Жертва каменных джунглей

Напился я случайно. Заглянул после работы к одному знакомому, а у того, оказывается, пир горой. Четыре закаленных алконавта сидели за столом, бухали и оживленно переговаривались.
Я не зря написал «бухали». Есть было почти нечего. На столе красовалась початая банка «Кильки в томате», неровно нарезанная булка хлеба и примерно двести граммов, вареной колбасы. Весь день я, как ошпаренный, мотался по городу, рукавом занюхивать пока не умею... Так что, сами понимаете, после третьего или четвертого тоста я закосел. Даже «Яблоки на снегу», которые я в трезвом виде терпеть не могу, тут в кайф пошли. Сижу я и думаю: «И почему это я их себе раньше не записал? Такая классная, динамичная вещь...»
Часам к восьми мы выпили все, что было. К половине одиннадцатого закончились деньги, и мы стали собираться. К чести моего знакомого, он предложил мне остаться - подремать на диване. Вот только сказал он это, когда мы вышли на улицу. Сырой и холодный воздух мгновенно выветрил хмель из головы. Я чувствовал себя бодрым и свежим. Прямо хоть сейчас готов все повторить.
Насвистывая «Яблоки на снегу», я вышел на остановку «Нариманова» и сразу же увидел трамвай - он намеревался ехать в сторону Центрального рынка. Я точно помню, что вошел в салон, прокомпостировал талон и опустился на красное сиденье, сжимая талон в пальцах. В салоне было тепло, спокойно и уютно... Короче говоря, разморило меня, едва трамвай тронулся.
Очнулся я оттого, что вагоновожатая тряхнула меня за плечо.
- Конечная, молодой человек. Выходим.
Я вышел, огляделся и понял, что никогда раньше здесь не был. Справа - степь, слева - дома. На кольце стоял трамвай, на котором я сюда приехал. И ни одного человека, чтобы спросить, где я нахожусь. В общем, я вернулся в теплый и уютный салон, сел и... вновь отключился.
Смутно помню, что несколько раз я просыпался и пялился в окно, но улицы и фасады домов, мимо которых проносился трамвай, были мне совершенно незнакомы. Я не знал, где надо выйти. А потом я обнаружил, что трамвай опять стоит в степи. Я посмотрел в окно, опустил голову на грудь и снова задремал.
Не помню, сколько я катался по кругу, крепко держа в пальцах один и тот же талончик. Просыпаясь и глядя в окно, я чуть не рыдал от отчаяния. Почему-то я был уверен, что обречен ездить в этом трамвае до скончания веков.
Вдруг за грязным стеклом мелькнуло что-то знакомое. Это был фасад цирка, хорошо освещенный уличными фонарями. И откуда только в ногах сила взялась? Я вы-скочил на улице Максима Горького и отправился по свежему воздуху на Центральный рынок.
С тех пор прошло много лет, но я до сих пор не знаю, куда меня несколько раз заносила нелегкая в тот поздний вечер.
Иногда мне даже кажется, что конечная остановка, степь и контуры панельных девятиэтажек, проступавшие из темноты, были подобны зеленой двери в стене, столь подробно описанной Уэллсом.