Бамбуковый Город

Бамбуковый город готовился к торжеству. Из леса доставляли, указанные жрецами, породы деревьев - огромные, лишенные ветвей. У стены за воротами их распиливали на  кругляки, те­сали под доски и волокли к площади. Туда подвозили бочонки с маслами, амфоры с винами и душистыми смолами и сборы трав для курений, настоев, упакованные в холщовые тюки. Второй день город был встревожен приготовлениями. Ведь следовало торопиться; даже жрецы Оканона не знали, когда наступит вре­мя, помеченное божеством, и новый. Держатель Рода займет свое место. Давно умчались гонцы в провинции; в город в ответ сте­кались обозы с зерном, овощами, кореньями, корзинами спелых плодов, через южные ворота гнали овец, туда же ввозили по­возки с грудами битой дичи: жирных антилоп и молодых пятнис­тых свиней, огромных белоснежных гусей, радужно-золотистых фазанов. Отдельными пушистыми пучками, источавшими неприят­ный запах, лежали еноты. Для особо пикантных блюд припасли живых ежей и черепах, в закрытых корзинах с травой чабреца и ореховых листьев, свою участь  ожидали тоненькие изумруд­ные змейки. 3 жажде веселья, неистовых развлечений, пред­вкушая обилие еды, питья, сюда тянулся народ из окрестных селений, малых городов, разодетых роскошно и нище: кто в потертых кожаных рубахах с медными бляхами старых воителей или грубых туниках, серых, как пыльная дорога, плащах. Неко­торые в легких аттлийских одеждах сказочно красивых, достав­ляемых редкими торговцами, с юга, блистая украшениями, въезжали верхом или на колесницах. За стенами пылали костры, и пьяные голоса под звуки свирелей затягивали пение. Дальше, удары в тугую кожу барабанов соединялись с криками куплетов ритуальных гимнов, сразу их подхватывала разгулявшаяся мест­ная беднота. Если вчера нельзя было понять радость или горе после двух великих смертей стучится в сердцах, преданных Единорогу, то сегодня, по крайней мере на окраине у полуразрушенных бамбуковых хижин все ждали пира, а уж заодно и Слова нового Держателя.
Входя в Дом Рода, Ваамкан оставил сопровождавших у дверей и а залу прошествовал один. Сквозь прорези в высоком вводе проникал свет, приглушенный красноватыми пластинами обсиди­ана. Казалось, над головой зачиналось багровое зарево. Ниже было привычнее и уютнее; меж массивных колонн в чашах на тре­ногах догорал огонь. Запах масла напоминал дом, а легкая при­месь благовоний - внутренности святилища Крилоха. Ваамкан стоял в нерешительности, озираясь на затворенные двери из черного дерева, обитые рисунком серебра, на посеребренные копьеподобные рога, торчавшие из стены, белые и кроваво-красные знаки пола - в сути законы из начала дней, но читаемые уже не так. Он прошел сквозь древние  письмена до последнего ряда колонн. Теперь только семь ступеней отделяли от пло­щадки с троном , ныне пустым. Идти дальше жрец не решился. Еще несколько дней назад он и думать не мог, что с подоб­ными мыслями окажется здесь, перед этим грубым и царственным табуретом, вырезанный из странного камня, так просто и не­правдоподобно. Крупные голубые сапфиры украшали его углы, топазы бесцветные, едва желтые, как ядовитый взгляд, привораживали.
Лицо Ваамкана выглядело мертвенно бледным, углы губ дрожа­ли, собирая капли пота, словно его тело лизнуло жало триоры. Он откинул полог одежды, извлек амулет - мешочек из кожи змеи и тогда даже улыбнулся. Сжимая худощавой рукой плод могучего колдовства, жрец повернулся к чаще с огнем.
- Ты сгоришь. Обратишься в пламя, смрад. Я жертвую тобой, хранивший меня! - произнес Ваамкан; - Жертвую... Но пусть твоя сила передастся мне! Не на долго, как вспышка молнии в пото­ке лет. Мне нужен этот миг или я погибну! Помоги последний раз!
Он разжал ладонь и развел руки, будто распятый , жадно вдыхая едкий дым, закрыв глаза, шепча молитвы. Вдруг осознание собственного величия нахлынуло волной, утвердилось.
- Я буду сидеть там! - глядя на трон, вдохновенно решил Ваамкан; - В назначенный день я войду сюда с моим  Обнаиконом. Не пеленки грудного, как символ присутствия, лягут на трон -
- Я, держа моего сына, сяду на него...
- Ваамкан, - кто-то окликнул его. Он увидел: Ниесхиок появился из сумрака бокового хода.
- Послушай меня, Ваамкан, - верховный жрец  Рэдо вышел на свет: - То что я скажу останется известным только нам...-
- Он пытливо глядел на Ваамкана и долго молчал, думая, как же быстро изменился этот неприметный жрец никчемного , все­ми забытого святилища: - Мы пожелали, чтобы сын твой вошел сюда Держателем, Мы молим богов - они услышали, Обнаикон ста­нет главой Рода, станет по праву Рожденного. Желаешь- идем, я открою твоим глазам его божественного ровесника. Ему четы­ре месяца и рог тверд, как аттлийское железо. Он не по воз­расту крепок. Он бел, бел как снега гор. Верю он вырастит великолепным, могучим - великий дух воплотится в это чудное животное! Грядут счастливые дни для нашего народа: благоден­ствие. сила, власть, по воле ослепительного Рэдо происходит все на земле: зреет зерно, плоды, рождаются животные и люди. Все идет так пока наша воля в согласии с высшей.

- Значит но воле Рэдо исчез Оенгинар?
- Оенгинар не был в согласии с богами. Но что ты хочешь этим сказать?
- Богами или людьми? Впрочем - все равно. Я еще увижу де­теныша Единорога, Ниесхиок. А сейчас ответь: как ускорить при­ход моего Обнаикона в Дом Рода.
Дерзость Ваамкана поразила верховного служителя. Но он сумел упрятать гнев. Случались минуты - старик дорожил малейшим незначительным жестом, слова казалось срывались с уст случай­но, будто вещал не он - дух, осенивший его.
- Лишь Оканону известен этот час, - спокойно и отрешенно ответил Ниесхиок, думая совсем о другом и невзначай добавил: -
-  В молитвах очищая сердце, неся клятвы верности, ты уско­ришь его приход.
- Я ускорю! Нет сомнений, - Ваамкан подошел вплотную к посвященному, упирая взгляд в его гордое , чуть морщинистое лицо, продолжил: - Ты поможешь мне. Должен помочь! Кто сказал, что Оенгинар погиб? С утра в городе слух будто он жив. Слух? Как знать, может мальчишка появится. Неизвестно, как он, тоже по праву Рожденный , истолкует волю богов и заодно все про­изошедшее с ним. Подумай, Ниесхиок! - Ваамкан чувствовал раз­дражение от неразумной несговорчивости и еще вкус ненависти к
человеку стоявшему напротив. Человеку, чье слово почти равнялась знакам, начертанным на полу, шаги которого совсем не­давно вызывали трепет, Ему захотелось мстить за прошедшие годы. Стаптывать верховного жреца в грязь и сечь хлесткой речью на глазах толпы. Приступ скоро прошел, он продолжал лениво, растягивая фразы, упиваясь близостью своего величия: -
-Подумай... возможно ли откладывать ритуал, если Оенгинар действительно жив. Я больше забочусь о тебе. Ведь за волю богов обычно страдают люди... Даже высокие жрецы ... Хочу помочь тебе, но для этого ты должен быть разумен, мудрый Ниесхиок. Единорог, явившийся на свет вместе с Оенгинаром, тоже до сих пор жив - это недопустимо. Знай: если до завтра не будет определенности в городе возможна смута. Ты должен все исправить. Подумай, великий жрец! Я же не забуду, что ты первый пришел ко мне и клятва, о которой ты говорил, пусть свяжет нас - но потом...
- Ты путаешь, достойный Ваамкан. Спешишь, надеясь на то, чего не будет. За волю богов действительно страдают люди. однако мудрые в молении умеют влиять на ту волю. Всему ли ты научился? Все ли правила жизни ты можешь прочесть, чтобы путь Нового Держателя, пока еще младенца, был справедлив и светел? Подумай... Не забудь:  душу вдохнули в него не твои содрогания на женщине, а удержать ее в теле тем более ты не способен, - сказал жрец и , шагнув в темноту, беззвучно исчез, раньше чем губы Ваамкана зашептали проклятия. Прилив ярос­ти сменился ощущением страха стоило служителю Крилоха усом­ниться в силе сожженного амулета, как это ощущение охватило все его существо. Он метался меж горящих чаш, теней колонн, вздымая руки и запрокинув голову, обращался с молитвой, то поносил неразумного, невнявшего его величию, Ниесхиока. Подойдя к стене у пирамиды алтаря, где ряд рогов , покрытых тонким рисунком серебра обрывался, и пустая стена, выложен пая  из глыб черного мрамора, мучила своей незавершенностью, где темный камень, словно раскрытая в жажде пасть, требовал продолжения серебренного ряда ушедших. Он подумал; как не достает здесь рога Рожденного вместе с Оенгинаром! Да! Да!! Он должен заставить заколоть Единорога мальчишки сегодня же. Пусть даже не на алтаре. Пусть вопреки законам. Рассудив так, Ваамкан направился к ожидавшим его воинам.
Тем временем Ниесхиок в святилище возле усыпальницы Первого. Послав за Иенхоном, он поднялся на террасу, врезавшуюся углом в густые кроны платанов, и опустился на скамью. Старея, он все чаще приходил сюда и находился подолгу. Отвернувшись от стен храма, видел небо; простиравшуюся от стоп его ног, листву деревьев. Зелень и , пронизанная ослепительным богом, синева... В иные часы этого .казалось, достаточно. Услаждаясь покоем, он рассуждал о будущем Рода или сочинял гимны богам.  От свежих рифм, тут же забываемых, на душе станови­лось легко и приятно. Теперь Ниесхиока одолевали другие мыс­ли. В ожидании Иенхона он достал припрятанный кинжал с рукоя­тью из слоновой кости, изящно инкрустированной золотом и нефритом и начал царапать на камне какие-то знаки. Потом рассмеялся, Его веселило, что жалкий червь - Ваамкан так обо­шелся с ним. Он даже не предполагал, будто тот тщедушный жрец, заручившись поддержкой горстки глупцов, способен во­зомнить себя хоть как- нибудь властным.
- Червь! - повторил Ниесхиок, оглянувшись, увидал Иенхона.
- Ответь мне, хорошо подумав; может ли Оенгинар остаться жив? - спросил он: - Вспомни, как все произошло.
- Я ничего не забыл.  Но в том, что он умер, не могу быть уверенным.. Как не могу поручиться: не обратится ли день ночью. Наш мир не прочен, хотя я из числа тех, кто его укрепляет, - Иенхон сел напротив. Нелепым, даже смешным выглядел он в длинном  белом одеянии служителей Рэдо. Ткань морщилась на мощном бугристом торсе, а голова, с заросшими черными волоса­ми лицом, словно принадлежала хозяину горных троп - гигант­скому медведю: - Никто не посмел убить Рожденного. Мы  при­вязали его к плоту и отправили вниз по реке: Пусть Рустм отнимет жизнь - люди не должны решать за богов.
- Вот что?! Значит отдали реке... Ваши заячьи сердца сжались перед священной душой Оенгинара?! Вы обрекли дитя на нескорую смерть в страданиях, вместо быстрой и легкой! Те­перь на вас будто бы нет крови?! Тебе хотелось бы думать так, Иенхон?
- Ты не понял меня...
- Что скажешь ты, если Оенгинар, пройдя через муки, явит­ся вновь?!
- Я напоил его соком винной травы - конец для него не был мучителен, но ты не понял меня, Ниесхиок. Я не был трусом ни перед  зверем , ни перед человеком. Я не трус и поэтому запретил убить его, - Иенхон встал, полный достоинства, как Ис­тинный человек Голубого Леса, где коварные сплетения слов, обещания и страсти чужого города всегда казались не громче шороха ветвей. На миг его чуткое ухо уловило будто где-то далеко выкрикивают имя Рожденного в приступе горя, то ли приветствуя, как живущего. - Пусть боги руками судьбы выне­сут свой приговор, - продолжил он, - Тогда не будет  сомне­ний в содеянном благе ни для вас - растящих священных белых единорогов, ни для нас - поедающих серых. И если Оенгинар вернется, значит его душа во истину свята. Я упаду  к нему в ноги, чтобы он распорядился мной.
- Если бы лучи Рэдо были только ласковы теплым золотым ветром, а не сжигали в пепел повинных, если бы жажда добра не изливалась бурными реками зла - все было бы просто. Не нужны стали жрецы, чтобы понять, выразить определенное выс­шей волей. Ведь так, Иенхон? Все слишком сложно, даже ясное слово не все принимают одинаково.
- Много лет в тебе звучит голос Рэдо. Но  скажи: существуют другие страны: от поднебесной земли аоттов на восток и юг, за земли Аттлы, Мемфы дальше- везде живут люди, у них другие имена богов и жрецы им говорят иначе, однако трудно усомниться в мудрости народов, живущих там. Почему так, Ниесхиок?
- Ты слишком много болтаешь с мемфийцами... Хорошо. Я отве­чу: там ложь или другие законы. Наш же Рэдо для того, чтобы жить на этой земле. Только на этой, избранной Белым Единорогом, обетованной, щедрой, пока хранимо священное животное. Пока мы верны законам от начала дней и послушны своим богам. Бойтесь, чтобы хитрые речи иноземцев не погубили вас.  Я сам не чужда­юсь слушать мудрых из них, хотя таких встречается мало. Никто не заглушит голос Рэдо во мне. А ты, Иенхон, должен трижды опасаться речей пришельцев, думать о печати светлого бога, -ответил он сам, искренне веруя в это.
- Верховный жрец не справедлив к мемфийцам. Они редко гово­рят о богах. Они дают нам красивые драгоценные вещи, а сами увозят только шкуры, свинец да камеи, которых у нас много.-- Иенхон не слышал возражений жреца. Он думал нужно ли делить­ся вестью, принесенной утром или лучше промолчать. За двадцать с лишним лет он так и не смог разобраться: добрый ли попечи­тель, друг ему этот человек или тайный враг.
- Иноземцы опять появились в наших краях, - решившись, до­ложил он.
