Туман роман. Главы 1-2

                Туман

                А.А. Голощапов

                Роман. Часть вторая. Улицы.

Глава 1. Туман.

,,Переворот в мозгах из края в край
В пространстве масса трещин и смещений...""
 В.Высоцкий.

 Воздух настолько настолько прогрет, что кажется, будто жара разлита в
нЈм и перетекает плавными тягучими струями, словно выкручиваемое
плавящееся стекло. ЕЈ ощущаешь даже здесь, в доме, -- точнее в хибарке,
ибо домом это деревянно-металлическое сооружение назвать всЈ же
сложно, -- в котором все щели так надежно закрыты листовой металлической
обшивкой, что внутрь не проникает ни одного лучика Тумана. Правда, защита
всЈ же не совсем универсальна, подмечаю я: над дверью что-то желтеет --
значит, один из последних ураганов там лист отогнул. Никакого спасенья
нет от этих ураганов, -- даже защитные пояса, установленные и всЈ еще
устанавливаемые спецназовцами и обходчиками по периметру ПосЈлка, не
спасают от их бешеного пылевого натиска, длящегося порой месяцами с
незначительными перерывами. Оповещения о приближении и параметрах бурь
никакого не делается -- Сапог\`ов считает, что народу это не нужно,
цитируя, по бродящим в народе легендам, при этом своим помощникам
поговорку: ,,Кто меньше знает, тот лучше спит"". Следуя собственной
поговорке, он, наверно, сам вообще не спит, ибо знает он ужасно много, --
жаль, что пока не нашЈлся человек, который способен был бы воздать ему по
заслугам за те дела, которые он свершил, накапливая это знание.

Этим необъяснимым, но уже так привычным, шквалам сопутствует необычный
неугасимый, ,,вечнодневной"" свет, испускаемый, по всей видимости,
частичками Тумана. Впрочем, свету не обязательно нужны шквалы, он
прекрасно обходится и без них, позволяя чувствовать себя ежеминутно
жителями Крайнего Севера в короткие летние месяцы или истязуемому,
которому удалили веки коварные мучители. Кто бы мог подумать, что свет
может быть так убийствен при полном отсутствии ночи!

Первые три года Тумана были тЈмными и холодными, и никаких ураганов не
наблюдалось -- абсолютная темень и жесточайший холод. Тогда нам думалось --
ну, пусть будет всЈ что угодно, только не эти мрак и мороз. Наши думы
словно прочитали и подошли к высказанных в них затаЈнным желаниям с
пониманием: через три года темнота рассеялась ослепляющим светом, стужу
сменила жара, холод -- ураганы, и с тех пор вся эта петрушка усложняет нам
жизнь вот уже более двух лет. Что я могу сказать? Лучше нам не стало.
Ураганы имеют такую силу, что поднимают в воздух даже булыжники средней
величины и несут их с собой на протяжении многих километров, опсукая их
там и так, как бог на душу положит. А уж он положит, бог-то. Первое
время мы даже просыпались по ночам от грохота камней, мощно
впечатывавшихся на всЈм лету в ту или иную стену хибарки, а потом
привыкли: теперь меня, например, ночью и из пушки не разбудишь,
наглазники нацепил и -- привет! Той ночью, когда я не на дежурстве и не в
кабаке у Лукерьи, конечно, ибо в последние ночи спать не приходится.

Как раз сегодняшним вечером спать мне не светило по первой исключительной
причине и я, с умом используя своЈ предобеденное свободное время, лежал
на полу хибарки, глядя в еЈ высокий потолок и ,,качался"" гирями, то
разводя руки с ними в стороны, так, что они касались тыльными сторонами
ладоней обитого железом пола, то подтягивая их к груди и чувствуя
приятное напряжение мускулов под кожей рук, заросших мелким волосом. Был
я обнажЈн, если не считать белых хлопчатобумажных плавок, стягивающих мои
мускулистые смуглые бЈдра. Несмотря на это, пот струйками тЈк по моему
телу, края плавок пропитались им и несильно, но противно щипало под
мышками в подживших разрезов, оставшихся после бритья. Подумав об этом, я
внезапно немного запыхался и раскраснелся, в какой-то момент потеряв
правильное дыхание, и с трудом вновь вошел в правильный ритм. Нет,
всЈ-таки, свинство какое с керосином этим, -- вымученный год назад
вентилятор, установленных в хибарке, не работает, потому что в Управлении
Лавкам не выдают для них топлива. Управление тоже можно понять --
электричество сейчас на вес золота, поэтому бензин и керосин всЈ дорожают
и видимо уже не по карману простым милиционерам -- Лена мне ни за что не
солжЈт, в этом-то я уверен. Да что там говорить о бензине, когда даже
мазута теперь нигде не достанешь! Слегка раздражЈнный этими мыслями, я
несколько нервно сделал еще несколько подъЈмов гирь и, почувствовав, как
начинают мелко дрожать напрягшиеся бицепсы под усеянной бисером пота
кожей усталых рук, понял, что пора заканчивать -- фыркнув, бросил гири на
пол и встал, с чмоканьем отлепив мокрую, смугло-широкую, бугристую от
мускулов спину от тЈплого пола.

