В наших ли все руках

В апреле месяце забыть какого года валил, делая это во всегдашней своей манере, мокрый нелегкий снег, который падая — ложась, изречь имел намерение — на сущую во всех смыслах слова твердь, летел в пути в кружительноголовом, слабость к тому имея, танце, даря вероятному читателю сладчайшие мгновения узнавания, сопряженные в известной степени, не совсем лишенной жеманства, с чувством вины; а снег все падал. Упорные часики, вращая металлом подвижных стрелок, обнаруживали безмерную прыть, когда дело касалось секунд, и странно же они мешкали, отмеряя минуты, часы. Сизая слизь наружного воздуха удачным образом передалась всему помещению, добавив забот его обитателям как из числа мебели, в должном порядке расставленной по отведенным для нее местам, так и людям, но прежде всего освещению, представленному пятью невзрачными лампами накаливания, обладающими одинаковыми мощностью, размерами, формой и включенными в электросеть — не изменяет коли с временем досужая девка память — параллельно, никак не последовательно. Какие-то дурацкие звуки, о природе происхождения которых остается только гадать — строить, как дом (на песке, но воздушные замки) догадки — сносно, но не более имитировали наличие сучьями потрескивающего камина, так охотно распространяющего тепло в холодный период года. К тем звукам, по-старому все дурацким, присоединялись отголоски (капельку неуверенные) простуженного, исходя из тональности, бормотания, если, разумеется, таковое может иметь место и хоть какую-то, не очень пусть значительную, цель. Донимал — кого бы то ни было — леденящий шорох шагов еще, призрачно блуждавших в тревожных закоулках прошлого. Зла на них нету. Отлично сохранился подсмотренный исподволь случай. Там, где со стульями вперемешку гнездились видом своим скучающие кресла, где на ущербной высоты и размера невеликого столике осел, должно быть окончательно, матово-угрюмый телефон, в тот раз не сломанный, где неуклюжая вертушка проходной с забавным старичком-вахтером, супящим дремучие брови на продрогших входящих, в паре и одинокая женщина в туманного тона плащьевидной накидке — случайный статист судьбы — тихо говорящая, болтающая вроде бы как в трубку означенного тремя строчками выше телефона, и где еще десятки частностей, невозвратно упущенных не тем перегруженным зрением, там и произошла одна из тех никудышных сцен, которые по всей видимости сочиняются в состоянии крайнего разлада чувств, — расхожего этого слова. Что толковать: стояли друг против друга. Слышимое в ответ было таковым, что лишало дара речи и в пору было жалеть, обливаясь горючим потом, о проявленном злосчастном нетерпении, и результат его читая на лице — безучастно-холодном, вскинутом, почти что безжалостном лице, за лишнюю минуту наблюдения которого хотелось многим и многим жертвовать, о чем и знать давалось не первый, право, раз. Быстро же дело кончилось. Вот уже спина, ее спина, удаляется с постоянной несбыточной скоростью; вот уже дверь, неслышно притворяясь за ней, скрипит, курьеза ради, с особенной интонацией; а вот и сам, второй участник действа, легок на помине, бредет, обгоняемый быстрыми машинами, раскованным редким шагом вдоль улицы, глаза куда глядят незрячие бредет. Какая уж тут романтика.

2 декабря 1995