Подделанная справка

                А. Богомолову.


  Комсомольское собрание не предвещало ничего хорошего. Он сидел на своей последней парте в третьем ряду и мрачно поглядывал в окно. Наконец, комсорг Бубенцов вышел к доске и начал немного сковано, но, под взглядами двух представителей комитета комсомола факультета, постепенно все более окрепшим голосом излагать  суть дела.
- "В комитет комсомола физического факультета, из деканата, поступила бумага, что студент первого курса, десятой, нашей значит группы, Крайнин, совершил поступок, который мы должны обсудить и осудить - он подделал справку, которую ему выдали для получения пропуска, чтобы проехать к матери в пограничную зону, где проживают его родители, а подделал он ее, чтобы устроиться на работу дворником в наш же научно-исследовательский институт физики, или попросту НИИФ."
  Крайнин окончательно скис. Дело принимало совсем скверный оборот. Еще недавно он думал, что влепят строгача с занесением и дело с концом. Но теперь, он это ясно почувствовал, дело может повернуться гораздо хуже и очень много зависит от его десятой группы. Навалятся - могут его и вообще с факультета попереть, поддержат - может выговором только и отделается. Но кто же тут за меня заступится, тоскливо подумал он и  еще раз оглядел  своих согруппников. Трое его друзей, Сэм, Гусь и Тетерич - ясно дело заступятся. Но, во-первых, они друзья и это все знают, а во-вторых, если остальные наваляться, то его друганы запросто могут и промолчать. Было тут еще несколько человек из общежития, но Крайнин был с ними еще не знаком, а всех ленинградцев, т.е. тех, кто живет с родителями в городе, а не как он в общежитии, он считал маменькиными сыночками и дочками - они для него как бы не существовали. После двух лет самостоятельной жизни в школе-интернате с физико-математическим уклоном, Крайнин снисходительно посматривал на ребят из города, как уже почти взрослая шпана смотрит обычно в подворотне на возвращающихся из школы пионеров. Нет, думал он, эти даже и не то, что не поймут ни хрена, даже не заметят того, что если проголосуют, как им велят - жизнь ему этим сломают. Ему вдруг почему-то пришло в голову, что если его жизнь - река, то вот сейчас от этих, в общем-то, совсем еще детей зависит по какому руслу эта его река потечет. Строители по неволе, опять же подумал он. Ведь какое бы решение они не приняли -  по старому его жизнь уже не сможет идти, уже не дадут. Странно, подумал он, как все в мире связано, ведь не знают они меня, а я их, а вот моя судьба почему-то от них зависит сейчас. А их жизнь от меня - не зависит ни капельки. Ему стало немного обидно от этой как он думал несправедливости.
  Слово взял зам.секретаря комитета комсомола физического факультета Кургин. "Не может не насторожить нас упорство Вашего товарища. Ведь когда он обратился в первый раз за справкой для устройства на работу, ему куратор Вашего курса Савиннов П.Г, лично все объяснил, что по существующему порядку, на нашем факультете студентам первого курса не разрешается работать и справки для устройства на работу соответственно не выдаются. Родина сказала нам всем учиться - значит надо учиться. Особенно Вам первокурсникам.  А что делает комсомолец Крайнин? Он поступает просто подло. Он идет в студотдел, и, пользуясь, что для проезда к родителям ему необходим пропуск, просит выписать ему для этого справку. После этого, он подделывает ее, обращаю внимание комсомольцев, подделывает. Обводит карандашом чернила и стирает резинкой то место, где указано, что справка выдана для получения пропуска, и вписывает туда - "для устройства на работу".
  Группа оживилась. Почти все по очереди бросают на Крайнина взгляды, некоторые даже с интересом. Именно после этого он понял, что никто ничего для него делать тут не будет, а от него уже вообще ничего не зависит. Как вообще жить - если твоя жизнь от тебя совсем не зависит. Вернее он понял, чего ждут комитетчики - покаяния и слез, он почему-то был уверен, что обязательно должны быть слезы, без слез его не простят, но это было уже слишком высокой ценой для него. Унизиться так, чтобы по команде поплакать, зная при этом, что ни твои товарищи, ни эти бестии из комитета комсомола не поверят ни одной твоей слезе, что все все прекрасно, поймут, что, ты, как, дрессированная собачонка просто должна походить на задних лапках и тебя погладят. И как потом в глаза глядеть им, и себе по утрам бреясь перед зеркалом? Страх начал уходить из него, словно старая чашка треснула и вода потихонечку, но верно потекла куда то вне.
