Главное без паники! хамет-хан

Если у вас паранойя, это еще не значит, что ОНИ за вами не следят…
Неизвестный автор

Да, именно так и никак иначе. Миша сошел с ума, и ничего тут не поделать. Я в нем давно заметил эту слабинку. Миша до сих пор играл бы в детско-юношеской футбольной лиге города, но он был не такой как я, он был впечатлительным. И все это началось с той литровой банки, наполненной жуками-носорогами, каждый из которых размерами превосходил спичечный коробок. А то и больше. Было бы проще плюнуть на всё и забыть эту дурацкую историю. Но я чувствую, что они приближаются. Они скоро доберутся до меня. Красные глаза уже рядом. Они принадлежат охотнику, я же – жертва. Да, именно так и никак иначе. Можно было бы посоветоваться с Мишкой, но он бесследно исчез. И эта банка с жуками взаправду была лишь началом…


К тому моменту, когда ровно в 21:00 прозвенел долгий звонок, оповещающий конец рабочего дня школы № 666, погода над Челнами ухудшилась окончательно. Мы с Мишей сидели в кабинете русского языка, на втором этаже, и усердно корпели над новым и заключительным номером стенгазеты «Ультиматум», который, по моей оплошности, «горел». Работа редактором школьной прессы мне сильно понравилась; я вошел в роль управляющего настолько, что этот промах со стенгазетой отразился на моем здоровье. Опухшие глаза, не прекращающийся шум в голове стали результатом бессонных ночей в поисках интересного материала. Но, к сожалению, номер продолжал «гореть», и с каждым часом у меня складывалось боязливое предположение, что я не успею к сроку, и полетит все в тартарары. По идее, конечно, «Ультиматум» - дело чести. Никто из администрации школы нам втык не даст, если номер чуть запоздает с выходом. Но стенгазета делалась для школьников. И мысль, что мы обманем читателя и не уложимся во времени, меня ни капельки не грела.
Долго же я уговаривал директора, чтобы нам с Мишей, полевым корреспондентом, разрешили остаться на некоторое время в школе, и, все-таки, доделать номер. Не буду хвастаться, но все же скажу, что «Ультиматум» был оппозиционным СМИ. Мы, редакция стенгазеты, всеми возможными и невозможными путями откапывали в делах администрации школы разные неправомерные действия: ошибки, огрехи. Два раза нас закрывали, но через ГУНО, мы отвоевывали право жить снова и снова. Борьба была не на жизнь, а на смерть. В конце концов, мы смогли найти точки соприкосновения, и теперь директор лично в каждый номер давал отчет о проделанной работе.
Это была единственная рубрика в нашей газете, которую никто не читал.

* * *

Учились мы с Мишей в одном классе, в 10 «Б». В этом учебном году старшеклассникам отвели первую смену. Так что перед тем как засесть за работу, мы успели сбегать домой и предупредить родителей, что задержимся.
Школьный сторож Потапыч, как мы нежно прозвали Лаврентия Игнатьевича, за его медвежьи габариты, строго-настрого наказал, чтобы мы «не шалопутничали», и не ходили «без важной надобности» по школе. «А ежели приспичит, - говорил он нам, потрясая в воздухе своим кривым сморщенным пальцем, - идите вместе! Иначе познакомитесь с Шумером!». После этих слов, он нам загадочно подмигнул, как могут подмигивать только старики. И не понятно было, шутит он или говорит серьезно. Позже Мишка скажет, что это сказка для детей, мол, старик просто-напросто хотел напугать нас, чтобы мы не вылезали из кабинета. Но пока он смотрел на Потапыча, как зачарованный. На его лице читался вопрос: «И что же дальше?». Любопытство? Возможно. Но проблема Миши заключалась в другом. Он был из тех парней, которые стремились сделать из себя идола. И, как и у любого другого кумира, в нем должно было быть все правильным: начиная от внешнего вида, заканчивая его эрудированностью. И он не мог, да нет, он боялся отойти хоть на миллиметр от своего имиджа. Если бы он попросил Потапыча разъяснить сказанное, то он был бы уже не Мишка. Поэтому вопрос пришлось задать мне.
- А кто такой, этот Шухермен? – поинтересовался я, и сжал больно в кулак свою руку, когда услышал в своем голосе страх. В желудке появился противный холодок.
- Кто такой Шухермен, я, к моему превеликому сожалению, не ведаю, - улыбнувшись, сказал Лаврентий Игнатьевич, - а вот, Шумер, ребята, это школьный домовой. Он страсть как любит пошуметь, поэтому-то старожилы и прозвали его Шу-ме-ром. – Последнее слово он произнес по слогам, чтобы мы с Мишкой прониклись уважением перед этим загадочным существом.
Я ощутил самое мое не любимое чувство  - озноб. Это ощущение легко представить, если вообразить себя стоящим на трескучем морозе в шерстяной колючей кофте, к тому же еще и мокрой. Меня всего передернуло. К проявлениям потустороннего мира я относился всегда лояльно, но особо не увлекался такими глупостями. А в этот раз…  То ли голос старика, то ли атмосфера большого пустого помещения, то ли еще что вызвали у меня животный ужас перед аномалией. «Брехня!» - кричал мой разум. «Не может быть такого!» - сопротивлялся рассудок, но сердце наполнилось таким страхом, что я подумал о компромиссном варианте ночным посиделкам в огромной школе. «Может номер подождет?» - трусливо заговорило внутреннее Я, но я переборол себя.
