Пиджачок Энгельса

Фридрих Энгельс был здоровый мужчина. За могучую стать друзья прозвали его "генералом".
Владимир Ильич Ленин очень хотел повидаться с основателем научного социализма. Но когда он приехал в Женеву, Энгельса уже не было в живых. Плеханов рассказал земляку о похоронах великого человека, а потом решил похвастаться. Распахнул гардероб, где на отдельном крючке висел сюртук богатырского размера.
- Георгий Валентинович! - изумился Ленин. - Неуж-то это его собственный?
- Да - величественно кивнул головой Плеханов. - Подарен русским социал-демократам согласно завещанию.
- Какая прелесть! - залюбовался Владимир Ильич. – Цвет модный, светло-зеленый, и почти не ношенный. Вы его, вероятно, только на праздники одеваете? На Первое Мая?
- Святотатствуете, молодой человек! Берегу как реликвию для будущего музея российской революции.
- А, так он у Вас тут, в Женеве, без дела пылится! Как бы моль не съела.
- Не извольте беспокоиться, ежедневно нафталиню. Он у меня до победы мировой пролетарской революции доживет.
- Ну, когда это еще будет! Дали бы Вы его пока мне поносить, Георгий Валентинович. Я его в Россию свезу, к делу пристрою.
- Что Вы, что Вы, молодой человек! Никак невозможно!
- А, может, продадите, коль подарить не желаете? Я хорошие деньги дам. Десять рублей.
Плеханов только хмыкнул саркастически, и, чтобы отвязаться, разговор на нейтральную тему перевел, на исторический материализм.
Тут Засулич и Аксельрод пришли. Сели в картишки перекинуться. Ленин в преферанс не хуже, чем в шахматы, играл и на мизере посадил Плеханова с пятью взятками.
А играли по-крупному, как и подобает российским революционерам. Пришла пора расплачиваться - Плеханов за голову схватился, а Ленин тут как тут:
- Георгий Валентинович, отдайте-ка мне за долг сюртук Энгельса.
Что поделаешь? Уступил Плеханов. Ленин в новом сюртуке на второй съезд РСДРП в Лондон поехал и большое впечатление там произвел. Он и после любил принарядиться. Надежда Константиновна только ушила чуть Энгельсову одежку да фалды обрезала, чтобы фасон обновить. Замечательный пиджак вышел!
Плеханов, как увидел, так и ахнул:
- Что же Вы с исторической вещью-то наделали?! Заносили до безобразия, пообтрепали всю, засалили! Аккуратней надо быть, молодой человек! В парадном костюме шляетесь, где ни поподя - вон уже на лацкан пятно от красного соуса посадили.
Но Ленин даже не слушал эту интеллегентщину.
Он был не жадный, и то одному, то другому товарищу давал поносить свой пиджак. А после революции тот совсем стал нарасхват. Крупская вся исстрадалась:
- Вы Ильича совсем раздеваете! Не стыдно ли? Власть в свои руки взяли, экспроприаторов экспроприировали, а все на дармовщинку прожить норовите! Давеча Троцкий пиджак просил. У него, видите ли, конгресс Коминтерна, хочет пощеголять перед мировым пролетариатом. Недавно Каменев с Зиновьевым умудрились его вдвоем на себя напялить. Как только рукава не оторвали!? Сталин, тот вообще в гардероб к Владимиру Ильичу без спроса залез. А когда я его пристыдила, обругал меня матерно. Грубиян!
После смерти Ленина Надежда Константиновна отдала пиджак мужа культурному человеку, любимцу партии Бухарину. Все большевики завидовали Николаю Ивановичу, а Сталин больше всех.
- Крупская это нарочно сделала. Хотела показать, что товарищ Сталин не достоин носить пиджак вождя мировой револющии, а товарищ Бухарин достоин. Я думаю, что это не так. А Вы как думаете, товарищ Ежов?
- Я думаю, что Крупская слишком много о себе воображать стала - отвечал нарком внутренних дел Ежов.
- Бухарин в ленинском пиджаке форсит, словно политическая проситутка какая - донес угодливо Каганович.
- А пиджачок-то на нем висит! Явно не его размер - съехидничал присутствовавший тут же Молотов.
- Может, снять? - прямолинейно брякнул Ежов.