- 3 это время?! - Ниесхиок знал, что верховье Рустма сей­час слишком мелководно и тяжелые корабли не могли приплыть до начала сезона дождей. Он вспомнил об аттлиеце Аруме с отря­дом всадников, пришедших через восточные границы Ильгодо.
Этот аттлиец уж слишком возмутил его покой, и жрец, ожи­дая дальнейшего повествования Иенхона, сделался суров лицом.
Сжимая кинжал, он процарапал новый знак на плитке, смысл которого человек леса уяснить не мог.
- Кто они?
- Я их не видел. Расскажу то, что сообщили охотники на слонов, - Иенхон вернулся к скамье, распахнув неудобную одежду, сел: - Говорят, что вышли они из Аттлы и желают достичь Земли Облаков.
- Еще одни безумны. Может они. ищут Арума?
-  Не знаю. Их всего то двое... Опытные говорят: не на аттлийкой земле они рождены и не известно люди ли вообще. Подумай сам; возможно двоим без слуг, без множества смелых воинов пройти невредимыми через Ильгодо?! Скорее поверю, что они выползли из царства гадов, идя к нам со злой силой. Всего- то двое, Ниесхиок! Не с востока, а прямо из болот! Иенхон замолчал, пытаясь распознать мысли служителя Рэдо, он  искоса заглядывал в его морщинистое лицо, нетерпеливо ерзал на скамье.
- Что еще рассказывали о них? - невозмутимо спросил жрец.
- Двое ... Мужчина и женщина. Мужчина возможно сам сын Грома - но мало я верю им. На стоянке, когда Иох - ведущий охотников шутил с той женщиной и желал обласкать ее, прише­лец ударил его, даже, говорят, не ударил- а так , ловко от­махнулся, могучий Иох упал наземь с промятым панцирем. Из горла его текла кровь. Все испугались, а женщина положила руку на убитого - кровь течь перестала. Я видел его - он здоров. Еще слышали: имьяхийцы чтут их и называют спасителями. Сам Истргдор дал им коней , будто те до этого шли пешком. Что скажешь, Ниесхиок? Странно это. Я хорошо знаю Иоха и он не веселый выдумщик. Жрец ненадолго задумался или просто смот­рел поверх листвы деревьев в небо, где ходили боги. История изложенная верным слугой в самых разных делах несколько от­влекла его от размышлений о Ваамкане и Оенгинаре. Он спрятал кинжал и, тихо улыбнувшись, произнес:
- Доставь их ко мне. Приведи как гостей, но будь хитер и настойчив. Обещай им что-нибудь. Ведь я - могущественный жрец. За зубьями  крепкой черной стены, окружавшей город, вершины гор казались голубыми. Белесые легкие облака наплывали с севера, почти касаясь их. В воздухе недавно недвижимом, как пустота, чудилось далекое веянье. К вечеру пойдет дождь -- определил Ваамкан, радуясь. Он держал небольшой сосуд с приготовленным им ядом, несущим болезнь и скорую смерть. Он нашел способ умертвить Единорога  Оенгинара без помощи не­навистного, все еще властного Ниесхиока, без церемоний обря­да неуместного сейчас, когда воля богов выражена смутно. К тому же такую смерть священного можно истолковать очень выгодно для себя. Скоро Ваамкан встретил человека должного вы­полнить его замысел и , уплатив ему золотом, угрозами и моль­бами, отправил к святилищу Миофы. Тот, зная тайный лаз, позд­ней ночью пробрался в храм незамеченный и сделал свое дело. Однако не совсем так, как наставлял жрец Крилоха. В потемках, а может спеша, подгоняемый страхом он вылил яд в чан с питьем, общим для всех животных. После этого, для суевер­ных людей Единорога  злая затея Ваамкана да невежество отравителя должны были обернуться невиданной трагедией.
Ранним утром, ничего не заподозрившие жрецы, вошли в свя­той Дом и, совершив обыденный обряд, поили отравленным питьем взрослых единорогов вместе с их телятами.
Иенхон вернулся в город в то же утро. Выполняя волю Ниесхиока он вел за собой двух иноземцев. Хотя въехали они еще на рас­свете через старые ворота, где дорогу размыла река, видели их многие. От мысли, что прибытие утаить не удалось, Иенхон хмурился. Опять болтуны, вдохновленные вымыслом, начнут разносить всякие небылицы, марая во лжи его имя. Впрочем может и к луч­шему; сгладится, забудется  причастность его к исчезновению Оенгинара. Они следовали изгибами улиц, мимо ссохшихся, местами поваленных бамбуковых изгородей, за которыми угады­вались заброшенные лачуги ремесленников, покинувших город пос­ле бунта. Кое-где виднелись следы былого пожара, да среди груд золы мерещились очертания обугленных тел животных. Иенхон по­нял, как неприятен этот город. А ведь раньше он считал его центром мира, столпом порядка и кузней благ. Человеку Голу­бого Леса все омерзительнее становились скопища попрошаек и лицемеров, заполняющих площади у общественных зданий, нена­вистны воинствующие банды за башнями, где начинались обелиски Города Мертвых. С недавних пор безразличны стали святыни, да и сам верховный жрец Рэдо. Исполнив последнюю прихоть Ниесхиока, он мог уйти навсегда, хотя бы надолго, как подскажет же­лание и нужда.
Иноземцы, которых он разыскал у селения на речке Змей, согласились следовать за ним почти сразу, едва он передал им благоволение жреца, описал предстоящее торжество и обещал показать Белых Единорогов. В мужчине аттинец не признал сына Грома, а лук его и стрелы, смастеренные неумелой рукой, только вызывали смех. Женщина была хороша и даже  мог бы он допустить, что под ее гладкой кожей существо несовсем чело­веческое, но больше Иенхона заинтересовало украшение в ее волосах. В тот день он не спросил о диадеме. Нечто знакомое мучительное, как необходимость затлело в его памяти. Они втроем приближались к святилищу Рэдо. Храм, окруженный негус­тыми рощами, в розовых утренних лучах, был великолепен. Бе­лый камень светился изнутри, отчего плавные изгибы аркад, лучистые линии второго ряда ярусов выглядели призрачно, то бо­жественно. Грачев не ожидал подобного среди лесов, так дале­ко от величественной Аттлы, дикий край предстал в другой ипостаси. Теперь и ведущий их аттинец не казался безрадостным жите­лем девственных чащ. Площадь, устланную белыми мраморными пли­тами, в центре украшал массивный бронзовый диск, чуть выпук­лый, исчертанный множеством знаков. От него концентрическими кругами расходились колонны разной величины с прорезями, соот­ветствующими метками наверху и внизу. Эвис неожиданно оста­новила коня. Пересчитав колонны, прибавляя, отнимая еще какие-то числа, она спрыгнула наземь.
- Зачем считать то, что было и будет здесь всегда?! -
- не скрыл удивления Иенхон.
- Колонны с бронзовыми метками расположены в соответствии с большими и малыми шагами Рэдо. Эти же, - хронавт вернулась к одному из светлых треугольников за внешней чертой и виде­ла теперь через прорезь в каменном столбе бледную Дуну: -
- Эти - согласно циклам и небесному пути Миофы. Грачев, заинтересованный ее размышлениями, тоже вошел в обоз­наченный круг.
- Через четыре дня будет полное затмение, - после некото­рого раздумья объявила хронавт.
- Ты уверена? Для этих солнцепоклонников событие весьма знаменательное. - Грачев скептически смотрел на блеклое пят­нышко луны в синем небе, потом повернулся к хронавту; - если ты уверена... Если они этого не знают - боюсь такое событие нам повредит. Нужно убираться отсюда, пока на нас не спи­сали гнев богов. Поняла?
- Что увидели там? - аттинец, не выдержав, спрыгнул с коня.
- Через четыре дня Рэдо соединится с Миофой и. день превратится в ночь. Но это продлится недолго. Скоро светлый бог сно­ва будет светить нам.
- Светлая богиня и светлый бог вместе породят тьму?! да­же Ниесхиок не может сказать такого! - Иенхон не был знаком с законами движения небесных тел, однако  странное пророчест­во обладательницы диадемы его разволновало: - Так ты утверж­даешь, что вместо дня наступит ночь?!
- Не совсем так. Небо почернеет, как в преддверии страшной бури. Потом все встанет на свои места.
- Такое изредка случается, - подтвердил Андрей с улыбкой,-- Ваша Миофа женщина. Уж поверь, богиня тоже нуждается в пла­менной ласке мужчин. Рэдо в ее объятиях забудет о долге...
- Не святотатствуй, чужестранец! - Иенхон вдруг вспыхнул гневом, сжал рукоять меча:  - Смеясь над деяниями небесных душ, ты губишь себя и нас!
- Прости. Я шутил, не думая об обиде. Под портиком несколько воинов в кожаных панцирях с медной чешуей наблюдали за ними. Вряд ли было известно им о пришедших через Ильгодо, но сразу признав в спутниках Иенхона ино­земцев, взирали они с изумлением и шумно переговаривались. Раньше, чем человек Голубого Леса успел подойти к ступеням, выбежал длинноволосый юноша, шустрый, как встревоженная пта­ха, что-то быстро зашептал проводнику на ухо. Стражи, образуя коридор, расступились и путешественники прошествовали вглубь храма, где ожидал верховный жрец.
- Ясный бог благоволит вам, милостью его вы здесь, -Ниесхи­ок встал, внимательно оглядывая вошедших.
По обычаю Эвис склонила голову, сложила руки на груди. Грачев сделал нечто похожее. Аттинец подошел медленным шагом, коснулся лба каждого и  продолжил: - Слышал: путешествие было долгим и невероятным. Наверное усталость и удовлетворение на­полняют вас?
- Усталости нет, - ответили хронавт: - Нас застиг ливень. пришлось искать приюта в селениях, недалеко. Мы вдоволь от­дохнули там.
- И, думаю, нет удовлетворения. Что может желать человек, вышедший из земель аттлийских, которые, если верить расска­зам, богаты как Дом на небесах? Что может он желать, отважив­шийся идти где бродит колдовство проклятых духов, где ужасные порождения далекого слепого времени властвуют на земле и в ее глубинах? Или лгут говорящие, будто вы от Аттлы?
- Тебя не обманули. Множество дней мы скитались по без­людным просторам среди диких зверей и непроходимых болот. Но боги были добры в тяжелые дни, в минуты смертельной опасности бессмертные слышали молитвы и берегли просящих. Как видишь, здесь мы, невредимы. Хотя путь еще не окончен. И кто ведает, не прервется ли он раньше, чем мы того желаем?
- Ты говоришь разумно. В собственном доме  грядущий день для нас скрыт пеленой., в чужих краях пелена обращается не­проглядным пологом. Человек слаб, беспомощен перед волей не­бесных. Лишь в согласии с богами его путь становится прямым и безопасным. Хорошо если вы понимаете. Даже прозревшие, даже священные души, посланные нам, чтобы чинить закон, живя сре­ди людей порой забывают об этом. Пустая суета, невежество есть зло, полог мрака способный окутать любого не укрепившего се­бя терпением Оканона. Тогда голос Рэдо не досягает сердца, возможно так случилось с Оенгинаром.
- С Оенгинаром? что с ним случилось?
- Ты знала его? - жрец следил за хронавтом, словно за иду­щим по зыбкому краю пропасти.
-Мы слышали о нем, бесстрастно ответил Грачев: - Он будто бы должен стать царем, но умер. Не уж то от неугоды богам?
- Богов должен почитать каждый. Почему же вас так удиви­ла смерть Оенгинара?
- Нас трудно чем либо удивить. Хотя в чужой стране все непонятно. Остается надеяться на милость бессмертных да ца­рей.
- Служители Рэдо позаботятся о вас, - Ниесхиок еще раз внимательно оглядел иноземцев и направился к выходу.
- Я обещал им показать Белых Единорогов, - окликнул его Иенхон.
- Ступай за мной , - приказал жрец. Скоро их шаги стихли в глубине святилища.
- Научись не болтать своим языком невпопад! - тихо и грозно произнес Грачев: - Неужели не ясно; спасение мальчишки здесь кому-то не на руку. Ты вчера показывала эту дурацкую диадему и вдобавок расспрашивала всех об Аруме, Мы уже в черном списке. Их интриги, психоз вокруг власти, религии по­губят нас, вернее челюстей экнеозавров. Нужно убираться от­сюда. Сложи  миет - метские статуэтки на алтарь Рэдо, уми­лостивь священников словами, улыбкой и идем!
- Я не сказала ничего лишнего. Он же не может действитель­но думать, что по невероятной случайности мы спасли Рожденного.
- Может. Запомни: мы для них не совсем люди. Мы полудухи или хуже того. Уж я то слышал, не одну версию нашего проис­хождения. Жрец может уличить нас в самых небывалых грехах.
- Ты хочешь уйти, не увидев единорогов?
- Да, билет в зоосад боюсь обойдется слишком дорого. Тебя предупреждали: Бамбуковый город в эти дни - дурное место. Не строй приятных иллюзий: нам никто здесь не окажет сердечный прием и не отведет потом за руку в страну аоттов. Эвис молча отошла к ажурной решетке окна. Грачев рассаживал вдоль красных гранитных колонн, составляя приемлемый план бегства. В конце концов он решил, что им лучше  безропотно принимать предложения Ниесхиока и делать при этом счастливые лица. А распрощаться с Бамбуковым городом нужно неожиданно, выждав самый благоприятный момент. Перед полуднем вернулся Иенхон о позволении посетить храм Миофы, где содержались избранные по известным признакам животные, рожденные чисто белыми. Тут же они собрались в путь. На ступенях к ним при­соединилось шесть воинов из стражей Рэдо, рослых, одетых в сверкающую броню, белые плащи и островерхие шлемы. Отныне их свобода была ущемлена. И все же, если им оставляли хоть какую-то свободу передвижений, значит не так все плохо. Дорога лежала через площадь перед Домом Оканона - громадного здания с тремя рядами террас, выкрашенных синим и черным, о колон­нами одетыми в красный оникс и гранитным алтарем с медной чашей для кровопусканий за оградой. На площади заканчивались приготовления к торжеству: загоны были полны жертвенных бы­ков и овец, на возведенных помостах, прямо на земле резвил­ся полупьяный люд, состязаясь в сквернословии, свистя, ут­верждая взмахами рук и ног свою доблесть. Кто-то под звуки лютни оплакивал несчастную жизнь, а явившиеся почитатели рыдающего таланта рукоплескали, щедро лили вино, отбитое у стражей, в разинутые рты. За повозками с бочками и корзинами, источающих аромат сладких фруктов, пряных трав, охраняемых плотным кордоном воинов, расположились те, кого здесь боялись и старались держаться стороной. Ибо оставалась свежа в памяти война с племенами, селившимися по предгорьям Имьях.
