 ? Будет продолжение ещё страшней. Я думаю вся марихуя связана с пропавшей в годы войны янтарной комнатой. Я видела во сне, как будто я в Более Читинской области. В великом страхе и с втянутой головой в плечи. Не бежала, а влетела с горы Старухи на гору Молодуху (это жилой массив). Был страшной силы взрыв и как будто я оглянулась и не увидела ни горы Старухи, ни Святой горы Крестовки. Было сплошное белое месиво. И сон я этот видела 7 декабря, то есть через два дня, когда было послано письмо Юрию Абрамовичу Ножикову. И вам. Губернатор то наш и вправду большой Бог!
Вот что будет значить 35.
Теперь, Петр Петрович! Срочно проверьте или заинтересуйтесь личностью образины в лице Ивана Копчаева, что живет в 68 дому 1 микрорайона. Видится со мною они недоброжелательно. Копчаев и его супруга ко мне еще чище быка с ****ой - сами посудите. Иду, значит, как-то из хлебного магазина, а она на высокой скорости как вылетит из-за угла, да чуть с ног меня не сбила. И летом сцена такая повторилась. Когда она вылетела навстречу мне из прохода дома 79. От тоски и печали я написала нашему Премьеру письмо, и поставила его в известность, что я вроде знаю, кто главный коммунист. Я бы сильно была рада, что есть колоритная фигура Геннадия Зюганова и никого иного. Ну, а вдруг это Иванушка-дурачок Копчаев (дуракон), по определению шофёра детского дома "Ручеек" Ю.Ф. Крамолова и его же вроде сейчас Олега Сосковца - Правителя.
Было ощущение у меня, когда я в первый раз увидела дуракона, что я раньше где-то видела его, и, верите, вспомнила. Дуракон был очень похож на отца большого семейства Ногиновых с горы Старухи. Ну и ловушку они мне сделали эти Ногиновы! Не простую, а смертельную. Когда меня мачеха в 8 часов вечера в зимнее время послала в магазин за хлебом, и я бегом кинулась в магазин. Да вот как врезалась в натянутую через улицу от дома Ногиновых проволоку, от чего - навзничь на голову упала. Я не помню сколько я тогда была без сознания, но всю жизнь памятка была от того падения - на верхней челюсти зуб лопнул.
После этого случая семью Ногиновых как ветром сдуло. Они в ночное время удалились якобы в Улетовский район на бумажно-целлюлозный комбинат, там же в Читинской области. Очень заинтересовал факт, как после письма Премьеру, дуракон, увидев меня на базаре, расхохотался дьявольским смехом. Больше чем уверена, продавцы и покупатели были в большом смятении от его смеха, а меня же затошнило. И я поспешила удалиться.
Я часто в жизни вспоминала, что по воле нелюдей моё падение было неизбежно, но в зрелые годы пришла к мысли, что падение моё было земной катастрофой. Было отмечено и затем, больше чем уверена, Петр Петрович, но ударом головы об землю я вызвала туда, в домик-конуру. О нем я писала Юрию Абрамовичу, об этих ящиках из янтарной комнаты. Ведь помнится в молодости, я часто среди природных черных волос находила красные. И до сих пор их вытаскиваю с головы. И что интересно, я в 35 лет поседела быстрым темпом.
Сейчас я хожу по улице с ножом. Это чтоб среди бела дня нечисть мне меньше нервы щекотала. Но а если Вам Петр Петрович дорога целостность Земли-планеты, - дайте мне автомат, а?
Не беспокойтесь. Вы будете видеть хорошие результаты по всей планете. Я и уверять Вас не стану, если действительно была подана коляска с оружием - то она с юмором сама по себе выскочит от этих нечистей! Учтите, я буду каждый день до субботы ходить на базар с 14-00 до 16-00, в надежде встретить или увидеть авто с 02. Я буду интересоваться у Ваших сотрудников о посылке от Вас. И с инструкцией, чтоб я могла правильно пользоваться оружием. Будьте спокойны. Моя пуля не будет дурой. Она метко пройдется по нечисти, прежде чем идти куда-либо.
Вы извините Петр Петрович что не поставила Вас в известность. Но когда я иду куда-то в пространство, то произношу твердым голосом: "Милиция меня бережет!" И значит выходит ГОВД единой веревочкой со мною повязаны. Они так же как и я проходят огонь, воду и медные трубы. Или же начинает руководить потусторонняя сила во главе с Владимиром Маяковским и ядро МВД со всеми нашими земными людьми. И вижу как я и наше ГОВД зорким взглядом охраняют торговые точки и меня. Или на последней скорости мимо меня пыль и пелену с ушей и глаз сдувает. Благодарю Вас лично и всех ГОВД!
Дайте мне оружие Петр Петрович! В Вашем распоряжении три дня. Спасибо за внимание Петр Петрович!
Крепкого Вам здоровья лично и Вашим коллегам. Не испытывать Вам всем никаких дьявольских и сатанинских преград!
С уважением, Б. Скитальная.
И ещё, Петр Петрович, чуть было не позабыла. Может Ваши органы заинтересуются почему квартира номер 3 под нами несколько месяцев пустует. А после этого можно предпринять совместный эксперимент, да дадим возможность переселиться этим нелюдям червячьим из 9 квартиры в 3-ю, а?
Я бы им все припомнила по их делам и помыслам. Я бы моими ногами после их психотропного воздействия прошлась б по их котелкам. А Вы бы дня также через три навестили их. Как бы они выглядели?
Во-первых их волосенки торчком б стояли и глаза под лоб закатились бы. А во-вторых МВД России проследили обстановку и поведение Чечни. И в конечном бы итоге Джохар Дудаев, он же вроде Жорка Болик прибежал за соответствующий приговор сделал б этим червякам.
Этот Жорка Болик тоже из Болея. Наш президент Толька Кузовкин должен хорошо его знать. Мы с Толькой были одногодки, а Жорка старше нас был лет на 6-8. Помнится брат Михаил рассказывал Степану, что Жорка и его брат лазят через забор в 5-ый засекреченный цех и едят там радиационный песок. Для чего?
И вывод: совсем не надо ****у смешить, а следует крепко считаться с двуногой атомной бомбой в лице Жорки. Что и делает наш умный Премьер, очень даже с опасливой лояльностью относится к Жорке. А Вам бы и МВД следовало б установить, не Жорка ли в Магаданской области подженился на сестре Зинаиде и в какое-то время они разобрались. А моя сестра крепко укусила Жорку, аж выдрала у него кусок мяса. И если что да как бы Жорке наростить его недостающее мясо, иначе извоюется до атомного взрыва.
А как Вы думаете, Петр Петрович? Война с Чечней не в Забайкалье ли идет? Там есть также Первомайский, и вроде Шитой и Китой. Ведь надо же было додуматься нашим руководящим дуроебам во время власти коммунистов установить в Более заместо памятника танк Т-34. А Зинаида когда увидела танк, вдруг-то она сделалась красной, подошла к нему и молвила с отрешенным от мира сего голосом: "Значит и тут танк стоит, значит и тут воевали?"
Вот и воюет Жорка. Я в Москву писала про этот случай. И не откуда не привета и не ответа. Значит в разных мирах мы находимся.
Кстати, наведите справки, не является ли депутат Гос. думы Светлана Горячева моей сестрой. Если да, то там скоро все поголовно будут кашлять. При думах своих пришла к горькому выводу, что однако я ее укатала не ведая ни о чём. Накормила ее красивой, но очень сомнительной брусникой, предназначенной для красноты янтарной комнаты. И брала эту ягоду около пещеры болейской. Сейчас то больше чем уверена, та брусника была начинена ртутью. И как Вы думаете, не предназначены ли будут 35 тонн марихуи для взращивания-ускорения брусники ?"
" Ну вот пока и всё. Странное все-таки письмецо, настораживает..." - подумал Петр Петрович, а сам из ящика стола достает пистолет и прикладывает его к виску.
27.12.98
Асенизатор, или Человек-маэстро
Титан Бальзаминов - асенизатор квартирантов дома номер 33. Его задача - следить за состоянием асенизации этого дома, её функции, и чуть где должна быть неполадка или поломка - асенизатор Титан Бальзаминов обязан проверить все ли в порядке и нет ли где какой-либо утечки асенизации. Чуть где болты подкрутить, чуть где проводку сменить или унитаз - это все в юрисдикции такого, пусть и не очень ученого, человека.
Иногда приходится месить глину. Вообще, глина легко поддается лепке, поэтому ее мнут руками, из нее делают предметы, повторяющие природу. Всегда когда случается неполадка у кого-нибудь в квартире, помощь асенизатора может послужить толчком или смывным баком обывателя. У обывателя Варианта - большие баки и как-то раз его засосало вместе с головой и баками в огромную черную дыру унитаза. Как всегда помог Титан Бальзаминов. Он ловок как сто оленей и очень любит глину - многие народы ведут свою историю с куска глины - благодатного материала для разных поделок. И прежде чем человеку помочь, Титан сперва слепит из оной поделку и предложит какой либо затейный номер. Вот почему прозвали асенизатора человеком-маэстро.
И такой человек-маэстро и помощь его очень Варианте в пользу. Дышать на дне сантехнического приспособления для излияний унитазе не так часто приходится, чаще приходится задерживать дыхание или зрение. Тут зрение ни к чему. А дышать? Но ведь даже простейшие дышат. Речь же идет о сложнейших.
Во-первых Титан Бальзаминов слепил из глины небольшой кувшин - вещь полезная в каждом доме. Затем, после того как у Варианта запротестовал желудок из-за плохих ощущений внутри унитаза, Титан смог рассказать нешуточную историю, ведь он асенизатор не простой, а, надо полагать, человек-маэстро.
Собралось изрядное количество зрителей в туалете - кто калека, а кто нет. Кто нет, те люди вообще надо сказать довольно известные люди, все до одного официанты, да любители острых ощущений - гонщики разных мастей и просто дешевки.
Асенизатор встал в ванную, от куда уже было не сложно всех заметить и начать представление.
- Дорогие мои! - обратился он к зрителям. Помощь асенизатора людям очень нравится, и они всегда присутствуют у того, кому асенизатор Титан помогает чем сможет. Вот и в этот раз в туалете Варианты было достаточно мало места из-за множества люда, народа то есть. Если народ в автобусе - это называют биток.
- Дорогие мои слушатели! - продолжает говорить - Вы пришли сюда ко мне не просто так. Кто чем сможет, помогите Христа ради мне, бедному асенизатору. Живу часто впроголодь, часто сыт, а еще чаще переедая всего по немножку. А ведь иногда так хочется поесть!
Варианта был против выступления человека-маэстро, да и вообще всем людям, кому он помогает не по кайфу ситуация. Титан Бальзаминов - очень долго помогает. Остальным же напротив очень хорошо иногда послушать ласковые речи.
Вот и на этот раз перед помощью человеку, пришлось многое рассказать:
- Часто мне снятся бобры, мои родные. А может потому, что это наши очень дальние предки? Может наши предки были бобрами, ну очень далекие предки. Потомки будут козлами или бобами, но по буддизму кто как жизнь проведет, тот тем и будет. Человеку, которому я все же помогу, наверняка был в прошлом свиньей.
И Титан принялся лепить из глины второй кувшин, поболе. В это самое время за спиной человека-маэстро произошел небольшой поддельный взрыв - и на всех присутствующих посыпалась сверху мишура и серпантин.
- Серпантин - для желающих добра, мишура - специально для Варианта! - провозгласил маэстро.
Какой-то пианист из первого ряда принялся играть на своем переносном пианино плохоусвояемые ноты берлинского оркестра. Дирижер Кетов молча двигал палочкой вдоль своих бровей, а заодно и в такт музыканту.
С какой-то трибуны кричали:
- Помощь! Помощь!
И Титан Бальзаминов приступал к ней. Варианта уже задыхался. Человек-маэстро обхватил его за талию и потянул на себя, при этом одновременно следя за тем, чтобы раковина унитаза не сломалась об ушные раковины клиента. Работа для асенизатора бесплатная, получается, что для клиента выгодная.
И скоро помощь дала о себе знать. Результат вышел на лицо. Жизнь для Варианты проявила свою хорошую сторону, правда с точки зрения давнего нашего предка, сантехника, почившего, Прохорова. И уши остались целы и невредимы и унитаз весьма успешно справился со свалившимися на тело белое его хлопотами. Могла ли знать бездушная посудина, что по воле случайности окажется в ее жерле сам хозяин.
А вот Титан Бальзаминов сильно устал. Это очень мужественный человек. Только что оказав помощь и изрядно вспотев - а все из-за причуд - идет теперь домой отдыхать. И мало теперь кому он потребуется. Где трубу прорвало, где просто трубу того - там жди асенизатора. Приходи тогда смотреть на труды его - и помни, что всяк веселый человек, прожигая жизнь свою не за просто так, живет богатой и насыщенной жизнью, он наделен огромным арсеналом забот и нужды ни в чем не ведает. Будьте счастливы и просты как наш человек-маэстро!
26.09.98
ЧУДЬ
В лесной глуши - ни звука. Только кое-где хрустнет кость или на голову тапира упадет молодильное яблоко.
У сумасшедшего доктора Пузырева - плохое настроение. Заболела Афоня, живущая в землянке под горой Арык, что в ста километрах от города Бардо. Хилый голубь принес Пузыреву небольшой пузырек с сообщением: "Чахну и сохну. Помоги чем можешь, случайный адресант. Афоня." Вот и пришлось плестись в такую даль. А плохое настроение из-за того, что у врача сегодня именины. Жена испекла большой пирог из свеклы - радость для всего двора. Это блюдо - номер один во всем городе.
Перешагивая через нагромождения веток и пней, он пробирался сквозь чащобу. Его зеленая куртка пахла лягушками, а сумка за плечами - мятными леденцами.
Его мир чудесен в своем роде. Это как призма чрез которую преломляются все тривиальные вещи, показывая свою неведомую и несколько больную сторону. Там где веселятся люди, там ему плохо и грусть разъедает тоску, а иногда, в будни, тупая радость появляется и обыкновенные люди удивляются чему он смеется.
Вот и в этот раз, тоска до того довела его, а слезы выели глаза за ночь, что пришлось оторваться от немногочисленных забот и просто пройтись подышать свежим воздухом в лесу, а заодно и бабке помочь.
Только в лесу особенно грустно. Средь сосен, воткнутых в сугробы, под покровительством черных взглядов ворон и сероголубого неба, прозрачного, несет по тропинке в мертвые зимние чащобы. Уж и тропинка кончается, уж и холод подкатывает к пальцам на ногах, а он все идет и идет. Сугробы часто бывают зимой, поэтому Пузыреву хорошо от того, что в июле их нет.
Был прохладный июльский вечер. Корявые сосны скрипели и стонали в этой тиши - в раскидистых ветвях их спаривались и размножались короеды и лубоеды. Повсюду куда можно кинуть камни - гнездились галки и скворцы. В жухлой траве копошились колючие ежики и умирали последние в этом году жуланы.
На скорбном лике Пузырева отражалось понимание всей медицинской юдоли, а также тяжбы целого мира. В мерном тике на щеке проглядывало безумие умирающего дня. Это был статный доктор. В его седой полулысой и всегда понурой голове уже давно не водятся гниды; из-под густых как мох бровей на змеящуюся тропку смотрела пара глубоко посаженных глаз - это словно две лунки, которые выкопала бабка, для того, чтобы посадить в них картофель. Его длинный и подвижный нос опрятно чуял следы запаха прелой травы и гниющего корня бадана, мякоти полыни и сочных плодов чаг. Сухие ручки сжимали нужные вещи: левая рука - сумку с медикаментами; правая - клюку с костяным набалдашником. Это подарок тех рыбаков, что погибли в своем батискафе не так давно на реке Клязьма. Скоро стемнеет. Без палки дорогу сложно найти, к тому же летает клейкая паутина - размазывая ее по лицу ты тем самым залепляешь себе глаза - вот почему так трудно видеть даже сквозь самые толстые очки в черепахово-роговой оправе.
Смеркалось. Где-то сморкнулся лесник. Выйдя на опушку сосняка, Пузырев вздохнул, освобождая из легких лишний глоток старого воздуха. Он присел на пенек, покрытый вездесущими опятами, и, затянул скорбный мотив, что пела ему в детстве мать. Увлекаясь заунывной мелодией, он не заметил как сзади, из подроста березок вышел на поляну человек необычных пропорций.
Это был удивительный человек. В двух метрах высоты -двести кило веса. В огромной лысой голове было воткнуты маленькие черные как бусинки глаза. Нос скрывался в складках щек, внизу которых обозначался рот с обвисшими синими губами. В профиль его голова напоминала голову рыбы гурами. Человек был голый, то есть совсем без одежды. Жирный живот спадал до колен, прикрывая срам; а тяжелые груди тянулись до глубинного пупа, в котором гнездились оляпки. На заплывшей спине рос мох ягель, а на зеленых ягодицах росли плесневые оранжевые грибки.
Учуяв носом опасность, Пузырев обернулся, и, не успев испугаться, обмер, когда услышал слова:
- Кто ты, добрый человек, сумевший пройти сюда в лес, продраться сквозь заросли и сесть на этот пень, где ровно сто лет назад меня родила старая женщина, утонувшая затем на болоте ?
Пузырев испугался не на шутку. Он даже не смел смеяться или орать благим матом. А бежать было некуда, тем более что длинные пальцы толстяка зацепили полы его плаща. Врач долго и упорно собирался с мыслями, несколько раз пукнул, но потом смирился с судьбою и ответил:
- Я не знаю тебя, доброе создание, но верю, что ты таковое и есть, а также верю, что твоя мать была хорошей женщиной. Пусть я не стар и не молод, зато лыс и врачую. Старая женщина Афоня заболела в своей землянке, что под горой Арык - вот и иду к ней на помощь. Отпусти меня, бедного лекаря, и я угощу тебя сладкой микстурой. А даст бог ты заболеешь, так вылечу тебя от невзгоды, если только кто сообщит о том.
Человек был очень толст собой, но, по-видимому, добр. Он нежно улыбнулся, обнажая карие зубы, убил рукой на лбу кровопийца и сказал такие слова:
- Сама судьба свела нас, мой друг. Я знаю кого ты называешь Афоней и знаю болезни ее. Я укажу тебе кратчайший путь к ее темнице.
И обнаженный толстяк повлек Пузырева за собой в непроходимую болотную топь. Тут, в гуще комаров и москитов, он назвал свое имя:
- Мое имя - Брыкло, а по прозвищу Жимайло. Живу тут с измала, знаю все и всех. Вон там, видишь, гарь - там живет Брымза, жена моя; а там, где ты видишь муравейник, под ним таится наша бедная совместная дочь по имени Грымза. Ее назвали так мы потому, что так надо. Как тебя зовут, Пузырев, уже давно себя успокоил - спасибо за это.
Врач тоже уже давно себя успокоил - ему нравились ласковые слова Брыкло. Переступая с кочки на кочку он назвал свое имя опять и добавил к тому:
- А чем живешь ты тут, доброе Брыкло?
Благородно кивнув головой, существо икнуло и сказало:
- Так и живу. Кора и лишаи - еда моя, мох и пни - дом мой. Помогаю тварям лесным и другим содействую. Добрый я, но иногда, в лунную ночь я страшен и тогда вред большой от меня жди и жуть. Вот и ты берегись меня, ибо скоро полночь.
Уже темнело. Где-то вдали душераздирающе орала выпь. Комары полетели спать, сбившись в косяки они летели во мглу. Мошки проснулись и запели около ушей. Пахло болотиной. Иногда нога Пузырева вязла в грязи, и сапог с хлюпаньем подымал из ила мертвое тельце квакушки.
- Недалече осталось... - молвил Брыкло обмертвевшему от ужаса Пузыреву.
Толстяк все еще держал лекаря за полу одежи своим корявым узловатым пальцем, а другой рукой щупал окрестные кочки, собирал слизней. Их он пихал горстями в рот и жевал. По складке щеки вниз на подбородок стекала вязкая слюна, а холодные как бусинки темные глазки ничего не выражали.
"Надо как-то уйти от него!" - тревожно подумал врач и сказал дрожащим голосом:
- Спасибо тебе, доброе Брыкло за помощь, но дальше я пойду один, так как не хочу подвергать тебя опасности, да и мне нужно торопиться. Помрет Афоня без помощи, ждет меня, сдохнет...
Брыкло задумался. На секунду остановился в трясине и сказал:
- Пропадешь ты без меня, мой милый попутчик, но со мной пропадешь. В лесу живут злые Грымза и Брымза - они не оставят тебя в живых или же в своем уме. Ум твой точно тронется. Они всегда гневны и зубы их желты и кривы как сабли. И пахнут они плохо и кричат отвратительно. Только я помогу тебе, вот только бы успеть до восхода луны. Ведь иногда в лунную ночь я очень страшен, и тогда избегая меня всячески и прячься. Сегодня точно ночь будет лунной...
" Дело плохо, - думает Пузырев, - Эта ночь будет лунной..." И правда, уже село солнце, и пока еще тусклая луна обозначалась высоко вверху.
Хорошо вечером на болоте! Кочки уже плохо различаются и ты падаешь лицом в трясину, нехудые пиявки льнут к тебе с поцелуями, впиваясь в щеки. Москиты лезут в нос, глаза, уши и рот - там они кусают и откладывают многочисленные яйца. Если вглядеться в ночь на болоте, то многое увидишь. Где вспорхнет вверх птица с кривым хоботом, вампирически настроенная и враждебная, где упадет с засохшей березы гигантский червяк н твою голову - тогда точно жди беды. Пот этого червя клейкий - он склеет навеки твои веки, ноздри и губы.
Теснело на глазах и в глазах. Что-то страшное увидел Пузырев в поведении Брыкло. Он то и дело останавливался, впивался своими бусинками в луну, при это бессмысленно бурлил в своем гигантском горле и чесал коросты на своих замшелых ягодицах.
Они шли уже по пояс в воде. Туча мокрецов витала повсюду, и в нижнем белье врача уже давно построили свои коконы неведомые червецы. В пупу Брыкло оляпки приглушенно лаяли. Было тихо; только кое-где что-то булькнет или ветка где-либо от кого-то хрустнет.
- Это Грымза и Брымза. - таинственно пояснил Брыкло. Он случайно срыгнул на плечо врача зеленоватую кашицу, загадочно улыбнулся складкой, и, вдруг, отпустив лекаря, скрылся всем своим телом под водою. Только и успели что блеснуть при свете луны ягодицы и белесые как молоко ляжки, покрытые бородавками. Пузырев страшно испугался. Его трость выпала из руки и скрылась под водой вслед за Брыкло. Было темно и по пояс воды; кое-где чернели похожие на головы кочки. В правой руке доблестный врач сжимал сумку с медикаментами и инструментами. Сам же первую минуту опешил, и стоял на месте, медленно погружаясь ногами в трясину.
И тут прямо перед собой он увидел чьи-то жирные губы, торчащие из воды. Они шлепали, и мерзкий голос сказал:
- Я достану тебя !
Вот только тогда кинулся Пузырев прочь от этого страшного места. Не видно ни зги. Позади отвратительно чавкает. Выбравшись на заболоченный осторовок посреди воды, бедный врач полез на груду кореньев. Словно одушевленные твари корни переплетались вокруг него и скрипели. Агрессивно настроенные бурундуки кидались на тело и где возможно кусались. Обернувшись назад, Пузырев увидел, как из болота поднялся столб воды - и из грязи вышел Брыкло, весь увешанный тиной и пиявками, блестящий на фоне ночи и яркой луны.
Еле освободив ногу от назойливой трухи, Пузырев наконец-то смог перелезть эту кучу корней. Расшиб себе вдребезги нос о камень и немного подвернул правую ногу. Туда, куда он упал - увидел куски еще дымящегося мяса, разбросанные повсюду. Это все было стараниями Грымзы и Брымзы. Сами они были неподалеку, поджидая лекаря.
Их худые до костей тела дрожали от негодования. Коричневые кожей своей, их жалкие фигуры были облачены в какие-то лохмотья. Иссушенные головы их покрывали спутанные с грязью волосы, лица тупы и сухи как колоды. Глаза желтые, а рты наискосок. Кинувшись на врача они вцепились в его конечности: Грымза грызла ноги, а Брымза тянула беднягу за руки по направлению сырой ниши, вырытой в земле. Он стонал и усиленно сопротивлялся.
... А в это время в своей землянке лежала в треснутом корыте худая прехудая Афоня землистого цвета. Некогда красивая девушка, а теперь безобразная и кривая алкоголичка. Она лежала при тусклом свете лучины и адские боли мучали все тело. Когда Афоня рыгала, то вылазила на десять сантиметров киста, когда же икала - были боли сердечные и пазушные, а желудок исторгал наружу через пищевод полупереваренные комки.
Тифозно кашляя и холерно почесываясь, она слышала как хрипит сердце и поет полуразложенный желудок. Так же она слышала как кто-то стучит в дверь землянки.
С трудом приподнявшись на проваливающиеся локти и накренив корыто, Афоня рухнула с него в таз с рвотой и поползла открывать тому кто стучит. "А вдруг это врач ?" - мелькнуло у нее в голове.
И это был действительно он, только весь в крови, изодранный и с маской застывшей истерики на лице.
- А что это с вами? - прохрипела Афоня. Ее цинга не позволяла говорить внятно, а покрытый язвами язык с трудом вообще вмещался во рту и постоянно свисал наружу.
Врач все же держал свой саквояж с медикаментами и инструментами. Он знал, что если не придет, то будет плохо тому человеку, кто в нем нуждается. А нуждается в нем Афоня - она действительно очень плоха - все ее болезни проявились вдруг в один миг и от болей было некуда себя девать.
С великим трудом ушел от двух ужасных женщин наш бедный герой, но все же они идут по пятам вместе со свои ужасным Брыкло. Он вырос в три раза и был очень ужасен, а также опасен.
Паникуя, Пузырев закрыл за собой дверь в землянку на защелку. Пока еще не рассвело при свете лучины он постарается помочь Афоне.
Положив ее в корыто, врач открыл свой саквояж и достал из него все необходимое. Он наблюдал красноту глазного конъюктивита женщины, увеличение отдельных желез и видел, как страдает больная от мышечных болей. При помощи стерильного тампона он двигал пинцетом по свежим телесным ранам по направлению к носу и при помощи таких манипуляций пытался загнать инфекцию в носовую полость, откуда уже так легко извлечь все при помощи насоса. Если температура растет и сохраняется повышенной, если кашель усиливается, а аппетит исчезает, то появляются некоторые тревожные признаки, что Пузырев и увидел: стон, затрудненное дыхание, беспокойство, сонливость, рвота, понос. Миндалины стали красными и опухшими, ну прямо как при эритематозной ангине!
- Э, милочка! Да вам необходимо амбулаторное лечение! -сказал вслух удивленный Пузырев. Он знал, что инфекция захватывает гортань, аппетит уменьшается, появляется вялость, дыхание становится более частым, начинается кашель, что обособленно сокращением калибра носовых путей.
И тут - долгожданный визит. Не успел Пузырев как следует осмотреть больную - как дверь землянки затрещала под напором окаянных оборотней.
Взглянув на спящего петуха в клетке и на свой часы, врач сообразил, что скоро рассвет. Значит запоет петух - и все будет ладно. Но что же предпринимать сейчас в столь ответственный час - он не мог покинуть больную. Это примерно так как капитаны покидают тонущее судно последними, так и Пузырев, клявшийся когда-то Гиппопотамму, не может бросить тело больного до его кончины.
"А может убить Афоню и заложить чем-либо тяжелым дверь?" - промелькнула в голове уж было крамольная мысль.
Но этого делать не пришлось - дверь сломалась сама под напором телес. И в землянку ворвались Грымза и Брымза, каждая сжимает по тяжелой дубине в руке. Их лица ужасны и беспощадны. А сзади своей жены и дочери стоит сам Брыкло. Его чудовищные складки вот уж тянутся к нормальным по морали, да и по сути тоже, людям!
Но не тут то было. Запел петух, оповещая всех, что наступило утро. Его тощая глотка трепетала от напора, а красный гребешок тресся от напряжения.
Тогда оборотни преобразились. И вскоре умиленный от счастья Брыкло ласково трепал рукой Пузырева за плечо, предлагая:
- Добрый человек, не понадобится ли вам моя надежная помощь? Что доброе я могу сделать для вас и для этой бедной ?
А Грымза и Брымза преобразились в равнодушно настроенных дам, они флегматично повернулись и пошли по делам в лес. В лесу сейчас как раз сыро и много росы на траве - а женщины так любят ее собирать по утрам на одежды. Когда взойдет солнце, и небо станет голубо-голубо, они станцуют на полянке танец, совьют из цветов красивые венки, которые подбросят затем милым молодицам в пригородном парке.
И многие будут помнить приятное...но только до ночи, до лунной ночи. В этом состоит чудь, что обитает в болотах под горой Арык, что в ста километрах от города Бардо, где живет добрый доктор Пузырев. Мир праху его!
Конец
26.08.98 окр. п. Стеклозавод (Читинская область, долина р. Чикой) и 10.09.98 г.Шелехов (Иркутской области, долина р. Иркут)
КРИК В ГЛУШИ
(Кошмарная история)
Семейство Будовых проживало в небольшом деревянном домишке, что в небольшой деревушке - Будово.
И состояла эта семья из: отца, работающего на свиноферме, матери, работающей на свиноферме, а также из одного сына и двух дочерей, всех еще маленьких, которые потом будут работать не свиноферме.
Семья жила обыкновенно: ели, пили, спали, смотрели телевизор. Отец и мать хотели еще одного ребенка, который будет помогать на свиноферме. Дети же пока занимались чем хотели и дни проводили пока не на свиноферме, а дома и во дворе, играли в разные детские игры, резвились.
Однажды в субботу собралось все семейство на кладбище, на могилку сходить, к покойной бабушке, умершей от проказы пять лет назад. А чтобы попасть на это небольшое кладбище, необходимо продраться через чащобу в лесу, по буреломам передвигаться. Того гляди - сломаешь о колоду ногу или прутиком выткнешь себе глаз.
И вот продирается через дебри наше семейство. Отец да мать озабоченно разговаривают друг с другом.
- Надо бы на могилке цветочки полить...
- Польем, польем, не беспокойся милая Клава. Ты лучше побеспокойся о ребенке своем, что в животе твоем.
И это было правда. Сквозь чащобу женщина на последнем месяце беременности шла. Она ловко перепрыгивала с кочки на кочку, пользовалась лианами, перелетая через ущелья, ловко переходила завалы из топляка, убивала на теле своем и мужа своего и детей своих, комаров и мошек, слепней и оводов, москитов и обыкновенных мух.
И к вечеру вышла семья на полянку, где кладбище расположено. Кругом вокруг него - глушь непроходимая! Погода вечером удалась неплохая - дождь как из ведра, всюду грязь. Кукует кукушка. Тихо на могилках, мокро.
- О! А кто это там сидит на лавочке у могилки нашей бабушки ?! - закричал вдруг младший сынишка.
И действительно на лавочке сидела какая-то старушка, прикорнула, видать, отдохнуть. Видно, что устала, вся землистого серого цвета - по тайге ходить не сладко. Старушка сидела спиной ко всем.
И тут раздался крик в глуши:
- Бабушка!
Это беременная женщина, Клава, вдруг сказала и остановилась в какой то луже. Все увидели, и муж и дети, как она затряслась всем телом и бешено заорала.
Старушка тоже подала голос:
- Что, доченька ?
Женщина издает еще один пронзительный вопль и падает в лужу, в обморок. Папаша семейства смекнул, что дело все это попахивает какой-то мистикой. Он схватил камень, кинул его в спину старухи, а сам наклонился к жене, слушая биение ее сердца. А после детям крикнул:
- Бегите домой !!
Детишки заверещали, и, спотыкаясь о коряги и поскальзываясь на грязи, поскакали в испуге домой, через ущелья и пропасти, буреломы и берлоги.
Погода еще более испортилась: подул вдруг холодный ветер со снегом - не сладко пришлось ребятишкам.
В то время как обезумевшие от ужаса ребятишки неслись домой, папаше тоже пришлось несладко. Старуха, видимо обозлившись из-за его поступка с камнем, кинулась на мужика, пытаясь загрызть его и исцарапать желтыми ногтями. Старая ведьма была непривлекательна собой: видимо карга падала где-нибудь в грязь, и воняла она мертвечиной. Беременная Клава лежала в луже и неприходила в себя, в то время как муж ее и старуха катались по земле и боролись.
И тут случилась беда. Неловко перекинув старую через себя сам папаша не подрасчитал в своих движениях, и бочиной напоролся на стальную могильную оградку. В муках он тут же и помер.
Старая ведьма, будучи перекинутая, обрушилась с силой прямо на живот бедной женщины в луже. А острые старушечьи зубы
плотоядно впились в нежное горло прошлой матери, отчего последняя скончалась.
А в это время наши веселые ребятишки уже подбежали к своему домику. Они были сильно напуганы всем происходящим, старшая сестра предлагала сбегать в соседний домик к майору милиции Зудову, чтоб он взял свой пистолет и помог справиться с бабкой. Но никто не хотел выходить из дому, а тем более идти к милиционеру, который всегда пьян и страдает кретинизмом.
В это время часы на стене пробили двенадцать. И две сестренки услышали крик своего братца. В это время он смотрел в окно и увидел там во дворе свою мать и отца, а также старушку. Их шаткие походки говорили о том, что они были не трезвыми людьми, а скорее пьяными. И глаза их при свете луны бешено вращались белками, а зубы стучали друг о друга и зловеще скрежетали.
- Откройте, нам, детки наши... Мы познакомим вас с вашим новым братиком... - говорила мама за дверью. А у самой в руке мертвый плод младенца, что прежде пребывал в ее животе, а теперь был наруже, под чистым ночным небом.
Дождь кончился. На звездном небе сияла холодная луна. Бабуся скреблась костяшками пальцев в окно, а папаша тупо стоял у входной двери, пускал слюну, качался и смотрел в одну точку.
Девочки тоже испугались своих родителей, они не знали что делать, поскольку такой случай произошел с ними в первый раз, да и с родителями их такого раньше не бывало. Старшая сестра решила, что все это бред и живые мертвецы показывают только по телевизору, а поэтому она просто засмеялась и открыла входную дверь....
.... - Убийство изуверское... - сказал майор милиции Зудов. Ему не верилось, что такое могло произойти. Ведь убита целая семья!
- Зафиксируйте вот этот труп, в формалин его! - указал он пальцем на труп старшей дочурки Будовых. У нее было перегрызено горло.
Рядом еще пять трупов. Кто убийца - неизвестно. А вот из спаленки раздался вдруг плач младенца, единственного уцелевшего члена семьи Будовых, ныне Безпробудовых.
17.08.90 / 8.11.98
Б Е Н З И Н И С
Пролог
Произошло это тогда, когда не стало на Земле больше галстуков, и когда чулки женщинские были заменены на полиэтилен. И когда в пищу люди стали употреблять экскременты и труху пней. Когда сычи обыкновенно стаями облепляли фонарные столбы, и когда из лексикона человеческого исчезло слово "пот". Тогда это произошло.
Главное
В государстве Месопотамия, где царем значился последний из Скряг, в городе Прохладном, на седьмой трассе близ кладовой жил человек с именем Атотархо с женою своею, СМУ-7. СМУ-7 была хорошей женой, домохозяйкой самого богатого производителя наперстков во Вселенной. А Атотархо - производитель самодельных идеальных томпонов для современных женщин всей Галактики. СМУ-7 - типичная современная женщина Галактики, победившая 600 лет назад на вселенском конкурсе красот телес среди ампулярий туманности Андромеды и кокковых вибрионовых красавиц эпидермиса жителей планеты Сувойка системы Медуза. СМУ-7 - седьмая жена Атотархо.
Первой женой Атотархо была СМУ-1. Она славилась тем, что умела выдувать шары из расплавленной резины, а также она была замечательна тем, что для красоты имела три головы. Она умерла от ципок. Второй женой Атотархо была СМУ-2, эта смуглая ветвистоусая красавица любила тереться об жесткие углы, вот поэтому и умерла, истеревшись об них до смерти. Третьей женой Атотархо, была СМУ-3, она была красивее СМУ-2 и умнее чем СМУ-1, но ее социальное происхождение не дало возможности существовать на Земле даже в барокамере. Пришлось сменить СМУ-3 на СМУ-4. Это четвертая жена Атотархо. Она была строптивой женой, занималась куплей-продажей обычных куриц, но, увы, что-то случилось в ее программе и она сошла с ума - вышла в открытый космос. СМУ-5 Атотархо выменял у одного негодяя за ржавый гвоздь. Она прожила с мужем недолго, зато дала ему сына. Этот медузоидный полип живет и поныне, размножился и заселил собою целую планету в отдаленной системе. Имя ему не дали, потому что для него не ведомы такие понятия как "я". Это колониальный организм по типу ортогон. Когда СМУ-5 перегорела, пришлось обзавестись СМУ-6. СМУ-6 была младшей дочерью царя Месопотамии Дездемона-10, поэтому ее вид был царственен и обычно свое время она проводила за занятиями типа "сидение на троне", "выпучивание глаз", "нахмуривание бровей", а также занималась многими другими царственными делами. Однажды она так выпучила глаза, что они лопнули. Монтеры ничего не смогли сделать с ее мониторами, поэтому пришлось заменить некоторые схемы и переименовать в СМУ-7, седьмую жену Атотархо.
Однажды, после удачной продажи партии компьютерных томпонов, вечером, Атотархо наслаждался оставшимся привкусом во рту от вылизанной им тарелки с дубовой трухой. Сзади него стояла СМУ-7, облаченная в жесть. Она держала в руках своих треножник, на который должно восстановить гипсовый слепок панталон покойной тещи. Этим и занялись муж и жена под звуки успокаивающего храпа слона, вживленного в потолок. Его длинный хобот пылесосил пол. А в уши были вдеты серьги в виде телефонов, телевизоров и прочей полезной бытовой утвари.
Но раздался звонок в туалете, где по канализационным путям сообщения передали моток бечевки, на которой было соскоблено важное сообщение. Его Атотархо прочитал снизу доверху при помощи специальных гильз. Сообщалось следующее: "На Марсе производство ослабевает. Требуют музыку в томпонных устройствах. Назревает межгалактическая война по поводу проблемы бородавок и прыщиков."
А все дело было в том, что в галактике истребляли людей, обладающих бородавками, так как сто лет назад, ученые установили, что в бородавках - источники благоуханий, а т.н. благоухания и запахи были запрещены. Атотархо промолчал, потому что в последнее время в томпонах завелись паразиты с Альфа-Омеги, которые откладывают яйца в яичнике женщин - и на свет появляются мутанты с членоподобными головами и с мошонковидными волосами, в которых располагаются желудочки, переваривающие пупки, которыми питаются эти мутанты. В последнее время эти неприятные создания ведут охоту за человеческим видом в целях вырезания их пупков. Правительство же создает специальных андроидов, которые занимаются тем, что рыгают и пердят, потому что такие звуки отпугивают опасных пришельцев, и долго слушая их, зловредные мутанты завораживаются, раздуваются и далее лопаются как мыльные пузыри, оставляя за место себя лишь одно небольшое мокрое место. Поэтому сейчас в Месопотамии каждый житель имеет домашних андроидов, которые все время рядом с человеком и беспрерывно рыгают и пердят. А так как в последние пять лет пришельцев очень много, то ежесекундно они лопаются, будучи завороженные звуками. Вот почему так влажно даже в самых сухих местах и практически всегда, даже в помещениях идет дождь.
Атотархо с женой своей СМУ-7 имеет с десяток таких андроидов, которые все время находятся рядом с ними и беспрерывно рыгают и пукают. Вот почему супругам приходиться громко ругаться друг с другом, чтобы хоть что-то слышать. В традициях - скандал - обычный способ общения между людьми, ибо шум от отрыжек весьма громкий и неприятный. Например, идя в туалет, СМУ-7 берет с собою двух андроидов, которые рыгают громче всех, ибо в туалете вероятность нападения мутантов очень высока. Они проникают через санузел в виде комков слизи с торчащими наружу эдеагусами.
Но это не самое страшное, а самое страшное это то, что под мышкой у себя Атотархо обнаружил бородавку. Конечно, ему окажут некую помощь вселенские связи объединенных асенизаторов всех миров ОАМ, где личность Атотархо не в последнем ряду, а в одном из первых. Ибо он заведует распространением новых электронных женских томпонов вечного пользования.
Большим спросом в последнее время на рынке межпланетного сбыта пользуются искусственные наращиватели сфинктера прямой кишки. Их действие импульсивно, со звуковым и видеостерео сопровождением. В последнее время все люди в Месопотамии нашли новое удовольствие в испражнениях, которые сопровождаются мелодичными звуками из искусственных сфинктеров, раздражающих вживленных под кожу паразитарных медуз с планеты 009. Эти медузы выделяют слизь, в которой остроконечные гранулы нежно щекочут кожу и громко, но приятно попискивают. Еще изобретаются новые модификации унитазов, где испражнения тут же утилизируются и производятся в калорийные блюда, в фруктовые соки, в бумагу, статуэтки обнаженных стариков и в тенисные шарики. По желанию можно сделать свой кал неприродного цвета. Атотархо любит зеленый матовый кал, пахнущий мятой. Для этого за час до акта нужно съесть всего лишь навсего маленькую спору заднепроходного паразита ядовитых черепахолюдей с острова Пиэр на планете номер 1000. Правда бывает, что после этих забав под мышками образуются тонкие коросты, где усиленно развиваются новые колонии заднепроходного паразита. Но это не так страшно, так как через месяц-другой эта короста слущивается и на месте ее образуется мягкое желеподобное яйцо (у Атотархо их три), которое приятно потрескивает электричеством по ночам. Наличие этих опухолей у людей считаются очень сексуальным, особенно у женщин, где есть небольшие отличия. У них развиваются не опухоли, а многочисленные грудные железы, которые у некоторых кропотливых кокеток разрастаются в огромных количествах по всей груди, животу, спине, ягодицам, в промежности, на ногах, руках и голове. Причем соски на этих грудях образуются очень красными и длиною до 10 метров. Ими можно пользоваться при передвижении и в любовных утехах.
Через час Атотархо должен полететь на Клизматрон, но перед этим ему нужно подкрепиться и выкупаться в вечнотеплом навозе слоноподобных единоносов планеты Холоп. Этот навоз преет в огромной бирюзовой черепахе с впуклым панцирем и имеет целебные свойства: увеличивает длину ресниц и бровей, а также затягивает плотными мембранами половые органы, дабы воспрепятствовать сношения с другими женщинами во вред СМУ-7.
- Залети к сыну! - прокричала СМУ-7 мужу. Сквозь рыгания роботов она услышала его гневный крик:
- Он еще полипоиден! Нужно дождаться его медузоидности, только тогда можно с ним общаться! Ибо его говорильные ропалии только на поколении медузоидов!
- И ты поговори с ним насчет его синезеленой водорослевой невесты, что хочет симбиозировать с ним! Я хоть и мачеха, но желаю ему только добра и нехочу чтобы два вида заселяли его планету!
Атотархо погрузился по голову в навоз. А его личный говорильный планер под потолком проговорил:
- Хозяин погружен! Хозяин погружен! Прошу прервать разговор!
Через несколько секунд Атотархо вынырнул из жижи, с длинными бровями и ресницами. Он потрогал свою промежность - органы уже хорошо склеротизировались, поэтому он целиком вылез из ванны-черепахи. А его личный говорильный планер под потолком комментировал жене:
- Хозяин закончил! Хозяин закончил! Приступает к процессу одевания!
Атотархо забрался в одевальный шкаф, где его за считанные секунды облачили в фольгу и заодно смыли грязь с тела, которая частично впиталась в кожу, придавая ему буропятнистый оттенок.
Наконец он вышел к своей жене, которая в окружении свиты рыгающих андроидов мерила чудесные шляпки пред зеркалом. Эти шляпки ежесекундно меняли свою форму и цвет, химический состав и физическое состояние.
- Нравится ли тебе мой новый паразит Ё? - спросила мужа СМУ-7.
Ее паразит Ё, питающийся перхотью, был действительно чудесен, поэтому Атотархо сказал, закрывая близстоящему андроиду рот, вследствие чего лопающиеся повсюду как мыльные пузыри пришельцы на некоторое время прекратили лопаться:
- Твой паразит прекрасен, но ты прекрасна, споры нет. Ты на свете всех бледнее, всех туманней и чуднее. Ты обязательно должна для меня родить не то сына не то дочь.
- Гермафродита бы не прочь...
И в тот же миг она родила небольшого слизня полсантиметра длиной. Но ни она ни отец не заметили как он родился. Поэтому бедному, уже наделенному разумом, слизню пришлось уползти подальше от ног своих родителей, где его запросто могут раздавить ногой.
Заревела сирена. Это за Атотархо прилетел звездолет. Поэтому ему пришлось еще чуток поругаться с женой, потом он ее пнул на прощание, подумал немного насчет СМУ-8, запавшей ему в душу, и вышел на улицу, раздавив у порога какого-то маленького слизня, пищавшего что-то по-человечески. За Атотархо последовало два андроида-рыгача, один андроид-пердун, над его головой летел говорильный планер.
А в это время... Вонючий слизняк, живущий на гнусной куче требухи, перемешанной с омерзительными жидкостями, понял наконец, что его конец удовлетворить эту кучу может. Пыхтела и стонала куча, блевала из своих пор прямо на жидкие волосы слизняка, то есть радовалась. А после того, как куча шлака кончила, слизняк начал окутывать слизью продукты её кончания. Из этих продуктов вывелось три яйца с пупами, которыми очень хорошо видят все вокруг и нюхают. Понюхав помет, эти два яйца с пупами всколупнулись, выражая тем довольство своей жизни на старой помойной планете. А после сырого дождя, который размочил структуру, куча отбросов разбухла, слезясь от натуги и немощи своих недостатков. Напрягая свою колониальную суть все это задумчиво утремило свои чувства ввысь, туда, откуда раз в год прилетал огромный корабль с отходами, и раз в три года отец его, Атотархо...
