Без хвоста

        Бобиков поднялся в воздух и пролетел полквартала. Летел он без напряжения и, приземлившись, с удовольствием отметил, что навык не утерян. Последнее время Бобиков летал всё реже, в основном, чтобы не разучиться. Раньше простора было больше, летай - не хочу, но ему было лень. "Налетаюсь ещё", - думал Бобиков, лёжа в кресле перед телевизором. Но вот площади для полётов поубавились, мебель и бытовая техника заняли всё место, а работа - всё время. На свежем воздухе приходилось летать с оглядкой, того и гляди, вызовут тебе бригаду, а эти - руки за спину, а вот и не докажешь. Потому и выбирал Бобиков кварталы потемнее да время попозднее.

        И всё было бы ништяк, кабы не коварная неточность. Вкралась она мягко и бесшумно, как кошка. Собственно, это и была кошка. Дикая и любопытная, она наблюдала неуклюжий полёт Бобикова из своего подвального помещения и была в общем заинтригована. Проблема её заключалась в том, что, глядя, на птиц, мерзких тварей, недостойных даже ползать, она так и сходила с ума от дикой несправедливости. В детстве её с пеной на усах уверяли, что кошки летать не могут, никогда не летали и летать не будут. Как, впрочем, и люди. Но ведь она только что, своими глазами видела, как этот урод летал, и даже без хвоста. Своим глазам она верила. И в себя верила. Она точно знала, что учиться лучше всего на чужих ошибках, и теперь поняла, на чьих...

        Когда Бобиков засёк вблизи себя животную, его воображение насмерть поразили мохнатая спина и шикарный пушистый хвост. С опаской погладив эту спину, он понял, что мечтал об этом всю жизнь. Сообразительные черти со всех сторон заорали "от винта", Бобикова подбросило вверх на четыре метра, он едва успел схватить кошку на руки. Тёплый мех согревал пальцы, безоблачное ночное небо над головой хихикало в затылок, светофоры внизу меняли цвет, как хотели. Кошка держалась на удивление спокойно и казалась лишь слегка возбуждённой. Когда они приземлились, она мгновенно юркнула в свой вонючий подвал, а секунду спустя, из темноты кошачьего жилища на Бобикова глянули два глаза, голубой и зелёный, и голубой ему явно подмигнул. На следующий вечер доморощенный Гастелло, как полный идиот, стоял на том же месте, не понимая, зачем. Но тёплое пушистое забралось на руки, мяукнуло что-то нечленораздельное, и он взмыл в прокуренное небо.

        День за днём проходили без определённой направленности действий, кошка напряжённо ожидала вечера. Вечером появлялся Бобиков, хватал её и они куда-то летели. Невыносимо противные костлявые руки, отрывистый резкий голос и запах уродства вызывали яростный протест всего организма, но сила воли играла первую партию, и она снова и снова выползала из уютного подвала. С трудом пересиливая своё отвращение, в душе посмеиваясь над незадачливым Бобиковым, кошка наблюдала, анализировала и запоминала. Правда, после полёта, оказавшись в темноте на куче тряпья, она каждый раз долго и болезненно блевала, в основном желчью.

        Летать оказалось довольно несложно. В пятницу она вырвалась из рук и улетела, изящно маневрируя хвостом. Бобиков бросился было вдогонку, а у него хвоста-то и нет. Расстроился он невероятно и пошёл домой. Пешком.