Ковыряют

       Госслужащий Альберт Эйнштейн сидел за столом и ковырял в носу. Делал это он чётко и уверенно, с удивительным мастерством, отшлифованным годами тренировок. Специальная теория относительности что-то не выходила.

         А у Данилы-мастера что-то не выходил Каменный Цветок, хотя он тоже довольно активно ковырял зубилом кусок гранодиабаза, принятого им по незнанию за малахит. Хозяйка Медной горы, глядя на это, смеялась просто как сумасшедшая. Это довольно быстро надоело мастеру и он удавил каменную девку.

         Следователь генпрокуратуры товарищ Непрухо, ковыряясь в деле об убийстве, наковырял Даниле 15 лет с конфискацией, а себе ещё одну звездочку на погоны. Такие звёздочки он всегда называл «пипками» и очень их любил. Заполучив очередную пипку, он обрадовался фантастически и, схватив стакан с водкою, обновил содержимое пищевода. Водка была конфискованная, опять же, неизвестно, чего в неё наковыряли доморощенные мастера огненной воды. Видимо, от неё нашему блюстителю порядка стало дурно. «Таки не прёт», - подумал следователь, теряя сознание.

         Доктор Аппенгеймер задумчиво ковырял скальпелем в непруховском ливере, напевая что-то по-немецки. Слуха у него не было совсем, поэтому в культпросвет училище его не взяли и пришлось довольствоваться скромным ремеслом нейрохирурга. И до того он от этого факта расстраивался, что инструмент в его руках почти всегда дрожал от негодования. За это его отстранили сначала от операций на головном мозгу, потом на сердце, а после и вовсе перевели в патологоанатомы. Зарплата понизилась, работы прибавилось, но в целом жить стало проще, поэтому наш милый доктор всё время что-то напевал. В соседнем помещении сторож морга дед Макар предавался воспоминаниям о годах боевой юности. В дедовом воображении всплывали портреты Вождя, свист пуль и горящие вражеские танки. Мысленно ковыряя штык-ножом в банке консервов «Второй фронт», краем уха мощный старик услыхал вокальные упражнения на вражеском языке. В его голове что-то щёлкнуло, он схватил табельную пушку и ринулся в атаку.

         Да, ковыряние до добра не доводит. Госслужащий Альберт Эйнштейн понял это, когда было уже слишком поздно. Кровь из его носа уже стекала с седых усов на лист бумаги, лежавший перед ним на столе. Яркие красные кляксы придавали бледной бумажке праздничный и весёлый вид. Впечатление портила только одинокая надпись «СТО», нелепо черневшая посреди листа. Вся эта относительность казалась очень уж
 специальной. Участь доктора Аппенгеймера просто приводила в ужас. Данила-мастер со своего лесоповала регулярно присылал посылки с дровами, а в письмах слёзно умолял
 срочно закончить теорию относительности. «Без неё хана, век свободы не видать», - писал Данила на лучшей в мире обёрточной бумаге. «Сам знаю», - про себя огрызался Эйнштейн, отправляя очередную данилову эпистолу в печку вслед за казёнными дровами. Теория постепенно, в общих чертах, медленно и неуверенно, но начинала подавать признаки жизни.