Ходят тут всякие!..

В редакции можно заниматься практически всем: сплетничать, травить байки, пить водку, тискать сотрудниц... и так далее.
Единственное, что удается крайне редко, так это спокойно сесть и написать что-нибудь. Причин тому множество. Одна из них - так называемые посетители. Несколько непризнанных поэтов, изобретателей и жалобщиков способны надолго отравить жизнь любому газетчику. Будь моя воля, эту категорию праздношатающихся типов я травил бы мышьяком. Как крыс.
Влад З., вошедший в кабинет как раз в тот момент, когда я загнал чистый лист под валик пишущей машинки, был един в трех лицах.
Я увидел, что со дня последнего визита 22-х или 23-летний Влад отпустил козлиную бородку, и подумал со злорадством: «Кр-р-расавец!».
Влад остановился напротив моего стола, открыл рот и - как мне показалось - проблеял:
- Сидишь? Пишешь? Молодец!
- Пошел в задницу! - сказал я.
Впервые я увидел Влада года полтора назад, и раздражать он начал меня буквально со второй минуты знакомства.
Сперва он предстал в обличии поэта. И напрасно, между прочим. Я не Державин, чтобы, сходя в гроб, благословлять (во-первых, я рассчитываю прожить еще лет сорок, а, во-вторых, терпеть не могу поэзию), а он, мягко говоря, - не Пушкин. Наверное, он полагал, что я тут же пленюсь его талантом и настрочу восторженную статью о «восходящей звезде донской поэзии». Он даже, поломавшись для приличия, прочитал мне пару опусов собственной выпечки.
В мягкой, деликатной форме я постарался объяснить, что тот, кто назвал его поэтом, является, несомненно, его злейшим врагом и злопыхателем. И что желание писать стихи - такая же болезнь переходного возраста, как, например, недержание мочи или онанизм. С недержанием мочи Влад, похоже, порвал давно и, надеюсь, навсегда, а вот от стихоплетства избавиться никак не может.
Потом несколько месяцев он регулярно грузил мне мозги тем радостным событием, что стал чуть ли не главой некой литературной ассоциации. Идти на показательное выступление доморощенных поэтов и философов я отказался. Мне здоровье дороже. Да и Влад не очень-то настаивал, помня мое отношение к его пиитству. Вскоре ему удалось найти замену - хорошего, но простоватого парня из отдела культуры, который просидел с разинутым ртом весь творческий вечер, а потом написал заметку.
Этой заметкой Влад остался недоволен. И объем лишком мал, и прилагательные не употребляются исключительно в превосходных степенях. Именно так я объясняю те обстоятельства, что Влад - после непродолжительной «измены» - опять вернулся ко мне, чем очень, к слову сказать, огорчил автора данных строк. Когда же он в очередной раз завел разговор о поэзии и о ближайших планах ассоциации, я сказал ему что-то нехорошее. Что-то вроде того, что и он, и его ассоциация войдут в историю донской литературы только в том случае, если кто-нибудь напишет о них фельетон. И что в ассоциации и союзы вступают, как правило, люди маленькие и бездарные. И что настоящему писателю и поэту некогда шататься по литературным тусовкам. Писать надо. Делом надо заниматься!..
Влад обиделся. Не видел я его полгода, а, когда наступил рецидив, Влад объявился и сообщил, что намерен  заняться бизнесом. Вот заработает миллион - будет газету издавать.
Рокфеллер мог бы поучиться чванству и снобизму у этого прыщавого цыпленка с грудной клеткой не более дамской косметички. И самое забавное, что Влад разговаривал так, словно пяток-другой миллионов уже лежит у него в кармане, газета зарегистрирована, а я - прыгаю вокруг него на задних лапках, горя желанием устроиться на работу. Хотя бы шнурки завязывать.
Я  ничего не сказал. Приспичило человеку бизнесом  заниматься - ради Бога! Объяснять, что это не его дело, бессмысленно. Пока сам не обделается с ног до головы, не поймет.
Несколько месяцев Влад ходил степенный, надутый. Теперь он разговаривал с окружающими только о деньгах, акциях, контрольных пакетах и инвестициях.  А потом снова канул как в воду, чтобы всплыть уже в качестве партийного функционера средней руки.
Я давно уже заметил одну закономерность. Если кому-нибудь не удается реализовать себя ни в творческой, ни в профессиональной сфере, он сразу подается в политику, как будто политика - последнее прибежище для всех неудачников.
Я, разумеется, понимаю, почему политика для многих сродни райским кущам. От политика что требуется? Хорошо подвешенный язык и назойливость. А пикетировать что-нибудь или ночью город листовками оклеивать много ума не требуется. С этой работенкой справится и дрессированная шимпанзе.
И вот он опять приперся. Не по какому-либо конкретному делу, а так - потрепаться. Как будто я каждую секунду на протяжении последних месяцев грезил наяву: «Ну когда же Влад осчастливит меня своим визитом?».
Как вы уже знаете, настроен я был решительно.
- Пошел в задницу !- сказал я.
- Не любишь ты меня! - сказал он.
- Я не педик, чтобы тебя любить! - огрызнулся я. - И вообще, Влад, у меня работы выше головы!
Если вы думаете, что после этого он извинился за беспокойство и ушел, то вы совершенно не знаете психологии праздношатающихся посетителей.
- Ты за кого? - спросил он.
- За самого себя.
- Да нет. Я спрашиваю: «какой ты политической ориентации?».
Существовало два пути борьбы с Владом: демократический и тоталитарный. Я начал с первого, рассудив, что дать в ухо и вышвырнуть Влада за дверь всегда успею.
- Любая политика - это в первую очередь обман народа, - провозгласил я. - Любой политик возносится на обещаниях отстаивать интересы своих избирателей, но, добившись портфеля, работает только на себя. Поэтому мне плевать на любые партии и общественные движения! Меня интересует только одно: процветание Масалова Александра Александровича и членов его семьи. Если между благополучием и мной будет стоять какой-нибудь прыщавый козел вроде тебя, я прибью тебя и секунды не буду сожалеть о содеянном! И вообще, будь моя воля, я собрал бы всех политиков и политиканов и отправил в Сибирь. Чтобы они по восемнадцать часов в сутки таскали вагонетки или валили кедры, а в свободное время развивали бы бурную партийную деятельность! Но в первую очередь я изолировал бы таких как ты! Чтоб не засирали молодежи мозги. Студентам учиться надо и деньги зарабатывать, а не в политику играть!
Влад повернулся и направился к двери. На пороге он задержался и бросил поверх плеча:
- Хочешь, я скажу, как ты закончишь жизнь?
Тоже мне, Скабичевский нашелся...
- Ты когда-нибудь доболтаешься. Тебе проломят череп.
Я начал подниматься из-за стола, и он ушел.
День был испорчен безнадежно. Ничего я в этот день не написал. И только уже дома, поздно вечером, я сел за свою «Листвицу» и начал выстукивать фельетон, который вы только что прочли.
Бедные мои соседи!
1994