Зазеркалье

    - Никифор! Да где же ты, старая бестия ! Ни-ки-фор! Я кому сказал !? Ники-фор! - это были привычные слова Петра Петровича, когда он, укутанный в байковое одеяло, проснувшись, желал взглянуть на себя в зеркало.
    Никифор - его  состарившийся лакей, шаркающей походкой, вошёл в спаль-ню. На нём был кучерской кафтан, вид которого выдавал небрежного слугу и разорившегося хозяина. Натянутый до самых бровей картуз скрывал глубокий шрам, оставшийся на лбу у Никифора со времён его детства. Справедливости ради, следует заметить, что шрама этого никто никогда не видел, а злые языки утверждали, что на лбу у Никифора сатана оставил свою отметину - родимое пятно, напоминающее перевёрнутый крест. Никифор конечно же слышал все эти кривотолки, но внимания на них не обращал. Человек он был в более чем преклонном возрасте и не считал нужным кому бы то ни было что-либо дока-зывать. Хотя, будучи помоложе, он иногда любил подразнить зевак рассказом о том, что на лбу у него родимое пятно в виде опрокинутого канделябра,  есте-ственно, это  только укрепляло страх людей перед Никифором.  Однако, чело-век, который впервые видел этого доболого старика, прежде всего, обращал внимание на его не ухоженные, но тем не менее великолепные усы. Двумя  крутыми водопадами они опускались до самых плеч, благодаря чему Никифор был похож на сказочного героя.
    - Ну где ты бродишь Никифор ? Я тебя зову уже битых пол часа, а тебя всё нет и нет ! Никифор, ты стар. Ты стар и не справляешься со своими обязанно-стями. Мне следовало бы прогнать тебя и нанять двух, или лучше трёх служа-нок с формами пастушек и монашеской кротостью.  Они будут ходить по моей усадьбе  в белоснежных передниках, услужливо принимать шляпы и перчатки у моих гостей, и их, Никифор, не надо будет дозываться как тебя. Мне будет достаточно один раз взмахнуть колокольчиком, и в тот же миг, словно агнцы Божии, они будут передо мной. Одна будет держать мои турецкие тапочки, вторая - тёплый плед, а третья - перо и бумагу.
    - Много слуг, да мало услуг -  деловито, как и подобает старикам, ответил Никифор.
    - Ах Никифор !  Ну да чего - же ты упрям !  Да, сейчас у меня нет средств на эти начинания. Но дай срок Никифор, дай срок...  А сейчас я прошу тебя - будь по - проворнее и пожалуйста...
    - Много поту, да мало проку - не давая хозяину закончить наставления пре-рвал его Никифор.
    - Хам ! Холоп ! Бесовщина ! Замолчь ! Замолчь когда я говорю ! - Пётр Пет-рович побагровел. От переизбытка эмоций он начал громко икать.
    - Ты смотри мне Никифор ! Ой смотри ! - Пётр Петрович очень хотел про-должить свою тираду, однако жуткая икота заставила его замолчать.
    - Ну хорошо. Только чтобы это в последний раз. Ты слышишь Никифор - в последний раз ! Я человек современный, можно сказать демократических воз-зрений. Французскую революцию я приветствовал, Робеспьеру сочувствую, однако...  Однако эта икота меня в могилу сведёт - Пётр Петрович вновь гром-ко икнул, и неожиданно ласково продолжил:
    - Никифор, я тебя умоляю, миленький, давай поговорим о любомудрие. Бе-седа об этой главнейшей из наук умиротворяет меня. Моё сознание наполняет-ся смыслом бытия, а душа чем - то светлым и вечным.  Я прощаю тебе всё Ни-кифор, начинай...