Заключив мир и союз, они были дружны с умершим держателем и теперь молча  ожидали слова нового правителя, затаив не­доверие и угрозу. Глядя на них, Грачев вспомнил воинов во главе с Истргдором с мужественными строгими лицами, креп­кими полуобнаженными телами, раскрашенными кровавой краской. Теперь он замедлил шаг, рассматривая их в призрачной надежде встретить знакомого из свиты вождя Имьях. Иенхон же стре­мился скорее миновать площадь. Иногда слышались обращенные к нему выкрики, взывающие к ответу: как мол он разделался с Оенгинаром?! Но чаще человека Голубого Леса приветствовали. Можно было заключить, что он знаком многим и уважаем. Путе­шественников также не обделили вниманием. Не успели дойти они до колоннады, как их стала обступать толпа любопытных, сып­ля суждениями разного толка. Расчищая дорогу сопровождавшие стражи опустили копья, а Иенхон , хватаясь за рукоять меча, раздраженно покрикивал на наглецов, преследовавших до самых садов Миофы. От арки к святилищу вела аллея, окаймленная стриженными кустами олеандра и двумя рядами деревянных рас­крашенных фигур. За мостом через речку сады, посвященные Луне, были значительно реже. Справа, слева большие площади занимали зеленные лужайки, пруды с водяными лилиями. Отсюда уже виделся храм: высокий серебряный купол и два крыла, расходящихся полукольцом. Иенхон свернул на одно из ответв­лений аллеи, но скоро перед мостом через глубокий канал им копьями преградили путь служительницы ночной богини. Лица дев, от втираний отбеливающих мазей, казались неестественно бледны. Тонкие изогнутые крутыми дугами брови и темные хо­лодные глаза придавали им неземную строгость. Даже маленькие копья в хрупких руках сверкали, как грозные молнии. Иенхон , одетый в плащ служителя Рэдо, а он действительно заботой Ниесхиока принял начальную степень посвящения, протянул золотой жетон, представлявший его частью воли верховного жреца и коротко сообщил о цели визита. После этого одна из лунных дев удали­лась в храм за советом. Она вернулась быстро, следом по пан­дусу от восточного крыла здания спускались жрицы, ведающие обрядами в честь обожествленных животных. Четыре фигуры в черных бархатистых одеждах, словно вышедшие из ночи, величаво скользили по белым мраморным плитам. Они остановились на почтительном расстоянии от паломников и молча разглядывали их недвижимыми, широко открытыми глазами.
- Чужеземцы желают знать сокровенное? - спросила та, чью грудь украшало ожерелья опалов и серебро. Эвис утвердительно кивнула.
- Разве слуги Рэдо забыл заповеди Оканона? Была холодная ночь. Может войти, только женщина. Остальные не шагнут на мост.
- Ниесхиок велел провести их двоих, - вмешался Иенхон, он хотел сказать что-то еще, но жрица твердо прервала : - Может войти только женщина!
- Иди одна, - согласился Грачев: - Я не ребенок, чтобы рваться на обозрение однорогих коров. Он легко подтолкнул Эвис. Она перешагнула через мост и в ок­ружении черных жриц поднялась по пандусу к храму. 3 зале, освещенном сквозь прорези у высокого свода, ей наказали ждать. Хронавт неторопливо осматривала картины с различными мифичес­кими образами, богато украшенные изображения многоликой Миофы и пантеон священных животных. Потом из-за занавеса появи­лась жрица и две невольницы. Ей предложили омыть лицо и руки в серебренной чаше, повели по широкому проходу в глубины храма, Перед воротами , кованными изгибами лилия, жрица ос­тановилась. Ее выбеленное лицо было спокойным и торжественным
- Не часто, человек безучастный в горе и радости Миофы ступает сюда, - произнесла она, открывая небольшую дверцу: -
- Может твоя душа, коснувшись сокровенного, прозреет. Может быть ей скоро станет тяжко в мире людей и ты, глядя на звез­ды, вдруг услышишь голос. Та, что дает нам совет, приносит тьму, возможно когда-нибудь откроется тебе. Проси, чтобы это случилось до смерти.
Дверца скрипнула, отворилась во внутрь.
- Войди, - пригласила аттинка: - Разговаривай с ними молча. За дверью пахло травами, молоком. Серебренные цепочки свисали с высокого свода волшебным дождем , каждая оканчивалась каплей сапфира или фиолетово-красным гранатом. Решетки, разделяв­шие животных, в искусной резьбе, подражали формам зверей и птиц, а колонны вокруг были подобны стволам деревьев причуд­ливого сада. Едва переступив порог, жрица почувствовала беду, Обходя быстрыми шагами единорогов, она задержалась возле двух серебристо-седых животных, Что-то проговорив. Тут и Эвис за­метила, что тревога овладела хозяйкой святилища. Аттинка под­скочила к могучему белому зверю, чей рог казался длиннее и изящ­ней других, а шею охватывало украшение с надписями по золотым пластинам. Среди фрагментов молитвенных заклятий хронавт ус­пела прочитать , будто прекрасный зверь являлся рожденным в час появления на свет Оенгинара. Путь их, избранных богами душ, был един. Он стоял опустив низко тяжелую голову, из ноздрей выходило дыхание, звучащее стоном, взгляд туманился от стра­даний. Жрица метнулась к решетке напротив, затем к другой:
здесь лежал совсем молоденький теленок, дрожащий в лихорадке от неведомой болезни. На розовых губах хлопьями выступала пе­на. 3 глазах, красных от боли, застыли слезы. Жрица дико вскрик­нула и бросилась к выходу.

Животные были тяжело больны или отравлены. Эвис, достаточно знакомая с религиозными воззрениями этой страны, вмиг представила последствия смерти Рожденных, всего и так малочисленного племени обожествленных альбиносов. Б умах народа Единорога произошедшее изошедшее равнялось кончине Мира. Она склонилась , деля стра­дание, гладила малыша по мокрой теплой мордочке. К сожалению целительное действие биорегенератора распространялось только на людей. Здесь хронавт была не в силах  помочь. Оставалось уповать на искусство врачевания служительниц ночной богини. Их громкие голоса, вскрики слышались со всех сторон. Храм всколыхнула трагическая весть. Топот множества ног вскоре заполнил глубины, окрестности Дома. Вопящая толпа скоро нах­лынула в зал, где обитала главная святыня Рода. Женщины рвали на себе волосы, одежды, другие, падая ниц, воздавали молит­вы. Сюда перенесли изображения Миофы, подожгли чаши с куреньями, изгонявшими злых духов. Везде была горестная суета, воздух дрожал от вскриков, рыданий, порывистых движений. На Эвис никто не обращал внимания и она  направилась к выходу.
Грачев и Иенхон к ее возвращению уже знали о случившемся. Рядом с ними стоял какой-то жрец, опираясь словно в обмороке, на пьедестал изваяния. На синей подшитой мехом одежде видне­лись знаки Крилоха - стрела и ветвь папоротника. Смуглая кожа его побледнела словно у ведомого на плаху, в глазах зарождались отблески шального пламени.
- Они все умрут... О, горе! Горе! - еле слышно причитал он.
- И вместе с ними ты. Или ты опять зароешься в нору, под­нявший голову глупец?! - Иенхон глядел на жреца с презрением.
- Нет! - тот, от вдруг закипевшей крови, встрепенулся: -
- Каяться придется тебе! Ты пожиратель запретной пищи и убийца! Боги разгневаны! Я объявлю перед всеми со ступеней Дома Рода: пусть знают правду о делах Ниесхиока и его пса!
199
Иенхон обнажил меч, направляясь к жрецу. Ему преградили путь воины охранявшие Ваамкана. Человек Голубого Леса остановился почти натолкнувшись на них. Широко расставив ноги, выпятив грудь, он гневно взирал на Ваамкана, потрясая клинком. Неся на теле множество шрамов, Иенхон был неустрашим, опытен в битвах, он знал, что по одному знаку его воины вмиг разделаются с шайкой Магиора. Хотя противников было намного больше, он сумел бы собственными руками выбить спесь из одуревшего жреца, который еще недавно гнусно заискивал перед ним, а за ту роковую тайную услугу готов был целовать руки.
- Я пощажу тебя, зловонный гад! - убрав оружие Иенхон толь­ко зло плюнул под ноги  растерянному Магиору и, сделав жест ожидавшим стражникам, направился к аллее.
Ваамкан с ненавистью смотрел им вслед. Самообладание посте­пенно возвращалось к нему. Он начал осознавать себя в преж­нем величии, словно легкие насыщал дым сожженного амулета. Серд­це стучало ровно и сильно. Одновременно он подумал, что беды никакой не случилось. Если погибнут священные животные, то Род всего лишь предстанет перед необходимостью жить по новым законам. Заповеди Обнаикона уйдут, как вчерашний день. Тогда он, Ваамкан , давно готовый к этому, скажет новое Слово. Неся обильные жертвы, опираясь на верных воинов и жрецов боковых святилищ, он быстро умножит свою силу. А главное он знал с чего начинать теперь. Смерть Рожденных можно было истолковать очень выгодно, опорочив и погубив Ниесхиока. Ведь по приказу жреца Рэдо привел охотник иноземцев. Конечно та женщина -- ведьма темных лесов. Ее небесный облик - коварный обман. Она в сговоре с Ниесхиоком принесла колдовство в их город. Да. да! Легко убедить народ в этом. Теперь-то Ваамкан знал, что говорить со ступеней Дома Рода.

- Магиор! - крикнул он, а потом зашептал помощнику, обла­ченному в бронзовый панцирь: - Возьми людей и следите за ними. Они не должны покинуть город. Но будьте осторожны - они таят злое колдовство.
- Но иноземцев опекают слуги Рэдо. Мы не готовы бросить им вызов.
- Многое изменилось, Магиор. Разве не видишь сам? Лишь огненный бог сойдет с небосклона, слуги Рэдо потеряют былую власть В сговоре с иноземцами  или в слепой глупости они опо­рочили себя, пустили в наш город великую беду. Делай сказан­ное осторожно и разумно, - ответил он и направился искать встречи со жрицей, в помощи которой особо нуждался. За Домом Оканона Иенхон  выслал двоих стражей со спешным доне­сением к Ниесхиоку. Хотя до храма было не так далеко он ре­шил, что в столь важном деле многое могут решить и минуты. Грачев не расслышал тихих коротких Фраз, брошенных воинам, че­ловеком Голубого Леса. Но  предчувствие беды все больше его беспокоило. Он, сознательно замедляя шаг. расчитывая придумать дорогой безопасный способ бегства и по-прежнему видел лишь одно: сражение с конвоем, а там по обстановке. Однако четыре рослых аттинца и явно не слабый в смертельных играх Иенхон бы­ло слишком... Вдобавок Грачев был без оружия и рядом шла Эвис, которой рисковать было недопустимо. В безлюдном переулке он хотел оттолкнуть ее в проем бамбуковой изгороди, сильным уда­ром обезвредить матерого охотника и завладеть его мечом. Но, Иенхон, словно что-то почувствовав, оглянулся. Момент был упущен. Они молчаливо следовали дальше.
- История неприятная, - сказал Грачев, отвлекая Эвис: -- В недуге однорогих быков могут обвинить  тебя. Надеюсь ты думаешь над этим?
201
- Но они болели до моего прихода! Жрица свидетель! -удивленно возразила хронавт.
- Пора бы освоить нехитрое искусство: не верить людям. Я видел лицо этого стрельца по папоротникам. Смысл его слов вполне ясен. К тому же наш друг Иенхон вряд ли собирается дружить до конца.
При упоминании своего имени аттинец обернулся. Андрей улыб­нулся улыбкой провокатора и продолжил: - Ситуация такова, что нам следует скорее исчезнуть. Нужно бежать сейчас - из храма придется сложнее. Ты слушаешь меня?! Коней и багаж оставим им. Биорегенератор при тебе?
- Диадема... Ты хочешь все бросить?! Это выглядит подозри­тельно. Они не отпустят нас!
- А я не собираюсь спрашивать. Ясно?! Грачев взял ее руку, притянул к себе; - слушай внимательно: пока мы не прошли квартала лачуг - здесь последний шанс. По моей ко­манде нырнешь за изгородь и не высовывай носа, пока я не закон­чу с ними. А сейчас незаметно передай мне нож.
- Ты станешь драться?! Ты убьешь их?!
- Если потребуется - да!
- Иенхон - окликнула Эвис.
- Дура! - гневно процедил Грачев, отпуская ее; - Когда нач­нут жарить на костре, не забудь хотя бы про хронопускатель.
- Иенхон, жрец Крилоха утверждал будто мы  принесли беду в Дом Миофы. Могу я быть виновна в происшедшем? Ты веришь в это?
- Я не умею зреть невидимое. Известно, что Ваамкан гад брызжущий ядом, желает очернить Ниесхиока и всех кто около него. Если вы чисты перед богом - бессмертные защитят. Идем­те скорее.
202
- Но опасность грозит нам не от богов - от людей. Если тот жрец, поссорившись с тобой, станет говорить будто иноземцы, при­веденные Иенхоном, погубили священных  единорогов, многие мо­гут поверить ему. Нам грозит опасность. Не всякий раз боги зас­тупаются. Мы итак часто испытываем их милость. Помоги нам Иен­хон, выведи из города, как привел и мы тебе щедро заплатим. Быть может тебе самому лучше не быть здесь!
- Истина ли, что ты остановила кровь и вернула к здоровью Иоха, которого твой муж едва не убил?
- Ты говоришь о том безмозглом вепре, которого мне пришлось слегка поколотить? - Грачев еще не расстался с мыслью устроить потасовку. Взгляд его стал вызывающе пронзительным: -
- Запомни заманивший сюда, если нас ждут неприятности - те­бе никто не остановит кровь. Я убью тебя раньше, чем мольбы твои достигнут неба! Задавлю голыми руками! Человек Голубого Леса, взбешенный дерзкой угрозой, схватился за меч. Тугие мышцы под светлой одеждой напряглись, а густая борода всклокочилась словно шерсть свирепого зверя.
- Меня?! Голыми руками?! - внезапно его бешенство сменилось изумлением: - Нет. ты не сын  Грома, - разглядывая Грачева, он рассмеялся: - Я не верю даже Иоху
- Ты боишься ему верить!
- Голыми руками... Бросьте ему меч и расступитесь, - прика­зал Иенхон послушным стражам.