Синезеленая подруга полипоидного сына - очень приятно сожительствует и именно она подсказала ему мысль о величии и красоте, о безграничности пространства и времени. Его Колониальное Величество в один миг поняло, кто оно и для чего оно живет. Вот только дождаться медузоидного состояния и звездолета с отходами...
На планете Клизматрон - очередной слет ОАМ. Сама планета имеет несколько грушевидную форму и резиновая. На ее узком клизмовидном отростке есть небольшое отверстие радиусом 1 млн километров. Туда залетают звездолеты и прочая передвигающаяся по космосу дрянь. Там, в темноте, очень тепло и невесомо. Тут обитают коренные жители планеты - клизматики. Они очень застенчивы, а потому их никто никогда не видел воочию. Умные люди говорят, что клизматики на самом деле очень невзрачные на вид, постоянно жмутся к углам (это их пристрастие) и заместо носа имеют длинный шланг, при помощи которого моются, разгоняют демонстрации и тушат пожары. Совсем как нынешние земные слоны, которые эволюционировали и выполняют роль блюстителей порядка в Месопотамии.
Эта гостеприимная планета известна своими невесомыми дворцами, в которых очень светло и уютно. И не понятно кто соорудил эти летающие домики. В одном из них - Вселенское управление по делам ОАМ и по заслугам ОАМ. Еще там есть домики-гостинницы, но только для амебоидов, где амебоидные граждане берут напрокат раковины с дырочками. Директор всего ОАМ как раз и есть этот амебоид, а зовут его Фораминифероус. Он лучист и гордится своими лиловыми плазмодесмами, при помощи которых совратил не мало пушистых красавиц планеты Ыы, нюхов и щупов планет Эо и Туо, а также и земных красоток. Однако СМУ ему не нравятся.
На заседании ОАМ собралось очень много народу. Кроме обыкновенных были и представители других рас и народностей. Некто Пыжис ведовал по космическим перелетным трансгалактам. Вот он на этот счет знал все.
Атотархо сидел рядом с Фораминифероусом, окруженного слугами и рыгающими андроидами. На хорошо вытоптанную площадку выходили один за другм докладчики, сообщали вести и уходили. На их место приходили другие, перезаряжали свои аккумуляторы, некоторые со своими СМУ, а некоторые появлялись лишь в качестве голограмм или в голом виде. Первым вышел генерал Со - Щучье Рыло, его голубую униформу украшали ожерелья из чугуна, по ногам и рукам его ползали дрессированные тли. Он лишь разевал рот, а за него говорил говорильный планер, зависший над его вращающимся шлемом:
- Вопрос в том куда девать мыло! Проблема бородавок и прыщиков изменила всю нашу жизнь. Организмы наши способны на многое - но мыло, увы, до сих пор еще не съедобно, а хотелось бы поедать очень много мыла.
Главный по мылу, академик Сильвестр фон Зих, принц Беспредельный, говорил следом, а за его речью следил вживленный в язык оперативный дворник:
- Проблема мыла (щелк) не столь проста (...) оно это мыло вполне съедобно, если с луком, но вот () наши марсианские соседи! Их нежелание покупать томпоны (бом!), их струпья - мне это все так противно... и т.д. и т.п.
Вмешался Фораминифероус, взорвав перед этим мельчайшую атомную бомбу у себя во рту, дабы все услышали:
- Мои запахи изо рта - залог нашей дружбы! Я очень огорчен, что приходится слушать все это и хорошо, что мы ничего не видим. Оно, когда видишь, не всегда так. Эта проблема далеко зашла. И нам нужно что-то делать, а что делать, уважаемый Как Вас Там.
Как Вас Там встал, снял с плеч голову и произнес:
- Есть одна планета, куда можно сбыть мыло. Это планета Полип, на которой обитает сынишка Атотархо, Безымянный медузоид.
- Как! - вспылил Атотархо, а его говорильный планер далеко метнул слюну - Моего сына вмешивать в эти дела я не позволю!
А дело было в том, что обычное человеческое мыло, которые люди придумали давным давно очень полюбили мыльные лопающиеся пришельцы. И везде, где есть или хотя бы лежало мыло, эти коварные пришельцы чувствуют себя уютно и хорошо. И даже звуки отрыжек их не пугают, а только наоборот - от этого они размножаются и становятся плотными по консистенции. На Марсе, где не берут музыкальные томпоны, очень много мыла, а все потому что марсиане - очень чистоплотны и нежны. Их отвратительный союз с пришельцами грозит войной всей галактике. Но мыло есть только на Земле, в Месопотамии, его стерегут, им не моются и не пользуются. Чистоту тела поддерживают лишь с помощью экскрементов черепахолюдей.
Эксперт по мылу Жировосков сообщает:
- Не волнуйтесь Атотархо, после ликвидации остатков и схем изготовления мыла, ваше дело поправится. Ваши томпоны найдут применение в других солнечных системах за пределами границ нашего подданства. Я изучал вашего сына и много знаю про него. Лишь он ничего про меня не знает. Раз в три года наш звездолет прилетает на его планету и кормит его мылом. И это ему идет только на пользу, и не только ему, но и всему формовечеству. Когда на его субстанцию сбрасывали пришельцев, они лопались как мыльные пузыри. Когда на его субстанцию сбрасывали их же, но вместе с мылом, они опять же лопались как мыльные пузыри. Сынишке вашему это очень нравится, а к тому же он не одно живое существо на планете. Есть еще и Синезеленая Подруга, с которой он симбиозирует. И очень надо сказать продуктивно!
- Так вот значит что за негодяи заселили моего сына! Она не будет его женой! Она недостойна его!
Пришлось вступиться Фораминифероусу:
- Как бы оно ни было, а то что надо делать - делать будется. В случае если вы, Атотархо, нам будете мешать, вас прийдется либо облучить, либо переварить заживо в мегажелудке. На этом все.
На этом собрание закончилось. Решили все мыло сбросить на бедного медузоида.
... А в то самое время звездолет СМУ-7 летел по направлению планеты Полип. Она очень волновалась, её андроиды добродушно рыгали, а паразит Ё с урчанием выедал заусенцы на растопыренных пальцах. Все нижние отсеки были доверху наполнены подарками для бедного сынишки Атотархо: жиры и белки в плотных упаковках по 300 кг каждая, маленькое искусственное солнышко, 8 штук андроидов-анекдотчиков и многое многое другое, необходимое для молодого парня. Еще она везла с собою довольно симпатичную девицу - в дар. Но как он будет с ней общаться - СМУ-7 почему-то не подумала.
-Ты ему кланяйся! - поясняла СМУ-7 девице, которую все называли мисс Виридис, - Он не имеет глаз, он ничего не слышит и не видит, но он почувствует твою субстанцию и, возможно, будет удовлетворен.
- А он умеет смеяться? - спрашивает мисс Виридис, будучи засасываемая в трубу, где белят кожу и внедряют космическую пищу через задний проход.
СМУ-7, отрегулировав тепло своей правой щеки, молвила:
- Он не умеет смеяться. Если ты захочешь, конечно, то тебе будет казаться его истерический смех. Но хорошего от этого мало, потому что этот смех убивает все живое, все, что крупнее инфузорной туфли.
На границе подданства необходимо всем звездолетам пройти контроль. Вот и СМУ-7 пришлось приказать роботам притормозить на небольшой кубической планете Гераклитус-2, где таможенные организмы, за пару-другую часов сделают необходимое и поставят столь важные клейма на ягодицы.
СМУ-7 и мисс Виридис увлек за собой дымящийся аморф в барокамеру. Там они были окутаны слизью и на некоторое время умерщвлены. Механический скальпели содрали эпидермис и мясные ткани, тугоплавкие штыри изъяли все косточки из тела и разложили их по отдельным пакетикам. Кровь и лимфу собрали в специальные анализаторы, которые досконально проверяли каждую молекулу на наличие запрещенных телец. Вроде бы ничего не нашли. Вот только у мисс Виридис пришлось забрать кусочек ткани из печени - там был неизвестный науке червь. Пока женщин собирали, происходила детальная проверка звездолета и всего содержимого. Через андроидов пропускали мощный ток, маленькое солнышко (подарок сыну) пришлось потушить и понюхать остывшую массу. Гигантский нос-анализатор, сопя и капая водой, осторожно приблизился к кусочку дымящегося солнышка и взял пробу запаха его на анализ. Вроде бы ничего особенного. Жирами и белками занимались особенно тщательно, их ели, трогали, всячески смешивали с разными веществами в надежде найти что-либо запретное, но ничего не находили.
Вскоре и женщин собрали и оживили. СМУ-7 вздохнула, провела руками по своей тончайшей стебельковой талии и вроде бы удостоверилась, что все на месте. Мисс Виридис стала даже еще красивее после сборки, более пышной грудями и более зеленой, с оттенком светлосалатового.
Женщинам были поставлены самые обыкновенные космические печати на ягодицах. СМУ-7 - на правой, потому что оказалось что ее левая рука на 165 микрон короче правой, а мисс Виридис - на левой, потому что язык ее был неправильно приживлен на внутреннюю сторону левой щеки, отчего речь красавицы приобрела какой-то однобокий характер.
Далее им предложили отдохнуть и перекусить в местном кабачке "На краю света". Тут всегда было людно и андроидно. Самые разные разумные существа питались тут, а кто даже и размножался. Какая-то колония разумных бактерий облепила стойку бара, а растениевидный паренек тут же обвился вокруг ног наших женщин, видимо выражая этим свое к ним расположение.
В дальнем темном углу за пульсирующим одушевленным столом сидели грузчики мыловаренного судна, ожидающие приказаний с Клизматрона. Их было десять, все человекоподобны. Их суровые глаза иногда покидали глазницы и свободно летали по помещению, разглядывая всех посетителей и читая бесконечное меню Всех Вселенских Блюд и Пищ.
СМУ-7 со своей спутницей присели на любезно наклонившийся диванчик, который воспарил к потолку, к подвесному столу для особоважных персон. Бактериальный бармен при помощи деления достиг Месопотамских красоток и предложил бесконечное меню ВВБП. Точнее предложил не бармен ввиду неумения говорить, а произнес это его личный говорильный планер, правда с характерным бактериоакцентом:
- Органика, неорганика, плазма, что желаете?
СМУ-7, поправив паразита Ё, произнесла, эротично расправляя груди:
- Что-нибудь органическое, белковое, с витаминами РР и В1, коктейль "Баобабова выжимка" два экземпляра и марсианское сытное зелье тоже две.
И не успела она все сказать как заказанное материализовалось на подвесном столе. И "Баобабова выжимка" в двух коричневых теплых стаканах, и зелье с Марса, аккуратно положенное вовнутрь хрустальных шаров.
Мисс Виридис смущенно покраснела. Заметив это, СМУ-7 сначала обозлилась, а потом сама смутилась, увидев вокруг себя и своих ног двадцать парящих глаз грузчиков мыловаренного судна. Парочка глаз пыталось проникнуть под купол юбки, но СМУ-7 ловко заблокировала все возможные подходы и элегантно оттолкнула их в сторону. Эти два глаза принадлежали штурману Роже. Они вернулись в свои обычные глазницы, а хозяин их злобно встал, стукнув кулаком прямо в пульсар одушевленного стола.
- Негодяй! Ты достоин переваривания в Мегажелудке, не зная с кем имеешь дело! - воскликнула СМУ-7, кидая сверху один из хрустальных шаров с марсианским сытным зельем.
Рожа сел, покрасневший от злобы. Он явно что-то задумал и в лицах своих безглазых товарищей находил поддержку. Пытаясь встать, Рожа уж было хотел что-нибудь сказать красоткам для начала, но в этот миг зазвонил межзвездный телефон, вживленный в его мозг, где говорил Фораминифероус с Клизматрона: "Важно! Важно! Немедленно лететь на планету Медузоид. Мыло все до капли сбрасывать в пучину - я повторяю - всё! Ни одного куска не оставлять, за это строго покараем!"
Восемнадцать глаз остальных грузчиков вернулись на свои места, все десять встали и направились к выходу молча. Самый последний выходил Рожа, он остановился, поднял голову к потолку и погрозил своим огромным кулаком СМУ-7, его зубы разжались и женщины услышали грозные слова:
- Вы за это расплатитесь, суки!
А час назад до этого происшествия, муж СМУ-7 Атотархо, а также Как Вас Там и Жировосков уже были в нескольких тысячах километрах от планеты с сыном. Они тоже побывали на Гераклитусе-2, только с черного подлета, предназначенного для особо одаренных организмов и гениев. Печати на ягодицы им не ставили, так как это привилегия для не совсем умных людей, для некоторых из черепахолюдей и для жирных увальней, которые неспособны сами ходить по земле ногами.
"Я так до сих пор его никак и не назвал, - думал Атотархо - А не назвать ли мне его Бронхом? По-моему очень звучное имя, так звали моего отчима и в детстве я сам болел бронхитом." Восседая на теплом видоизмененном опарыше, Атотархо зевал, а балончики, порхающие повсюду, прыскали в его открытый рот аскорбиновую кислоту. Через закопченный иллюминатор было видно планету с Бронхом на ней, даже Бронха было видно. Желтовато-коричневый, местами зеленоватый (то его Синезеленая Подруга), он, по-видимому, уже достиг медузодного состояния, так как принял спиралевидную форму, а на южном полюсе сложил свое тело таким образом, что даже из космоса можно было прочитать слово "сюда". Атотархо улыбнулся, потому что это он научил сына письму. Лет тридцать назад привез он в подарок ему азбуку для слепых, прибегнув помощи которой Бронх своими ногопожками научился читать, а логопожками переворачивать странички. Еще никто не знал, что Бронх научился даже говорить, булькая особым воздухом в своих сифонах.
Было очень уютно в каютке. Всех слегка подташнивало, но это не надолго, так как скоро режим перистальтики перейдет на нормальный режим. Говорильные планеры покачивались под потолком, прислушиваясь к звукам своих хозяев. Вот рыгнул Жировосков - его планер тоже повторил звук, Как Вас Там икнул - планер икнул вместе с ним. Защитники от врагов андроиды тоже были тут, их ритмичные рыгания и пердежи, успокаивали и усыпляли нервную систему.
И только для Атотархо эти чувства были незнакомы, ибо нервная система была удалена им. В данное время медицина добилась больших результатов - можно лечить практически все. Так как в антике если зуб заболит - его можно безпрепятственно удалить, так и часть мозга, если вдруг в ней бушуют постоянные боли. Можно не только удалять, но и приживлять всякую всячину.
Посадка оказалась не такой мягкой как в прошлый раз. Гигантские сифоны торчащие в серометаллическое небо угрожающе шатались. Многочисленные реснички указывали дорогу нашим человекообразным организмам. Имперские клизматроники и андроиды сопровождали их.
Вот и главный флюктуирующий сифон.
- Только не меняйте свое поведение! - предупредил всех Атотархо. Только он знал, что если изменить свое поведение, то в стенки человеческого эпителия будут проникать вредоносные бактерии. Стенки кишечника изъязвляются, что приведет к тяжелейшей форме наикровавейшего сверхпоноса.
Но не вняли бедные словам Атотархо. А андроиды и имперские клизматроники и тем более не приняли во внимание умные слова знающего человека. Андроиды своими нелепыми звуками подсушили и нагрели гибельные для них цисты. Через какой-то миг, их тела превратились в подобие блюдечек, состоящих из мелких посторонних частичек. Имперские клизматроники тоже изменили свое поведение, а поэтому они вдруг стали представлять собой палочковидные тельца, безропотно лежащие на своих рабдитах, которые разбухают и быстро превращаются в слизь.
Как Вас Там вдруг заголосил, когда лишился своих андроидов и говорильного планера. И зря это сделал, потому что распыленные в здешнем воздухе редукционные тельца проникли в его хоаны и легкие. Через несколько секунд бедный человек дегенерировал, лишился черт индивидуальности, нецелесообразно усложнив организацию своего тела с одной стороны, и упростив с другой до неузнаваемости. Теперь Как Вас Там стал походить больше на звездчатый амебоцит, нежели чем на обычного двуногого человека.
Жировосков также испугался, когда лишился своих андроидов. Он зачем-то вдруг ухватился за выпирающую из субстрата ропалию и стал ее вытягивать наружу. Бронху по-видимому причинил этим некоторую боль. В тот же миг из мельчайшей поры, над которой Жировосков стоял, выдвинулся тончайший жгутик, который больно кольнул его в пах. После этого, клетки живота Жировоскова принялись мигрировать на спинную сторону, а клетки спины на брюшную. Ноги его приняли форму рук, а руки, соответственно - ног. Голова же вообще атрофировалась, шея перетянулась и зарубцевалась. Размножившись делением на двое Жировосковых стало двое, потом - четыре, восемь и так далее...
Атотархо конечно сперва тоже испугался, но он же все-таки отец Бронха как никак.
- Я же отец твой!! - голосил он в какой-то сифон.
А рядом что-то пробулькало:
- Трихоплакс для меня отец....
- Но ведь в трихоплаксе ДНК на треть меньше чем в твоих клетках!
- То правда... - согласился Бронх, пробулькав в своем сифоне. - Я теперь чувствую, кто ты. Ты - это тот, кто меня произвел на свет, то есть ты - это моя мать?
- Это не то, что ты думаешь, сын мой! Ты великий организм, за тобою - вся Вселенная! А я не твоя мать, я - твой отец, а мать твоя давно умерла, когда тебя родила. Есть же у тебя мачеха-красавица, которая везет дары на твою планету и в том числе - красавицу мисс Виридис! Она будет твоей женой!
Заклокотал сифон:
- Там, в моей глубине, рядом с комплексом Гольджи, есть крупная пищеварительная вакуоль. Содержимое ее - это прекрасная картина распада разрыхленной зернистой массы из обрывков мембран и других органелл. Я их перевариваю не один! Никакая мисс Виридис и даже не ты не поможешь мне переварить это. Только Синезеленая подруга и ее пищеварительные ферменты помогают мне. Ее нежный и кроткий нрав, добрые помыслы и слова - вот в чем я нуждаюсь, а в тебе какой толк? Для чего ты мне нужен? Я могу преварить тебя заживо, как я это уже сделал с твоими спутниками!
- О сын мой! Ты заблуждаешься! Я тебе еще понадоблюсь, ведь тебе грозит смерть, смерть от мыла!
- От мыла?!
Да, конечно! Этот фактор, - мыло, - очень отрицательно воздействует на Синезеленую красавицу. Оно убивает все синезеленое и Бронх осознал свою ошибку, пробулькал:
- Я забираю свои слова обратно, втягиваю свои ропалии и септы вовнутрь, и тебя папаша также фагоцитирую.
Не успел Атотархо воскликнуть в ответ, как оказался заключенным в пищеварительную вакуоль. Тут было уютно. В углу стоял небольшой, сделанный из митохондрии диванчик, на журнальном столике, сделанном из оболочек цист лежали журналы и газеты (видимо какой-то межпланетный мусоровоз доставил это на Полип). Атотархо ничего не оставалось делать как просто ждать.
В то время как Бронх снабжал пищеварительную вакуоль с отцом кислородом, карликовое солнце вдруг на мгновение погасло - то мыловозное судно закрыло его своей величиной.
план:
мыловозы сбрасывают мыло, но тут же погибают, кроме Рожи
Бронх увеличиваестя в размерах, его медузоиды стали
спочсобными к межпланетным перелетам
СМУ-7 с красоткой знакомятся с Бронхом, но все
их желания напрасны.
Полип порабощает цивилизацию и захватывает Клизматрон
сговор с иноплаетянами, которые на самом деле очень полез-
ные организмы
Атотархо и Сму-7 встречаются, решают философские проблемы и
зачинают сына, способного усмирить Бронха Оказывается что это не
сын а дочь. Предательство Синезеленой и ее связь порочная с Рожей
Рожа и его месть - смерть СМУ-7. Смерть Атотархо.
Торжество хаоса - царство Бронха
СЧАСТЬЕ ЖИЛЬЦОВ ДОМА НОМЕР 3
Здравствуйте! Дом, в котором я живу - не простой дом, это дом, в котором живут совсем нездоровые люди, то есть кто "не позволяет траву превращать в пепел ". И дело не в том, что таково оно есть на самом деле, дело в том, что оно на самом деле так и есть.
Шел последний день конференции международного музыкального общества, и я помню, что когда настал таки тот час, в который надо идти домой - я пошел домой. И уже на подходе к нему я увидел окна дома моего, и увидел как во всех этих окнах отвратительные богомерзкие зрелища творятся.
В одном например окне, некто Пыжиков выпускал из форточки чижика - а на улице мороз сорок 5 градусов!! Это ни на что не похоже. А рядом, сверху, живет Маруся и я вижу, ее мразь-дочь и душераздирающего отца, готового съесть все вокруг себя, включая скарб и медь. Но это не все: я вижу Шурика и его ручного слона на кухне. Не помещаясь на кухне, слон высовывал хобот наружу и высокомерно хлопал им прилегающую стену. А иногда он может хлопнуть и лысину ученого Амброзия, придумывающего новую амбру - образец которой был украден греками в Афинах.
Меня же зовут Ажоулюкасом. У меня у самого есть дома кое какие вещи. На пороге подъезда встречаю Талова.
- Здравствуй! - говорит он мне.
Я нем как рыба.
- А не ты ли, - говорит, - вчера Асю, что сгорела с горю, бил вчера на втором этаже?
Мне либо молчать, либо говорить, да так чтоб все в землю сгинуло! Говорю ему:
- Что-то я тебя не понимаю, Талов. Не ты ли был тем подонком, что вчера вечером эту Асю при мне скотиной обзывал!
Он видно сразу приосанился весь, даже взмог как гардемарин. Видно, что правда сука верная. Лихо анализируя ход моих мыслей можно подумать: "Да как так! Да не врешь ли ты нам рассказчик?", я отвечу: нет не вру. Вчера с этой Асей покуролесили немного, вот на той сломанной карусели, в которую я тычу своим онемевшим пальцем. Потом тихо мирно разошлись по своим квартиркам, где сладко уснули в постелях. И вот вдруг (я даже не знаю что она умерла!) иду - и на тебе на меня сыплются обвинения тяжкого характера.
- Трагедия, связанная со сложностью познания, остается. Познается ли она - этого никто еще пока не знает! Так что дай мне пройти!
И прохожу мимо. Сбиваю на ходу Нюру - она несла таз с мертвечиной во двор, и мы катимся прямо к ногам этого проклятого Талова. Хорошо, что помог маятник, которым размахивал вокруг головы пан Бюкса. Им он нанес сокрушительный удар в голову Талова. Талов тоже парень не промах, у него за плечами есть сотня добрых случаев. Он ловко отбивается стопою ноги, отводя тем удар и разбивает вдребезги стекло выходного окна.
Воспользовавшись этим случаем, я решил покинуть этот участок до моего десятого этажа. Мне удивительно повезло, потому что я знал, что хотя бы на первом этаже я есть и выиграл пари на сто долларов у Джека Дика-Потрошителя-Бешенных-Псов. Но наступило новое препятствие. Это этаж на котором живут братья Альфредусы. Их толстые и короткие тела достаточно ужимисты, они похожи на орангутангов и пронзительно ревут, перепрыгивая с ветки на ветку подобно белкам. Они ужасно никого не любят. Плюют в твой рот соплями, или гадят противным и вонючим говном в лицо. Их мерзкие склизкие руки тянут тебя в болото своих испражнений. Еще никто не выходил с этого этажа живым.
Я же смекнул, так как рассчитывал на случай там, в низу. Талов, он рассчитался с сопляком Бюксой быстро, он разрубил его на куски своим коротким, но грубым топориком. Нюра же со своей мертвечиной отправилась к праотцам на вечный покой, так как пацан владел ножиком. И вот все эти не очень хорошие люди, они побежали за мной, и очутились во владениях Альфредусов. Альфредусы люди слегка нервные, увидев толпу и меня, они выбрали толпу, и стали с ней заигрывать. Я смог хоть вылезти в духовое окно, ведущее свои створки на улицу. Тут я пальцами захватился за кирпичи, и чуть было не улетел в черную бездну под моими ногами.
Это меня и спасло. То что было наверху это я никому не пожелаю, даже своему врагу. Там был ад, кровавая расправа, человечески кишки и все те дела, которые так не любят люди в дешевых фильмах ужасов.
Я буду практичен и на чистоту: в моем доме живут плохие люди, они все сумасшедшие и их жизни похожи на ад, на кромешный ад и запустение. Нет никого, никого, кто смог взорвать и стереть с лица города этот огромный серый дом. Никто его не любил.
Так вот, помогла мне прекрасная дама Миневра, что подала мне руку из балкона своего третьего этажа - там она принимала душ. А на улице мороз сорок 5 градусов! Чуть было не соскользнул с ее оледеневшей руки и не рухнул туда, на дворника.
Это была милая женщина. Она толстая и голая. Она завела меня в свои покои, где позволила присесть на кушетку и властно приказать:
- Подайте мне сигарету!
Я даю ей сигарету "Келомор-банал", она ее эстетично поджигает своей зажигалкой, мило чихает в сторону, у нее грипп. Она любит кружевные платочки. И я говорю:
- Ты что ж, да кабы я знал, что добром отплатив, ты зла наживаешь?
А поэтому я больно стукнул кулаком, да прямо по ее белоснежному лицу в переносицу. Кровь так и потекла.
Я испугался, ключ у меня в руках - я мигом дверь открою. Это был уже четвертый этаж. Здесь вроде как никого на самом деле нет, но то на первый взгляд, тут где-то стоит старый дед Прохор. Он стар и сух, его невидать из-за всех этих дверных косяков и нагромождений рам. Тут надо молится, молится богу такому - Логике. Поскольку благодаря способности к абстрагированному мышлению ты тем самым отрываешься от чувственного познания.
Ты бросаешь вызов, и тычешь толстой палкой по всему вокруг, но его не видать - ты видишь толпу соседей, они крадутся и почти касаются тебя. И ты бьешься на полу в судорогах и рвешь себя буквально в клочья.
Вот тогда выходит из ниоткуда старый дед Прохор, нагинается над твоим телом и начинает его насиловать. Но тут надо знать главное - дед боится креста. И вот потому я спокойно прошел мимо на пятый этаж, а там где дед Прохор спрятался - оттуда его крик доносился и искры. В моих руках в тот момент был крест.
На пятом этаже я услышал голос:
- Ажоулюкас? Ты идешь на десятый этаж?
Это был голос мадам Кадавериновой. Она же мать своих осмьнадцати детей и дохловатого сухого отца. Он всегда надежно у них припрятан, поскольку занимается ядерными реакторами. Поскольку в стране голод, они, эти дети - каннибалы. Меня тут же схватили, и самый жирный из сыновей Хоп-мит откусил мне у ноги икру.
Была боль и все эти дети принялись разрывать меня в клочья, я же упорно сопротивлялся, и на шестой этаж приполз всего лишь с одной ногой, с одной рукой, но зато с головой и в сознании. А трезвость ясная, и настроение такое веселое, что хочется смеяться от радости или прыгать хоть на одной ноге.
Ведь еще никто, как мне сказал мой квартиродавец Помидороедов, не уходил с этого этажа на следующий с конечностями вообще. Чаще гибли в жестокой схваткой: Хоп-мит, Хот-бот, Хут-дат, Хит-Дуг и остальные осмьнадцать персон жестоко расправлялись с доможилами. Это все тоже жильцы этого дома номер три, про который я вам рассказываю, но не так, а сходу. То есть я еще не знаю что будет там впереди, все фиксируется в моем мозге во время самого действия. С шестого этажа по восьмой никто не живет. И это с одной стороны хорошо, так как есть время для накопления свежих сил. Ведь там, повыше, на девятом этаже живет отвратительное Это, с которым мне предстоит встретится. Жалко вот только, что конечности у меня не отрастут заново. Но я постараюсь. Тут, на шестом этаже я нашел прекрасную дубину с гвоздями на своем самом увесистом конце. На седьмом этаже мною был обнаружен среди костей человеческих обыкновенный металлический таз. Им можно будет предотвращать удары. На восьмом этаже я переводил свой дух и прыгал на одной ноге, махая дубиной своей единственной рукой по углам - вдруг там кто-нибудь есть?
Девятый этаж. Тут достаточно сыро чтобы мыслить ясно, поэтому я чувствовал довольно таки тупо. Первое что я услышал, были следующие слова:
- Если ты хочешь пройти мимо на свой этаж, то должен поговорить со мной.
И я увидел Это. Оно вышло из своей квартиры и имело весьма неприглядный вид. Это живет уже давно. Старухи говорят, что ему лет сто и не меньше. Но это все наверняка обычные басни. Он имеет свеклообразную форму, такого же свекловичного цвета. Одето в серую торбу из-за чего удивительно походит на средневекового монаха-капуцина. Я согласился поговорить:
- Хорошо, - говорю, - но учти, что время позднее: час еды и сна. Завтра мне предстоит великий спуск вниз.
- Ладно, - отмахивается Это, - но суть не в том. Я поговорю с тобой о другом. Как ты знаешь попытка четко отделить друг от друга внутренние и внешние причины восходит к машинной модели организма, созданной Рене Декартом в 17-ом веке. Думаешь ли ты так, что для Декарта живые существа были, как и физический мир, часовыми механизмами, которые можно понять, разъяв их на части и изучать каждую отдельно взятую часть?
Вопрос меня поставил в тупик. Но я знал, что многие науки смогут дать утвердительный ответ на этот вопрос. Поэтому я сказал:
- Тайна работы мозга упорно сопротивляется тому что ты сказал, хотя исследования изолированных нейронов продолжаются многие годы. Открытые системы, или, как ты выразился, живые существа, есть открытые системы, постоянно вбирающие в себя новые материалы и энергию извне, постоянно изменяющиеся и постоянно развивающиеся. Хотя мой нос выглядит сегодня так же, как и год назад, фактически составляющие его молекулы за это время постарели и сменились. Это часть моего составляющего. Поэтому, может для Декарта и был такой смысл в познании отдельно взятых человеков. Мне же это кажется всего лишь адаптацией идеи к необратимым процессам сциентизации общества.
Это задумалось. И, по-видимому надолго, поэтому я положил на пол таз и дубину и осторожно пропрыгал на одной ноге на свой этаж. Было смешно с одной стороны, но страшно с другой. С одной стороны я пришел домой, но с другой стороны дома наверняка злая жена. Я ее много раз выгонял, но она каждый раз появлялась снова и снова, желая видимо извести мою душу с этого света. Но есть одна уловка, на которую она попадается. Это обыкновенное желе. У меня в кармане есть небольшая порция этого сладостного продукта, которое так любит моя жена. Ей видимо нравится непосредственный вкус этого блюда. Но, таем не менее, так оно и есть.
Когда я открыл входную дверь, то так и знал что будет. Жена при помощи скалки оглоушила меня у порога. Мои дети, их было множество, принялись скакать повсюду и оглушительно хрипеть, что так не нравится соседским собакам.
Провалявшись некоторое время у порога, я, наконец, пришел в сознание, а также в сознание того, что надо делать. Чрезвычайным усилием одной оставшейся руки я достал таки это окаянное желе и протянул его жене со словами:
- Я очень старался.
Ну вот и все. Пока что все буде хорошо. Можно спокойно зализывать свои раны. Жена занята желе. Дети спят повсюду. А я сижу в ванной и нежу свои обрубки в теплой воде. Ведь завтра предстоит тяжелый день. Необходимо по крайней мере спуститься с десятого этажа. Я хочу поговорить с домодавцем Помидороедовым - потому что не хочу жить в этом отвратительном доме, мне не нравится счастье жильцов дома номер три!
И в эту ночь никто не спал тут. Кто думал о мироздании и судьбах человеческих, а кто наслаждал свою плоть и, по животному рыча, глумился над святынями.
26-27.12.98
ПИР ИДИОТОВ
Не пора ли рассказать про то, как однажды пять товарищей собрались за одним роскошным столом отпраздновать праздник. А какой, и сами о том не ведают.
А все началось с того что у Хозяина Квартиры ногти слишком длинные. И с первых дней как он это только обнаружил, то следил за тем, чтобы ногти никогда не были короче кончиков пальцев рук или ног. Об этом он рассказал Малохольному.
Малохольный сам парень не промах, он пригласил Старого Пенсионера, Киргиза и Матова в дом к Хозяину Квартиры на пир.
В самый первый день, когда друзья пришли к Хозяину Квартиры в гости, сам он в это время проявлял боязнь нежелания иметь детей. Он давно уж как развелся с женой, и детей не произвели на свет. Да и к чему их ему было производить - это же не какой-нибудь там завод по производству гаечных ключей. Ему не нужны были дети так же, как и он сам им не нужен. Он им просто противен. Бывает как выйдет во двор, так все окрестные дети убегают в страхе прочь, если вдруг дороги их пересекутся.
Малохольный провел пришедшего с ним Старого Пенсионера на кухню. Тут Старый Пенсионер смог вволю надышаться перцем, дышать над которым он так сильно любил. Киргиза и Матова Малохольный решил привести к Хозяину Квартиры лично, так как ему показалось, что Киргиз и Матов не уважают хороший прием и не очень любят, когда их берет кто-либо за руку. Сам Малохольный ничего никогда не любил, и поэтому решил никому не мешать, а спрятаться на время в гардеробе, где с успехом и затерялся среди старых газет, перчаток и шляп.
Хозяин Квартиры осмотрел с ног до головы сначала Киргиза, а потом Матова, из-за чего последний, неловко пошатываясь сунул руку в свой оттопыренный карман брюк и извлек на свет божий огромную бутылку розовой наливки. Киргиз извлек из-за пазухи рулон туалетной бумаги - в нее лучше всего заворачивать кусочки хлеба и сыра, чтобы они не слиплись друг с другом.
- Мне все понятно, - сказал Хозяин Квартиры, а сам как засмеется, что потолочная люстра пришла во вращательное движение, от чего все приземленные на стены и потолок мухи взвились в воздух и принялись летать вокруг предметов и людей.
Старый Пенсионер уже вволю надышался перцем. С октября до апреля он часто выходил на воздух постепенно. Сегодня апрель, а поэтому он уже в течении нескольких минут достает из кармана вещи. Надевает на тело два шерстяных жакетика и перчатки, которые сам же потом не сможет снять, а на голову - поверх хлопчатобумажного чепчика - шерстяную шапочку. Теперь Старый Пенсионер - лакей, он будет прислуживать за столом.
Через какие то там пять часов, полюбившие свое общество приятели принялись готовить еду для своих же персон. Малохольный, пока пир не начался, все был в гардеробе - только тут он сможет внимательно следить, так как никто не может отдавать себе отчета в том, холодно им или жарко.
Киргиз делал разные сногсшибательные блюда. Одно из них - рольмопс. Это когда требуется две ложки воды, одна горошина перца и один стакан уксуса. Получается очень вкусный рольмопс.
Матов тоже не отставал от друга. У него есть свое фирменное блюдо - рагу. Для одного рагу требуется одна головка утки-рагу, около шестисот ложек муки, а также 3 стакана уксуса средней величины. Сперва Матов снял утку-рагу с косточек и нарезал все это на несколько минут. Затем сложил соус и вынул жир из муки. Надломленный лавровый лист он подержал маленько над кипящей мукой, а затем разрубил салфеткой. На стол это блюдо желательно подавать пополам: то есть сперва все едят собственно рагу, а потом все что осталось. Само блюдо украшается сверху ржавой мясорубкой.
Хозяин Квартиры сам тоже парень не промах. Он знает как угодить изысканному вкусу. На его счету - сотня блюд, как рыбных, так и горячих, острых и тупых. А также на его счету - суп-пюре, суфле-барбекю и масса сытных синих булочек.
Старый Пенсионер как лакей занялся тем, что принялся разносить все эти блюда по столу, но не вдребезги а все по порядку - в середину стола, а также по краям пять столовых приборов на пять персон.
Необходимо особо отметить напитки, так как в этой высокоразвитой компании все изрядные выпивохи и собутыльники. В середину стола поставили множество напитков: как кипяченных так и не очень. Особенно, как оказалось потом, по вкусу всем пришлась мускатная водка-майоран. Это когда в макаронный пудинг наливают водку, а затем из него же извлекаю ее обратно, но уже вместе с майораном, нечто средним между чабером и эстрагоном. Только у первого привкус толще.
После всех приготовлений идиотам пришлось сесть за этот гигантский стол в этом гигантском зале. А надо заметить что зал у Хозяина Квартиры очень велик, напоминая столь далекие времена викингов.
Малохольный наконец-то вышел из засады и сел во главу стола, по бокам были Старый Пенсионер и Хозяин Квартиры - с левой стороны, а Киргиз и Матов с противоположной левой стороне стороне, то есть с правой стороны.
Воображение становится все более живым и красноречивым. Правда у Старого Пенсионера воображение кажется скудным: он едва осмеливается покидать верную почву реальности и из еды решил ограничиться хлебным шариком, который гонял по всему столу быстроходный Киргиз. Матов фантазировал в удивительно пластичных и живых образах. Поначалу Хозяин Квартиры даже испугался, усматривая в этом предрасположение ко лжи. Но Матов всего лишь на всего нанизывал на длинную проволоку куски варенной пастилы.
Хозяин Квартиры, надо сказать, вообще очень идеальный человек. Он с измала лет уяснил, что еда, так же как одевание, сон, соблюдение чистоты - все должно происходить определенным образом, по одному и тому же ритуалу. Ложку необходимо класть на место, хотя сама ложки иной раз бывает что и выпадет из руки. Когда откусываешь кусок одного и того же блюда, то укус его должен производиться в точности как и в предыдущий раз. Таким образом проверяется добросовестность обычных бытовых актов. Неизменность этих действий вызывает у Хозяина Квартиры чувство прочности, тепла и душевного спокойствия.
И конечно как всегда обычно бывает на пирушках - необходимо сказать первый тост. И, гордясь за самого себя, Хозяин квартиры встал и произнес:
- Пища должна быть разнообразной, вкусно приготовленной и красиво поданной. Жидкости можно давать как между, так и во время всего процесса насыщения. Воспитывая навыки есть, необходимо обращать внимание на наличие того, что надо есть и что из того, что надо есть, - есть. Каждый должен иметь свой собственный стакан!
И поняв Хозяина Квартиры на этом, все поставили свои стаканы на базу, а Старый Пенсионер принялся разливать в них мутную мадеру до самых краев.
- Хороший тост! - сказал Матов, вытирая губы о бумагу, - Мне тоже хочется добавить к нему, что я начинаю выражать сомнения в отношении вещей, которые еще недавно считал хорошими. Вот например этот стакан, что я держу в руке, - пусть эта жидкость внутри начинает проявлять свои действия внутри нас! Ура!
- Ура! - сказали все хором, выпивая стаканы залпом.
Закусив выпитое, Малохольный далеко сморкнулся и, наложив в свой кювет блюдо "Горячая Собака", произнес:
- По существу я ничего не могу сказать. Я даже не протестую, но на пирах должна играть музыка, а не эта тишина, что кутает нас.
- И то правда! - заметили все хором.
И тут же Старый Пенсионер встал и завел патефон с кривой пластинкой: что там играло было непонятно, но по шумящим запилам можно было понять что это вполне задушевное пойло для ушей. Малохольный вскочил, подхватил Старого Пенсионера и закружился с ним в танце, вызывая тем самым у всех ощущение веселости.
Но через какое-то время многим наскучила эта мелодия. Патефон был тут же разбит. Началась вторая часть пира наших друзей - еды еще много, есть выпивка. Рассевшись по местам, все зазвенели и застучали кто ложкой, а кто и вилкой, как например Киргиз, подцепляя утку-рагу.
Стаканы от базы начали свой полет к губам вкушающим содержимое их. И полились тост за тостом, а торты шли за тортами, супы за супами. Только и приходилось что не зевать, иначе вкусный кусок уйдет в чужое горло. По этому поводу и подрались после Хозяин Квартиры с Матовым - увы, не поделили трясущееся желе. Желе сотряслось и соскользнуло в глотку Малохольного. Но следом же за ним в эту глотку и полетела вилка вместе с рукой Старого Пенсионера. Но вилка вдруг соскользнула с желе и воткнулась в стенки желудка Малохольного. Беда была в том, что концы у вилки как у рыболовецкого крючка остры и загнуты назад. А по сему окаянный желудок Малохольного был по воле случая извлечен наружу.
Не выдержав боли, Малохольный умер. Старый Пенсионер полез в карман штанов за пенсне, чтоб посмотреть умер человек иль нет, да по ошибке достал кольцо от боевой лимонки. Опомнившись он принялся бегать с ним по залу, разбрасывая во все стороны куски разрываемой руками деревянной пищи. В дальнем углу зала Старый Пенсионер взорвался.
- Что за беда.. - начал говорить Киргиз, да вдруг только что проглоченная им рыбья кость встала поперек глотки. Задыхаясь он упал со стула и забился в конвульсиях. Матов принялся брызгать на него водой, да оказалось что это не вода, а чистый бензин. И поэтому Киргиз, а также стол с едой и сам Матов были облиты бензином. А поскольку Хозяин Квартиры вошел только что в зал со свечой в руке, то поскользнулся о бычью печень на полу. Из рук свеча упала на стол, из-за чего он вспыхнул и загорелся до самого потолка огромным костром. Только трещали разные блюда в огне, да Матов закричал благим матом, ибо тоже воспламенился.
И это была любовь огня. Это огонь лизал тело Матова, а затем подавившегося рыбьей костью Киргиза.
А что стало с Хозяином Квартиры - одному богу известно. Не нашли его труп пожарные отделения пожарной.
Стояло раннее туманное утро, было много народу на улицах перед домом с закопченными и обгоревшими стенами. Повсюду копошились пожарники. А эта легенда о пире идиотов пережила века и поныне про нее помнят многие, а особенно про печальный ее конец.
10.09.98
Бедствие рассудка
Здравствуйте?
Благодетель ты наш царь Петров-Водкин! Разумно ли пишу тебе, ещё не знаю как долго, ибо часы мои настенные идут так тихо и еле заметно стрелки двигаются одна относительно другой! И все же, дорогой мой хранитель, я хотел бы задать вопрос тебе, несложный и не очень длинный: "А что хотел бы ты прочитать к своему рождеству?" Сожалею, что не смогу прийти сам, ибо тяжко болен собою и призрачен. И даже мое отражение в зеркале гневно смотрит на меня и негодует. Но есть у меня небольшая история с собой, не знаю понравиться она тебе или нет, но искренне надеюсь что да."
Глея - девушка с зелеными глазами
Её я увидел у автобусной остановки. Она была одна и ела что-то небольшое. Одета она была во всё зеленое, только рукава распашонки красные.
Превосходный экземпляр! Уже пять лет как я не курил.
А солнце ещё не совсем тускло светило. Светило светило. Было туманное утро, пять ноль четыре. Только что развели мосты.
Далее.
Как я узнал кто это, так сразу же понял что это. До чего всё таки память интересная штука! Можно долго помнить какой-либо экземпляр, а вот такое чудо забываешь так же быстро как увидишь.
- А меня так и зовут, Глеей. - говорит мне девушка, которую я уже спросил.
Ветер был хоть и утренний, но не такой прохладный как всегда. Это видимо специально так.
Завтра нужно будет увидеть этот экземпляр еще раз. Уже пять лет как нет на свете радости.
- А что это, радость? - спрашивала меня Глея. Вопросительные глаза цвета неба поражали меня.
И всюду эти окаянные голуби! Что за напасть такая с этими нелепыми птицами. Их у нас два вида.
Ишь ты.
- Радость?... Хм... - отвечал ей я. Как я давно побывал в тех краях, где было так много радости. Радость - это не обязательно горе, это нечто больше чем смех бомжа плюс корень из улыбки умирающего сирийского хомяка. Вот даже и сейчас сказали это слово, а я и не понял о чем речь. Пусть будет так. А пока ей спою что-нибудь просто.
В песне пелось: "Интересная мысль, спешу вас заверить! Вы, не зная ещё чего бы то не стало, часто так хорошо ориентируетесь в нем! (то есть в мире). Можно долго лизать мороженное, но оно не будет долго ждать. А тем более это солнце еще по летнему встречает нас...." и тому подобное.
Все было так хорошо видно не только из-за вины тепла. Глея так прекрасна, что я почти уже понял что это за слово такое "радость".
Хотя...
Несколько минут погодя, несколько минут погоди. Подойди сюда! Подойди ко мне!! Я плохо тебя слышу! А она стоит себе да говорит что-то под нос невнятно.
Мне часто приходилось видеть как туман в разумно раннее утро окутывает собою смуглые тени деревьев, их смольный аромат ещё таит в себе надежду на доброе и застенчивое.
Я часто оглядываю себя со стороны, взирая на шнуровку моей обуви, или просто, когда моя теплая рука щупает в кармане кусочек зеленой зажигалки. И это очень мило, стоять так и смотреть на то, что зеленее тебя, или просто на то, у чего есть корни и ветки, или на тех же птиц, которые кажутся нам тем, чем они являются на самом деле.
Деловито прогуливаясь вдоль бордюра, голубь чинно шествовал к еще дымящемуся окурку, а старый дед с телегой только что скрылся за углом аптеки.
- И вы не заняты теперь в последнее время? Вы не пошли бы со мною во тьму? А не угадать ли вам мое имя?
"Смуглое личико!" - подумалось мне, а сам так улыбнулся, что сизая туча скрыла в миг свободное солнце.
- Ой! - стесняется Глея, краснеет. А видно, что сейчас откроются ее милые губки и скажут: "Я очень рада во тьму! Знаете, я там никогда не бывала."
На луже появилось множество кружков - то вода с неба капает. И называют люди эту непогоду дождем. Вот и пошел вдруг он.
И раскрывая свой зеленый зонт, я тем самым воспрепятствовал попаданию на себя, но прежде всего на Глею, на хороший экземпляр свежей выпечки. Капли я имею в виду.
- А зовут ли меня вообще? - говорю ей вдруг я, - И я ли это, кого ты сейчас видишь? Вот например ты это ты!
