Заложник времени

Никто не слыхал чтобы звезда издавала скрип,
ее назначение ободрять собственным молчанием рыб.

А. И. Введенский
 
Глава 1.

Обиталище было выкрашено грязно-горчичным цветом. Под одним из стульев, беспорядочно размётанных прихотливыми человеческими ладонями, валялся сверток, который долгие полтора месяца не попадался мне на глаза.
Я уже, признаться, и не помню, что вынудило меня ползать на коленях и дотошно заглядывать под каждый, более-менее подъемный элемент мебели, но факт остаётся фактом: рука моя нашарила сверток из газетной бумаги и извлекла его на свет. В первые секунды я ничуть не удивился – мало ли всякой ерунды валяется у нас под кроватями, столами и стульями. Однако, ближайшее рассмотрение находки вызвало удивлённое нахмуривание бровей, плавно переходящее в выражение крайнего изумления. Свёрток представлял собой газетную бумагу с каким-то, то ли китайскими, то ли японскими иероглифами. Содержимое оказалось ещё более странным: четыре брикета грамм по 300,  и маленькая пластмассовая карточка с орнаментом и опять же с чёртовыми иероглифами.
Как нормальный и цивилизованный человек (а я себя считал именно таким) я принял решение вскрыть эти странные брикеты. Зацепив ногтём край этикетки я разорвал одну упаковку. Внутри оказалась спрессованная масса розового цвета, похожая на кисель – полуфабрикат. "Наверное, это и есть кисель. – подумал я. – А ну-ка я его сейчас сварю".
Сварив то, что я посчитал киселём, - попробовал ложкой и съел почти всю кастрюльку. Ощущения, охватившие меня были крайне необычными – во всём теле я чувствовал какую-то водянистость, словно кожа была резиновой, кости – тоже резиновые, но с гибкими стальными сердечниками. Тело-бурдюк казалось наполненным неизвестной вязкой жидкостью, то ли дёгтем, то ли мёдом.
Внезапно дверь открылась и в комнату вошёл человек среднего роста, в очках, похоже, еврей. "Никогда  раньше его не видел" – успел отметить я. Человек, на первый взгляд, принадлежал к одной из тех профессий, которые называют одним объединяющим словом – инженер.
- Разрешите представиться – Фёдор Степанович Хайтман. – вежливо отрекомендовался незнакомец. – Я полагаю, вам уже известно, зачем я здесь?
В том, что пришелец являлся представителем разбросанной по всему миру анекдотической нации, у меня не осталось никаких сомнений. Проигнорировав его вопрос невнятным мычанием и такими же покачиваниями головы, я подумал, что визит Фёдора Степановича почему-то не показался мне странным. Напротив, всё выглядело очень логично и заурядно, так, словно бы я был директором цирка, и ко мне в конце рабочего дня пожаловал очередной кандидат в акробаты с парочкой мятых рекомендательных писем, владеющий, к тому же доброй дюжиной сальных карточных фокусов.
- Хотите воды? – спросил я, сам не зная, почему.
- А покрепче у вас ничего не найдётся? – сказал Фёдор Степанович, садясь на ближайший стул и вытянув из кармана пиджака носовой платок. Платок предназначался для протирания очков.
- Сейчас посмотрю.
Пройдя в комнату, мне в голову пришла блестящая идея: я вспомнил, что у меня ещё осталось немного китайского киселя.
- Одну минуту! – крикнул я из кухни, наливая в чашку (её мне когда-то подарила моя бывшая жена Лариса) мутноватую вязкую жидкость.
Войдя в комнату, я чуть не остолбенел – вместо Фёдора Степановича на стуле сидел седой старик с потухшей папиросой в зубах. Глаза старика были закрыты, ноги вяло разбросаны в стороны а руки были сложены таким образом,  будто он держал в руках невидимую удочку. Я, признаться, испугался, хотя в общем-то держался молодцом – резко плеснул в морду спящему (что он не мёртвый было слышно по мерному свисту в его лёгких) старику своим снадобьем, предназначавшимся не понятно как и куда исчезнувшему еврею.
Вязкость киселя (я уже свыкся с этим названием) воспрепятствовала эффективности броска: на саму морду попало лишь несколько залётных капель, основная же масса просто вывалилась на мятые стариковские штаны.
У меня наступила пауза. Кисель склизко скользил по штанине, за окном лаяли чего-то не поделившие собаки, бессознательный старик продолжал курение своей противопожарной папироски, а я ждал.

Глава 2.