 "Так что скажут комсомольцы десятой группы, за Вами, как за первичной организацией, так сказать, последнее слово?"  Крайнин был довольно наблюдательным малым. Он уже не раз видел еще в школе эти изящные постановки с одним и тем же финалом. Сейчас все промолчат. Особо чувствительные начнут смотреть пристально в парту или уставятся в пол. Те, что погрубее, будут поглядывать на часы - через десять минут уже электричка, а тут сиди, как дурак разбирай этого умника с его справкой. А основная масса, поведет себя, словно ничего и не происходит. Да и сейчас уже кто-то рассказывает кому-то анекдот, кто-то плюет из трубочки жеваной бумажкой, а Маша Дерисова уже умудрились сделать домашнее задание по высшей алгебре. После это встанет ответственный за идеологию из комитета и вот то, что он скажет - так и будет, за это проголосуют, как всегда единогласно, даже если он предложит наградить Крайнина звездой героя Советского Союза. Но он  предложит, конечно, не это. Вот только что же именно, Крайнин чувствовал, что дело запахло очень нехорошо, вплоть до отчисления. 
 Страх за свою будущность и горячее презрение к товарищам попеременно брали вверх в его сердце. Он решил, что вообще не будет ничего ни говорить, ни тем более объяснять, да и не хотел никто из присутствующих на самом деле разбираться в его поступке.
 - "А в чем, собственно говоря, дело то?" - раздался неожиданно голос незнакомого Крайнину паренька-ленинградца со светлыми волосами. "Это Богомолов" - шепнул Крайнину Сэм.
 "То есть, как в чем дело?" - от неожиданности даже привстав из за своей парты, непонимающе протянул комитетчик.
- "Нет, я понимаю, подделывать справки нехорошо, что тут говорить", - продолжал Богомолов, "но ведь я так понимаю, человек же работать хотел, а не воровать или на шее у родителей сидеть, так ведь это и неплохо наверно. А то, что нельзя первокурсникам работать, так ведь он вроде из сорок пятого интерната, спецшколы значит, база какая-то заложена, авось и сможет и работать и учиться".
 В президиуме возникла паника. Поезд собрания, так ладно катившийся еще недавно по заранее заготовленным ему рельсам, вдруг свернул и поехал по совершенно другой ветке. И вот машинисты начали быстро соображать, что же им делать: остановиться, дать ли задний ход, или только чуть сбавить скорость, а там видно будет. Все смотрели на зама по идеологии, он был тут старшим в комсомольской иерархии. Но он не желал брать на себя всю полноту ответственности, не на такого напали. Вообще он был тертый калач, этот зам по идеологии, его вот так голыми руками не то, что не взять - не ухватить.
- "Давайте выработаем совместное решение", солидно начал он. Что на комсомольском сленге обозначало - "танцуют все и отвечать придется всем вместе".
 Крайнина в прямом и в переносном смысле спас все тот же Богомолов. Не дав, успеть собраться с мыслями активу, те бы уж точно довели бы дело до конца как оно изначально, и планировалось, будь у них еще несколько минут для размышлений, Богомолов закончил: "Предлагаю объявить комсомольцу Крайнину за подделку справки выговор без занесения в личную учетную карточку, а за желание жить самостоятельно и не сидеть на шее у родителей и государства - от лица нашей десятой группы объявить благодарность." Тут надо отдать должное корешам Крайнина, они принялись неистово хлопать в ладоши, кричать "Правильно", "Молодец Андрюха", "Даешь  выговор без занесения". Их неподдельный энтузиазм мало помалу заразил более половины группы. Все оживились, кто-то даже начал топать ногами от возбуждения. Комсорг курса еще раз попытался стащить одеяло диспута на себя, но, видя, что массы настроены решительно - махнул рукой и поставил вопрос на голосование.
 Проголосовали единогласно. Крайнин сидел и не верил не своим глазам, ни ушам, ни кончикам пальцев. Его не только не поперли из университета, но даже не влепили строгого в личную карточку. Друзья радостно обступили его, жали ему руку, хлопали его по плечу, да и не только друзья, подошел Богомолов, с ним еще кто-то. А Крайнин все находился как в полудреме. Он то отчетливо осознавал, что если бы разбирали не его, а того же Богомолова - у него, у Крайнина, точно бы оказалась кишка тонка, чтобы вот так встать, и открыто выступить в поддержку Богомолова. И Крайнину казалось, что то, что он чувствует, знают и чувствуют все. И что кроме него, все бы точно заступились бы за Богомолова, да и за него может быть, тоже бы заступились, они наверно и хотели заступиться, просто не успели - Богомолов их опередил. Крайнин который раз в жизни почувствовал себя самым последним человеком на земле. До чего же гадостно было у него на душе. Как остро переживал он свою нравственную порчу. Ему стало казаться, что с ним и за руку здороваться нельзя этим прекрасным людям, что они испачкаются об него. Когда же ему стало совсем невыносимо все это думать про себя, он, растолкав ничего не понявших товарищей, бросился вон из аудитории.