- Как так снять? - набросился на него Сталин. - Раздеть товарища Бухарина? Партия не даст в обиду своего любимца!
Через несколько дней Ежов вошел в кабинет генсека и протянул ему ленинский пиджак.
- Ты что, все-таки раздел Бухарина? - спросил сурово Сталин.
- Никак нет, Иосиф Виссарионович. Он сам отдал. Добровольно. Сказал, что разоружается перед партией.
Подойдя к зеркалу, Сталин примерил пиджак.
- А что это за пятно на рукаве?
- Это у Николая Ивановича кровь носом пошла, когда раздевался. От огорчения, видать.
- Да, здоровьем он никогда не отличался, - буркнул Сталин, разглядывая себя в зеркале. - Ну, что, хорошо сидит?
- Хорошо. У нас, на Лубянке, камеры с удобствами.
- Это ты про кого?
- Про Бухарина.
- А я про пиджак. Хорошо сидит?
- Словно на Вас шит, Иосиф Виссарионович. Если со спины взглянуть, будто живой Ленин. Приходите в нем завтра на Политбюро. Мы Вам овацию устроим.
- Нужна мне ваша овация! А Крупская что скажет? Вмиг поймет, старуха, с кого снял пиджачок и всем растрезвонит. Некрасиво!
- Так, может, ее, Иосиф Виссарионович, того...
- Что "того"?
- Хи-хи, агентом гестапо сделать.
- Ты что, спятил?
- Сама ведь признается, честное слово.
- Конечно сама. Знаю я тебя и твоих молодцов! Я лучше пиджак пока в Музей Революции сдам.
- А может, перелицевать его малость?
- Хорошо бы. Да где сейчас хорошего портного, как до революции, отыскать? Не портные - портачи. Только испортят.
- Есть у меня один на примете, Журкевич. По соседству, в Наркоминделе, работает.
- Это тот, что дипломатам фраки строчит?
- Он самый.
- Как это я про него забыл? Ну, хорошо, неси к Журкевичу. Пусть он мне из этого пиджака френч сделает.
- Правильно, Иосиф Виссарионович. Вам очень к лицу военный фасон.
Обнова Сталина привела в восторг все Политбюро. Каждый что-нибудь похвалил. Кто покрой френча, кто сталинский вкус, а кто - сталинскую скромность. И дедушка Калинин, когда вручал Золотую Звезду Героя Социалистического Труда,
подольстился:
- Хорошее суконце на френч выбрали, товарищ Сталин. Наверное, еще дореволюционное. Не сразу и дырку для ордена провертишь.
- Ничего, жить захочешь - провертишь - добродушно пошутил Иосиф Виссарионович.
В самом деле, дырки пришлось сверлить еще не раз. После войны наград у Сталина прибавилось, а френч все тот же умелец Журкевич перешил в раскошный мундир Генералиссимуса.
Сталин умер. Его положили в Мавзолей, а мундир выставили в музее Ленина. Но вскоре оказалось, что поспешили и с тем, и с другим. Из Мавзолея Сталина быстренько вынесли, а вот что с мундиром-то делать? Принесли Хрущеву.
- Никита Сергеевич, Вы народу про Сталина такое рассказали, что нам теперь этот экспонатик никак нельзя выставлять. Всякий только и норовит плюнуть. Служителям покоя не стало, только и делают, что витрину вытирают.
- Ну, так спрячьте в запасник.
- А, может, Вы его на себя примерите? Помнится, Вы с покойным вождем одного роста были. А фасончик подновить Журкевича попросим.
Хрущев рассвирепел:
- Что я голый-босый хожу? Разве в нашей стране трудящегося человека одеть не могут?! Вот, поглядите, на мне костюм москвошвеевский, первый сорт и сорочка фабрики "Черемушки". А вы мне балахон этого палача несете!
- Мы думали...
- Вы думали, коль Первый секретарь ЦК, так в мундир рядится обязан? А я вот не буду!
И не стал. Брежнев, когда в музейном запаснике совсем еще новый мундир обнаружил, даже удивился:
- Странный был человек Никита Сергеевич. Эксцентричный. Такую красотищу от народа скрывал. Я возьму, заверните.
- Погончики и ордена тоже с собой прихватите, Леонид Ильич?
- Нет. Маршальские погоны сам себе сделаю, а орденов мне скоро надарят, день рождения не за горами.
