Китайский коллапс

Смеркалось. Вечерело. Бледнело  и осыпалось. Всегда одно и тоже. Изо дня в день природа повторяет свой сценарий с завидным упрямством.
Китайский император присел на корточки и заглянул в колодец. Скорее, это была труба, удивительным образом вросшая в землю, при этом как бы составляя с почвой одно неделимое целое, как если бы это был ствол огромного дерева, закономерно впившийся в землю корнями. Внутри емкость была полая и сужалась к концу. Неизвестно, для чего колодец служил ранее, но сейчас из всех возможных применений на ум пришло только одно, да и то было притянуто за уши.
Император заглянул туда, видимо, ожидая увидеть то, ради чего стоило проделать такой путь в 3 000 китайских верст. Китайское, как известно, все меньше, хуже, с дырками, да и вообще воняет, но меры длины едва ли подходили под этот стереотип. Недетских 3000 верст отмахал последний император пешком более чем за один китайский год. И, как приять писать в таких случаях, путь был долог и труден.
Колодец был неглубокий, 2-3 метра, в диаметре имел не более метра и наполовину был заполнен чем-то темно-зеленым, с торчащими ото всюду перьями.
-Везде одно и тоже. Пуховики…, -на этот раз про себя подумал китаец. Да и про кого еще оставалось думать - ведь это именно он волевым решением от 3785 года 6-го тянь-шаньского месяца буквально наводнил империю этой гадостью.

Мысленно возвращаясь к безумным событиям тех далеких дней, император содрогнулся, и едва не потерял равновесие над колодцем. Китайские мурашки волнами побежали по его спине, бизоньими стадами разбегаясь в стороны по плечам, несколько активных особей проскочили в ушные раковины.
Кризис перепроизводства коснулся Китайской Империи не больше остальных, но из-за того, что на тот момент более 40% мирового производства ТНП приходилось на 3 миллиардный Китай, вся империя стала жертвой мировой тенденции перерастания общества духа в общество потребления.
Буквально в течение каких-то 2-3 децибелов вся территория страны наводнилась невостребованным ширпотребом. Русские челноки бесцельно слонялись по китайским просторам, без денег, без привычных баулов, с которыми они срослись корнями вековых традиций, с тоской и безумным блеском в глазах. Люди, привыкшие существовать в постоянной нехватке элементарных вещей, с недоверием обходили горы кроссовок «NIKE». Их неокрепший в капиталистических битвах разум отказывался понимать происходящее. Но факты были на лицо, вернее на улицах городов и сел, которые теперь превратились в огромный крупнооптовый склад.
«Все вокруг китайское, все вокруг мое». Шорты, куртки, свитера, обувь, аппаратура, мелкие сувениры, - навалом и в упаковках, целое и намеренное испорченное – все это дешевле было сжечь, чем перевезти. Там и тут мелькали лейбы мировых одежных брендов, – ради этих шмоток еще полгода назад среднестатистический украинский подросток готов был максимум украсть,  минимум убить.
Производители фурами вывозили товар на многочисленные свалки, которые постепенно срослись в одну. Поначалу, когда бесконечные вереницы телег, повозок, до верху наполненных бесполезным хламом тянулись до горизонта и даже дальше, народ еще не обесценил ВЕЩЬ. В последствие люди обращали на дорогостоящую ветошь на улицах городов не больше внимания, чем на деревья, птиц, друг друга, пока тряпье не начало вытеснять человека.
Огромные объемы месячного производства, с легкостью превышающие полугодовой объем мирового потребления, обусловили тот кризис, который привел к потребительскому хаосу – потреблять становилось некому. Народ вымирал от голода и болезней, страна нищала день ото дня. Остановка производства -  смерть Китая. Миллиарды людей без работы. Это как езда на велосипеде, подумал император, пока едешь – держишь равновесие, остановился  - упал.
Остановка транспорта, хроническая недостача электроэнергии, недостаток чистой питьевой воды (огромное количество одежды было сброшено в озера и реки, что привело к загрязнению и отравлению воды). Общество потребления съело само себя. Каннибализм…? А почему нет? Люди закономерно возвращаются к истокам.
Человек произвел больше, чем потенциально может съесть, выпить, одеть. Это ли не безоглядное чувство ненасытности и жадности, в угоду которому было вырублено все, что только можно вырубить, испорчено все, что только можно испортить?

Такие невеселые мысли лезли в смуглую голову императора. Могло ли такое прийти ему в ту же голову тогда, когда он подписывал тот указ? «Я, перед лицом своих предков-императоров, торжественно повелеваю…». Одним иероглифом превратить страну в один большой конвейер по производству ширпотреба… «…повелеваю разрешить беспошлинный провоз сырья для производства…». Так подставить свой народ… «…повелеваю установить ограничения на максимальную заработную плату работникам СП и ПИИ…».

И теперь, сидя на корточках возле колодца с пуховиками, император думал. А может, и не думал – кто их, китайцев, разберет. Вокруг, насколько хватало его узких глаз, расстилались бескрайние просторы ненужного шмотья, горы которого, казалось, достигали Неба и завораживали взор разнообразием человеческих нужд. 3428347-й с конца Великий Император Китайской Барахолки не торопясь спустился в трубу, присел на груду курток и свернулся эмбрионом. Засунув большой палец правой руки в рот, он плакал. Он рыдал, как дитя, а сверху, там над ним, громоздились плоды усилий человека к самоудовлетворению.

И что теперь подумает Большой Медведь?