Клинок звякнул о камни у ног Андрея. Он не спешил его поднять, радуясь, что задетое достоинство охотника, обратилось сущест­венными привилегиями. Грачев сразу наметил точку на теле  аттинца, колющий удар в нее не будет смертелен, но обезвредит противника на долгий срок. Спиной он чувствовал каждое движе­ние четверки стражей, ждущих кровавой развязки и предвкушав-
203 ших ее исход, а краем глаза неотрывно следил за Эвис. За нее он волновался больше всего, ибо после выяснения отношений с Иенхоном, действия конвоя могли быть непредсказуемы.
- Остановитесь! - крикнула Эвис, бросаясь между мужчинами: -
- 3 том, что мы пошли в храм Миофы стоит винить   только меня! -
- резко сказала она Грачеву и повернулась к Иенхону, глядя на него безмолвно и свирепо.
- 3 тебе действительно волшебство, иноземка, - пробормотал аттинец. Его рука с мечом безвольно повисла: - Не думаю, что бы оно было злым. Вы гости в Доме Рэдо. Ты напомнила вовремя Иенхон сумеет стерпеть обиду, но никто не вправе считать его трусом.
- Магиор! - оповестил один из стражей. Со стороны площади Оканона показалось несколько десятков вои­нов Ваамкана. Их предводитель являлся личностью вполне извест­ной. с последней войны с имьяхийцами.
- Вот наши враги. Идемте к храму. Ваамкан что-то затевает,-
- сказал Иенхон, руша последние сомнения Грачева. Ниесхиок уже прознал о событиях в святилище ночной богини и ожидал Иенхона. Сейчас он меньше всего  думал о мятежном Ваамкане, рассуждая о странных иноземцах и внезапной болезни Белых единорогов. Он даже не догадывался, какова была подлинная причина беды под сводом святилища Миофы, не догадывался и ка­кие сети плетет ему Ваамкан, отравляя ложью умы бушующей толпы на площади у Дома Рода. Приказав приготовить необходимое для жертвоприношения, Ниесхиок устроился на медном табурете  напро­тив алтаря и смотрел на языки пламени, трепещущего над огромной жаровней. Теперь он снова вспомнил, что пришельцев, осо­бенно женщину, заметно разволновало весть о гибели Оенгинара и жрецу в последних событиях  начало мерещиться тайная связь.
204
Он крепче сжимал костяную рукоять излюбленного стилета и, глядя на огонь, бормотал что-то бессвязное, когда доложили о воз­вращении Иенхона.
Обменявшись с охотником несколькими тихими фразами, жрец по­дошел к хронавту.
- Расскажи мне как все было. Не упусти ничего. Эвис начала с того, как в святилище жрицы провели лишь ее
одну. Ниесхиок слушал ее внимательно, почти не прерывая, потом
сделал знак Иенхону и они ушли.
- Давно мы не плавали в таком дерьме, - Грачев взгромоздился на высокий табурет, угрюмо глядя на огонь: - Запомни милая на случай, если вдруг нам повезет и мы выберемся из проклятого го­рода: если твое неуемное любопытство снова толкнет тебя куда то - то понимай это. как "нужно бежать в другую сторону" . И еще:
если я пытаюсь выкарабкаться - ты хотя бы не мешай.
- Но ты ведь хотел убить их! Мог погибнуть сам!
- Не твоя забота. Возможно теперь, чтобы расчистить путь, мне придется обильней измазаться кровью. И но смотри на меня так - я не убийца. Я просто вынужден решать выстроенную тобой проблему, по-прежнему искренне желая жизни- здоровья всем.
- Ниесхиок знает, что мы ни в чем не виноваты. Я поговорю с ним.
- Хватит наивной дипломатии. Жрец не отпустит нас. Это не в его интересах. Придется, делая беспечный вид, ждать ночи. Если не возникнет других продуктивных идей, то будем действовать по плану. У меня уже есть кое-какие соображения.
- Какие? Ты хочешь...
- Не хочу пугать тебя досрочно. Расслабься, соберись мысля­ми. Ты бываешь порой неглупа.
Эвис отвернулась к стене и закрыла ладонями лицо. Она ясно
205
осознавала, что Грачев подавляюще прав. Из-за нее они очути­лись в безвыходном губительном положении. Еще тяжелее стано­вилось на душе, когда она начинала  представлять, обрисован­ную жесткими словами Грачева, перспективу. Для нее, рожден­ной тысячелетия спустя, воспитанной на любви и безоговорочном доверии друг другу, облик древнего мира казался ужасен. Ложь, злобные интриги, ревностный религиозный психоз ее существо отказывалось принимать за реальность. Даже годы подготовки в Академии, скрупулезное изучение моральных и этических норм прошлого оказались слишком слабым зарядом, чтобы она ощути­ла здесь себя не чуждой. Ей до боли не хватало Берлза. Нила, кого-нибудь из старых друзей, способных дать совет, созвуч­ный движению ее сердца. Но увы, их не могло быть рядом. Да и был ли тот совет. Её подозревали в колдовстве, считали пред­течей беды, пришедшей в город, самой ее причиной! Эти мысли мучительно ранили хронавта. Возмущение, бессилие, стыд тер­зали тем больше, чем она размышляла над сказанным Грачевым, Проницательность, в отвратительных интригах, Грачева уже хра­нившая их, почему-то для Эвис представлялась отнюдь не луч­шим, скорее неприятным качеством ее спутника. Вопреки здраво­му смыслу  она иногда не испытывала к нему наивной, благодар­ности, полагая будто мир не может быть таким жестоким. Хронавт словно все еще  продолжала жить в своем времени, принимая действительность как иллюзорность, как полноконтактный Фильм в уютных  стенах родного дома.
Занавес отдернулся и в зал вошел Ниесхиок. Нечто изменилось в спокойном отрешенном лице служителя Рэдо.
- Какая из жриц провожала тебя в храм? - спросил он. Эвис без труда вспомнила аттинку с округлым  выбеленным ли­цом, брошью с двумя лунными символами на бархатистом наряде.
206
- Она мертва, - сухо сказал жрец; - Священные звери, на которых держалась  наша земля, тоже мертва. Теперь жизнь людей Единорога бессмысленна, мы не нужны на земле, от которой отвернулись боги.
- Что это значит? - Грачев поглядывал в коридор, ведущий к выходу. Здесь не было  суеты, нервных метаний, как в храме  Миофы, воины стояли вдоль ряда колонн строгими недвижимыми ста­туями.
- Завтра с рассветом весть Рэдо  откроется мне, - Ниесхи­ок склонился над алтарем.
Эвис видела, как  подлинная глубокая печаль отразилась в его глазах. И не грозный, несущий высшую волю, жрец был перед нею, а кроткий старик; потупив взгляд, сжав тонкие губы, прощался с чем-то бесконечно дорогим. Аттинец и думать не мог, что так неожиданно придет всему конец. На земле, согретой богом, все переменится. Святые души покинут ее, обрекая Род на жизнь уже с грязными и ненавистными, которые он при­нять ни за что не сможет.  Старый служитель Рэдо, умудренный длинным рядом заповедей Оканона, знаниями, побеждающими вся­кую случайность, теперь чувствовал себя беспомощной травинкой в лютых ветрах. Он клял Иенхона и иноземцев, беспечных жриц Миофы, но более всего себя. Трогая рукоять кинжала под пологом одежды Ниесхиок успокаивался, что завтра он этим лезвием ак­куратно разрежет себе мышцы живота затем, чтобы смерть приш­ла не сразу - после долгих мучений. Он то знал, агония поз­волит слышать голос  пылающего бога яснее. Он знал, что еще передаст последнюю  весть Чтящих Единорога.        - Через четыре дня пути Миофы и Рэдо соединятся, -  прервала его мысли хронавт. Ниесхиок вспомнил о гостях, припод­нялся. И тут смысл слов странной женщины открылся ему. Круто
207 повернувшись, жрец вышел.
-Ты слышала, что он оказал? Теперь меньше тумана, но наши перспективы еще мрачнее, - Грачев остановился у окна- узкой прорези высоко под потолком. Багровый отблеск на белом камне подтверждал, что день на исходе. Со двора доносилось множест­во голосов, ругань и будто бы звон металла.
- Там что-то происходит, -  слушая звон из окна, заметил Андрей: - Так вот: какая то умная сволочь убила единственного свидетеля, ходившего с тобой к единорогам. Думаю, это наме­ренный шаг - теперь тебя оправдывать некому... Могу предпо­ложить: животных кто-то накануне отравил. Кому это выгодно? Если бы мне развязали руки и дали время... Клянусь, я бы на­шел мерзавца.
Он рассуждал о возможной связи гибели животных и с попыт­кой убить Оенгинара. Расспрашивая Эвис о принципах утвержде­ния Держателя на престоле, других традициях Рода - о чем она знала мало сама. Потом вышел за дверь, за которой исчез Ниес­хиок. Стражи тут же ощетинились копьями, их вид не сулил ни­чего доброго.
- Позовите верховного жреца, - сказал им Грачев, - Думаю это важно прежде всего для него.
Один из служителей лениво удалился, и он снова вернулся к Эвис. Шло время, Ниесхиок не появлялся. Закат давно отгорел. 3 темные щели под сводом виделось звездное небо. Небольшой зал освещал только огонь возле круглого позолоченного алтаря.
- Поспи немного, - Андрей встал, уступая место хронавту на неудобной каменной скамье; - Ты измучена, спи, скоро будет не до сна.
Он хотел снова напомнить стражам о себе. 3 тот миг дверь распахнулась, в зал вошел  Иенхон. Охотник казался встрево­жен. Его дыхание было неровным, глаза блестели.
208
- Следуйте за мной. Скорее, - сказал он.
Воины беспрепятственно пропустили их. От галереи, выходящей к усыпальнице Первого, доносились возгласы разъяренной тол­пы, гулкие звуки падающих камней. Хриплым шепотом, понося Ваамкана, Иенхон свернул в тускло освещенный  проход. Он шел быстро, что-то бормоча, не заботясь, поспевают ли за ним иноземцы.
- Дай нож! Нож! - повелел Грачев, останавливая хронавта.
- Нет! - догоняя Иенхона, Эвис почти побежала ; - Помоги нам уйти, Иенхон! Ты же не желаешь  нам зла! Ты знаешь: мы не делали ничего дурного! Думаешь я обладаю волшебством? Да. Лишь малым. Я умею исцелять, прогонять боль. Но, свидетели боги! Никогда от моей руки не страдали ни человек, ни животное. Помоги! Мы дадим тебе золото : - уговаривала она, поднимаясь по ступеням.
- Расправиться с вами стало искушением многих, - человек Голубого леса ударом ноги распахнул дверь. Они очутились в темной комнате с узким окном. Внизу шелестела листва сада. Кое-где Факела высвечивали группы вооруженных людей.
- Вот ваши вещи, - охотник указал на мешок в углу; - Одень­те плащи. Спуститесь по веревке. Крадитесь, как мыши, дорогой, которой мы пришли. Старые  ворота могут быть открыты. Если нет- затаитесь до утра. И остерегайтесь людей Ваамкана. Ройтесь его имени.
- Меч здесь? - спросил Грачев, ощупывая мешок.
-В храме нет воров. Эвис высыпала монеты, что остались у нее и протянула Иенхону.
- Ты мне ничем не обязана, - охотник не сильно сжал ее теплую ладонь; - Я исправляю сделанное мной же. Лучше покажи диадему - этой платы Иенхону достаточно.
209
- Она знакома тебе? - оживилась хронавт, роясь в сумке.
- Нет. - Иенхон поднес украшение к тусклому свету, долго разглядывал: - Когда-то мне приснилась такая... Такая или нет. Может  просто так сверкали звезды... В детстве, когда я был безгрешен. Уходите. И молите небесных...
Через сад до ограды, обозначавшей владения храма, им удалось прокрасться незамеченными. Грачев не зря считал этот участок самым опасным; дважды им приходилось таиться, прижимаясь к стволам деревьев, боясь выдать себя малейшим шорохом при приближении людей с факелами. Лишь когда они вышли к реч­ке, он облегченно вздохнул и повел Эвис к мельнице уверенным шагом. Ночь была безлунной, только яркие звезды кололи голубыми лучами тьму.  Постройки перед кварталами, сожженными по­жаром, в ночи казались одинаковыми черными массивами, кое-где в окнах дрожали огоньки светильников или рдели угли в очагах. Отыскать дорогу к воротам без проводника было совсем не просто. Даже хронавт, обладая незаурядной памятью, терялась, озираясь по сторонам на пересечении темных улиц, пахнущих ды­мом и похлебкой. Тогда они двигались наугад. Не упуская из ви­да силуэты башен возле Города Мертвых. За пострадавшими от огня остовами домов у Андрея возникло ощущение, будто за ни­ми кто-то идет. Пытаясь выследить преследователя, он останав­ливался; вглядывался, не мелькнет ли чья то подозрительная фигура, пытался распознать звук шагов. Не выявив никого, они шли дальше. За холмом с невеликим святилищем начинался, соб­ственно, новый город, выстроенный на старых развалинах три-четыре поколения назад и длящийся до крепостной стены. Здесь тоже царило веселье, не столь многолюдное, как у Дома Оканона и садов Миофы, но более яростное, бесшабашное, где мерой для каждого служили пьяный обморок, зачастую полуслучайная смерть.
210
Едва беглецы миновали, погруженные в тихую ночь пустынные квар­талы, обогнули холм, как им предстала  иная картина: пылающие  костры и дико резвящиеся толпы. В отблеске огней уже виднелись зубья стены, окружавшей Бамбуковый Город. Эвис ука­зала на широкую улицу, ведущую к воротам. Они пошли быстрее, вдохновленные близостью свободы, даже крикливое пение и кривлянье грязно одетых людей  не вызывало у путешественников долж­ного отвращения. Но на площади перед воротами их постигло серьез­ное  разочарование: огромные дубовые створы были наглухо зак­рыты. Сверкая бронзовыми доспехами между двух башен , выход охраняли полтора десятка стражей. Там же , на небольшой пло­щадке, освещенной кострами, остались повозки, не успевшие по­кинуть город до темноты. Прямо на земле или охапках сена ле­жали поваленные вином тела, другие гуляли, еще не нашедшие по­кой, ссорились из-за добычи  с брошенной без присмотра телеги.
- Дело плохо , - сказал Грачев, отводя Эвис за ряд повозок, подальше от света костра; - Нас начнут искать именно здесь. Будет трудно спрятаться в этом городе, тем более выбраться из него. Если бы нам удалось перелезть через стену.