- А какой он из себя? – подлил, неожиданно для меня, масла в огонь Мишка. Он все-таки снизошел до вопросов.
- Не знаю. Я его не видел, - сказал Потапыч, потирая небритые скулы. – Но слышать – слышал. Это уж железно.
- Наверное, злющий, как собака? – продолжал свое «интервью» Миша.
- Один у меня совет вам, ребятки, - не встречайтесь с ним. Он не любит пришельцев. Он хозяин этой школы, а теперь мне пора, надо закрыть спортзал и тренерскую.
Мишка довольно ухмылялся. Меня покоробило его настроение. Оно было не к месту, и этот факт меня беспокоил.
Но ведь, главное – без паники!


Чувство страха улетучивалось из моего сознания по мере того, как работа поглощала меня. В воздухе класса стоял кисловатый запах бумажного клея. На полу валялись ошметки бумаг и рулона ватмана. Большими ножищами я обрезал края машинописного текста, который никак не хотел соседствовать с фотографией завхоза. Мишка приклеил кроссворд и тут же стал его разгадывать. Краем глаза я заметил, что он начал грызть колпачок ручки. Видно что-то не ладилось у него, но просить у меня помощи он не собирался.
- В Англии: жена лорда. Четыре буквы, - произнес Мишка таким тоном, будто размышляет над ответом, а сам кособоко поглядывал на меня. Этого не было видно, но я чувствовал кожей его испытующий взгляд.
- Леди, - прошептал я, отрешенным голосом, будто сказанное слово вырвалось у меня не произвольно. Я улыбнулся, когда заметил оживление Мишки, вырисовывающего своим корявым почерком ответ на бумажку. Бумажку с ответами в последствии мы всегда приклеивали в неожиданном для читателя месте, и это был еще один притягательный элемент «Ультиматума».
- Пора! – громко сказал Миша, глядя на свои наручные часы.
- Ты куда? – спросил я, откладывая ножницы. И тут с ужасом заметил, что приклеил фотографию города верх тормашками.
- Ни за что не угадаешь! – высокомерно заметил Мишка, зачесав пятерней ниспадающую на лоб челку. – За Наташкой! Мы договорились встретиться в школе. Она залезет через окно, возле столовой.
Я наконец-то умудрился отклеить злосчастную фотку.
- Ну, тогда удачи, Ромео! Только не столкнись с Потапычем, а то он тебе устроить свидание в реанимации горбольницы!
- Пошел ты!
- Передавай привет Шумеру! – Я аккуратно вернул фото на место и вытер о тряпку руки.
Дверь, тихо скрипнув проржавевшими петлями, захлопнулась, и в кабинете я остался один. «Интересно, - подумал я, - почему в любой страшной истории дверь ВСЕГДА скрипит? Писательский штамп или жанровый атрибут?».
Я осмотрелся. Осточертевшие парты, измазанные любовными посланиями и грозными требованиями не храпеть, дабы не разбудить соседа; школьная доска, исцарапанная и местами заляпанная меловыми кляксами, которые уже нельзя было оттереть даже ацетоном; и три портрета писателей-классиков, намозолившие глаза учащихся до дыр. Однажды Мишка заявил, что видел вон того мужика с бородой в подземном переходе. Тот играл на баяне и пел песню про броненосец «Потемкин». Я у Миши спросил: «Почему не взял автографа у Льва Толстого? Получил бы пятерку за четверть!». Но мою шутку он не понял.
Мне было грустно. Поток времени рождал какие-то смутные предположения, но ни одно из них я не мог выцепить. И это начинало меня злить. Я взглянул на стенгазету. Почти доделана. Осталось приклеить колонтитулы и «подвал». Волной накатила лень. И на бутылек клея я посмотрел со скрипом зубов.
Тут в кабинет вошел Мишка.
- Не пришла? – спросил я, еле сдерживая злорадную улыбку.
«Откуда во мне взялся этот сарказм?» - вдруг подумал я. И мне стало дурно, когда в тот же миг пришел ответ: «Зависть». Я завидовал удачливости Мишки. Ему везло во всем: с девчонками он сходился без запинок, писал статьи в стенгазету, которые с упоением читали и школьники, и учителя, а потом обсуждали статью до следующего номера; он играл на гитаре так, что мне лично хотелось плакать над его лиричными песнями (хоть я и не был сентиментальным).
- Я не пойму этих девчонок, - удрученно сказал Мишка. – Сама же рвалась на свидание, а как дошло до дела, - от нее ни слуху, ни духу!
- Может, испугалась дождя? – предположил я.
Мы оба глянули на темные квадраты окон.
- Да, - подходя к окну, согласился Мишка. – Вполне может быть.
Штор в этом классе не было. Как не было ни мела, ни учебников, ни методических пособий, ни горшков с цветами, как в других школах. И каждому отсутствующему предмету было объяснение. В основном, администрация школы напирала на криминогенную обстановку района в котором располагалась, а большая часть учащихся по статистике были из «трудных семей». Но это байки для инспекторов ГУНО. И мы об этом писали. После этой статьи нас закрыли во второй раз.
За окном сверкнула молния. Я проследовал за Мишей. Он стоял уперевшись ладонями в подоконник:
- Алекс, может, останемся в школе на ночь?