Комната, в которой я занимался, носила название спальни, но была также
столовой, гостиной и еще много чем по совместительству. Площадь еЈ
составляла около двенадцати квадратных метров -- когда-то столько мы
отвели на троих и тогда нам было в ней довольно тесновато. Одному мне
было теперь в ней даже просторно, но зато и скучно -- не с кем и словом
перемолвиться, тоска зелЈная. Низкая деревянная жЈсткая кушетка у стены
напротив двери и низкий добротно сколоченный столик с круглой деревянной
крышкой из плотно пригнанных досок составляли всю нехитрую обстановку
моей квартиры, если не считать нескольких деревянных коробок, сваленных в
кучу в за столом. На столе лежала небольшой грязный пакет из драного
плотного тЈмно-коричневого картона, наспех и к тому же довольно небрежно
перевязанная замусоленной искровяненной бумажной бечЈвкой; рядом с
коробкой наискось торчал в столешнице нож с чЈрной рукоятью и тонким
остро отточенным блестящим нержавеющим лезвием, которого касалась стружка
из недавней выщербины. Сбоку через дверь к спальне прилегала вторая и
последняя комната хибарки -- душ-туалет. Будучи раза в три меньше спальни
по квадратуре и не имея вовсе никакой меблировки, она обладала
единственным преимуществом -- бочкой с водой на крыше и ведущей из неЈ
вниз ржавой трубой с вентилем, которая позволяла помыться без
предварительной канители с перетаскиванием воды в вЈдрах из речки.
Канализационные отходы сливались по большой закупоривавшейся из дома
трубе по каналу-отводу в крытый жЈлоб, который, попутно сцепляясь с
нсесколькими другими собратьями, привольно вЈл к Дону. Я вошЈл в душ,
стянул с себя промокшие плавки, чтобы использовать их как мочалку и начал
мыться. Мыла у меня еще оставалось немного -- интенсивная поисковая
деятельность, развитая нами в первые годы нашего жительства в Поселке,
сказывалась до сих пор. Намыливая грудь, на которой густо рос чЈрный
курчавящийся волос, я привычно-равнодушно разглядывал стены хибарки -- в
высоту они достигали примерно трЈх метров; это у нас получилось не из
какого-то куражу, а потому, что в разгар строительства кто-то стащил наши
топоры -- хорошо, мы хоть деревья успели нарубить и доски из них вытесать.
Мыло приятно щекотало мне соски, заставляя стучать кровь внизу живота.
Топоры удалось стащить у соседей только тогда, когда дом уже был готов. Я
намылил плоский живот, протЈр пальцем засорившуюся волосами и тЈмной
грязью, склеенной потом, ямочку пупка, через которую шла вверх
вертикальная треугольная стЈжка волос; мыло тянуло за собой эти волосы и
те слегка подЈргивали кожу, так, как это иногда делала АлЈна, когда
дурачилась. Хорошо было бы побриться, но бритва стала страшно тупой и
причиняла при бритье сильную боль, так что я вот уже полгода брил только
лицо и подмышки. Намылил ноги и руки, потЈр, -- и по коже сразу поползли
серые свалявшиеся комочки отмокшего сухого пота. Домылившись, потянулся
вверх и открыл кран -- на меня полилась струя тЈплой воды -- истинное
наслаждение! -- довольно пофыркивал я поворачиваясь во все стороны. Но
разгуляться себе я не дал -- воду следовало экономить. Смыв с себя первую
грязь, я плотно прикрутил кран, вытерся насухо сухим облезлым обрывком
полутряпки-полумарли, снятым с вбитого в стену душевой ржавого гвоздя и,
приглаживая тЈмную лоснящуюся, чуть мокрую шевелюру, вернулся в спальню,
которая в данный момент интересовала меня больше как столовая.

Я подошел к столу и нарочито небрежно и торопливо разорвал лежащий на нЈм
пакет; там был стандартный ,,обед власть неимущего"" -- два подобных
пакетика, только поцелее и поменьше и два грязных сухаря. Я поболтал
меньшим пакетом -- там вроде бы ничего не плескалось. Значит, суп во
второй упаковке. Я рванул уголок ,,супного"" бумажного кубика зубами и,
запрокинув назад голову, не торопясь выпил с сухарЈм вприкуску граммов
этак пятьсот содержимого -- тЈплой солЈной, с бульканьем выливавшейся из
дырки водички, в которой еще попалось несколько -- совсем немного --
частичек неопределяемого происхождения. Потом настала очередь второй
коробки, начиненной серой почти до землистости массой картофеля -- пюре с
основательно пригоревшим неестественно-сладко пахнущим куском мяса на
дне, -- всЈ это я, стоя, как в забегаловке, с жадностью съел, несмотря на
то, что мясо было жестковатым (его плохо прожарили, умудрившись при этом
спалить), -- видать, тигров жарить начали. Закусив сухарЈм, рывком смахнул
весь мусор со стола подальше в угол, на ящики -- потом уберу -- и
констатировал с удивлением, что у меня плохое настроение, судя по
последнему поступку -- обычно я весьма аккуратен; где грязь, там и
зараза, -- а доктора сейчас известно какие. Распилят на части, только
попади в Военкомат.

