Пионерская осень

Ольге Николаевне Тунгия посвящается

Я — свидетель всего происходящего.
Я наблюдаю всё, складываю об этом своё мнение. Нет более бесполезного занятия!
Эшелоны власти уже переполнены. Те, кто не успели вовремя улыбнуться, низко склонили свои головы и забыли, что это не естественное состояние.
Жаркое пионерское лето сменилось трудовыми буднями. И даже не важно, что ты делаешь, главное: “Будь готов!”. И если только ты не всегда готов, то...
Бедные мои друзья пионеры. Вы вздёргиваете руку по команде выше головы и стискиваете зубы от страшной боли в пояснице. Так надо. Никто не сможет назвать вас врагом. Ваше здоровье — незаслуженная ссуда, которую вы должны отдать в течение нескольких лет полностью, без остатка. И тогда вами будут гордиться кто-то и где-то. Любая мысль о себе считается эгоизмом. Зато забота о другом становится тяжёлым бременем для того, о ком заботятся. Я склоняю голову перед теми, кто принимает эту заботу как благо. Они умеют любить и прощать.
Бедные мои пионеры. Вы искренне верили и остались верны своей присяге. Идеология пере-жила идеологов. Вы смогли бы построить коммунизм. И ваши кости лежали бы рядом со всеми ос-тальными в этом “Беверли Хилзе” из каналов и плотин, заводов и железных дорог.
У нас нет рабовладельцев, но есть рабство. Рабы своих убеждений — люди-памятники, счи-тающие, что в 25 лет менять взгляды поздно. А если уже 50, то любое изменение — это оскорбление всей прожитой жизни, которая так светла и дорога. Все, кто кричит вам: “Проснитесь!” — амораль-ные типы, достойные если не презрения, то перевоспитания.
Я люблю вас, пионеры, потому что сам был таким, или хотел быть. Вы были для меня идеа-лом. А сейчас я ничего не могу для вас сделать: вы заболели сильнее меня. Но я не оставлю вас. Я ещё на что-то надеюсь.
Я — лишь свидетель всего происходящего. Лучше я буду в стороне. Я не смогу поднять на вас руку: вы не виноваты. Но я и не смогу встать на вашу сторону: это было бы самоубийством (жаль, что вы этого не понимаете). Лучше стоять в стороне и молчать. Ведь никто не просит о помо-щи, значит, никому нельзя помочь. Но кто-то научил меня говорить, когда молчать уже нельзя. Не знаю, был ли он благодетелем?

10 октября 1994 года.