Я только было собрался открыть рот, чтобы спросить «зачем?», но, расположившись рядом у окна, сам увидел причину, испугавшую Мишку, и, если говорить откровенно, меня тоже.
К городу с северо-запада приближался, как минимум, ураган. Темные, какие-то неестественно зловещие тучи нависали над Челнами. Они клубились, перетекая из одной формы в другую. На небесном полотне, в образовавшихся темных впадинах через секунду пробежала яркая молния, освещая неоном черты города. Электрические щупальца норовили задеть местные «небоскребы» - шестнадцатиэтажки. С невероятно долгой задержкой раздался гром, от которого задребезжали не только стекла, но и стены школы. По крайней мере, мне именно так и показалось. Дождь еще не начался, но это событие было не за горами.
- СМОТРИ! – выдохнул Мишка, показывая пальцем в окно. Вдыхать воздух, по-моему, он не собирался. Притих, как мышь подпольная. Я вгляделся в картину вечернего города, но ничего необычного не увидел. Мишка тем временем продолжал свое безкислородное существование с вытянутой рукой. Я еще раз всмотрелся в ту область окна, куда втыкался его палец, - безрезультатно.
- Банка, - зачарованно прошептал Миша. Я решил, что он сейчас упадет в обморок, когда его мозг замкнет от кислородного голодания.  Но Мишка с шумом вдохнул: - Да не на улице, болван! Отражение!..
Пропустив мимо ушей обидное прозвище, я сфокусировал зрение на отражение классной комнаты. Первые секунды панорамного обзора помещения ничего необычного мои «сенсоры» не зарегистрировали: почти стройные ряды парт и стульев, два стенных шкафа со снятыми дверцами… И вдруг! Я действительно увидел банку! Совершенно обычная стеклянная литровая банка стояла на парте, которая выполняла функцию моего письменного стола. В таких банках моя мама закатывала маринованные грибочки. Ничего особенного, если не учитывать того, что там ее быть НЕ МОГЛО. Я внимательнее пригляделся к своему рабочему столу, пытаясь найти логическое объяснение появлению литровой банки. Мозги отказывались мне помогать. Я принялся вертеть в голове в голове версию голографического изображения. «Может быть, - думал я, - банка за окном? И какой-то источник света проецирует ее на парту? Или на стекло?». Я еще раз посмотрел на банку. Знаете ли вы, чем отличается вымышленное и реальное? Мастера компьютерной графики Голливуда не один год бьются над воссозданием фиктивной реальности. Каких-то высот они, естественно, достигли, но… этот не больше, чем плод воспаленного воображения американских сценаристов и компьютерщиков.
Поэтому меня пробрал такой холодящий ужас, когда я, глядя на свой рабочий стол, заваленный рулонами ватмана, подшивками газет и черт знает еще чем, осознал (да, именно так и никак иначе - осознал), что литровая банка на моем столе РЕАЛЬНА. Естественно, картинка отражения была чуть размыта искривлением стекла, но это обстоятельство еще больше усугубляло положение дел.
Грянул гром, как пушечный выстрел - БАХ!
- М-мама, - пролепетал Мишка.
Стекла задребезжали в прогнивших рамах, откликаясь на зов стихии. Я почувствовал, как по всему телу начала медленно растекаться какая-то теплая жидкость, парализуя всю мышечную деятельность. Ноги стали ватными. Во рту пересохло.
Сверкнула молния. Прямо перед зданием школы. Белый дракон появился на миг, махнув могучими перепончатыми крыльями. БАХ! - грянул гром. Я вздрогнул. Мишка вскрикнул. Я схватил его за плечо:
- Только без паники! - сказал я хриплым голосом, чувствуя, как на лбу проступает пот.
Мишка дрожал всем телом и издавал какое-то попискивание, почему-то напоминая мне пейджер с посаженными батарейками.
- В банке жуки! - вымолвил он.
Теперь задрожал я. Наверное, это передалось мне по руке. Я оторвал свою парализованную конечность от  издерганного плеча одноклассника.
Да, жуков я тоже заметил. Заметил сразу же, как разглядел банку. Но признать этот факт я никак не мог. Это было слишком.
Я еще раз присмотрелся к банке.
- Это жуки-носороги, - плаксивым голосом заявил Миша.
- Спасибо, - сказал я. – Теперь, когда я знаю, как они называются, мне стало гораздо лучше.
Черные насекомые, размером никак не меньше спичечного коробка, пытались выкарабкаться из стеклянной тюрьмы, не прекращая перебирать ужасными мохнатыми лапками. Я зажмурился и больно укусил  себя за губу, чувствуя, но не в состоянии что-либо поделать, как тонкая ткань реальности ускользает из моего сознания.
От очередной вспышки молнии Мишка заскулил. «Надо что-то делать, - подумал я, - а то намочу сейчас штаны от страха!» Во рту появился неприятный металлический вкус крови.
- Три, четыре! – скомандовал я себе и развернулся на сто восемьдесят градусов.  За окном долбануло так, что на какой-то миг почудилось, что прогнившая школа разложится под этим небесным ударом, как карточный домик.
- Твою мать! – улыбнулся я, когда не увидел на столе никаких банок-склянок с жуками-носорогами. – Глюк! Нас «приглючило»! – заорал я. – Слышь, Михей, это галлюцинация! Ну ты и паникер, скажу я тебе!