Удивление Глеи было очевидно, как и ее испуг на лице. Но то просто всего любопытство. И пусть любопытство! Я возьму огромный ножик и отрежу кусок колбасы за то, что никогда больше не буду делать то, что сугубо касается дождя, или этих зеленых глаз.
Остановка автобусов. Они приезжают, останавливаются, берут людей в свои бензинные покои, перевозят их в другое место, куда кому надо. За плату, конечно, а не просто так. И все нужно не за просто так!
- А знаете? - говорю я ей - Вы напоминаете мне то время, когда я чувствовал себя счастливым. Иногда со мною бывает такое... а иногда и нет. Этот ветер и дождь, это небо и вы - вот что есть радость.
Первый раз в жизни я почувствовал бедствие рассудка, ибо не раз говорил себе и другим слова типа "ликуй".
Вот и последний рейс. А мы все стоим под зонтом и беседуем. Дождь давно кончился, день наступил. Но нам все равно. Мы будем ждать тьму, чтоб под покровом её не видно было всяких там голубей, ни других неприятностей!
сентябрь 1997
Извини еще раз, мой бесценный хранитель! Ограничь мое занудство простым деянием: порви то, что держишь в своей царственной руке. Я всего лишь молчаливый голос слов на лоскутке сей бумаги! Но большое терпение - малая часть благочестия, а я знаю, что честь - часть чего-то целого, намного большего, нежели сам источник благочестивых поступков.
Но тут я подумал: "А не мешает ли мне мое тело? Может быть для столь хрупкой души эта безобразная телесная тюрьма не столь плоха, как напротив говорил нам один индус (иисус, его кажется имя) со своих икон, сын преисподни?" И вот что я подумал тут же.. Ведь "я" не хочет грузить тебя никчемными словами, дабы не расстраивать тебя и не смущать твою скромную душу, а просто просит прочитать тебя ещё кое-что, то, что ниже, а имя этой истории...
Настроение
И опять я услышал чудесную песнь прекрасной Афродиты, живущей на верхнем этаже. Каждое утро выходила дива на балкон и её серебряные перезвоны и радужные трели пробуждали меня, одаряя улыбкой радости за прекрасное утро.
"Её голос, - думал в тот момент я, - словно журчание ручья. Какими прекрасными кораллами губ обладает сия певчая птица, столь сильно волнующая струны сердца моего?"
И не терпелось как можно скорее увидеть воочию чудо-деву, с коей соседствую вот уж не один год.
И это был тот самый день, в который я осуществил потаенную мечту.
Выходной для меня день радовал теплотою солнца, ласкающего уже достаточно голую почву перед первым снегом. Обнаженные деревья словно посаженные кверху корни узорчато заслоняли синющее небо бездонной природы.
И уже на улице, на заветной лавочке меж куч желтой листвы, я осознал всю радость одиночества, переполнявшую мою душу в тот момент. И хотелось в девственные леса, в горы, где чистота всех помыслов - ничто и все, по сравнению с моим состоянием. И будучи опьянен сущим, переполняя реки сердца добром, пребывая в наслаждении, в покое и молчании один на один с Мирозданием.
И не знаю куда бы дальше, в какие бы дебри зашли мои мысли, если б не прекрасное создание остановившееся подле меня...
- С Вами можно посидеть? - скромно спросила прекрасная фея в легком сарафане.
И я помедлил с ответом, удивляясь богатырше, - ведь на улице прохладная осень! А её легкая одежда просто странно и страшно сочетается с пожелтевшей травой и застывшими лужами на асфальте.
- Конечно можно...-говорю.
И она села рядом...
О это милое лицо! Её белоснежное невинное лицо! Чуть вздернутый носик и большие глаза, грустные и голубые, что само небо. А пухлые губки и правильный подбородок говорили мне о нежном непонятном чувстве с именем Любовь. Её белоснежная кожа на шее волновала, а красивая грудь трепетала. И...да-да! Она вздыхала!
- И что же вздыхаете вы ненаглядная? - спрашиваю, притаив дыхание, будто испугавшись своих слов (а не оскорбили ли слова мои её непорочную душу?).
- Мне грустно...
"Как чудно говорит!" - воскликнул я в сердце своем. И тут же спрашиваю зачем-то:
- А не вы ли поёте по утрам столь прекрасно?
- О нет, то моя бедная печальная сестренка. И она хорошо знает вас, и она наверняка вас любит!
- Но почему! - вырвался у меня вопрос с восклицательным знаком.
- Не вы ли выходите по вечерам на помойку выносить мусор? И не вы ли ночью так ужасно выли на луну на своем балконе?
- Да, но...
- Не надо да и но. Это были вы. А сестренка моя бедная такие дела ой как любит, вот поэтому полюбила и вас вместе с вашими причудами.
И после всех этих неожиданных для меня слов, девушка встала и ушла прочь, оставив лишь запах жасмина и ошеломленного самого меня на этой дурацкой лавке. "Что же это за причуда такая? - думал тогда я - Выносить мусор... Выть - это причуда, но мусор? Или же они не имеют с ним дело? Или же просто не выкидывают мусор?" И чувства противоречия разрывали меня. И силился я представить сестру прекрасной феи, столь поразившую меня своей природной непотревоженной бытом красотой. "Это две наяды - говорил я в себе, - её сестра по-видимому столь лучезарна, а облик её столь божествен, что я не смогу на неё просто так смотреть, без чувства трепета!"
Забывшись, я не заметил как рядом со мною кто-то сидит. Отвлекшись от сладостных дум, я обернулся через плечо и увидел безобразную старуху в плюшевом пальто. Она улыбалась мне щелью беззубого рта, а от вида глаз ее, красных и мутных, по спине моей пробежали мурашки. Я не на шутку испугался. Вскочил:
- Кто вы?!
- Я та, о которой ты мечтал, - произнесла старая ведьма голосом ребенка, - я сестра той, с которой ты только что сидел!
- О боже! - ужаснулся я - Как может так быть, ведь вы же старуха!
- Мне столько же лет сколько и тебе... - печально произнесла старая кошелка, и далее, - разве не ты наслаждаешься моим голосом, разве не ты мечтал увидеть меня и встретить свое Первое и Вечное, Последнее и Скоротечное? Разве не ты?
И не приятно мне было в тот момент. И думалось: "Что же это за Дьявол, что в облике подобном таит гармонию соловья? Что же это такое, что сочетает Прекрасное с Безобразным, и есть ли между ними грань?"
- Нет никакой разницы! - говорила старуха, - Тебе стоит сделать малое, и ты получишь всё, что ты всегда искал и о чем всегда мечтал. И откроешь ты для души своей и сердца своего такое, чувство, от легкости которого воспаришь в небо! Это как жизнь и смерть слитые воедино, так же сладко как родиться или умереть, но переживая это ощущение в течении всей жизни! Ибо нет никаких граней между светом и тьмою, а серого не бывает, и только тогда ты познаешь Тайну, когда поцелуешь меня. Разве не стоит все это ради одного горячего поцелуя?
...Не помню как это получилось, но осознал я себя, тогда, когда уже целовал старую! И, о боже, нет никакой грани! Нет никакой! Очнувшись от забытья и переполненный счастьем, я сидел напротив прекрасной богини, что мило улыбалась мне, показывая в своих жемчужных руках безобразную кожу старухи...
16.10.96
Вот и все, а желаю я Вам счастья и здоровья, а нежелаю я Вам "жабу, тридцать дней проспавшую, острый яд в себя вобравшую, злой дурман, крыло совиное, желчь козла, глаза мышиные, волчий зуб, змею холодную, страшно злую, подколодную". И если все будет хорошо в жизни вашей величавой, знайте, что это мои лишь добрые пожелания к вам и к деяниям вашим!
Всюду с Вами и Везде,
очень больной человек
Садохин-Мазохин, плотник
ноябрь-декабрь 1997
Радостный Мазут и веселый Гудрон Привольный
Наивно полагать, что плоскостопие для психологии толпы уродство. Вот у Радостного Мазута очень плоские стопы, но он ничего, живет и не жалуется. Весь свой скудоумный день он проводит в темной нише, где постоянно хохочет и шуршит туалетной бумагой. На его голове - грязная соломенная шляпа желтого цвета с зелеными заплатками по бокам. Одет же в длинную серую робу, по которой туда-сюда шныряют белесые мокрицы. На воротнике бурой рубашки - засаленные жирные пятна и частички срыгнутого горохового супа.
Живет Радостный Мазут у своего давнего друга, веселого парня с помойки, Гудрона Привольного. Гудрон - очень хороший человек. Хоть и не красив собой, зато он великолепно рыгает и может очень много съесть горохового супа. Одет он в зеленый старинный фрак на голое тело.
Мазуту очень нравится Гудрон, он часто ему завидует за то, что у друга такие таланты. И порою пытается подражать ему - рыгает и кушает очень много супа. Но ничего у него не выходит. Гудрон понимает недостатки своего товарища, и поэтому часто, утром и ночью, приносит в нишу Радостного Мазута новые рулоны туалетной бумаги.
Жили два друга так очень давно. Гудрон только раз в месяц выходил на помойку, соскрести из баков еды, собрать утильную туалетную бумагу, да по горох в поле иногда ходил. Остальное время он проводил дома, в основном смотрел сны и ходил слушать как смеется Мазут. Обычно ему становилось привольно, вот поэтому так и прозвали.
И вот однажды был чудный гнойный день. Во дворе баба Стигма стирала свой лифчик в эмалированном тазу. Ее маленькая дочь по имени Тина вечно распространяла вокруг себя запах нечистот. В ее комнате стены вымазаны калом, а подаренные ко дню рождения трупы собак тлеют на балконе. Она любит дристать часами на своем грязном черном унитазе. Очень умна. Все соседи дуреют от запаха, который она распространяет вокруг себя. Ее давешняя мечта - собрать огромное количество вонючих старушечьих плавок, но пока еще ни одну плавку не нашла.
В этот чудный отвратительный день копалась Тина на помойке. Гудрон тоже был тут. Копаясь в баке, он мимолетом увидел в профиль баклажанные груди тины и был ими сбит с ног.
- Извини меня, отпрыск! - извинилась Тина, убирая груди подмышки. Ее рваные рейтузы воняли, а засранные мухами глазки гноились.
- Ты кто? - спросил незнакомку Гудрон, а сам так и немел. Он чувствовал как теплая струя мочи текла по его ноге. А горло продрала изжога, и он так громко рыгнул, что даже Мазут у себя в нише вздрогнул от испуга.
Ее единственная тощая с плесенью нога покрытая ифекцией, была обута в превосходный сандалет из жести. А в блохастой паклевидной шевелюре обозначалась грыжа.
- Я молодица Тина. Мне еще так мало лет, но у меня давно есть жених. Он живет на севере и раз в неделю приезжает ко мне и привозит чудесные заграничные плавки, которые ты никогда в жизни не видел, потому что ты дурак и глупый мальчишка!
Привольный Гудрон удивился словам этой дурнопахнущей девчонки. Сперва его даже пропоносило от перенапряжения, но через минуту-другую шторм в желудке утих и можно было спокойно попердеть.
Узнав про плавки, ему жутко захотелось увидеть их и понюхать. А потому, собравшись с силами и намотав вытекшие зеленые сопли на кулак, сказал:
- Ты умна и титьки твои длинны. Если ты мне покажешь свои трусы и дашь их мне понюхать и полизать, то так и быть, я тебе покажу свою письку и позволю даже дунуть в нее!
Тина сначала обиделась и надула свои заячьи губки, но потом, подумав и вспомнив, что еще ни разу в жизни не видела письку мужика, молча запупила свои драные рейтузы и показала беленькие трусики в желтых, коричневых и красных пятнах.
- Фу! Как воняют! - сказал Гудрон, нагибаясь к ним.
- Еще бы! Мой жених мне привозит каждый раз самые дорогие на свете духи, которые он покупает за большие деньги. Если я их лью на свою попку, то она потом так приятно чешется и краснеет -смотри!
Нагнувшись к Гудрону задом и опустив трусики, Тина показала свою воспаленную покрасневшую попку. По всей поверхности ее равномерно распределились ципки, а редкие созревшие чиреи напоминали больше соски.
- Да, очень красная жопа! - произнес Гудрон, трогая ягодицы Тины своей шершавой рукой.
- А теперь твоя очередь! - вдруг сказала Тина, натянув рейтузы обратно. Ее баклажанные груди всколыхнулись, больно ударив Гудрона по подбородку. За такое нахальство он стукнул ее кулаком по носу и кинулся бежать домой.
Девчонка, обливаясь слезами и кровью, заревела. А ее мать Стигма, стирающая свой бурый лифчик, опрокинув таз, бросилась в погоню.
Резво забежав на свой этаж, Гудрон только и успел затворить за собой дверь квартиры, как в нее ударилась Стигма.
- Открывай, недоносок! Открывай, сучий потрох!
Но проказник не открывал дверь. Он забрался к Мазуту в нишу, где, успокоившись, весело уснул в ногах своего друга.
Скоро и бабе Стигме надоело кричать и стучать в дверь. Она тяжеловесно зевнула, схватила дочь в охапку и побрела в свою квартирку спать.
И с тех пор зажили наши герои припеваючи.
март 1998
Продавец наперстков
-------------------
"... У обезьяны мозговые извилины
значительно малочисленнее и проще,
чем у человека. В этом и заключается
весь секрет!..."
А. Кроули
Дело происходило прямо около дверей ООО магазина пожарно-
го "Янтарный". То и дело в эту красную дверь заходили люди,
видно пожарники, так как обратно те же люди выходили уже при
мундирах и в медных касках. Кто заходил купить песок противо-
пожарный, а кто - багор или крюк (среди простолюдья именуемый
хуком).
" Неужели всегда, когда получается так, что тебя никто не
хочет слушать, именно в тот момент, когда есть что рассказать,
перебивает речь какой-нибудь очень хитрый и наглый человек?"-
так подумал человек с большой буквы, продавец наперстков Ру-
тинный. Он разговаривал с очень толстой дамой, на вид лет по-
жилых, с баронессой Фон Циркуль. Женщина была неплохая, но уж
больно болтливая, а поэтому она постоянно перебивала отдельную
речь Рутинного, не давала ему вставить острое словцо именно в
подходящее место диалога.
- И всё-таки, - объясняет госпожа Фон Циркуль, - тошнота,
рвота, кровавая рвота, резкая боль иногда появляются при тяже-
лых ушибах живота.
А госпожу Фон Циркуль недавно продавец наперстков Рутин-
ный столкнул с ног - он нес тяжелую штангу. Леди страшно напу-
галась, когда штанга сбила ее с ног. Почувствовав резкую боль
в животе, она покатилась по дороге, размазывая по себе грязь.
Но в скором времени собралась с мыслями и с болевыми ощущения-
ми, вскочила, встрепенулась, - и накинулась на бедного продав-
ца никому ненужных наперстков, на Рутинного. Она говорила:
- При всяком нарушении целости кожи и слизистых оболочек
представляет опасность как кровотечение, так и загрязнение ра-
ны, ее заражение.
Рутинный, небрежно чихнув в сторону два раза, положил
штангу на землю. Потрогал ушибленное место мадам: на животе и
голове. Но он плохо знал, что не следует ощупывать место уши-
ба, так как это лишь вызывает боль и не дает никаких полезных
сведений о происшедшем. Он был малословен, одет в старое поно-
шенное трико и полуистлевший пиджак с плеч какого-то старинно-
го министра.
Госпожа Фон Циркуль имела при себе маленькую собачонку,
которая ежеминутно лаяла и только что больно укусила Рутинного
за палец. Ее живот и вправду пострадал - на жакетике было пят-
но крови, голова тоже не в очень хорошем состоянии - куда ни
глянь - повсюду ссадины. Как вы видите, эта дама средних лет
была не прочь сказать пару ласковых,поэтому она не побрезгова-
ла сказать даже следующие слова:
- Во всяком случае, милейший, вам необходимо срочно, но
очень осторожно, всячески оберегая покой пострадавшего, пере-
нести или перевезти его в больницу!
Продавец наперстков тяжело вздохнул. У него был очень тя-
желый трудовой день. За день работы в своем наперстковом ларь-
ке, он продал не так уж и мало наперстков. Ровно 1000 штук.
Продав такое количество, он сосчитал, что денег от продажи,
хватит на покупку штанги тяжелоатлетической, в упаковке - 1
шт. Это его давняя, но очень положительная мечта. Еще он меч-
тает познакомится с блондинкой, которая согласилась бы жить и
разделять беды вместе с ним.
Госпожа Фон Циркуль - блондинка. Ее юбка была желтого
цвета, а все знают, что желтый цвет иногда очень идет блондин-
кам. Если бы она имела на голове не белые, а рыжие волосы, ее
б никто не полюбил, даже если б она сочетала лиловые тона и
зеленый цвет средней убойной силы. Только что мы стали свиде-
телями трогательной сцены - продавец наперстков Рутинный влю-
бился по уши в эту упитанную, на вид пожилую даму, госпожу Фон
Циркуль.
- Я доставлю вас! - сказал наконец воздыхатель, имея вви-
ду, что он доставит даму в больничные покои, где все раны и
ушибы исследуют специалисты, а может даже, если и повезет, то
сами фельдшеры!
Женщина, услышав это, отмахнулась от лица Рутинного пла-
точком, тяжело падает в обморок. Ее собачка, мопс постельного
цвета, падает на землю тоже, но тут же срывается с поводка и,
поскуливая, скрывается в дверях магазина пожарного "Янтарный".
- Такси! Такси! - мечется Рутинный вдоль дороги.
Через минуту у тротуара останавливается такси. Продавец
наперстков, продев свои руки под подмышками фрейлины, поднату-
жился, и протащил даму до люка колодца на асфальте - до такси
осталось три метра. Удивительной тяжестью показалась для него
эта ноша - целых двадцать пудов. Еще передвижениям мешала
штанга, она звонко стукалась по асфальту и голове пострадавшей
Фон Циркуль. Пока Рутинный укладывал штангу в багажник такси,
он думал о красоте этой мадам, и он также, потом, предложит ей
свою руку. "Ее глаза - небесны!" - думал герой, захлопывая ба-
гажник такси. Но, увы, штанга в багажник целиком не вошла, а
потому последний разлетелся вдребезги.
- Штраф! - крикнул из такси таксист. На коленях таксиста
сидела такса с томным выражением лица.
Рутинный согласился, кивнул головой, подумав: "Денег у
меня ни копейки, прийдется отдать штангу."
Вскором времени, попыхтев еще полчаса с мадемуазель Фон
Циркуль, Рутинный наконец запихал ее всю целиком на заднее си-
денье такси. Сам же сел рядом с шофером, у которого на коленях
сидела такса с томным выражением лица.
- Ожоги? - спросил таксист, указывая на госпожу в салоне.
- Нет, ушибы, - скромно ответил продавец наперстков.
- Ну тогда, в травматологию! - догадался таксист.
И скоро они оказались на месте.
Госпожа Фон Циркуль пришла в себя, в свое сознание, и
вскоре все услышали, только кроме таксы (эта старая собака бы-
ла глуха):
- При обмороке человек бледнеет, теряет сознание, дыха-
ние, становится поверхностным, сердечная деятельность ослабе-
вает...
- Необходимо сделать искусственное дыхание, - поясняет
шофер. А такса просто кивает.
И шофер, открыв окно машины, тем самым обеспечил приток
свежего воздуха в душный салон машины. Рутинный принялся
растегивать у пострадавшей воротник, пояс, лифчик, пытаясь по-
ложить даму так, чтобы голова была ниже туловища, а ноги выше.
Но вы сами знаете, что в такси не развернешься. В результате,
таксист был прижат ногами госпожи Фон Циркуль на уровне горла.
А нашатырный спирт,который он успел достать из бардачка, слу-
чайно пролил на таксу. Но собачка утеряла нюх, а потому спо-
койно продолжала сидеть. Пришлось выходить всем на открытый
воздух, дабы не было удушения. Но, что Рутинный, что шофер уже
немного удушились. Особенно шофер, ведь на его шее сплелись
ноги женщины. Рутинный вывалился мешком на тротуар перед трав-
матологией.
Засуетились санитары. Их многочисленные белые халаты ста-
ли мелькать кругом. Одни распутывали ноги Фон Циркуль, осво-
бождая шофера. Третьи делали госпоже Фон Циркуль промывание
желудка. Четвертые, те, что в противогазах, распыляли в салоне
машины какой-то, вроде бы безвредный, газ. Пятые положили Ру-
тинного на носилки и потащили в помещения больницы. Шестые же,
самые бесполезные санитары, все до одного - дохляки, гоняли по
улице таксу, которая хоть и не очень ценная собака, зато аг-
рессивна, когда за ней гоняются.
Не прошло и часу, как все пострадавшие оказались в одной
больничной палате. Эта палата представляла собой огромный бе-
лый зал, посреди которого - три койки: с госпожой Фон Циркуль,
с Рутинным и шофером. Причем под койкой последнего лежала
скрученная по рукам и ногам обезвреженная такса.
Рутинный лежал посередине, слева от него - та, которую он
так любил. Он смотрел на ее голову затуманенным взором и меч-
тал о той семейной идиллии, которая будет потом, когда они же-
нятся. Вот только надо предложить руку.
Таксист, с вывихом шеи, думал только о том, что не плохо
было бы взять деньги за проезд с этих негодяев-пассажиров, а
второй вопрос, который его мучал - где собачка?
Госпожа Фон Циркуль, самая пострадавшая, будучи под ка-
пельницами, вся негодовала, на всех и на ВСЁ. Больше всего на
свете сейчас она хотела бы спокойно встать, затем сделать на
лице горячий компресс, после чего надеть рыжий парик, и вле-
пить пощечину этому негодяю, продавцу наперстков. Еще ее мучал
вопрос - где собачка? Она сказала холодным и жестяным голосом:
- Всякое кровотечение - результат повреждения сосудов...
Но не успела мадам Фон Циркуль договорить слова, двери в
палату открылись и вошел огромный как гора, эдегеец, главврач.
Он очень долго шел по направлению коек пострадавших, так как
надо было преодолеть сто метров зала. А когда подошел, то, об-
дав всех запахом эдегейского сыра, принялся обследовать боль-
ных.
- Ушибы? - поинтересовался у Рутинного. И, не дождавшись
ответа, смоченный холодной мочой чистый кусок ткани, положил
на место ушиба. И сказал:
- Зимой же, потом, прикладывайте к месту ушиба пузырь со
льдом и снегом.
Следующий черед - шофер. Врач спросил:
- Раны? Царапины? Ссадины?
- Ссадины.. - простонал шофер.
- Болезнетворные микробы могут попасть в рану с одежды и
кожи пострадавшего, с предмета, а вы, мне помнится, входили в
контакт с предметом-туфлей пострадавшей, той, у которой крово-
течения. Чтобы не загрязнить рану, не следует промывать ее во-
дой, а в нашей больнице вода и тем паче вся дизентерийная. От-
деление дизентерии забито до отказа, и мы не сможем поместить
туда вас, и ваша собака больна бешенством - ее нужно сдать на
живодерню и усыпить. К тому же, это нечистоплотный пес...
- Где собачка? - спросила тихим голосом мадам Фон Цир-
куль. Она не знала, что та, о которой речь - это такса, а не
мопс.
Но врач не отвлекался на мелочи: он смазывал йодной
настойкой ссадины на шее шофера и вывих шеи скрутил руками в
обратном направлении - таким образом вывих шеи перестал быть.
Причем он не в коем случае не прикасался грязной подушечкой
пальца к кровоточащим ссадинам, чтобы избежать заражения.
"Если оно все-таки начнется, - подумал этот профессиональный
человек, - то прийдется его предотвратить." После этой проце-
дуры он предложил шоферу:
- Руку или ногу нельзя оставлять перетянутыми дольше двух
часов, так как может наступить паралич и даже омертвение тка-
ней.
И, наконец, он подошел к мадемуазель Фон Циркуль,
спросив:
- Кровотечение? Артериальное кровотечение - самое
опасное, молодая леди. И если вы не умеете обращаться так с
этими молодыми людьми, то вам попросту надо не выходить из до-
ма. Первое и основное - нужно постараться прекратить кровоте-
чение. Как этого добиться?
На мгновение главврач задумался, приняв позу мыслителя,
он мусолил пальцами руки складки на лбу - то продукт усиленной
мозговой деятельности. Но вскоре, он приступил к делу. Своим
коленом он прижал соответствующий сосуд к кости, однако долго
сдавливать кровеносные сосуды рукой утомительно, поэтому он
сжал их ногой - с самого детства у врача очень хорошо развита
стопа - как кисть примата. Далее, он как следует перетянул ко-
нечность жгутом, и закручивал его до тех пор, пока кровотече-
ние не остановилось.
- Ну вот и все. И вам совет: избегайте как можно чаще
сморкаться и втягивать в нос холодную воду. Я не буду вам объ-
яснять почему, так как вы все равно ничего не поймете. Это су-
губо медицинские термины, а вам, человеку далекому от меди-
цинских премудростей, будет сложно понять то, что я говорю.
Главное соблюдайте то, что я вам сказал, а это бесплатный со-
вет!
И, осмотрев всех больных еще раз, измерив их взглядом
в общем, добрый фельдшер произнес:
- А теперь - все свободны! Наша больница занимается толь-
ко исключительно переломами, а их у вас нет. И еще одно - наша
больница не такая уж и бесплатная, а потому, так как денег у
вас не найдено, то автомобиль, штанга и изумрудное ожерелие
мадемуазель, переходят в собственность больницы. И с этого
часа вы считаетесь официально здоровыми и способными к работе
гражданами. За одеждой прошу вас обратиться в гардероб.
Сказав все это в полной тиши зала и молчания больных,
врач повернулся спиной и очень медленно принялся удаляться от
кроватей с больными таковыми, каковые принялись громко вопить.
Особенно шофер - ему жалко расставаться с автомобилем, к тому
же в нем - сто килограммов героина. Госпожа Фон Циркуль тоже
возмущалась - это ожерелие было подарено ей от какого-то при-
чудливого принца, и к тому же оно, это ожерелие, скрадывало на
несколько фунтов ее ожирение.
Только продавец наперстков молчал - он хорошо понимал все
то, что сказал ему (да и всем) главврач. Тем более, что у него
сегодня праздник в душе - он все-таки предложит мадам Фон Цир-
куль сделаться егойной женой. А шофер, так и быть, пусть будет
их пажом. У Рутинного есть наследство - замок в Польше (за ним
нужно съездить к отчиму, ведь замок из меди и весит три килог-
рамма), и есть еще алмазная статуетка с острова Илоб - за нее
многие готовы жизнь свою отдать. Короче, Рутинный - зажиточный
человек, к тому же бизнесмен: его наперстки - самые лучшие в
мире.
Посуетившись некоторое время, особенно то время, на про-
тяжении которого главврач медленно уходил из зала, постепенно
превращаясь в удаляющуюся точку, герои начали подумывать о
сложившейся ситуации. Дело в том, что под одеялами все они
оказались - голые. И как это надо идти до гардероба - они не в
силах знать. Сперва догадались обернуться чем либо из одеял и
простыней, но все эти вещи оказались плотно соединенными с
кроватями, а сами кровати прикручены к полу посредством ги-
гантских штырей-дюбелей. Выход один - идти совсем голыми. Но
поначалу тот же шофер пытался оторвать зубами кусок от одеяла
- в итоге он поломал три зуба, а одеяло даже не надорвалось.
Первым встала мадам Фон Циркуль. Телосложение ее было и в
правду достойным некоторого внимания: правильно постановленная
осанка, широко выступающие лопатки и груди - не плохи - на них
польстится любой мужичина. Перебинтованная, она побрела к вы-
ходу; и ещё: ей, так видите ли, казалось, что это фи как не
культурно образованной даме, видишь ли, идти рядом с какими-то
негодяями, тем более - черт поймет, что у них там на уме! Осо-
бенно у того, отвратительно-осанистого продавца никому ненуж-
ных наперстков. Так рассуждала, по-видимому, дама.
Вторым встал шофер - он быстро кинулся к далекой двери,
мелькая ягодицами прямо перед Фон Циркуль. Она сморщила свой
носик - было видно, что даме неприятно созерцать. За шофером
кинулась такса со связанями лапками - но у нее бежать получа-
лось очень даже хорошо. И это хорошо.
Третим был Рутинный. Он догнал даму и пошел рядом с ней.
- Я вас сразу же полюбил... - сказал он такие слова. И
по-видимому очень сильно испугал эту женщину.
Она кинулась от него бежать, и даже обогнала таксу с шо-
фером, которые были изрядные бегуны. Продавец наперстков не
так истолковал поступок женщины, он был не понят, а потому то-
же побежал с диким воплем.
Первым все же настигла двери толстая женщина мадам Фон
Циркуль. Она сшибла на пороге главврача, который упал, головой
стукнулся о дверной косяк и умер. Такса и шофер добили бедного
лекаря, пробежавшись по его лицу. А продавец наперстков,
споткнувшись о труп, разбил себе нос в кровь.
Тут был длинный белый коридор, уходящий в бесконечность.
И вокруг - ни души и ни окна, а только холодное мерцание туск-
лых ламп на потолке. И женщине не оставалось делать ничего
больше, как бежать в эту даль, в надежде на лучшее.
Тут же включилась сирена и сзади, из противоположной
бесконечности коридора послушался топот ног, обутых в сапоги.
Слышался также лязг холодного оружия. В воздухе прошумела ост-
рая стрела, которая воткнулась в дверной косяк, прямо перед
разбитым носом Рутинного.
Мадам Фон Циркуль заверещала - она была напугана всем
происходящим, к тому же ее ногам было холодно от прикосновения
к холодному полу. Она стремительно неслась вперед. И сзади -
такса, шофер, а в конце - Рутинный с разбитым носом. Топот
усиливается...
Вскоре в стенах коридора стали мелькать многочисленные
двери. Одна из них была открыта - туда и вбежала мадам с кри-
ком: "Это гардероб?!" Но это был не гардероб, а самый обыкно-
венный морг. На кафельном холодном замызганном кровью полу
стоял человек в грязном белом халате. Он спросил:
- Вам кусочек получше, на ваше усмотрение? Может вам за-
вернуть тонкий огузок, или фарш для котлет?
Но мадам Фон Циркуль испугалась, заскользила на полу и
тут же выбежала из этой двери, дабы продолжить стремительный
бег до гардероба. На бегу она столкнулась лоб в лоб с шофером,
отчего последний лоб треснул, а мозг и кровь брызнули на сте-
ны. Из морга понеслись восторженные крики:
- Эта часть подойдет и для бульона! Сырое мясо можно бу-
дет срезать для котлет, а вареное - для фарша в блинчики и пи-
рожки!
К тому же, закованные в латы охранники были уже совсем
рядом. Стрелы уже свистели с постоянством. Одна из этих стрел
пробила Рутинному ухо. Он ловко перепрыгнул через труп шофера,
но, подскользнувшись на мозгах, упал на холодный пол. Собачка
такса лежала мертвой рядом - ее тельце было проткнуто острой
стрелой.
- И все-таки, я женюсь на тебе! - крикнул в безумной
страсти продавец наперстков по направлению к убегающей вдаль
возлюбленной.
Он неуклюже поднялся и продолжил бег.
Вскоре коридор закончился - это был гардероб. Масса одеж-
ды и зеркал бросилась в глаза госпоже Фон Циркуль. И добродуш-
ная старушка-гардеробщица, поклонилась женщине в пояс:
- Вам выдать носки или чулки?
Но женщина была сильно напугана всем, что произошло с
ней. Она ничего не сказала, столкнула невинную бабусю с ног, и
лихорадочно принялась одеваться во все, что попадется под руку
- лишь бы прикрыть срамные места. " Тем более этот негодяй уже
рядом!" - судорожно думала она. Рядом на полу бабуся билась в
агонии с пеной у рта.
В гардероб вбежал продавец наперстков:
- О где ты, моя Прозерпина! Я предлагаю тебе свою руку и
сердце! У меня есть алмазная статуэтка и замок - мы обеспечим
свою старость! Мы наплодим детей и все они доживут до могилы!
Они будут счастливы так же как будем счастливы мы!
Госпожа Фон Циркуль в это время уже выбегала из гардероба
на улицу. Но последние слова больно кольнули ее в душу и в уме
прoнеслось: " А может это и есть тот единственный, ради которо-
го можно удавиться на суку? " И она, - о боже!, - остановилась
и объятия свои распростерла. И в эти объятия попал продавец
наперстков Рутинный - и он был счастлив в этот момент, потому
что думал только о прекрасной даме сердца. И тут же, на сту-
пеньках больницы, стало происходить соитие.
Прохожие удивлялись тому, что происходит на ступеньках
лазарета. Многие плевались, а многие останавливались и мастур-
бировали. Также и охрана больницы была уже совсем рядом. В ход
были пущены даже гранаты.
И посреди дыма и пулеметной стрельбы, наши возлюбленные,
весело перепрыгивая через трупы и траншеи, бежали в загс. Они
только что зачали сына, прекрасного человека, в будущем -
дворника.
-------------------------
18 Октября 1998 года
Годовалый пенсионер
" Нужно всячески опасаться перекормить
младенца, так как при неполном переварива-
нии искусственной пищи...легко происходит
расстройство пищеварения " Ц.И. Медовар
Сон - насущная проблема растущего организма. Но когда сон одолевает всегда, когда даже некогда поесть или прогуляться по аллее ветеранов, то тогда дело плохо - надо обратиться к врачу. Определить эту норму может только толстый и упитанный медицинский работник. То что вы прочитаете - не вымысел автора, то было на самом деле.
Есть один ребенок, что живет во всем известном Доме Счастья Пенсионеров, что в Психиатрической клинике, в специальной комнатке - там он часто спит. Этому ребенку всего лишь давеча минул годок, а он уже стар как колода и сер словно мел. Зовут же его Батыем. Обросший бородой худоватый верзила, на втором месяце жизни бросил мать и устроился работать нянечкой в детском саду. Никто никогда не верил, что такому пердуну еще
только два месяца от роду.
Вот кабы не дурная привычка его - много и изрядно долго спать. Уж было посудомойщица влюбилась в годовалого пенсионера, решила жисть свою с ним связать, так нет - не пришел на следующий день наш спящий дед. В то время ему шел третий от роду месяц.
Мамка Батыя сперва то искала своего сосунка. Мол, выполз в одних ползунках во двор. Искали его, свистели. Но ничего не нашли, разве только ржавую проволоку в траншее да свежие огурцы, целый килограмм. Посмотрели направо-налево, да плюнули на все, мол, еще один родится.
А Батый уже подрос. Вырос он за считанные секунды. Как только выполз в ползунках во двор, так сразу же тело его стало расти. Сначала выросли ноги. И было жутко смотреть на маленькое тельце младенца, поставленное на такие косолапые жерди. Потом выросла голова, сперва очень и не по человечески большая, но потом, уменьшившись поначалу до размера головки иглы, приняла нормальные размеры. Появились морщинки и седая бородка, клинышком, как у Ильича. И чем старше он становился, тем больше ему хотелось спать. Когда выросли руки до земли (только затем они уменьшились), Батый ловко стал передвигаться по двору, пугая до истерики снующих повсюду маленьких, но все же более старших детей нежели он сам. Потом стало расти тело.
Ползунки его уж давно лопнули и упали где-то возле песочницы. Сознание Батыя тоже видоизменялось, ум его переживал тогда тяжелые потрясения. Поседел он за несколько минут. И полста лет жизни для него пролетело за какой-то час. И если полчаса назад Батый с диким гоготом носился по кварталам, то спустя еще столько же времени он загрустил, понимая, что жизнь не такая уж простая штука, что существует масса житейских проблем, что старому человеку грех бродить по городу в голом виде. Тем более в присутствии дам. И поэтому Батый решил вернуться домой, чтоб хотя бы приодеться.
По дороге домой он уснул где-то в кювете с водой. Милиционер, который нашел его в скрюченой позе у воды, страшно испугался. Это был пугливый милиционер. Но вскоре он опомнился и возомнил (в виду своей неудомленности), что этот по сути еще ребенок есть самый ни на есть пьянчуга-бомж, который напился до потери пульса со своими собутыльниками, которые его то и обчистили, раздели до нага, да скинули в кювет, всего пьяного и наверняка избитого.
Приехал голубой бобон, который и доставил спящего Батыя в медвытрезвитель. Благодаря физическим упражнениям ребенок своевременно начинает сидеть, ходить. Но это не значит, что если ребенок и выглядит не как ребенок, да еще и с седой бородой, то это не значит что такого ребенка нужно садить в бобон, да еще сдавать в вытрезвитель. Тем более ребенка не пьяного, надо знать, что Батый даже не знает, что существует на свете такая хорошая штука как алкоголь.
Здесь, в вытрезвителе, Батыю сделали промывание желудка, а затем - мозгов. Причем последние аккуратно были вынуты наружу и промыты чистым медицинским спиртом. При допросе, Батый (а он к тому времени уже проснулся, еще более постарев) сказал свой адрес и как зовут его маму. На что старший следователь особо опасных пьянчуг расхохотался и стукнул очень больно Батыя в живот, повторяя:
- Ты, старый хрыч, скажешь мне правду!
Но Батый не знал, что есть ложь. Посему он сказал адрес, где проживает его мать. Будучи еще во дворе, Батый научился спонтанно мыслить, говорить, читать и писать, а потому запомнил все до мельчайших подробностей. Когда он стал рассказывать про дворовую клумбу с цветами, старший следователь по делам особо опасных особ, стукнул его кулаком дважды. Но все же мать была вызвана.
- Это ваш сын? - вопрошал молодую женщину следователь, указывая пальцем на голого старика.
На что удивленная дама сказала:
- Да вы что с ума спятили! И вправду мой сын пропал, но он все же будет помоложе, ему всего пара месяцев!
- При каких обстоятельствах пропал ваш ребенок? Знали ли вы этого пожилого человека, входили ли вы с ним в половую или же щелевую связь? - посыпались один за другим вопросы.
Но удовлетворены они не были. Добрый сын уж было хотел обнять мать, но он был жестоко избит сапогами, а мать только закричала со страху.
Обтирания должны быть приятны ребенку, но это не значит, что избиение ребенка может быть ему приятным. А потому Батый тяжко заболел, как психически, так и физически. И был доставлен в сумасшедший дом под именем Годовалый Пенсионер. С этих пор и будем так его называть.
Грудные дети нуждаются не только в хорошем питании и правильном уходе, но и в воспитании. Вот почему Годовалого Пенсионера стали воспитывать медики. Раз в сутки в комнату к нему заходил какой-то дядя, называвший себя братом, давал с десяток-другой таблеток, которые он называл колесами. И Годовалому пенсионеру глючились всякие пакостные вещи. Однажды ему показалось, что то, как его содержат в этом доме - это неправильно. И что все большие дяди живут с тетями. Поэтому Годовалый Пенсионер тихой темной ночи из клиники сбежал. Причем украл паспорт этого самого брата, в нем было написано: Радий Тракторович Эвгленов. Под этим именем Годовалый Пенсионер стал скрываться по разным колодцам да подвалам.
И устроился таки Годовалый Пенсионер на работу, нянечкой, в детский дом. И была там одна посудомойщица, пожилых лет женщина, с усами, но не такая уж страшная. Ранее она торговала арбузами на базаре, но ее потом вышвырнули с этой перспективной работы за то, что она обращалась с арбузами чересчур ласково, вступала с ними в половую связь, звонко шлепая ладошкой самые толстокорые плоды. Мало кому приятно такое.
А вот Годовалый Пенсионер ей понравился, не знает даже сама почему. И вот как-то, когда Годовалый Пенсионер, уже бросил выискивать у детишек вшей и самых проказливых пороть ремешком, то есть после работы, принялась эта злая баба с усами следить за ним.
А Батый идти домой не торопился. У него в кармане - есть немного деньжат, на которые он решил устроить себе пир в колодце. Купил в лавке кило мармелада, большой кусок сахара, сосатки, ваниль и прочие сладости, да в аптеке прикупил немного капсул с глюкозой. И со всем этим добром полез в колодец, что находится недалеко от того дома, из которого он вышел пару месяцев назад, когда был еще совсем сосунком.
Злая же баба с усами проникла в колодец тоже. И когда она оказалась на самом его дне, то поразилась красоте, которая предстала перед ней. Все потные стены подземелья были живописно раскрашены красками, везде полно ватных игрушек и всяких фантиков. Да и старик странный какой-то, напевает что-то, грызет какую-то сладость, копошиться в углу.
Подкравшись сзади, посудомойщица с волнением в душе хотела было прикоснуться к горбу Годовалого Пенсионера, но не тут то. Он уже спал, скрутившись в грязном углу в уютный клубок. И стала тогда она будить его, толкать и дергать за плечо, но все бесполезно. Подумала, старая дура, что помер дед. Вылезла обратно, заголосила.
С тех пор все началось сначала. Приехал следователь по особо опасным деяниям. Он скрутил руки усатой бабе, а верзила из бобона стукнул бедную прямо в живот своим увесистым кулаком. Спустившись в колодец, специальная команда захвата принялась палить по всем углам из автоматов и небольших карликовых гаубиц. Вскоре, в дыму и чаду был обнаружен наконец наш бедный Годовалый Пенсионер.
По всей строгости шел теперь с ним разговор. Но ничего путного добиться не смогли, так как старик все спал да спал. Обращаться же с ребенком нужно ласково, не кричать на него, не шлепать, не запугивать, иначе ребенок становится беспокойным, боязливым, нервным. Но этого, к несчастью, никто не знал а потому с бедным старым малышом обращались не ласково, били его, кричали на него, запугивали, отчего Батый либо горько плакал, либо же впадал в обыкновенную, но очень затяжную дрему.
В скором времени Годовалый Пенсионер снова очутился в Доме Счастья Пенсинеров, что в психиатрической клинике. Там он снова встретился с братом, который прилежно кормил малыша колесами, отчего малыш еще больше спал и еще больше глючил.
На этом бы и закончилась наша грустная история, если бы не случилось чудо в один прекрасный день. Когда брат вошел в комнатку к Батыю с очередной дозой невкусных лекарств, то страшно изумился, увидев на кровати не Годовалого Пенсионера, а маленького годовалого ребенка, завернутого в пижаму. Ребенок не спал и громко по-детски верещал, протягивая к брату ручки !
19.10.98
НЕГРИТЯНСКОЕ ПЕНСНЕ
В старых солдатских окопах - нет шума. Уже давно отвоевал свое фельдфебель Жмых. Сегодня он вспоминает молодость, которая прошла для него в этих грязных от слякоти блиндажах, развороченных снарядами воронках - ведь в них лучше всего было когда-то давно встречать огонь вражеских батарей.
Фельдфебель Жмых, таинственно жмурясь от солнца, передвигался вдоль окопы, поднимал с земли ржавые солдатские каски -в них раньше помещались чьи-то головы, может даже быть головы знакомых соратников Жмыха, или же его самого. Многих уже нет в живых, некоторые выжили, и каждый занимается чем попало, а многие, напротив, женились, заполучили от жизни детей. Некоторые устали, спились, или лишились столь ценного для человека ума.
Сам Жмых на сегодняшний день известный археолог, специалист по раскопкам и древним войнам народов Африки. Докторскую степень он получил в городе Кривой Рог за открытое им негритянское пенсне. Эта находка произвела революционный взрыв в сознании ведущих археологов мира, полагавших ранее, что пенсне как таковое зародилось в сельских французских глубинках и в холодных замках английских лордов где-то в средних веках. Но археологическая находка бывшего фельдфебеля не входила ни в какие рамки. Считалось, что такие приспособления для ослабших глаз в африканских пустынях неграми не применялись. Ан нет, Жмых даже выкопал из песка саму печь, в коей плавились и потом выдувались стеклышки, хоть и мутные, но все же стеклышки для этих окаянных пенсне.
Была подтверждена теория профессора Гольца, в которой говорилось, что первые очки были сделаны именно в духе пенсне. То есть, к специальной палочке из меди или же другого металла крепилась круглая дуга, к которой прикреплялись стеклышки для ослабших глаз. Народы Африки имели даже специальных жрецов-окулистов, которые подвергали глаза африканцев тщательному медицинскому осмотру.
Сейчас же, после многочисленных дебатов и укоризненных упреков в сторону Жмыха, сам он прохаживается по старому военному полю, где провел свою молодость, познал, что есть добро, а что худо. Там, где тебя никто не ждет - обычно есть что-то, что обязательно необходимо для твоей судьбы. Над такими, казалось бы философскими, вопросами, задумался бывший фельдфебель Жмых, потому что знал, что никакой философии здесь нет. Тут есть лишь философия здравого смысла и каббала судьбы.
Духовные проблемы Жмыха - все налицо. Он иронично отрицал пороки человеческого ума и часто предавался пагубным размышлениям о судьбах человеческой жизни и часто он останавливал колесо истории для того, чтобы проанализировать окаменевшую секунду с точки зрения здравого смысла. Здравого смысла в этом он никакого не видел. И вот как раз в то время, когда теперешний археолог Жмых дошел до мысли, что безбожный мир населен утратившими надежду и ясно мыслящими людьми, именно в это время он встретил за очередным поворотом окопы, прямо близ блиндажа прохаживающуюся женщину, негритянку, на вид лет сорока.
Негритянку эту он тут же узнал. В его памяти всплыла молодая темнокожая девушка, с красным крестом на спине. Она была медсестрой в этих окопах, помогала раненным задержать жизнь или же ловко ампутировала уже ненужные конечности, пришивала части, которые еще можно спасти. Вот именно с ней и встретился бывший фельдфебель Жмых.
Она тоже узнала фельдфебеля. Вытянулась, отрапортовала. На что Жмых только обиделся - война кончилась, а старые дурные привычки остались. "Как легко приобрести новые пороки и как трудно избавиться от уже никому ненужных вредных привычек !" -патетично подумал в своем уме археолог Жмых. По сути он и состоял из двух миров - мир солдата и мир научного мужа. Женщине он сказал просто:
- Женщина, все самое простое в жизни, что ты можешь от нее унести на тот свет - это, пожалуй, семейное счастье. Создав гнездо, производя на свет божий новые человеческие единички, ты тем самым продолжаешь свой путь - путь к бессмертию.