Отходя от стола, взглянул на свои старые разбитые электронные часы с
подсветкой, висевшие на стене на цепочке; мне удавалось поддерживать их
всЈ время в работе, заряжая батарейку электрическим током и судя по их
долготерпию они вот-вот должны были остановиться. По нынешним временам
лучше было бы иметь механические часы, но чего нет, того нет и не
будет... Какое-то время до начала дежурства еще оставалось и я
размышлял, хватит ли его на более-менее обстоятельный визит к АлЈне --
моей любовнице, которая проживала в Лукерьином кабаке -- а когда-то и
работала в нЈм, пока я еЈ не начал обеспечивать. Решил всЈ-таки зайти к
ней и подошЈл к крупному неровному осколку зеркала, висящему рядом с
часами у стола, поймал в нЈм свое отражение. Этот кусок зеркала был
единственной вещью, привезЈнной мною в ПосЈлок из родного дома. Некогда
он был верхней частью центрального (и единственного, между прочим, так
как одно из крайних зеркал отчего-то разбилось, а второе сняли для
сохранения симметрии) зеркала трюмо, стоявшего в моей спальне... В том
зеркале во времена оные я лицезрел себя ежедневно; одно время у меня была
странная привычка при каждой встрече дружелюбно улыбаться своему
отражению и полувесело-полувопросительно вскидывать при этом головой --
мол, не горюй, мальчонка, пройдут дожди. Потом это исчезло. Вот и сейчас
я не улыбался зеркалу -- этому небольшому стеклу с серебристой изнанкой,
покрытой местами чЈрными оспинами пятен, которое отражало убогую комнату
и меня -- обнажЈнного двадцатилетнего юношу. Я придирчиво разглядывал свое
большое молодое сильное мускулистое тело, прикидывал, готово ли оно к
достойному противостоянию неведомой смерти за порогом. Я довольно
высокого роста -- метр девяносто без малого, темноволосый парень крупного
телосложения с крупной головой с широкоскулым лицом, на котором блестят
карие, немного узковатые глаза под густыми, но не сходящимися на
переносице тЈмными бровями; белые плотные зубы; маленький прямой нос;
широкие плечи с заросшими курчавыми волосами предплечьями и лопатками; в
меру мускулистые волосатые руки с длинными тонкими пальцами; тугой пресс.
Широкая грудь густо заросла чЈрным волнистым волосом -- многие бреют
грудь, а я нет -- бритва, да и цыпки от этого появляются, в который бы раз
не брил, да и АлЈна так больше любит -- с бритой грудью, говорит, ты как
баба без сисек, а я пока еще не лесбиянка. Чуть полноватые ягодицы и
бЈдра, мускулистые лодыжки... Средние, почти круглые крупные тЈмные соски
в опуши волос, под левым из сосков -- две коричневые родинки неправильной
эллиптической формы -- одна поменьше, другая покрупнее; тугие длинные
мускулистые ноги с твЈрдыми коленями, широкими ступнями и длинными
пальцами. Я напряг живот и отрывисто выдохнул -- ещЈ повоюем. И не только
повоюем...

Да, в Тумане без силы не выжить -- я понял это давно, а сразу после
прибытия в ПосЈлок вдвойне против прежнего; было мне тогда годков этак
семнадцать. Я усиленно приступил к занятиям культуризмом. Поиздевался я
над собой тогда классно, но Арнольда Шварценеггера из меня не вышло;
впрочем, мне моей конституции хватает. Я и до Тумана делал периодические
поползновения покачать свои слабые мускулы, да всЈ как-то прерывался --
скучно и лень было тратить на это однообразное занятие столько времени.
Теперь такие понятия как ,,скучно"" и ,,лень"" перестали существовать, а
племя интеллигентов -- хлюпиков, стучащих себя в грудь и вопящих о
милосердии всех ко всем во всЈм мире в своей ничтожной немощности, ушло.
Остались, быть может, более неотЈсанные, но сильные люди; они и только
они правили сейчас бал в ПосЈлке. Лучшими из них были те, кто
окончательно не счЈл всех подчинЈнных людей живностью, которую надо
истреблять нещадно и всемерно. По праву первой главы, где обычно пишут
всякие скучные вещи, особенно если эта глава смыкает два романа, хочу
предупредить читателей будущего, что им практически бесполезно пытаться
проникнуть в психологию человека нашего времени даже на основе моих
расписываний, ибо я не претендую на роль психолога и даже -- с некоторых
пор -- на роль того самого ,,лучшего"", которого только что описал.
Сколько таких людей я встречал за годы Тумана, можно пересчитать по
пальцам. Мне осталось гордиться одним -- что я осознаю, во что
превратила меня теперешняя среда. Многим сейчас недоступно и это весьма
сомнительное удовольствие. ВсЈ же я ухитрился получить кое-какое
образование и много читал детские и юношеские годы. Поэтому мне пришлось
психологически легче, чем детям, подрастающим в Тумане. Никто не
позаботился о том, чтобы они учились или продолжали учиться. Всех бросили
на произвол судьбы. Я бы так охарактеризовал текущий момент людям
будущего -- это то время, которое может ограничиться только нами, людьми
прошлого. В такое время поневоле тянешься к необузданным наслаждениям, к
азартным играм, к красивым девушкам, к выпивке. Я играл по-чЈрному и
предавался бешеной любви, потому что не раз чувствовал на своей спине
дыхание смерти и не мог угадать, когда она опалит меня, видя, как сгорают
другие. Я не стал выпивать только по закоренелой привычке, не хочу сейчас
описывать, что у меня с этим было связано.

