Хеппи-энд, или Издержки реализма

Всем кажется, что сюжеты, идеи, открытия - витают в воздухе. Всё, что открывают и изобретают умные головы сегодня, уже открыто и изобретено давным-давно и чуть позже забыто. А всё, что мы, писатели, способны сочинить, происходило на самом деле. Просто не могло не происходить. Писательский-де талант сродни таланту живописца: хоть с натуры, хоть с фотокарточки, хоть с технического описания, хоть просто из головы, а машина останется машиной, дом - домом, Эльбрус - Эльбрусом, и только почерк да настроение автора отличат его картину от всех остальных. Формалистика, не более.

Так считают все, и я, в основном, согласен. Даже более того: я именно потому и не пишу фантастики, что фантастика попросту не существует. Сколько бы вариантов ни перебрал так называемый фантаст, он неизбежно остановится на том, который соответствует действительности. Это проверено, это доказано, это - истина.

Всё вышесказанное я изложил молодому коллеге В., считающему себя фантастом. И добавил, что берусь привести к реализму любой сюжет, какой бы он ни предложил.

- Прекрасно! - заявил В. И тут же начал рассказывать.

* * *

Действие начинается на Земле. Несколько друзей, закончив музыкальное училище, приходят на биржу (пусть она называется хоть так, хоть иначе) и получают направление на работу. Престижно попасть в Галактическую Филармонию, в какую-нибудь Млечмузыку. Помельче - это ансамбли, работающие только на Земле. Совсем худо - для бездарей - учить музыке детей. Хотя, конечно, есть шанс прославиться в качестве педагога-воспитателя одного-двух гениев. А самое хуже некуда - "свободный диплом". Это значит: ты никому не интересен, устраивайся сам. А распределением занимается машина. На электронный мозг не подействует никакое обаяние, и нигде его решение не обжаловать. Твой отказ от ОПТИМАЛЬНОГО распределения автоматически означает - "свободный диплом".

(Слушая эту преамбулу, я внутренне усмехнулся: "бродячий" сюжет - уже налицо. О машинном распределении чего только не написано!)

Итак, наши друзья-музыканты по очереди представляются машине посредством засовывания в её щель своей магнитокарты (что-либо оригинальное В. поленился придумать), и на экране монитора появляются пронумерованные варианты. Соискателю остаётся тронуть клавишу с подходящим номером, и на лоток выплюнется желанная "путёвка в жизнь".

Все наши герои получают вполне приличные места, и вот остаётся последний, которому присвоено демоническое имя Амадей. Друзья смотрят на него с восхищённым ожиданием. Лидер группы, виртуозный пианист и скрипач, многообещающий композитор - вот он кто, этот Амадей. Да ещё любитель эффектов. Нарочно пропустил всех вперёд, чтобы произвести впечатление. "Где твоя карточка?" Но он и не думает предъявлять машине магнитокарту. Он не хочет "унижаться перед этой железкой". Он гордо и небрежно нажимает красную клавишу, на которой написано: "СВОБОДА". И ужас всех бездарных - "свободный диплом" - падает на лоток.

(Что ж, навидался я и таких оригиналов. Пока ничего фантастического. Да и что в этом мире можно выдумать?! Только то, что видел, о чём слышал или читал. Я же говорю: любое изобретение - компиляция.)

Что ж, едем дальше. Разлетаются они кто куда, но продолжают поддерживать контакты. Амадей же исчезает так, что никто ничего о нём не знает. Через три, скажем, года они собираются вместе, чтобы отметить первое трёхлетие выпуска. Такой у них счёт времени - троичный... После первых охов и ахов, уже во время застолья (нигде никому без застолья не обойтись!) начинают озираться: кого же нет "среди здесь"? Не находят, как легко угадать, Амадея. И поскольку головы у всех уже немного кругом, решают найти его любой ценой, благо отпуск за три года только начинается.

