Прощай, совдепия!

Алексей с раннего детства мечтал уехать на Запад. Поскольку он не был евреем и родственников за границей не имел, то до поздней юности старательно обдумывал ночами очередной безумный план. Угона самолета, например. Или бросок через советско-финскую границу на коньках по льду Финского залива. Или ночной заплыв на резиновой лодке через Беренгов пролив. Достигнув совершеннолетия, он стал вынашивать планы фиктивного брака с любой особью женского пола, выезжающей за пределы Советского Союза на постоянное место жительства, но ничего у него в конечном итоге не получилось.
После ночей, проведенных в думах и терзаниях, он вставал разбитый, с черными кругами вокруг глаз и с одной-единственной мыслью в тяжелой голове: "За что я здесь родился? Что я такого плохого сделал Богу?!". Кое-как умывался, завтракал, налегая на крепкий чай, и отправлялся на работу, где платили "деревянными", где бал правила номенклатура, а предприятием управляли люди, чей предел  - пасти колхозное стадо, да и то неизвестно, справятся ли.
Потом наступила перестройка. Уехали отказники, которых мариновали по десять лет, выстроились сумасшедшие очереди перед посольствами, а где-то на горизонте, куда еще не додули ветра перемен, замаячила перспектива свободного передвижения, как то начертано в Декларации Прав Человека.
Выстояв двухтысячную очередь в американское посольство, Алексей заполнил анкету, прекрасно понимая при этом, что шансов заполучить визу крайне мало. Проще, казалось, выиграть машину в "Спортлото". А еще через полгода на предприятии, где Алексей трудился в поте лица, профком организовал коллективную поездку в Чехословакию. Алексей ухватился за эту возможность покинуть пределы Союза, фигурально выражаясь, двумя руками.
В столицу Чехословакии тургруппа прикатила рано утром. Прямо на перроне их встретил экскурсовод  - чех средних лет. По-русски он говорил бегло, но с заметным акцентом. И с ударениями обходился очень вольно.
 - Моя фамилия Хораличек, - сообщил он.  - Я  - коренной пражанин. Я работаю экскурсоводом для групп из Союза, Польши и Венгрии. А теперь проходите, товарищи, в автобус. Мы поедем в ботель "Альбатрос"  - вы будете там жить.
Слово "ботель" было Алексею незнакомо. Он знал только одно слово, похожее на это  - "бордель", и поначалу даже обмер в предвкушении чуда: неужели тургруппу поселят в самом настоящем борделе?! Ай да чехи!.. Но оказалось, что ботелями называют плавающие отели, оборудованные на старых баржах.
После завтрака товарищ Хораличек произнес:
 - А сейчас мы выступаем  - смотреть Прага.
Кроме прогулки по живописным улочкам Старой Праги, они побывали в банке на Вацлавской площади, где обменяли рубли на кроны. Наиболее проворные успели заглянуть в лавки и магазины. Алексей брел в общем стаде, а сам думал: "Когда?". Он был готов навострить лыжи хоть сейчас. В карманах пиджака лежало: полное собрание документов, карточек и членских билетов; тоненькая пачечка долларов, купленных у знакомого грузина-кооператора; золотишко, оставшееся в наследство от бабушки, и три банки паюсной икры. Немного, конечно, но новую жизнь придется все-таки начинать не с пустыми руками.
День закончился товарищеским ужином при свечах. Впервые за последнее десятилетие Алексей спал спокойно и даже улыбался во сне. Он находился в самом центре Европы, откуда рукой подать до всех стран, которые спокон веков называются цивилизованными.
На следующее утро тургруппа укатила в Братиславу  - посетить братскую могилу советских солдат, павших за свободу Чехословакии во вторую мировую войну. Туристы, разумеется, предпочли бы побродить по магазинам, но такова традиция, черт бы ее побрал. Повздыхали, поматерились и поплелись в автобус.
Могильный комплекс находился на холме, с которого, по словам болтливого гида, уже была видна Австрия. Стоя на вершине, Алексей с жадностью огляделся.
 - Надо же! - сказал он. Помедлил немного и махнул рукой:  - Страна, породившая великого Моцарта, там?
 - Нет, - ответил гид. - Австрия за во-он тем леском... Товарищи, дружненько проходим к автобусу!
Судьбе было угодно, чтобы метров через триста одно из колес подцепило ржавый гвоздь. Пока шофер менял колесо, туристы разбрелись кто куда, куря и громко возмущаясь тратой драгоценного времени. "Сейчас или никогда!" - подумал Алексей.
Шоссейное полотно обступали две шеренги тополей, устремившиеся ввысь. Справа был луг, слева  - как раз с той стороны, с которой нужно  - находился лесок.  Алексей спустился с полотна, увязая в сухой, выгоревшей траве, и оглянулся. Кажется, никто не заметил его маневра. В ушах сладко запело: "Свобода! Свобода!!.." Пригибаясь, как солдат под обстрелом, он рванул в лесок.