Вам, фьючерсы, должно быть, непонятнее всего то, с какой бессмысленной
жестокостью льЈтся кровь в моЈм повествовании, зачем я описываю смерти в
деталях. Я предоставляю вам право судить мой роман, как угодно. Меня
абсолютно не тревожит ваше мнение. Скажу одно, чтобы не остаться немым -- я
писал правду об этой жизни. Я был бы рад написать по другому, но тогда это не
было бы правдой. Мы столько уделяем в романах места тому, как человек
говорит, а в ПосЈлке убийство было чуть необычнее, чем резкая, возбуждЈнная
беседа в дотуманном мире. Убийство стало универсальным решением всех проблем
и чуть ли не бытовым явлением. Вы наверно, подумаете, что все люди при таком
порядке вещей ходили перепуганные насмерть и полусумасшедшие? Огорчу вас --
ничуть! Никогда я не встречал таких классных парней и отменных девчат, как в
Тумане. Никогда я не встречал и столько сволочей и стерв, но за всЈ надо
платить -- Туман стЈр полутона души, вернее, очертил их чЈтче и теперь о
человеке можно было сказать не уклончиво, что он из себя представляет.
Человеческая жизнь весьма обесценилась в моих глазах за последние пять лет,
но я не перестаю удивляться еЈ внезапной красоте и удивительности в редкие
минуты. Я не считаю, что человек -- божественное существо, для этого он
слишком мелок. Я готов, однако, допустить, что он таким был. Очень давно.
Очень.

В ПосЈлке орудовали многочисленные хорошо организованные бандитские шайки,
методично вырезая население. Детей рождалось мало, они не покрывали эти
огромные потери. Сапогов, как рьяный и неумный поклонник Дарвина, тихо
радовался всему этому и умело собирал вокруг себя садистов и психов,
охранявших его за удовлетворение кое-каких своих низменных потребностей.
Людей Сапогов считал стадными животными и в соответствии с этим
мировоззрением гнул свою управленческую линию. Новое, сильное, полное
страха, опасностей и своих ненормальных по былым меркам наслаждений настоящее
с солЈным привкусом крови на разбитых в драке за едой губах всЈ властнее и
властнее заслоняло собой серенькое прошлое, уже сильно смахивающее на сказку
с полунепонятным сюжетом. Телевизоры, самолЈты и яркие цветочки на аккуратно
подстриженных клумбах быстро превратились в новые мифологические атрибуты.
Хорошо помнилось только послетуманное прошлое, причЈм даже слишком хорошо,
вплоть до ночных кошмаров, -- после таких снов я просыпался совершенно
разбитым как в прямом так и в переносном смысле -- спать ведь приходилось
по-спартански, на голых досках.

Я не спорю, что это вредно -- слишком часто произносить слова, связанные
со смертью, часто созерцать убийства. Но кто бы ещЈ подумал об этом
вместе со мной! Деасимания, про которую толковал мне Волк -- сейчас не
болезнь, это образ жизни. Жить без этого нельзя. Энергетика человеческой
души стала сейчас подпитываться практически только смертью других
человеческих существ, ибо это простая, сильная и понятная вещь, с которой
приспустили кольчугу запрета. Тугое переплетение с сексом, которое
началось практически сразу после тумана вообще поставило обитателей
ПосЈлка на путь приятного вымирания. Люди получали наслаждение от
убийств, которое по силе превосходило порой оргазм. Мужчина и женщина,
вместо того, чтобы порождать жизнь, безжалостно умерщвляли друг друга,
свирепо воя и оскаля зубы, а потом с безумными блЈстками в глазах дышали
глубоко-удовлетворЈнно, поставив ногу на мокрую от крови грудь
поверженного врага. Эта картина, пожалуй, лучше всего характеризует всю
пятилетнюю жизнь ПосЈлка. В дотуманной школе историки любили давать
различным периодам развития человеческой цивилизации разные звучные
названия -- феодализм, капитализм, социализм. Я бы дал нашему периоду
имя звер\"изм.

Ну вот, я покончил размазывать глобальщину и перехожу к своей скромной особе.