И, в самом деле, надарили. Брежневу очень подарки понравились, а особенно, золотая звездочка Героя. Так с тех пор и завелось. Что ни декабрь - Леониду Ильичу на день рождения звание Героя Советского Союза дарят.
Гия Ругадзе просто ругался, на это глядя:
- Стыдно, слушай, в телевизор смотреть! Опять ему Золотую Звезду вручили! Опять "дорогой и любимый" называли! Опять, как женщину, целовали! Нет, Сталин скромнее был! Сталин национальный герой был!
В своем большом доме Гия устроил музей национального героя. В музее были картины, фотографии и даже носовые платки с изображением Сталина. Были книги, написанные вождем. На видном месте лежала трубка, с которой актер Геловани играл в кино Сталина. Эх, сюда бы хоть одну подлинную вещь Иосифа Виссарионовича! Гия готов был заплатить за это большие деньги.
Он совсем потерял покой, узнав, чей мундир приспособил для себя Леонид Ильич. И после смерти Брежнева Гия ринулся в Москву. Может, новому генсеку ни к чему вещички старого?
Но ни к Андропову, ни к Черненко Гию не пустили. Каждый раз отвечали:
- Генеральный секретарь на бюллетене. Лечится.
Но Гия, однако, не терял надежду.
Как-то раз в день рождения Ленина Горбачев возлагал цветы к памятнику вождя. Вокруг, как всегда, народ толпился. Возложив, Михаил Сергеевич к людям обернулся и улыбнулся самой приветливой своей улыбкой:
- Ну, подходите смелее, поговорим.
Денек был хороший. Светило солнышко, щебетали птички, стрекотали кинокамеры. Вопросы задавали разные, иной раз с подковыркой. Но Михаил Сергеевич отвечал бойко. У него была хорошая память и он еще вчера наизусть выучил все ответы.
Вдруг прорывается сквозь оцепление Гия:
- Михаил Сергеевич, дорогой! Я из Батуми сюда приехал! Только Вы можете помочь!
И бухнул свою заветную просьбу: нельзя ли маршальский мундир бывшего генсека в его, Гии, домашний музей отдать? Или продать.
Михаил Сергеевич сперва нахмурился. Трудно ведь говорить экспромтом. Да еще перед телекамерами. Но, поняв, что в просьбе Гии ничего крамольного нет, он снова улыбнулся:
- Конечно, Вы правильно рассудили, товарищ Ругадзе. Мундир Леонида Ильича мне не нужен, тесноват. И для историков, откровенно говря, он большого интереса не представляет. Но - тут Михаил Сергеевич поднял палец, - но это партийное, государственное, имущество. Поэтому просто так отдать его в Ваш музей мы, конечно, не можем. А продать - пожалуйста. Мы ведь в ЦК тоже на хозрасчет перешли. - И засмеялся своей шутке.
Вдруг его сзади Раиса Максимовна за полу пиджака дергает:
- Михаил Сергеевич, ты тут товарищу, со мной не посоветовавшись, невесть что обещаешь...
- Милочка, вопрос-то пустяковый. Хочется грузину этому брежневский лапсердак купить - пусть деньги тратит. Что мне, жалко?
- Вечно ты так! Хоть бы о семье подумал!
- Я все время о ней думаю. Только здесь-то семья причем?
- Как "при чем"? Я как-то в партийном гардеробе рылась, какой-то мундир нашла. Смотрю, вещь немодная, тебе не подойдет. Так я его к Журкевичу снесла и, смотри, какую прелестную жилеточку он мне из него скроил. Что же, мне ее теперь снимать и этому кацо отдавать?
- Вечно ты не в свои дела суешься, дорогая! Почему у меня не спросила, можно ли партийное имущество себе на кацавейку пускать? Когда, наконец, это кончится?!
- Ну, Мишенька, не сердись. Посмотри, разве она мне не идет? Там и для тебя хороший кусочек остался. Журкевич и тебе что-нибудь пошьет.
Повернулся Михаил Сергеевич к Гие, развел руками:
- Видите, товарищ Ругадзе, как получилось. Домашний женсовет запретил. У Вас в семье, вероятно, такое тоже случается. Вы меня поймете.
И живо-живо к машине пошел, чтобы никто больше с вопросами не лез.