- Можно предложить золото Стражам.
- Попросту лишиться его и свободы. Нет я не верю в честные сделки, - завидев троих аттинцев, появившихся с темного проул­ка, Грачев приложил палец к губам.
Они остановились неподалеку, и их негромкий разговор был впол­не слышен.
- ... обнаглели вонючие меченосцы!
- Кто думал, что сегодня закроют?!
- Это ты, безмозглый, увлек нас! Я не хочу стать жертвенной овцой! Ты придумал - ты и плати! Иди к Иодепу - пусть он сде­рет с  тебя три шкуры! Пусть выпотрошит тебя, но я после все-
211
го не останусь здесь! Нужно выбираться! Исчезать отсюда, пока не рассвело.
- Вон он! Зови!
- Иодеп! - вполголоса позвал  человек в серой тунике, по­том повторил громче. От навеса, устроенного под стойлом, отде­лилась чуть сгорбленная фигура. Дальше Грачев слышал, как шел торг.  Зазвенели монеты, и трое, ведомые названым Иодепом, направились к строению, примыкавшему к башне. Теперь стало ясно, где и через кого лежит путь на ту сторону стены.
- Ты все поняла? - спросил Андрей с улыбкой хронавта. Эвис согласно кивнула.
- Тогда приготовь денежки и вежливо поговори с ним. Думаю он сейчас выйдет.
- Я?
- Ты. У тебя язык подвешен, словно ты родилась здесь. У ме­ня жуткий акцент. Да и с красивой женщины  возьмут меньше.
Когда из-за башни появилась знакомая фигура, Эвис пересек­ла площадь, направляясь к ней. После недолгих переговоров хро­навт  подала Грачеву условленный знак.
Иодеп молча пропустил их в темный проход, звеня ключами, за­жег светильник и повел по ступеням вниз.
- Сюда, - пригласил он, открывая тяжелую, окованную метал­лом, дверь: - Сюда. Я много не беру - на хлеб и вино. На хлеб и вино... Мигом позже, чем захлопнулась дверь и лязгнул засов, Андрей понял, что эти стены стали тюрьмой.

ЗАТМЕНИЕ.
Они спустились со склона по высокой, седой от росы, траве! оставляя темные следы. Коней, еще перед рассветом, Тиохор отвел в стойбище горцев Имьях. Арум хотел побыть один, ему предстояло многое обдумать, держа путь в долину. Но вездесущий пастух, дан­ный в проводники, оказался не в меру болтлив, докучая россказнями или назойливо вопрошая о разном - земном, небесном по ту сто­рону Ильгодо, пока аттлиец грубым словом не заставил его замол­чать. Наступила благодатная тишина, красный диск солнца показал­ся из-за мглы, клубившейся над хребтом. Он напоминал о прощаль­ном огромном кострище, сооруженном под телом Лонке. Отшельник умер, и дух его, отныне свободный словно ветер, летел в неведо­мые дали вселенной. Для Арума то было горькой потерей. За истек­ший год он полюбил старика, как успел полюбить не многих за свои тридцать лет. Встретились они, когда полуживой аттлиец выполз из лабиринта, изнемогая от голода, жажды, дико взирая на разверзнувшуюся пропасть. В глазах его все еще скалились уродливые и прекрасные лики Ликора.
- Небо, оберегая, указало дорогу назад! Ты не готов пока. Пока! - подчеркнул старик, давая глоток кислого молока. -Однако найти выход оттуда, истратив запас огня, пищи, воды, ползти много дней в темноте, отпущено не каждому. Видно ты помечен. Ты, пришедший издалека, кому-то сильно нужен здесь! - он ткнул рукой в черное жерло пещеры, - Или там! - обводя растопыренными пальцами землю внизу, Лонкэ смеялся.
Многие дни с тех пор сын Тимора сидел на вершине утеса, наб­людая течение реки, мерцание звезд, слушая жизнь камней и шелест дождя. Он ждал обещанного прозрения, чтобы видеть вещи и себя в некой связи непонятной, таинственной, но так реально описан-
213
ной  Лонкэ, Всякий раз старик, пустив по ветру золу из очага, говорил:
- Ты не готов. С тобой люди, много людей. Они не идут с то­бой, но они ждут тебя живым. Ты не готов пока!
И Арум покорно пребывал в ожидании. Желание скорее идти сквозь Лабиринт сменила жажда слушать отшельника. Он понял сам, что расшифровать знаки Ликора, пройти запутанными коридорами, точащими гору, ему еще не по силам, только чувствовал, как с днями приближается время, когда он наконец уяснит необъяснимый язык каменных лиц. Ночами он видел их. Слышал их шепот - отве­чал. То мерещился невыносимый взгляд Тога, тогда Арум пятился и прятался глубже в сон. Он узнал многое, постиг простые науки, забытые то ли неизвестные Аттле и был уже не тем мятежным, вос­торженным безумцем, всего лишь бегущим от дома. Но вдруг Лонкэ умер... Внезапно, тихим вечером, сказав несколько фраз, над которыми аттлиец ломал голову до сих пор. Лонкэ был аоттом -- рожденным на Земле Облаков, наверно поэтому сын Тимора поверил и подчинился ему, вопреки недовольству многих потомков героев, сопровождавших его долгий путь. Отныне он считал себя свобод­ным в выборе, но помня науку "не спешить", быть мягким, нося источник твердой силы, спускался в долину, куда его призывал Истргдор.
В стойбище горцев догорали костры. Лишь утреннее солнце рассеяло языки тумана, лагерь проснулся. Пастухи под переливы дудок и похожие на пение вскрики, погнали стада на луга. Воины, а их было много, сели вокруг остатков вчерашнего пира. Даже аттлийских аргуров можно было встретить среди них. Еще недав­но держась в стороне, молчаливо презирая полудикие выходки жи­телей Имьях, теперь они словно забыли о полнящей их благород­ной крови и предавались нехитрым забавам с немалым азартом.
214
Арум не приветствовал  той слабости товарищей и недовольно хму­рился в ответ на восторженные взмахи их рук. Его проводник окончательно отстал, напуганный огромными, как медведи, свирепыми псами, и Арум шел к хижине Истргдора  наугад, ни о чем не спрашивая, надеясь, что большее из врытых в землю жилищ, есть иско­мое. Там он увидел своего черного с белой отметиной жеребца и коня Тиохора, ухоженных, ждущих жаркого бега. Ускорил шаг. Истргдор вышел навстречу, широко расставив руки. За ним из-за полога высунулся мальчик лет двенадцати, в котором аттлиец приз­нал Оенгинара, услышав его историю накануне.
- Мы ждем тебя, счастливый наследник царей! Выступаем сразу же! Ты с нами! - хозяин говорил тоном, не терпящим возражений.
- Нет, Истргдор, тридцать моих воинов небольшая подмога. И есть пели выше войны.
- И выше справедливости?! Войны: не будет. Оенгинара город встретит как подобает встречать Держателя! И еще,.. - имьяхиец рассмеялся, хлебнул из глиняной посудины воды, полоская рот, умывая лицо и мятую бороду, - Твои воины крупная сила. Я помню стычку с капдскими всадниками. Вы были - меч Грома в их рыхлом теле!
- Хороший маневр Тиохора. Мы не давали им обойти вас, да только защищались.
- Сильным должна быть постыдна лишняя скромность. Но постой... Вот почему я уверен, что ты поедешь ... и имьяхиец повернулся к Тиохору, и тот, помедлив, открыл: - Слух будто в городе твоя сестра.
- Ардея?! - Арум подступил к старому стратегу, вдруг грозно приказал: - Говори!
- Спасшая Оенгинара, по рассказам, слишком похожа на Ардею. Она многих расспрашивала о тебе. Откуда-то с ней светловолосый воин, могучий словно наонский бык и отважный даже перед целым
войском. Не знаю, чему верить, сын Тимора. Пусть говорят знако­мые с ней.
- Я не мог думать будто она - твоя сестра! Да, идут из Аттлы к Земле Облаков... Сейчас они в городе - отчего я их ограждал. Мы спешили тогда укрыть Оенгинара и не могли вести их за собой,-- оправдался Истргдор.
- Вздор! - Арум улыбнулся и опустился на  камень возле тлеющих углей. Вороша хворостиной золу, он представил, как робкая нежная как лепестки цветка , Ардея бросается в реку несравнен­но более быструю, коварную, чем Ланта, да еще вытаскивает, борясь с течением, человека. - Вздор! - твердо повторил он: - Тиохор, может ли Ардея идти с незнакомым никому воинам через сте­пи, болота, леса?! Будь разумен!
- На ней Голубая, Саламандра, - ответил его друг: - Даже если пришедшая тебе не сестра - Мы должны  быть там и знать правду. Может наказать самозванку или успокоить свои сердца. Пусть Истргдор перескажет все в точности - я же утверждать пока ни­чего не смею.
- Опиши ее имьяхиец! Истинно! Пусть Рожденный тоже не молчит!
-Это она и не она! - восклицал Арум, слушая воина и взволно­ванные отступления мальчишки.
-Здесь какое-то наваждение, - думал он: - Не слуг ли Верхнего храма это дело?! И если так, то даже они как сумели достать до меня?! Чего хотят?!
- Они люди не совсем, - воспалил его разум Оенгинар: - Я видел как огонь появлялся из маленькой штучки в его руке. Видел - она изживляла кровавую рану своей ладонью, не призывая богов, не твердя заклятья и скоро та уже становилаь как обычное настоя­щее тело. Она в пути не знала усталости, вместо отдыха вечерами
плавала в реке, а потом рассказывала про звезды и называла их другими именами. Когда она садилась со мной рядом, становилось хорошо, уютно, как в присутствии матери.

Арум решил верить не всему. Но лишь горцы вскочили на коней, он был среди них первый. Сначала медленно, произнося молитву грозному богу, они прошествовали мимо дымящего смрадом алтаря, выехали за изгородь стойбища и молчаливо смотрели в небо: рас­крашенные соком трав и кровью, воители Имьях, рядом небольшой отряд аттлийцев, сверкающих золотом и сталью.
- Вот! Там!  - наконец крикнул кто-то. Все обернулись в ука­занном направлении: вдалеке, у склона лесистой с просединами горы парили два орла. Плавно кружа они двигались на восток,
- Гей! - радостно крикнул Истргдор Войско тронулось по долине вниз. До полудня они обогнули рощи Миофы, крохотный городишко у Гусиных озер и стремительно понеслись  к Бамбуковому городу. При виде их жители селений прятались в свои лачуги, бросая повозки и скот, бежали в поля. Но неко­торые, встречая всадников орали:
- Задайте им! Бейте и жгите!
- С нами Оенгинар! - гордо отвечали воины.
- Накажите проклятых! Мстите за святотатство!
- Бейте! Бейте их!
Стражи заметили имьяхийцев с высоких стен, лишь облако пыли зазмеилось меж ждущих жатвы полей. По чьему-то указу все ворота оставались закрыты с ночи. Когда авангард войска, влетев на мост, остановился у западной сторожевой башни, и всадники хо­ром закричали: - Открывайте! С нами Оенгинар! Со стены в них полетели стрелы и камни. Никто из воинственного отряда не предвидел такой враждебной встречи. В первых рядах возникла суматоха. Кони метались с диким ржанием, ломая ограж­дения моста и падая в ров. Хотя горцы быстро отступили, перед воротами осталось много распростертых тел.
- Подходите еще! Смелей!

- Есть огонь и смола! Вам нравится пекло?!
- Езжайте к южным воротам! Может там угощают другим! -Слышался хохот с черно-каменных укреплений. Растерянность имьяхийцев вмиг излилась в ярость. Вопя ужасные проклятия, они разъезжали вблизи рва, многозначительно потрясали копьями и пускали стрелы, вряд ли достигавшие цели; другие же благоразумно последовали за Истргдором.
Поднявшись на пологий холм, где как скрюченные пальцы топыри­лись из земли пять обожженных идолов, Истргдор долго неистово ругался. Его самого едва не ранил камень, потрясший щит. Те­перь, когда внезапный предательский выпад горожан был исполнен, и он мог посчитать убитых, в его душе гнев сменяла дру­гая буря, более темная и злобная. Шепча имена богов он клялся, что такого обмана не простит.
- Нас слишком мало, имьяхиец, - сказал Арум, твердо глядя в его лицо: - Твоя голова должна быть трезвой. Нас мало. Если станет и втрое больше, города штурмом не взять.
-Станет вчетверо больше уже завтра! - заверил Гунакан. Его коня сразил дротик и аттинец чувствовал себя героем, напуская вид воина весьма опытного.
- Земляные крысы! Они ведь не знают истории Оенгинара!
- Они много не знают!
- Мы это исправим! Будем жечь и резать виновных за незна­ние!
Выкрикивали горцы, столпившись вокруг предводителей плотным кольцом. Многие давали советы: разумные и сумасшедшие. Нашлись добровольцы проникнуть ночью за стену, вырезать стражу , от­крыть ворота, наивно пологая, будто случившееся лишь бескон­трольный приказ наглеца Магиора. Большая часть настаивала про-
ехаться по окрестностям в поисках вина, провизии и потом просто ждать. Оенгинар  не слышал их. Взгляд его выражал недоуме­ние - неужели Род мог  не возрадоваться ему живому?! Отверг­нуть Его?! Такого не могло быть! Мальчишка думал, что нужно подойти к воротам, да только докричаться. Убедить глупцов, что он - это Он. Истргдор ничего не ведал о последних событиях в Бамбуковом городе, вызванных деятельностью Ваамкана. Однако он быстро понял: за черными стенами произошли серьезные потря­сения. Допуская даже, что в Дом Рода, Держателем уже внесли младенца - Обнаикона, а значит пока там нераздельно правит Ниесхи­ок - заклятый враг свободных имьяхийцев. Он допускал самые не­приятные перемены, не подозревая, как скоро ему откроется ку­да более страшная правда. Предвидя серьезное противостояние, Истргдор послал гонцов в горы и в дружественные западные селе­ния с вестью, которая должна была задеть многих :
- Оенгинар - истинный Рожденный, отвергнут! Бамбуковый город
против богов! Шлите воинов! Именем Рожденного мы восстановим
справедливость и высшую волю!
Запретив грабить крестьян, дабы не нажить лишних врагов, он все же обязал их немедля доставить определенное количество провианта и выделить людей рубить лес для укрепления лагеря,
как настояли знакомые с наукой войны аттлийцы.