Последние два предложения я сказал бездвижному телу, которое развалилось на грязном линолеуме класса литературы и русского языка.


Мишка очнулся, когда закипевший электрический чайник неистово засвистел. Я не стал себя утруждать перекладыванием корреспондента в более подходящее место. Я оставил его на полу, лишь высвободил его руку из рёбер батареи, куда он ее всунул при падении. «Последние штрихи» в стенгазету я внес в полной,  или относительно полной тишине класса. За окном шуршал весенний дождь, порывисто обрушиваясь на окна классной комнаты; где-то на улице пищала сигнализация.
Мишка неадекватно среагировал на свист чайника: вскочил на ноги как ужаленный. В его глазах стоял настоящий, то есть неподдельный ужас.
- Не бойся! – властным голосом, на манер Николая Фоменко, успокоил я Михаила. – Все в порядке! Чай пить будешь?!
- Сколько… сколько я вот так провалялся? – поправляя сбившуюся челку, прошептал он.
Я налил кипяток в кружку с эмблемой «маленьких спасателей» (может, это было и смешно, но у нас никто не смеялся над тем, что Мишке нравился мультсериал «Чип и Дейл спешат на помощь»), потом вынул одноразовый пакетик «Липтона» из коробки и бросил в кружку. Затем, не торопясь (я умышленно тянул время, зная, как это сильно нервировало моего одноклассника), взглянул на свои часы:
- Около получаса! – сказал я. – И, кстати, - там не было никакой банки!
- Но ведь ты ее тоже видел! – сказал он, в то же время, подозрительным взглядом обшаривая мой стол.
- «Видел – не видел», какая разница? – ухмыльнулся я.
- Такая! – рявкнул он, но быстро сбавил обороты. – Такая, что в одном из вариантов твоего ответа кроется, - пауза, - мое сумасшествие, - сказал он. Сквозь стиснутые зубы. Я так думаю, он намекал, чтобы я прекратил издеваться. Но это меня еще больше раззадорило.
- Хорошая, кстати, перспектива, - попивая горячий чай, сказал я, - «пролететь» летние экзамены, лежа в ПНД. Мы бы тебе передачки носили всем классом. А ты бы в придачу написал прекрасный материал в стенгазету, что-то типа «Челнинская психушка глазами школьного журналиста». Столько плюсов от одного твоего безумия, что я даже затрудняюсь: чет или нечет?
- Я сейчас твою «рулетку» калачиком сверну и засуну тебе в одно место! – заорал Мишка не своим голосом.
Я поставил стакан на стол и быстро вскочил на ноги. Пришлось немного отступить к доске, где пространства для битвы было больше.
- Если я псих! – кричал тот, напирая на меня. – То псих буйный!
Я встал в боксерскую стойку и начал кривляться. Навряд ли, Мишка рискнет на настоящий бой, это я знал наверняка и поэтому позволил себе эту «клоунаду».
- Хочешь подраться, Мохаммед Али? Тогда, давай! Атакуй! – дразнящим голосом заявил я. – Если на то пошло, то можно и размяться!
Мишка остановился в двух шагах от меня. Секундная перемена настроения. Слишком быстро, чтобы поверить, но ни в чем коварном я его не подозревал.
- Ладно, успокоились, - ровным голосом сказал Миша. – Давай попьем чай и обсудим произошедшее.
- Да не напрягайся ты так, мужик, - добро сказал я, опустив кулаки. – Я тоже видел банку и видел жуков. Хотя под присягой не стану утверждать, что это были носороги.
- Ты разве не заметил наросты у головы? – улыбнулся Мишка. И так недобро улыбнулся, что у меня дыхание сперло. – Я тебе говорю, это были носороги!
- Чай, наверно, остыл уже. – Я сел за стол. Мишка решил обойти парту, чтобы сесть напротив меня. По крайней мере, я так и думал. Пока не ощутил на своей шее крепкий захват локтем Мишки. Это позже до меня дошло, что стол обойти удобнее было с другой стороны. А пока меня волновал очередной глоток свежего воздуха, который я никак не мог получить из-за захвата, причем предательского, моего специального корреспондента.
- Ни дай бог, слышишь?! Ни дай бог, ты расскажешь кому-нибудь о том, что здесь произошло – я тебя убью!
Сперва я хотел ему сказать, чтобы он, паскуда такая, отпустил меня по добру по здорову; затем, когда в легких образовалась опасная концентрация углекислого газа, я хотел сказать, вернее даже закричать «на помощь!», но в конце концов я решил, что я его молча сейчас убью. В голове скоростным поездом пронеслись картины мести: можно размозжить его бестолковую голову о батарею, или выдавить глаза, а можно выкинуть садиста из окна. Благо, второй этаж – лететь не долго.
Но когда он меня отпустил, и я с шумом вдохнул, то понял, что даже не ударю его. Пока что. На слой бешеной ярости налез слой искренней зависти. «Как он оригинально взял меня врасплох», - думал я, пытаясь на ходу придумать столь же непредсказуемый ход мести, но третий слой, слой паршивого рационализма, - страха перед законом, остановили меня.
- Сука! – прохрипел я, потирая ушибленное горло. – А если б задушил?!
- Отмазался бы, - холодно сказал Мишка, взял свою кружку и отсел подальше, не желая со мной впредь (или до тех пор, пока я не признаю себя виновным) разговаривать. Уступать и я не собирался.
