Сплюша

Когда-то Бог имел достаточно могущества, чтобы властвовать над снами смертных. Это отнимало у Всевышнего огромные силы, ведь путешествия по сновидениям – дело опасное и непредсказуемое. Проникновение Господа в сон человека было связано с громадным риском – уходя в царство грез, Бог терял и без того сомнительную реальность и сам становился частью сновидения. Великое таинство сна, истово чтимое всеми бессмертными, было для глупых людей лишь временным восстановлением сил для никчемной суетной жизни. К тому же, они могли проснуться в любую секунду, совершенно не подозревая о последствиях. Если бы человек, в грезах которого прогуливался Бог, не ко времени проснулся, то Творец всего сущего просто исчез бы из этого мира вместе с последними обрывками  полузабытого сна. Естественно, Бог очень боялся такого ужасающего исхода своего существования и воздерживался от путешествий по снам людей, особенно если можно было эту неприятную обязанность переложить на исполнительного ангела. Потом Господь постарел, былое могущество осталось в прошлом; ему приходилось довольствоваться созерцанием видимой жизни людей, предоставляя сны в полное распоряжение созданных по его образу и подобию. Собственные кошмары все чаще холодили сердце Всевышнего, заставляя его просыпаться в холодном поту…
Странный мальчик родился среди людей, но не для людей. С виду он был очень похож на вечно орущего, потешного с виду младенца, потому его и нарекли каким-то глупым человечьим именем. Но Бог уже знал, что истинное имя новорожденного – Сплюша, ибо открыт ему великий дар путешествий по снам смертных и бессмертных. И судьба странного ребенка была неведома даже великому Творцу, сквозь пелену смятых видений и мечтаний ясно виделось лишь одно – жизнь Сплюши будет столь же пугающе ужасной, сколь неописуемо красивой.
Мальчик рос замкнутым, угрюмым, молчаливым. Много болел, но никогда не плакал. Даже добрые и заботливые родители боялись смотреть в его пугающие глаза, наполненные безграничным внутренним одиночеством вместе с  полной и безвозвратной отчужденностью от мира полноценных. Сплюша никогда не разговаривал ни со своими родителями, ни с другими детьми, которые дразнили его «недоразвитым». Его любимейшим занятием было играть с песком. Часами мог он набирать сухой песок в ладони и выпускать меж тонких, длинных пальчиков песчаные струйки. Обычно после таких игр он крепко засыпал сладким детским сном сразу на несколько дней. И пока беспомощные в своей суете люди гадали, как помочь ребенку, которого они поспешили причислить к разряду бесполезных для общества элементов, Бог с ужасом ожидал, когда же и в его сны явится Сплюша.
А странный мальчик, засыпая, в очередной раз отправлялся в диковинное, чудесное путешествие. В красочном мире снов все было гораздо интереснее, чем в сером болоте яви, от которого веяло затхлой предсказуемостью. Все потаенные мысли, страхи, угрызения совести, невысказанные и непонятые слова, нелепые мечтания и неисполнимые желания – это разноцветный сухой песок, который Сплюша так весело выпускал радужными струйками между своими тонкими пальчиками. Он любил прихватить немного золотого и розового песку из прекрасных грез счастливца, чтобы просыпать чуть-чуть радости на иссиня-черные кошмары страдальца, мечущегося в малярийном бреду. Сплюша вообще был добрым ребенком. Но Бог никогда не верил в доброту людей, чтобы не повторить ошибки своего наивного, доверчивого сына.
Вот уже много лет Бог страдал от одного и того же кошмара, повторявшегося  каждую ночь. В этом сне Всевышний брал в руки сосуд благовонного елея, который он желал излить на свои седые кудри. Но вместо душистого елея из бездонного сосуда на голову сыпался пепел, и когда пепел засыпал Бога полностью, он со стонами просыпался, жадно вдыхая воздух реальности. Но однажды в сон Господа пришел Сплюша, увидел лицо Всевышнего, перекошенного гримасой страдания, с тяжелым сосудом елея в руках, и, неловким поцелуем превратил Творца всего сущего в очень красивую бабочку.  А сам Сплюша взвился в теплое, голубое небо беззаботным мотыльком, и они играли и веселились на неописуемо красивом лугу, щедро залитым смеющимся весенним солнцем. И ослепительная  жизнь наполняла сердце Бога и сердечко умственно отсталого мальчика…
Проснувшись, Господь долго утирал старческие слезы умиления. Ведь после сотворения мира он еще ни разу не был по-настоящему счастлив…