    Последующие события развеяли иллюзии Крайнина. Большинство группы оказались самыми, что ни на есть флюгерами, всегда радостно готовыми повернуть лишь по малейшему дуновению комсомольского ветра или сквозняка из деканата. Один Богомолов, которого Крайнин всегда выделял из когорты ленинградцев, оказался именно таким, каким он и предстал впервые на том собрании. Они не сошлись с ним близко, но ладили и уважительно относились к друг другу. Когда иной раз Богомолов оставался на субботнюю дискотеку в тринадцатом общежитии физфака, то Крайнин без лишних слов приводил его в комнату, где он и сам-то по независящим от него причинам не имел даже кровати, а спал прямо на матрасе на полу, и давал возможность Андрюхе хоть немного вздремнуть до первой электричке из Ломоносова. Можно сказать, что и немного это - делить с Богомоловым свой мартрас на двоих, да дело в том, что матрас этот - это почти все, что у Крайнина было тогда, так что можно сказать почти всем и делился он с единственным стоящим парнем из питерцев.
  На третьем курсе случилось несчастье. Богомолов странным образом упал с пожарной лестницы старого общежития с десятого этажа. Когда это случилось, Крайнина не было в городе, поэтому ни на похоронах, ни на поминках у Андрея он не был. Да и учились они уже на разных курсах, так как Крайнин уже заработал свою первую "академку" и соответственно отстал на один год. 
    Но именно после этого несчастного случая, он еще больше укрепился во мнении, что ребята ленинградцы из его группы, да и не только из его, но и из других, совсем не такие, как те, что живут в общежитии. Нет, и среди общежитских дерьма тоже хватало, но все-таки сама жизнь заставляла тех, кто жил самостоятельно и совместно в той старой тринадцатой общаге, сама жизнь сплачивала их и заставляла поддерживать друг друга в тяжелые минуты, хотя конечно до того, чтобы вот так встать в том далеком восемьдесят втором году и сказать - "не трогайте этого незнакомого мне человека, не стригите его голову за волосок вины", причем не где-нибудь, а на комсомольском собрании. где повернись чуть иначе колесо фортуны и можно было вылететь мухой вслед за тем же Крайниным из комсомола, а следовательно и с физического факультета, нет, до этой ступени внутреннего развития и общага не доводила почти никого.      
   Но все же и то, что она сделала из большинства физиков в ней проживающих, это было на порядок выше того поверхностного отношения к жизни студентов ленинградцев, их легко-веселого  беззаботного и чисто потребительского времяпровождения, что Крайнин до сих пор не понимает, как из этой армады тепличных растений вырос настоящий цельный человек, который в мирное вроде бы время, встал, но во весь рост и как из окопа, и сказал Крайнину, когда тому было очень и очень хреново - "Ты брат мой и не брошу я тебя в твоем несчастье. И вообще  все мы братья и сестры."
   Да и не просто сказал, а вышел из строя и встал перед ним, заслонив собой от наведенного уже комсомольского пулемета. Ровесник вроде бы его, а вот смотри, почти как родитель дал Крайнину шанс прожить часть своей жизни именно на физическом факультете, без которого Крайнин и не представляет себе как могла бы сложиться его судьба, если бы вообще сложилась. Именно с той поры все более и более вырастала в Крайнине нетерпеливость к жизни, всякая медлительность событий его раздражала, а порой и приводила в бешенство, он словно торопился успеть прожить в своей жизни, ну если не две, то хотя бы полторы, или одну и еще чуть чуть жизни. Чтобы хотя бы попытаться понять для чего он, Крайнин, живет, а поняв побыстрее все сделать - ему очень очень надо было теперь успеть сделать что-нибудь, что не успел, но должен был сделать в своей жизни Андрей.
    Это был единственный гражданин, которого Крайнин встретил за долгие восемь лет обучения на физическом факультете ЛГУ.

        1985 год.