    Никифор не заставил себя долго уговаривать и не торопливо, тщательно вы-говаривая каждый слог декларировал:
    - Если суждение всякая безусловно необходимая сущность есть вместе с тем всереальнейшая сущность (это суждение составляет nervus probandi космоло-гического доказательства) истинно, то оно, как и все утвердительные сужде-ния, должно допускать обращение по крайней мере per accidens; стало быть, некоторые всереальнейшие сущности суть вместе с тем безусловно необходи-мые сущности. Но всякое ens realissimum ничем не отличается от других всере-альнейших сущностей, поэтому то, что относится к некоторым сущностям, подходящим под это понятие, относится и ко всем [сущностям этого рода].
    Пётр Петрович, прижав к груди одеяло и неистово рыдая, одновременно икал, всхлипывал и что - то неразборчиво бубнил.  Никифор, видимо привык-ший к сентиментальности хозяина, насупился сфинксом и улучив момент ре-шил поковыряться в носу.
    - Ой шельма, ой мерзавец ! Растрогал подлец хозяина. А как сказано ! Как сформулировано ! ‘Всереальнейшая сущность’ - прелестно, просто восхити-тельно ! ‘Космологические доказательства’ - феноменально ! - дрожащим го-лосом и трепеща всем телом, лепетал Пётр Петрович.   
    - Ведь можешь если захочешь, ведь можешь! А то только и слышны от тебя песни богохульные, да ‘шо барин трэба ?’. По - чаще паленом по загорбку  тебе трэба - может наберёшься уму - разуму. 
    Было видно, что Пётр Петрович находится в крайнем возбуждении.  Утирая слёзы, он взглянул на Никифора, который сосредоточено и важно,   всей пя-тернёй, боролся с козулей в своём клубнеподобном носу. 
    - Каналья! На каторгу, в сей же миг, в Сибирь! Как ты мог!? Ну как ты мог, холоп !?  Барин, вскормивший, воспитавший тебя находится в глубочайшем метафизическом экстазе, а ты дьявольское отродье, сусала своё чистишь. До-вольно, довольно с меня твоих безобразий! - с этими словами Пётр Петрович зубами вцепился в подушку и принялся её раздирать, отчего по всей опочи-вальне закружили гусиные перья.
    Но и такое, по меньшей мере, странное поведение хозяина, похоже не уди-вило Никифора. Уверенно и аккуратно он снял со стены огромное запылённое зеркало и поднёс его к кровати.
    - Вот барин, извольте взхлянуть.
    Пётр Петрович в тот же миг оставил в покое подушку, соскочил с кровати, и завернувшись в своё измятое одеяло, подошёл к Никифору со спины. Выждав несколько минут, украдкой, еле слышно он произнёс:
    - Мило, очень мило, Никифор. Продолжай.
    - Я ховорю...  Тутова зеркало...  Извольте полюбоваться... - Никифор с тру-дом удерживал зеркало на весу и Пётр Петрович это заметил.
    - Что, тяжко тебе, супостат? То - то и оно... Это тебе в назиданье, за скудо-умие за твоё и спесь непритворную.
    От чрезмерной потуги Никифор начал пыхтеть и издавать странные утроб-ные  звуки, а Петр Петрович, проделав несколько кругов вокруг своего взмок-шего слуги, наконец предстал перед зеркалом.     Он разглядел себя:   на нём были блестящие до рези в глазах ботфорты,  щегольские бархатные пантало-ны, цвета морской волны и увешенный боевыми медалями генеральский мун-дир с золотыми эполетами. Но более всего впечатляли, словно выточенный в мраморе, римский нос и лавровый венец на белокурых кудрях. В правой руке, несколько отведённой в сторону, Пётр Петрович держал дуэльный пистолет, а левая была элегантно отведена за спину. Зеркало являло  этой убогой и затх-лой комнате сверхчеловека, человека объединившего в себе дух и плоть Юлия Цезаря и Наполеона. Весь мир трепетал у его ног.   И в тот самый миг, когда новоиспечённый сверхчеловек находился на вершине своего величия и могу-щества, раздался жуткий грохот и тысячи зеркальных осколков разбежались по спальне, разнося по пыльным углам обрывки мундира, ‘мраморную’ переноси-цу и увядшие лавровые листья.