Негритянка не понимала речей Жмыха. Она давно вышла замуж за безногого негра, пулеметчика, теперь же лапотника. Эти негры переселились сюда, бежав из жарких пустынь от преследований жадных вождей. Произошло все это лет сто назад. Этим историческим периодом Жмых интересовался с самого детства. И часто, в минуты мечтаний, он переносил себя в загадочные времена, когда человеческая мысль еще не порождала порочные рассуждения в сторону слабостей человеческой же души. Это был мир жрецов и вакханалий, где в неге тела проявлялся божественный дух природы и прежде всего созидания. Нынешние тлетворные фетиши морали - суть глубокого упадка людской нравственности, зараженной вредными идеологическими сентенциями, вскрывающих низменные плотоядные инстинкты. Поэтому Жмых сказал еще и такие слова несколько оторопевшей от речей старого фельдфебеля женщине:
- Суть происходящих событий для отдельно взятого индивидуума - не в совпадениях и в стечениях обстоятельств, а в той воспитательной работе для души, которую возложило на себя время пребывания рассматриваемого индивидуума в космосе.
Негритянка была далека от вроде бы верных рассуждений Жмыха, тем не менее она нисколько не должна упасть в глазах читателей, поскольку она - мать семерых детей, всех в дальнейшем ведущих танцоров мира. Один из ее сыновей - теперешний известный всем эстрадный певец Майкл Джексон, другой - футболист Пеле, третий - Уитни Хьюстон, пятый - Лумумба, и так далее. Самое печальное было в том, что она была несколько слаба глазами, страдала близорукостью и косноязычием. И вот рука ее безвольно погрузилась в карман юбки и спустя какой-то миг, фельдфебель Жмых увидел пенсне, негритянское пенсне, за которое получил нобелевскую премию.
- О-о-о! - был возглас его, и он кинулся на бедную женщину, чтобы отобрать пенсне, посмотреть его, сравнить с типовыми описаниями и экземплярами. Это был превосходный экземпляр пенсне, ему как минимум пять лет столетий, позолоченные дужки были инкрустированными драгоценными каменьями, на позолоте держательной ручки- негритянское видение эсхатологического исхода жизни - совокупление богов Тумба с верующими в них людьми племени Юмба.
Женщина заверещала, когда увидела тот алчный блеск специалиста в глазах ученого, она онемела от ужаса и испытала нечто похожее, что пришлось пережить во времена войны, когда снаряды рвутся то там то сям, и ты не знаешь, выживешь ли, или же попросту умрешь на поле брани. А потом мертвые глаза выклюют неприятные вороны. Вот поэтому, она только и успела что отскочить к блиндажу, а само пенсне выронила из рук. На него накинулся, возбужденно крича, археолог Жмых, его трясущиеся руки плотно сжимали рукоятку этого предмета, посеревшие губы сдували пыль со стеклышков, а краем своего пиджака он неприминул прочистить наиболее грязные места.
- О-о-о! - восклицал археолог - Эта та самая находка, которую я мечтал найти. Это пенсне племени бемба - оно олицетворяет дух Абаси, возглавляющего пантеон богов-прародителей. Точно такую же оправу я нашел в стране Лимпопо, где выкопал ее из старой гробницы властителя Бемба - Камба!
Женщина постепенно переводила дух. Она видит, что Жмых -большой знаток африканской культуры, а потому ей ничего не оставалось делать, как доверить себя судьбе. Пусть судьба решит, как поступить ей с Кигва ! Так звали саму негритянку. Археолог же не унимался:
- В мифах яо ,хамелеон, изображенный на дужке пенсне, по приказанию Мулунгу обучил первых людей добывать огонь ! Первое применение пенсне - разжигание огня. А вожди и кастовые жрецы пользовались пенсне для оснастки ослабевших глаз, и первые приношения для духа воды они просматривали именно при помощи этих приспособлений! Народ бемба был так беден, что их приношения были настолько мелки, что зачастую их было невидно невооруженным глазом. А вот это изображение, тут же на дужке, оно описывает вневременную первоначальную стадию, которая предшествовала этапам сотворения. Мир произошел из пустоты, наделенной движением "гла". "Гла" породила звучащий двойник, в результате появилась пара - "гла гла". "Гла гла" породила субстанцию "зо сумале" (что в переводе значит "холодная ржавчина"), образовавшую твердые и блестящие вещества. После ряда движений и трансформаций между обеими "гла" произошел взрыв; он создал твердое и мощное вещество, которое, вибрируя, стало спускаться. Благодаря этой вибрации возникли знаки, они должны были расположиться на еще не созданных предметах, чтобы их обозначить. От "гла" отделилось человеческое сознание и перешло на предметы для пробуждения у них самосознания и наименования их. В ходе сотворения появился дух Йо - он обозначен на дужке очков ниже - 22 основных элемента и 22 витка спирали. Эти витки спирали "размешали" Йо, в результате чего возникли звук, свет, все существа, все действия, все чувства. От Йо произошли первые могущественные силы - это сами стеклышки пенсне. Их два - Пемба и Фаро. Они учавствовали в сотворении. Согласно одному варианту, демиургом был Пемба; он создал и Фаро, который продолжил дело созидания мира, реорганизовал вселенную и классифицировал все ее элементы, создал людей. Фаро, "хозяин слова", обучил людей слову. Но я думаю, что демиургом первым был Фаро...
Всю эту речь археолог Жмых говорил потом, когда бессмысленно брел куда-то в лес, прочь от окоп и старых воспоминаний. За ним, прячась за пнями и березками, осторожно кралась Кигва в надежде на то, что Жмых вернет ей пенсне - подарок от старой бабушки Мали Сонгаевной Лимпоповской. И напрасно- бывший фельдфебель всю свою жизнь вложил в проблемы бамбара и пенсне, он никак не сможет расстаться с необходимым науке экземпляром, потому что он знает, что новые знания поступят на службу всему человечеству, предоставив ему столь ценную информацию о священных пенсне, в которых издавна на земном шаре ходят миллионы людей, страдающих близорукостью и дальнозоркостью!
----------------------------- 13.11.98
ТАХИНА И ПОЛИХЕТ
В прачечной, что на углу улицы Трех Бездарей, девушкой Тахиной уже многие увлекались. Не то, чтобы Тахина была для них игрушкой или забавой, - нет. Просто лишь потому, что эта благородная прачка была привлекательна собой и молода как горлица.
Под ее статный рост - невеликий вес и пуд роскошных волос серого цвета на голове; нос пипкой, но очень к лицу; кожа нежна словно шелк, а зубы - точно ряд белых кораллов; груди есть, но невеликие, достойны всяческой похвалы - их любит больше всего директор. Стройные ноги и всегда опрятные руки - тоже красят молодицу. Голос ее - нежный, взгляд - стыдливый, а все движения (даже когда обычную тряпку кинет куда-либо) грациозны и целомудрены. Весь вид красавицы, ее приятные манеры поведения и убранства - все эти достоинства красят прачечную и ее саму, молодую прачку, мечтающую выйти замуж за достойного человека, могущего свить для нее и будущих своих деток уютное гнездышко, готовый на все ради любви к ней.
Всего год как она работает прачкой, зато в нее влюблена вся молодежь: сорокалетний повар Василий, директор прачечной Дуб-дубов и дворник Кожедуб. А весь женский состав - менее красивый, поэтому он люто ненавидит эту молодую прекрасную девушку. Особенно ее ненавидит хромая горбунья Бусова, страстно влюбленная в повара Василия.
Из всех сохнущих молодых людей по прекрасной и желанной Тахине, разумеется больше всего успеха на этом поприще поимел наш доблестный директор Дуб-дубов. Старый вдовец, контуженный инвалид, давным давно как наблюдает за целомудренной красавицей, пару раз приглашал ее в казино сыграть или расписать картежную пульку, на пиво приглашал в трактир "У медузы". Но отказывала ему наша прекрасная фея - ей не нравился грубый тон Дуб-дубова и его потные руки.
Сорокалетний повар Василий, в которого влюблена хромая горбунья Бусова, тоже не подарок. Он с малых лет как ничего не говорит, а потому от него Тахина не слышала не слова. Вот и вчера, например, подошел он к ней, стал жестикулировать, ртом воздух хватать, трогать за плечико Тахину - что особенно не понравилось девушке. Что, мол, ему от меня надо? А Василий всего лишь навсего хотел научить девушку владеть шпагой, которой повар увлекся с раннего детства. У него дома есть одна такая, ржавая, но махать ею можно, особенно перед носом противника. Еще он бредил мушкетерами.
Дворник Кожедуб - тот вообще страшный калека и мерзавец. Хоть и любит он Тахину, но не так, как любят женщин приличные люди - он понимает, что она не примет его в свое девичье сердце, а потому просто материт ее на чем свет стоит. Конечно, такого не полюбишь.
Так и работала Тахина; с утра до вечера горбатилась, слушала грызню старых бабок да неприятное подхалимство директора на себе ощущала. Все это ее изрядно грузило и мучило.
А дома тоже плохо, и скучно: вечно пьяный отчим и злая душевнобольная мачеха, заставляющая стирать опротивевшее за всю жизнь белье. И кто же подарит ей свое сердце? Кто поделится с нею сокровениями души своей ? Так ждала и томилась прекрасная фея, думая, что настанет тот час, когда прийдет он, ее идеальный принц...
И вот свершилось нечто. Утром, когда Тахина уже вышла из дома после прекрасных эфемерных снов, когда уже села на свой дотошно знакомый, всегда забитый людьми автобус, встала она у замороженного автобусного стекла и о чем то, как всегда, задумалась. И не заметила, как кто-то прикоснулся к ее спине, к узору на ее миниатюрной шубейке.
"Нахал!" - уж было промелькнуло в ее голове. Она обернулась.
- Метатрохофора, - был чей то приятный голос. Это говорил тот нахал, что так нагло распустил свои руки.
- Что вам надо от меня! - испугалась от неожиданности Тахина.
А приятный голос сказал:
- У вас на спине узор, удивительно напоминающий метатрохофору, то есть следующую личиночную стадию полихет, следующую после стадии несегментированной, первичнополостной трохофоры. Тут есть все: и щупальце и пигментная клетка, а при желании можно рассмотреть также и пальп, и анальный усик.
Чем-то ей понравился голос этого человека, но чем то и нет. Она взглянула на говорящего и увидела лишь какого-то увальня в пенсне, лет не молодых, но не старого, с каким-то хищным блеском в глазах и сучковатыми пальцами, которыми он все время размахивал перед своим лицом. И на фоне всех этих автобусных лиц, похожих на баранов, что-то в нем было. Вот только что, этого Тахина не смогла понять. Он долго еще что-то говорил о каких то там стадиях каких-то там полихет, а что это такое Тахина не знает. Она так сразу и сказала перед выходом из автобуса:
- Извините меня, но я не знаю что такое целомический мешок.
Когда она вышла из автобуса, направилась к своей прачечной, то этот голос был где-то в голове, ей казалось, что он что-то говорил про усики, прототрохи и сегменты, про какие то интересные и сказочные вещи, которых и в жизни то наверняка нет!
И тут опять Тахина услышала его. Этот человек бежал сзади. Он махал руками и кричал:
- Я объясню вам, что такое целомический мешок ! Все аннелиды обладают вторичной полостью тела, или целомом, причем каждый сегмент.....девушка, подождите!....причем, каждый сегмент обладает своей парой целомических мешков. Головная же, девушка, лопасть.... Постойте, куда же вы ?!
Тахина не на шутку испугалась. Она кинулась бежать от этого странного человека, а в испуге и суматохе уронила свой носовой расписной платочек прямо на сугроб.
И не видела красавица как этот роковой носовой платок был поднят, отряхнут от снега и положен в карман, в котором уже находились лупа, эксгаустер, старая эппендорфа и баночка с формалином.
Весь рабочий день мучалась Тахина на работе. Сгорбатившись над простынкой она мыслила: "И все же, а что есть целомический мешок? И что в него кладут?" Изредка ей приходилось отбиваться от назойливых рук воздыхателей. Повара Василия лягала каблуком, а наглого дворника Кожедуба материла на чем свет стоит.
Посетителей сегодня было немного. Приходила бабка с старыми трусами, она без рук, а стирать не умеет. Приходили юннаты с драповым полотнищем, его они приказали почистить, а себе заказали литр кофе. Пока шумные юннаты резвились в прихожей, зашел человек. И Тахина услышала:
- Не постираете ли мне брюки, что замараны выделениями донных многощетинковых. Их средняя кишка имеет обыкновенно вид прямой трубки, задняя же - короткая. Брюки были загажены выделениями продуктов обмена веществ также и через стенки главного канала протонефридия.
Он разговаривал с Дуб-дубовым, который принимал также и заказы от посетителей, и пожелания. Дуб-дубов согласился услужить, взял брюки, понюхал их. Предложил гостю сесть и выпить пива с раками, почитать книжку или брошюрку "О том как нам с вами ухаживать за собой, пришивать пуговицы и прочие нужные вещи". Гость в одних трусах сел в кресло.
А Тахина со скрипом в сердце принялась подглядывать за ним через шторку. Вскоре она вышла, подошла к нему и спросила:
- Вы кто ?
На что человек ответил:
- Я - Полихет. Занимаюсь физиологией и экологией полихет, многощетинковых червей. Вы должны знать, что тип Annelida делится на два подтипа: беспоясковые (Acitellata) и поясковые (Citellata). Я же интересуюсь беспоясковыми, потому что у этих организмов чрезвычайно характерный метаморфоз с мерцательной личинкой трохофорой. И, кстати, вы обронили платок, на котором узоры очень сильно напоминают пигидиум динофилюса.
И с такими словами Полихет отдал Тахине ее батистовый платочек, чуть было не утерянный.
С тех пор они подружились, всегда были вместе. Полихет днями проводил время на болоте, а вечером читал лекции по физиологии червей красавице Тахине. Тахина же была прекрасной слушательницей, поскольку на ухо еще пока туга не была.
2-3.12.1998
Пот и слезы
(Пьеса с карликами)
Поврежденным умом посвящается.
Большая комната. В правом углу - железная кровать, именуемая софой. Рядом - сундук, посередине - журнальный столик и диван. Везде окурки и бычки, мусор всякий и грязь. В пустую комнату из туалета входит Никонор, отец Параши,встает в позу раздумья и говорит:
- Что-то не вижу, что тут убирались... Параша!
Никонор прислушивается к двери, ведущей в спальню, произносит:
- Вот проклятая девка! И где она только пропадает!
Входит из туалета также Данилина, мать Параши, встает рядом с мужем, говорит ему:
- Так и быть я приберусь.
- Нет, ни за что! Я ее прибью, я из нее кровь пущу, из суки этакой, из шлюхи!
- Ну что ты мой козлик так серчаешь? Я за нее приберусь, за белоручку такую. Я молодая, мне ничего не тяжело...
Никонор принялся злобно ходить из угла в угол. У него - нервный тик:
- И все таки я разберусь! Я заставлю!
Он уходит снова в туалет, где и замолкает.
Данилина стоит в раздумье около дивана, сосредоточено смотрит на весь беспорядок кругом и грустно думает: "И вот так всегда. Вот мой милый муж, а вот моя неженка дочка. Что я могу тут поделать? А поделать то вроде нечего. И я ничего не смогла сделать даже тогда, когда Никонор душил Пилигримову только за то, что она положила лимон не на стол, а на стул."
В спальне в это время с краю на кроватке сидела Параша, а рядом жених ее - Фома. Говорит ему Параша:
- Ох мой хомячок! Родители то мои про тебя не знают ничегошеньки. Хочешь с ними познакомиться?
- Гы-гы... - слышится в ответ.
- Ну не стесняйся, чего ты! - берет Фому Параша за руку.
- Гы... - стесняется Фома.
В это время мимо койки проходил Колымин.
- О! - ткнул в него пальцем Фома.
- Здравствуйте, дети мои! Пусть вы и не красивы, зато два сапога пара! Уродство - не порок, это одна из шуток природы.
- Но-но, хрыч старый! - огрызается Параша.
- Ты не серчай, я не хотел тебя обидеть. Уродство - это красота, это даже необходимость. Зачем смотреть на человека, на его внешность? Нужно чувствовать его внутреннее содержание. Но если у человека душа урода как и тело, то это не человек. - произнес Колымин слова, и далее, положив руку на плечо Фоме, произнес, - Я, надеюсь, это к вам не относится ?
Леонид встрепенулся:
- Да!........Да!
Старик не унимался:
- Любовь - это высшее чувство человека - он поднял руки вверх, и все устремили за ними свои глазки, - Любовь проявляется во взаимоотношениях между мужчиной и женщиной! - он опустил руки, и взоры поникли тоже, - любите же и вы друг друга!
- Хорошо! Будем! - выпалил Фома, почесывая бочину.
Колымин удаляется. Параша целует Фому во второй подбородок и говорит:
- Дурак!
- Ага! - отвечает ей возлюбленный.
В это время в туалете. За ванной вдоль серой стены - скамейка. На ней восседают честные горожане: Заков, Раков и Неттов. Первым говорит Заков, так как у него самая обширная залысина на боку:
- Вот на прошлой неделе был у Попоновых. До чего красиво живут. И дочь то какая красивая!
- И жених то красивый какой! - говорит Раков, личина с залысиной поменьше.
- Позвольте, откуда у нее жених то уже? - завязал разговор Неттов, человек абсолютно лысый.
- А до чего ласков с ней отец. - продолжает Раков, почесывая обширную залысину на боку, - Мне он так понравился, приветливый, грамотный.
- Да, очень благочестивый человек. Вот только жена его - та совсем дура полуумная. Дерет дочку свою розгами, ремнем хлещет в кровь, ругается с ней матом, обзывает по разному. Просто зверь! -произнес Раков, человек с залысиной поменьше, децельно лысый.
- Ее нужно лишить материнства! - делает вывод Неттов, человек абсолютно лысый.
Но тут вдруг неожиданно со стороны унитаза показался Никонор, он приблизился к собеседникам и, гневно всмотревшись в каждое лицо обидчика, сипло произнес:
- Опять тут сидите...
- Мы очень вас уважаем, у нас тут мирные беседы...-оправдывался Заков, тот, у кого залысина велика.
- А ты что молчишь?! - вознегодавал Никонор, всматриваясь в Ракова, особенно в его лысые части на голове.
-А что мне говорить? - смутился Раков, ежась и прячась за спину абсолютно лысого Неттова.
- Ты не видел мою дочь?! - вознегодовал Никонор пушкин брежнева, тыкая пальцем в лысую голову того, за спиной которого спрятался Раков.
- Извольте я скажу! - вмешался Заков, тот кто скоро будет совсем лысым.
Тик делал свое дело с правой и левой щекой Никонора, с его левой бровью, жилы на виске надулись, сухие кулачки судорожно сжались, все естество его напряглось.
- Я их видел там, в спальне, они сидели на кроватке и о чем то мирно разговаривали, они видно учили друг друга уму-разуму. -произнес Неттов, голова которого прям как бильярдный шар, заместо Закова, человека еще не совсем лысого.
- Их было двое?! - на слове "двое" Никонор даже взвизгнул, - Говори, козлина, кто им был!
- Параша... - признес Раков, человек занимающий промежуточное место между своими друзьями, а все из-за своих не шибко больших залысин.
- Дурак! - стукнул кулаком в ванну Никонор - Я сам знаю кто был первым! Я спрашиваю кто был вторым!
- Извольте, но она была второй...
Абсолютно лысый Неттов не договорил предложение до конца, ибо ярость Никонора взяла наконец таки над ним верх. Безумно схватив Неттова за голову, Никонор перебросил беднягу через себя так, что он упал на дно ванны, при этом разбив не только гладкость фаянса, но и купол своей блестящей черепушки.
В это время в спальне Параша и Фома сидели с краю на кроватке и о чем то серьезно переговаривались. Мимо кроватки проходил Сарказмин. Заглядевшись на молодых, он ненароком подумал: "Что делает эта влюбленная пара, о чем разговаривает? а какие красивые, особенно сзади..."
- А то козюля была! Сопля! - доказывала что-то Параша своему герою.
- Да?
- Извините меня молодые люди, - вмешался вдруг прохожий Сарказмин, - я тут ненароком услышал о чем вы говорите и мне стало вдруг очень интересно. Что за косуля и что за сайгак? Вы зоологи?
- Тебе что старик жить надоело?! - встрепенулась Параша.
Но вдруг тут же приуныла, так как дверь в спальню открылась и вошел Никонор, ее беспощадный отец-кровопийца:
- Ага!!! Попалась, скотина! - воскликнул он, потирая руки.
Схватив дочь за грудки и встряхнув ее, злые и обидные слова так и полились из него:
- Сучка раздрюченная! Уродина, у-у-у! Кулаком сопли разотру! Пошла! - пнул ее в спину кованым сапогом, отпихнув Фому на подушки.
Параша сделала несколько шагов до двери, но тут же упала. Никонор пнул ее под дых со страшными словами:
- Дура! Неужто ты этого мудака себе в мужья выбрала?! Да? Я ж из тебя выбью дурь то, ты у меня кровью харкать будешь, скотина! Ты будешь у меня вечно в туалете сидеть, шлюха! Ты у меня побираться по помойкам пойдешь, если меня ослушаешься!
Бедная Параша, заливаясь и обливаясь слезами, размазывая кровь по лицу из разбитого носа, еле переползла через порог. А испугавшийся всего этого, наш безмолвный Фома, укрылся на балконе. Bмешался наконец Сарказмин, стоявший все это время неподалеку:
- Позвольте! Я это дело так не оставлю!
- И ты туда же! Я и тебе задам трепку! - вознегодавал Никонор, да так стукнул старика в переносицу, что последняя преломилась пополам, как и сам Сарказмин.
Обливаясь кровью, бедный старик решил укрыться покась на балконе. Там во-первых не так душно, а во вторых - зима.
Пока все это происходило, в туалете погасили свет. Вдали показался огонек - это Вымина передвигается от унитаза к ванной, мимо мусорного бачка и раковины. За ванной она обнаружила опечаленых Закова, человека с большой залысиной, и Ракова, с залысиной поменьше, даже не лысого вовсе. В ванной же она обнаружила мертвого Неттова, с разбитой своей абсолютно лысой головой.
- О, друг моего детства! Ужели ты погиб?! Кто же убил тебя, кого мне стоит презреть всем сердцем и возненавидеть? Бедняга мой друг, сколько потных ночек мы с тобой провели, сколько планировали провести! ....Это вы его убили, гнусные плешивцы!
- Это не мы, это все из-за Фомы...
- Так значит Фома убийца! - взревела Вымина.
В это время, в большой комнате, на кровати в углу плачет Данилина. Посреди уже чистой комнаты стоит Никонор с плетью в руках, а в ногах его лежит вся избитая Параша, дочь его незаконорожденная.
- Ох ты моя ненаглядная, краса моя...- жалеет ее мама.
- Сука! - пинает Парашу в бок ее справедливый отец.
- Милая моя, за что тебя так твой отец не взлюбил, прям и не знаю. Ты не обижайся на него, на самом деле он очень верный отец.
- Ты представляешь?! - кричит Никонор - Эта коза выбрала себе уже жениха! За нашей спиной, погань такая! Тьфу!
- И что же это за счастливец, если не секрет?
- Это стремный Фома, имбецил недоделанный!
- Очень милый молодой человек.
- Маменька! Я люблю его..- хрипит Параша.
- Что тебе, крыса помойная, еще кренделей отвесить, проститутка чертова?! Получай!!!
От мощного удара в голову Параша потеряла сознание. Данилина улыбнулась, дотянулась рукой до головки дочери, погладила ее и произнесла нежно:
- Ты, Парашенька, слушайся отца. Он человек дела, революционер. Уважай его так же как и я...
Когда Параша очнулась на своей кроватке в комнате, то сначала долго рассматривала потолок, глядела в углы комнаты, надеясь увидеть кого-либо. Но никого. Тогда ей подумалось: "Ой, мой ненаглядный! Где тебя носит? Возненавидел меня свет и тебя проклял. Ах, как страшно жить одной - лучше б с тобой вдвоем. Груди свои яблочные тебе подарю, все подарю. Помнишь ли ты еще меня иль уже забыл? О как мое сердце екает пред тобой!" После этого Параша тихо запела что-то очень печальное и тихое.
Отворилась дверь:
- Ага! Распелась дура! О любви размечталась! - то был ее бедный больной отец. Жалко, конечно, что он так с дочкой поступает.
- У меня судьба такая - добрая мать, но злой отец.. Почему жизнь у меня плохая и почему отец - подлец? - произнесла бедная Параша, после того, как за Никонором затворилась дверь.
Пока Параша стенала и стонала, на балконе стояли Фома да Сарказмин, уже изрядно замерзшие на морозе.
- Какая милая у тебя подружка, так чудна! - произнес Сарказмин, поглядывая на беднягу, у которого слюни и сопли застыли на лице.
Но тут вдруг из дальнего угла балкона появился Раков, тот самый у кого залысины. Он был страшно взволнован, а потому закричал, метко тыкая пальцем в Фому:
- Уважаемый, отойди от этого молодого человека! Это попахивает кровью!
"Бедный я, бедный. Как мне не везет в жизни. И зачем меня только подкинули?" - пронеслись в голове у Фомы благородные мысли.
- Задерживаться мы не будем. Я надеюсь, что вы разберетесь и без нас. Есть дела и поважнее. - суетился Сарказмин, пятясь от Фомы как от чумы.
Он и Раков, с уже покрасневшими от холода залысинами, удалились в дальний конец балкона, где через дымоход, пробрались в темную шахту, ведущую в туалет.
Но тут произошло чудо. За балконом, прямо над уровнем перил, появилась эфемерная дама в белом с арфой в руках и с маленькими прозрачными крылышками за своей худосочной спинкой. Она своими костлявыми пальчиками принялась перебирать струны, вследствие чего полилась душещипательная музычка, а сладенький голосок запел:
- Ты будешь жить с нею до конца дней своих! Не переживай за кривость своей грации, за немилость твоей кастрации - детей вырастите в колбе!
Фома не на шутку испугался, заверещал и заблекотал диким голосом, на что прекрасная дама в белом сделала ему укол, и произнесла еще более нежным голосом:
- Не бойся меня.... Я тебе помогу... - и вдруг исчезает в воздухе, так, как будто ее и не было вовсе.
"Я верю этой особе!" - подумалось Фоме, когда он засыпал около огромной бочки с квашеной капустой.
Пока с Фомой случались все эти прям сказочные события, из дымохода осторожно выбирались почтенные горожане: Заков, Раков и Вымина, которая несла на своих жирных руках тело бедного лысого Неттова, безвольно поникшего и уже окоченевшего. Все они были вооружены палками, а Вымина в свой бурый лифчик спрятала даже мясницкий топорик, правда очень маленький.
- Вот твоя жертва! - произнесла беспощадная женщина, бросая в ноги спящему Фоме тело абсолютно лысого бедняги.
- Как ты мог убить такого любознательного человека? Ты, паренек, видно уголовник. - произнес Сарказмин, осторожно выглядывая из дымохода.
- Я инвалид... - бредил во сне Фома.
- Он инвалид! - засмеялась Вымина - Вы на него посмотрите на этого олигофрена - инвалид! Ха-ха!
- Его нужно убить, запинать, зарубить ему на носу топором, пока он спит и не сопротивляется! - произнес сквозь зубы Заков, человек с необыкновенными залысинами.
- Так убьем же его, убьем! Пусть он умрет и не живет! - произнесла Вымина, вытащив топорик из закромов своего лифчика.
Кровавая расправа произошла в один миг. Плешивцы орудовали палками, Вымина - топором, скоро бедный юноша превратился в свиной фарш. Сарказмин стоял все это вpемя сзади и хлопал в ладошки от избытка необычно приятного ощущения.
Бедная Параша будто бы почувствовало что-то. Ее сердце екнуло, в горле поперхнулось, нос заложило, а в ухе стрельнуло.
- Что же он не идет мой принц! Видно беда с ним случилась! - произнесла красавица.
- Он придет... - послышалось за шкафом. И в тот же миг Параша увидела прекрасную даму в белом, с арфой в руках и с прозрачными трепещащими крылышками промеж лопаток. "Мне ночью явилось чудо!" - радостно подумала доблестная воздыхательница.
В это время дверь балкона отворилась и от туда вышли возбужденные содеянным убийцы. В руках Выминой была голова бедного Фомы.
- Ах! - упала в обморок Параша.
- Прощай... - произнесла дама в белом, исчезая. Она тоже сделала Параше укол.
"Растерзан и уничтожен... - думала Параша засыпая - На farsch как мясо измолот, на косточки отдельные растаскан... Нет жизни мне без него, без любимого..."
Пока девушка отходила ко сну, коварные убийцы прокрались на цыпочках мимо ее кроватки, отворили дверь в большую комнату и прошли в нее.
- Вот убийца! - воскликнул вдруг Раков, узнав Никонора, который стоял у софы, с возлегающей на ней Данилиной, выпившей только что множество таблеток снотворного. Заков тоже узнал убийцу абсолютно лысого друга:
- Да, это он убил, а не Фома!
- Постой же! Ответь, о чем речь ты ведешь! - воскликнул Никонор гневно в сторону плешивца Закова.
Из рук Выминой выпала голова Фомы, она покатилась по полу прямо к ногам Никонора. Узнав возлюбленного Параши, Никонор улыбнулся, сказав:
- Убит! Убит ничтожный развратник, покусившийся на честь дочери моей, сраной козы Параши! Наконец-то! Свершилось!
- Ах...- послышалось от Данилины. Сердце доброй женщины не выдержало всего происходившего вокруг, да и снотворных таблеток оказалось слишком уж много. Оно разорвалось пополам это хрупкое сердце.
- О боже! - схватился за голову Фомы Никонор - О что ты сделал с моей женой, ты, послуживший всему причиной!
И пнув в сторону ненавистную голову, Никонор сокрушается уже возле бездыханного тела своей жены:
- Нет мне без тебя жизни!
И взяв в руки хрустальную пепельницу с журнального столика, Никонор так сильно стукнул ею по своей голове, что она от такого удара раскалывается как орех на две части, а от боли хозяин головы умирает.
Честные горожане, свидетели произошедшего, страшно волновались все это время. Вымина кусала свои кулаки и рвала на себе волосы в беспамятстве. Наши добрые плешивцы вцепились друг другу в горла и повалились на пол, катаясь и сшибая все кругом. Сарказмин с перекошенным ртом и с застывшим ужасом в глазах бросился в туалет, где, увидев дыру унитаза, кинулся в нее - погрузил туда голову, и захлебываясь подумал: "О что мы натворили!"
В дверь большой комнаты врывается очнувшаяся Параша. С распростертыми объятиями она бросается на пол к голове возлюбленного, целует ее и рвет на себе комбинацию. Узрев мертвого отца с расколотой головой и мать, лицом позеленевшую, Параша закручинилась еще больше. Она принялась заламывать себе руки и биться головой об стены. Помыкавшись так чуток, она в бессилии падает на стул и сидит в раздумии.
Кругом воистину творится хаос. Вымина, искусав свои кулаки, откусив себе несколько пальцев и вырвав практически все свои рыжие волосы, стонала и рыдала, катаясь на разбросанных повсюду пучках. Заков и Раков перевернули всю мебель и исцарапали себя так сильно, что стали похожи друг на друга как две капли воды.
В это время в комнату влетает дама в белом, она тоже хватается за голову, бросает на пол арфу, но потом свистит в свисток. И тут ото всюду появляются мускулистые юноши в белом - они хватают беснующихся и связывают их. Прекрасная фея делает им укол, ее прозрачные крылышки эфемерно подрагивают, а в прекрасных глазах - печаль и слезинки.
- О боже, нет жизни мне! Не могу я жить без любимого, без отца и без матери! Прощай же прекрасная фея и вы, медбратья! - воскликнула в сердцах Параша, взобравшаяся на стул. Она уже прикрепила веревку к люстре, уже просунула в петлю голову!
- Хватайте ее!! - закричала дама в белом. Это уже была не прекрасная фея, это была грубая медсестра Пилигримова в грязнобелом халате и со шприцом в руках. Лежащая на полу арфа на самом деле не арфа, а всего лишь металлическая уточка, а ее прозрачные крылышки за спиной на самом деле только казались ими.
Но стул выскользнул из-под ног прекрасной Параши. По болтавшись немного и подрыгавшись, она вскоре обмякла под потолком удушенная. Медбратья успокоились, взялись за руки и завели вокруг повешенной бедняги хоровод.
...Сегодня у всех в Доме великий траур. Занавес.
замысел - январь 1990,
воплощение идеи - 26-27 января 1998
P.S.: Все актеры в пьесе должны быть карликами.
ПРАЗДНИК ЛЫСЫХ
Здравствуй, прогорклая грязь нашей жизни!
Жизни нашей грязь прогорклая,здравствуй!
Приветствую наготу твою заразную!
Заразную твою наготу приветствую!
" Что есть счастье и с чем его, это счастье, едят? Может быть такого не существует, или если оно есть где то, то не у меня?" - так думал человек с самой обычной серой фамилией Андрон Прошин. А думал он так потому, что уже много лет как не знал никаких радостей. И знакомые его делали ему только одни гадости.
На прошлой неделе, например, некто Пыжиков нагрубил ему, несчастному страдальцу Прошину за то, что он, Прошин, уронил на ногу ему, Пыжикову, обух топора. За что, спрашивается, грубить человеку за его неловкий поступок? Пыжиков сказал тогда: "Ах ты сука, мать твою так!" Зачем он нагрубил? От боли только или ему не нравится лицо Андрона Прошина ?
И сегодня опять повредили настроению Андрона. Проснулся он веселым беззаботным человеком, напевая песенку, умылся, почистился, поел, вышел на улицу подышать свежим воздухом. И тут ( надо же такое !), дворник Куролесов как гаркнет в спину: "Ты чо шарашишься тут, идиотская морда!?" После этого Андрон Прошин очень сильно обиделся: и на дворника, и на самого себя - "зачем, мол, я живу ? Ради того только, чтоб ругали меня и обижали? Я живу не для этого, потому что всегда рад помочь людям. Вот на прошлой неделе, когда я пошел за молоком к молочнице Федосовой, то случайно разбил жбан со сметаной, так она, Федосова, закричала на меня, заголосила. Очень сильно испортила настроение. Или, вот два дня назад. Иду по улице, смотрю стоит девушка, призадумалась. Подхожу к ней, дотрагиваюсь до плеча и с сочувствием вглядываюсь в ее милое лицо, надеясь увидеть там что-то. Так нет, она как закричит на меня! "Ах вы нахал и грубый потный развратник!"
Так думал Андрон Прошин. Он шел в дремучий лес. В руках у него была намыленная веревка и табуретка.
" Что за жизнь, когда тебя все время либо оскорбляют, либо дают тумаков? Мне и так жить тошно, а тут еще подойдет какая-нибудь Павла Леонтьевна, да как гаркнет: "А ну-ка, дрянь, отойди в сторонку!" И прибольно стукнет еще своим тазом, но не телесным, а металлическим."
Пока он шел по заснеженной тропинке все глубже и глубже в лес, строй его мыслей нервно прыгал с темы на тему. Это как пьяная походка человека - то он норовит... А впрочем, лень объяснять !
" И так всегда! Даже когда влюбился в Гулю Брысову, то она мало того, стукнула меня в лицо кулаком, да еще обматерила. А за что, не за то ли, что я просил на коленях ее руки, совсем кстати не нежной? Я не хочу более жить вот так, когда каждый или игнорирует тебя, или же дает тебе знать, что ты человек очень плохой, ненужный."
Дальше Андрон вспомнил как на него налаяла соседская собака, как негодный ребенок соседки плюнул ему в лицо, как сверху ему на шляпу какнула ворона, как прижали палец дверьми и как доктор Облачный в своем кабинете сказал ему: "У вас -глисты!" Он очень сильно обидел Андрона.
Оглядевшись по сторонам, Андрон понял что зашел уже порядочно глубоко в лес, а поэтому можно говорить с самим собой вслух.
- Просто я и так ненужный человек. Если бы был нужным человеком, хорошим, то меня бы не обижали так, не грубили бы и не хамили в ответ на мои извинения. Я про себя знаю, что еще никому не сделал ничего плохого. А люди меня хотят уверить в том, что я делаю всегда только скверные дела, что думаю о всяких там гадостях и вообще очень низкий человек !
Когда он сказал "человек!", то лесные птицы вороны испугались восклицательного знака и заклубились над полянкой, каркая и какая.
- Кышь! - кричал на них Андрон - Кышь, негодная птица ! Я человек добрый, но на вас накричу ! Даже птицы на меня негодуют. Что там в их птичьих головах интересно думается? Небось что нибудь плохое про меня.
С такими словами Андрон Прошин привязывал веревку к сосновому суку. Сам же стоял на табуретке. Покрасневшие от мороза руки скоро работали - веревка была надежно привязана, петля с ловкостью сооружена. Голову он пока пропихивать в петлю не стал. Загнув её, голову, кверху, он смотрел глазами в небо, смотрел что там, но там ничего видно не было: обычное серое небо как повидло стекало со сводов. Тусклое солнце еле просачивало свой свет через громоздкие тучи.
"Вот и все! - подумал Андрон, продевая голову в петлю, - Вот так и кончится моя жизнь. Моя ненужная, сломанная карусель - жизнь. Зачем я родился на свет, чтобы свет не взлюбил меня? За что? Я не знаю за что сердиться на меня и зачем меня обижать? Я человек хороший, добрый. Но если б я таким был на самом деле, то люди б не кричали на меня, не обижали. Значит я плохой, злой что ли? Тогда и жить не стоит такому плохому человеку."
И вот в этот уже казалось бы самый последний прощальный момент, Андрону Прошину показалось, что он тут на полянке не один. Конечно тут есть еще вороны, но ему почудилось, что есть и люди.
И правда. Взглянув за кусты, он заметил какую-то веселую процессию абсолютно лысых людей. Они были в белых полотняных накидках, смеялись и что-то пели веселое. "Это, видно, сектанты!" - в тревоге подумал Андрон.
И не успел даже и мысль свою додумать до конца, как через короткий отрезок времени, эти весельчаки оказались уже около него. Они смеялись, их глаза были счастливы от слез и видно каких-то удовольствий. Их было что то около десяти человек.
- Вы кто ? - изумился Андрон, выглядывая из своей петли.
Из толпы вышел самый тучный лысый весельчак, который делая какие-то странные телодвижения, сказал:
- Мы - лысые. Мы не секта, мы - никто. У нас сегодня - праздник лысых. Вступай в наши ряды смело - и веселись. Только прежде тебе предстоит расстаться со своими волосами.
Из толпы вышла девушка, тоже лысая, но веселая. Она засмеялась и весело проговорила:
- Если хочешь, то я смогу быть твоей женой. Мы тебя очень любим.
От таких речей у Андрона закружилась голова, а вместе с нею и тело. Оно, это тело, стало падать, а на шее затянулась петля. И если бы не лысые люди, то удавился бы наш Прошин - как два пальца обосрать.
Его ловко подхватили, положили в сугроб. И, пока все веселились и танцевали, кто-то ловко брил его еще пока волосяной череп. А тонкие руки лысой девушки поддерживали голову Андрона и щеки его поглаживали и похлопывали. И до того стало хорошо ему, что он вопросил вне себя от странных и непривычных ощущений:
- Вы видно добрые люди, если со мною так поступаете ?
Из танцующей толпы принялись выходить один за другим люди и говорить, все веселые из себя и счастливые:
- Мы добры ! Мы счастливы ! Мы лысые !
- Сегодня у нас праздник, праздник лысых !
- Вступай в наши ряды и будь счастлив с нами !
- Не бойся, ты уже почти как мы !
- Скоро будешь лысым !
Как хорошо стало Андрону Прошину среди лысых людей. Они называли свое состояние души - "чума довольных мертвецов". То есть, когда кругом грязь и суета - души их чисты и блаженны. Ему говорили. То лысая девушка, то еще какие-нибудь лысые:
- Не слезть ли нам с былых салазок? А не стряхнуть ли нам горбов?
А потом тот тучный, видно самый первый из лысых, читал стихи, которые Прошину очень понравились:
Мы чисты камнем обветшалым
Неистощенных мудрецов.
У нас, тревогой помешалых,-
Чума довольных мертвецов.
Чисты душой мы как водица
И как водица жидки мы,
Но что-то в спаленках не спится,
Но что-то нам не снятся сны....
Мы сеем радость в поле брани
И озаряем мира луч
Цветами таинства забавы,
Тревожась у могильных круч.
И потом, поглаживая героя, запела девушка:
Дитя, достойное награды,
Не позабудет этот миф.
На дождь, он не смотря, на грады,
Заучит ночью этот стих:
На утро он очнется лысым
Под светом утренней зари:
Все сладкое бывает кислым,
Отсюда просьба: "Одари!"
Весь день и всю ночь напролет ходили лысые по лесу, иногда забредали в города и в деревни. И везде их встречали хорошо, и ряды пополняли. На следующий день в первый раз в жизни Андрон Прошин пошел домой веселый, но не один, а с новой женой своей, такой же, как и он, лысой.
9 Декабря 1998 года
Причуда знаменитого Кривобокова
Самое жаркое лето выдалось сегодня - на улице хорошо, дует небольшой порывистый ветер, идет мелкий снег, пахнет треснутым корытом. Во всем природном убранстве заметна красота и разумное начало.
Видимо сегодня и вышел из своего дома знаменитый человек, Кривобоков. Ему было несколько лет. Возраст - 2 метра. На лицо хмур и жизнерадостен.
Видимо этот человек вышел прогуляться по улице - почему бы и не прогуляться? Вчера, например, на работу он не приходил. И не придет больше никогда, так как он уволен. А это значит, что у него мало своей воли. Или у него нет воли, или он будет находится около нее.
Прогулочный путь Кривобокова проходил через правый берег моря, которое сплошь покрыто водой, что и не удивительно, так как море - это вода. Очень скверное место, хотя Кривобокову это место чем-то нравилось. Проходя мимо старой запорошенной снегом лавки, он остановился. "Этот летний день явно не такой уж и теплый!" - мелькало у него в голове.
На лавке сидел человек, знавший все европейские языки, профессор. Говорит:
- Здравствуй. Мне бы хотелось 10 апреля увидеть голых людей.
То есть профессор заметил его, кривобоково, присутствие. Многие люди говорят, что этот человек знаком с самим Доктором, который собрал вокруг себя большую рать знатных вельмож, которые сообща сговаривались против бедноты и не давали им на хлеб. Беднота же только и занималась тем, что не сообща сговаривались за этих вельмож и дарили им дымящиеся кусочки свежеиспеченного хлеба. Перевес оказался на стороне середняков. Они ни с кем не сговаривались и никому не давали и не недавали хлеба. Середняков вообще было только один человек - это профессор, знавший все европейские языки.
Кривобоков задал ему вопрос, который его слегка сконфузил:
- Действительно ли реальность парадоксальна ?
В знак согласия со мной, он сказал:
- Да.
И Кривобоков даже не подозревал, что парадокс его как раз поджидает, за следующим углом. Он в тот момент подозревал лишь самого профессора в убийстве старой кошелки Спиридоновой. Приятно поговорив еще с профессором, Кривобоков, разгребая ногами опавшие листья, весело кинулся бежать вдоль журчащего ручейка за угол, за которым с ним и случился этот ужасный парадокс.
За углом он забылся. Он ничего не помнит: как зашел за угол, как забылся. Просто серый цвет окутал все его сознание и только яркие вспышки света иногда рассекали его мозг. "Что со мной?" - мелькнуло у него в голове как тень, и не успела мысль растворится в воздухе, как он сам растворился в этой пустоте.
Пустота. Ощущение ничего. Он сидит или стоит, не помнит. Может быть он лежит.
- Ты лежишь на корточках. - сказал чей-то голос.
Сначала он не понял, кто это "ты". Но через некоторое время до него дошло, что "ты" это он сам и есть. Когда он понял, что "ты" это он сам и есть, тогда он стал понимать, на каких таких корточках он лежит. Он тут же встал, а может быть и сел, не понятно. Под ним - ничего.
- Да я ведь не лежу вовсе. Я вешу ! - сказал он в пустоту.
- Сколько ? - раздался сверху глас.
- Не знаю. Я вешу уже некоторое количество времени. А кто это меня спрашивает ?
- Я - твой ум, а ты лишь пародия на меня. В тебе только есть лишь твое ничтожное я.
- Где я ?
- Ты ? Ты - нигде, ты - ничто. Вас тут таких много у нас.
- У кого у вас ?
- У нас, у лунатиков.
У них у лунатиков было невыносимо непонятно. Было непонятно где ты и кто вокруг тебя, часто было не понятно даже кто ты. Это было разведение всех мостов в сознании, связывающих тебя с реальной жизнью.
И когда Кривобоков открыл глаза, то увидел людей в белых халатах, которые говорили между собой о шизофрении, о смирительной рубашке и о том вреде, который он, Кривобоков, нанес окружающим людям.
18.11.98
Варфоломеевская ночь
Прохладным ноябрьским утром, после праздника, проснулся Варфоломей во дворе, на холодной заиндевелой проталине. И понять ничего не может, хотя понимать, собственно особенно то и нечего. Вроде бы вчера, подвыпив пива пенного и еще какой-то дряни, вроде вина, вышел во двор подышать свежим воздухом, покурить, да позабыл, что дальше было.
В то время как встает с земли и отряхает одежду от пыли, рассуждает сам с собой:
- Видно, позабыл самое главное. Вчера был праздник. Какой- не помню. Это одно. Второе - вышел во двор покурить, да вот дале ничегошеньки не помню.
- И неудивительно! - вмешалась тут бабка Марфа. Она вышла во двор покормить хряка, в красной мужицкой руке ее - ведро с помоями: - Ты был пьян как свинья! Приставал к Меланье, за что и был опрокинут на земь нашим слесарем, Потапычем.