В лужах, подёрнутых дымкой распухшего неба дрейфовали жёлтые кораблики, бесшумно скользя по рябящей поверхности. Ворона сосредоточено разгребала свалку таких же корабликов, печально разбросанных по парку. Слегка наклонив голову с приоткрытым клювом ворона замерла, прикидывая безопасность отделяющего её от меня расстояния. Осень…
Щемящая густая пелена безысходности плавно скользила от дерева к дереву, разрываясь на куски  и вновь воссоединяясь. Казалось, скорбно всё – даже привычно целующаяся пара – он и она. Было сыро и прохладно. Я плёлся сквозь парк, оставляя тростью отпечатки в остывающей земле.  В ленивом танце паутины угадывалась слепая логика природы: внешне хаотичная, она всегда оставалась наиболее рациональной, невзирая на климат, озоновые дыры и экономические кризы.
Я подумал о Ларисе. Обычно, когда о ком-то думают, перед глазами мелькает калейдоскоп наиболее запомнившихся жизненных картин: виноватая улыбка после мелкой ссоры; руки, исполненные послушно-надменной нежности, складки платья, губы, интонации. Мысль о Ларисе была другой. Это было просто далёкое, когда-то близкое и родное имя – ЛАРИСА. Слово мелькало, кружилось, не вызывая образов.
Думать не хотелось. Да и не моглось. После нелепого происшествия с киселём, евреем и стариком мозг утрамбовывал переживания вчерашнего дня, как пальцы переминают изжёванный комочек жевательной резинки, - серой, липкой, и недавно потерявшей сладко-прохладный вкус. 
Говорить по телефону так же пошло, как устраивать дискуссии о судьбе и таланте Пушкина. Но иногда приходится. Выудив из узкого джинсового кармана монету, сую её в таксофон и нажимаю кнопки цифр. Занято. Набираю номер ещё раз пять. Наконец вызов.
- Алё!- орёт трубка, потрескивая из-за плохих контактов.
- Это я,- говорю я.
- Кто это – я?
- Коля, это я, Петя.
- Петя? А, привет, Петя.
- Привет, Коля. Как дела?
- Ничего, нормально. А у тебя?
- То же нормально. Как дома? Ничего?
- Да, всё в порядке.
- Был у Вити, так он говорил, что у тебя искра уже стабилизировалась, а
уловитель всё равно не срабатывает. Точно?
- Да типа того… Я думаю, может из-за помех?
- Вряд ли. Тогда бы мощности для этой стабилизации было
недостаточно. Ладно, приеду, чего-нибудь придумаем. Пока.
- Давай.
Короткие гудки. Мы с приятелем Колей задумали изобрести устройство, позволяющее облегчить людям страдания и приносящее счастье. Пока всё идет нормально, но прибор по-прежнему не работает. Да и не прибор это вовсе, а просто коробочка, набитая разными транзисторами, тиристорами, резисторами, реле, галогенными лампочками, реостатами, газоотводными трубками, разноцветными проводками и прочей радиохренью.
Было без 15-ти 20. Я так проголодался, что украл из гастронома булочку с маком. Мне стало стыдно, – а вдруг булочки не хватило бы какой-то бабушке, и вот она, опухшая от голода валяется на полу и корявыми ручонками царапает дощатый пол.
Стыд прошёл так же, как и появился.
Тщета, бешеный холод, ветер подхватывали одинокие тела, разбрасываясь ими, как водный поток играет рыбьими останками. Большие деревья всегда вызывали во мне ненависть. Своими подоночными ветвями они наводят благородную грусть на полоумных очкариков и их подружек, у которых безобразно выщипаны брови, а жирноватые волосы стянуты резинкой от велосипедной шины. Эти толстые ветвистые колоды изменяются лишь ничтожно, и всем своим ехидно-безразличным видом постоянно намекают горемычным людям, которые из зрелых быстро становятся пожилыми, что, мол, хоть мы и бестолковая древесная масса, а всё-таки торчим тут без забот и подыхать пока не собираемся.
Я размышлял, растирая замёрзшие, плохо гнущиеся пальцы, не поздно ли идти к Коле. Интересно, с кем это он разговаривал, когда я ему звонил? Может, с соседями? Нет, вряд-ли. С чего это ему с ними, остолопами, разговаривать? О чём? О футбольных проблемах или о вопросах правильного подхода к воспитанию детей, которых у них трое и которые утром не хотят вставать с постели, так что соседям приходится наносить своим отпрыскам удары брючным ремнём или пружинным эспандером? Нет уж, пожалуй не с соседями. Скорее всего, он разговаривал со своей племянницей. Но с какой? У него их две. И обе живут в Америке. А может и не с племянницей.
Я бросил размышлять о телефонном разговоре Коли с кем-то. А ноги мои тем временем сами направлялись к дому, в котором он обитал. Таким образом вопрос, идти ли мне к нему или не идти, отпал сам собой.

