В 2000 всё также, но пока нет тебя...

В 2000 всё также, но пока нет тебя. Ты ведь должна появиться? Иначе не может быть.
Ты знаешь-я счастлив как ребёнок., ведь меня полюбила девушка, о которой я мечтаю уже 27.лет. Я люблю тебя, хотя понимаю, что ты уже не так привлекательна для других как прежде. В этом году тебе исполнится 40. На твоей шее и под глазами появились предательские морщинки. Ты уже не так легко садишься на шпагат. Каждое утро ты «удобряешь» свою кожу большим количеством всевозможных кремов. Ты иронизируешь, называя себя «пожилой девушкой».  Здесь в Германии я стал постепенно обрастать знакомыми и даже одна молодая симпатичная девушка поселилась в моей квартире. Она не хотела меня пускать в Москву-как чувствовала, что случиться что-то, что разрушит наши с ней отношения…  Москва, меня будет постоянно притягивать твоя бурлящая суета. Живя в столице, я не мог оценить это состояние. И вот я снова здесь. Декабрь. Потоки людей. Меховые шапки. Я мог предполагать всё, кроме нашей с тобой встречи… После 40 часов в автобусе, я очутился в своём прошлом. Я вышел на площади около трёх вокзалов. Сердце сжимается при виде «москвичей», «жигулей» и «волг». Никогда не думал, что можно соскучиться по машинам. В голове хмель от выпитой в дороге водки. Я в раздумье: куда мне поехать. Жена в сентябре написала, что живёт с другим мужчиной. Зачем же я еду туда? Наверное я мазохист. Мне нравится ощущение душевной боли.
И вот я спускаюсь в метро, делаю пересадку на новую ветку, доезжаю до Кожуховской. С замиранием сердца выхожу на поверхность. Вечер. Люди спешат после работы домой. Их много, но ни одного знакомого лица. Быстрым шагом направляюсь к своему бывшему 17-этажному дому. Вот уже и подъезд, но войти в него я не могу. Нужно набрать какой-то код. Вдруг неожиданно на помощь приходит сосед, который как раз возвратился с работы. Вместе с ним поднимаюсь в лифте. Он задаёт дежурные вопросы: «Как жизнь? Где пропадал?». Отвечаю односложно. Мысли о том, какой будет встреча с женой и сыном. Уж очень неоднозначная ситуация. Выхожу на 17 этаже. Передо мной новая металлическая дверь. Мой старый ключ можно теперь выкинуть. Я не могу войти в свою собственную квартиру. Осторожно звоню. Открывает жена. На лице растерянность и страх. На заднем плане какой-то мужичёк сидит за моим компьютером. Понимаю, что это он. Жена торопливо ведёт меня на кухню. Просыпается сынишка. Он сильно вырос, но по старой привычке сразу залезает ко мне на колени. Жена раздражённо гонит его спать. Ей нетерпится выпроводить нежданного гостя и восстановить тишину и спокойствие в доме. На лице у неё вымученная улыбка. Она нервничает, курит одну сигарету за другой. Я замечаю, что она похорошела. Из рассказа понимаю, что она с удовольствием стирает и готовит для него и даже ездит с ним заправлять машину. За 14 лет нашей совместной жизни она ни разу мне ничего не постирала и не приготовила.  Я понимаю, что она нашла того человека, за которым бы ей хотелось ухаживать. Становится нестерпимо больно и обидно за себя.  Вот оно, чувство, которое я ждал. Я понимаю, что пришел именно за этим. Теперь можно жалеть себя сколько угодно и рассказывать про то, какая она плохая, подлая, неверноя. Становится смешно за свой примитивизм. Но спектакль ещё не окончен. Жена сажает меня в машину и везёт к родителям. Эдакий жест «доброй воли». По дороге успокаивает меня: мол жизнь -штука сложная, и всякое в ней бывает. Я понимаю, что меня второй раз по-серьёзному предали, променяли и стараются побыстрее избавиться-увезти подальше от дома, как будто я чума или прокажённый. Вы спросите, какое предательство было первым. Всё очень просто-моя первая жена не дождалась меня из армии. Ловлю себя на мысли, что тогда я переживал сильнее. Вторая волна ущемлённого самолюбия вполовину меньше. Я не угнетён, выпрямляю плечи. Я здоров, бодр и меня ещё будут любить женщины, а сюда я никогда не вернусь, потому что «единожды предавший…» Мы сидим с женой  в машине около дома моих родителей. На минуту какой-то всплеск нежности появляется в её глазах и тут же тает. Она чертовски хорошо выглядит. Я понимаю, что моральные принципы никак не связаны с внешней красотой, а даже наоборот. Я выхожу из машины и иду к подъезду не оборачиваясь. Нельзя оборачиваться, иначе слабость захлестнет и появятся слёзы и комок в горле. Это урок, горький урок. Мне кажется, что в этот момент я лучше всех на свете чувствую предательство…
Родители испуганы. Они не хотели, чтобы я приезжал. В Москве взрывают дома, подкладывают бомбы в метро. Звоню в Германию. Слышу спокойный голос девушки в моей квартире. Она скучает, она ждёт меня на новый год. Нервы потихоньку успокаиваются.
Замечаю как сильно постарели родители. Они ждут разрешения выезда в Германию, но почему-то учат английский язык. Зачем? Может так они блокируют грустные мысли о неизбежном отъезде. Они очень боятся всяких перемен. Пусть будет плохо, но привычно. Но я уверен в том, что они переедут, вак как дороже меня у них никого нет. Во мне заключается весь смысл их жизни, если этот смысл вообще существует. Я понимаю, что это диалектика. Раз есть предательство, то есть и преданность. Я чувствую, что постиг какую-то жизненную мудрость.
На следующий день спешу в гости к другу детства. Хочется вместе пофилософствовать. Он в отличие от моих шараханий уверенно и чётко прокладывает свою дорогу: учёба на зубного техника, потом стоматологисеский институт, работа, которая обеспечивает верный кусок хлебя, верная жена, любимая дочка-отличница, дача, машина, компьютер и я-друг в Германии, к которому можно как-нибудь заехать всей семьёй. Он искренне рад мне. Все в этом доме как бы по его команде начинают бурно мне радоваться, угощать, распрашивать и всячески угождать. Он знает все мои большие и маленькие секреты, или почти все. Разговор заходит о ней, о моей школьной любви. Он как бы случайно рассказывает о том, что недавно видел её и она /Фантастика!/ спрашивала обо мне. Я уже ничего не слышу-бегу к телефону и набираю до боли знакомый номер…
 В 2000 всё также, но пока нет тебя. Ты ведь должна появиться? Иначе не может быть…