Труднее всего в Тумане для меня было научиться ходить босиком. Обувь моя
расползлась в конце трЈхлетней зимы, а всЈ, что я ни наматывал на ступни,
вскоре рвалось -- столько мне всегда приходилось ходить. И не было в своЈ
время в ПосЈлке вещи, дефицитнее обуви. В конце концов кожа подошв моих ног
огрубела настолько, что не всякий бутылочный осколок мог еЈ пробить и
затруднение с обувью было тем самым преодолено...

Возвращаться в прошлое даже в воспоминаниях -- значило вновь испытать
мгновенное невольное удивление от мысли, что мне сейчас с двадцать лет, что
сегодня шестнадцатое мая Пятого Года Тумана. Да, годы идут... Кстати, счЈт
времени не был потерян -- на заре обживания ПосЈлка на площади у Управления в
Зоопарке по ту сторону Темерника была произведена Сверка Часов -- около ста
жителей ПосЈлка, сохранивших свои часы, сравнили их показания. Я не
участвовал в этой массовке, ибо не люблю подобные мероприятия, да и без меня
они там прекрасно обошлись. У девяноста шести из них часы показывали третье
августа (были и другие варианты, в том числе у меня и я до сих пор не
признал их стиль и считаю в душе, что сегодня тринадцатое). Так и
постановили, что тот день -- третье августа. Время сверили так же. А с тех
пор, как в ПосЈлке повсюду установили динамики, нам не дают забыть о том,
какое сейчас время суток -- три раза в день из динамиков, надсаживаясь, орЈт
какой-то мужик с полным отсутствием слуха и голоса: ,,Утро!"", ,,День!"" или
,,Вечер!"", причЈм весьма вероятно что, его выбор времени оглашения каждого из
этих трЈх вариантов целиком зависит от его фантазии. Спасибо ещЈ, что хоть
ночью этот тип молчит. Но шутки над ним -- это удел людей с часами или
стрелков по динамикам, которых Сапогов поставил год назад вне закона.

Что и говорить, многое произошло за эти четыре с лишним года Тумана.
Чересчур подробно расписывать все перипетии этого немаленького периода мне,
однако, не хочется. Попробую придерживаться золотой середины -- расскажу,
ничего не упуская и не добавляя ничего лишнего. Я, в общем-то далеко не
уверен в том, что кто-нибудь прочтЈт эту рукопись, поэтому чересчур
распинаться перед весьма вероятным Ничто, пожалуй, не стоит.

Начну с Первого Года Тумана. Почему все три слова с большой буквы?.. Не
задали бы вы такого вопроса, приведись вам прожить этот год вместе с
нами... Когда я о нЈм вспоминаю, меня иногда берЈт оторопь -- пятеро
детей в возрасте четырнадцати-шестнадцати лет в пустом холодном доме,
окружЈнном чудовищами. Не страшно? Может и нет, но когда среди тех детей
вы и ваши друзья... Вскоре после прибытия я эанялся Лениной больной
рукой -- вправил ей сломанную кость и, обложив руку дощечками, туго
забинтовал. Никогда до этого не занимался костоправством, но кость у
Карт\"ушиной вскоре срослась на удивление хорошо и девушка забыла о своем
переломе уже через два года. Однако глубокий рваный шрам возле локтя остался у
неЈ на всю жизнь.

Кроме меня, Алексея Кривобро\"овича и Натальи Кир\"еевой на нашей Товарищеской
улице не уцелел никто, -- по крайней мере мы никого не нашли, в том числе почти
не было и трупов этих некто, хотя мы интенсивно искали хоть кого-нибудь и
даже осматривали некоторые дома. В большинстве жилищ всЈ осталось,
по-видимому, нетронутым, словно их хозяева только что отлучились на минутку
и вот-вот войдут, застав нас -- непрошенных гостей -- врасплох. Первое время
мы далеко от моего двора не заходили и чужого не брали -- совестно как-то
было, а главное -- еда и питье у нас поначалу водились в изобилии. Фонарики
к тому же садились быстро и мы их берегли, обуздывая неистребимое желание
пойти посмотреть, как там соседи раньше жили. Очень трудно было и без
электричества -- сколько раз я с тоской смотрел на тЈмный экран телевизора,
досадуя, что не могу его включить, чтобы посмотреть даже не какую-то
конкретную передачу, а просто что-нибудь! Я вообще не люблю долго спать, а
тут приходилось -- ну что еще будешь делать в кромешной тьме? Поначалу,
правда, выручали магнитофон, добытый в ,,Радиотоварах"" и радио на батарейках --
мы нашли неплохой, хотя и старый, прокатный радиоприЈмник ,,Маяк"" у
квартирантов и с удивлением обнаружили, что местная станция работает.