В леске сладострастно щебетали птицы, солнечные лучи прорывались сквозь листву, окрашивая стволы деревьев, слой валежника и палых листьев в необычайно живописные цвета. А может Алексею, опьяненному свободой, это только казалось? Как бы то ни было, он бежал в сторону австрийской границы сломя голову, а потом, когда начал задыхаться, перешел на экономную трусцу. Примерно через час деревья расступились, и он, потный, задыхающийся, но безумно счастливый, увидел в километре от себя какие-то высотные дома  - пригород Австрии, не иначе...
Пограничных столбов или вспаханных полос не было.
"Вот что значит высокоразвитое, цивилизованное общество! - подумал Алексей. - Не то, что у нас: туда нельзя, сюда нельзя, дыши через раз..."
Он полежал немного в траве, глядя в синее небо и лениво жуя соломинку, а потом поднялся, отряхнулся и направился прямо к постройкам  - сдаваться местным властям.
Австрия Алексею сразу понравилась. Широкие чистые улицы, высокие, белокаменные дома, прилично одетые люди. Увидев на перекрестке полисмена, Алексей решительно подошел к нему и сказал:
 - Гутен таг, хэрр шуцман!
Полисмен с удивлением возрился на него, но ответил:
 - Гутен таг. Вас вюншен зи?
 - Ихь виль... - начал Алексей и осекся. - Ч-ч-ерт, как будет политическое убежище по-немецки? Айне политише... э-э... азуль, что ли?
Брови у полисмена полезли вверх.
 - Русски? - спросил он.
 - О я, я! - заорал Алексей. -Ихь бин айне политише флюхтлинг! Ферштеен зи дас? Во ист дайн босс?
Полисмен почесал в затылке. Не так часто он, видимо, сталкивался с политическими беженцами. Включив рацию размером с пачку сигарет, он что-то сказал в нее, выслушал ответ, опять что-то спросил и получил, наконец-то, ответ, который его удовлетворил. Сказал Алексею:
 - Комм цу мир!
 - О, мит гроссем воль!
Идти было недалеко. Через пару кварталов они вошли в парадную дверь роскошного особняка, поднялись на второй этаж. Грузный полисмен с детскими голубыми глазами, который сидел в 204-й комнате, оглядел Алексея с ног до головы и произнес по-русски с сильным акцентом:
 - Добри ден!
 - О, гутен таг, хэрр комиссар!
 - Не повышайте меня в чине, я еще не комиссар. Говорите на родном языке... Присаживайтесь.
Алексей сел на стул, глубоко вдохнул в себя чистый и бодрящий воздух свободы и поинтересовался:
 - Откуда вы так хорошо знаете русский язык?
 - У нас его многие знают. В школе учат.
 - Неужели? - поразился Алексей. - Какая чудесная страна!
Он уже горячо любил свою новую Родину.
 - Обычное дело, - сказал грузный полисмен. - Так что у вас случилось?
Речь, которую Алексей произнес, он придумал и заучил наизусть, когда лежал на верхней полке поезда.
Сперва он кратко, но емко обрисовал причины, по которым его, Алексея, жизнь в стране победившей партократии была подобна концлагерю, подчеркнул, что никогда не был коммунистом, хоть это и отразилось негативно на его карьере, более того  - питает к высокопоставленным коммунистам огромную ненависть, так как именно они погубили страну и довели до узаконенной нищеты миллионы людей, а потом попросил политического убежища, заверив, что приютившая его страна от этого только выиграет...
 - Все! - сказал он, задыхаясь. Ему сунули стакан воды. - Спасибо!
Вежливый и внимательный полисмен произнес задумчиво: "Ну все  - так все..."  - и придвинул к себе телефон.
 - Куда вы собираетесь звонить? - спросил Алексей.
 - В советское посольство. Сейчас за вами придет машина. Сами понимаете, после вашей выходки турпоездка по Чехословакии продолжаться не может.
 - По Чехословакии?.. Я  в Чехословакии?!
 - А куда еще вы могли попасть, если бежали в противоположную от австрийской границы сторону?
Алексей обмер.
 - Побег из страны, молодой человек,  - нравоучительно заметил полицейский,  - дело серьезное. К нему готовятся годами. Более легкомысленно перебежчика я в жизни своей не видел. Допустим, вы  не умеете ориентироваться на местности по солнцу. Но почему, позвольте узнать, вы не обратили внимание на вывески? Ведь они написаны на чешском языке, а не на немецком. Одного этого вам должно было хватить, чтобы понять: вы не туда попали!
Алексей повесил голову и молчал, до крови закусив губу. Полисмен немного смягчился.
 - Да вы не расстраивайтесь, - сказал он. - Если б и добежали до границы, то все равно ничего бы у вас не получилось. Вы думаете, австрийские власти встретили бы с распростертыми объятиями? Как бы не так! Пару дней вас бы подержали, проверяя и выкачивая информацию, а потом депортировали бы обратно... Господи, ну что вы так убиваетесь? Вы еще молодой, у вас все впереди! В Советском Союзе демократия и перестройка... Водички, водички выпейте!..
Он ничего не понимал, этот грузный, голубоглазый, добродушный дядька, родившийся и выросший в самом центре Европы...