А Гия остался стоять грустный-грустный. Эх, разве так можно? Из мундира национального героя женскую жилетку сделали! Нет, при Сталине такого бы не произошло. При Сталине порядок был!
Последняя надежда - поехать к Журкевичу. Может, у того хоть лоскутки остались? Тоже ведь экспонат, хотя, конечно, не столь внушительный.
Журкевичу было, наверное, уже лет сто, а он своего портняжного искусства не бросил. Сидит дома, пенсионер, строчит что-то на "Зингере". Провел Гию на кухню, чаем угостил. Выслушал его и рассмеялся, сухонький такой старичок.
- Хе-хе-с! Большие деньги, любезный, за лоскутки сулите!
- Память о великом человеке, дорогой, много стоит. Если хоть что-нибудь от его френча осталось, я тебе тысячу рублей заплачу!
Снова смеется Журкевич:
- Тысячу рублей за кусочек? А за два кусочка?
- Две тысячи дам! Три! - пришел в исступление Гия. - Что хочешь проси, только дай!
Подошел Журкевич к старинному своему комоду, порылся в ящике и - вах! - достает сталинский френч. Гия от удивления подпрыгнул:
- Неужели настоящий?
Пощупал сукно, прикинул по размеру, дырочки от орденов на груди увидал - нет обману.
А Журкевич рад поводу - ударился в воспоминания.
- Кому я только ни шил! Даже его высочеству великому князю как-то раз мундир парадный строил. А это Вам не шутка! У меня в Варшаве заведение было. Черт меня дернул в четырнадцатом году в Москву переехать. Только мастерскую открыл: трах-бах, война. Потом: трах-бах, революция. Большевики власть захватили. Тут уж никакой речи, чтобы свое дело открыть. Что вы: частная собственность! Впрочем, встретился мне человек душевный, интеллегентный. Господин Чичерин, нарком. Пристроил он меня в свой департамент фраки кроить. Мои фраки, сударь, в самом Париже ходили!
Как-то раз ночью ко мне стучатся. Входят трое. "Мы из НКВД". Все понятно. Я ничего не спрашиваю, начинаю собираться. А они мне: "Погоди, дядя!" - и какой-то сверток достают. "Вот - говорят - тебе пиджак, и чтобы к завтрашнему дню новый френч из него был готов. А не то..."
Ну, мне объяснять не надо, что будет "а не то".
- Мерку - спрашиваю - принесли? На кого френч шить?
- На него - и портрет показывают.
Я перепугался. Заказчик больно капризный. Только ведь не откажешься. Эх, думаю, портной я или не портной? Парадный мундир великому князю построил, а тут всего-навсего френч какой-то. Ну, а если кураж обрел, можно себе позволить и поупрямиться чуть-чуть.
- Нет, - говорю - вы мне портрет под нос не суйте. Вождя художники вечно на два размера больше рисуют. Не хотите, чтобы френч на нем болтался - тащите фотокарточку, да поновее!
Они мне фото дали и ушли.
Я тут же за работу принялся. Смотрю - пиджачишко вид имеет жалкенький. Лет двадцать пять ношен, не меньше. Материал хорош, спору нет и нитки, словно проволока. Но подкладка пообтрепалась, карманы обвисли, а пятен столько, будто не чистили его не разу. Распорол я пиджак, стал и так и этак прикидывать - не хватает на френч. До утра провозился, потом плюнул, достал из комода штуку лодзинского сукна, что еще от старого режима осталось. Цветом сукно было почти такое же, авось не заметят. За полчаса я этот френч скроил. Еще час, и заказ был готов. На следующую ночь те молодые люди пришли, забрали френч и унесли.
Потом мне его еще раз принесли, приказали в мундир перешить. Ну, здесь я уже не раздумывал, как поступить. Сукно у меня еще осталось, а мундир кроить мне не впервой. Еще его высочеству кроил. А френч в комод положил, да и забыл о нем, по правде говоря. На днях раскопал и все раздумывал, то ли выбросить его, то ли правнуку штаны пошить.
Так в домашнем музее Гии появился самый ценный экспонат. Музей этот стал городской достопримечательностью. Окажетесь в Батуми - можете съездить в обезьянник. А можете в домашний музей товарища Сталина. Гораздо поучительней

1991