Плоды демократии

Войдя в студенческий профком, я увидел такую картину: за столом с умным видом сидел председатель (ни дать, ни взять - премьер-министр в отставке). А вокруг него, как мухи вокруг куска... меда, вились всякие там инструкторы и активисты.
Как я понял по обрывку разговора, один гаврик ухитрился списать новенький цветной телевизор, а другой пытался его обставить, хвастая, как ему удалось в кратчайшие сроки загнать стулья из конференц-зала, да так, что никакая ревизия не подкопается, все бумажки в порядке...
Увидев меня, они осеклись, и председатель спросил:
- Чего вам надо?
Пятью минутами раньше, спустившись в столовую, я обнаружил, что все студенты расплачиваются не деньгами, а какими-то бумажками. При ближайшем рассмотрении эти бумажки оказались талонами на бесплатное питание. Кровь закипела у меня в жилах. Опять, значит, - подумал я, - всем выдают, а я в стороне оказался...". И побежал в профком.
Я сказал, что мне надо.
- Сейчас не приемные часы, - последовал ответ.
В переводе на нормальный язык это означало: "Куда прешь, дурак? Не видишь - умные люди делом заняты! Пшел вон!"
О, великий и могучий русский язык! В одной сухой фразе столько смысла!
- Откуда я знаю, когда у вас приемные часы, а когда нет? - сказал я.
- На двери табличка есть. Грамотный, небось?
- Нет там никакой таблички!
- Как это - нет? - Он подошел к двери, выглянул и раскричался: - Маша, Маша, сколько раз я говорил, чтоб табличку повесили!
- Так дверь ведь железная! - оправдывалась Маша. - В нее шуруп не ввинтишь!
- А мне плевать! - разъярился председатель. - Если отдан приказ, то возьми и привинти. А как - меня не касается! Хоть соплями приклей!
- За те деньги, что я здесь получаю, достаточно и того, что я числюсь!
Как начали они лаяться промеж собой - любо-дорого смотреть. Но меня время поджимало.
- Одну минуту, - сказал я. - Потом выясните, кто больше ворует, а кто меньше. Как насчет талонов?
- Эти талоны давали черт знает когда? Где ты был?
- Ну, во-первых, не черт знает когда, а недели две тому назад. А, во-вторых, где я был? На консервном заводе ящики грузил, пока вы тут институтское имущество пристраивали.
- Ишь ты какой шустрый!.. - заметил председатель.
С этими словами он извлек из кармана мандарин, очистил его и роздал по дольке каждому из присутствующих - кроме меня, разумеется. Чтобы показать, какой он отзывчивый к нуждам народа. А потом поглядел на меня и сказал:
- Нет талонов. И не будет. Закончились. До-свидания.
- Как это - закончились? Их же по списку вручают. Под личную роспись студента. Гони мои сорок штук или я фельетон напишу в студенческую многотиражку!
- Пиши хоть в "Комсомолку"! А сейчас - вон отсюда!
- Сейчас ты у меня сам пойдешь! - сказал я.
Председатель взмахнул руками, как бы говоря: вот же, господи, какие люди бывают! Кожура, которую он все еще держал в руках, полетела в мою сторону. Я отшатнулся и сделал это так неловко, что зацепил гипсовый бюстик Ленина - Владимир Ильич стоял на самом краю стола. Упав, Владимир Ильич разлетелся на полсотни кусков.
- Ты нам Ленина разбил! - закричал председатель так, словно я не бюстик ухайдокал, а его, председателя, материальное благополучие до конца жизни. - Ты за это ответишь!
- Это ты у меня ответишь! - заорал я в свою очередь. - Куда талоны сплавил, а? Хочешь,  я на тебя ревизионную комиссию напущу?
- Да иди ты со своей комиссией!
И тогда я ему высказал все, что о нем думаю. Вижу, он струсил.
Ну, на неприятности по профсоюзной или партийной линии ему, конечно, наплевать, - все схвачено, а вот насчет физического воздействия, самого простого и доходчивого...
И так ему, значит, не захотелось, чтобы пара мальчиков подкараулила его где-нибудь в темном коридоре, что он тут же перестроился:
- Погоди, чего ты раскричался? Если какая-нибудь ошибка произошла, то давай разберемся. Как фамилия?
Я назвал фамилию, факультет и курс.
- А ведь верно, - сказал он, поводив пальчиком по списку. - Ты действительно не получил. А я думал - двурушничаешь... - Достал из кармана пачку и вручил мне. - Распишись в получении.
Я вышел в коридор весь белый от злости, сунул талоны в карман и выругался. Но легче не стало. В коридоре было душно, пахло пылью и какой-то затхлой гнилью. Я открыл окно.
На улице был полный штиль. Как и во всей стране.
Перестройка, блин, перестройка!
1990