Дальше должно последовать описание поисков. Биржевая машина - не в курсе, планетный Информаторий - не знает, в Галактической Консерватории - ничего не известно, Земконцерт, Млечмузыка, Союз композиторов, наконец, даже "Нотные ступеньки" - никто не осведомлён, даже имени не слышали. Искать больше негде. Друзья идут с горя в портовый кабак (куда же ещё?!) и там - разумеется, совершенно случайно - нападают на след. Из-за соседнего столика поднимается мрачный громила, подсаживается к ним со своей бутылкой и признаётся, что случайно подслушал, как они тут перемывают кости Амадею-музыканту. Нельзя ли узнать, кем он им доводится? "Мы - музыканты, его друзья. Три года не виделись". "Му-зы-ка-а-анты?! Что, серьёзно?" "Мы не шутим". "Вот в это верю. Кто не шутит, тому верю! И эта малышка - ТОЖЕ? Ну и ну-у-у-у! Дела-а-а... Ну ладно. Так вы его повидать хотите, что ли? И всё? Тогда полетели со мной. На субсвете крутанёмся в лучшем виде..." Ну и тому подобное, с элементами загадки и космической экзотики. Они ничего не знают о тех местах, куда зовёт громила, но по звёдному атласу представляют, что это не так уж далеко - отпускного времени хватит. И соглашаются лететь с этим странным человеком, который так почтительно и даже с опаской относится к музыкантам.

Трое, скажем, мужчин и одна женщина оказываются на полудикой планете, где царит, допустим, средневековье (ах, это излюбленное время фантастов!). Режим правления - авторитарный. Правитель гостям рад, а грубая солдатня при слове "музыкант" отшатывается и бледнеет. Особенно поражаются, что музыкантом может быть хрупкая дамочка.

Гостей проводят в массивную каменную башню (обязательный атрибут средневековья на любой обитаемой планете!), откуда слышится странная и страшная, просто дикая какая-то музыка. Но всё же что-то в этой музыке указывает опытному слуху на её связь с композиторским талантом Амадея.

В верхней комнате башни им раскрывает объятия свиноподобный мужик с заплывшими жиром глазками. Он счастлив их видеть, а они его не узнают.

Что с Амадеем?

Конечно, в первой беседе ничего не раскрывается. Пора обедать. Гостей приглашают в пиршественный зал, где во время застолья кое-кто выражает сомнение в том, что они - действительно музыканты. В пылу двусмысленного спора возникает потасовка, гостям приходится прибегнуть к рукопашным приёмам повышенной эффективности, и это, как ни странно, снимает все сомнения хозяев.

После пира пятеро однокашников возвращаются наверх, и тут хозяин башни начинает демонстрировать своё искусство. Оказывается, он - заплечных дел мастер при местном правителе. "Музыкой" здесь называют крики истязуемых. Амадей же, будучи профессиональным и природным музыкантом, создаёт из этих воплей кантаты и оратории, замахнулся уже на симфонию. Названия отражают суть его сочинений: "Экстаз", "Вдохновение боли", "Путь сомнений", "Недоверие", "Находка", "Откровение", "Голос правды", ну и тому подобное. Лучше всего ему удаются увертюры.

Друзья до того потрясены, что не хотят верить. Тогда он, войдя в раж, напрямую говорит бывшей сокурснице, что с её неповторимым контральто можно за пару часов - прямо здесь и сегодня! - записать подлинный шедевр, который назывался бы... Ну, скажем, "Бесконечная гордость".

(Пока В. расписывал садисткие ужимки палача Амадея, мой искушённый ум фиксировал сходство сюжета с "Исправительной колонией" Кафки, и я уже готовился к знакомому финалу: изувер становится жертвой собственной изобретательности). Конец возможен в двух вариантах, продолжал В. Либо все четверо героев погибают, либо в лихом хеппи-энде одерживают победу. У первого варианта возможны подварианты: 1) они гибнут молча, посрамляя врага; 2) он всё же записывает их хруст и потрескивание и создаёт "Бесконечную гордость" (вот, кстати, и вариант названия для рассказа); 3) они умирают с такими криками, что при составлении в гамму эти продуманные ими звуки убивают композитора (тогда просится название "Стремительный диксиленд" или "Гамма-убийца"). Второй вариант попроще. Там Амадея либо убивают, либо берут в плен. И либо с боем улетают, либо остаются перестраивать общество. С помощью, скажем, соседних стран.

- Всё? - спросил я замолкшего В.

- Всё.

- Что же здесь фантастического?

- Как что?! - В. поднял брови и округлил глаза. - А психология? Человек, выросший в НАШЕ время НА ЗЕМЛЕ, физиологически неспособен ассимилировать сознание палача!

- Ты уже написал этот рассказ? - спросил я после короткого раздумья.