И все-таки Варфоломей чего-то недопонимал. Меланью он давно полюбил, эту сочную краснощекую свинарку. Потапыч, слесарь, тоже, видимо, любил ее, и даже как-то на сочельниках свататься ходил. Но вот как он оказался тут на дворе?
На самом деле дело было так.
Вечером, когда полевые работы закончились и все слесари возвращались со своих постов в колодцах, пришел домой так же и Варфоломей. Все работники обитали в огромном деревянном бараке на пустыре. Каждая семья имела свою отдельную камеру-комнатушку, где вели свое бытие, где питались, спали и размножались. Радости особенной не было. Кабы не пиво и вино, которое ежедневно по вечерам доставлял Кац ко двору, подъезжая на дохлой кляче со стороны перспективного городка.
Вот и Варфоломей, будучи уставшим как скотина, физически и психически, порешил выпить немного пивка, литров так десять, чтобы привести свою душу хотя бы в веселое на время состояние. В кармане у него было несколько дублей, да еще пара гульденгов. В канистре это пиво уместилось с большим удобством, и было видно, как хорошо ему там внутри - оно пенилось, а при откручивании пробки приятно шипело.
Соседи Варфоломея - слесарь Потапыч, бабка Марфа, да девица Меланья, живущая одна, свинарка и симпатичная особа, за которой слежку ведут уже добрая дюжина разных мужиков-бобылей, все они - слесари, некоторые дворники, есть даже один канализатор, это наш добрый Варфоломей. Слесарь Потапыч, старый горбатый бобыль, бурый цветом лица и с хриплым голосом чаще всего навещал красавицу.
Она же, уставшая от тяжелой работы в поле, ведь жмых в корыте мять да говно свиное таскать - нелегкая работа, по вечерам могла позволить себе слабинку: выпить пару стаканчиков капустной наливки и пригласить какого-либо хахаля, чтоб поплясать с ним кадриль или гопака до упаду. Возможно будут какие-нибудь шуры-муры, потискаются вместе, может быть и поцелуются. В общем - романтика Вот с Потапычем и любила она хороводы водить.
Варфоломей - человек застенчивый, простой как сапог, но поделать с собой ничего не может - любит он Меланью - хоть иголки швейные глотай! И что только черт его за нос водит.
Живет также через стенку дева одна, красавица писаная, вот только жаль что не видел ее Варфоломей, да и вообще никто ее никогда не видел. Не выходит бедняга во двор, не понятно чем питается и как сводит концы с концами. Красавица - ее бы, может быть, полюбил бы сам император или какая-либо другая августейшая особа, да не видит ее никто. Телом не жирна и не худа чтобы очень, лицо, правда, малость, осунувшееся, зато мило и напоминает чуть вялый фрукт. Зато душа ее, сердце мягкое -добрая, особливо по вечерам. Не пьет, не курит, сидит всю ночь напролет у стены и смотрит в дырку, что открывает взор в каморку Варфоломея. И не догадывается наш канализатор, что за ним наблюдают. И не слышит Варфоломей как бьется сердце девицы, это она любит его и желает, вот только не знает как показаться, как заметной быть. Зовут ее Ласка.
И вот, после трудового дня, разместился Варфоломей в своем старом перекошенном кресле как раз напротив дырки в стене, в которую робко смотрит наша добрая красавица Ласка. Расставил Варфоломей вокруг себя армаду банок и стаканов, налил туда пива пенного, любил он когда пива много налито везде. Принялся пить. И чем больше выпивал этой целительной влаги, тем больше плакала Ласка, воздыхательница его. Видать ведала, что кончит Варфоломей весьма плохо, в психиатрической лечебнице. Но этого еще пока никто не знал и сие не входит в рамки этого повествования.
И чем больше Варфоломей поглощал пива, тем больше просыпалась душа его, мягкое доброе сердце окрылялось крыльями и уносилось прочь из этого страшного мира. Он вновь вспоминал Меланью, сочинял для нее очередной стишок, из цветной бумаги вырезал аппликацию - в подарок.
Выходит во двор, курит и смотрит на далекие звезды, слушает как веселятся люди в бараках, как ругаются и дерутся счастливые, уставшие и обезображенные тягостами жизни мужики и бабы, верещат худосочные дети и тяфкают отвратительного вида собаки. Смотрит, как по темным закоулкам передвигаются обкумаренные клеем детки, пронзительно смеются, некоторые же стонут. В руке его бутылка крепкого вина, которое он успел подобрать дома, он знает, что он, это вино, будоражит душу.
- Все! - сказал вдруг вслух Варфоломей - Настало то время признания в любви моей возлюбленной Меланье!
И сказав решительно эти слова, направил он свои стопы к каморке Меланьи, где она как раз развлекается со слесарем Потапычем.
Но не знал наш Варфоломей, что услышала слова его бедная девушка Ласка. После того, как побрел он неуверенным шагом, шатаясь и кашляя, по заданному направлению, надела на свою голову Ласка красную косынку, накинула фуфайку, обулась в валенки и тихо вышла во двор, чтоб проследить за Варфоломеем. "Я бы для тебя на все пошла, даже на рожон!" - думала про себя она добрые слова. И не ведала, что на этот рожон и отправлялась. Но всему свое время.
Пред самым входом в каморку Меланьи, замер Варфоломей, прислушался - он слышал как звонко хохочет Меланья, как матерится Потапыч. И ему вдруг стало грустно почему-то, потом же он почувствовал прилив силы, после того как отпил из бутылки немного спасительной крепкой влаги и оптимистично подумал: "А чем я плох? Я крепко вздую этого слесаря, он не достоин красоты прекрасной особы! Я предложу Меланье свою руку - будет свадьба! Решено!"
И уже он попытался вломится в хрупкую дверь, как из соседней комнатушки вышла бабка Марфа выносить хряку помои.
- А-а! Варфоломей! Опять нализался! - громко затараторила старуха, размахивая ведром с вонючим содержимым.
Пришлось старую послать матом ко всем чертям. Старуха заткнулась, перекрестилась и побрела по своим делам. И прошла мимо как раз около Ласки, которая успела прижаться к серой стене дома, вот и не была замечена. От души ее отлегло, она внимательно наблюдала за своим возлюбленным.
А Варфоломей в то время уже вламывался в каморку Меланьи. И перед оторопевшими людьми в светлой комнатке с отставшими от стен обоями и с тараканами, предстал пьяный Варфоломей с бутылкой вина в руке. Он вопил:
- Меланья! Ты и я - вот пара сапогов. Нам не нужен этот старый хрыч Потапыч, к тому же он зарабатывает на три краюхи хлеба всего, я же - на четыре. И позволяю покупать каждый вечер пиво и вино - со мной не пропадешь!
Попервах Меланья с Потапычем конечно же оторопели, ведь они лобызались, были заняты собой, но после, после пережитого шока и выпитого конъяка, начал канализатор Потапыч своим сиплым старческим голосом:
- Ты мне зубы не заговаривай! Краюх хлеба я получаю на две больше чем ты, и могу позволить себе более горючую выпивку. А Меланья - моя баба и я не позволю, чтобы всякая падла с ней так разговаривала!
Разгоряченный Варфоломей недолго думая обрушил на его голову еще непочатую бутылку вина. Меланья как свинья завизжала. А Ласка притаилась в сенях - все видит, наблюдает любящим оком за жизнью своего кумира.
Потапыч сперва схватился за свою голову, где уже начала проявляться шишка, глазки его налились кровью, рот перекривился в ужасной гримасе, он схватил топор и помчался на Варфоломея. Герой не унывал, он выкрикнул: "Меланья! Я защищу тебя!" и кинулся прямо на противника, вооружившись острыми вилами. Топор и вилы пришли во взаимное соударение, произошел лязг, посыпались искры, и враги, пыхтя и проклиная друг друга, затеяли борьбу прямо на пороге квартиры.
Меланья спохватилась, сняла с плиты кипяченную воду в котле, предназначенную для варки яиц, и окатила Варфоломея. Варфоломей обжегся, а потому он закричал гневно, отскочил в сени, да размахнувшись вилами, задел прямо в горло бедную Ласку, что стояла тихо за шторами.
Канализатор Потапыч же, воспользовавшись минуткой, накинулся на Варфоломея, и обухом топора стукнул его прямо в темечко, отчего бедный Варфоломей покатился во двор прямо в сугроб, где и остался лежать.
Бабка Марфа, уже покормившая хряка, покачала головой и прошла мимо. Меланья останавливала Потапыча, который решил было вообще убить несчастного, обещала ему всяческие сладости. А Потапыч любил сладости, особенно липкие сладкие тянучки.
И это была обычная ночь. Кобели неприятно тяфкали. Пьяные люди горланили песни и дрались по своим квартиркам. Худые тупорылые дети бродили там и сям, нюхали клей и развратничали по углам. Далеко за горизонтом вспыхнули сараи, самолет упал и разбился на пустыре у леса, а на заводе химикалий произошла утечка - вонючие потоки слизи заливали все кругом.
А в сенях помирала Ласка, никем не замеченная, пронзенная вилами. И даже, будучи уже при смерти, она любила Варфоломея, она знала каждое его движение, понимала каждое его слово и тяжело сочувствовала его горю. Она помирала и никто не видел этого. Такова уж участь....
8-9.11.98
КОРОЛЕВА АПТЕКИ
Опечалившись на всю свою прошлую жизнь, а также затаив шуточную злобу на окружающий быт, вернулся к своей жене Савраске, досель непризнанный рыцарь пылающей души, аптекарь Евдоким Полоумов. Нерадостным был овал его озабоченно неприкаянного лица, увенчанного двумя кругами очков. Неуверенным были телесные движения специалиста по здоровью телесному, могущего прописать больному ведомой болезни целительное снадобье, способное вдунуть свежие силы в покоробленные жилы организма. Все лицо его было покрыто ссадинами и ушибами, одежда висела клочьями, от чего служитель человеческого здоровья видом своим больше напоминал самого обыкновенного бомжа.
Свернув у порога своего дома любимое произведение искусства в виде Афродиты, обливающей себя прохладной водой из кувшина, Евдоким всхлипнул. И всхлипнул он не потому что возникла мимолетная жалость к порче приобретенной скульптуры, а издал он этот депрессивный звук в виду того, что в подсознании мелькнуло светлое воспоминание того, в каком духе пребывал он, когда делал такое эстетически полезное приобретение. В таком унылом расположении духа и застала жена его, Савраска, над разбитой Афродитой.
- Что ж, - сказала ее простота, - Купим новую композицию. И видит тебя твоя прежде любимая в не столь хорошем сердечном расположении, в каком ты обычно пребываешь в своей лавке, и со мной, горемычной. И не потому ли все поводу сокрушаешь ты свою бессмертную душу, что не дает нам господь бог безропотное и невинное дитя, на которое б мы смогли излить любовь свою и благоговение пред воплощением в материю духовной стороны нашей совместной любви?
Опечалившись еще больше, ввалив внутрь черепа глаза в виду продолжительного плача, Евдоким молча разделся. Запутавшись в своих шнурках, он неловко чуть было не упал на пол - и такая мелочь как эти шнурки, взбесили Евдокима, и он стал больше похож на человека, объевшегося случайным образом травы-белены. Тогда он бездумно закричал своей жене:
- Молчи же, молчи! Делая поспешные выводы о причине моей печали, ты тем самым смеешься надо мной! Или же ты настолько глупа, чтобы посметь говорить такое, от чего бы рассмеялся любой на моем месте!
Человеческому терпению часто приходит конец. Терпение -психический процесс, который очень сложно долго задерживать в своей душе или теле. Терпеливые люди часто обладают столь сильной натурой, неспособной даже на высшие духовные переживания. Таковым раньше себя считал Евдоким.
Все осталось бы на своих местах, если б не случай, что произошел с ним сегодня, в аптеке. Об этом он и начал рассказывать своей жене Савраске, после всех тех обыденных ритуалов человеческой бытовой культуры в виде раздевания и переодевания, а также условными гигиеническими рефлексиями в плане мытья кожи рук и лица мылом, а также после всех справлений физиологических нужд в специальную посуду, с которой знакомы практически все люди на нашей небольшой планете Земля.
За чашкой крепкого чая и перед миской супа, вооруженный ложкой, горьким перцем, голодным желудком и жвалами, Еремей смог наконец рассказать Савраске, что приключилось с ним в его аптекарской лавке.
- Слушай же внимательно меня и не упускай от своего внимания ни одного моего слова, ибо то, что расскажу я тебе - не плод больной фантазии, а самое что ни на есть реальное стечение обстоятельств.
Как всегда до того было, ты помнишь, встал я не выспавшимся, с ввалившимися внутрь черепной коробки глазами. И это правда: я всю ночь не спал, а пребывал в эдакой своеобразной тревоге, какую иногда чувствуют беременные женщины перед разрешением своего бремени. Будто проведение руководило тогда мною и мрачное предчувствие того, что должно было произойти.
С утра, когда вышел в путь до аптеки, помню лишь только холод воздушных масс, а также старуху, перешедшую мне дорогу. Она была одета в плюшевое пальто и напоминала небольшой гроб для самой себя. Ухмыльнувшись, я уж было хотел решиться перейти дорогу, да не тут то было.
С огромной скоростью в тот момент желтый автобус вырулил из клубов снега и остановился перед самым моим носом, начинающим уж было краснеть от холода, чтобы потом синеть. Там, внутри него, за рулем, сидел грубый шофер некультурного вида. В его заплывшем от жира лице буравились глубинные глазки, пронзившие в тот момент меня как иглой. Он сказал:
- Что стоишь как оглобля? Проходи в салон - поедем куда тебе надо!
И в тот момент, я, словно в растерянности, ступил ногой внутрь автобусной комнаты, а когда вторая нога оторвала свою подошву от холодной земли, бездушные створки автобуса закрылись за моей спиной, и я оказался перед огромным лицом властного шоферюги.
- Куда тебе надо? - сказал он мне тогда. На что я помедлил с ответом, прежде осмотрев все кругом - сиденья, два-три пассажира разных биологических полов. И тут я понял, что зря вступил в этот край, зря зашел в автобус, ведь не нужно же мне никуда ехать. Стоило было сделать с этого места сто шагов - и я бы очутился возле двери своей аптеки! Ошибку нужно было как-то исправлять.
- Так куда ж тебе надо? - повторил свои слова шофер, но по его интонации я понял, что он куда-то спешит, с его стороны в мои уши и в мозг поступила вопросительная интонация с восклицательным знаком на конце!
- Так куда тебя везти, спрашиваю?!
Я не заставил его долго ждать с ответом:
- Позвольте, - говорю, - вы никак не можете меня называть на "ты", поскольку мы друг с другом не знакомы. Вы мне не друг, меня не знаете, а позволяете себе говорить мне "ты", что значит подходите без элементарного чувства уважения к незнакомому вам человеку...
Но не успел я этого договорить, как шофер, этот некультурный и самонадеянный тип, махнул своей толстой рукой в мою сторону, невидимо сплюнул в противоположную, а потом, по средством отработанных в течении долгого времени ручных движений, привел весь корпус автобуса в движение. Снаружи поднялась снежная пыль, а внутри коробки - гул, заглушивший мой требовательный голос.
Городские пейзажи в замороженном окне быстро мелькали, в скором времени мы были уже за городом.
Внутри моей души я чувствовал что-то растет такое, негодование ли, или даже гнев, готовый вырваться наружу писком. Я увидел перед собой вылетевшую из моего рта слюну, глаза мои вылезли из орбит, а шея напряглась как куриная нога:
- Вы что меня не слушаете? Или у вас нет никакого воспитания? Мне не нужно никуда ехать. Я за всю свою жизнь никуда далеко не ездил. Мне надо было лишь пройти сто метров до моей аптеки, меня ждут там посетители, больные и старые люди, которые без моих лекарств не смогут оставить свою душу в теле!
И в тот момент автобус остановился. Я видел, что происходило кругом, но не в силах был представить что именно происходило. На своем лице через некоторое время я почувствовал жесткие мокрые руки, меня пронзила локальная боль, а также мимолетная мысль о вате и йоде. А произошло вот что: остановив автобус, шофер, грубо ругаясь, ткнул меня кулаком в лицо, взял за шиворот моего драпового пальто, да так, что он, шиворот, треснул. В тот момент я обмяк, а холод парализовал мои мышцы, но позже я напряг их, когда оказался на улице, в сугробе. Потеряв очки в тот момент, я потерял и ориентир, поскольку вокруг был заснеженный пустырь, снег, дорога и автобус, уезжавший на всех парах. За ним - клубы белого вонючего пара и человеческие языки в стеклах. Это были пассажиры, которые не проявили никакого участия к моему горю.
Местность для меня была незнакомой. Это был огромный заснеженный пустырь, лоскут природы, уцелевший, и, по каким-то неведомым причинам, еще не застроенный бетонными плитами. Единственное, что я увидел городское, так это небольшое, как трактир, здание на обочине дороги. Металлическая труба на его крыше дымилась, что говорило мне о присутствии живых человеческих душ внутри.
Сознание мое в тот момент было словно затуманено, я смутно соображал, а очки еле нашел на дне снежного холма. Мое сердце бешено колотилось, а холод подкрадывался к телу, особливо к пальцам в ботах - там они, красные, кукожились, поджимаясь к материнской стопе.
Мне больше ничего не осталось делать как зайти в это скромное и разуму моему непонятное здание. Для чего оно тут стоит и кто там пребывает внутри? Вот вопросы, которые мучили меня в тот момент, когда я стоял уже у двери, преодолев несколько метров пешего пути.
Скрипнула древесная дверь, и взору моему предстала аптека, только не моя аптека, а чужая, поскольку вся обстановка внутри была хоть и похожа на родную обстановку, но все-таки чем то да отличалась. И аптекарь был не я, а человек женского пола, годов молодых, что можно сказать в цвете сил.
И тут, извини меня, дорогая Савраска, хоть ты и симпатична еще пока и обладаешь такими деталями как щечные ямочки и веселые искры в глазах, а вот аптекарша была куда лучше. Ее пышные телеса, увенчанные стерильным халатом излучали наготные просторы. Дух тепла шел от ее вздымающихся арбузных персей, а обтянутые одеждой ягодицы сверкали своей обтекаемостью и пальце-приятной упругостью.
- Что ж вы, - говорит тогда она мне, - встали у порога. Чем больны? Какие лекарства вам нужны?
И голос был мелодичный такой, сквозь уши, добираясь до струн моей души, он словно играл по ним, и по всему телу прошла электрическая истома, приятно деформирующая сердце. Я сказал тогда нечто непонятное нежному слуху (о, в эти ушки необходимо говорить только лестные слова!), поскольку был сражен и пленен красотой аптекарши:
- Аптека! И я тоже аптекарь.. У нас есть порошки и микстуры от кашля и просто для вкуса...
Сказал я также еще что-то, не помню что именно, но помню тот удивленный взгляд на меня, не понимающий и с долей укора: мол, что это за идиот такой пришел? Также, когда я приближался к ней, чтобы лучше рассмотреть ее нежную кожу, я помню, как эта женщина попятилась к стене, а ее глаза расширились от страха. Видимо я в тот момент выглядел несколько странно, шея моя вытянулась, а глаза вылезли из орбит, а через очки они казались в несколько раз больше, чем есть на самом деле. И слюна в тот момент, очевидно с морозу, повисла на оттопыренной губе, а пальцы рук, замерзшие, от того что копался в снеге, были красные и крючковатые - не знаю зачем, их я потянул к горлу прекрасной лекарственной особы.
И вот тогда все существо этой красавицы затрепетало, а из ее нутра вырвался пронзительный крик. И в тот момент все смешалось вокруг, сознание на некоторое время опять погасло. Из закутка сразу же вырвался грубый сторож, сивушно-спитого вида. Из его мутных бельмесых глаз лились слезы, но не от страха, а от табачного дыма, а изо рта шел запах недельного перегара. И тогда я был контужен в голову его рябыми кулаками, а посыпавшиеся как горох маты, избили мою душу до полусмерти. Я пытался объяснить все, сказать по человечески слова в мое оправдание. Но, видел бог, они все не хотели меня слушать. А потому, избитого, вытолкнули меня на улицу, в снег.
Я долго лежал, и думал о том, как теперь мне необходимо в аптеку. Мне хотелось приложить жгуты на руки и ноги, обмотать бинтами раны и ссадины, зеленкой замазать лицо, скушать несколько таблеток успокоительного, поставить очистительную клизму, градусником измерить температуру и много еще чего!
...И вот, после того, как я совсем замерз, сознание мое немного окрепло от боли и холода, я робко встал на свои кривые ножки и, шатаясь, пошел по направлению к городу, в свой гостеприимный дом.
На этом Евдоким Полоумов прекратил свой сказ. Его глаза в течение всего рассказа были скромно укрыты от взора жены, Савраски. И он не видел, как изменялись черты лица возлюбленной, как через весь лик ее прошла судорога ревности в тот момент, когда он описывал красоты встреченной им аптекарши. И последние слова Евдоким рассказывал для самого себя, потому что Савраска в злобе вскочила и промчалась в туалет, за шваброй.
Кончив свой объяснительный рассказ, Евдоким поднял голову и заплывшим глазом, смутно увидел швабру, а ниже, держащую ее жену, которую полюбил еще так давно в молодости.
Был женский визг, треск и искры. Сознание опять померкло, а обмякшее тело Полоумова обрушило свою всклокоченную голову в тарелку с уже остывшим супом.
28-31.01.99
НАДГРОБНАЯ РЕЧЬ НАД МОГИЛОЙ Р.Е. ПЛЮШКИНА
Одним прекрасным человеком на Земле, на нашей дорогой планете, стало меньше. Уже час как остановилось производство во всех уголках мира, транспорт не ходит, люди не смеются, а плачут. И даже погода во всем мире - скверная, очень плохая: идет где снег, а где дождь, все цветы завяли, звери лесные и птицы небесные тоже грустят. А чему радоваться ? Сегодня великий день траура, потому что ушел из жизни герой, человек, ставший символом всего доброго в людях, их, можно сказать, духовного наставника - дворника нашего двора Родиона Плюшкина.
Родион Плюшкин родился пять десятилетий назад в сибирской глубинке, в деревне Тыпкысыр Баяндаевского сельского Совета, в семье потомственных дворников, маляров и плотников всей округи. Егор - его отец, а, стало быть Родион имеет отчество Егорович. Отец его - был мужественный человек, швец, жнец и на дуде игрец, могущий оседлать дикого коня за считанные минуты, это воистину воин человеческой мысли, слова и дела. Топор в руках Егора был словно гениальное перо в руках поэта Пушкина. Это был плотник-поэт, много таких людей в мире. Мать будущего великого дворника, происходит из знатной свинарской семьи, звали ее Анастасия Бонапартовна Плюшкина, мать семерых детей, в том числе и будущего великого дворника Родиона Плюшкина. Это был женственный человек, ее красота пленила Егора, плотника, будущего отца нашего великого дворника. Красотой этой женщины восхищались все жители Тыпкысыра Баяндаевского сельского Совета. И работница из нее была великая, потому что любое дело в руках этой благородной женщины спорилось, доходило до своего победного конца. Однажды она вошла в горящую избу и остановила на скаку породистого скакуна. Жители села восхищались этим и многим другим ее проступкам. Говорили о ней как о чудачке.
Теперь же о самом Плюшкине, этом гении нашего времени. Как только он родился, Егор и Анастасия поняли, что родили прекрасного человека, в будущем наверняка очень известного мыслителя. И ребенок на самом деле таковым являлся уже с малых, можно сказать пеленочных, лет. Его первые пристойные и похвальные поступки, можно припомнить еще с таких малых лет. И даже когда Родион родился, то поплакав чуть-чуть, понял, что плакать нечему, после чего он заразительно засмеялся, а вслед за ним засмеялись Егор и его жена, Анастасия. Это был первый подвиг Родиона Егоровича.
С малых лет этот прекрасный человек питал большую любовь ко всем прекрасным проявлениям человеческой жизнедеятельности. И уже когда ему было ровно год, он решил стать великим человеком, творцом всего самого гуманного и духовного, стать отцом кучи детей и посадить массу всевозможных деревьев. Известный во всем поселке баобаб - дело рук нашего героя - он посадил этот баобаб в подарок своим родителям за самого себя еще в пятилетнем возрасте. Воистину хвала такому поступку! Это был второй прекрасный подвиг легендарного дворника.
Было отмечено также и то, что еще с малых лет Родион тянулся к знаниям примерно с таким же рвением как алкоголик, опрокидывающий в свое нутро первый штоп водки. Заметив это, его добрые родители подсунули книгу известного писателя гуманиста Брехта "Любовь и прекрасное. Что это такое ?" А читать его вообще не учили, потому что не было надобности это делать, поскольку Родион умел читать и писать уже с утробных времен. Будучи еще не рожденным он часто писал изнутри в материнской утробе пальцем по плаценте теплые и добрые слова. Подсунутая ему книжка сделала свое дело. Сознание Родиона окрепло, ума стала целая палата.
Свое первое стихотворение он написал в шесть лет и назвал его "Всем, кто решился на это". В этих замечательных складных столбиках стишков был гимн отваги для тех, кто решил посвятить себя прекрасному, служению добру. Это был третий подвиг человека - легенды. Сей опус знают наизусть жители всего мира.
Следующие стихотворные подвиги его были тоже по своему великими, великими потому, что вообще ничего невеликого за свою жизнь Родион не сделал. Это следующие стихи: "Люблю сей храм", "Мысли о мироздании", "Дворец сотворенный", "Вселенский хаос", "Мистика души" и т.д. Уже здесь чувствуется весь пафос человеческого бытия, в этих стихотворениях дошкольного периода Родион раскрыл себя как талантливый философ, сумевший сдвинуть пласты накопленного человечеством философского и богословского знания, создать новую и стройную философию, которая вышла в виде книжки под названием "Мое понимание мира в вопросах и ответах мне же самому". Тогда ему было всего лишь шесть лет.
Именно с тех пор заговорили о Родионе люди всего мира. Приехали в поселок величайшие исследователи феноменов и проблем вундеркиндизма. Эти профессора и доктора всяческих наук отвезли Родиона в институт, где поместили его в замкнутый сосуд-колбу, резервуар, в котором легче всего проводить опыты. Это был переломный момент в жизни Родиона. Ему подсовывали разные книги, картины, он смотрел, читал, рассуждал, делал многочисленные записи. Так, например, изучив логику, он сказал гениальную фразу, записанную потом Кирилловым и Старченко в книге "Логика": "Знание, полученное из уже имеющихся знаний, без обращения в каждом конкретном случае к опыту, к практике, называется выводным, а сам процесс его получения - выведением." То есть способность к теоретизированиям у Родиона были развиты достаточно хорошо. И было ему тогда всего лишь семь лет.
Многие мыслители того времени приезжали к Родиону на собеседование, обсуждение философских диссертаций и работ. Родион мог одобрить идею или же наоборот опровергнуть. Когда к нему пришел известный астроном Цесевич и спросил его: "Потеряла ли наземная наблюдательная астрономия свое значение?", Родион ответил: "Конечно, нет! И никогда не потеряет, хотя бы потому, что к тем наблюдениям, которые систематически выполняются в наземных обсерваториях, добавятся наблюдения движения космических кораблей." После этого известный астроном задумался, почесал голову и отправился домой писать книгу "Что и как наблюдать на небе".
Ученые всех мастей находили советы в мудрых словах Родиона для своих проблем.
Но скоро наступил очередной этап в развитии Родиона Егоровича. Он перестал читать книги, думать о мироздании, давать рекомендации и так далее. Он постиг ту мысль, что все это суета, что любое достижение человеческого разума - прах. Есть лишь только суровая реальность под названием жизнь и что человек живет только лишь для того, чтобы потом бесследно умереть, исчезнуть. Что человеческая жизнь - фигня, фук и пшик перед величием мирозданья и любые проявления человеческого ума лишь ничтожное зерно по сравнению с непостижимостью смысла Вселенной и космической энергии. Он решил заняться делами сердечными и мирскими, завести семью, делать детей и работать на благо общества и самого себя, чтобы работа была грубой и физической. Профессия дворника наиболее импонировала ему.
Он видел в этой профессии огромный философический смысл. Метла - это своего рода инструмент созидания, созидания материальной чистоты двора, улицы, то есть очищаемого от ненужного и неэстетичного сора объекта. Помойное ведро - хранилище отходов, отработавших свое для человека бытовых единиц. И сам дворник является неким богом, демиургом, из хаоса наводящего порядок и приносящего чистоту и уют туда, где доселе был первобытный хаос в виде мусора и грязи.
Но вот исследователи мозга и разума Родиона были в корне не согласны с его жизненным выбором. Они не хотели смириться с тем, что придется расстаться с его великими новыми идеями ради науки и человеческого прогресса. А этот самый прогресс в последнее время совершил огромный лошадиный прыжок, а все исключительно из-за нашего уважаемого Родиона Плюшкина. Его имя было во всех газетах, трубили на весь мир о его заслугах перед планетой. За его голову некоторые грязные дельцы выплатили бы огромную сумму грязных денег.
Вот и пришлось тогда Родиону туго. Думать он не хотел, подсказывать, разрабатывать какую-либо новую формулу с матема- тиками не хотел, вот и пришлось профессорам ставить экстремальные опыты над его интеллектом и физическим телом. А всем известно, что источником бед для человека является его же мозг, а потому мозг Плюшкина был лоботомирован, ставились многочисленные хитрейшие опыты над его серым и белым веществом. Проверялись спектровые реакции головного мозга на физические, а чаще всего химические раздражители, то есть на наркотики и алкоголь. Специально привили ему алкогольную зависимость как какому-то подопытному кролику.
Тогда на Родиона было жалко смотреть, но он действительно уже точно не хотел мыслить, читать и писать книги. А когда директор института пришел поздравить Родиона с 30-летием, а заодно дать отпуск на два дня на родину, в деревню, чтобы похоронить родителей, то увидел он отталкивающую картину: пьяный Родион ширялся вместе с какой-то помойной жирной шлюхой с обритым лобком и благим матом орал на весь зал: "Метлу!!!"
Вот тогда-то директор и решил распроститься с ним, перестать больше поддерживать с Родионом теплые дружеские отношения и называть его "коллегой". Директор выпустил Родиона из колбы, а ассистентам сказал, чтобы все что подопытный захочет, чтоб все это было тотчас же исполнено. И при помощи этой формальной дудочки для Родиона плясали все и всё.
Родион Егорович тут же пожелал метлу, сарай, где можно жить с дешевым скарбом, много водки и жену. Все было исполнено, кроме последнего пункта - женщин, которые хотели бы стать женой самого Плюшкина, было чересчур много. Это были женщины практически всех народов мира.
Поэтому Плюшкин пожелал быть сам с собой, а поскольку в житейских планах его было разведение потомства, то делал их с разными, многими женщинами, которые хотели бы иметь умное и послушное дитя, в будущем - политика, ученого, художника, писателя. Но все эти дети вкушали лишь калачи невзгод, ибо были самыми обычными битюками несчастья, идущими по дороге отца своего - мир его праху ! Или, как говорят, яблоко от яблони далеко не падает. Страшен механизм ломания человеческих судеб, страшна человеческая жизнь в этих ломаниях - в этом ирония судьбы над его человеческим ничтожеством, задавленным серым бытом и жалкими делами !
И вот после всех этих передряг - перед нами собственно Родион Егорович, в народе - Егорыч, старый и никому ненужный алкаш с метлой в руке, в его сиплом голосе нет и намека на большой ум, а во всех речах его сквозит потрясающая душу ничтожная тупость вместе с богатым набором площадной ругани. И вся пошлая натура Родиона попахивала гнусным развратом и отвратительным позерством, особенно перед женским полом. Нахал, негодяй, мерзавец, тунеядец, скотина, дрянь, свинья, пропойца, ханыга и многие другие слова - вот теперь как называли бедного страдальца люди, эти мелкие как и он люди, даже сами дворники.
Хотя дворникам то жаловаться на него незачем, так как хоть и отупел Родион, но не настолько, чтоб плохо относится к своей тяжкой работе, он написал даже небольшую брошюрку, известную в ограниченных кругах о дворницком жаргоне, а также небольшой трактат "Площадная ругань и ее разновидности. Человеческие гениталии как объект в площадной ругани и ее разновидностях".
То есть, с одной стороны - это отпетый алкоголик, пропивающий все свои деньги, мерзкий развратник, от которого родили дегенератов не одна сотня женщин. А с другой стороны - прекрасный и талантливый дворник, теоретик и поэт этого предмета, человек, знающий свое дело настолько хорошо, что может писать монографии и систематизировать понятия. Даже тогда у него много было учеников, или, как с одной стороны справедливо было замечено, собутыльников. Все - тунеядцы и трутни, которым Егорыч привил любовь к зеленому змию, а также к профессии дворник. Люди его тогда еще называли по этому поводу развратником молодежи, а всех девушек, которых портил Егорыч - изгоняли из семей, сажали в тюрьмы или беспощадно избивали до полусмерти.
И вот, наконец, траур! Умер герой нашего времени ! Лишилось человечество своего кумира!
Вчера, на праздновании своего пятидесятилетия Родион Егорович Плюшкин скончался в своем сарае, от интоксикации бутиловым спиртом. Пусть вечно хранит память о нем все многострадальное человечество! Мир праху твоему, уважаемый Родион Егорович! Мы уже идем по твоим мудрым стопам !
21.11.98
ВЕЛИКИЙ СПУСК ВНИЗ
Чуть рассвело, а человек по имени Серпентина Лепопольдовна проснулась. Нежась в пуховой кроватке, она понимала то, что ее сон кончился, а вместе с ним и приятное забытье. И что сегодня несколько праздничный день - ведь ровно год минул как развелась Серпентина со своим мужем, бароном Оффенбахом.
Было 3 часа 45 минут ночи. Но уже алел небесный горизонт. Немногочисленные ангелы витали где-то в предутреннем воздухе, и их сладкие песни слышали только влюбленные или же слепые люди.
Стены ее комнаты слегка дрожали из-за гортанных вибраций соседей. Их мерный храп порой так бодрит Серпентину по туманным холодным утрам. Она сразу же встает, громко зевает и выходит в подъезд....
В 4 часа 5 минут утра проснулся, наконец, и я. Вода в ванной уже давно остыла, подернулась льдом - ведь в нашей ванной не было одной стены, что ведет на улицу, а потому я увидел обычный городской пейзаж. Помимо этого сонные голуби чинно развалились повсюду, забавляя меня своими воркованиями. Обрубок ноги и руки за ночь хорошо затянулись, и я стал думать как теперь без столь ценных конечностей быть? Возможно придется продать одну почку и легкое - отсутствие их в глаза не бросится, а на место ноги и руки попросить фельдшера приживить конечности новые. Наш фельдшер добрый малый, он живет на втором этаже во втором подъезде и промышляет торговлей человеческими органами.
Моя жена и мои дети, уснувшие вчера вечером повсюду где можно, пока еще спят. И это очень хорошо - без них можно будет спокойно поесть что-нибудь и потихоньку уйти наружу, в город. Вот только предстоит Великий Спуск Вниз.
Попытался встать из ванны, да не смог это сделать - видно сильно вмерз в воду. Хорошо что под боком оказался небольшой переносной альпиндшток - им можно легко выдолбить себя из тисков холодного льда, что я и сделал.
Аккуратно перепрыгивая через спящих детей, оказался я в 4:30 у выходной двери. Тут я нашел необходимую пищу в виде объедков вкуснейшего сладкого торта. Тут же мне пришлось одеться в одежду, поскольку не пойду же я на улицу голым! Но стоило натянуть на культю ноги брючину, как проснувшаяся жена с кошмарным криком вылетела на меня из спальни и больно оглоушила по голове бюстом Брежнева. Бюст Брежнева разлетелся на куски, поскольку сделал был из глины, а моя голова немного изменила свои формы, поскольку это обыкновенная человеческая плоть. От боли пришлось воскликнуть: "А-а-а!!!" - и кинуться вон из негостеприимного дома. Тем более дети проснулись и принялись горланить на все лады и швырять в стены гнилыми овощами, ящики с которыми были повсюду - вдоль стен, на мебели, под стульями и кроватью.
Первые мои мысли были на лестничной клетке моего этажа хаотичные, примерно такие: "С квартиродавцем Помидороедовым, как только спущусь - разберусь - пускай мне дает новое жилье! С Брачным Агенством "Хохо" тоже придется разобраться - забирайте старую жену - давайте новую!"
На своем десятом этаже я и оделся, потому что успел прихватить вязаную кофту. Ее сшила мне моя старая жена когда была еще совсем молодой.
На девятом этаже я опять встретился с Это. Это было сегодня больше чем вчера, какого-то больше фиолетового отлива. Его сенсиллы слегка пульсировали, а щупальца, подрагивая от дуновения ветерка из открытой порошицы, протягивались к моему горлу. Оно сказало:
- Если ты все-таки хочешь пройти мимо меня, то должен ответить на один вопрос. Иначе я не знаю что с тобою сделаю.
А надо заметить, бабки наши из соседнего скверика всем говорят, что это Это ужасно отвратительное создание. Оно никого еще никогда не пропускало живым, и всегда в самом хорошем случае грубило, разговаривало в наглом тоне и делало очень много плохих вещей. Например тому же пану Бюксе, Это как-то оторвало ухо только за то, что оно, это ухо, было глухое. Вот и на этот раз существо напыщено-восторженно сказало:
- Почему Гомер всем своим героям приписал умеренность и довольство малым? Почему Агамемнон подносит Аяксу после единоборства хребет быка как почетный дар?
Я знал ответ. Моя жена самая толстая в округе, она складовщица овощного магазина и часто мне рассказывала про различные подаяния, поэтому я ответил:
- Как ты знаешь, Гомер видел, что скромность есть добродетель, более всех прочих подобающая юношам, и что она, подобно предводителю хора, гармонично сочетает между собой все хорошие качества. Потребность в пище и еде - малое, вкушая немного ты познаешь умеренность как таковую, сытость и радость - то же довольство. И может ли в таком случае Аяксу показаться пустяшный хребет быка столь уж ненужной вещью ?
Пока я спрыгивал на восьмой этаж, а Это принималось тщательно обдумывать услышанное, я подумал о том, что неплохо бы подготовить себя к очередным встречам, вооружиться дубиной или мечом. И, успев об этом подумать, я увидел облокоченные о стену прекрасное древко копья византийской работы, а рядом лежал щит с изображением лица Матроны, изрыгающей из своей пасти огонь на истукана напасти.
Было ровно пять утра. На седьмом этаже оказывается кого то поселили. Я хоть и не такой слепой как вам может показаться, но увидел самого что ни на есть карлика, стоящего передо мной около открытой каморки. Его наглый вид не предвещал ничего хорошего, к тому же он держал в руке остро отточенное шило, а от самого лилипута несло какой-то тухлятиной. С ним я не стал ничего говорить, размахнувшись копьем я пронзил мерзавца насквозь как жука. А он, размахивая руками, нанизанный, пищал своим противным голосом, сверкая глазами и махая шилом в руке:
- Я безобиден! Ты убил неповинного человека! Я бы тебе ничего плохого не сделал! Шел бы своей дорогой!
И размахивает перед носом своим блестящим шилом.
Пришлось пригвоздить его вместе с копьем в стену, чтоб не мешался. Мне показалось, что этот карлик, даже умирать нормально не умеет. Как только я его пригвоздил к дощатой стене, он активизировал свои мышцы. Его небольшая пасть клацала железными зубами, корявые ручки, напрягаясь в мышцах стягивали остальное тело с древка. Еще немного времени - и он соскользнет с копья, и кинется за мною в погоню со своим шилом. Но я предотвратил беду - накрыл его щитом, потому что где-то читал, что карлики не любят темноты.
На шестом этаже, с нынешней ночи как, проживает странная женщина Серпентина Лепопольдовна, с которой начался наш небывалый рассказ. Она уже давно встала, покушала немного толокно, про которое ей прочитали из журнала, томно посмотрела в окно на лицо монтажника, заглядывающего в квартиру. Потом ей показалось в 5:00 что кто-то на седьмом этаже дерется.
- Что за безобразие! - воскликнула женщина - Мне не дали бы уснуть, если бы я хотела это сделать! Надо срочно пожаловаться товарищу Помидороедову - пусть он переселит негодяев в более пристойный их образу жизни дом. Да хоть в сарай - мне плевать на удобства!
В 5:30 я был уже на этом шестом этаже и переводил свой дух. Карлик действительно был живуч, и, казалось не сдавался. Он не только слез с копья и снял с головы щит, он даже смог догнать меня и погрузить свое шило в икру моей целой ноги три раза! С моей стороны был вопль и сокрушительный удар по голове карлика посредством целого и здорового (до этого момента) кулака. Карлик стерпел натиск, хоть в мое лицо и брызнули осколки его железных зубов. Пока мы возились в пыли, в углу шестого этажа, рядом с уснувшей дворовой собакой около миски, дверь квартиры Серпентины Лепопольдовны приоткрылась и из-за дверного косяка показалась ее странная физиономия.
Бигуди дымились, в руке судорожно сжатая трубка телефона, глаза негодующе устремлены в вышеуказанный угол. Первоначально она отозвала собаку от этой своры, а тапочком, дотянувшись, отодвинула миску с дымящейся едой поближе к себе. Потом принялась восклицать:
- Это что за безобразие! Я буду жаловаться квартиродавцу Помидороедову! Нашли кого подселить в наш благородный дом - отщепенцев и оборванцев!
С карликом было трудно. Своими зубами он вцепился в гачу штанины на целой ноге, а шило воткнул мне в лопатку, да так прям и повис рукой на рукояти этого острого инструмента. Сверху, видно с моего этажа, слышались оглушительные крики, в которых я различил тембры голосов моей жены и моих детей. А последних очень много - десятки ног стучали каблуками по ступенькам. И я до сих пор не догадываюсь сколько их штук. Человеческие единицы вообще по сути своей иногда сбивают с счету. Потом послышалось бубнение Это, а потом его пыхтение. И в воспаленном своем мозгу я представил жестокую расправу надо мной. Жена со сковородой, дети с голодными глазами, Это с нудными речами, а тут еще карлик в меня вцепился, да какая-то тетка горланит из-за двери!
До пятого этажа я катился ровно полчаса и в 5:30, вместе с карликом, очутился в районе зловредных деяний мадам Кадавериновой и ее осьмнадцати детей. Их сухонького отца я не видел, и никто его не видел, поскольку его увлечение ядерными реакторами - гроза для жильцов всего дома.
Серпентина Лепопольдовна тоже пошла за нами. Ее строгие и своенравные речи пытались видимо добраться до грязной сути моей падшей души, и до души карлика, до которой ему, по-видимому нет никакого дела. Свое шило он как-то умудрился выткнуть из моей лопатки и переткнуть его в мое плечо, от чего боль не уменьшилась, а усилилась.
Мадам Кадаверинова с возгласом "Ажоулюкас! Это опять ты!" натравила на нас своих осьмнадцать малолетних каннибалов. Эти агрессивные дети ни с кем не дружат, да и с кем им дружить! Хоп-мит вцепился зубами в культю моей ноги. Хот-бот - в горб карлика. Хут-Даг вцепился в волосы Серпентины Лепопольдовны, отчего она еще пуще принялась грозиться начальством:
- Я буду жаловаться! - кричала она - Буду писать письма с угрозами в ваш адрес! Я вижу, что вы хуже чем я! Каннибализм запрещен в нашей стране законом!
И наступила бы смерть, если б не моя жена и мои дети, столкнувшиеся со всеми нами на этом злополучном этаже. Начался такой кавардак, который можно окрестить даже Хаосом - такой Хаос один в один был в начальные времена, мне так кажется.
Пока я отцеплял от своей культи гнусного отпрыска мадам Кадавериновой, карлик с восьмого этажа проткнул своим сучковатым пальцем мочку моего левого уха, а шилом, выткнутым из моего плеча, он ткнул в лоб впившегося в его горб Хот-бота. Пока я пинал ногой карлика в живот, а в мадам Кадаверинову запустил небольшой топорик (он лежал у меня в кармане), подоспевшие ребятишки с моей прекрасной женой принялись кидаться на всех этих хопов и митов. Мадам Кадаверинова безумно орала, а в ее пышных желеобразных руках непонятно откуда появилась сенокосная коса, которой она принялась косить головы всех бывших в радиусе действия.
Это давило детей - моих и этой бешеной мадам - я не знаю, а также оно прикопалось к моей жене со своими дурацкими вопросами, на которые не получало ответы. На долю секунды во мне пробудилась ревность, откуда то появились силы, я решительно поднялся над копошащейся грудой тел и внушительно дал пощечину в фиолетовую щеку Это. Его ложные ножки подкосились, дыхательные лопасти содрогнулись от боли, а из порошиц на всех нас брызнула отвратительная мерзкая жидкость желтого цвета. Это по-видимому его жировое тело, способное, кстати к таинственному свечению.
Как мы оказались на четвертом этаже, я не знаю. Дед Прохор, спрятавшийся за ширмами, был никем не замечен. А потому, воспользовавшись сложившейся ситуацией, он изнасиловал контуженную в голову мадам Кадаверинову. И изнасиловал ее он тоже в голову. Затерявшись где-то в детских тушах, и, увидев краем глаза постыдное деяние деда Прохора, Серпентина Лепопольдовна чуть не лопнула от гнева:
- Как вам не стыдно! Вы же пожилой человек, ветеран болезни! И в ваши то годы делать такие богомерзкие и противоестественные дела! Это никуда не годиться! Я буду жаловаться в полицию нравов и вкусов, из которой приедут люди и общественность, которые положат конец вашей извращенческой деятельности и заведет на вас уголовное дело за растление неокрепших душ и тел. Вы бы посмотрели на себя со стороны!
Такие слова понравились Это, который душил в своих объятиях Хоп-мита. Оно хотело о чем-то спросить Серпентину Леопольдовну, но только открыло рот, как в него, в этот рот, с огромной скоростью влетел карлик, которого мне удалось отцепить от себя и с силой отшвырнуть в сторону.