Глава 3.

Я шёл. Шёл, как идут на свидание полные решимости юноши, твёрдо надеясь, что именно сегодня произойдёт вожделенный акт взросления. Мои ноги, словно могучие маятники, попеременно взмывали в вечерний воздух, подымая грязные облачка пыли, которая состоит из неимоверно большого количества составляющих – в ней есть и, собственно, почва, и остатки человечьего эпителия и волосяного покрова, и экскрементов всевозможных тварей, – от ничтожных инфузорий, до не менее ничтожных Гомо Сапиенсов.
В киоске, который попался на моём пути, я купил бутылку пива. Вкусное, но неуместное, оно полилось в мою глотку, как льётся вода из шланга на истощённую непомерной аэраций и любопытно-мерзкими взглядами рассматривающих её людей, аквариумной рыбой. Денег у меня было не так, чтобы очень уж много, но, вспоминая украденную булочку, возникало чувство, что пиво не стоило почти ничего.
 Зачем мне, не хромому, была нужна трость? Этот вопрос мог бы мне задать каждый, хотя бы уже потому, что я неоднократно задавал его сам себе. Наверное, для имиджа. Но зачем мне был нужен имидж? Какой имидж? И нужен ли он мне вообще?
На первый взгляд, ответ был прост и ясен: да, имидж мне был нужен. Нужен во-первых для условного чувства особенности и исключительности, во-вторых для идентификации меня знакомыми и незнакомыми мне людьми и в-третьих, как говорили раньше, для полного счастья. Однако сразу же за первым взглядом следовал второй и последующие взгляды, после которых вопрос уже не казался таким простым. Однако...
Возле меня остановилось такси, прерывая сумбурный ход моих мыслей. Задняя дверь медленно открылась, таинственно скрипя. Меня охватил непередаваемый кошмарный ужас и я рванулся бежать, спасаться, рвать когти. Они меня убьют... Засунут куда-нибудь паяльник и будут спрашивать о том, чего я не знаю. О-о-о... они безжалостны... Инквизиторы, и те не были такими хладнокровными садистами, как эти...
Стоп. Это параноидальный бред. Почему, в самом деле, у меня возник этот дикий страх? Может, эти люди желают мне добра. Может они вылечат меня... О, нет. Врачи? Отец народов не напрасно не доверял этим убийцам в белых халатах.
Тем временем люди в чёрных плащах, вышедшие из такси, медленно, но твёрдо подходили ко мне. Расстояние сокращалось сантиметр за сантиметром. Я был словно парализован. Один "чёрный плащ" выступил вперёд и вложил что-то в мою обмякшую безвольную руку. На долю секунды меня пронзило молниеносное смутное дежа вю. Затем, улыбнувшись уголком узкогубого рта, человек из такси развернулся и так же мрачно и торжественно направился к машине. Его напарник последовал за ним.

Глава 4.

Когда такси уехало я окончательно пришёл в себя. Нужно было привести в порядок чувства и мысли. Разжав ладонь, я увидел брикет, точно такой же как раньше, с таким же розовым порошком и иероглифами, но в несколько раз меньший. Засунув брикет в карман, я несколько раз сплюнул, перешагнул с ноги на ногу и потёр лицо холодными влажными ладонями. Обессиленный, присел на грязный бордюр и закрыл глаза. Сосредоточившись, я стал приводить в рациональный порядок впечатления последних минут. Мне не давало покоя странное чувство пугающей обречённости и в то же время интуитивно уверенной необходимости моей вселенской участи. Сконцентрировавшись, я стал детально вспоминать. Ночь... Улица... Редкие машины... Тусклые фонари... Такси... Чёрные плащи... Лица... Лица? Что было в их лицах?..
Внезапо меня бросило в дрожь. Отчётливость, с которой вырисовывались и идентифицировались в моей памяти люди в чёрных плащах, была такой ошеломляюще-поразительной, что я невольно прошептал: "Ой, бля...". Сомнений не оставалось. Тот, который вложил мне брикет был ни кем иным, как Фёдором Степановичем. А его напарник был Колей.
В каком-то сомнамбулическом трансе я вытащил из кармана смятый брикет, разодрал зубами полиэтиленовую упаковку и высыпал себе в рот весь розовый порошок.

Эпилог.

Сев за руль подъехавшего такси, в котором никого не было, я механически проделал все нужные манипуляции с рычагами и педалями. Машина тронулась с места, унося меня туда, где координаты X, Y, Z и T сходяться в одну точку.