- Только собираюсь. Но если хотите...

- Хочу. Только почему ты так легко от него отказываешься?

Он улыбнулся.

- Во-первых, ради нашего спора. Очень уж хочется увидеть поражение реализма собственными глазами. А во-вторых... Этот сюжет для меня слишком прост, прозрачен... Как легко пришёл, так легко напишется. Но потом его легко прочтут и легко забудут. Заковыристости мало.

- Ты, наверно, не отказался бы поженить фантастику с детективом?

- Пожалуй.

- Это, по-твоему, и будет художественная литература?

- А по-вашему?

- По-моему, художественности в литературе столько же, сколько человечности...

- А мой сюжет - антигуманен... Понятно... Только эта концепция - вчерашний день! Ум сегодняшнего читателя быстр и математичен, ему нужен динамичный сюжет, множество опасных приключений, РЕЗКАЯ ЖИЗНЬ. Чем страшнее и фантастичнее, тем художественнее. А в этике он сам разберётся, его этому и так всю жизнь со всех сторон учат.

- Хорошо, - сказал я спокойно, - приходи завтра, к вечеру.

Он с сомнением хмыкнул и удалился.

Он зря сомневался:я нисколько не переоценил свои силы. Его версия событий была достаточно убедительна, оставалось только записать по памяти да подчистить кое-что в деталях.

Режим на злодейской планете я сделал чисто диктаторским. И пропитал мозги тамошнего населения полным восторгом перед такой формой правления - что и требуется для реальной устойчивости любого режима. По этой причине и громила-субсветовик, и грубая (разумеется же, грубая!) солдатня вовсе не отшатываются и не бледнеют при слове "музыкант", а проникаются восхищением и завистью, ибо пример Амадея давно им внушил, что палач-музыкант - это хороший заработок за основную работу плюс ещё заработок и слава за всенародно любимую, вдохновляющую на труд и подвиги музыку. И никакой провокации и драки во время пира - по этой же причине - не было и быть не могло.

Кстати, если бы такая драка случилась, кое-что могло весьма насторожить этого садиста Амадея, ибо не простым палачом был он на планете, а диктатором. И - кстати же - выражение "на планете" выглядит фантастично до тех пор, пока не сообщено, что герои-музыканты имели дело с единственной страной на единственном материке: вот оно, раздолье для диктатуры! А необходимое пугало - космические пришельцы.

Ещё некоторые уточнения касались внешнего благополучия, обусловленного добровольно-рабским трудом. Были картинки вдохновенного крикливого искусства. Была расправа над инакомыслящими: группу "космических шпионов" из старшего класса гимназии подвергли коллективному сожжению в электропечи, а их крики записали для увертюры "Освобождение плазмы". Был парад войск астроохраны с показательным сбиванием макетов, имитирующих межпланетную агрессию. И была, наконец, жуткая экскурсия, описание которой смею включить в список своих чисто формалистических удач, но здесь не привожу, чтобы не искажать сдержанную тональность повествования. Только вкратце: диктатор предлагает друзьям подняться в верхнюю залу башни не на внешнем лифте, а по винтовой лестнице, которой обёрнут стеклянный многоэтажник пыточных камер. Великолепная звукопроницаемость прозрачных стен и гениальная акустика общего объёма башни создавали из рабочих звуков пыталища подлинную музыку, способную довести до истерики неподготовленного посетителя.

Послединий штрих касался самого Амадея. Он вовсе не был "свиноподобным мужиком с заплывшими жиром глазками". За три года отсутствия он ничуть не изменился, только возмужал да обзавёлся несколькими сединками, которых не стыдился, а напротив - всё время трогал ладонью свою вороную гриву, будто желая убедиться, что красота на месте. Это был подтянутый атлет с мягкой походкой, тренированный боец, неудобный в поединке. К тому же у негодяя была многочисленная и хорошо обученная охрана, так что бывшим его друзьям пришлось и круто, и туго, и даже совсем худо, ибо, если уж говорить честно, только одному удалось уцелеть и удержать башню со связанным преступником до подхода основных сил, которые высадились на другой, водной стороне планеты и наступали с двух океанских берегов.