Проделав это рукой, ногой по инерции я прошиб стену дома. Образовалась дыра наружу, на улицу, в которую посыпались тела детей и части различных тел. Со всей кучей и я чуть было не улетел в пропасть. А спас свою жизнь в тот момент только благодаря балкону Миневры на третьем этаже, на который я упал.
Было семь часов утра. Миневра только что встала и стала прекрасней еще на одну ночь - тело ее вечно голое, казалось стало еще более голым. Тело ее обычно толстое, стало казаться еще чуть потолще. У меня потекли слюни от предвкушения. К тому же я изрядно проголодался.
Минерва пригласила меня к себе домой, напоила чаем на кухне, в который видно что-то подмешано, а потом, услышав возню на своем этаже спросила, блаженно закатив фасетки глаз в глубину черепа и выставив на меня изумительно белые белки:
- Что я не слышу от вас, мой милый Ажоулюкас, похвалы в честь пышности моих прелестных форм ?
Я понимал всю красоту происходящего, но был немного шокирован тем, что произошло до этой счастливой секунды. К тому же я вспомнил о том, что новые нога и рука ждут меня сегодня днем у торговца человеческими органами - почку и легкое я готов отдать за такое необходимое симметричное оформление своего тела. А потому я Минерву стукнул больно в лоб и выбежал (точнее выскочил) на лестничную клетку, даже не на лестничную, а на грудную, поскольку подо мной хрустнула грудная клетка деда Прохора. У пожилых людей таллом весьма хрупкий.
Тут же были почти все. Мне бросилась в глаза моя жена, она буквально погрузила свои длинные ногти в яблоки моих глаз. Я понимал ее ревность, она видно почуяла носом, что я пахну наготой толстого минервиного тела, и она в душе осуждала мой поступок. Также и Серпентина Лепопольдовна негодовала. Она валялась на ступенях, вся запутанная в руках и ногах моих детей, и громко отчитывала все происходящее кругом:
- Куда я попала! Тут живут ненормальные люди! И вы, молодые, муж и жена, что живете друг с другом - почему вас не берет мир? Я буду все-таки жаловаться и требовать управление детского дома, чтобы они лишили вас родительских и других прав, а детей поместили в стерильный изолятор и в тюрьмы - они неисправимо испорчены!
Это, которое вытаскивало из своего рта карлика, что-то невразумительно мычало - ему нравились слова женщины. А карлик, вооруженный шилом, погружал это шило в перистом непонятного фиолетового существа.
В восемь часов все оказались во владениях братьев Альфредусов. Их злобные фигуры, замышляющие недоброе, накинулись на всех нас и принялись терзать. Все терзали друг друга. Пучки волос, хруст костей, стоны, крики, зубы - все это вращалось вихрем, а сознание то гасло, то вспыхивало.
Вырвав свое безногое и безрукое, безглазое и безухое тело на первый этаж, я столкнул с ног Нюру, несущую таз с мертвечиной и упал к ногам Талова, как будто поджидающего меня у выхода. У него не было пол-головы, и над пол-головой он вращал гирю, привязанную к толстой веревке.
- Здравствуй! - говорит он мне.
Я нем как рыба. Да и чем мне говорить?
- А не ты ли, - говорит, - вчера проходил тут и ввязал меня в нелепую историю с паном Бюксой?
Мне невозможно говорить, языка у меня теперь нет. Его откусил я сам от мимолетной боли. И единственное что я смог сделать, так это кивнуть головой в знак согласия. И не будь такой случайности, которая сразу же после этого приключилась - погиб бы я на месте, не дам соврать. А дело в том, что Талов, раскрутив гирю, обрушил мне ее на голову, и если бы не пан Бюкса, подвернувшийся под удар - я бы не перенес сокрушительной мощи и перешел бы в иной мир к праотцам, как это много раз уже было с Нюрой. Она давно мертва.
По-червячьи передвигаясь, в 10:00 я смог выбраться на улицу, уткнуться носом в сугроб и прикинуть в уме: "Сколько же интересно потребуется внутренних органов, чтобы вернуть назад утраченные по стечению обстоятельств конечности ?"
ГЛУПАЯ ДИНАРЕЯ
(Энтомологическая сказка)
Неподалеку от нашего города есть уцелевший клочок березово-соснового леса, и там, в глубине его стоит старая мертвая сосна. Самая обычная сосна, каких много. Под ее толстой корой - многочисленные полости и пещеры, в котором ведут свою жизнь молчаливые насекомые, а с ними немного пауков, причудливых лжескорпионов и многоножек. Иногда на это дерево сядет лихой дятел, подолбить кору, добыть беззащитную жирную и питательную беловатую личинку жука.
Там, под корой, близ основания корней, жила в трещине коры стройная Динарея. Она сидела одна в прохладной сырости, мандибулами прочищая членики своих антенн, покрытых нежными золотистыми волосками. Ее брюшко изредка кокетливо загибалось кверху, а из-под укороченных надкрылий нет-нет да мелькнет на долю секунды прозрачный край крылышка.
Краем своего фасетированного глаза Динарея видела сквозь трещину в коре наружу свет. Она знает, что настанет время, и она покинет трухлявый ход старого короеда, когда-нибудь, теплым весенним вечером.
Но напрасно так думало животное, поскольку именно в этот миг, крыша жилища ее отломилось. Лучи солнечные брызнули на влажное подкорное древесное нутро и теплотою своею щетинки Динареи озолотили. А очки энтомолога, блеснувшие жадностью, и грязный обслюнявленный палец догнал бедную у дыры типографской, да приклеил к себе. Не успела красавица опомнится как очутилась в эппендорфе с этилацетатом, где и померла от губительных паров.
- Банальный вид с широким распространением... - пробормотал энтомолог уже дома, сидя за черным бинокуляром.
Так же часто и в жизни человеческой получается. Индивидуальные заботы сводятся к нулю, когда вмешивается в ход событий какое-либо стихийное недоразумение, катаклизм. Созданная нора квартирная сгорает от пожара или от бомбы фугасной, дети, деградируя, нюхают БФ, а любимая жена совращается на вкусный изюм какого либо туркестанца.
Все мы - черви!
май 1999
ИДЕАЛЫ
Вечером выпал снег, а старый дед лишился последнего зуба. Благо, что внук живет совсем рядом, по соседству. Он суп не хотел, но его разбудили. Жена разбудила своего мужа, внучонка дедова - суп поесть да деда немощного покормить. Поев супцу, побрел к деду. Встал пред ним, достал каравай. Разжевал сердобольный детина корку хлеба, да посредством руки скормил ему.
Было весьма холодно. А дед заболел, загрустил. "Поскорей бы весна", - думалось ему. А весна не торопиться с приходом. Как померла бабка, так все в жизни насмарку пошло. Куры не родятся, коровы не телятся. Благо внук помогает, иногда и по хозяйству не прочь. Все капризы старика выполняет.
- Ты не серчай на меня, - говорит дед обычно внучонке, - Стар я. Прошли золотые годы, у порога смерти уж. А ты не бойся моего замшелого рта и глубоких морщин на щеках и лбу. Все это печать времени и от невзгод злополучного мира.
Внук же сопит, очищая сковородку. И мысли его крылаты, и сам он оптимист в штанах.
Красавица жена его очень хороша собой. И часто вся округа собирается у окна ее, дабы хоть краешком глаза увидать неземную красоту. А щеголеватые юнцы по ночам поют серенады.
Как все же мила жена внука! Ее роскошные наряды и убранства, лилейные ручки и белоснежная грудь! Сколько радостей переживают вместе, сколько забот! А примерно столько сколько звезд на небе!
- Старость - в тягость, - поговаривал дед, лаская внука. - Жену похоронил и дочь. Один ты у меня остался.
И гладит его по голове.
А уже утро. Солнышко, хоть и яркое, но уже не такое теплое как вчера. Да и умные люди говорят, что мол скоро погаснет светило. Но им вы не верьте - это всего лишь шарлатаны.
- Подойди к старику поближе, - говорит дедушка своему внуку. - Знаешь что я тебе скажу. Светлые праздники в жизни этой - жена да дети, и пусть буду я проклят навеки, если все блага житейские в полнокровной семье не осуществятся.
И все было так хорошо и покойно в этом каверзном мире. Воздух свеж, а мысли чисты. И у героев был праздник весны и любви. Наступил тот счастливый день, когда внук с женой-красавицей к деду принесли младенчика.
И посмотрел старик в лукошко, и омерзение перекорежило его сморщенный лик. И с болью вырвалось из старческой груди:
- Да будьте вы прокляты!
А сам здесь же умер.
Печальные молодожены, посмотрев на ребенка, покачали головой, поставили лукошко с ним у крылечка, а сами пошли прочь.
Наступила ночь. И мириады звезд зажглись на полотнище. А их отпрыск, урод, пожирая холодный труп деда, отлично понимал, какой дорогой возвращаться домой.
И уже на рассвете, раздутый от мяса и колышущийся, перекатился бесенок к заветному дому со ставенками. Родители его не спали, а горевали. Но когда в распахнутые окна влетел их ошибочный сынок, они в испуге вскрикнули и отшатнулись.
На что сын их молвил голосом деда:
- Отныне и вовек!
И как прогремели эти слова, так все в этом мире пошло насмарку, низверглось в тартар. С тех самых пор и пошла в народе молва о том, где раки зимуют, а также поговорка "Не зная броду - не суйся в воду."
Так то оно бывает! 9.11.96, 8.03.99
"Колыбельная для глухих"
Сырой ночью, как-то в ноябре, странный человек по прозвищу Пафнутий, узнал, что вот уж как два дня тому назад поселилась недалеко от него новая соседка, глухонемая от роду. Как говорят, симпатичная девушка с непонятной профессией.
Сам Пафнутий известный трубач в местном похоронном ансамбле. Его тоскливая труба издает красивые и печальные звуки. Мерно барабанит в свой барабан Фомич. Громыхает туба - это толстая женщина Кимра при помощи своих объемных нутряных легких вгоняет в нее воздух как в насос. Есть и дирижер, продюсер ансамбля и его духовный лидер, некто Павианов. А еще есть певица, длинные зеленые волосы идут к ее лицу как и снотворный печальный баритон, что обычно вызывает у всех плачущих людей неподдельные чувства скорби и утраты; зовут ее Устрица. Называется же вся их похоронная труппа никак иначе - "Прах".
Все любили группу "Прах" и все ее ненавидели. Любили за то, что их музыка была мрачной и по-земному загробной, а не любили за то же самое. Работы у "Праха" было много, потому что в городе Хреново люди часто помирали.
И вот, сырой ночью, Пафнутий узнал о существовании соседки. Он так же помнил и о своем задании от "Праха" - найти новую трубачистку. Ею и была прекрасная незнакомка, глухонемая от роду, уроженка города Нелеповск, Шарлотта Куцова.
Шарлотта Куцова родилась у прошлых соседей Пафнутия, у которых недавно сгорел с водки муж жены. Жена его умерла от горя, оставшийся сын - от голода, а Шарлотта - оглохла и онемела от того, что так плохо.
Поначалу она решила, что не нужно больше проводить время в жизни, а потому сперва взялась за топор, но, позже подумала, что топор это не то что надо изменить. Необходимо изменить свою жизнь. Поскольку до этого Шарлотта работала милиционером в Отсеке по Безпроблемным, то прежде всего она решила бросить эту трудоемкую и для нее позорную профессию. К тому же люди порицают столь низкое падение души. Решила Шарлотта стать известной музыканткой. А поскольку все любят звуки трубы, решила Шарлотта играть на трубе и быть трубачкой.
Трубу она приобрела в старой лавке, променяла его на потертое седло. Когда то в семье был свой конь, но его потом съел ныне покойный брат, умерший после от голода.
Долго не давалось Шарлотте искусно выдувать звуки из медной железяки, дула во что есть мочи, а труба хрипит да сипит. Но вскором времени, она все-таки чему-то научилась. Поскольку Шарлотта была глухой и немой как Бетховен, она понимала, что без жестяного ведра не обойтись. А потому всегда на репетициях надевала на голову жестяное ведро, которое от звуков трубы вибрировало и ритмичную вибрацию передавало в головную капсулу музыканта.
Играла она одну и ту же композицию, которую сама и сочинила. И назвала она ее "Колыбельная для глухих". Это была мерная и спокойная вещь, несколько плавная и без намеков на истерику, в трех частях. Первое intro было таинственным и словно крадущимся, необходимо было искусно щелкать языком, чтобы передать всю трагичность переживаемого момента. В главной части bardo наступает апогей духовных терзаний героини, звуки - то мечутся, то замирают, а к концу, после хаотичного напряжного соло, виртуозный закос под биение серца - тут нужно стараться дуть в горло трубы вытянув губы и свернув в трубочку язык. Последнее outro скорбное и затянутое, должно быть много слюны, но в этом весь секрет, потому что в самом конце глухой слушатель переживает шок от необычных эмоций.
Освоив оригинальную методику игры на трубе, Шарлотта часто играла "Колыбельную для глухих". На голове ее было неизменное металлическое ведро. Одевалась к этому случаю Шарлотта тоже изысканно: длинное серое платье, с пришитыми к нему кукольными ручками и ножками, кирзовые сапоги на босу ногу, обнаженные плечи с родинками. В общем - удивительная женщина!
Пафнутий жил через стенку. Глухим и немым он не был, а потому в последнее время все чаще и чаще слышал прекрасную игру Шарлотты. "Что это за девушка? - думал тогда он, - Почему я раньше не додумался до такого звучания? Наша похоронная концепция бы только выиграла с таким трубачистом! "
После этого он даже выходил на лестничную площадку, стучался и звонил в ее квартиру, но никто не открывал. Он понимал, что девушка глухая - она ничего не слышит, и немая. Даже если б и слышала, ничего бы не смогла сказать. Тогда Пафнутий принялся ее караулить, но Шарлотта - странная девушка, после смерти родственников, за едой она вылазит из окошка по водосточной трубе, да так тихо, что ее не замечает даже мышь. А мышей в доме очень много.
Отчаявшись, Пафнутий пригласил домой своих коллег из "Праха".
- Это оригинально! Сейчас сами услышите! - говорил он им вечером.
Все сидели в комнате на диване, пожимали плечами и недоумевали. Фомич, когда услышал про вещь этой таинственной трубачки, усомнился в существовании подобной техники игры вообще, про которую говорил Пафнутий.
Духовный лидер "Праха" Павианов неопределенно сказал:
- Глухой человек, а к тому же милиционер, будь он хоть бабой - не музыкант!
Толстая тубаистка Кимра, будучи женщиной доброй, сказала:
- А чем черт не шутит? Может это и есть наша будущая коллега?
А зеленовласая Устрица, недовольно ухмыльнулась:
- Небось мымра какая-нибудь, не красивей меня!
Но все это, кроме Пафнутия и Кимры, "Прах" говорил зря. Поскольку когда на улице смеркло, а воспаленные алкоголем и наркотиками души коллег созрели, раздался шум за стеной. Все насторожились, навострили уши, прислушиваясь.
Вот вступительная часть Шарлотты, ее мрачное начало, вот и основная часть... Праховцы замерли. Павианов приоткрыл рот - так звук в уши проникает лучше, Кимра как курица повернула голову набок, Фомич уснул, а Устрица недовольно фыркнула. Через какое-то время, все взяли в руки свои инструменты.
Фомича будить не стали - сунули в руки барабанную палочку, подставили под нее тугое брюхо барабана. Мерно храпя, рука опускаясь стукала палочкой по нему, получался медленный успокаивающий ритм.
Кимра выдувала из тубы самые трубные звуки, переплетающиеся со стуком Фомича, и составляющие вкупе ритм-секцию. Пафнутий, прислушиваясь к мелодии Шарлотты, вторил за ней, перебирая медные кнопки трубы.
Павианов принялся размахивать руками в такт мелодии, а зеленоволосая певица Устрица печально завыла.
И это была красивая игра. Их новая оригинальная тема "Колыбельная для глухих" разбудила в доме практически всех глухих людей, а их было восемь человек. Почти все еще совсем дети. Они сидели в своих кроватках, многие к тому ж и слепые, глядели в темноту, и слушали костями своих черепов странную музыку, многие дети плакали, а взрослые здоровые люди сходили с ума.
Была темная ноябрьская ночь. В городе началось оживление - огромные толпы людей шли со всех сторон к дому, из которого раздавалась необычно-скорбная музыка. Люди знали, что это похоронный ансамбль "Прах", и что где-то тут проходят похороны, любимый досуг жителей города Хреново.
31.12.99
СЫТАЯ КРАСОТА
Когда человек сыт, то добр и толст. Кто ест мало - от того не жди добра, человек тот по натуре желчен и здоровьем хвор.
Хорошо, что не этот человек тот, про которого я вам тут речь веду. Человек этот никто иной как заслуженный деятель искусства скульптуры Евдох Аввакумович.
Его толстое тело порой соблазняет красивых незамужних дам, любящих польстится на непревзойденный талант Евдоха и его мягкий живот.
Румяна на заплывших от жира щеках словно восход солнца и нисколько не видно желчную хандру, а от того - меланхолии. Глаза Евдоха хоть и малы - суть щелки, но зато в них блеск таится и озорство. Как и его нос, потонувший в жире, так и отвисшие жадные губы, порой норовят капнуть слюной на плечо старушке, если дело происходит в бытовом автобусе.
Ест Евдох Аввакумович много и всегда все он ест жирное, не холодное, вкусное, и в больших хрустальных пиалах. Очень ему нравятся взбитни, кремовые завитки, пудинги и сальные толстянки. Уважает сало. Ест кнедлики и бурые печеночные простушки. При этом балует организм пивом, а иногда мадерой. От того Евдоким Аввакумович пьян, а за три, или как говорила Клава, за пять верст от него разит что из ведра. Это в том случае, если Евдоким Аввакумович пьет мадеру.
Живет он в общежитии, в доме под снос, часто там нежится днями, печет пироги и месит тесто. При этом жует смолу и свободно рыгает. Икает тогда, когда долго не ест. Когда же поест, тогда хорошо на душе, хочется рассказать человеку многое.
Вот и в этот день, в праздник первого рабочего дня, решил Евдоким поговорить по душам, с молодкой какой-нибудь или с зеленым юнцом. Хотя: "Тьфу! - подумал заслуженный деятель искусства культуры, - Лучше поговорить с бабой. Да хотя бы с той, что говорит про меня некрасивые вещи."
Э -э -э, была эта женщина вам сказать, про которую он сейчас подумал, не та, про которую подумал ты, читающий сие. Если ты подумал, что эта особа - красавица, то нет. Она такова не есть. Если же думаешь, что она умна - пусть, пусть умна, но не на столь, чтоб шарить в черепных извилинах об скульптурных композициях и постаментах, о которых часто думает наш добрый обжора. Назвали эту женщину, когда она была еще совсем маленькой, Глашуткой.
Отрыжка в тот день была во истину доброй. Еда показалось слишком сытной, а количество съеденной еды - слишком большим. Но не в том дело.
Встретившись в общественном сортире с Глашуткой, Евдоким, будучи пребываем в состоянии созерцания, воскликнул:
- О сколь красивая особа! Осанка, вижу, как надо. Прям готовая композиция для лепки!
Глашутка не на шутку испугалась. Она женщина не из пугливых, но все таки из боязливых. К тому же вчера столяр Брысин ее подвел, не до дому, а в кино с нею не пошел - забил. Он был тогда пьян, с другой бабой, с той что штукарит стены посольству Зимбабве. Потому, испугавшись, Глашутка огласила, громко, чтобы все слышали:
- Знаем мы вас! Ты, жирный, лучше уходи от моего очка, а не то захлопочешь тумаков. К тому же мой жених, столяр Брысин - парень не промах, как узнает, что ты имеешь ко мне претензии, он найдет тебя где угодно и больно до неузнаваемости изобъет.
Евдох поразился смелости женщины. Он видел в этом колорит и в душе его зародилась и затеплилась идея воплощения формы бюста Глашутки в глине. Он сказал:
- Ты, моя прекрасная натура! Да-а-а, твой бюст - есть то, что надо для воплощения моей художественной затеи. Сейчас мы пойдем в мои апартаменты, и ты, Глаша, увидишь, что я смогу сделать из твоего естественного бюста. Увековечу его в веках!
Женщина не на шутку в этот раз испугалась. Она встала с унитаза, заправила трусы в рейтузы, подтянула лифчик к шее, и грозно сказала:
- Ты думаешь, что если умный попался, то стало быть можешь оскорблять меня, или думаешь, что если толст, то богат?
Но сама в уме тут же: "А чем черт не шутит? А?" Подошла к Евдокиму, обняла его за жирную шею, да синим глазом то и подмигнула.
- Вот и хорошо, милая. Пошли тебя лепить! - торжественно заключил обжора. А сам глядит на нее и не налюбуется.
В его комнате еще осталось достаточно много еды. Не то что на роту солдат, зато на два рта, пусть толстогубых, но хватит. К тому же есть еще питательный слоновый жир и где-то припасена тюленья желчь на спирту.
- Садись, - говорит Евдоким Аввакумович, - вот сюда.
Толстым колбасным пальцем он указал на стул, со всех сторон освещенный яркими лампами. Сам же подошел к куче гипса, приготовленный заранее для воплощения нового произведения искусства. "Для потомков" - думал он в тот миг про себя.
Для Глашутки такая затея была в новинку. Она иногда дурила с своими хахалями в сенях, на проводах иной раз, или в электрофорезном цехе. А вот так еще ни разу в жизни. Потому приказание она выполнила, и более того, сняла с петель свой большемерный лифчик, обнажив окружающей мебели и скульптору Евдокиму свои гигантские шаровидные тыквы.
Скульптор от красоты такой проголодался. Увидев на столе последний ломоть бараньих жил, он взял его в свою руку, смял, чтоб в рот пролез, и съел. На душе похорошело, а жирные от жира руки потянулись к глине, легко мнущейся и чувствительной к рукам творца.
На специальную металлическую ось, гений принялся налеплять эту податливую субстанцию, тем самым создавая скелет композиции. Груди, возникшие в его воображении, были в точности глашуткиными, такими, какими его авторский подход сам себе представил. А техника была авангардистской.
Теперь немного о столяре Брысове. Напился в этот день он зря, и молодицу тоже зря совращал своими телесными достоинствами. Девушка, обидевшись на грубое лапанье, звонко стукнула Брысова в щеку, а сама скрылась в подворотне. Видать побежала жаловаться своему знакомому зимбабвийцу. Брысов, послав ее ко всем чертям и порвав в клочья цветы, которые он хотел подарить, с горя отправился в общежитие, чтобы застать там сохнущую по себе Глашутку. Но знал бы он, чем она сейчас занимается!
А занимается она позированием. Сама об этом не гадая, вертелась во все стороны, тем самым помогая абстрактным видениям пропорций в сытом мозгу и сердце Евдокима. Выпив еще один стакан жира и закусив его куском телячьего масла, он смачно срыгнул в угол, почесал блестящий чирей на складке брюшины, да принялся лепить вторую персь. Первая перся была уже изготовлена. Арбузное основание вздымалось наподобие глобуса, а разбухший сосок торчал в бесконечное пространство. "Налево", - подумал по такому поводу Евдоким. Он явно завоюет приз на скульпторской выставке, и главный скульптор Сметанин наградит его поездкой на Южный полюс.
Через некоторое время, знаменитый скульптор услышал стук в свою ветхую дверь. Он уж было отмахнулся от источника раздражения, махнул рукой в сторону двери, так, что глина полетела лохмотьями на нее, да на Глашутку. Но под следующими ударами дверь не выдержала, отвалилась, отделившись с петель, тем самым открыв перед взором испугавшейся не на шутку Глашутки и Евдокима, взъерошенную пьяную физиономию столяра Брысова. В одной его руке была бутылка горькой.
Произошел переполох. Оказывается, когда подвыпивший жених не нашел свою невесту не в квартире, не в бане и не в сортире, то стал обстукивать холодным с морозу кулачищем все общежитийные двери. Сердобольная старушка подсказала ему место пребывание горемычной Глашутки. Мол, шуры-муры куролесит она с толстым негодяем-штукатуром. Не знала, старая дура, что Евдоким Аввакумович - скульптор, а не штукатур.
И вот, вломившись к нему в каморку, плотник Брысов принялся все крушить и избивать. Из его сивушного горла неслись то звериные рыки, то нечленораздельные обрывки матерных слов. А неразборчивые кулаки крошили препятствия на своем пути: еда с тарелками летела на пол, билась там вдребезги. Грязные сапоги размазывали по полу остатки пищи. Рушились статуэтки, крушились скульптуры. Лицо Глашутки пострадало от сильного удара в нос. Скульптору тоже не повезло. Работу свою он почти уж было закончил, да в тот момент Брысов ударил его по голове пузырем с горькой внутри. Удар пришелся в темя, творческая личность упала на грязный пол и потеряла на какое-то время, необходимое для трезвого ума, сознание.
Прошел час, может больше, может быть день прошел или два. Но проснулся наш Евдоким на полу, голодный. Повсюду, через заплывшие от жира глазки, он увидел разбитую мебель и глиняные осколки художественных творений, в которые столько сил вложил творец. Объедки кругом, дверь настежь в коридор открыта. А там в проеме бабка прошла, покачала головой, сплюнула. Мимо прошла.
Еле встав, животом своротив телевизор, еле держащийся на углу тумбы, Евдоким Аввакумович закрыл дверь. Огляделся, что-то смутно припоминая. Увидев себя в зеркало, он на некоторое время испугался, так как на него смотрело существо другого образа жизни, с запекшейся кровью, и, с, простите, сухими соплями, засохшими на губе и на бакенбардах. "Вот беда. - подумал он, - Что произошло? Что съел? Или выпил?"
А потом вспомнил про груди....
- Где оно! - встрепенулся он, забыв про голод и про погром вокруг. Он вспомнил, что сотворил накануне что-то великое.
Исшарив все кругом, среди мебельных руин и объедков, он с замиранием сердца увидел это, то, что искал. На полу, раздавленное в нескольких местах, с перекореженным каркасом. Сопя и почесываясь, Евдоким поднял композицию, поставил на опорки...и зачмокал от удовольствия! Так талантливо, так оригинально!
"Вот эти отпечатки, что тут у пупа, и тут у шеи - очень кстати. А соски сплелись - тоже хорошо - это очевидно. И пыль хорошо, и объедки, что прилипли и слились с глиной. Особенно стаканчик на горле. Куриная нога тоже неплохо разместилась, из живота торчит, словно в животе женщины всамделишная курица."
Расхаживая вокруг своего нового творения, Евдоким Аввакумович, всплескивал руками, охал и вздыхал. Ему никогда так не нравились его творения. А тут - столько смысла, столько новых невиданных доселе форм!
Весело поедая что-то, он с радостью вспоминал пережитое: Глашутку вспомнил, сортир, Брысова, старушку... И после всего этого понял, что его стезя - стезя практического художника. Волею обстоятельств в своей жизни можно творить оригинальные и невиданные доселе вещи, простые как валенок, но со вкусом и стилем. Труда практически никакого, но лавры пожинать можно, снискать себе славу. Чтобы на деньги, полученные от произведений искусства, покупать новую жирную еду, что послужит пищей для тленного тела, в котором витает дух творческого потенциала.
4.02.1999
КУМИР
Жила недавно на этом старом темном свете одна небольшая, где-то около полуметра ростом, безропотная девочка с именем обычным таким, незатейливым. Жила она одна в серенькой каморке, где раньше сторож Василий убил своего сослуживца, Иннокентия Брызжова за то, что он, этот негодяй, посмелил мыслить вообще. А сейчас тут хорошо и тихо. Только иногда по ночам открывается люк в потолке сам по себе, откуда падает что-то и происходят различные странные вещи похожие на галлюцинации.
Убранство каморки, быт девчонки как и сама она, - все это лишнее, не про то разговор. А разговор про то, какую все-таки девочка штуку выдумала. А жить одна в доме с привидениями она не боялась, ведь как сбежала из дому, от родителей своих - так смелость у нее с каждым днем растет словно кактус на подоконнике.
Звали ее Душкой. Потому сосед обзывает суть девчонки Подушкой, но это он так, шутя, не злобно, а только дабы завлечь девчонку, заманить ее в темный угол, уговорить на всякую дрянь, полапать. А девка - не дура. Знает, что от женщины мужику надо. Молода еще - ведь вся жизнь впереди!
Сосед Срыгин - натура обычного прощелыги, которому лишь бы удолбиться да похихикать, постоять во дворике и хехекать, взирая щелями глаз в какую либо сторону. Он не чета например тому, кого показывают по телевизору в специальной программе "День Еды", то есть известного артиста Розалия Будынского. Красивый человек, с толстыми щеками - Душка любила смотреть на него сквозь экран. Иногда даже хлопала в свои тощие палочные ладони в моменты, когда Будынский икал от переедания - это был незатейливый смысл телеигры. Будынский для Душки - фаворит, кумир. То есть так называется этот рассказ.
Не так давно, когда Душка болела вертячкой, влюбилась она в Розалия по самые уши. Ведь он тоже по-своему болеет, часто поносит и кровь из гортани и легких выливается в специально приготовленный стакан - "Так лучше для тела", - говорил по этому поводу врач Пистолетский, поскольку знал, что помочь ему уже не в силах.
Мечта Душки для всех казалась неосуществимой. Ведь ей, горю луковому, мерещился вышеуказанный Кумир, приходил в незатейливые сны, где играл на гармошке и поедал калорийную пищу. "Если бы мой Кумир стал б моим мужем, - думала Душка, - Я б души в нем нечаяла, а, наоборот бы, чаяла. Родила бы что-нибудь. Соседи бы завидовать стали б."
К тому же Будынский - единствинный обладатель в мире резинового желудка в прямом смысле этих слов. Ему вживили резиновый желудок, резиновое сердце - поршень для перегонки туда-сюда крови, а также в мозг вживили логическое табло, могущее совершать алгеброические исчисления, а также несущее блок памяти некоторых понятий насчет обыденных человеческих реалий.
И вот однажды (никто даже и думать о том не смел!) встретилась таки Душка со своим Кумиром, возле своей каморки. Кумира в тот день как-обычно заклинило, был сбой в головной программе, из-за чего ноги повлекли вышеприлаженное тело в неизвестном иксовом направлении, а в рассказе, как-раз аккурат к дому Душки.
Глаза его излучали матовое спокойствие, пальцы рук в кармане ощупывали слиток серебра, на которое можно приобрести все что угодно. Ноги шли, спина чесалась, а в голове - обычный штиль и засуха. Возле угла желтого дома с трещинами, у его забора, стоял со своими прощелыгами Срыгин, влюбленный в Душку, спившийся из-за нее "на нет" и промотавшийся на чем стоит наш черный свет.
В тот миг также нежнейшая Душка выносила свое бренное тело, ведомое мусорным ведром по направлению к помойке - жадному молоху, коей сути люди ежедневно предоставляют отбросы своего существования, объедки и ненужные элементы бытовых предметов.
Вот на углу то дома, она и столкнулась с Кумиром, прямо вблизи со Срыгиным и сочувствующими его горестной любви приятелями. Из-за неожиданности телесного соприкосновения, а также последующей психологической реакции после визуального контакта прекрасных круглых глаз душки с матовой поверхностью глаз Кумира, наша героиня ахнула, споткнулась, то есть упала. Сердце так и оборвалось, а на руке, которую принялся щупать пьяный Срыгин, еле чувствовался пульс, грозящий перейти в нитевидный.
Кумир поперхнулся, он не думал, что такое могло произойти - он вообще не думал. Срыгин, после того как вдохнул в ротовую полость Душки свой перегаристый воздух, встал на согнутых в коленях ногах, издал нечленораздельный рык, с намеками на бешенство, и больно ударил под челюсть запрограмированного на добро Кумира, от чего блеск мутных глаз его словно заискрился, а шершавый нос из своих полостей выдавил густоватую жидкость крови. И в груди Кумира нечто забурлило, цепная реакция, начавшаяся от шока в мозгу, сообщила:
- Извиняюсь, почтенная публика, перед вашими радостными лицами! Сегодня в нашей программе незабываемая встреча со мной!
- Ах ты... - было вырвалось у Срыгина, а худосочный кулак словно неизбежный рок поднялся опять.
Но душевнобольная Душка предотвратила удар, она встала, отряхнулась, опустила кулак своего пьяного почитателя, а к Кумиру приблизилась, дохнув на него съеденными сегодня утром варенными куринными яичками:
- Ой, не может быть! Но это произошло, значит все сие есть! Я так мечтала с вами встретиться, иногда по ночам - бьюсь головою в нашу глиняную стену, вышибаю себе мозги. Из носа течет кровь, а из глаз сыплются искры, но я все равно вас люблю, также как люблю карамель. У вас есть пуд карамели?
А сама больно ущипнула Кумира за лодыжку, зная что тем самым вызовет у него похотливое плотское желание.
Нервические волокна лодыжки передали Кумиру в головную ячейку ощущение от эффекта ущипа, а по сему Кумир хихикнул, добавив в конце слова:
- Карамель? Надо посмотреть....
И руку свою погрузил в карман широких штанов, в котором даже со стороны было видно кусок карамели. Сам же он в тот миг улыбался, а смотрел словно сквозь Срыгина, в животных глазах которого затаилась злоба на героя эфира. И через мгновение перед изумленной Душкой, и пред злобным ее воздыхателям на свет
божий извлекся огромный кусок карамели. Слипшейся, но красивой, зеленой. Липкой, но дорогой, из Африки.
- Ешь... - ласково произнес Кумир.
И это простое слово на Душку произвело просто неизгладимое впечатление. Взяв в свои хрупкие ручки этот килограмм, она принялась его есть, облизывать и стонать. Через какое-то мгновение снаружи ничего не осталось, только в воздухе запахло мятой и ликером.
В тот же миг утерянный властями Кумир был замечен с воздуха зондом. Зонд опустился, и разреженным воздухом втянул в свое нутро его, безмятежно улыбающегося, после чего это достижение человеческой мысли, вместе с заключенным внутрь, бесшумно скрылось за горизонтом, по направлению к телестанции.
А что конфета? То была вкусная конфета. Вот только потом, ночью, Душке было плохо физически, ее склонило над унитазом и тянуло из желудка вязкую клейковину, а еще хуже было на душе. Так и думалось: "Почему Кумир не согласился быть со мной, чем я плоха для него ?"
А ночью к ней явился убиенный призрак, упоминавшийся в начале рассказа, который испугал девушку до полусмерти, а сам при этом таинственно улыбался, словно зная что-то, словно о чем-то догадываясь.
март 1999
МОНОЛИТ ЛЮБВИ (Зарисовка)
Чудесное раннее утро. Лучи солнечные ещё не греют. Во всю прыть колхозник в грязных подштанниках пронесся мимо корявого дерева. Цветет рябина, у подножия ствола которой гниет теперь уже бездомный пёс. Асфальт, сверкающий после ночного дождя - черный, только у колодца - содержимое желудка сторожа, что бродил здесь вчера. На этой густой массе желтовато-белого цвета - мухи.
Тишина. Только злая ругань техников где-то вдали и бешенные вопли насилуемой в лесу. Запах цветущей рябины. Кто-то поджег еще помойную кучу. Вонь. Да ещё сладковатый фук старушки, что грызёт прелые семечки на замызганной птичьим пометом скамейке.
Ипат вышел во двор подышать свежим воздухом, насладиться тишиной и видом природы перед предстоящей работой. Целую ночь он провел в душной пыльной квартире, суставы ног закоченели.
- Здравствуй, - обратился сразу к нему прохожий человек. Видно богомольный человек, облаченный в мантию. Он и говорит:
- Нынче пресвятой брат Остапий говорил, что де так и нужно жизнь проводить как не в праздном бытии. Вот вы стоите, смотрю, просто так, смотрите всюду - дай, думаю, поговорю с вами.
На что Ипат и ответил:
- Я не праздно живу. Колым есть. А сегодня воскресенье, утро. Не спится, вот и вышел отдохнуть перед работой.
- Вы это верно подметили, мой друг, если можно, то я буду вас так называть.
Человек сей был явно моложе Ипата, но Ипат обижаться на него не стал. Ему нравилось что говорил этот человек:
- Ваши мысли, что рассказали вы мне равносильны поршню: он выталкивает определенный объем словесного газа в наши дружественные уши. Мы речи слушаем, воспринимаем их. Но не иначе только так? Этот вопрос задал я себе сам и попытаюсь на него сам и ответить. Так ли, что когда кто-либо, вот я к примеру, совет вам благой даю, на путь направляю. А вы все прекрасно слышите, понимаете, головой киваете. Но советам моим не следуете, и в душу глубоко в вашу красоты речевых оборотов к вам не западают? А не мысли ли человеческие и других существ помогают человеку вести разумную деятельность?
Ипат держал в руках старую желтую газету. Стоял, внимательно слушал, а также смотрел на точку, чернеющую на дереве тополь. Эта точка то увеличивалась, то уменьшалась. Где-то чирикнул воробей. Ипат поднял голову на крышу и глазом поймал отвратительный птичий погадок.
Ипат вытирал газетой глаз, а прохожий путник продолжал говорить:
- Песнь соловьев о любви еще не спета. Радость порождает слезы на глазах правоверных. Милость достигает глубин душ наших и превозносит их в благоухающие края, имя которым - рай. Вы, дедушка, вижу прожили некоторую часть жизни. Не вам ли говорить эти же слова мне?
Ипату стал надоедать этот юноша, или как его там. К тому же солнце уже начало греть, а на крыльце стоять не безопасно - скоро будут сбрасывать куски шифера с крыши. И кроме этого, Ипату необходимо закрыть люк колодца на день, чтобы туда никто больше не провалился.
- Колодец...-сказал он машинально.
- Несомненно! - тут же подхватил этот болтун, - В былые времена люди понимали, что есть мера греха, сейчас эта мера переполнила края мениска, расположенного на уровне глаз нравственности. Тщетны те попытки, которые плачевно заканчиваются, ибо отсутствуют хорошо подобранные данные - а они должны закладываться с самого рождения. Душа - это и есть колодец любви.
Ипат понял наконец с кем имеет дело. Лицо его покраснело от негодования, кулаки сжались и невольный мат вырвался изнутри.
Прохожий отшатнулся и побледнел словно лунь. Он не ожидал такого поворота событий. Но ему также и повезло, потому что Ипат не любит драться.
Это любит Игнат. К нему и пошел сей мыслитель. А Игнат сейчас сильно занят - он льёт на лист рубероида горячий вар.
2.06.99
ШЕЯ
С превеликим чувством омерзения пишу я эту историю, потому что знаю, что хронология тех событий, которые я пережил в злопамятный пасмурный день, плохо припоминается и чудится иногда мне, что зря всё это я делал. Пустяковые вещи, которые приключаются с людьми в быту ежедневно, не заслуживают столь большого внимания, какое уделяю им я, чешущий сейчас лоб в раздумье. Но, чувствую, что всё же решусь посвятить в прошедшие события всех тех несчастных, читающих это. И пусть история моя будет нашей небольшой тайной. Когда прочтёте сие, недоуменно пожмите плечами и займитесь обычными своими делами, которые намного полезнее, чем, например ремесло писаки или какого-нибудь там мазилки.
А зовут меня Александр Сергеевич Опушкин. Люди часто смеялись над моими инициалами, особенно в далеком детстве, видимо, считая, что это смешно и напоминает фамилию поэта прошлого. Но я никогда не смеялся вместе с ними, а бежал в темные углы или в свою щербастую халупу, в которой жил тогда. Радость всегда пугала меня, а улыбки людские удручали и даже расстраивали. Так помню застал в бане одинокую вдову (вдовы же все одинокие), которая при виде моем расхохоталась и плеснула мне в лицо ушат с холодной водой. Последнее меня не обидело, на улице было жарко, а в баню я забрел попить холодной водички, а вот ее смех сковал мои члены, и потому я стоял пред ней, голой, мокрый и весь дрожа. Потом сторож Прокофий, видно ее новый хахаль, выпроводил меня наружу так и не позволив мне тщательно утолить жажду.
Действительно, разность промеж людей доходит временем до высочайшего градуса. И если одни смеются, то другие наверняка плачут. Знал я одного толстого кондитера, у которого жена была словно щепа, да вот разница то только в том, что она чаще пребывает в состоянии удрученного рыдания, в то время как сам кондитер изрядный потешник и хохотун.
Почему я написал про кондитера, так это потому, что занимаюсь я всю жизнь изготовлением коробок для тортов. Разных, вафельных и из суфле, воздушных шоколадных и мармеладных. Размеров коробки тоже изготовлялись мною разные по соразмерностью с величием объема сладких изделий: для мелких саек обычно кругленькие пустышки изготовлял из розовой бумаги, а для громадных эклеров - превосходные букли из лощеного картона. Верх, низ и бока коробочек, раскрашивались мною на все лады гуашью, от чего люди приходили в магазин за покупкой чаще, но не приходили сильно в восторг от моего искусства. Звали же того кондитера, на которого я старался Том Первый. Вот над чьей фамилией и надо было смеяться! Но почему-то никто этого не делал, а может из-за уважения к нему, к богатому в городе толстяку. И торты наверняка покупали из уважения, а не просто так, чтобы бесследно сожрать.
Жену его, которая все время плачет, звали все Госпожой Попадакки, а сама она гречанка, а почему госпожа - не знаю. Но знаю, что она обладательница красивой в мире шеи, обычной шеи, которая держит главу над плечами - очень красивая у Госпожи Попадакки была шея. Может из-за того, что часто опуская голову, ее шея изгибалась словно у лебедя и плакучие власья рассыпались по худым телесам, а может и из-за цвета ее мраморного как у древнегреческих статуй. Я помню эту шею с детства. С детства она не давала мне покою, даже спать не давала мне эта шея, вечно не покрытая, нежная, с родинкой. В общем я был влюблен в её шею. Сама же Госпожа Попадакки мне не нравилась.
Мне ничего не нравится. Помню, когда устраивался на работу в кондитерскую, Том Первый дал в своей розовой руке мне, тогда голодному, кусочек какого-то бархатистого и хрустящего на зубах пирога. Я откусил кусок, разжевал и проглотил. А Том Первый весело спросил:
- Ну что, вкусно?
Я же ответил:
- Нет.
Потому что мне не нравится сладкое. Но это не значит, что я ничего не ем. Я ем разную еду, всякую, но без особого удовольствия, поскольку пониманию, что без еды жить сложно, а я не какой-нибудь там йог.
Том Первый обиделся, но, рассмеявшись над моим видом, пожалел свое самолюбие и позволил мне работать у него. Помню лишь:
- Ножницами пользоваться умеешь? Картон знаешь?
На что я ответил кратко:
- Умею. Знаю.
А Том Первый расхохотался, стал хлопать меня по плечу, приговаривая:
- Ты понравился мне, дрянной мальчишка. Хоть люди и говорят о тебе много плохого, что, в общем и верно, а мне наплевать на всех, потому что мне нужен добросовестный работник! Будешь жить у меня в саду, еда у тебя будет и крыша над головою. А получать ты будешь немного, потому что не позволю быть богаче меня. Если твоя работа мне придется по вкусу, останешься работать у меня навсегда!
Его интонация и звонкий голос оглушили меня, я почти ничего не слышал, хоть и со слухом все было еще в порядке и был изрядно молод. А так как за душою не было ни гроша, то я с печалью согласился.
И скорбно потекла моя жизнь в новом для меня месте. С утра до вечера я пользовался ножницами, очень их вскоре полюбил. Из жесткого картона выкраивал квадраты и прямоугольники, потом их с концов всячески сгибал, склеивал меж собою клеем. Делал разные украшения и мишуру. Том Первый меня всегда хвалил. А их повар порой по вечерам приносил в мой сад полуобглоданую ногу барана. Но я много экономил. Еду складывал в холодную нишу, заработанные деньги ссыпал на дно ветхого сундука, одежду и вещи никакие себе не покупал, никуда не ходил, денег ни на что не тратил. Один раз только, лет десять назад помню потратил немного денег на старый бинокль. С детства мне хотелось иметь свою собственную такую штуку, которая приближает отдаленные вещи к глазам. Очень я любил в него смотреть в свободные от работы время и всегда носил его на шнурке на своей шее.
А теперь о шее. Однажды я увидел в один прекрасный день её шею. Это было уже после того как я отработал у Тома Первого два года и три месяца, это было, помню, в пятницу, когда на краю города воспламенилась колокольня и в тот день ещё подрались у кондитерской дворник Пантелей со своим сыном, который пошел по неправильному жизненному пути.
Я и раньше видел Госпожу Попадакки, но чаще только её спину, живот или бок. Она всегда плакала, может, конечно, из-за того, что Том Первый часто бил ее и заставлял делать аборты. И вот, когда у меня стал наконец свой бинокль, когда я многое приблизил к своим глазам, ранее от них удаленное (а любопытства у меня до этой шеи никогда не было), увидел я следующее...
Было раннее мартовское утро. Встав с соломенного тюфяка, выпив стакан какой-то жидкости и съев кусочек пищи уже не определенной по вкусу и запаху, я вышел в свой сад. На мне висел мой старый ржавый бинокль, в карманах были ножницы и краски. На веранде усадьбы Тома Первого как всегда стояли колонны из камня, держащие крышу самой усадьбы, да тоже каменные перила. И вот на этих перилах облокотившись стояла, а вернее плакала, Госпожа Попадакки. Одета она была в теплую шаль, а по сему были обнажены ягодицы, ноги, плечи, и... Я взял бинокль, приложил его к глазам... Шея!
Никогда в жизни не видел такой шеи. Это был как стебель какого-то цветка, который, помню, летом поливал садовник. Еще сие напоминало верхушку трубы, на которой играл иногда Том Первый, только в отличие от меди, эта шея была кожаная, белая, с темной родинкой. Она изгибалась, когда поворачивалась голова вбок, и загибалась, когда голова Госпожи Попадакки опускалась на грудь, иногда она выпрямлялась. А так как эта женщина часто плакала, то шея и вообще жила постоянной и на вид даже самостоятельной жизнью. То делались у основания морщинки, то родинка мило двигалась вверх-вниз, то локоны волос создавали причудливую сеть на поверхности и даже некие узоры.