Прошло два дня. И с каждым шагом Солнца, появлением звезд, надежды на мирный исход таяли. Ваамкан с башни обозревал ла­герь осаждавших, кленя себя за трусость, удержавшую от удара бунтарям сразу, когда воины его превосходили числом и были еще пьяны победой в городе. Зарево множества костров у холма за стеной наводило на жреца ужас, словно блеск глаз хищной стаи. Он видел, как по, тонувшей в сумерках, дороге стекались десят­ки, сотни мятежных горцев, люда, разделившего их настроения.
Но больше всего его пугал  Оенгинар. Это был страх мистический
необъяснимый разумом, горячий, преследовавший всюду. Навсегда ему запомнилась щуплая Фигурка мальчишки в белой тунике, со вздернутой головой, глядящего прямо на него. Ваамкан туже за­кутался в мантию, расшитую мехом и золотом, но ощущал себя как никогда нагим и уязвленным, За последние дни произошли дейст­вительно катастрофические потрясения, равных не было века. Не в пролитой крови, даже не в поруганных святынях, виделись те перемены, а в великом перевороте в умах. Прошлое Рода, все что объединяло людей  и делало их народом этой земли, теперь ре­залось по живому, через боль, слезы, тысячи смертей. Прошлое корчевалось, сохло. Будущее? После гибели священных животных, души которых есть сам свет Рэдо, после погрома в доме богов и Убийства Ниесхиока разоренной , направленной Ваамканом тол­пой, сожжение семи срединных храмов, насилия над жрецами и жес­токой казни имьяхийцев, обманутых воинами Магиора - всего бе­зумного, пронизанного демоническим духом ненависти и разрушений. страна Единорога  уже не могла оставаться прежней. Это одина­ково ясно понимали и , поклонившиеся самозванному Держателю жрецы, городская знать, и воины, и каждый нищий оборванец. Одни, принимая происшедшее, как Конец Дней, предсказанный Окано­ном, запирались в дворцах, лачугах, усердно молили богов и ожидали последнего страшного всплеска воли бессмертных. Другие в большинстве, не веруя более в благие помыслы жрецов, их чис­тоту и связь с небесными силами, видели в развернувшейся дра­ме поворот к новой жизни, устраивать которую приходилось каж­дому по-своему: пьянствуя, грабя, пресмыкаясь перед Ваамканом или в открытой вражде бесчестному узурпатору. Толпы недоволь­ных были загнаны в старую крепость и заточены там без пищи и воды, или казнены, убиты на улицах, в своих домах. Несмотря на
220 жестокие расправы, на хитрые, услаждающие речи Ваамкана слушаемые уже без  прежнего восторга, Бамбуковый город  бился в су­дорогах взаимных распрей. И теперь, когда появился Оенгинар, лег­кая победа жреца грозила обернуться сокрушительным поражением .
впрочем много воинов присягнули Ваамкану, слишком много людей под его именем творили бесчинства и удел их оставался: в страхе, в ненависти, в вере или безверии пройти избранный путь до кон­ца. Лишь к вечеру второго дня удалось утихомирить большую часть недовольных, угрожая им вторжением имьяхийцев. Даже недруги но­вого держателя вряд ли решились бы отрицать полную опасность, а тем более вступить в союз с горцами, кто из призрения, кто из-за праведных опасений. Другое дело истинно Рожденный! Увы он ока­зался по ту сторону стены. Да и он ли? А если и не он, то поче­му там? Боги бросали кости - демоны, не знающих света лесов, на­шептывали их счет. Магиор, бодро поднявшись по ступеням, остановился рядом с Ваамканом и также, опираясь на стену, глядел вниз. Выражение лица его было  иным: на губах будто бы просту­пала улыбка. Казалось, свет множества костров у холма заботило его меньше.
-Народ требует чужакам казни мучительнее, - заметил он.
- Но не сейчас же! - Ваамкан порывисто повернулся, раздра­женный, что мысли его посмели прервать.
- разумеется, завтра. В городе станет спокойнее, когда с  ни­ми покончат.
- И , наверное, не завтра. Ходят слухи, будто пленница -
- сестра Арума...
- Еще говорят - она спасла Рожденного. Но известно всем -
- проклятые иноземцы в сговоре с Ниесхиоком умертвили Единоро­гов! Ниесхиок мертв, почему же живы они?

- Я не глуп, Магиор! И мысли у меня о другом... Арум - сын правителя Аттлы. Аттла далека, но несказанно могущественна. За горсткой железноголовых могут последовать тысячи. Как бы жизнь аттлийки не оказалась бесценной!
- Дочь великого правителя не может путешествовать одна че­рез Ильгодо, Мне видится - они вовсе не аттлийцы. Подумай сам! Спроси Крилоха!
- Усиль стражу, стерегущую их. Или лучше спрячь иноземцев. Спрячь, чтобы никто не узнал, где они.
- Ее - да. А светловолосого мужа я бы скорее убил. Иногда пол дела выгоднее целого. Он необычно силен. Не по-человечески. Пятерых, пришедших за ними, порубил мечом - перепуганная стра­жа едва успела захлопнуть дверь, иначе, казалось, он вырежет всех. Так чужаки и сидят там.., не пьют, не едят.., с пятью убитыми. Я больше верю, что они - не люди. Они опасны, славный Держатель, послушай меня! Она ведьма, в теле которой черви -
- ведь не бывают женщины такими! А он - воплощение духа нечис­того.
- Возможно. Но ее пока не троньте. Грозному мужу отрубите руки: запах и цвет крови покажет : кто он.
Они некоторое время молчали. Со стены было видно, как дого­рают останки неугодных храмов; красиво и трагично. 3 городе почему-то стало тихо так, что слышалось веселье в лагере имьяхийцев
- Их перевалило за три тысячи. Думаю утром станут нас ис­пытывать, - сказал Магиор: - Но они еще слабы.
- Их силы растут. Грязные псы! Они будут бросаться все ярост­ней, а мы слабеть. Почему мы их не раздавили в первый же день! -
- сокрушался Ваамкан. Он давно уже послал своих людей, пере­одетых крестьянами, заручиться поддержкой в малых городах;
222
вложил им в уста слова льстивых обещаний. Только мало было надежды на какую-нибудь помощь. Да и кому он был нужен, с кем знаком новоявленный Держатель - недавно маленький безызвестный жрец.
- Мы одолеем их, - вдруг сказал Магиор: - Я долго думал и нашел выход. Нам поможет один человек - твой враг, которого ты разыскиваешь, я уже нашел.
- Кто?!
- Иенхон.
- Иенхон! Схватили его?! Я знал, что он не вышел из города. Где он?! - известие, что найден охотник, исчезнувший в ночь пог­рома, в святилище Рэдо весьма обрадовало Ваамкана, Он ненавидел человека Голубого Леса едва не больше, чем Оенгинара. Ненавидел и боялся за его дерзость, гордый вид, за злой язык и еще за то, что тот был знаком со многими тайнами.
- Город, не лесные дебри, здесь трудно путать следы. Он скрывается у одной блудницы. Я намеренно не стал его тревожить.
- Чем он будет полезен?
- Я долго думал, как ловчее обмануть имьяхийцев.., - Магиор огляделся, убеждаясь, что их никто не слышит: - Под восточной стеной от рощи, растущей по берегу реки, есть подземный ход. Ты не знаешь о нем и вряд ли кто знает, кроме немых слуг Ока­нона. Пусть нечестивец Иенхон узнает о тайном ходе. Пусть вос­пользуется им для бегства. Он, зло обиженный, укажет путь вражьему войску. Путь в могилу - мы засыпем оба конца прохода.
-Ты сын лисы, Магиор! - Ваамкан глядел на него странным не­мигающим взглядом, потом, словно опомнившись, рассмеялся:
- И к тому же глупец! Иенхон не пойдет на встречу смерти. Ему незачем  идти в лагерь горцев, где увы не убитый им же Оенгинар. Он не сумасшедший, он просто сбежит!
223
- Нет, - Магиор упрямо покачал головой: - Иенхон ради мес­ти пойдет и на смерть. Я знаю его. Он изведется, лишь бы на гибель тебе протащить войско Истргдора тем ходом. Поверь , я хорошо знаю его и уже все обдумал. Нам не найти лучшего орудие для этого замысла, чем , горящий местью, Иенхон. Любой другой посланец вызовет у опытного Истргдора подозрения. Любой, но не пришедший каяться Иенхон - человек Голубого Леса, служивший Ниесхиоку!
- Хорошо.., - Ваамкан неторопливо взвешивал доводы началь­ника войска, понимая насколько привлекателен и опасен неожиданный план. Ему никак не хотелось отпустить бывшего уже в руках Иенхона, без особой уверенности в том , что расправит­ся с ним позже. Однако возможность так легко покончить с осаж­давшими, брала вверх над ненавистью к человеку Голубого Леса. Спустившись с башни, они  направились к Дому Рода, и до глу­бокой ночи обсуждали детали в уже пущенной в действие затее Магиора. Устроившись в ярко освещенном зале, глотали, вино из золотых сосудов, подносимых бледнотелыми невольницами из капдских гор и даже позволяли себе шутить.
Как и предвидел Магиор, имьяхийцы утром предприняли атаку. Конечно, это не был подлинный, яростный штурм, которых за века множество пережил Бамбуковый город, сгорая до тла, возрождаясь по-прежнему сердцем страны Единорога. Истргдор просто испытывал защитников города, познавая их боевой дух, разведывая слабые места. Горцы , вопя угрозы, пуская стрелы, налетали на стены и, встреченные равным ответом, откатывались назад. Это мало по­лезная игра, стоившая раненых и убитых, окончилась, как только солнце припекло жарче. Воины направились, кто к реке обмыть пыль и пот, другие , строго подчиненные старейшинам, в городившийся частоколом лагерь. Еще вчера там появилось несколько молодых
224
слонов с длинной редкой шерстью, с устрашающими, как косы смерти, бивнями. На них притянули бревна для тарана и предполагали использовать в битве, если только враги посмеют выступить. На ровной площадке у подножия холма начали сооружать сразу две штурмовые башни, рассчитывая довести их вровень с городскими укреплениями и доставить по дощатым настилам к участкам засыпанного рва.  Усердно стучали топоры. Полунагие люди рыли землю, точили мечи, штопали одежду, кромсали мясо для похлебки и бранились. Таким, полным работы, пустой суеты, увидел лагерь Иенхон. Он шел через скошенный луг и, предвкушая  великую месть, радовался. Еще не думая об Оенгинаре, выжившем волей богов, при этом в его груди что-то билось, металось, вздрагивало, но и  то похоже была радость.
- Ведите меня к Истргдору! - крикнул он, подскочившим всад­никам: - Я - Иенхон, известен всем;
- Как вонючий раб  Ниесхиока?! - рассмеялись горцы. Человек Голубого Леса по привычке вздернул руку к ремню, где раньше носил меч и если бы он имел его сейчас, насмешни­ки возможно поплатились за те слова.
- Ведите! Кто я - скоро вы узнаете лучше!
Горцы переглянулись и , не переставая хохотать, направили коней к воротам, заставляя охотника успевать за ними бегом. Несущий великолепное открытие, Иенхон взошел на холм. Меж идо­лов был натянут тент, под которым собрались некоторые началь­ствующие войска имьяхийцев и люди близкие Истргдору. Когда же охотник увидел живого Оенгинара, сидящего на грубом табурете, украшенном кусочками хрусталя и блестящего обсидиана, он вдруг повалился на землю с громким восклицанием: - Вспомни и прости священный Рожденный! Это я , твой убийца! Я, слепой, неразум­ный отдал тебя реке! Вспомни и прости! Заклинаю именами всех
225
богов: вспомни и прости!
Оенгинар разглядывал его словно диковинного зверя, распростершегося у ног, с опасением и любопытством. В памяти, опьяненной в день покушения дурманящим настоем, теперь всплывали забытые
туманные образы.
- Не помню, - тихо произнес Оенгинар. От этих слов  Иенхон взвыл, как от раны, потом поднял голову, глаза его слезились, и начал пересказывать суть заговора и о своей недоброй воли в нем.
- И ты осмелился придти сюда?! Искать пощады?! - удивился молодой воин.
- Смерть ему! Сейчас же смерть! - зароптали горцы.
- Он сам пришел, - не будем его мучить!
- Топором по шее.
Вдруг все по оклику Истргдора замолчали. Оенгинар встал, по­дошел ближе к Иенхону, с улыбкой глядя на его косматое лицо, красные мясистые губы, горестные глаза.
- Я прощаю тебя! - сказал Рожденный, касаясь его ладонью: -
-Ты был ослеплен. Боги вернули зрение -ты снова с нами. Охотник встал. Теперь вид его был спокойным, торжественным.
- Я не боюсь смерти, - отчетливо произнес он, чтобы слышали всадники, шептавшиеся за спиной, - даже просил бы о ней. Одна­ко есть в моей жизни еще одно дело... Я знаю, как проникнуть в город.
Сообщение о тайном ходе под стеной Истргдор принял, словно послание неба. Собравшиеся на совет были  не менее воодушевлены полезнейшими открытием охотника. Но о способе его использо­вания, мнения значительно разделились.  Имьяхийцы долго спорили, каждый желал навязать свою идею. Еще не все безогово­рочно верили в искренность человека Голубого Леса и , ожидая какой-нибудь подвох, высказывали болезненные для Иенхона сом-
226
нения.
- Эх, вы! - наконец не стерпел он : - Дайте мне сотню вои­нов  и сегодня Ваамкан , связанный как жертвенная скотина, будет здесь! Дайте триста и я пробьюсь к воротам и открою их! Пусть мне это будет стоить жизни, но я сделаю это! Клянусь именами богов! А вы можете рассуждать ни один день, пока не найдется  другой счастливец, но служащий не вам. Говорю вам:
храм Оканона разрушен и его тайны быстро перестают быть тай­нами!
Пламенная речь Иенхона зажгла воителей с Имьях итак не страдающих робостью, жаждавших скорее ворваться на городские ули­цы. Они решили ; как стемнеет проверить подземный коридор, а уже перед рассветом, учинив ложный штурм у западных ворот, тихонько направить основные силы по пути, указанному Иенхоном.
- Завтра перед тобой распахнутся эти ворота, - сказал Истргдор. кладя тяжелую руку на плечо Оенгинара: - Это по праву твой город.
