Рондо

...ее душа похожа на уютный японский домик, хрупкий и невесомый, где для создания нового интерьера достаточно только передвинуть тростниковые перегородки и дом начнет жить новой жизнью и зазвучит неизвестной доселе мелодией, а стены будут увешаны новыми, но такими же - как прежде, пряными, - сюжетами, с каллиграфически написанными под ними хокками Басё, наполненными прозрачной чистотой и недосказанностью, но чтобы войти в этот дом недостаточно отряхнуть прах унылых дорог о циновки у входа, - в обуви сюда нельзя, только босиком - и ходить тихонько, на цыпочках, пробраться в укромный уголок и наблюдать затаившись, издалека за ее сумбурным, всклокоченным утром - с распустившимися почками за окном, облепленном шмелями и пчелами, взбрызнутым росой, - с ее слегка припухшими после тревожного сна веками и ленивой - росо а росо - гимнастикой, радоваться вместе с ней первой чашечке душистого кофе, который она пьет небольшими глотками, словно распределяя по тактам, и наблюдать, как постепенно эта лубочная картинка, имеющая свой особенный вкус и запах, превращается в скрипичный ключ, который послужит началом нотной строки и дня, дня уже начавшегося и потому необходимо торопиться и сосредоточенно нанести несколько тонов макияжа на лицо, ожидающее прикосновения невесомых пуховичков, кисточек и рук (которые всего нежнее), а рядом - на трюмо - лежит вожделея, сочащийся кровью фаллос помады, который вот-вот коснется ее губ и обозначит темп мелодии, и через мгновение губы дарят первый воздушный поцелуй благодарному зеркалу, словно шепчут: «adagio» - и это становится началом Музыки, на протяжении всего суматошного дня спешащей рядом с нею, Музыки, похожей на маленький японский домик, в котором достаточно только правильно расставить перегородки и развесить ноты-картинки с каллиграфическими бемолями, диезами, бекарами и прочей мишурой (без которой все становится так академично и невнятно) и тогда Мелодия зазвучит, непрерывно нарастая, с неумолимым крещендо, а пока - умеренное moderato улицы и стройный стук каблучков размечают по тротуару неспешность трогательного вальса, настраивая струны Её души для репетиции, и в этом Ей помогает невесомая робость ветра, опьяненного ароматом ее волос, но тяжелая дверь служебного входа вскрикивает визжащим «fa» контроктавы, диссонируя с настроением и рождая новый мотив, и темп ускоряется от упражнения к упражнению по мере того, как ее голосу покоряются все более терпкие ноты, обласканные ею и врывающиеся в распаренный воздух, зависающие в вышине и плавящиеся на солнце, взрывающиеся брызгами и разбегающиеся радугой, а их уже нагоняют другие, еще более смелые звуки, соревнуясь друг с другом в причудливости оттенков и громоздя всю палитру чувств, которую только способны выразить, а способны они - наверное, только они, - на все: от трепетной неуверенности до отчаянного нахальства, наглости неуемной, веры в собственную силу и способность вести, и, именно поэтому, они увлекают за собой в безумный хоровод, все остальные звуки Мира и закипают вместе с ними, превращаясь в пар, в Дух, в Божество и живут уже отдельно, где-то вдали, позабыв о своей Царице, которая давно ушла, выпустив их, жадных, на волю и сейчас занята  ничего не значащими делами - пицикатто струнных, - и незначительности этой масса: и легкий, ничем не обязывающий флирт с ничего не значащими улыбками и вздрагиваниями бровей, и пустячный треп об ерунде, и еще одна чашка кофе, и беззлобные сплетни; но приятная расслабленность вдруг прерывается звуками чьей-то злорадной пляски смерти на чужих костях - это потому, что в Театре всегда горят два Алтаря, и оба алчут приношений - тогда, не в силах помешать и , чтобы сохранить свою музыку, лейтмотив дня, Она бежит домой, в келью, - еще не Жрица, а только негодующая Послушница, - домой, где живут другие страсти, запахи и звуки, где постепенно в ее душе возникает новое настроение и мелодия на время успокаивается, замедляется - очень засурдиненное lento духовых, - но где-то за горизонтом уже обозначилось и неуклонно приближается легкая тревога, ожидание, предчувствие вечера и Сцены, похожей на изменчивый интерьер маленького японского домика, и неудержимо манит, и от этого ощущения становится сладостно страшно, и  Она облизывает внезапно пересохшие губы, словно пробует вкус вечернего действа, и торопится обратно, в Театр, а вечер благосклонно провожает ее, ожидая в благодарность за свою ласку только звуков, звуков, звуков,.. и вот - Сцена, и последний взгляд в любопытную щелочку занавеса перед началом спектакля, и первый звук, заставляющий очнуться уставший от ожидания зал, и миллиарды иссушенных нервов впитывают в себя ноту за нотой, аккорд за аккордом, втягивают в себя бархатное piano, крадущееся через черный ход, захлебываются отчаянным fortissimo, сокрушающим парадные двери человеческих душ,, и в эти минуты ее голос заполняет Сцену, Зал, Театр, Мир, Вселенную, терзают, умоляют, несут Радость и Грусть, сливаются с Любовью, Ревностью, Отчаяньем, Ненавистью, Нежностью, Надеждой, Смертью и в самом финале, когда кажется, что не осталось свободного пространства и нет воздуха - являются на свет : еще один монолог, мимолетная ария и последняя нота - это поет и умирает на сцене Душа и ее замирающий стон перелетает через Ад оркестровой ямы и осенним листом мягко накрывает затаившийся Зал, и только тогда нетерпеливый первый хлопок убивает эту ноту, нависшую над Миром, - увы! преждевременная смерть запоминается отчетливее бесконечной жизни - и начинается то, что не имеет ни к Ней, ни к Музыке никакого отношения: поклоны, поздравления, поцелуи, букеты; но все стихает и впереди Ее ожидает дорога домой, неторопливая прогулка с теплым комочком гордости и уверенности, который она бережно принесет в свой дом, чтобы согреть свою Душу и свое жилище и мирно отдохнуть, ощутив себя, пусть только на короткое время, уже не Послушницей, а Жрицей, Женщиной, Живущей Музыкой, ведь и Музыка, и Женщина , и Жизнь немного похожи на хрупкий японский домик с милыми сюжетами на стенах и, чтобы снова взять дыхание, надо, всего лишь, немного передвинуть невесомые перегородки и походить в новом интерьере босиком, на цыпочках...
Вот и сказано и спето почти все. Осталась только маленькая фиоритура, намеренно не внесенная в основную редакцию. Эта Женщина живет не только Музыкой...