Было это где-то пятнадцатого февраля -- тараторили по радио без умолку, высыпая
на нас ворох за ворохом информацию, а вот связать еЈ воедино нам не удавалось.
Тогда просто никто еще не понимал, что, собственно говоря, произошло, какие
глобальные масштабы имеет постигшая человечество катастрофа, но на всякий
случай оправдывался. Вот, например, выступала по радио городская
администрация. Выяснилось, говорит, что сильнее всех при землетрясении -- так
что всЈ-таки оно было, землетрясение! -- и падении метеоритов -- а вот это
стало для меня новостью -- пострадала юго-западная часть города, а именно --
наш Железнодорожный район, Советский район и Западный Жилой Массив.
Выступали дяди астрономы с серьЈзными голосами, забывшимися фамилиями и
непонятными словами в длинных фразах; одни клялись, что никакого метеоритного
дождя обсерватории Ростовской области не зафиксировали: даже близко от Земли
ни камушка на пролетало -- им не верили другие, язвительно замечая на все
объяснения первых, что многотонные глыбы, разворотившие полгорода, вероятно,
взялись из пустоты. ,,Ежели где убудет, то сразу же в другом месте и
прибудет"", -- говорил один из них, только я не понял, к чему это он. Прилично
пострадал и Северный жилой массив. Все метеориты были сильно оплавлены при
проходе через атмосферу Земли. Сюрпризы поджидали город и в другом
отношении -- многие крупные магистрали и улицы каким-то непостижимым образом
ушли под воду. Тут уж начали оправдываться неизвестно за что геологи --
сейсмологов то ли не нашлось в нашем провинциальном городе, то ли они не
добрались до радиоцентра. Мол, при некоторого рода землетрясениях бывают
такие хитрые разломы, что... Если кто и понял дальше, что они балабонили,
то только не я. Смысл, впрочем, я уловил -- что-то пошло очень уж вразрез с
законами природы и научно-материалистическим пониманием действительности,
вследствие чего водоЈмы возникли там, где не положено, -- или ,,вообще говоря""
не положено (то есть конечно не положено, но в каждой семье не без
урода...). Делались научные замеры, выявившие среднюю глубину каналов -- два
километра, ни много ни мало. Центр города не так пострадал от метеоритов, зато
от землетрясения ему досталось вдвое против нашего да еще с гаком. Разлом там
был на разломе а потом еще всЈ водой затопило и образовались местные шхеры.
Проспект Стачки стал полноводной бурной рекой и не замерзал минимум до
середины февраля. Теперь это снова река, -- правда, берегом еЈ можно доехать
разве что до Стачки; а дальше любителям утонуть, свернуть себе шею или сгореть
заживо в пламени лЈ\"яслов -- а они там в верхних этажах притопленных
многоэтажек сотнями гнездятся, места им те очень полюбились, -- придется
выбирать между вертолЈтом и вездеходом на воздушной подушке, если у него есть
всЈ это, ибо в ПосЈлке такой дорогостоящей аппаратуры почти не водится. На
северо-западе, за Змиевской балкой и Таганрогским шоссе образовался широкий
и глубокий пустой котлован. Север и северо-восток потрясло гораздо меньше;
они отделались почти лЈгким испугом, хотя по слухам метеориты падали и там.
Все учЈные, выступавшие по радио, помнится, были очень возбуждены появлением
Тумана и особенно ,,протоплазмой по-видимому инопланетного происхождения"" и
настоятельно просили население содействовать поимке протоплазмы и
препровождению еЈ в телецентр, где временно обосновались ЧУС и КПЧС --
чрезвычайный учЈный совет и комитет по чрезвычайным ситуациям, входящие в
СГ -- службу города, образованную весьма оперативно -- аж восьмого февраля при
мэре и успевшую собрать кучу данных, но проанализировать их и разобраться в
сложившейся ситуации -- на это она была явно неспособна. Вскоре учЈные истощили
свои силы в болтовне или кто-то исполнил их просьбу насчЈт чудовищ (наиболее
вероятно, что то были сами чудовища), ибо остаток дня радио пело ,,Врагу не
сдается наш гордый варяг"", ,,Лебединое озеро"", а вечером ему как кляп в рот
всунули и никто больше слыхом на слыхивал о ЧС, КПЧС и СГ. То есть родное
радио сообщило нам, по сути, уже прописные для нас истины -- то, что городок
наш сильно потрепало и что в нЈм творится какая-то чертовщина.

