Из Писем к Любимой

       
 ...Каждое утро Вадим передавал мне три розы. Нежные, благоухающие, розовато-кремового цвета. Отчего-то - наверное, так сильно я была на него зла, этот ежедневный ритуал вовсе не казался мне романтичным и одухотворенным. Не романтизм поэта Сирано де Бержерака виделся мне в этом, а скорее понурая обязанность рабочей лошаденки, размеренно совершающей свой бег по кругу. Нехорошо это было с моей стороны. Неблагодарно. Неблагородно. Но именно такие ассоциации всплывали у меня перед глазами всякий раз, когда раздавался звонок в дверь и кто-нибудь из ребятишек нашего двора звонко вопил мне в сонные уши - "Это тебе!!!"
Вадим вовсе не был похож на лохматую, добрую, старую лошадку, какая виделась мне. Он не был ни стар и ни лоховат. Он просто был до безобразия суперпорядочен и честен. Супер. И от того - с каждым днем все менее и менее интересен. Пресный, выпотрошенный, изученный вдоль и поперек сундук. Я ругала себя последними словами за черствость, за самовлюбленность - но ничего с собой поделать не могла. Во-первых, он и в самом деле перестал меня интересовать. Во-вторых, всей той ругани, что обрушил он на меня, я не заслуживала, и слишком грубо звучала она из уст благовоспитанного, порядочного взрослого человека. Ну ладно бы я! Чего с меня возьмешь! Как и всякая неуравновешенная личность я могу вскипеть на ровном месте, разозлиться ни с того ни с сего, расхохотаться там, где впору плакать. Это нормально - для эксцентричной и творческой личности, повторяю я. Но человек настолько хорошо воспитанный, что даже завестись по-человечески не умеет, не имеет права на дурацкие выходки. Все его бешенство слишком смахивало на проповедь, на университетскую лекцию. Даже эти ужасные взвизгивания уязвленного самолюбия абсолютно потерялись в монотонной жиже профессорского "бу-бу-бу".
Я затаила злобу - и ничто не могло ее утихомирить. Растворить. Сгладить. Она была как колючий ежик под ворохом листьев. Вроде бы не видно, не слышно, но чуть поворошишь рукой - и вмиг колючки вопьются тебе в пальцы.
Розы, конечно же, ни в чем виноваты не были. Я любовалась их бархатными лепестками и сожалела, что они вынуждены умирать раньше срока только потому, что кто-то пожелал заработать на них себе немного денег. Иногда я наряжалась в белое, до пят, платье, прозрачное и праздничное, как из несегодняшней жизни, брала с собою розы и шла бродить по городу без цели и определенного маршрута - так, куда ноги выведут. Как правило, они выводили либо в старый парк, либо в сторону городского пляжа. Представляешь, что это был за видок?! - там все люди в мини, в шортах, купальниках, кепках, солнце жарит все 40 градусов, песок мечется в горячих ладонях ветра - и тут я, бреду себе, в длиннющем платье, вся в воланах и вышивке, в шляпе из мягкой соломки с полями, как крылья, с розами. Словно пансионерка. Или привидение. Или сумасшедшая. Люди смотрели на меня внимательно. В растянутом бесконечном летнем равнодушии это было не внове. Жара приглушала инстинкты, но любопытство от ничегонеделания было живуче. Чтобы не попадаться на язык, нужно было слиться с окружающими, раствориться в них. Но мне нравилось странно выглядеть - иногда, по крайней мере. Нравилось ловить на себе взгляды – не пустые, а недоумевающие. Пусть не мыслящие, пусть не восторженные. Просто удивленные. Или полные непонимания. И все же – не нулевые. Не кукольные.
Мужчины старше пятидесяти в то время липли ко мне, как мухи на мед. Стоило мне в моем «старинном» платье появиться на улице, и они возникали рядом  - неизвестно откуда. Только вроде бы не было никого рядом - и на тебе. Пристраивается такой, приноравливается к твоему шагу, едва ли не на цыпочках шествует бок о бок, вбирает твой аромат – и вздыхает. Ты в это время где-то на другой планете, эти розы, это платье, эта шляпа, эти белые босоножки из мягкой кожи для тебя как машина  времени, как невидимый кокон, переносящий тебя в другие дали. Но никому это еще непонятно. Они идут рядом и ждут твоей реакции, иногда нерешительно трогая тебя за локоть, иногда отпуская двусмысленное замечание. Иногда упрекая. Иногда сердясь. Тебе же и дела нет. У тебя ведь не просто прогулка. У тебя – свидание с другим. С необыденным. Редким. Я таращусь непонимающими глазами на не прошенных собеседников, и им поневоле приходится ретироваться. Уж очень отсутствующий у меня вид. Уж очень горяч отблеск гнева в кромках радужки.  У меня зеленые глаза, и когда я сержусь, они полыхают ядовитым светом.
Я гуляю дальше - одна. Вернее, с розами. Время от времени я подношу их к лицу и вдыхаю аромат той, что оказывается на данный момент посередине. И знаешь, странное дело, именно она пахнет сильнее - во много крат сильнее - своих подружек. Не просто пахнет - благоухает, истекает запахом, истончается им. А две другие безмолвствуют, как рыбы, глухие и неодушевленные, словно выточенные из пластмассы. Через какое-то время я меняю розы местами, тасую их, будто карточную колоду, вновь подношу к лицу, посередине уже не та, что прежде, но вновь именно она одаряет меня своим ароматом. Мистика, не правда ли? 
Может быть, мне все это только казалось, но, согласись, увидеть загадку, интригу, уловить тайну в самых обычных вещах - разве ж это не здорово?  Кисель будней, непроходимая тайга одинаковых дней - что может быть хуже?! Но ты видишь, что все не так. Все по-другому. Все так, как хочется тебе. Вот в чем прелесть. Вот в чем - интрига.
К Вадиму у меня не остается ничего, кроме сожаления. Странно, что когда-то я думала - вот это и есть моя настоящая, моя главная любовь. Похоже, никто, кроме тебя, не в силах выдержать испытания временем. Испытания буднями. Испытания верностью. Испытания ревностью. Испытания жизнью.
Только ты его выдерживаешь.
Только ты справляешься со всем, как и прежде.
Вадим ни в чем особенном виноват не был. Просто мы перестали друг другу соответствовать. Вот и все. Как будто ничего особенного - но главное утеряно. И ничто уже не в силах помочь - ни его нежность, ни моя фантазия, ни его заботливость, ни мое самолюбие. Мозаика распалась - и оказалась одной из тех, что обратно никогда не собираются.
Розы дела не меняли. Я любила их абстрактно - как деталь из романа. Как штрих к портрету. Как мазок на картине. Впрочем, гораздо больше я любила хризантемы и орхидеи, но Вадим этого не знал. Женщине полагалось любить розы - и он делал на них ставку.
Мне же нравились хризантемы.
Причем - желтые.