За черными стенами тем временем готовились совсем к иному исходу. Магиор набирал отряд из крепких и опытных воинов. Им назначалось: лишь враги до последнего исчезнут под землю, засыпать вход у реки, затем , соединившись с другой частью войска у восточных ворот, стремительно напасть на лагерь имьяхийцев Среди могильников Города Мертвых, где начинался, губительный лаз, подкопали несколько тяжелых плит, чтобы в свой срок обрушить их на головы доверчивых детей Имьях Как толь­ко все было закончено, там больше никто не появлялся, кроме без различных  к закону нищих бродяг, дабы не отпугнуть возмож­ных лазутчиков. А вокруг, от вытоптанных садов Миофы и ра­зоренного святилища Оканона до Дома Рода и самых дальних бам­буковых хижин, до храма Рэдо, опаленного огнем рассерженного
227
Крилоха, все было спокойно. Спокойно, как в ожидании звука
рвущихся нервов. Собираться на площадях, говорить что-либо о богах или смертном  Оенгинаре, запрещалось. Тихий стон из старой крепости служил тому подтверждением. Кровь на улицах еще не смыли дожди. Едва небо усеяли звезды, Магиору доложили:
- Два десятка горцев двинулись к реке.
- Не замечайте их, - спокойно сказал он. За разведчиками, расчитывал стратег, скоро пойдет все вражье войско. Туннель был длинный и места там бы хватило всем.
- Завтра мы раздавим их как гнусов, - заверил он Ваамкана: -
- Ловушка начинает работать. Благодари Иенхона. Пусть беглец сдохнет позже других, рыдая, захлебываясь подземным смрадом.
- О, нет! Его разорвут на куски, сожрут живого и выпьют кровь! - торжествовал Держатель.
3 эту ночь сон не приходил к ним двоим. Поднявшись на верх­нюю террасу Дома Рода, они смотрели на россыпи вечных звезд, что в умах предков рождали легенды. Ваамкан рассуждал о вре­мени, когда вся страна Единорога будет покорна новым законам. Потом он в своих мечтаниях пустился дальше, покоряя пределы гор на севере и земли береговых людей. Голос его дрожал, сузившиеся глаза блестели. Магиору казалось, что Держатель не в себе, проведя целый день в святилище Крилоха, непрерывно молясь, пересытившись тяжким дымом курений. Слушая бредовые речи, начальник войска, он вдруг усомнился: нужен ли этот, случаем возвеличившийся, жрец? Ведь вся власть в городе по существу принадлежала ему. Ваамкан умел только бунтовать тол­пу, лить яд лжи. Сумел разрушить храмы и уничтожить вечный закон. Но что дальше? Эти мысли еще не окрепли, Магиор отстранился от них, желая додумать, когда станет ясен исход сражения с имьяхийцами. Оставив держателя, он спустился проверить посты и узнать о перемещениях во вражеском лагере Ваамкан, потерявший в лице Магиора благодарного слуша­теля, стал придумывать каким казням он подвергнет пленных горцев, которых завтра обещало быть много. От кровавых сцен его самого пронимал озноб. Кутаясь в плащ, он скрежетал зубами, ухмылялся и сожалел только, что может уже никогда не встретится с Иенхоном. Лотом вдохновение внезапно покинуло его. Жрец ощутил себя одиноким среди людей , безразличных к его стремлениям. Была ли это минута отрезвления или миг грусти перед порой желчного отчаяния?
- Они идут! - голос стратега за спиной вырвал его из за­бытья.
Держатель поспешил к лестнице. Внизу ждали кони и они быст­ро достигли укреплений у восточных ворот. Со стены жрец вглядывался в тьму. По берегу реки, где черным безмолвным сном спала роща, он не мог разглядеть ничего.
- Идут! - развеял сомнения Магиор; - Тихо, будто тени. В тени и обратятся.
Имьяхийцы, подобно ночным хищникам, крались через заросли орешника. С ними шел и Арум. Мысли о сестре или будь то нез­накомке, завладевшей Голубой Саламандрой, мучили его все дни. Иенхон, следующий рядом, солгал аттлийцу, будто в городе ничего о ней не слышал, но сейчас готов был признаться, как сам, исполнял прихоть верховного жреца, заманил путников в город.
- Я должен тебе сказать - шепнул он аттлийцу; - Ты возне­навидишь меня, захочешь убить. Не спеши - я жажду погибнуть, круша врагов, Может меч дарует мне каплю прощения изрек справедливых проклятий. Не думай также, великородный пришелец,
будто Иенхон просит прощения у тебя.  Нет! Судьи мне боги. Перед смертными деяния Иенхона без ответа. Но, наверно, боги раскрыли мне рот. Им угодно, чтобы ты знал...
- Говори же! - не вытерпел Арум ; - Я не трону тебя.
- Та, которую ты ищешь в городе. Ее имя не Ардея, хотя че­ловек волен иметь много имен. Кто она и зачем здесь не рас­познал даже мертвый Ниесхиок. Да и я не думал бы, что она аттлийка. Только диадема... Диадема на ней в точности опи­санная тобой, Я трогал, держал ее и не перепутал бы ни с чем другим...
- Дальше! - торопил аттлиец. Они остановились у входа в подземелье, расчищенного от сплетения ветвей и Истргдор ждал, когда охотник поведет их в глубь.
- Её обвинили в сговоре со жрецами Рэдо и колдовском убийстве Единорогов. Но это ложь! - сказал недопустимо гром­ко Иенхон и, приняв факел, спустился в тайный лаз.
- Что ты умалчиваешь?! - вопросил Арум, нагоняя человека Голубого Леса.
- Умалчиваю?! Другой бы просто молчал. Я повинен в ее пленении, хотя я же пытался вызволить ее. Если люди Ваамкана успели расправиться с ней, пусть самые жестокие муки падут на меня. Но, боги, я не хотел ей зла!
- Никакие муки не искупят твою вину, если в руках Ваамкана Ардея! - Арум заставил себя не верить, что в этой дикой, ис­текающей кровью, сгорающей в пожарах, стране могла оказать­ся сестра. Он отторгал это разумом, но ноги несли все быст­рее. а темному коридору  казалось нет предела. Они, по убеж­дению Иенхона, прошли большую часть пути, когда сзади послышались тревожные, поначалу далекие крики. Истргдор дал
230
команду остановиться.
- Это ловушка! Кто-то засыпает вход! - донеслась страшная весть. Вмиг все подземелье пришло в движение от множества голосов, звона металла и топота ног. Спотыкаясь, падая, во­пя проклятия имьяхийцы бросились вперед. Но раньше, чем пер­вые достигли выхода, стало ясно - там тоже тупик. Адовым эхом  грохотали плиты с разоренных надгробий, создавая мо­гилу непомерно более величественную, сатанинскую. Иенхон на­летел на холодный мрамор и в сумасшествии крошил его мечом, выл от злобы, бил кулаками. То казалось действием зверя в ловчей яме, бессмысленным, трагичным. Из щелей, меж глыба­ми. быстро засыпаемых землей и щебнем еще слышался восторженный хохот могильщиков.
- Ты знал об этом?! - Истргдор осветил лицо охотника фа­келом в поисках истинного ответа.
- Клянусь всем, что осталось святым! Нет! - он весь дро­жал; не от страха - от потрясения, превратившегося в нерв­ный озноб. Еще несколько минут он судорожно глотал воздух, будто отравленную воду и повторял: - Клянусь! - думая, что делаемое им, пусть даже с искренним желанием угодить богам, людям, неминуемо обращается великим злом; потом человек Голубого леса принял сверкающие взгляды имьяхийцев и вон­зил в себя зазубренный меч.
- Гасите факела! Огонь поедает воздух! - предостерег Арум;
- Мы попробуем вырыть новый проход. Он подал надежду. Но врядли кто верил, что можно выбраться на поверхность рань­ше, чем умереть, слишком много земли и камней было над ни­ми. А наверху, южнее отрогов Имьях, уже занимался рассвет;
желто-оранжевый, как цветы винной травы, поглощая звезды, окрашивая вершины гор. Отряд, посланный Магиором, легко

расправился  с охранявшими лаз у реки, завалив его стволами деревьев, камнями и трупами, соединился с остальным/войском. Теперь мчались они на штурм лагеря горцев. Всадники знали;
их там не более нескольких сот, измученных недавней ложной атакой ворот, отнюдь не ведавших подлинной беды.
Заметив приближение вражеского войска, Тиохор был изумлен:
ведь по его расчетам сейчас бой начинался на городских улицах, но никак не здесь. Поднимая тревогу, он заколотил в щит. Лить немногие, хватая оружие, высыпали на вал , ого­роженный некрепким бамбуковым частоколом. Незнакомые с военной дисциплиной, имьяхийцы еще долго уясняли, откуда и как грозит беда. А всадники неслись на них, делясь на две щетинящиеся копьями лавины, вопя боевой клич. Видя много превос­ходящие силы противника, Тиохор понял, что весь периметр ук­реплений горцам удержать не удастся. Войско горожан станет нападать с разных сторон и очень скоро найдет брешь в ред­кой цепи обороняющихся. Аттлиец с негодованием взирал на пустые метания, бесцельную ругань внутри крепостной стены, потом скомандовал: - Лучников на башни!
В его голове рождался отчаянный, но единственно возмож­ный план.
- На башни! - орал он , и часть имьяхийцев подчинилась. Они, запасаясь стрелами, дротиками, камнями, полезли на шаткую незавершенную конструкцию из сколоченных трапециями бревен.
- Ставьте повозки в ряд! Сюда! Сюда тяните! - указывал Тиохор, выводя новую оборонительную линию в средине кре­пости. А один из вожаков, подстрекаемый Гуанканом, с пеной у рта поносил иноземца и послушных ему земляков. Отчаянный бой кипел у южной и восточной стороны, где стены оказались ниже и даже сломлены яростным напором врага. Защитников там оставалось едва ли с пол-сотни, забрызганных кровью, озвере­ло секущихся с огромным числом воинов Магиора. Рядом загоре­лись копны с подсохшим сеном. Ревели быки, ржали, кони.
- Открыть ворота! - приказал Тиохор.
- Откройте же ворота, глупцы! - согласился Гуанкан. Он еще не осмыслил суть замысла аттлийца, но , видя как на склон холма охотники гонят слонов, догадался: этот неожиданный ход может спасти от верного поражения. То же поняли другие имьяхийцы, теперь команды Тиохора, едва заглушаемые звуками боя, исполнялись быстро и безропотно.
Нападающие хлынули в лагерь, разом затопив отведенную им непросторную площадь. Дальше сдерживали стены и ряд сомк­нутых повозок. Порыв, окрыленных легкой победой, всадников угасая, чем чаще их сражали стрелы, и камни, метаемые с башен. Но еще они не ощутили себя в западне и ожесточенно бросались на горцев, удерживающих неогороженный проход. Вдруг на холме появились слоны, двинулись вниз, подгоняемые опытными охот­никами. Темные гиганты бивнями словно  плугами рассекали вой­ско горожан, давили могучими ногами, трубя от ярости, мотали гороподобными головами. Тогда ужас объял слуг Ваамкана. Они возопили молитвы забытым богам, в безумстве сметая друг друга. Кони храпели, били копытами сброшенных наездников. А со штур­мовых башен имьяхийцы обильно сыпали стрелами и тяжелыми от смолы комьями горящей соломы. Исход сражения решился быстро и неожиданно; воины Магиора постыдно бежали в город, выры­ваясь через проломы в бамбуковой изгороди, вылетая в пани­ке через распахнутые ворота. Другие были пленены или лежа­ли мертвыми, покалеченными рядом с телами истекающих кровью слонов, лошадей, полыхающих жарким пламенем повозок. В ра-
зоренном лагере имьяхийцы торжествовали и славили мудрого в войне аттлийского аргура. Только когда победители опросили пленных о судьбе войска Истргдора, многие выросшие в битвах мужи взревели слезами, как дети. Горцы рыдали, избивая до смерти схваченных врагов и то лишь  усиливало их горе. Тиохор сам находился в небывалом отчаянья. Он  не мог сми­риться с подобной кончиной Арума и милых ему друзей. Опус­тившись у подножия изваяния, он смотрел пустыми глазами на восток, где у изгиба реки зеленела роща и задавал безответный вопрос: чем же можно помочь погребенным? Разрыть под­земелье, отбивая атаки превосходящего числом противника, представлялось невозможным. Да и вря дли они, истерзанные битвой победители, сами находились в безопасности среди сожженных, разрушенных укреплений. Следующая вылазка горо­жан обещала быть последней. Горцы послали гонцов в селения Имьях и дружным северным охотникам, прося помощи. А Тиохор призвал наиболее отважных воинов и сказал : - Мы в беде не­малой. Ио хватит предаваться горю. Поедимте к роще и пос­мотрим, как спасти гибнущее войско Истргдора. Возможно нас всех там убьют, но это честнее, чем дожидаться смерти здесь.
Сев на быстроногих коней, они поскакали к реке. Весть о хитроумной победе Ваамкана глашатаи разносили по улицам, выкрикивая под мерные удары барабанов. Сна без ответа зас­тревала в пустых окнах, эхом оставалось в местах недавних пожарищ, где ветер кружил золу и трепал одежды убитых. Бамбуковый город словно оцепенел, казалось уже ничто не может потревожить тот угрюмый покой. Только ближе к полудню, ког­да Грачева, закованного в цепи; повели на площадь, улицы по пути следования процессии лениво ожили. С любопытством и страхом люди Единорога наблюдали за светловолосым иноземцем,
234
бредущим в окружении  стражей и жрецов Крилоха. Некоторые осмеливались приблизиться, разглядывая ногу под разодранной туникой в которую его пронзили вчера копьем. Но сегодня - о Чудо! - рана почти затянулась, алея лишь небольшим рубцом. Кто мог усомниться, что сын он не человеческий?! Толпа ро­тозеев росла и гремела злым ропотом. Появлялись смельчаки , отважившееся даже бросить камень в приговоренного. Стражи смыкали строй и опускали копья, выкрикивая угрозы. Жрецы, звеня серебренными амулетами, говорили что-то о суде бога, порой голос возвысившихся служителей Крилоха звучал громче сотен других и толпа суетно, но покорно сохраняя почтитель­ное расстояние следовала за ними. Часто останавливаясь, Андрей вглядывался в провожавшие его лица с некой странной улыбкой прощения, то вдруг поднимал голову к солнцу. Стра­жи не торопили и он не спешил, ожидая когда же Луна засло­нит сверкающий диск, а суеверные аттинцы содрогнуться перед ужасным знамением. Ведь это могло стать его последней по­техой на этой земле. Почему-то он думал, что как у Теокла появление звездолета соарян спасло Эвис от посланцев Верхнего храма, так сейчас был шанс, что небо спасет его от мучительной казни, назначенной вероломным Держателем. В ка­ком-то  глубоком, потайном слое разума, куда обычно не об­ращается человек, он начинал верить в чудо. Изо всех сил стараясь забыть глаза своей подруги, полные слез, шарик хронопускателя в ее дрожащих пальцах и рвущие сердца слова, Грачев теперь немо, но страстно взывал к Небу, убежденно повторял, что умирать ему еще недопустимо рано. Одновремен­но он готовился к последнему яростному акту воли и тела, в котором решалось все.  Когда они подошли к Дому Оканона с разбитыми воротами и языками сажи из окон, до сих пор глу-
235
бокое безоблачное небо вдруг потемнело. Вокруг протяжно за­выли собаки, встревоженные птицы выпорхнули из гнезд и за­метались над крышами зданий. Сам воздух вибрировал в неве­домом жутком токе, похожем на сверхъестественный гневный го­лос, звучащий отовсюду. Хотелось закрыть глаза, сильнее за­жать уши и сломя голову бежать.
