Патриот

Помните, как  у Блока? «Ночь, улица, фонарь, аптека...». Так вот, было все, кроме аптеки. Я стоял на остановке, ожидая троллейбуса. Свет ртутного фонаря нагонял тоску. Хотелось не то повеситься, не то сочинить что-нибудь унылое. Какую-нибудь полночную элегию. На беду будущим школьникам, которым придется зубрить эту тягомотину, проклиная меня. А я, между прочим, ни в чем не виноват. Все вопросы, уважаемые потомки, к управлению муниципального транспорта! А потом из-за угла вывернул прохожий, и моя меланхолия сразу куда-то испарилась.
Бог и родители не обидели меня телосложением. И, разумеется, этот сутулый, нетвердо стоящий на ногах прохожий не мог всерьез поколебать мое спокойствие. Но с ним, как с фактором объективной реальности, приходилось считаться. Во-первых, у негов кармане могла оказаться какая-нибудь многозарядная машинка, плюющаяся свинцом, - начиная от самодельного нагана с патронами от мелкокалиберной винтовки и заканчивая «магнумом-45». А, во-вторых, мне хотелось обойтись без приключений.
Прохожему, похоже, тоже. Сперва он  отшатнулся, а потом, разглядев, наверное, очки, ринулся ко мне.
- Сигаретку не продадите? - спросил он. - Я заплачу.
Мелочиться не хотелось. Сигаретку я дал, а от денег отказался.
- Есть еще джентльмены на свете! - обрадовался прохожий.
И, размахивая сигареткой в непосредственной близости от моего лица, он принялся высказываться на тему «до чего же наша житуха проклятая людей довела!» с той  назойливостью, какая бывает только у пьяных, у дураков и у мух.
- Люди стали ну просто звери! Сигаретку попросить не у кого! У всех нет! Все сразу бросили курить! Жмоты несчастные! Я так считаю: хлебом и сигаретами жадничать нельзя. Это продукты первой необходимости. Верно?
- Точно, - поддакнул я. Чтобы он отвязался.
Мой расчет не оправдался. Полуночный курильщик только начал заводиться.
- Я так всегда говорю! - заявил он. - И, когда сигареты есть, всем даю. Вот подойти ко мне завтра, попроси закурить, и я дам! Кури, для хорошего человека не жалко. Я  верно говорю, брат?
- Еще бы! - подтвердил я.
- Может, ты думаешь, что у меня денег нет, чтобы в «комке» купить? Вот, смотри!
И он нервно принялся засовывать руку куда-то за пазуху, каждый раз промахиваясь.
- Ладно, ладно, - сказал я. - Верю.
- У меня дома блок «Мальборо» лежит. Что я буду в «комке» переплачивать? Слушай, брат! Пойдем ко мне, я покажу, сколько у меня сигарет!
- В другой раз, - сказал я. - Мне домой надо.
Словами передать не могу, до чего же он меня достал! Будь он надоедливой мухой, я прихлопнул бы его. Будь грубым хамом, я б его сразу послал куда подальше - и все. Помните, как говорил Сталин? «Есть человек - есть проблема, нет человека - нет проблемы». Но он был прилично одет, доброжелателен, ну а фамильярность по пьяной лавочке - такая же неотъемлемая штука как похмелки на следующий день.
Мне нужен был повод. И примерно на шестой минуте словесных испражнений я этот повод нашел. Прохожий в данный момент вещал:
- ... Что роднит одного русского человека с другим? Взаимовыручка. Пока она есть, Россия непобедима. Верно я говорю, брат?
- Ну а то! - сказал я.
- Позволь пожать твою руку.
Руку я дал. И произнес, нехорошо улыбаясь:
- Вот только, почему вы все время говорите «русский человек», «русский человек»... Моя фамилия, между прочим (тут я вспомнил Илью Ильфа), Файнзильбер. Разве не похож?
Существовала, конечно, опасность, что он тут же заведет волынку об интернационализме, заявит, что среди евреев много умных, добрых и честных людей, и признается, что у него большинство друзей и знакомых именно евреи, а не казаки, украинцы или татары.
К счастью, его фонтан иссяк. Он был не готов к такому повороту. С минуту, не меньше, он таращился на меня, а потом, пробормотав что-то вроде «Всякое бывает...», нырнул в проходной двор.
Эй, дамы и господа! Кто из вас утверждает, что еврейского вопроса у нас не существует? Шаг вперед. Я плюю без промаха.
1994