Допив чай, я сложил готовый номер «Ультиматума» в шкаф без дверец. Мусор запихал в корзину. Пришлось ногой утрамбовать бумажный серпантин. И только я собрался передвинуть парту на место, как вдруг за окном послышался неописуемо громкий взрыв. Где-то внутри школы раздался звук разбившегося стекла. Освещение в кабинете русского языка и литературы на мгновение померкло, но снова вспыхнуло, не здорово мерцая.
- Что это было? – спросил Мишка. В книжках в таких случаях пишут, что у человека в голосе слышен страх или испуг, но я услышал только вопрос, заданный человеком, который пять минут назад чуть не задушил меня.
- Думаю, Шумер развлекается, - спокойно сказал я, пытаясь создать ту мистическую атмосферу, когда остаешься наедине с тьмой и своим воображением, когда все предрассудки, казавшиеся днем детскими страшилками, вдруг превращаются в реальность.
- Ты что, провоцируешь меня на драку? Так ты ее сейчас получишь! – Мишка вскочил из-за парты и направился в мою сторону.
- Заказывай гроб, мудила! Тебе – конец! – с задором крикнул я, отбросил в сторону пакет с подшивкой «Челны ЛТД» и встал в боевую стойку.
Когда дистанция между нами составила около двух метров, за окном сверкнула очередная молния, прокатился рокочущий раскат грома, освещение в кабинете мигнуло, и свет погас. Мы оказались в полной темноте.
- М-м-мама, - пролепетал Мишка. Вся его боевая прыть в миг улетучилась, точно так же как и ненависть: - Алекс? Алекс, где ты? Слышь, не бросай меня здесь одного!
Темнота была непроглядной только сперва; когда глаза привыкли, я разглядел силуэт Мишки на фоне картины ночного города за окном. Полыхнула молния, и на секунду в кабинете стало светло, как днем. Вспышка снова ослепила нас. «Хорошая возможность отыграться, - подумал я, - Каким-нибудь идиотским голосом сказать: «Меня зовут Шумер! Сегодня судный день для тебя, Миша!». Но эту шутку я выбросил из головы, подумав, что если этого паникера хватит инфаркт миокарда, то первую медицинскую помощь я оказать не смогу. А труп на кануне дня моего рождения мне был вовсе не нужен.
- Я здесь, - протянул я руку по направлению к Мише. – Возьми мою ладонь.
Потная дрожащая рука ухватилась за меня, как голодная акула цепляется за ногу неудачника-серфингиста. Мне показалось, что Мишка как будто тонет. Я понимаю насколько это сравнение не уместно, но только аналогия с утопленником охватывала все переживания Миши, порожденные темнотой и громом. Он вцепился в меня, как в спасательный круг. Его била легкая дрожь, а дыхание было частым, как у кролика. Я слышал о клаустрофобии, боязни замкнутого пространства, но чтоб так же сильно боялись темноты…
- Отцепись от меня, - брезгливо сказал я, отталкивая его. – Наверное, пробки перегорели! Я пойду к трансформаторной будке, посмотрю, нет ли там запасных, а ты сходи за Потапычем. Он возможно, уже лег спать.
Только произнеся это, я понял, насколько глупо это прозвучало: школьный сторож и вдруг спит во время дежурства. Но в школе № 666 воровать было фактически нечего, и только отчаявшемуся наркоману могло взбрести в голову проникнуть в эту, богом забытую, средне образовательную школу.
- Стой! – взвизгнул Мишка (хотелось бы сказать «как девчонка», но я ни разу не слышал, чтобы девчонки ТАК кричали). – Пошли вместе к Потапычу, Алекс! Ты же знаешь, в этой школе нет ничего лишнего! Нет там никаких «запасных пробок»!
Миша был прав, но у меня не было никакого желания составлять компанию этому трусливому созданию.
- Кого ты боишься? – вспылив, спросил я. Даже в темноте я видел его огромные блестящие глаза. Его частое и глубокое дыхание (будто воздуха не хватает), выводило меня из себя: - В школе, кроме нас и сторожа, больше никого нет! Сходи за Лаврентием Игнатьевичем и сообщи ему об аварии, а я пока соберу вещи. Пора и честь знать!
Тут я почувствовал крепкую руку на своем запястье.
- Я сказал: «Ты пойдешь со мной!», а это значит, что ты действительно пойдешь со мной, - услышал я горячий шепот над левым ухом. Пререкаться я не стал. Не потому, что я испугался Мишки или его командного голоса. Причина была в другом: желание оставаться в этом кабинете у меня было столько же, сколько у рыбы в ведре рыбака.
- Пошли! – сказал я. – Вещи оставим здесь. Запрем кабинет, а ключ возьмем с собой! Но учти, - я сглотнул, - завтра нам придется прийти в школу на час раньше, чтобы прибраться здесь. Понял?
- Конечно, только обожди, я возьму свою куртку…
Мы, практически, на ощупь выбрались из темного кабинета. Но оказались в более темном (если это возможно с точки зрения физики) коридоре. Ответ был прост – здесь нет окон. Их замуровали, отчаявшись бороться с мальчишеским героизмом, который заключался в разбивании школьных стекол. Окна кабинетов выходили на многолюдные улицы, а вот окна коридоров, спортзала и столовой смотрели на остов недостроенного бассейна, откуда хорошо было вести «партизанскую войну». Директор каменным снарядам учеников мог противопоставить только бронированные стекла или кирпичную кладку. Последнее оказалось дешевле. Вы можете спросить, а как же административное наказание? Могу уверить вас, что в нашей школе в наказание такого рода не верил даже сам господин директор.