- Дрожите! - воскликнул Грачев и  рассмеялся навстречу перепуганным жрецам: - Дрожите в свой последний миг! Вы, творящие несправедливый суд! Вот близка рука бога, идущего раздавить вас за обман! За святотатство, все ваши непомер­ные грехи!
Сумерки среди дня объяли страну Единорога, а Солнце было над ней черными, как жерло бездны. Только корона венчала его ко­лючим отблеском.
- Рэдо проклял нас! - закричали в толпе. Кони под стражами храпели и рвали с места. Воины, принужденные опекать чужеземца, сдерживали животных с трудом и больше сами помышляли о бегстве, забыв об угрозах Ваамкана.
- Смерть принесшему беду! Убийце святых душ!
- Молчать! Спешите подать жертвы!
-Это Ниесхиок, достигший Дома богов, льет праведный гнев! Ревели горожане. А Грачев, потрясая цепями, уже не удерживаемыми стражами, утверждал будто Рэдо низвергнет Ваамкана  и всех услуживающих ему. Жрецы пятились, немея от страха, готовые предаться всеобщей панике.
- Копьем же его! Убейте! Убейте или он погубит всех нас! -- завизжал в исступленье служитель Крилоха и , нырнув за спи­ны воинов Магиора, стал призывать их к решительным действи­ям. В тот момент земля содрогнулась, разметав, стряхнув оравшую толпу. Сливаясь с могучим подземным  эхом, загрохотали каменные блоки с рассеченного трещинами Дома Оканона, рухнули стены  соседнего здания. Сверженная бронзовая статуя подпрыгивала на ступенях крошащейся лестницы. И хотя сквозь клубы пыли снова явилось солнце,  ужас наставшего конца Мира отражался в глазах людей  Единорога. Они бежали по улицам, а вокруг рассыпались богатые дома, храмы и жалкие хижины. Грачев отполз от глыб, едва не привалившей его колоны. Пре­возмогая боль от сильного удара в живот, он сел. Переводя дыхание, быстро пришел в себя и начал рубить бронзовую цепь тяжелым осколком гранита. 3 голове еще стоял, звенел гул подземного  катаклизма. Рядом слышались стоны, мольбы раненых. Не меньше, чем суеверные аттлийцы, он был ошеломлен землетрясением, совпавшим столь точно с редким небесным яв­лением. Он не мог уразуметь, почему совокупление распутной Миофы и Рэдо так ревностно приняла старушка Земля Великое совпадение?! Или действительно здесь правят боги! Пусть же разъяснит всезнающая Эвис. Эвис!
Грачев  вдруг подумал, что землетрясение, спасшее от гибе­ли его, могло погубить хронавта. Да и мало ли что могло про­изойти с ней за все это время., не знающей хитрости, ни простой осторожности, беззащитной, во власти грубых слуг Ваамкана! Он стал рубить прочные цепи с большим ожесточени­ем, непрерывно убеждая себя, что стены башни, в которую за­точили их , крепки, как скала и должны выдержать подзем­ные толчки любой силы. Наконец освободившись от оков, Андрей раздобыл меч у придавленного гранитной глыбой стражника и побежал обратно по направлению  к восточным воротам.
Последствия бедствия на всем пути оказались значительны, хотя не так ужасающи, как возле Дома Оканона, где рухнули высокие здания. Стены были поражены извилистыми трещинами, многие портики, перекрытия обвалились. Воздух насыщала пыль и людской плач. Несчастные, потерявшие кров, родных и близ­ких толпились в садах, на перекрестках улиц, простирая  ру­ки к небу, и вторя невнятные мольбы, другие рыскали в руи­нах жилищ, собирая утварь и вытаскивая из под обломков уце­левших. Не добегая моста, Андрей пересек речку вплавь и спе­шил теперь, огибая подножие холма с маленьким храмиком. Здесь было малолюдно. Редко встречавшиеся горожане сторони­лись его, бегущего с мечом в руке, в мокрой рваной тунике и тяжелыми браслетами от оков, словно то был разъяренный клы­кастый вепрь. Достигнув башни, он остановился, оглядывал пустующую площадь и почему-то распахнутые ворота. Потом тенью скользнул по ступеням, выбил ногой медный запор из скобы. Эвис за дверью не было. Все оставалось в том же порядке, как день назад: соломенная подстилка, надколотый кувшин с водой и два черепка нетронутой вязкой похлебки. В углу валялась повязка из лоскута плаща, которой хронавт стягивала ра­ну на его ноге, перед процедурой с биорегенератором. На полу темнели пятна крови убитых стражей. Не было только Эвис и кожаного мешка с их вещами.
Грачев обследовал соседние помещения и вернулся в полумрак прохода, сходящего крутой лестницей. Когда глаза привыкли к
темноте, он разглядел несколько скрюченных трупов, ещё исхо­дящих теплой кровью. По переломленному копью с широким  ножевидным наконечником, подвязанному собачьим хвостом, он оп­ределил: здесь побывали, горцы Имьях. Хорошо это или плохо Андрей не знал, как не знал многого произошедшего за пос­ледние четыре дня. Отягощенный думами, он медленно взошел наверх башни, стал напротив щели окна , делившего стену от пола до бревенчатого свода. Не видевший Бамбуковый город прежде  с высоты, мог  только домысливать его былые очертания. Большая часть города полегла руинами. Ветер разносил по улицам бурую пыль, порошил седым пеплом. Там, где  клубились дымы пожара, скопилось множество людей и похоже наз­ревала битва. Туда же тянулись колонны пеших воинов, стре­мились отряды всадников. Вооруженные стычки начались и в других местах:  у холма за рекой, в садах Миофы и у святи­лища Крилоха. Но главное действие несомненно вершилось перед объятым пламенем Домом Рода. Откуда взялись имьяхийцы и что означало их появление Грачев попытался выяснить у крестьян, задержав их в проулке и добиваясь признания уг­рожающим  блеском меча. Перепуганная женщина отвечала: -
- Гнев богов... Земля раскололась и выпустила много злых имьяхийцев. Они рыщут повсюду и убивают, кто встречает их с оружием.
- Других сгоняют к святилищу Рэдо. Рэдо наверное отныне их бог, - добавил старик глухим голосом, отер рукавом вспо­тевшее испачканное лицо; - Наверное так должно быть. Боги не прощают измены людям.
Дальше седовласый аттинец стал изливать теологические предположения и Андрей поспешил дальше. Внимая фразам, ро­няемым беглецами все больше которых стремилось к восточным воротам, то грубо останавливая шарахавшихся от него как от чумы людей, Грачев слышал, что помимо землетрясения про­изошло невероятное мистическое чудо: будто войско Истргдора вышло прямо из под земли, Толи встало из могил Города Мертвых, и город живых, обуянный суеверным страхом, был теперь в его власти. Много говорили о воскресшем Оенгинаре, кознях Ниесхиока и. тенях, что есть духи из сердца Ильгодо, ждущие наступления ночи. Прагматичный ум Грачева отказывался принимать на веру бред многоголосых толп. Но то, что здесь Истргдор и именно он руководит горцами или был одним из их вождей несомненно являлось утешением. У речки, при­таившись за деревянной  аркой заросшей высокой травой, он метнул увесистый камень и сбил всадника - горца. Ему сей­час было все равно: добро чинят воины с Имьях или разбой да насилие, которого было сполна. Завладев конем, он же­лал лишь скорее разыскать Эвис. Сперва Андрей направился по аллее к могильникам, где якобы земля испустила войско Истргдора, надеясь напасть на след старого воителя, нагнать его и  напомнить о себе. Жеребец оказался непокорным, то и дело вертелся, взбрыкивая. Грачеву приходилось с силой сдавливать его бока и усмирять ударами плоской стороны ме­ча. Заблудившись среди бамбуковых хижин, извилистых овра­гов, резавших старую дорогу, он блукал, пока не столкнулся с пешим отрядом имьяхийцев Те, наверняка наслышанные о иноземце, указали путь к Дому Рода. Там он и встретил Истргдора, стоящего на краю черно-мраморного пандуса, сурово взиравшего на вереницы пленных прислужников низверг­нутого Держателя. По чьему-то знаку Грачева пропустили на оцепленную площадь, забрав коня и меч.
- Ты не забыл меня?! - вопросил он, представ перед важ­ным имьяхийцем,
-Я не забываю ни друзей, ни врагов! Весь народ Единорога запомнит тебя, будь ты сын Грома или человек! - Истргдор улыбнулся и, подняв руку, опережая терзавший Андрея вопрос , заявил: - Она в неопасности, как и ты. Отныне здесь правит справедливость и честь! Грачев облегченно вздохнул. Только теперь, позволив ощу­тить себе великую усталость и боль от бесчисленных ушибов и ран. Он перевел взгляд на собравшихся под портиком вои­нов в аттлийских одеждах и гривастых шлемах с гербами далекой страны. Разглядывая их, он пытался определить, кто же сын Тимора. Аттлийцы смотрели на него с равным любопыт­ством.
- Арум? Где он? - Андрей поднялся по ступеням. В ответ Тиохор мрачно покачал Головой.
Без особого сопротивления к утру весь город был полно­стью в руках имьяхийцев Истргдор освободил всех заточенных Ваамканом в крепости у могильников и запер там виновных прямо или косвенно в смуте. Казнить даже самых ярых недру­гов он не решился, разумно полагаясь на суд Оенгинара. Этот факт и возвращение истинно Рожденного внесли некое примирение. Народ приветствовал будущего Держателя, въезжавшего в ворота на колеснице из слоновой кости и серебра, как свя­щенного посланца богов. Перед ним сыпали цветы белых лилий и крылья бабочек, несли курения и пели гимны. Но восторг встречавших стал большим, когда перед свитой жрецов пове­ли молодого единорога. Он, добытый в дар северными охотни­ками, был совсем белый, с крепкими как удар молота ногами, могуч телом. Глаза дикого зверя, еще не ведавшего ритуаль­ных премудростей Миофы, светились разумом. Тихая радость и великая грусть постепенно сживались за твердью черно-ка­менных стен.
Тело Ваамкана, убитого ядом, нашли в глубоких покоях Дома Рода. Его вынесли за город и сожгли на возвышенности за рекой той же ночью, что неприятно изумило аттлийцев, убежденных будто огонь освободит дух и злая воля жреца, витая над страной , еще сумеет принести огромные беды. Возможно так, но преданные Единорогу рассудили иначе, не желая иметь ни могилы, ни какой-либо памяти о человеке, прогневавшим богов и подвергшим Род столь жестоким испыта­ниям. Во всей трагической истории, начавшейся с покушения на Оенгинара и бросившей страну в хаос, теперь винили толь­ко Ваамкана, забыв  растерзанного Ниесхиока, бежавшего Ваамкана и многих его прислужников. Сожженного жреца проклина­ли на площадях, во всех святых Домах, уцелевших и разрушенных. Приписывали ему деяния еще более омерзительные, чем он успел совершить. Это был плач, призванный облегчить го­рюющую душу. Наряду с тем слогали истории полные вымысла о подвигах Истргдора, божественной сущности милого всем Оенгинара и о волшебстве иноземцев.
Грачев торопился покинуть Бамбуковый город и продолжить путь к Земле Облаков, Ему претило видеть  безумствующие, несущие восторженный бред сборища у ступеней Дома Рода. А при утверждениях, что будто он - сын Грома потряс землю и, расколов свод подземелья, вызволил войско справедливых мстителей, в нем вскипала ярость. Говорили ли то полные бла­годарности люди или его ненавистники - он не желал даже в
глазах глупцов быть ответственным за страшное стихийное
бедствие, унесшее многие жизни. Эвис понимала его и также стремилась уехать отсюда, но путешествие откладывалось, так как она взялась врачевать вместе со жрицами Миофы раненых. Нуждающихся в ее чудодейственной помощи не было числа. Сил у хронавта хватало лишь на особо тяжко пострадавших. Сре­ди таких оказался Арум. Глубокие раны от мечей телохрани­телей Магиора будто не оставляли надежды на жизнь сыну Ти­мора и аттлийцы скорбя думали, что доставят на родину лишь
его прах. Однако на их глазах иноземка сотворила славное волшебство; Арум был вырван из лап смерти. Здоровье быстро возвращалось в молодое, крепкое тело. Несколько вечеров Эвис провела у его ложа, изгоняя боль, рассказывая об Ат­тле и с трудом уклоняясь от просьб рассказать о себе. Он полюбил прикосновения ее ласковых рук, ее простое присут­ствие и ждал ее с необъяснимым волнением, а как только ок­реп и мог выходить в сад, стал искать встречи с ней. Но скоро им была судьба расстаться. Арум узнал об опасности угрожавшей Ардее, других нерадостных переменах в Аттле, обострившимся противостоянии с Соадамом и городами южных островов. Не легко далось ему отказаться от путешествия в страну аоттов. Но он принял достойное решение и ни один из высокородных аргуров не осудил его.
Покинув Бамбуковый город незадолго до дней Торжества Лои, аттлийский отряд проводил Грачева и Эвис до озер, что между Имьях и границей Капдских гор, затем златошлемые всадники направились на восток. Арум останавливался и подолгу смотрел на тающие в дымке горы. Велико оказалось искуше­ние идти за прекрасной чужеземкой, быть может похожей на Ардею. Он часто вспоминал ее изумрудные глаза, ее голос и мысли, порой неясные, но приятные ему. Он испытывал тоску, - и даже его воля, укрепленная днями с отшельником -- Лонкэ, казалась слаба в этом испытании.