Башню потом взорвали, Амадея вывезли на Землю, но в режим на планете вмешиваться не стали: сильнее фанатизма - одна смерть. Поэтому к стенке никого не ставили, а разоружили всех и убрались. Ни одного убитого - чем не фантастика? Но это как раз не фантастика: всем известны свойства инфразвука, сложность была лишь в том, чтобы отвлечь астроохрану и без пальбы проникнуть в атмосферу. Только невежественный простак остался бы после всего этого переделывать там общественные отношения, не посягая на трон диктатора и отказавшись от тоталитарных методов управления. Оставили им систему ретрансляционных спутников, которые пока нечем сбивать, постращали расправой в случае повторной милитаризации - ну не было для них другого языка! - и удалились.

Да, насчёт "ни одного убитого" я оговорился. Это касается только десанта. Погибли, как уже сказано, трое бывших музыкантов и вся охрана Амадея.

Вот такой реализм. Из-за одного талантливого злодея четверым мирным и приличным людям пришлось бросить любимую работу, потерять год на тренировки в Службе Космической Безопасности и, наконец, заплатить тремя жизнями за... Как это назвать - за что?

Вечером следующего дня явился В. и стал читать наш с ним реалистический рассказ. Прочёл, хмыкнул по-вчерашнему и воззрился на меня с некоторым удивлением.

- А ведь и в самом деле: несколько уточнений - и реализм. Однако, кто же тогда Амадей? Психический больной? Или нормальный наш современник с необъяснимым хронорецидивом? Или просто слабодушный скрипач, прилетевший в странное общество и поддавшийся его законам?

- А вот пусть читатель гадает, - я заставил себя мудро усмехнуться. - Что это за литература, если не даёт пищи для ума?

- Тогда хоть написали бы, что Амадея до Земли не довезли.

Выпалив это, он уставился на меня в упор.

- Почему же не довезли? - осведомился я невозмутимо.

- Потому что - я точно знаю! - он покончил с собой!

- Как это - покончил?

- Перестал дышать - вот как! - Нервы моего В. всё же не выдержали. - Вы это отлично знаете, потому что это было ПРИ ВАС! У вас у всех не нервы, а тросы какие-то! В "Музыкальной башне" ни с кем из вас не случилось истерики, а через несколько минут после увертюры вы истребили полсотни ЛЮДЕЙ...

Мне стало совсем тошно, и я не выдержал тоже:

- Мы? Это НАС истребляли! Карла, Марию, Гошу!.. Если бы ты слышал, какие это были музыканты... Если бы ты видел Марию... Если бы ты знал, чего стоило СКБ уговорить нас на эту операцию...

- Но вы-то после операции на всю жизнь остались в СКБ!

- И это ты знаешь... Остался... А понимаешь, зачем?

- Понравилось!

Вот оно, прославленное бессердечие молодости.

- Карапузик, - вздохнул я, остывая. - Что в ЭТОЙ работе может нравиться? Вот книги писать мне действительно нравится. А там...

- Что же там?

- А там я работал за троих, чтобы музыкантов больше не отвлекали.

- Не верю!

- А от тебя это и не требуется. Просто пища для ума.

Он ушёл недовольный и мною, и собой, но рассказ унёс: "Подумать надо".

А я остался с моей тайной наедине.

Я стоял у окна и глядел в тёмное небо, с которого свет города стёр все звёзды. Я думал, что в моём возрасте уже не стоит так волноваться и, видимо, зря я напросился на этот спор о реализме и даже приоткрыл мальчишке правду о своей первой операции. Кому какое дело? Пока жила Мария, я мог быть музыкантом и вообще нормальным человеком. А не стало её - не стало и меня. Разве суперменство бывает от хорошей жизни?..

* * *

Из нас пятерых в верхней зале был вооружён только один, и он успел выстрелить - один раз - в Марию. Потом мы держали башню втроём и погибали постепенно, но его, связанного, всё же сохранили для суда. Что его ждало на Земле? Одиночество до естественной кончины. Ведь если бы и нашёлся желающий его казнить, он этим автоматически сам себя обрекал, по закону, на одиночество.

Если человек и рождается с задатками палача, то обязанность общества - развить в нём другие задатки.

А что Амадей не долетел ЖИВЫМ до Земли, так это его собственная вина. Дыхательный рефлекс, конечно, относится к разряду безусловных, но, может быть, при определённом настроении его и в самом деле возможно подавить?

Пусть ЛЮДИ считают, что это ему удалось.