- У тебя спички есть? – спросил Мишка.
- А у тебя есть медиатор? – язвительно спросил я.
- Зачем?
- Вот именно, что не зачем. Откуда у меня спички, если я не курю и не работаю подрывником?
Миша не стал отвечать, чувствуя, что мое терпение хлещет уже через край.
- Давай выбираться из этой проклятой школы, - сказал Миша, дружелюбным голосом.
Мы пошли, придерживаясь стены. Нам надо было пройти длинный коридор, затем свернуть налево к лестничным маршам. Мишка шел чуть позади, но постоянно наступал на мои пятки, что меня очень раздражало.
- Аккуратнее нельзя? – прошептал я. Почему я понизил голос, так и не понял, но звук, который я создал, так резко подчеркнул наступившую тишину (Странно, подумал я, гром перестал сотрясать здание школы), что сопение за спиной усилилось.
Идти приходилось медленно. Этот «страх слепого» сидит в каждом из нас. Мы с Мишкой были на сто процентов уверенны, что коридор чист, что здесь нет открытых дверей и других выпирающих предметов, которые могли бы нанести нам телесные увечья. То есть мы могли позволить себе даже пробежку по этому коридору, но… Синдром ослепшего заставил не верить в логику, и мы, как два чудака, медленно переступали, морщась при каждом шаге, ожидая столкновения с какой-нибудь преградой.
Мишка молчал, продолжал сопеть и наступать мне на пятки. Я думал о его выходке в кабинете русского языка. Потерять сознание только от вида банки с жуками на столе, - это круто, тем более это было отражение. А если б он очнулся раньше того, как я успел бы оттереть след от банки на парте? Нет, банку и я не видел, но след от таковой, как ни странно, там присутствовал. Чьи это были проказни, мне неизвестно, но след оказался таким глубоким, что я взмок, втирая тряпкой расплавленную краску. Банка была горячей, в этом я не сомневался, но почему в классной комнате не появился запах паленой краски…
- Михаил.
- Алекс, твою мать! Прекрати издеваться надо мной!
- Извини меня, возможно, за несвоевременный вопрос: ЧЕГО Я-ТО СДЕЛАЛ?
Мишка хмыкнул (Господи, этот трус умудрился выказать еще какое-то чувство, кроме страха). Этот звук я расшифровал примерно так: «Боишься нести ответственность за свои проступки? Можешь не отговариваться! Я знаю, что это был ты!». Приставать к нему с дальнейшими расспросами я не стал. Мы пошли дальше. Тут я заметил, что в ритмичный перестук наших ботинок вплелся еще один звук, - звук льющейся воды. Не из крана, и даже не унитазная симфония, а что-то более возвышенное, неземное, будто лесной водопад ниспадает в тихое озеро окруженное дикой прерией.
-А-А-А-А! – закричал Мишка и больно вцепился мне в затылок.
- Что опять случилось?! – гаркнул я на него, еле отодрав его руку от своей головы, в которой остался приличный клок моих каштановых волос.
- На полу кто-то напрудил целую лужу, - нервно прошептал Мишка, используя тон секретного сообщения.
- Это дождевая вода!
- Ага! Откуда ей взяться на втором этаже? Над нами еще целый этаж и чердак!
- И что ты хочешь от меня?! – спросил я. – Чтобы я подтвердил твою мысль: да, Миша, эта лужа оставлена Шумером, это домовой так метит свою территорию, говоря нам: «Сваливайте, чужаки, пока все кости на месте!» Да?! Ты это хочешь от меня услышать?!
Ничего себе, подумал я, как меня «пронесло». Мишка тираду выслушал молча.
- Михей, - более ровным голосом проговорил я. – Не думай о луже, и вообще обо всем этом. Помнишь, что ты сам мне говорил? «Потапычу хотелось нас напугать». Шумер – это плод его воображения. Не существуют никаких домовых, леших, водяных. Они – персонажи сказок. А мы с тобой идем домой, и нам наплевать на всякую нечисть!
Мы, практически, уже дошли до поворота. Это я понял, когда посадил занозу, чиркнув пальцем о раму отделения для пожарного крана. Такой есть во всех учреждениях: метр на метр мутное белое стекло, красными буквами «ПК» и «ответственный зав. по хоз.части Зайцева И.И.». там была еще одна надпись, но пацаны лезвием подправили текст, и получилось не очень-то цензурно. Хотя, по сравнению с первым вариантом, получилось куда угарнее. Внутри, по идее, должен был лежать свернутый пожарный шланг, но там обычно прятали пустые баллоны из-под пива. Раму ни разу не красили, и у плотника она была лишь однажды. В том смысле, что не помешало бы ее пару раз обтесать рубанком.
- Михаил.
- Алекс! – взвизгнул Мишка, толкая меня в спину. – Прекрати шептать мне на ухо мое имя! Или хочешь все-таки получить свою порцию оплеух?!
Не буду сочинять, что я до ужаса хладнокровный человек. Да, у меня тоже есть нервы, я – живой. Так что, очередная выходка паникера Миши меня достала в конец.