Это было огромное впечатление для меня. С тех пор я зажил двойной жизнью, и, наконец, первый раз полюбил. Только не саму Госпожу Попадакки - она мне в общем не нравилась, а её шею. Мне вообще никто никогда не нравился, а у нее кроме шеи ничего такого примечательного и не было. Я осмотрел всё: ноги как ноги - стопы, икры, колени, бедра, ягодица - всё упруго, но не так мраморно, а может быть даже молочно и с синими прожилками жил. Живот ее прорезанный пупом тоже не очень, мне больше понравилась раковина в соседнем дворе, где сток для воды в медном тазу был как пуп, но намного лучше. Груди тоже не ахти, у одинокой вдовы-банщицы, они крупнее и более так упругие, к подбородку подтянутые, а у этой какие-то тонкие и вострые как туфли Тома Первого. Руки тоже как руки, но она их еще к тому же все время заламывает в локтях по разному, а кисти часто сжимает в кулак, потому их внутреннюю сторону не видно, думаю, эта сторона ничем не лучше моей. Голова тоже обычна, лицо - плаксивое. Волосы вот пышные. Но эти волосы сами по себе ничто по сравнению с тем, когда они иногда рассыпаются по шее.
С тех пор я стал задумчив, часто заглядывался на шею и много мечтал. И Госпожа Попадакки как-то заметила внимание мое к ее персоне. Подошла однажды, после очередных побоев, говорит:
- Что ж ты это, нахал, на меня так смотришь! Так и сверлишь, дрянь такая, мою особу! И кто же ты такой и больше ли денег у тебя и талантов чем у мужа моего любимого, Тома Первого?! Перестань, говорю тебе, смотреть на меня, а не то расскажу о наглости твоей мужу - он тебя из сада нашего тут же и выгонит!
Ничего я ей не ответил, но зато первый раз рассмотрел ее шею вблизи и невооруженным глазом. И показалось мне, что ее шея меня больше любит, чем сама Госпожа Попадакки - она то повернется ко мне, то ухмыльнется складкой, то ей же и засмеется. И запах от шеи шел нежный, и ни о чем я кроме нее больше и не думал.
Ушла тогда жена кондитера в свои покои, а я остался наедине со своими фантазиями. Хоть разок то ее потрогать и поласкать, поцеловать и обследовать каждый миллиметр кожи, согреть ее своим дыханием и чем-либо украсить. Не синяком, а к примеру, красивой подвязкой.
И вот, уже тут, в тюрьме, я вспоминаю тот день, когда мой помутившийся рассудок направил меня по безумному пути, как порой плохой возничий сбивает с верной дороги квёлую клячу. Уже светает, за решеткой я вижу серые стены, и, посреди, пыльную площадку и эшафот, с установленной на нем гильотиной. Скоро мне отсекут голову за мои преступления.
Я вспоминаю...
В четверг, во время праздника блинов, вся чета Тома Первого, отправилась отдыхать на полуостров Отдохновений для пожирания блинов. В замке остались, не считая меня, еще садовник и дворник. Воспользовавшись случаем, я смог наконец проникнуть в заветную комнату, в которой обитала обладательница такой чудесной, возлюбленной мной шеи. Я хотел найти какой-либо предмет или фото с изображением этой прелести или, например, ленту, которой шея оборачивалась и тем самым приукрашалась.
Но погода вдруг резко испортилась. И в то время, когда я шарился в дамском шкафу, то на улице шел ливневый дождь и сыпался град с бычью голову. По сему, чета решила вернуться с пляжа, так как отдыхать хоть и можно было, но не было полной возможности, да и все отдыхающие, уцелевшие после града, спешно разъезжались по домам в своих лиловых лимузинах.
Я не смог заметить также, когда в конец комнаты вошла госпожа Попадакки, так как ковырялся на этот раз в платяном отделении, где нашел и даже уже прикасался к синему банту.
-А! - был возглас за моей спиной. И я повернулся, изумленный, с запотевшим лицом и увидел перед собою шею и саму Госпожу.
И почувствовал в тот миг в душе своей, что сейчас вспыхну. А красный румянец залил мои щеки от стыда. По рассеянности я схватил руками чехлик для грудей, лифчик, в то время когда хотел взять лишь бант.
Гречанка была крайне напугана, к тому же она всю дорогу плакала, ведь ругалась с мужем. Ее глаза были словно тарелки, а руки в замешательстве ее всплеснули как морская волна, от чего сарафан волнующе затрепетал, обнажая пышные сдобные бедра.
И тут, не взирая на опасности, я накинулся на ее шею, повалил Попадакки на софу, усыпая сей стебель жадными поцелуями и ощупывая позвонки своими рабочими перстами. Женщина была сильно испугана и только легкий писк исторгся из ее в груди и потерялся где-то в стенах комнаты.
- Где ты? Где ты, моя Госпожа?!
Это ее муж, Том Первый, поднимался по ступенькам в опочивальню, где я так бесстыдно овладел чужим сокровищем.
И только тогда она пришла в себя. Откинула меня в сторону, схватила рукою бюст какого-то героя и обрушила его лысую гранитную голову на мою таковую, от чего я потерял сознание и распростер свое тело на персидском ковре. А кровь тоненькой струйкой змеилась с моего темечка прямо на красивые ковровые узоры.
Очнулся я в сыром подвале, подвешенным к потолку за вывихнутые назад руки. Голова страшно болела, темечко зудилось, а руки уж затекли и ничего не чувствовали. В темном сыром подвале было сыро, я чихнул. А кто-то весело засмеялся.
Я был не один! Всмотревшись в темный угол я увидел в нем монолитную фигуру Тома Первого в неизменном белом халате, измазанном кремами и шоколадом. Он был в скверном настроении, потому что гневно смеялся и бил себя ладошкой по лбу практически каждую секунду. И тут он сказал:
- Конечно же, мой дорогой помощник! Как же я раньше не догадался! Ведь под прикрытием моей доброты и уступчивости и при своей скрытности и молчаливости, ты взлелеял в душе своей червя по отношению к жене моей. Тебе это с рук просто так не сойдет. Тебя нужно было убить раньше, ведь и так ты в этой жизни никто. Что ж?
Он засмеялся, а потом поднес фонарь к своему лицу:
- Сегодня я убил ее. А скажу полисменам, что убил ее ты...
И, направив луч фонаря куда-то на пол, я с ужасом увидел там мертвое тело Госпожи Попадакки, скрюченное и задубевшее. Ее прекрасная шея была вся в синяках и ссадинах.
И вот во мне вскипело как в чайнике. Я заревел и принялся импульсивно биться в воздухе, бессмысленно болтая ногами по всем направлениям. И чудом таки я смог дотянуться до толстой шеи кондитера своими полусапожками, обхватить ее ногами и потянуть на себя. Том Первый был силен, его обрюзгшие руки принялись разжимать тиски вокруг шеи, его красное от напряжении лицо излучало ненависть, а свиные глазки с бешенством смотрели на меня и искрились.
И вскоре ему удалось освободиться, но по какой-то вдруг прихотливой случайности, не удержался на ногах своих, запутавшись в халате, повалился в сторону лопаты штыковой, которая и завершила начатое мною дело - его голова была разрезана что торт и не в приглядном виде своем вместе с телом упала на тело Госпожи Попадакки.
Так меня подвела любовь. Через некоторое время одна рука моя отсохла, ее было очень просто отломить, только пришлось повозиться с сухожилиями, но я смог подтянуться и перегрызть их своими острыми зубами. Но я не смог бежать, так как карающая рука закона настигла меня за тем, как я, мутно соображая, пытался оторвать голову прекрасной гречанки, у которой еще совсем недавно была пульсирующая теплая шея.
----------------------------------- июнь 1999
ВСТРЕЧА УРОДОВ
Раз как-то двое коллег встретились напротив Универсама. Оба они были калеки. У одного из них не было рук и звали его Блохин, а у другого - ног и звали его Вшов, причем такая ошибка природы у всех вместе взятых с самого рождения.
И говорит Блохин Вшову:
- Окаянные швы, - говорит, - с ума от них схожу. В туалет сложно сходить, а в магазин и подавно. Ты, коллега, видно тоже недомогаешь раз такой вид смурной и ползешь тихо?
- Ну, как сказать, - домогаю. Передвигаюсь и на самом деле плохо. Умишко что-то подкачивает. Сыну вот задачку решить не смог про яблоки.
- Про яблоки не смог - то оно плохо. А вот откуда сынишка у тебя. Женат небось?
- А то как же. Тоже урод. Двуглавая. Одной головой думает, а во второй ест. Так и живет.
- И как ты с ней познакомился, просто чудо меня неймет.
- А как? Совершенно случайно - в лепрозории. У меня же с детства такая проблемка - гнию можно сказать заживо. Видишь на лице носа нет - это от того, что заболевание мое - лепра. Ты то вон тоже окосел.
- Окосел то от слабоумия. С рану лет слаб сознательно, но ничего - живу. И никакой разум мне не нужен.
- А как живешь без ума?
- Как все люди, что проходят мимо нас. Они все ради нас, уродов, живут. Вот идут, видят нас, думают - как жить то так можно? А вот ради них мы и живем, показываем им всю красоту человеческой натуры.
- Да ты брат философ, раз уж на такие темы говорим. Давай лучше выпьем немного пива.
- Я бы рад, да некогда мне пива распивать. У детского нашего поколения тоже проблемки. Иду в больницу, несу пожрать им чуток, а не то без еды то не проживут. Надо им, как и нам, -мало, - поесть да поспать. Вот так и живем.
- Да, печально. Ну что ж, ступай своей дорогой.
Вот на том и разошлись.
13.02.99
Моё величие болото,
Себе, корявейшему, - сон.
Пусть почернеет позолота
И подгниёт сомнений трон!
В моей мути - красоты мира
Уродуют свои черты,
Так отвратительная лира
Коробит детские мечты.
Образное жизненное здоровье
Здоровье. То там скажут словечко это, то сям. Очень часто люди слышат такое слово и понимают о чем идет речь, потому что сами им обладают или же нет. Однако, почему нет? Все люди обладают здоровьем, даже больные люди. Иначе если бы у человека его не было, то не было бы и самого человека в живых, либо вообще не было. У человека есть природа, это понимал даже Сникерс. Здоровье это ведь не пилюля, которую, глотаешь и лелеешь в душе хамское доразумение, что мол теперь никаких болезней не будет, даже пустяшного открытого перелома или какого-нибудь нагноения. Тем не менее, начнем свой свежий и пышущий физическим и психическим здоровьем рассказ, во избежание недоразумений того, что до сих пор такого еще в мире не написано, а поэтому автору пришлось изрядно пораскинуть мозгами и даже слегка ими пошевелить.
Случилось, даже не случилось, а произошло это действие некоторых лиц осенью, то есть в такую пору года, когда у многих на душе печалится гной, хотя лучше не так - гноится печаль, то есть обостряется. Иначе я был бы обвинен в вульгарности, да будут все прокляты.
Убитый горем неудач, всеми ненавидимый и гонимый кудрявый Кудрейка Мудреватов, поддуваемый в спину ледяным ветром, брёл к дому своего мудрого брата Мудрейки Кудреватого. Только у брата его сердце стучит ровно, а непогоды природные за окном не беспокоят, в отличии от такового Кудрейки - его сердце робко что у зайца и часто задаёт дробь. Занимаются же братья обычно кулинарией. С собой Кудрейка несет желтый пакет, в котором необходимые компоненты для нового блюда. Братья сильно любят ворошить мелочь, отвлекаться от суеты, забываться в сумрачных заботах, то есть это романтично настроенные молодые люди, которые любят похвастаться перед каждым встречным человеком тем, что например, ели на обед или как однажды поваленное дерево упало стволом своим на голову так сильно, что само древо сломалось пополам, а на голове не оказалось ни единой царапины.
Дома у брата было темно. Он выключил свет во всех комнатах и расхаживался в белом покрывале и пожарном шлеме на голове, в руке же держал маленькую парафиновую свечку.
- Я вижу, что это больное счастье для такого урода как ты делать то, что ты делаешь... - удивился Кудрейка, вглядываясь во мглу и замечая Мудрейку, которые снял с головы шлем и стоял с ним наперевес.
- Пытаюсь сосредоточиться, - пояснил братец, - мир утопает в луже крови, а я пытаюсь синтезировать в себе доблесть и страх, дабы мирское бремя не забременило.
- Хм. А потом добавил:
- Давай-ка лучше займемся кулинарией.
На этот раз блюдо было не очень сложное, а даже простое, но мудрое. Пюре из глаз сёмги так же вкусно, как и питательно. Мудрейка их выковыривал добрую неделю перед тем как начать сам процесс изготовления, а Кудрейка закупал необходимые компоненты для того, чтобы глаза сёмги в блюде прозрели. Для этого необходимо было 1 кг слюны больного авитаминозом орангутанга, также как желто-красная смесь пектина с мочекамнем и особое заклинание из Гегеля: "Смешон может быть всякий контраст существенного и его явления, цели и средств, противоречие, благодаря которому явление снимает себя в самом себе, а цель в своей реализации упускает себя." То есть рецепт прост.
Смесь пектина с мочекамнем скрепила рыбьи глаза, а произнесенное заклинание оживило их. Было приятно поедать зерцала, осмысленно созерцающие глубины рта и все остальное кругом.
Так и не докушав до конца интересное блюдо, раздался звонок.
- Эй, кто там пришел? - закричал Мудрейка.
А когда Кудрейка открыл дверь, то сказал брату:
- Это человек, я не помню, правда как его зовут. Эй, как вас там?
- А меня так и зовут. Эйкаквастам. Я пришел из глубин обитаемого мира планеты Земля. До меня донесся слух, а возможно, что я что-то попутал. Но если нет, то могу уйти.
И человек, повернувшись спиной, попытался уйти. Хорошо, что из квартиры, а не из жизни. Но даже такой пустяк обидел Мудрейку, поскольку он был обидчивым человеком.
- Нет-нет! - возразил Мудрейка.
Он провел гостя в столовую, посадил его на край аквариума, в котором плавали женские трусики, и сказал:
- Мы народ гостеприимный. Раз уж пришли, товарищ как вас там, то позвольте зайти и сесть. Накладывайте себе еду в рот, а мы с братом вас хорошенько пока разглядим.
Когда гость открывал рот, когда ложил в полость ее ложку с моргающими глазами, то показавшиеся на миг верхние медиальные резцы его оказались лопатообразными, передние коренные зубы шестибугорковыми, дистальный гребень тригонида был мясист, а коленчатая складка метаконида как у коня, бугорок Карабелли же не велик, а нижние формы задних коренных зубов оказались четырехбугорковыми.
- У вас прекрасные зубы! - воскликнул Мудрейка, удивляясь величине рта гостя.
- Рот-то? - переспросил гость, жуя, - Это хороший рот. Я унаследовал его от своих родителей. Увы, но часть рта, я все же утерял, так как у меня нет теперь губ. А что человек без губ может делать?
У человека действительно не было губ, но чтобы хоть как-то пожалеть его, Кудрейка пустил горькую слезу и стал возражать:
- Не волнуйтесь, без губ человек может делать все что угодно. Абсолютно все то, что и человек с губами. На свете есть случаи уродств почище вашего. К тому же есть женщины, которые любят мужчин без губ, потому что им нравится откровенная щерящаяся улыбка.
Эйкаквастам перестал жевать и грустно заплакал. По его телу потекли ручейки пота, а также волновидные судороги, которые сотрясали туловище, вышибая хныканье.
- Ну-ну, успокойтесь, - начал тогда Мудрейка, хлопая знакомца по щекам, - это не к лицу так реветь взрослому человеку. Сколько вам лет?
Гость на миг перестал плакать, проглотил очередную порцию зерцал и горестно ответил:
- Мне всего пять лет. Я еще совсем ребенок. Я, видите ли, акселерат. Гипофиз, все дела...
- А-а... - догадались братья, подкладывая в рот незнакомца очередную порцию еды.
Но произошло досадное недоразумение. Вместо того, чтобы отправить в его ротополостное отверстие к примеру кусочек кочерыжки, брат Кудрейка положил туда ворох острейших металлических опилок, а брат Мудрейка - ложку мышьяка, да еще дал запить сперва уксус, а потом непонятную щелочь.
Произошли разные там всякие сложные реакции. Незнакомец перестал плакать, но принялся демонстрировать на лице не очень то адекватную мимику, потом вдруг вскочил с места и стал не то плясать, не то прыгать, задирая кривые ноги к животу, а руками выписывая круги, при этом срывая со стен гобелены и сбивая пробегающих мимо тараканов. Зрелище было настолько смешным, что братья рассмеялись, увидев такое. Но потом опечалились. И только потому, что Эйкаквастам упал лицом вниз на пол глазом прямо на острый нож, торчащий лезвием к потолку. Упал, несколько потешно подергался, а потом принял недвижимую позу. Испустил дух.
Что же теперь делать бедным братьям? Они виновны возможно даже в преступлении против жизни человеческой! Как избежать законной расплаты? Как не провести остатки дней своих в тюремных застенках? Что надо теперь делать? Над такими вопросами принялись думать бедные романтики.
Мудрейка, поскольку любил с детства темноту, выключил свет, зажег парафиновую свечку, надел на голову пожарный шлем, и принялся расхаживать в белом покрывале туда-сюда. Только так он мог сосредоточиться, поморщить лобовые морщины, подумать разное, повспоминать, забыться.
Кудрейка удивился реакции брата, ведь это страшно - в доме труп, а он выключает свет, да еще и развлекается по своему. Пусть только так он может сосредоточиться, но не все ли равно? А посему кудрявый предложил:
- Давай-ка лучше займемся кулинарией.
И на этот раз блюдо не сложное, но очень мудрое. "Балык из младенца" - так его мысленно окрестил Кудрейка.
Предварительно раздев до нага Эйкаквастама, обдав его кипятком, братья аккуратно разделали тушу, отделили нежное мясо от костей и через несколько часов было готово множество вкуснейших блюд в виде супов, каш, холодцов, салатов и даже компотов. Но так и не вкусив ни одно блюдо, братья услышали звонок.
- Ну кто там еще? - воскликнул Мудрейка.
А когда Кудрейка открыл дверь, то сказал брату:
- Это девушка, она одна. Называет себя чьей-то женой, дочерью и матерью. Что она за человек мне не понятно, потому что лицо ее под капюшоном.
Пригласив девушку на кухню и посадив ее на стул, братья прежде угостили ее жареным мяском. Откусив кусочек жареного пальца в районе ногтя, гостья вздохнула и молвила:
- Знакомый вкус. А знаете ли вы, мои спасители, что я, пришедшая из тьмы обитаемого мира нашей родной планеты Земля, ищу мужа своего, некоего господина Эйкаквастам. И я сама видела, как он, родной мой, поднялся к вам на этаж, постучался в вашу дверь и плакал у вас на кухне. Однако, если это не так, я могу уйти восвояси. Так это или это не так?
Что имела в виду таинственная незнакомка, наши братья никак не могли понять. Они пожимали плечами, нечленораздельно мычали, указывали пальцами то на окно, то на потолок, и, видно не могли прийти к общим более радикальным действиям - оглушить к примеру женщину чем-нибудь тяжелым по голове, стукнуть ей в темя обухом топора, или еще чем-либо, ведь так много на свете тяжестей. Единственное, так это Мудрейка смог промямлить:
- Кушайте лучше мяска побольше, а то мы его много приготовили, и все разное. Хотите желе? Нате, пожалуйста. Не откажитесь от голубца - берите, кушайте на здоровье! Вот это посыпьте перчиком. А вот на эту строганинку лучка колечко положить соизвольте. Кладите в рот. Вот. Очень хорошо.
Но тут женщина испустила испуганый звук, откусив прежде жирную головяную колбаску, и воскликнула:
- Ах! Ах! Я узнаю зубы, узнаю прекрасные зубы моего мужа в вашем пирожке! Как оказались тут передние коренные и медиальные резцы! Ах! А вот и характерный для него четырехбугорковый задний коренной зуб!
Не зная что ответить, Кудрейка вставил:
- У нас всегда только самые прекрасные зубы!
И мадам:
- Конечно, я понимаю, понимаю. Но они так похожи. Я их очень любила.
- Почему любила? - вставил Мудрейка - Вы их любите! Берите их себе, кладите в свою косметичку. Будет хорошая память!
- Ах, спасибо, - извинялась женщина, - вы так добры ко мне, - конечно я возьму эти зубы. Они мне напоминают рот моего мужа. Я знаю, что он, может и вам его напоминает, его прекрасный безгубый рот. Мне так нравилась его скелетная улыбка!
- Извините, - не мог успокоится Мудрейка, - но почему вы всегда ставите глаголы в своих предложениях в прошлом времени? Вам нравИТСЯ его улыбка, вы любиТЕ его рот!
Женщина перестала плакать и грустно заплакала. Ее капюшон упал на плечи, и братья принялись наслаждаться видом красивой лысой женской головки, которая кукожилась от плача, покрывалась капельками пота и лоснилась от яркого света потолочной лампы.
- Ну-ну, успокойтесь, - принялся успокаивать женщину Мудрейка, поглаживая ее по прекрасной головке, - это не к лицу плакать такой привлекательной женщине. Найдете вы своего мужчину!
Женщина вздохнула, проглотив кусочек болони. Ее головка затряслась от нового приступа плача, блестящая лысина заиграла лучами. А дрожащий голос произнес:
- Конечно, найду, найду его живым или мертвым. Хотя зачем это я ставлю глагол в прошедшем времени? Я нашла, нашла своего любимого. Вот он! Вот тут в горшочке с картошечкой. Это его ляжка правой ноги, вот родинка - видите, рядом шрам - я пыталась прижечь ранку от прыща под новый год. А вот в салате рядом с петрушкой лежит сосок, разрезанный пополам, мой любимый сосок. Только что я проглотила кусочек болони своего любимого, я никогда не ела его болонь! А она так вкусна!
С замиранием сердца слушали женщину братья. Им было лестно выслушивать то, что говорит эта бедная женщина. Ведь самое главное для человека это здоровье, здоровье психическое и физическое. Мясо любимого человека даст женщине новый заряд любви к нему, к этому человеку, ведь это даже больше чем секс с ним! Вот тебе психическое благо. Каллории же пищи упитанного любовника внесут в тело ее новые клеточки, необходимые для зачатого эмбриона, затаившегося сейчас в ее милой утробе. "Что же вырастит из тебя, недоразвитый?" - хочется прижаться к женскому животику ухом и мысленного спросить его.
18 Ноября 1999
ЛАСКОВАЯ БАРБИ
Когда маленькой девочке Альфе исполнилось пять лет, ее мать, Бетта Петровна, и отец, Омега Иванович, подарили ей куклу под названием "Ласковая Барби". Кукла хорошая, красивая, как в общем все куклы такой породы. Головка у нее маленькая, но с правильными чертами лица, волосы - жёлтые, тельце тонкое и воблообразное, то есть как у красивых, еще недозрелых манекенщиц. Вот только ручки этой куклы не очень красивые - какие-то крупные, с мощными и крепкими пальцами, оснащенные жесткими когтями.
Альфа обрадовалась подарку. Как только ей подарили Ласковую Барби, так схватила сразу куклу в охапку. Помчалась играть с ней во дворе. Мать Бетта и отец Омега - не то, что хорошие родители, в общем, им часто приходится не до своей дочки. Заботы земные, работа понимаете ли, а потому очень часто получается так, что их совместная дочь остается без надзора и присмотра. И ласки то ей перепадают не часто, чаще всего - розги, а все из-за того, что иногда по неведению своему делает какие-нибудь неправильные вещи.
Давно хотелось Альфе куклу. Была у нее раньше такая игрушка, которую дед выстругал из соснового пня, да вот с течением времени превратился пень в труху - до того играть Альфа в куклы любила. А новую куклу дед из пня не сделал, потому что умер дед.
Скоро и Альфа умрёт, потому что оживёт кукла. Вот только наступит ночь…
Читатель, я изрядно устал пугать тебя! Ты только представь, как это мерзко: маленькая девочка, словно обглоданная злой собакой кость, лежит на детской кроватке, красивой такой кроватке, в которой не так давно нашли мёртвым её деда, порубленного на мельчайшие кусочки.
Внучка ничего об этом не знала!
8.11.98, октябрь 00
ПЕК
Странный случай произошёл со мной недавно, который перевернул всю жизнь. Расскажу вам суть.
А начну с того, кто я. Работа у меня простая, молодецкая. Одним словом дворник, мастер чистоты. А обладаю же сам даром, данным мне свыше, так как есть чувство прекрасного в душе моей, пусть и копеечной. Зовут же меня Архипом, а из роду я происхожу славного, из лакеев. С малу лет жизнь приучила меня к невзгодам, часто приходилось палец сосать с голодухи, а как война началась, так отняло пальцы ударной волной - то снаряд разорвался вражеский за околицей. Мал был тогда и глуп, но обладая разумом человеческим, невзгоды превозмог, а здоровье конье дало крепкие руки и мускулистые ноги. На ум же был слаб ввиду дурной наследственности, прямо чах мой ум. Выучившись на дворника, вскоре вышел в жизнь. Стал с рану на хлеб и водку зарабатывать. Поначалу даже родителей кормил, но перемерли все они до единого, ибо им кончина пришла. Дворницкое дело - тяжба. Участок мне дали ответственный - по одну сторону ЖБИ, а по другую - СМУ 8. С восьми устра до восьми вечера и каждый божий день мету сор по направлению от ЖБИ к СМУ - там есть другой дворник. Её зовут Пелагея. Годков на тридцать старше меня. Мне же самому третий десяток пошёл.
Был холодный день. С утра в голове моей был точно песок - со вчерашнего вечера говорил хмель. Перебирая ногами, я с превеликим трудом дошел наконец до участка, открыл собственным ключом каморку, где сосредоточен необходимый инвентарь. Неказистые инструменты - метла, совок да лопата, плюс умелые руки и я одолею чёрную работу!
Поздоровавшись со слесарем Ефимом, шедшим на своё ЖБИ, я искренне позавидовал счастью людскому, ведь сегодня у него поминки - будет веселое застолье и полная горница людей. Но мне не нужны ничьи приглашения, я сам себе барин. Что хочу, то ем, когда хочу. Хочу же всегда всего много и постоянно. В этом смысл моего хотения. Обсмотрев доверенное место, понял, что работы невпроворот: ветром надуло асбестовую пыль с крыш полуразрушенных построек, да к тому же полно осколков шифера и толуола, обильно разбросанных повсюду.
Дул упрямый ветер. Но и работал я упорно, выметая сор к СМУ ко всем чертям. Там, близ обшарканной кирпичной стены, ходила дворник Пелагея в красной униформе, собирая ветки тополя в ржавой ведро.
- Эй! - я сказал.
- Что надо? - говорит она, а сама продолжает собирать ветки, будто не хочется ей со мной говорить.
Старше она, умнее. Детишек нажила, внуков, а вот мужья будто позасыхали все словно деревья. Один, Васятка, первый супруг перевернулся на лошади под Нарвой, да так, что сильно повредил позвоночный столб, повредился умом и помер потом в психиатрической лечебнице, так и не увидев сынка. Второй муж, Понтий, тот сгорел от сивухи - его труп нашли мужики под стогом овса - видно надрался змия, побрел домой, но на холоде замерз - да видит стог овса - под него тут же, да задохнулся видно там от вредных испарений. Так и не увидел Понтий своего сына, зачатого, но еще не разрешенного. Третий, последний муж Пелагеи, умер от от старости. Судьба свела их в больнице. Пелагея, страдая грудной жабой, справляла именины подруги в травматическом отделе, где и подцепила прохвоста. Евдох его имя. В больницу он попал лишившись зрения, а потому и не видел никогда своего сына, да двух пасынков, только осязая их и обоняя присутствие. Умер Евдох сам собой, тихо ушел из жизни, ни с кем не попрощавшись. Вот с тех пор и живет Пелагея одна с тремя сыновьями, порядочными надо сказать пьяницами и тунеядцами.
- Пелагея, ты стара, а я молод и у меня есть азарт, - стал тогда я, - твоя мудрость, моя спорость и умелость. В мужья я набиваюсь к тебе вот уж долгие годы, а ты отвергаешь меня люто, будто смеюсь над твоею судьбой.
- Вот гад! - как обычно среагировала баба, - Да долго ль ты будешь издеваться надо мной! Вот выйдет Петя из тюрьмы, расскажу ему, каков у него ловкий сосед!
По соседству мы жили. Разделяет нас лишь бетонная стенка, сквозь которую все слышат друг друга и на звуках разных ловят. Так, молодоженам из соседнего подъезда спать по ночам не дают. Как услышат скрип кроватный и треск, так лупят во все мочи по батареям, а старушки потом за глаза называют молодуху потаскухой. Петя, первый сын Пелагеи - самый удавшийся сын, выбрал себе дорогу продавца катанки, сидит в тюрьме уже год за такие отвратительные и постыдные фальсификации.
Я ухмыльнулся и вытер от воды нос. Работа моя спорилась - метла упрямо чиркала асфальт, ненужный сор и хлам постепенно перемещался. И было интересно порой наблюдать из глубин подсознательных как все же прекрасно создавать палитры. На чистый участок потом даже и помочиться приятно, предвкушая холодный вечерний суп и стакан отвратительного пойла, от которого всё ж становиться теплее. Еще мне нравится сидеть в туалете. Там есть книга с оторванным корешком, я очень люблю ее разглядывать. К тому же листки очень мягкие, а книга толста, мне нравится наблюдать за медленным утоньшением этого издания. "Ку-ли-нар-ного", - прочитал потом я в углу странички. Ещё в эти странички удобно заворачивать селедку. Тогда уж в кармане наверняка рассол не пропитает полы пиджака, и можно очень красивым пижоном ходить по аллеям и скверам гордо взирая на женский пол.
Но в этот день произошло нечто странное. Поначалу, когда пообедав чуток, да обменявшись со слесарем Ефимом парой ласковых, было всё хорошо - солнце тускло светило, освещая серые стены зданий, завод красиво дымил, шумели машины. Из народу никого не было. Пару раз я видел, как дети из школы выбили стекло на втором этаже здания СМУ - но то не моя территория, да наблюдал ворон, отбирающих у собаки какую-то дрянь на помойке.
Но вдруг произошло необъяснимое. Такое, что даже я не смог начать думать по поводу пелагеевских форм. Было следующее. Из неба, преодолевая трудности земного притяжения, показался огромный чёрный куб размером с электрофорезный цех. Поначалу он осторожно вращался вокруг себя, ни за что не висел, а был словно пух во взвешенном состоянии. Как он тут оказался и не происки ли врагов такое, я не знал, поскольку первый в жизни раз такое увидел. Далее этот черный куб осторожно сел и прямо на мою территорию. Я уж было схватил метлу, да хотел разобраться что за негодяи затеяли со мной такую штуку, но вовремя осёкся. Стороны куба принялись раскладываться наподобие карт, да так, что внутри мной было увидено что-то невообразимое: мне представилось будто огромный круглый глаз подмигнул мне, а после из разных болтающихся трубок стал литься мазут, мгновенно затвердевающий и отвратительно пахнущий нечистотами неземного происхождения. В голове моей поднялся вдруг шум, будто из сломанного приемника, а потом холодный металлический голос произнес:
- Землянин. Покидая вашу небольшую планету, мы, жители далекого космоса, оставляем вам черную суспензию, дарованную нам свыше. Используя эту суспензию внутриутробно вы, земляне, сможете получить неисчерпаемые знания по всем отраслям мысли. Даруя безвозмездно вам этот космический продукт мы тем самым ставим памятник самим себе, ибо желаем только одного - всеобщего процветания!
Далее в моей голове произошел щелчок, а черный куб, источив из себя вонючую суспензию сложил свои стены и будто исчез словно его и не было.
Стало страшно и уныло на душе, так как я оказался единственным свидетелем происшедшего аномального события. Конец рабочего дня. И уж даже Пелагея час как назад отправилась восвояси. А на перекрестке дорог, между СМУ и ЖБИ осталась лежать огромная куча космического дерьма, дарованного всем землянам нашими космическими братьями по разуму.
Взяв себя в руки, я отправился к умному человеку, бригадиру всех дворников СМУ, Иннокентию Петровичу Отесову. У него была язва. Поэтому после рабочего дня, все дворники приходили в его кабинет и помогали чем могли. Я с утра припас небольшой пузырек лосьона "Огуречный" градусов под 70, чего должно хватить всего на два рыла. Пришло еще пять рыл. Ничего ни у кого не было. То есть полная халява. Правда у самого Отесова была в сейфе банка с огурцами да пол-булки хлеба. Заглянувшего было Ефима, послали на хрен к бригадиру слесарей, объясняя тем, что и самим мало. Все сидели вокруг большого стола, на котором простиралась карта всех рабочих участках. В каждый рабочий участок была воткнута булавка, обозначающая нас, дворников СМУ. По приходу всех дворников, Иннокентий Петрович, снял булавки и воткнул их в нарисованный в центре квадрат, то есть в свой кабинет.
- Ну вот теперь все и в сборе, можно начинать, - произнес он.
Я сразу же перешёл к делу, объявив о происшедшем. Но, к моему удивлению, никого не удивило то, что я рассказал. А надо заметить, что такое не часто с людьми встречается. Иннокентий Петрович, накренив банку с разведенным спиртом, налил мне стакан, после чего я выпил предложенную жидкость, и, успокоившись, сел на стул. Прохор, дворник другого участка, выглянув в окно и узрев там черную инопланетную суспензию, доложил об увиденном. Молча одевшись, Иннокентий Петрович вышел. Вместе с ним вышли и все остальные мужики, позади всех поплелся я, поскольку был недоумён, да и вообще природа меня не наградила умом.
Остановившись у зловонной груды, бригадир принюхался. Грубыми пальцами зацепив щепотку этой грязи он принялся катать комочек в своей руке, подносить ее к носу и даже зачем-то к уху, думая что-либо услышать.
- Это - пек, - произнес вскоре он, отряхая руку, - домой не пойдешь покуда не уберешь эту парашу!
И было бесполезно упираться, к тому же я был ответственным работником. А на моем участке всегда должно быть чисто и приятно по нему ходить. Невольно всё же негодуя, больше на злой рок, чем на бригадира, я побрел за лопатой. Лосьон "Огуречный" я с досады выпил залпом как только зашел в свою будку. Сознание приятно заликовало и вот тогда уж точно ничего было не охото. Охотно бы лишь уснул. Но всё ж сходил посмотреть на кучу.
Инопланетяне, вспомнил я, предлагали попробовать этот материал на вкус. И, зная луженость своего жулудка, которому не к чему привыкать, я съел горсть пека. К тому же почувствовал приступ голода. На вкус это действительно напоминало пек, но к вкусу примешивался еще сильно уловимы привкус чего-то приятного, типа винных пробок. Проглотив, я сел на лавочку и стал ждать.
И тут мне явилось удивительное открытие, заключающееся в том, что во всём нет ничего удивительного. Или даже не так, а что всё что мы видим, чувствуем, слышим и тому подобное - есть суть вещей обычных, понятных, общеизвестных и доступных. Но есть в мире предметы, понятия и чувства, природу которых сложно так просто объяснить в один приём. Необходимы определенные знания, а также умения и навыки для продвижения этих познаний. Мне представилась спиральная нить в пространстве, исходящая от моей лавочки, на которой я сижу, далеко в космос, в звездную бесконечность. Эта нить является теоретическим движением человеческого сознания вглубь познания предмета Сущего. От себя в бесконечное пространство я пустил также бесконечное множество подобных нитей по радиусу. Представляя, что Вселенная есть самый что ни на есть бесконечный шар, я представился для этих нитей своебразной точкой отсчета, с которой они берут своё начало. Вселенная тут же была синонимизирована мной с Познанием Сущего. Нити, являющиеся бесконечным множеством элементов познания Сущего, познавая оное, углубляются в частности. Но чем больше количество этих познавательных копаний, этих нитей, тем больше они расходятся друг от друга в бесконечности, первоначально исходя из меня как из точки отсчёта. Таким образом, углубляясь в частности Сущего, упускается общий смысл его. Этим, к примеру, объясняется состояние современной науки, блуждающей впотьмах, однако произродившей на свет божий бесчётное количество поднаук и специализаций, все из которых в свою очередь также разбиваются на ряд дисциплин, в которые задействовано огромное количество человеческих мозгов, составляющих в целом гигантскую мозаику из не складывающихся друг с дружкой кусков.
Через некоторое время, действие пека приостановилась. И я, осознав пользу, которую смогу получать из космической суспензии решил перетаскать ее к себе на дом. На это я потратил остатки дня, ночь, а также часть следующего дня. Вся куча в итоге обошлась примерно в 300 килограммов. Думаю, что используя её по назначению, я смогу постичь еще множество тайн человеческого бытия.
Ноябрь 2000
НЕСЧАСТЬЕ ЖИЛЬЦОВ ДОМА НОМЕР 3
Подумав о том, как прекрасно было бы отдохнуть немножко на необитаемом острове, новый Робинзон нашей повседневности, Никола Паганов, принялся вбивать огромный дюбель в стену при помощи грохочущего чугунного механизма. Механизм был не мал. Занимая большую часть комнаты, он был чрезвычайно полезным прибором для деструктивных затей. Присоединяя к выходам прибора разные шумные инструменты, можно сверлить стены, а также их бурить. Также вполне возможно было рубить что-либо, либо что-либо перетирать в порошок.
Но Никола занимался делом. Он сверлил стены своей квартиры, расшатывал спайки плит, стёсывал пол и потолок.
Иногда эта непосильная работа надоедает, Никола выключает свой сложный прибор, идёт в гости к дочурке или же сходит жену покормить, но чаще всего он остаётся дома, лежит на кроватке и мечтает, иногда чертит пальцем в воздухе непонятные фигуры, улыбается, рассматривая электрический свет лампочки.
Итак, он решил разрушить многоквартирный дом, опередив тем самым какой-бы то ни было взрыв дома террористами, прямое попадание метеорита, или же банальное землетрясение. Однако прежде чем разрушить дом, следует посчитаться с его устройством, спайками плит (кстати чрезвычайно тонкими), а также для более трогательного восприятия положения неплохо было б получше знать жильцов этого дома, многоквартирного дома номер 3.
Жил Никола Паганов в подвале. Это очень хорошо жить в подвале, так как есть непосредственная близость к фундаменту дома, к его, так сказать основе. Изо дня в день, по крупинке, по кусочку подтачивает Никола дом как жук-точильщик или как термит, шумит дрелями, стучит втулками и молотами, выколупывая и расколупывая, отдирая и выдирая.
Но еще не скоро дом рухнет, ещё много предстоит работы.
- Жаль, что нет сына! - подумал вслух Никола, погружая жало дрели в податливый цемент. Вот где бы потребовалась помощь.
Зато у него есть дочь Нэля.
Нэля обитает на восьмом этаже дома номер 3, по соседству с квартирой потомственных свиноводов. Нэля умная девушка, а поэтому ей нравится, когда какой-либо пустячок - красивый. В ее квартирке повсюду красивые пустячки. На стенах - прекрасные коробочки, цветные рисуночки с цветочками, травками и мордочками арабов. Мебель вся резная и с позолотой, пышные кресла, в одном из кресел сидит новый муж. Он очень красив, с тоненькими усиками на верхней губе, волосы набриолинены, носит монокль, у него лошадиные зубы, одет в полосатую тройку, а обут в лаковую двойку, на голове - кожаная однёрка. Любит ретро и нэлину уретру.
- Нэльсончик! - сказал муж, поднимая накрашенный мизинчик левой руки - А не плохо, Нэльсончик, совершить нам знойное рандеву для воскрешения прекрасных дежа-вю в будуаре театрального купола. Сегодня ровно год как ты потеряла алмазное колье, потому я предполагаю занять лучшие места перед самой ареной. Мэй би, что суфлёр, али актёр какой просыплет на нас пудру. А
запах разгоряченных актёрских телес пощекочет наши изнеженные ноздри.
Нэльсончик, перестав на время прикладывать огромную чешуеподобную мушку на подмышку, приоткрыв свой алый ротик, выдохнула:
- Муж мой, пусть будет так, как ты хочешь. Что хочешь, то и будет. Хочешь театр - быть ему. Я согласна.
- Милая! - вскочил любимый, прижимая руки к сердцу, привставая на цыпочки и протягиваясь в сторону прекрасной жены своей. Отвечая на душевный жест мужа, Нэля посылает воздушный поцелуй в его сторону, дабы "разжечь огонь сердца" или хотя бы "окрылить страсть".
Не ведают, что семейное счастье их может неожиданно прекратиться. Коварный нэлин отец! Безумец! Как может он разрушить многоквартирный дом! Ведь в нём живёт его родная дочь с неродным мужем! Но и не только.
На 11 этаже обитает бывшая жена Николы Паганова - Молибдения Полимеровна Кнор, дочь химика. Сейчас она очень больна и навеки вечные прикована страшной болезнью к постели. Лежит сердобольная и слушает, как гуляет ветер по квартире, хлопают оконные рамы, хрюкают соседские свиньи, хлюпают девки в подъезде. Иногда в ее квартиру зайдет злостный хулиган, наркоман, или псих. Пройдется по всем комнатам, убедится, что унести вон более нечего да со злости ударит в кровать Молибдении ногой. Особенно Молибдения не любит, когда к ней заходит псих. А псих так любит заходить! И очень часто его визиты носят игровой характер.
Кабы не увлечение химией, жила бы Молибдения с мужем своим и по сей день. Но не то вещество развела, не в том месте катализатор применила, сами понимаете - произошла цепная реакция. Мельчайшая ошибка привела к досадному недоразумению, и семейная идиллия потерпела крах. Полная парализация, а с мужем - параллельность. Дочь теперь сама куёт своё счастье на восьмом этаже, а муж живёт где-то в подвале как крыса, шумит целыми днями и ночами там, изредка заходит к жене, навещает, ставит питательные клизмы, без которых сложно жить. Зачем она нужна Николе парализованная? Каждый вторник к Молибдении Поликарповне приходят дети, учащиеся разных школ, которые взяли шефство над ней как над бывшей учительницей. Моют её, стирают бельё, наряжают как куклу, танцуют, рассказывают басни Крылова, поют. А Молибдения в свою очередь отвечает на ласки улыбкой и рассказывает интересные истории про катализ, а иногда беседует с ребятиш-ками о полимеризации чего бы там ни было.
Сегодня утром дом первый раз пошатнулся. Сваи сипло скрипели вместе с многотонными плитами, а задняя стенка дома дала огромную трещину. У Николы Паганова из груди вырвался радостный крик. Он давно мечтал о трещине, которую при желании можно увеличивать.
Когда дом пошатнулся, это было совсем утро. Час кормления соседских свиней. В это время приоткрывает сонные глазки Нэля в постели с мужем, зевает и потягивается. А муж в стиле ретро, говорит "Ох!" и закуривает элитную папиросу на длинном мундштуке из бедренной кости младенца. Вибрация дома сильно встревожила чушек, они хрюкали и визжали за стенкой как сумасшедшие.
- Толчо-о-о-к! - кричал кто-то на лестничной клетке.
В сознании Нэли мелькнуло опасное слово "землетрясение!", она вскочила с кроватки, и, в чем мать родила, кинулась занимать безопасное место в дверном проёме. Муж же её, бешено заорав, вскочил голый, и даже не одевшись, как подобает, разбил дубовым витым стулом фрамугу окна и спрыгнул вниз подобно самоубийце. На улице было крайне холодно, потому он все же успел во время полёта намотать на свою кадыкастую шею длинный итальянский шарф.
Нэля, широко округлив глаза, лихорадочно думала о смерти, прислушиваясь к малейшим вибрациям и к визгу поросят, которые неслись по коридору подъезда на улицу.
Молибдения, бедная инвалидка, со страху тоже струхнула. Некоторое время она подсознательно мечтала выздороветь от такого шока, начать снова ходить, но всё что она читала про чудо - то самые что ни на есть дудки. К счастью в квартире не было детишек. Был только псих. Молибдения знала, что он где-то есть. Может на кухне? ...А может за этой занавеской?
[…На самом деле, мои дорогие читатели, он был под её кроватью. Он притворялся мышью…].
Народ дома давно привык к встряскам. Пусть их дом пошатнулся всего лишь первый раз, зато этого нельзя было сказать о семейном бюджете, или, к примеру, о том же здоровье. Часто во дворе происходили более неприятные вещи, чем обычное движение земной коры. Бытовая пьянка порой более губительным образом сказывается на окружающие людей вещи. Эти вещи часто губят самих людей, или же этими вещами являются сами люди.
Никола Паганов крайне устал. Устал от всего, что связано с шумом. Положив к своим трясущимся ногам дрель, он смахнул с носа каплю пота, и улыбнулся. Как хорошо, что теперь он живет отдельно от жены! Капля пота в свою очередь моментально вскипела, придя в соприкосновение с раскалённой докрасна сковородой. В ней Никола хотел бы поджарить картошку. Но у него нет картошки.
Зато у него есть лук. Целых три куля лука!
"Ещё можно жить!" - развеселился он, снимая фуфайку. На спине блеснула наколка с якорем, влажные мышцы налились ядрами, и с новыми силами дрель вонзилась в податливую субстанцию неразумного строения.
Новый толчок. Нэля к приходу мужа успела сделать на голове причёску. Дом же - дал крен. Уравновешивая своё положение на шатком полу, она справилась:
- Как прошло, мой огуречик?
- Посадка прошла успешно, цыпка.
А Молибдения на этот раз не испугалась. Она только прислушалась к звенящей тишине. "Под кроватью мышь!" - пронеслось у нее в голове. И тут же раздался шум, и из-под ложа инвалидки, издав пронзительный писк, в соседнюю комнату шмыгнул псих, притворившийся мышью.
"О, как он некрасив!" - подумала женщина, созерцая удаляющийся горб безумца.
