Cон

Cон.

- Дим?
- У.
­- Ты спишь?
- Угу, - ответ прозвучал бы громче, если бы не был направлен в подушку.
- Ты меня любишь?
- Угу, - Дмитрий начал потихоньку просыпаться, и сонные философские мысли лениво проникали в голову, какие глупые вопросы и так часто задают женщины: «Ты меня любишь?» «Нет, я просто справляю свои мужские потребности». Удивительно, иногда просто поражаешься: «Скажите, а творог свежий?» «Нет, не свежий, видите плесневелый налет!»
- А ты скажи: Я тебя люблю… скажи…скажи… - она тихонько подталкивала его локтем. Димка нарочно увеличивал амплитуду качаний, отчего диван начал поскрипывать и напоминать о вчерашней вечеринке и о том, что было после того, как гости весело вывалились из квартиры.
- Я… тебя… - прищурив глаза, Дмитрий незаметно готовился к броску, - съем! - и рванулся вооруженный поцелуями на удивительно свежее Наташкино тело. Под радостный визг и возню телефон услышали не сразу.
- Кто берет?
- Я занят, - буркнул Дима, продолжая осыпать поцелуями нежную женскую кожу.
- Ладно… трудоголик, - она вслепую нащупала шнур и подтащила трубку, - Алло!.. Да!.. Да… нет, я сегодня не работаю…что?… Да, он у меня, мам… Нет, он только что пришел… сидит на ку-У-ухне, - Наташа закрыв трубку засмеялась и тихонько шлепнула Диму по спине, который щекотал крохотные девичьи пяташки.
- Передай от меня привет, - шепотом произнес он. В ответ, Наташа, громко откашлявшись, почти в Димино ухо крикнула:
- Что, Дим?.. Да это мама… хорошо передам, ешь пельмени со сметаной, я подойду сейчас.
- У-у-у, доктора мне… «в ухо, в горло, в носа»… сро-о-очно! - надрывным шепотом жалобно проскрипел Дима и упал в подушку, чтобы приглушить порывы хохота. Наташа еще с минуту отвечала на вопросы мамы, на какие слышно не было, поэтому Димка мог в шутку придумывать их на ходу, а в ответ слышать многообещающее «Да» или неясное «Нет», или совсем не умещающееся в голову «Не знаю». Уткнувшись в мягкую продукцию российской текстильной промышленности, набитую продукцией какой-то птицефабрики, можно было ни о чем не думать, а просто лежать, понимая свою необходимость и важность в «отдельно взятый миг, в отдельно взятой точке». Он повернул голову и смотрел на нее, купающуюся в утренних лучах, на нечеткий силуэт тела, который нескромно сделался видным под солнцем  через тонкое покрывало, и на свою волосатую ногу, малость не уместившуюся на диване. Глаза снова слипались.
- Дим, у тебя не бывает такого: вот лежишь… - она устроилась поудобней на его руке, - ничего не делаешь, а тебе от жизни вроде и ничего не надо, а?
Вопрос ответа не требовал. В голове мысли перестали бегать друг за другом, Димка уснул…
Снились какие-то люди, одинаково одетые, с тусклыми лицами. Они напоминали прямоходящих муравьев, которые то и дело сталкивались и останавливались, чтобы пощупать друг друга усами и, безошибочно опознав виновника «ДТП»  снова продолжали брести до следующего «соударника». Димка никак не мог понять, кто это, мужчины или женщины, взрослые или дети, отчего все так примитивно и единообразно. Вдруг нахлынул страх, осознание того, что он, не такой как они, он совсем другой, он светлячок в сером муравейнике, в самом его центре, и как только мысль коснулась сна, действия поменялись и «тусклолицые» стали замечать его, противно хмыкая, они переговаривались и медленно приближались. Дима побежал. Бежал, слыша, как они топочут серый асфальт, сбивая темные жестяные банки. Бежал, понимая, что ему не убежать, понимая, что это сон, ощущая приближение всем своим спинным мозгом… а где-то вдалеке эхом звала Наташа… сон прервался.
-Дима…проснись…Димка, ты чего? Э-эй!, - она сложила руки на его груди и тихонько положила на них  голову, - У тебя в роду ма-аленьких щеночков не было, которые во сне ногами дергают и скулят? - она беззаботно улыбалась, затем брови вдруг резко поднялись, как это бывает у обделенного подарком ребенка. - Слушай! Я ж пельмени поставила, - Наташа вскочила, набросила на, всегда сводившее с ума, тело халат и, надевая на ходу тапки, в виде двух голубых  зайцев (этот факт, в шутку, всегда отмечался друзьями  и подругами хозяйки, приходивших в гости), помчалась туда, где своим шипением пельмени давали понять, что с ними все кончено. Димка протрезвев ото сна, почему-то по-грузински запел:
- Ест толко миг межьду прощлым и будущим, чтобы успэт, погасит пелемен!
- Да ну тебя… - раздался веселый голос из кухни.
- Так вот как выглядят «сиамские пельмени», - с восхищением произнес Димка, торжественно вошедший в кухню, босиком, в одних трусах, и уже осторожно разглядывая содержимое злополучной кастрюли.
- А ну брысь отсюда! - она легонько ударила его по задней одетой части. Димка, схватившись за зад обеими руками и изогнувшись назад, покинул помещение пельменного крематория, усиливая каждый шаг воплем «у» или «а» в зависимости от того, какая нога касается холодного пола.
- У, а, у, а, у, а, у, у, у, у, у, у…
- Ты там живой?
- Штаны надеваю…
- Дмитрий Николаевич, вы бы предупреждали бы меня-с загодя о своих намерениях шутить столь опасно для моей, увы, уже «нервной» нервной системы-с, - она как могла опустила свой голос.
- Слушаюс, Ваше благородие, будет исполнено-с, Ваше благородие, как Вам будет угодно-с, Ваше благородие, как изволите-с… - от прогулки на кухню было немного мерзляво, поэтому штаны надевались рывками, пуговицы застегивались не сразу, а настроение становилось бодрым и свежим, - Готов к получению моральной и плотской пищи!
- Иди, я бутерброды сделала. Чай? Кофе?
- И того и другого…
Утолив патологическое чувство голода, Дмитрий Николаевич, подошел поблагодарить за вкусный завтрак поцелуем, но благодарность перетекла во взаимное и более глубокое русло…
- Когда снова приедешь-то, Николаич? - она спрашивала это всегда, даже когда они уже о встрече договорились заранее.
- Послезавтра.
- 8-го?
-Угу.
- Димка, я тебя люблю.
- И я люблю тебя, - он обнял ее, о долго думал о том, как здорово, что есть, что осталась у нас эта редкая возможность побыть светлячком, среди толпы озадаченного и обозленного, и как здорово, что есть кто-то, всегда милый и приятный сердцу и душе. Как здорово что есть…как здорово…