- Ты что, двинулся совсем?! – заорал я так, что слюни брызнули из моего рта (а это свидетельствовало, что я вот-вот вообще потеряю контроль над собой). – Скажи мне, пожалуйста, КАК я могу тебе шептать на ухо, если я иду впереди тебя!..
- О боже! – воскликнул Миша. И получилось у него, как у второсортной актрисы «мыльной оперы», которые обожают смотреть моя сестра и мать.
За один день, подумал я, за один вонючий мерзкий день, Мишка из авторитета превратился в немощное насекомое. По крайней мере, для меня. Мне стало так противно, что я полуавтоматически сделал шаг назад. Теперь он мне казался прокаженным. Его животный страх как будто обладал вирусной основой. И эта зараза грозила перебраться на меня.
Если уже не перебралась, в испуге подумал я.
- Миша! Михей! Весь твой страх кроется только в твоей голове, понимаешь? – мне хотелось дотронуться до него, потому что темнота была не та, к которой привыкаешь и начинаешь кое-что различать, - темно было, хоть глаз коли. Но мне нужен был контакт, хотя образ заразного человека намертво закрепился в моем сознании, и я не посмел осуществить задуманное. – Ты сам создаешь эти образы, голоса, умозаключения. И все это – однобоко. Успокойся. Дыши ровно. Мы с тобой школьники, учимся в десятом классе «Б», сегодня мы делали стенгазету…
- Хи-хи, - дурашливо захихикал Мишка. Я так ясно представил его сумасшедшую физиономию: - Ты слышишь? Слышишь?
- Что? – я повел головой. – Шелест и легкие хлопки?
- Да. Похоже на то, как будто хлопают жесткой материей.
- Я тоже слышу? – удивленно спросил я, скорее себя, чем его. – И что это, по-твоему?
- Как «что»? – по этой фразе я понял, что «крышу» у Мишки сорвало напрочь. – Это же летучие мыши. Мыши-вампиры. Помнишь рисунки в учебнике по биологии за восьмой класс? Там были нарисованы эти прекрасные животные отряда рукокрылые.
- Ты все это помнишь? – по-настоящему удивился я.
- Я по этой теме готовил реферат, - с гордостью сказал Мишка, - и, кстати, получил пятерку.
- Но откуда летучие мыши в школе?
- В какой школе? Мы же в замке герцога Вильгельма Кровожадного.
- Чего?! – вязкая доза адреналина проникла в мою ССС*, меня начало «штормить» из стороны в сторону. – В замке? Это где на стенах висят факела, а стены покрыты склизкой плесенью?
- Правильно. Анфилады комнат, и у каждой двери стража с огромными резаками.
- Нам надо выбираться отсюда, пока что-нибудь не случилось! – я жестоко схватил Мишку за шиворот и потащил за собой. Мать твою, думал я, все-таки он меня заразил своим бредом. Я слышу этот противный шелест (перепончатых крыльев?) не понять чего, я чувствую запах горелого керосина (неужели факела?).
- Осторожней! – воскликнул Мишка. Я думал, он в продолжение скажет что-то банальное, типа: «Не порви мне рубашку!» Или: «Скоро лестничный пролет, не сломай шею!», но он меня неожиданно удивил: - Осторожней! В этом замке могут быть…
- Приведения?
- Ловушки!
Вроде бы это называется «под руку сказал». Не успел я переварить сказанное им слово, как подо мной исчезла земля. То есть пол, покрытый, как мне помниться, зеленым линолеум.
- А-А! – вякнули в унисон мы с Мишей, падая в образовавшееся отверстие. «Вякнули», - потому, что лететь было не долго, и мы шмякнулись в воду. Но ее было не много, где-то по щиколотку. Хотя вымок я до нитки.
Описать этот страх я уже не в состоянии.  Просто есть вещи, которые должны быть, и вещи, которых нет. Так вот, за десять лет учебы в этой школе, на втором этаже возле пожарного крана, не было никакой ямы с водой. А я ведь чуть не захлебнулся из-за охватившей меня паники.
- Поднимайся! – сказал Мишка. – Нам надо выбираться из этой ямы поскорей!
- Какой ты стал прыткий! – язво заметил я, стряхивая струйки воды с лица.
- Жить захочешь – не так зашевелишься! Сейчас начнут сходиться стены!
- Что?
Глупый вопрос. Мне просто хотелось что-нибудь сказать.
- Давай! – сказал Миша. – Вставай мне на руки и выбирайся. Потом вытащишь меня. У тебя сил побольше.
Он сделал руки «замком».
- Нет! – сказал я (и чего меня приперло строить из себя героя?!). – Ты - первый.
Его ботинок больно врезался в мои руки, когда он перенес всю тяжесть своего тела на левую ногу и сделал рывок наверх. Если бы Мишка задержался на секунду, то мы рухнули бы вместе. А так, я упал один. На мягкое место. Чувствуя брызги воды. Темнота сбивала с толку. Мой мозг отказался помогать мне, и я уже действовал рефлекторно.
Упал я не случайно, - стена толкнула меня, и я потерял равновесие. Они взаправду сдвигались! Эти гребанные стены… Уровень воды повышался по мере сокращения площади ямы.
- Держи руку! – гаркнул Мишка сверху.