Скоро к ней в гости пришли дети. Но не надолго.
Был третий толчок, последний.
В подвале Никола с облегчением вздохнул, когда понял, что это
конец.
Октябрь 2000
ЧУДЕСНЫЙ КОНЕЦ БЛАГОМЫСЛА СЕРДИТОГО
___________________________________
(повесть)
"Истина открыта для всех, ею никто не завладел"
А. Л. С-ка
Глава 1. В которой автор обращается к читателям с небольшой проложной речью.
"Вначале сотворили боги небо и землю"
Дорогие почитатели райских кущ и мук адских, все, любящие жизнь и презирающие смерть, и, наоборот: девы прекрасные и молодцы добрые, как и старики и старухи!
На этих листах вы сегодня сможете прочесть при помощи пусть даже подслеповатых глаз достойную историю о житии одного отдельно взятого человека, небольшого, но с помыслами чистыми и устремлениями наиблагороднейшими. Тернист был его путь. Был потому, что человек этот на сегодняшний день умер. Путь, потому что линия жизни его была прямолинейна. Тернист - потому что, усыпан был розами. Кабы он был еще и доселе жив, то не столь печальна показалась бы вам история, что ниже. И звали этого человека никак иначе Благомысл, поскольку всю жизнь свою наполнял он воздушный эфир своими благими мыслями. А поскольку многим человекам земным подобное кажется невдомёк, когда в ответ на чистое слово людское отвечают с грубостью хамской и попустительством, тогда Благомысл часто серчал на людей, отчего оные и прозвали его Сердитым. Вот о ком речь пойдет.
Глава 2. В которой говорится о чудесном знакомстве отца Прошина с матерью Брошиной, и о том как потом произродился на свет своенравный отпрыск.
Родился сей муж загадочно. Мать его, Брошина, жила в трущобах некого града с утерянным и до сих пор не найденным названием. Промышляла ремеслами разными, ибо спора на руку была и рукодельничала. Однажды сплела чудную плетенку для возложения внутрь калачей и прочей сдобы, и вот побрела в град на базар. А надо сказать, что жила Брошина совсем в захолустье, в трущобных помещениях правителя той эпохи, Гладыша Четвертого. Путь на базар был долог, но корзинку-плетенку все ж принесла в грязном подоле. И на этом базаре после часу усиленной торговли-продажи, и познакомилась Брошина с Прошиным, будущим отцом Благомысла.
И произошло это так. Прошин, этот несостоятельный бродячий психолог, однажды завернул на базар дабы урвать кусок питательной пищи, ибо желудок его не принимал сего с незапамятных времен. У толстой продавщицы просвирок, Прошин свистнул тертый калач, а у группы отшельников - запивон. Пожирая вкусный калач и запивая мякиш крепкой настойкой, Прошин наткнулся таки глазами на голову Брошиной. Почему на голову? Потому что в толпе человеческой только голову ее и увидел. Само же тело было покедова скрыто грудой людских масс - все копошились, продавали товар, покупали, меняли, горланили - бред! А тут, нате - голова! И какая красивая женская голова! В ржаных прядях-волосьях - брошь, в блюдечных глазах - синь небесная и блеск серебрится, нос вроде хорош, а губы те чудесны и на ощупь, как показалось Прошину, мягки, а на вкус солоноваты! И подумалось ему тут же: "Быть у меня от нее сыну!"
С тех пор принялся ухаживать за Брошиной Прошин. Сперва он просто подошел поближе, чтоб насладиться видом не отдельно взятой головы, а ещё к тому же и туловища. Туловище красавицы Брошиной было едва ли как у писаной красавицы, дочки визиря всего города. И как на такую напасть не напасть? Голова, она постепенно переходя в шею, обнаруживала разительное сходство с таковой лебедя, как и грудь и нижеследующий стан - под перо живописца. А волосья, заметил Брошин, те снисходили с головы кренделями аж на пышный зад. Ещё у Брошина в дырявом кармане лежал медный грош, дырки карманные были невелики, а потому сей пятак не смог упасть на земь, да в пыли базарной затеряться. И вот извлек психолог этот заветный кругляш, да и купил у будущей жены своей плетенку, а сам то и сказал: "Не просто ради цели покупается мною ваше изделие, сколько ради того, что скажет мне неземная ваша и не подземная красота в ответ". "Спасибо скажу," - так отвечала Брошина, и ее голосок перетек ручейками в немытые уши бродячего познавателя психологии масс. Так они и познакомились. И многие люди из трущоб потом дивились, плечами пожимали, мол, отчего такая привязанность у них друг к другу. Даже дед Прохор, однажды выгуливая на цепочке своего пса, пнул его в зад с досады, завидуя влюбленным и их слитности.
Быть еще одному вопросу: как же воскипела масса сердечная, как растопился лед огнем любви в сердцах Прошина и Брошиной? Многие поэты и писатели описывают это красивыми строками или строфами, где сама суть повествования ведет к чудесным грезоподобным чувствованиям и все такое. Это полнейшая чушь! В нашем же случае, любовь родилась до пошлости просто. После того как торговля на базаре прекратила свое действие, Брошина, подобрав власья на затылке в клуб, а грошь спрятав как пышная итальянка промеж персей, побрела обратно в трущобы - сегодня она будет сыто есть и сладко спать. И вот еще в сознании мелькнула унылая физиогномия Прошина и его разные умные слова. Сам же Прошин не испарился как прыщавый и неопытный юнец, он мелькал сзади красавицы по дворам, следуя за ней. Иногда его присутствие выдавала собака, но она была тут же пинаема сапогом и бита. Вот примерно из-за пса и родилась у них любовь. Потом сын.
Уж на подходе к черным трущобам, когда замелькали коптящие огоньки с греющимися вокруг бомжами, напала из-за угла на Брошину огромная красная собака с обрубленным хвостом и купированными ушами. Собака самого визиря! Опрокинула она тяжестью своего тела хрупкую Брошину на земь и уж чуть было не отгрызла тонкую шейку ея прямо с кадыком, вот когда очутился сзади Прошин, выхватил острое шило, да пронзил пса прям между лопаток. Ну и далее как в кинофильме: слезы, обнятия, первые поцелуи и признания.
Так была любовь. А так появился на свет Благомысл, тоже очень замечательным путем. В принципе все рождаются замечательным путем. Когда конец мужа и начало жены смыкаются, тогда рождается новое начало или конец - неважно. В подвальном сыром помещении родился он, весь слизистый и молчаливый, но вполне живой и прямостоящий. Встал напротив матери с отцом, уставился на них своими младенческими глазами так, что у родителей спины похолодели. А у Прошина, у того даже мурашки по рукам и ногам пошли. "Сын мой!" - был его возглас и телодвижения, наделенные смыслом обнять сына. Но не обнимешь необъятное! Младенец от телячьих нежностей отмахнулся красной как зад макаки рукой, и, кажется даже сплюнул промеж десен. А вот матери руку пожал, потом, встал...и ушел.
Глава 3. В которой, крайне кратко говорится как ушел прочь от родителей своих отпрыск, и что после этого Брошин, отец отп-рыска стал делать, а также о том, что Прошина, мать, померла.
"sapienti sap"
Ушел прочь, в горы пошел. Расти и учиться, набираться мудрости жизни и ума. Так быстро он ушел, что отец его перепугался до полусмерти, а Брошина - до смерти. Взалкал тогда осиротевший отец, пока стенал он под стеной над бездыханным телом жены своей, поначалу прислушиваясь к отсутствию ее дыхания.
Далеко в горы ушел Благомысл, в его крошечном мозгу зарождались понятия.
Прошин же поставил смысл оставшейся своей жизни - сына найти, чтобы ростить его и холить. Нашел же сынка не скоро, через тридцать лет. Когда самому Прошину исполнилось лет восемьдесят. Вот с этого момента я б и хотел начать свой сказ.
Глава 4. В которой также недолго говориться о том как жил Благомысл и о том какие мысли посещали его черепную коробку.
Quo modo cecidist de coelo Lucifer, qui mane oriebaris ?
Как пало ты с небес, лучезарное светило, встававшее по утрам?
Средь замшелых коряг, в глубинах черных лесов, за гарями и топями, посреди горного ущелья - тщательно вытоптанная площадка. Ничего на ней нет, ни строения, ни пепла от кострища, ни бычков сигаретных. Есть лишь только восседающий человек, Благомысл. Мысли его благостные заполняли пространство лесное и горное. Подобно тварям воздушным, воспаряли эти мысли к солнцу, где таяли, проливались вослед дождем на изможденное тело бородатого юнца. Жизнь отшельника тяжела, приводит к болезням разным физическим, а душевные давно тревожили Благомысла, сбивая ритм мыслей благих на хаотический всплеск эмоций.
Что же за мысли волновали его, о чем он думал и мечтал? Как прекрасны звезды в ночных небесах ночью, а днем лишь одно светило, а света больше. Или же вся живность лесная, от червеца до бородатого неясытя - как много всех и отчего живут, что думают. Или: что есть человек? Такие и разные другие мысли тревожили Благомысла.
Долгие годы он скрывался в горах, питался чем попало, видно от того большой зоб и вытянутый живот. Часто продирался чрез колючие кустарники к жилищам человеческим, подслушивал их голоса, учил язык. Мудро сложил алфавит и сам для себя на коре древесной букварь составил. В окрестном монастыре наслушался стихов и молитв разных, а один помирающий старик, которого он нашел на тропинке, заросшей барвинком, поведал ему жизнь чело-
веческую в общих чертах.
Вот только по человеческим понятиям не сильно то коммуникабельный это был человек, молчаливый, а если что и скажет, то что-то непонятное и загадочное. Дети Благомысла закидывали камнями, мужики били, а бабы избегали.
Лишь в лесу ему было хорошо в теле и прекрасно в душе. А от большого ума вырос во рту его прекрасный экземпляр зуба мудрости.
Глава 5. Встретились.
"Нет ничего вреднее гнева, драгоценнее
спокойствия души и всегдашней чистоты сердца, для которой
должны быть приобретаемы выгоды не только плотских вещей, но и
тех, которые кажутся духовными, если иначе не могут быть при-
обретены и совершены, как с нарушением этого спокойствия."
И. К. Римлянин
И вот как-то старый согбенный дед с длинной ниспадающей на корявейший пуп бородой, забрел в эти дремучие края. В руке его была кривая клюка, рот ввалился внутрь гортани, а веки глазные словно наизнанку вывернутые. В глухой лесной деревушке спросил старик огородника:
"А где это я нахожусь? И вы, к примеру, кто? А есть ли у вас что поесть и попить?"
И отвечал огородник, жирный телом и хитрый на сердце своем:
" Ты старый хрыч пришел невесть откуда, но все же отвечу: то что ты, надеюсь еще можешь видеть своими вонючими дырками - это кооперативное садоводство "Успех и Благо". Я - местный садовод-любитель, взращиваю тыквы-вотра номер 1 и баклажаны "Медовые". Моя жена, она если что за себя постоит, та вообще - бахчовница. Большой специалист по разным травкам целебным. Попить можешь из прохладного ручья, что за твоей спиной, а поесть я тебе ничего не могу запросто так дать. Могу продать, а можешь и заработать сам. Видишь, у дороги лежит шпала? Эта шпала лежит у дороги тридцать лет, лесной человек положил ее сюда и никто не может убрать ее иль даже прикоснуться к ней. А все смельчаки, что прикасались, те умирали в корчах или недолго жили в язвах. Тебе, старик, жить осталось явно немного, это видно по согнутым коленям твоим и по оттопыринным как у ишака губам. Если снесешь эту шпалу отсюда подальше в лес, так и быть угощу тебя! "
А старик тот был хитрый, знающий повадки человеческие, вопросил:
"И что это за человек такой лесной?"
На что дачник ответил, облокачиваясь на мотыгу:
"Это странность. Младенцем еще был и отец мой рассказал мне: что скрывается в лесах и таится в горах. Он рассказал, что лесной ребенок принес из лесу шпалу, положил поперек дорого и изрек что-то пальцами, пред лицами людскими размахивая. Нечто типа проклятия. Вот что я знаю. А сам я лесного человека недавно видел, каждый вторник он спускается с гор в нашу долину, ест травку-бурьян у жилищ и чуть что покажется ему плохо, то гневается он и мстит. И зовут его Благомысл, а прозвище его - Сердитый, от того что часто сердится."
У старика ноги еще больше подогнулись, сердце заекало и воскликнул старик:
"Брошиной клянусь, что нашел тебя, мое чадо! Да сомкнутся тучи небесные и да пройдет дождь на землю, чтобы он почувствовал близость отца своего!"
И действительно тучи небесные сомкнулись и пошел дождь великий. Этого испугался дачник, он истерично закричал, принялся метаться по грядкам, признав в старике колдуна. Время спустя, мокрый и жалкий, вынес из своего домика кусок мармелада и ломоть сала. Говорил:
"Ешь, дедок, кушай. Но только проваливай с этих мест, а не то беда нам будет грозить от начальства и раззорение".
"Нет! - сказал старик - Я сперва отнесу шпалу в лес, а потом уж и отобедаю!"
Затрясся садовод, упал на колени, струи дождевые так и текли по нему, размазывая нюни. И только руки протянул по направлению к деду, а зрачки расширилсиь от ужаса. Не одолеет! Но дед подошел к балке, нагнулся, объял ее своими сухими руками, жилы напряглись, балка пошатнулась. Сверкнула молния. Лицо дачника побледнело и напряглось. Второй раз напряглись жилы старика, балка сдвинулась с места. Сверкнуло две молнии, одна даже ударила в дерево на полянке. Оно расщепилось пополам и загорелось. Садовод уже просто лежал в грязи и рыдал, по-видимому ожидая смерти. Третий рывок - и вот чудо - шпала оказалась на плечах стариковских. А там и дождь прекратился, солнца лучи проткнули тучи, что испарились словно их и не было. А дед побрел с шпалой в лес по лесовозной просеке. Вот только обернулся раз и с улыбкой мягким голосом сказал: "Береги клюку. Я успею к чаю".
Это был сам Прошин, отец Благомысла Сердитого. Как можно догадаться, прошло много времени с тех пор. Замшел Прошин, забурел. Науку психологию забросил, другой наукой увлекся - ботаникой. Избродив леса и окрестные поля, горы высокие излазив и реки широкие переплыв, очутился в этих девственных краях, нетронутых и заброшенных. Травки лечебные изучил и съедобные клубни из земли извлекая порой, распознавал до вида сразу, а по стебелькам зеленым мог рассказывать целые истории.
Но не поспел к чаю Прошин. В лесной чаще наткнулся он на громадную моховину, в которой таился Благомысл. И было в той моховине подобие кресла. Уж было Прошин скинул шпалу с плеч, да погрузил свой зад в пышный мох, так почувствовал, что кто-то опередил его. И оказалось что старче сидит на чьих то могучих коленях.
"Сынок, я чувствую твои колени. Еще когда ты был совсем младенцем, я щупал твои колени, на которых были бородавки" - обратился Прошин.
"Я слышу, что ты знаешь меня? - удивился Благомысл утробным голосом, - и вижу твою старую спину. Кто ты? Отец?" И Прошин просто кивнул, но потом вдруг сердце старческое екнуло, будто током обдало и кипятком ошпарило, и от радости наш старик скончался, а перед смертью своей
сказал заветные слова: "Ступай в жизнь!"
Много смертей видел Благомысл, но ни разу не видел смерти своего отца, а потому, пожелав ему вечной мглы, положил его в траву, а сверху ветками сосновыми забросал. Появится неприятный запашок, придет медведь и погребет далее старца в своем могучем теле. А слова "Ступай в жизнь!" Благомысл запомнил и решил так и сделать во что бы то ни стало. Сам он богат, поскольку накопил сокровищ великих, зарытых по лесу там и сям. Многие тайники со временем позабывал, но запомнил всю ценность злата, кое люди любят более чем друг друга.
Обрив бороду, омолодился Благомысл на сотню лет. Кожа лица еще нежна и не подернута морщинами, в глазах удалой блеск и тому подобное. Одел же на себя он тунику, снятую с мертвого римлянина, шедшего по лесу однажды. А заместо штанов одел шорты, снятые с мертвого англичанина, что шел навстречу римлянину. На голову наш молодой красавец натянул резиновую шапку, одел перчатки лаковые, обулся в сафьяновые сапожки - красота смотреть! На шею же повесил весомую мошну, набил ее златом и серебром, алмазами и рубинами, разными там каменьями.
И в таком виде вышел к таверне "Ладановый аромат".
Глава 6. Ладановый аромат, или о том как познакомился Благомысл Сердитый с обитателями таверны.
"Жизнь не терпит никакой односторонности. Поэтому, рассудочно-
му мудрецу...нет места ни на пиру, ни в любовном разговоре,
ему остается лишь самоубийство."
Э. Р-ий
Любопытное заведение, "Ладановый аромат" стояло зданием на брегу реки, текущей на север, на высоком холме, обложенном мрамором и гранитом. В здании собирался разношерстный люд, но чаще представители церковных профессий, а также все те, кои хоть и косвенно, но всё же имеют некоторое отношение к кладбищю "Последний приют", разбитому неподалеку.
Сегодня в самом помещении сидело трое: заведующий кафе, бармен и сторож - Сафьянов, наглый и всегда пьяный человек. Второй был гробокопатель Насосов. Человек мягкий, даже несколько рыхлый, но даровитый талант. А последний был некто Наветренный, заезжий агитатор в пользу некоторых бытовых предметов, за счет которых он часто кормится и даже умудряется кутить. Непонятный человечишко, низкорослый и сутулый. Сидели все трое за тисовым столом, покрытым холстом, на котором стояло три больших кружки пива, а в центре стола блюдо с наваленными внутрь его орехами, сухарями, рыбками, сухими языками и прочей всячиной. Вели речь о проблеме происхождения жизни.
И на середине их разговора, когда речь зашла о ноосфере, в помещение вошел наш Благомысл, поклонился до земли, сплюнул, огляделся вокруг и сел рядом, у окна, на небольшой стул, увитый плющом.
Разговор прекратился и собеседники, раздувая ноздри, принялись смотреть на пришельца, заглядывать ему в рот, запихивать туда пальцы, лапать всячески и обнюхивать.
- Кто таков? - вопросил Сафьянов, после чего опорожнил кружку пива и со стуком опустил ее на стол, отчего последний раскололся пополам, а первый - нет.
Благомыслу сложно было общаться таким образом, он привык избегать человека, уходить с его пути, забиваясь в гущу лесов или кустов. А тут он даже и вопроса не внял, ответив на него вопросом:
- Кто я? Даже и не ведаю. Ответ мой короткий, но четкий. Вижу вас, сидящих, и подумал, а почему бы и мне не посидеть тут?
- Ах! Посидеть! - взвизгнул Насосов, легкомысленный пьяница. А Сафьянов встал со стула, выпятил живот, а руки положил себе на талию. Так с виду он стал грозен. А когда одну из рук ладонью вверх протянул к Благомыслу, то стал требовательным, особенно когда сказал:
- Деньги!
Сунув в грязный кулак золотой, Благомысл смутился. А Сафьянов сразу обмяк, щеки его залоснились от жира, голос стал его мяукающим, а тело приняло покладистую форму:
- Что вам угодно-с? Что прикажете-с?
На то наш первопроходец души человеческой, неумелый читатель блеска глазного, неискушенный Благомысл ответил:
- Что может угодить мне? Уму ли моему пытливому или робкому сердцу? Что могу приказать я вам, ожидающему терпение от добродетели других?
Такие неблагопристойные слова не понравились гробокопателю Насосову. Знали бы вы каких молодцов спроваживал он на тот свет, так не завидывали бы его прекрасно сложенному лбу и лунной седине волос его, полулысых. Подошед к для-него-незнакомцу, оперся грубыми телесными руками в жирноватые бочины свои пивные, он так поставил разговор, чеканя словцо:
- Молодой человек! Как так?! Разве вы еще не успели пристыдится? Смотрите на стену - там написано: "Меню". Меню - это тот лист бумаги, на котором написаны слова, означающие блюда для пришедшего люда. Ну никак же ничего другого! Вот это вам и должно быть угодно, вот это вы и должны себе заказать!
И после слов таких, гробокопатель Насосов приложил свой красивый огрубелый палец к столь же прекрасному лбу, покрутил им многозначно там два раза.
Бизнесмен Наветренный, чуя клиента за версту, принялся к Благомыслу принюхиваться, прилегая чуть к полу; обслюнявленным пальцем поймав поток воздуха, он после этого приложил к этому потоку свой предлинный нос и стал обонять лесного незнакомца. Он пах немного мхом, немного корой древесной, но к этому терпкому запаху примешивался также кислый запах пота, крови, золота и серебра, и безвкусный запах разных каменьев. Он решил встать с пола и прямо на защиту интересов неизвестного для него гражданина. Нелепее всего было то, что никто из постояльцев еще не знал как новый субъект называется и какие у него интересы.
- Что вы пристали к тому, кого еще не знаете и никогда не узнаете?! - заступился за Благомысла бытовик Наветренный - Не зная человека, не лезь к нему в душу.
- Никто еще не доказал наличия души в теле человеческом! - грубо сунулся Насосов, зная, что начинка гроба не так уж и привлекательна.
- Что ж! - встал с места наш необъятный Сердитый - Не принимая меня, вы сами себя отвергаете. Примите мой низкий поклон и немедленный уход.
После чего, толстобедренный, повернул могучие телеса свои к выходу и уж было направился к проему выходной двери, если бы не липкие в сардине ладошки Наветренного. Они обхватили сзади талию Благомысла и, равзвернув ее на полоборота, тем самым развернули так же и все оставшееся тело героя, которому ничего не осталось сделать больше, нежели как ткнуть с силой в лицо бизнесмена кулачищем.
Брызнула кровь, и распростертый на полу таверны Наветренный остался лежать тут, обдуваемый пылью и обуреваемый болезненной пульсацией по площади всего пергамента лица. А дело было в том, что Наветреннный - азиат; его плоское лицо было часто бито кулаками, и часто кулаки Наветренного били такие же лица как и его, как и другие, и прочие, и прочие. Если бы не его мания купли-продажи всякой всячины, то не случилось бы
такого, что сейчас тут произошло.
Сафьянов напрягся от страха, а от негодования покраснел. И эти две неуживчие друг с другом эмоции открыли тайник души его, из которой исторгся крик о помощи:
- Хелп! Хелп! На помощь!!!
Из задней двери ресторана появилась в стене дверь белого цвета, которая на миг приоткрылась и захлопнулась. А перед нею остался огромный что шаман-камень полисмен Хелп. Его могучая шея поддерживала чудесно мелкую головку с неописуемо симпатичным личиком целомудренной девственницы. Секрет в том, что этот Хелп - она и есть, просто мужественная и современная баба. Ба-ба, скрещенная с баобабом - сила ума и мускульная мощь, пер- венство единоборств и отсутствие первого поцелуя. Без компромиссов. Её монолитный кулак, сшибая бутыли с жидкостями и головы шныряющих по столам котов, настигла челюсти Благомысла. Раздался жуткий треск, но не оттого, что челюсть проломилась, а от того, что Хелп сломала себе тонкий и единственно нежный мизинец. ...Как-никак, а все ж баба!
Тоненько заплакав, она принялась кататься по полу и биться в судорожной агонии. Через минуту, пена на углах рта ее застыла, глаза просветлели, а гробовщиковские руки Насосова друг о дружку судорожно затерлись. Но это не была смерть, это оказалось продолжением жизни, только не в лице мощной телохранительницы таверны, а в лице специалиста по защите клевера от вредителей и болезней. С Хелпом это случилось во второй раз. Первый, когда она была еще в прошлой жизни мужчиной и училась на агронома в техникуме царя Гладыша Третьего. Тогда она пыталась найти разницу стеблевания от бутонизации клевера в зависимости от того какие фитономусы - политые тигамом, или, напротив, фентиурамом. Сейчас же ее заинтриговал вопрос среднего количества междоузлий у чахлого клеверишки, который подвергя атаке клеверного зитона:
- Хоть и дева я, хоть я и девственна. Но клевер полевой, цветок луговой, зитоне окаянной не отдам. Пусть бутончики его рясные освободятся от личинок гнусных, а корневища пусть развиваются, а вредоносность семеедов поганых пусть будет понижаться!
Узрев в печальном монолите девушку, Благомысл от ужаса содрогнулся, но услышав умные гнусавые слова оной, от ума красавицы пришел в неописуемый восторг:
- Вот она кладезь! Колодец познания в укромах головы этой дщери таится. Иди же, гнусавая, - учись наукам, красота небес; вот тебе злато и серебро на это.
Со словами такими высыпал он на чело и на перси чудовищной груду золотых и серебряных кругляшов неимоверную. А после добавил:
- Хватит прислуживать холопам и смутьянам! Я тебя заприметил. А зовут же меня, змеи подколодные, Благомысл. А по прозвищу я, твари, - Сердитый.
И со словами такими из таверны вышел.
Глава 7. Глава о том, что надо для праздников души и тела человеческого, дабы счастие потом пустило корни: и туда - в душу, и сюда - в тело.
Что надо для счастья человеческого, особенно когда тебе кажется, что нет никакого счастья, или что в тебе так мало человеческого, а потому и разговоры о всяких там счастьях не могут иметь места? Имеет ли место Благомысл? Или же шапка на его голове имеет место на ней быть? А может быть....
Благомысл, остановившись ненадолго у металлического щита, призадумался. Червь сомнения проел брешь в его сердце, именно в том месте, где кажется должно теплится чувство. Перед многозначительным ликом богатыря оказалась небольшая вывеска, посредством металлических цепей коя была подвешена к фрамуге окна дома, со стороны напоминающего церковь. На вывеске желтыми буквами было написано: "Ломбард". У порога входа этого неказистого заведения лежала куча прелой соломы, на самом дне
которой возлегал невзрачного вида юноша с синими подбитыми глазами, опухшим грушевидным носом и сиплым голосом:
- Что, - сказал он наподобие шипения газовой горелки, - хотите сдать душу в ломбард под проценты?
- Под проценты? - призадумался Благомысл.
Встав пред юнцом в благопристойной позе созерцателя Сердитый осмотрелся кругом. Его взору предстали серые стены зданий, тянущиеся своими спинами в голубоватую высь. Там, почти у самого солнца, огромные сизые трубы выпускали в пространство синий неравномерный дым, распространяющийся кольцами.
- Коптит, - пояснил юноша с преждевременно синим носом.
- Что коптит? - не понял Благомысл.
- Завод.
И в этом коротком ответе была небольшая неловкость, даже не неловкость, а своеобразная ловкость, эдакая лаконичность и законченность мысли, наподобие звонкой пощёчины, которую даёт молодая обиженная девочка розовощёкому молодчику, посягнувшему на её тело. Следуя эмоциям, Сердитый принялся рассматривать трещину на стене "Ломбарда", но тут одна из них распахнулась - то оказалась дверь входа и на пороге пред самым носом Благомысла оказалась небольшая тень сморчка, берущего под проценты. А юноша, стимулируя свой разум легкими наркотиками в виде шалы, принялся нервически похихикивать, разглядывая округлившиеся глаза Благомысла, пристально погружающие свой центр тяжести на самое дно блюдечных глазниц недокарлика.
- Вы хотите сдать под проценты?
Услышал вдруг Благомысл.
То карлик говорил из глубины своей бронхитной глубинки груди полусдавленным шепотом. Бумажным потоком эти шепотки невольно перетекли в очищенные с утра от серы раковины ушные Благомысла, а поскольку он мог изрекать только благие слова, то ответил:
- Нет уж, увольте. Я вижу твой мелкий облик, ростовщик. Вечером в ресторане ты будешь снова плясать, а старая старуха мать будет плакать в сыром подвале, проклиная, что продала последнюю юбку. Ты весь горишь огнем предвкушения, ждёшь легкой наживы на горе людском, и этот избитый мальчик - тому доказательство. Следуя твоему развратному примеру, он низверг свою душу в тиски пагубного пристрастия коноплёй - да будет земля ему пухом. А тебе, изуверу, я выдерну из груди твоей блошиной черствое сердце и скормлю его червям и прочим ничтожным тварям. Да будет так!
И сказав такие слова, наш новоявленный святой грешник, схватил с соломы гогочущего мальчишку за горло, да бросил его в глубокую черную яму у обочины гравийной дороги. А схватив мерзавца из ломбарда за грудки, Благомысл изрек проклятия, и посредством мощи перстов своих вырвал из груди злодейской негодное сердце, да бросил его прочь от себя, прямо в кучу навозного перегноя, в коем личинки двукрылых и жесткокрылых бытие своё вели. А тельце безропотное мерзавца швырнул так далеко вверх над головой своей буйнопомешаной, что скрылось это тело с виду с глаз долой в небе, и исчезло в пучинах копоти и угара, клубами исходящего с труб заводских, опасно вонючих.
Топнув ногой и тем самым подтвердив свою правоту стенам, Благомысл, встряхнул тяжелыми кудрями, а тугая мошна на поясе его сотряслась, отчего по улицам квартала раздался звон монет золотых и серебрянных.
На звук сей с углов и подворотен стала сползаться нечисть квартальная в виде голодранцев и пропойц, сумасшедших и паралитиков, которые уж было кинулись на Сердитого, в надежде на его подачку, однако сам Сердитый, руку в сторону приползших воздев, произнёс:
- Не подходите ко мне, порождения ехидны - прочь вон, отщепенцы! Да найдется ли среди вас хоть один, который смог бы за одну бесценно солёную слезу бедной умирающей женщины, выпить стакан отвратительного уксуса?
И тут из груды шевелящихся тел отделилась одна тень, а ступив на освещенное место, Благомысл узнал в ней гробокопателя Насосова, кто хоть и грубиян редкий, но зато за себя постоять может и обиды уж точно никому не простит.
- Я смогу выпить стакан уксуса!
По толпе пронесся возглас удивления, а Благомысл одобрил поступок гробокопателя, кивнул ему, да направился восвояси вон.
- Куда же ты? - бежал за ним Насосов, кланяясь.
А мудрость Благомысла чудесным образом ответила:
- Глупец! Да уж не думал ли ты этим хоть и благородным поступком своим купить моё к тебе расположение? Но погоди, не отходи же! Пойдём, и ты покажешь мне мир в который я вошел.
И с этих слов, а точнее с подзатыльника, который Сердитый отпустил своему поводырю в затылок, стал, наконец, Насосов, проводником в жизненную премудрость героя нашего, Благомысла по прозвищу Сердитый.
Что думал наш Благомысл, ступая стопою на разные субстраты, и смотря глазами головными в стороны разнообразные, ушами своими воспринимая шумы разносторонние, а пальцами рук своих обоих иной раз воспринимая тактильные колебания от соприкосновения паров воздушных и предметов?
Этот мир казался ему не таким простодушным и спокойным, как мир бурьянов и поросших пыреем осыпей. Там, где среди пней сосны и замшелых овражков, он провел всю свою молодость, он провел и лучшую часть своей сознательной и бессознательной жизни, отдав в пустую энергию пытливого ума и ловких могучих рук. Вернуть свою единицу миру и доказать не словом пустозвонным, а делом достойным - вот что казалось Благомыслу благим. Но видя этот свет и многоликость голов человеческих и сердец, соприкасаясь с миром царей друг друга, Благомысл серчал. Его брови изгибались дугой, губы сжимались и лик становился мизантропически злым и неприятным. Вот почему и прозвали его Сердитым.
А Насосов, будучи натурой увлеченной шел рядом с кумиром богатства несметного и на ухо то ему и шептал аки ангел какой или еще какая-нибудь чертовщина:
- Для праздника тела надобен дом, чтоб жена в нем была и стояла у плиты на кухонной работе, иль же, согнувшись в три погибели, над одеждой грязной, замоченной в эмалированном тазу. Детишки чтоб ползали повсюду и гадили - то в коридоре, то на софе, то в спальне. Чтоб кошка сидела у порога. А ты, как хозяин, чтоб приходишь когда - смотришь кругом - и хорошо тебе, радостно. А тут жена подходит на цыпочках, целует тебя в розовую щеку и на ушко твоё благоуханное речи сладкие говорит. А ты снимаешь с себя пальтишко, да прямо в обуви в залу с колоннадой проходишь, а гувернантки и гувернеры приветливые разные тебе соленья подносят, шоумены - показывают тебе различные заграничные фокусы, а модельеры из дальних сторон тропических предлагают купить тебе розовое декольте для твоей мадам или еще какую-нибудь безделушку. А ещё в этой жизни важно, чтобы друзья верные ошивались вокруг тебя изо дня в день, а ты их одариваешь подарками разными роскошными: одному - то механическую руку, то калориметр; а другому, и вообще - веломобиль. То-то. А ещё, в этой жизни что важно очень, так это работа любимейшая, чтоб делу жизни своей ты посвящал львиную долю времени, а продукты деятельности мозга твоего могучего или мускулистых рук, чтоб могли помочь в деле одевания себя и желудконасыщения. А иной раз выгодно, в минуты, выхода на свободу, отдохнуть телом и разумом. Окунуть тело в разврат при помощи утех сексуального качества, а душу погрузить в пары алкогольного и наркотического опьянения, дабы в бреду фантастическом всплыли прекрасные химеры Небылица и Сумятица.
- А кто это, Небылица и Сумятица? - удивился Благомысл звучанию и смысловому оттенку последних фраз Насосова, который подобно насосу уже всосал неопытное и бесхитростное сердце Сердитого в обманчивые тиски лжи.
Глава 8. В которой говорится о празднике тела.
"Либо пей - либо вон"
Негодуя на знойную муху, отобедавшую видно навозом в нечистоплотном отхожем месте, отогнав её величественным мановением руки от своего обонятельного органа, Благомысл проснулся голым на пышной перине золотого цвета, расшитой красивыми орнаментами из жизни совокупляющихся эльфов.
- Где же это я очутился? - услышал Благомысл слова, что исторглись из его необъятной груди. А голова казалась ему тяжелой металлической шпалой, которой он порой любил тешить себя в лесу.
И всему существу его захотелось вдруг очутиться вновь в родном лесу, близ заветного комариного болота. Ведь только там он мог хорошо соснуть на жестком ложе из кореньев и сухих трав, а муравьиная кислота на кочках, в которую он так любил погружать свое лицо, приятно просветляла разум и продирала веки. От перин же, напротив, он ощущает лишь лишнее чувство мягкости окружения да странную ватность сочленений спины.
А дело было в том, что Сердитый проснулся в гостиничном номере "Вуаля", известной чернокожей баронессы с розовыми как у кролика глазами, мадам Курфю. Родом она была из провинции. А на своих пышных руках носила тяжеловесные серебряные браслеты.
Коварный Насосов знал к кому привести несмышлёныша, где бы он смог отдохнуть телом и размягчить свой разум, затмив тем самым ту основную мысль, ради чего бьётся сердце сущего. Одурив разум Благомысла отнюдь не благомысленным вином из подвалов спившегося царя поместья из династии с весьма дурной репутацией, Насосов обратил праздношатающееся тело лесного жителя в гостинницу "Вуаля", в которой останавливались на ночлег лишь одни богатые прохиндеи со всего света, да пышнотелые, прирученные быть женщинами, мартышки.
Тем не менее, были и дамы, но весьма сомнительного качества. Одна из них, Каппа, был несколько похожа на каплю, а вот волосы - точь-в-точь - пакли. Зато Каппа знает несколько слов из жаргона циркачей (ап! вуаля! цоп-цобэ! опа! а вот и я! антракт!), а также умеет пиликать на скрипке "Мышиную сонату" Гогера.
Другая, девица из задворков самого короля Гладыша 4, некая Бочения Радужная, та являлась народу стольного града певицей снотворных песен, а также известной эпилептичкой: в конце каждой песни своей Бочения падает на спину и начинает исходить пеной, отчего глаза ее искрятся. Так прозвали ее Радужной.
Сама же владелица притона, чернокожая альбиноска мадам Курфю - та и вообще сосуд разврата, к которому прикладываются все кому не лень. Говорят, что те, кому не лень, все очень знатные особы. Они ходят с высоко задранными к верху носами, которыми обоняют дорогостоящие пахучие воды - ими они обливаются каждый день с ног до головы из расшитого бисером ведра. А после - бесятся в жиру.
Подкупив мадам Курфю, а также Бочению Радужную и Каппу, алмазами из мошны Сердитого, Насосов приказал им развлекать своего господина на протяжении целой недели, дабы он постиг прелести неги и порочных затей с целью познания первооснов зла как такового, дабы уж потом добро творить. А это и нужно было трем жадным фуриям, ибо любовь их к гульденгам порой доходила до такой страшной болезни, как к примеру жизнь падшего человека, а то и криминального неудачника. Впрочем, о женщинах речь. Да и женщины ли это вообще! Видели бы вы их! Вашим глазам предстали бы уродливые образины разврата, а души бы ваши истекали б пеной отвращения к плоти и соблазну.
А представьте теперь положение Благомысла. Захочется ли ему выть?
Разумея лишь туманную мякоть своего мозгового вещества, сквозь призрачную пелену воздушного пространства, смотрел Благомысл из-под отяжелевших век в сторону пыльных штор, сквозь которые пробивались лучи света. В этих лучах играла и клубилась многодневная пыль, а окрестные полы не знали мокрой тряпки уже несколько месяцев. Созерцая скудное убранство комнатушки, а также заусенцы на своих пальцах и грязь под ногтями, Благомысл серчал на себя и на весь мир из-за того, что плохо чувствует себя в таком состоянии. Приподнявшись с перины, он сел на зад, опустил руки ниже колен и выпучил глаз на половую расщелину - из глубин подполья на него смотрели несколько трепетных антенн жидконогих тварей. А по голой ступне его, вверх по направлению к колену, побежала синепузая мушка, слетевшая с противоположной стены. Но её Благомысл сдул с себя, подумав: "Лети и трудись - такова твоя высшая задача".
Неуспев додумать новую мысль, которая принялась уж было осенять его бурьянистую головушку, как дверь в комнату отворилась и на пороге оказался Насосов собственной персоной. Его в руке - бутылка перцовки. Он был изрядно пьян, а из-под его грязного рубища торчало волосатое брюхо. Следом за ним, в синем балдахине вошла в помещение мадам Курфю с тамбурином, затем - Каппа со скрипкой в одной руке и с табуреткой в другой, а также певица Бочения Радужная одетая в развевающуюся тюль, отчего окрестная пыль в воздухе принялась клубиться вокруг, подымая беззлобное веселье.
- Басурманин! - вознегодовал Сердитый, очнувшись от пелены дурмана - Уж не думаешь ты что смог лаской и негой прельстить меня!
И со словами такими изрек в конце речи Благомысл немыслимые заклинания, и призвал он духов леса, которые принялись носиться по всей опочевальне, подняв несусветную пыль. И тут же разверзлось пространство, в которую засосало опасных негодяев. У самого же мага так разболелся желудок, что он с трудом пересиливая позывы, произнес последнее, для себя сохранительное слово. И тут же очутился в клозете.
Как тепло и уютно было ему здесь. После сей этой своры и полчищ недоносков, посмевших осмелиться перечить его доброму умыслу!
"Умыслу?" - переспросил он сам себя и тут же задумался, ибо не ведал, в чем от себя он видит прок. "Надо быть осторожнее, польстить человеку, прежде он сам кольнет тебя в спину," - подумав сие Благомысл затрепетал от ужаса, ибо понял, в каком он мире оказался.
Глава 9. В которой праздник души Благомысла постепенно обрел очертания любви.
"...может ли полюбить кого-либо тот, кто сам себя ненавидит?"
Вышед на тротуар, Сердитый оседлал бричку с грустным кучером на козлах, запряженных ослом. В бричке было тесно и людно, но было хорошо от этой доброй тесноты, ведь идет обмен слов и мнений, прений и прочих говений. На этот раз речь зашла о биологической разнузданности.
- Это надо же! - восклицал человек с моноклем, почти придавленный к стене увесистой бабой, - Сколько развратных деяний сейчас в наши дни творится почти за каждым углом. Имея сытый желудок, человек жаждет большего, увязая в грехе чревоугодническом. Ласкаясь с женой, молодой повеса прихлестнет за молодкой, а та в свою очередь пребывает во блуде и не рада ему отказать!
- В этом нет удивления, - ответила смышлёная старушонка, лицом похожая на варежку, - Во времена своего отрочества, если оно на самом деле у меня было, я познакомилась с молодым принцем. Из Копенгагена. Ему было под сраку лет, а состояние промотал - кот наплакал. Вот и решил он сосватать меня. Видный жених! А я тогда совсем девой была, красивой такой и на присмотре у гувернёра, мать его так! И что бы вы думали? - обратилась старушка к недорослю, восседающему на чемодане, - Я прожила с ним сорок лет и три года - и ни разу не была им раздасодована. Ну может, только раза два…. И то, во второй раз он умер!
- А что было в первый? - вопросил Благомысл.
- А в первый раз он прегадко обозвал меня "грязной потаскушкой", когда у меня был период детского легкомыслия!
Скоро бричка притормозила близ пристани, на которой всегда много свежей рыбы и кальмаров, которых так любит и ценит здешнее общество. Жадный контролёр собрал плату за проезд. Взяв в хваткую ладошку кусок золотого слитка, переданного ему Сердитым, контролер возликовал. И, побросав, свои билеты, кинулся прочь подальше от дурацкой контролерской кутерьмы.
В порту - два пьяных матроса затеяли драку, собрав вокруг себя целую толпу народа. Благомысл последовал за остальными, двинувшимися плотной стеной к этому завораживающему зрелищу, от которого стынет кровь в жилах честного люда. Там, один, называвший себя Бургом, толстый и наглый матрос, пинал в живот небольшого в тельняшке парнишку, азиатского происхождения, прыткого как сто чертей и визгливого. Видно, что в чаду угара они что-то не поделили, потому что тот, кто называл себя Бургом, пытался выхватить из рук парнишки какой-то предмет, издалека похожий на втулку.
- Ишь, стервец! - воскликнул Благомысл, увидав как шельмец поставил Бургу затрещину под ухо.
Взревев, Бург, зацепив рукава, сучил кулаками в воздухе, разбрызгивая по сторонам слюну и вытекшие нюни.
Боль! Какую боль испытывали все, узрев падение хрупкого юноши на залитую грязью мостовую. И уже там, в грязи, меж помойных куч, Бург вонзил в горло бедняги острую щепу, отодранную им от валяющегося рядом шпангоута.
Благомысл сплюнул и удалился. Что может сказать он себе теперь, после таких удивительных происшествий, какие он пережил только за последний час. Ровно ничего. Как он и не смог ничего сказать, когда взойдя на платформу пирса, узрел там паву, играющих при помощи пальцев на своих губах. При этом играли и груди.
Ишь! Ещё немного и Сердитый сам подыграет ей, подмигнёт игривым глазом, проведет рукой молодецкой по потным усам - мол вот я, любуйся каков!
Но где там! Посмотрев искоса на нашего мудрого героя, местная краса нахохлилась, перестала веселить себя и повела себя подобно птице, разглядывающей движущиеся предметы. Благомысл остановился, он не хотел вспугнуть лебёдку. Он захотел ее обнять и прижать всем телом к своему торсу, но к сожалению своему промахнулся. Краса ловко просочилась под его локтями, умудрилась звонко стукнуть ладошкой в раскрасневшуюся от возбуждения щеку, - удалилась. С нею удалился также и зуб Сердитого, на который пришелся основной роковой удар. Он выпал из своего нёбного гнезда и затерялся в пыли тротуарной.
То был нужный зуб, волшебный. Без него теперь Благомысл - никто, ноль на палочке. Он больше не сможет сотворить чудо, а он его так хотел. Долго рос этот зуб мудрости, давал свои корни в разум Сердитого, отчего возникали интересы на самые разные темы: то в ботанику клонило, то в богословие. Что теперь, без этого зуба можно?
Зуба нет. Но есть девушка. Кто она и кто ее родители, и где похоронены ее прадед с прабабкой, а что она ест и к кому ходит лечится? Такие вопросы теперь мучали Благомысла, когда он блуждал три дня и три ночи в окрестностях порта.
Он запомнил ее лик, ибо понял, что она - это он сам. Вот и искал людей похожих на самого себя.
…….калейдоскоп безумия….
Жадные до денег ъ
Смерть
Глава 10. Разочарование, или немного о грустном.
На кладбище "Последний приют" хорошо и тихо. Мирно шелестит листва древес, постукивают по колдобинам дятлы. Иной раз, чу! - снегири на ветках. А иной и сам филин пучит глаза в беспросветную даль. Так чудесна природа!
Старый дворник, хрипя и ругаясь про себя, метёт пыль на тропинке. А вокруг - жилища тех, кто отмучился, кому не надо никуда спешить. Они там, где вечность. И однообразные изменения вокруг их никак не касаются. Дворник не испытывал никак чувств, ему необходимо было мести сор. Подсознательно он лишь лелеял надежду, что зайдет вечером в "Ладановый аромат", где опрокинет два-три штопа водки. В этом его радость.
Глава 11. В которой, почти как в эпилоге автор прощается с чи-тателями и с героями своего умопомрачительного ликбеза.
"Делай, что хочешь"
Неужели настала пора откланиться и поставить свою долгожданную жирную точку? Я запомнил всех, кто верил, что закончится все благополучно. Но получилось сердито. Да, это так. Это так, потому что мы с вами пришли в этот мир не для пустого разбора человеческого поступка и не для пустых трат времени на поиск удовлетворения неги и еще какого пагубного пристрастия. Не в грехах жадности скрыто счастие человеческое, сколько в самом нём. Да будет земля нам всем пухом!
А так, всё что здесь было написано, есть самая обычная ЧЕПУХА: Человек, Если Прост - У него Хорошее Алиби
на предстоящих небесных встречах.
------------------------
октябрь 1999 - ноябрь 2000
Почти всё
© Copyright: Нирваш, 2001
Свидетельство о публикации №201013000056
Свидетельство о публикации №201013000056
Рецензии
На это произведение написаны 3 рецензии, здесь отображается последняя, остальные - в полном списке.