Переключив назавтра поддиапазоны, мы с изумлением и почти радостью внезапно
услышали громко раздавшиеся в нашей холодной комнате знакомые позывные Радио
России. Мое мимолЈтное первое впечатление было -- ну, значит, Тумана нет, а мы,
дураки, перепугались. Вот и радио работает, как полагается... Может быть, всЈ
в порядке, а мы чего-то недопоняли? Но по каналу, передававшему с сильными
помехами и то и дело прерывавшимся статическими разрядами, или чем-то
похожим, в изобилии скопившемся в атмосфере -- радио барахлить не должно было,
Ростов оно передавало чЈтко, -- ИТАР ТАСС сообщило нам сведения, развеявшие все
мои промелькнувшие было в мгновение ока надежды. Сначала передавали чушь,
только теперь уже в столичном варианте -- что на нашу страну напали иностранные
державы, навязав нам метеоритную и биологическую войны и призывали крепиться в
трудные часы борьбы со странами, входящими в блок НАТО. ,,Дайте врагу
беспощадный отпор! Россия всегда принадлежала россиянам и всегда будет им
принадлежать, несмотря ни на что!"" Тоже не обошлось без музыки -- гимнов СССР и
России, повторяемых неоднократно, вероятно, для поднятия патриотического духа
населения. Кто-то по ошибке стал было прокручивать ,,Любовь к трЈм апельсинам"",
да вовремя спохватился и оборвал мелодию на середине. В такие музыкальные
паузы мы переключались на УКВ -- вот где говорили, так говорили -- взахлЈб,
перебивая друг друга. Иногда сильные помехи глушили весь этот разноголосый
хор на минуту и более. К сожалению, мы знали только русский язык и, отрывочно
и худо -- бедно, английский и немецкий и, конечно, не могли полностью понять
скороговорку возбужденных ведущих. ,,Голос Америки"" глушило так сильно, что мы
улавливали буквально одно-два слова из десяти. Существенными, на мой взгляд,
были следующие из этих слов: ,,термоядерная война"", ,,подлое"", ,,Чикаго"",
,,бойня"", ,,ужас снизошел"", ,,молитесь"". Зато великолепно была слышна молитва
на арабском языке, которую надрывно пел какой-то мужчина -- по всей видимости,
мулла, -- или кто у них там молитвы поет; дослушав еЈ, за временным неимением
лучшего послушали бойкую украинскую речь, -- что-то о ,,самостийности"",
,,юнакивах и дивчатах"", о том что ,,дияльнисть звирей з кожним днЈм ставала всЈ
активнишою"" и о том что следует ,,встановити в организацие вийсковий порядок
та сувору дисциплину и обрати керивний штаб"". Но фраза ,,у час випробувань, в
гризну для доли своего народа хвилину не похитнитесь и виявтесь гидними
спадкоемцями слави старшого поколиния"" нас ,,добила"" и мы вновь переключились
на араба, который что-то мягко и настойчиво стал нам втолковывать, потом опять
спел молитву. Послушав, настроились на Москву, наяривавшую ,,Союз нерушимый...""
И.т.д., и.т.п. К концу дня нам всЈ-таки посчастливилось -- из Москвы сообщили
кое-что, по всей видимости, правдивое. Практически все города России
подверглись сильным разрушениям вследствие непонятного катаклизма, про
который говорили только со знаком минус -- это не землетрясение, не
метеоритный удар -- да откуда ему взяться, метеоритному удару, если ни одна
обсерватория бывшего СССР не засекла до этого ничего подозрительного в
околопланетном пространстве! Особенно пострадали Петроград, Москва,
Ростов-на-Дону, Нижний Новгород, Казань, Уфа, Пермь, Челябинск, Омск,
Новосибирск и Владивосток. Мы там у радио ухохатывались полуистерически --
получается, накрыло нас что-то, а что, выходит, науке неизвестно. Там
выдвигались какие -- то теории по этому поводу -- удар антителовой кометы в
Землю, -- но такими гипотезами оперировали очень уж оголтелые учЈные. Важно
было другое -- кое-где на нашей планетке царила зима не простая, а ядерная.
Дело в том, что все события в своЈ время произошли столь быстро, что кое-кто
наверху не разобрался что к чему и на всякий случай приказал бомбить Америку.
Сбивчиво сообщили, что и та не осталась перед нами в долгу. Я, услыхав сии
известия, прямо затрясся от ужаса при мысли, что мы всЈ это время пили
радиоактивную талую водичку -- снега, бывало, соберЈм побольше... Но про
Цимлянскую АЭС молчали. А вот на Челябинской, Пермской, Ярославской и
Иркутской АЭС всЈ полетело к чЈртовой матери и тем кто пил воду, растопив
тамошний снег, я бы не позавидовал. В тот день нам больше ничего не
сказали, но у меня сложилось впечатление, что они чего-то не договаривают.