Я подпрыгнул. Ухватился за руку (фантастическая меткость!) и подтянулся. «Вот и край!» - облегченно подумал я, но чуть не завопил, когда понял, что нижнюю часть моего тела прессует ловушка. Перспектива остаться безногим меня почему-то не очень обрадовала, и я затрепыхался, как  рыба на леске удочки. Последний рывок!..
Я свалился на пол практически без чувств. «Господи, - подумалось мне, - Я слышал, как сомкнулись челюсти этой ямы-ловушки». Брызнув фонтаном, хлюпнула вода, зажатая меж двух плит.
- Надо бежать! – сказал Мишка.
- Михаил.
- Что? – спросил Мишка, помогая мне встать.
- Что? – спросил я, соображая с какой стороны лестница.
- Ты произнес мое имя!
- Ничего я не говорил!
- Михаил.
- Опять! – Мишка вцепился в меня так, что затрещали кости.
- Ты меня задушишь, - сказал я, потратив остаток воздуха в легких.
- Михаил.
Теперь и я услышал шелестящий голос. Он доносился из той части коридора, где пять минут назад Миша сказал мне о луже на полу. Темнота была, как говорят литераторы, кромешная, но мы упорно вглядывались в ту сторону.
- Кто там? – спросили мы с Михеем в один голос.
- Михаил, пришел твой судный день.
«Эй, - подумал я, - Да ведь это же мои слова! Какой бессовестный плагиат!»
По огромному коридору прокатился смех. Знаете, таким еще озвучивают плохих ребят в мультфильмах Уолта Диснея.
И тут в дальнем конце коридора, там, где находился кабинет информатики, в котором кроме калькуляторов «Электроника МК 37» со сломанными (умышленно!) кнопками ГРАД/РАД, не было никакой аппаратуры, вдруг вспыхнули два огромных, размером с футбольные мячи, красных глаза. Полоски-зрачки уставились на нас немигающим взглядом.
- Шумер? – спросил я. Миша уже отпустил меня. Его руки обмякли и обвисли, как тряпичные веревки. Он хныкал:
- Что я такого сделал? Что я сделал плохого? Что я…
- Михаил. Ты украл у классного руководителя кошелек с деньгами на лекарство для больной дочки. Сейчас она в реанимации на последнем издыхании.
- Михаил. Ты подставил невинного одноклассника с плохой репутацией, обвинив его в краже кошелька, который ты спрятал в сливном бачке унитаза, в мужском туалете. Он туда прятал пачку сигарет, и ты знал об этом тайнике. Сейчас он в колонии для несовершеннолетних. Ему сидеть еще три года. Ты сломал ему жизнь.
- Михаил. Ты совращал малолетних на сексуальные действия. У тебя в записной книжке есть список потенциальных жертв из вторых и третьих классов. Это дети из «трудных семей». Дети, родителям которых наплевать на свое потомство. Детей пьяниц и наркоманов.
Мишка перестал хныкать. Теперь он ревом ревел. Он пытался что-то сказать, но получалось только хлюпать носом. Меня всего трясло. Возможно, причиной моей дрожи  послужила и моя мокрая одежда. Но это была только отговорка. Это я знал точно.
«Время сматывать удочки!» - категорично решил я, развернулся на 180 и побежал.


Я сломал себе нос, а потом и руку, пока не добрался до чертовой двери. Я выскочил на улицу, поскользнулся на крыльце и спустился вниз на заднем месте. Слезы боли, страха, и, как ни странно, стыда лились из моих глаз. «Главное – без паники!» - шептал я себе под нос. И молил бога, чтобы он дал мне силы не свалиться в обморок на улице, где шел легкий дождь, а многие окна в домах были уже темными.


Да, именно так и никак иначе. Я оставил Мишку в школе. Наедине с правосудием в лице (смешно звучит) двух красных глаз. Последнее, что я помню, это то, что они стали приближаться. Я сорвал голос. Но узнал об этом только на следующий день, когда пытался рассказать о происшествии в школе врачу-травматологу, который вправлял мою сломанную руку. Мишку так и не нашли. Его фото две недели крутили по местному телеканалу «Чаллы ТВ», с просьбой тем, кто располагает информацией о местонахождении этого человека, позвонить по таким-то телефонам. Ребята из нашего класса говорили, что его взяли в заложники чеченские бандиты. А я в этом сильно сомневаюсь… Меня сейчас волнует другой вопрос. В тот день в школе кроме нас был только сторож, может, он и был домовым Шумером? Я его видел перед выпускными экзаменами. (В это время прошел слушок, что его отправили на пенсию). Тогда я встретился с ним взглядом. Что-то было в его глазах. Как будто он намекнул мне: «У нас с тобой есть одна маленькая тайна, и мы про нее никому не расскажем!». Хотя может это всего лишь на всего моя фантазия. Но взгляд у Потапыча был явно испытующим. Может, он педофил? Может, я этому старику понравился? Так или иначе, история эта закончилась тем, что год спустя после описанных событий школу № 666 снесли из-за ветхости помещения. Шумер потерял свое пристанище, и теперь он ищет меня.
 Я уверен– красные глаза начали охоту на меня. Но мне плевать на них. Я уже купил заячью лапку, книгу по изгнанию демонов и килограмм чеснока. Мне есть, чем его встретить!  Да, именно так и никак иначе.
 И еще: что я-то сделал? У меня же безупречная репутация! Но…
Ведь самое главное – только без паники!


КОНЕЦ