Договорили наутро -- слово на радио дали профессору кафедры химии Московского
Государственного Университета Ольге Ивановне М\"акрушевой. Я хорошо запомнил
еЈ фамилию, словно знал, что придЈтся вновь услышать еЈ через некоторое
(весьма продолжительное) время. Запомнил и еЈ негромкий жЈсткий, но крайне
интеллигентный голос, непонятными тогда нотками чуть испугав нас, притихших у
приЈмника. Голос, который теперь не услышишь нигде. УчЈная весьма понятно и
трезво рассказала, что на еЈ кафедре были проведены многофакторные
исследования Тумана, в результате которых выяснилось, что покрывает Туман по
меньшей мере всю территорию России и, вероятно, ею его распространение по
земному шару не ограничивается, но это никем не подтверждено, ибо связь с
зарубежными вузами прервана; что средняя толщина его на сегодняшний день
равна приблизительно семи километрам и неуклонно увеличивается с каждыми
новыми сутками. Туман оказался сильно экранирующим веществом, -- в первые два
дня своего существования он отражал почти весь солнечный свет, падающий на
нашу планету из космоса, отчего Земля из межпланетного пространства должна
была казаться микроскопическим тусклым Солнцем. Постепенно Туман начал всЈ
больше поглощать солнечное излучение, а часть даже и пропускать, медленно, но
верно; поэтому через некоторое время -- скорее всего, довольно
продолжительное -- можно было надеяться на некоторое потепление. Макрушева
верно предсказала и теперешнее потепление, осторожно оценив его тремя-пятью
годами. С Солнцем, соответственно, всЈ было в порядке, а равно и с другими
звездами и планетами, в том числе и Солнечной Системы, что и передавали со
станции мир русско-американские астронавты, превратившиеся восьмого февраля
в приговорЈнных к смертной казни. В тот день они решили, что на Земле
началась ядерная война. Туман представлял из себя необыкновенно стойкую
субстанцию -- все попытки развеять его, сконденсировать или уничтожить
потерпели неудачу. Более того, даже не была до конца выяснена его химическая
и физическая природа -- обычный туман при сильном увеличении выглядит, как
крохотные водяные капельки, взвешенные в воздухе; этот же туман в самые что
ни на есть мощные электронные телескопы выглядел точно таким, каким он
представляется невооружЈнному взгляду -- не слишком густое белое молоко,
почти неуловимо бурлящее и клубящееся мельчайшими роями почти
микроскопических белоснежных с чуть заметным синеватым оттенком мушек --
точечек. Поэтому учЈные прозвали его полунаучно ,,атомный дым"". Спектр же его
соперничал с примерами спектров химических элементов из учебника, которые
кто-то расположил рядком и в линию, по своей полноте, равномерности и
практической бесполезности для практики -- ну и что из того, что в Тумане, в
принципе, могут быть все элементы? А конкретно? Не обошли вниманием и
специфический запах Тумана. ,,Он напоминает валериану или нашатырь"", -- сказала
Макрушева и, словно извиняясь, добавила: ,,Это пока всЈ..."" И,услышав в еЈ
голосе что-то, близкое к полной беспомощности, я впервые по-настоящему
испугался, что этот проклятущий Туман будет висеть над ЗемлЈй вечно.

Дальше слово взял майор милиции, то ли Кл\"имов, то ли Кл\"инов -- я так
этого и не понял, так как радио тогда сильно барахлило, -- что-то в нЈм
сдвинулось не туда и к помехам прибавился сначала досадный, а потом уже и
зловеще звучащий хрип. А тут еще и майор попался хриплый -- то ли на командах
подчинЈнным голос надорвал, то ли испил. Приказав всем военнообязанным
жителям России немедленно явиться на призывные пункты с вещами, он долго
мусолил тему, о том, как предохраниться от химической и бактериологической
атак, а также от МЖ (мутагенных животных) -- тонкий намЈк на койров, кивъевов
и тому подобных тварей из Тумана путЈм применения противогазов и сапЈрных
лопаток. Особо меня умилил его рассказ о том, как правильно и экономно
усыплять отлосов хлороформом. Скоро от прослушивания подобной болтовни у нас
уши стали вянуть; к счастью, Климов , или как там его, вскоре замолчал. Вместе
с ним замолчало и радио, причЈм очень надолго.

 Когда приЈмник вырубился, мы по ,,вечерам"" играли в города, много и долго, --
я бы даже сказал -- нудно. Потом кто-то придумал игру в
города-слова -- то есть, если не знаешь города на нужную букву --
говори первое попавшееся слово, на неЈ начинающееся -- разумеется,
существительное. Вперемежку с игрой рассказывали всяческие истории, но и
это прискучило... Чтобы заглушить тоску по родным, яростно, чуть не до
драки, играли в карты, пока не истЈрли те в грязные бумажные клочья...
ВсЈ чаще возникали ссоры по пустякам. Девчонкам начинало казаться, что мы
подсматриваем за ними, когда они готовятся ко сну (бред!), нас раздражали
их приказы-советы сделать то или иное по хозяйству... Я пытался обходить
ссоры по праву хозяина и мирить спорщиков, но и сам нередко говорил
грубые слова допекавшей меня Лене, за которые сам же порой и извинялся.
Ссоры не удивляли меня -- круглосуточно живя в таком тесном сообществе,
мы всЈ лучше и лучше узнавали друг друга, достоинства и недостатки, а
последних, как известно, у человека всегда можно отыскать побольше.

Лучшим лекарством от ссор были жизненные трудности. Временами возникал дефицит
воды, но выручал нашу маленькую группу то и дело обильно выпадавший снег.
Сильно нервировало отсутствие в доме санузла -- туалеты были: один во дворе,
но он сразу отпадал, а второй в другом доме, теперь неотапливаемом -- дом, в
котором мы жили, ,,тот дом"", мы топили углЈм из сарая. Наше поколение выбрало,
разумеется, последний -- там хоть ветра не было.

К маю вся провизия у нас вышла и нам волей-неволей пришлось нанести визит в
кое-какие дома по нашей улице. Лишний раз убедившись в том, что хозяев нет
дома, мы выгребали из дома и двора всЈ съестное и на наш взгляд полезное.
ЛЈша всЈ иронизировал, что мы, мол, мародЈры, если пользоваться старым
понятием о нашем роде занятий. Я ему на это сказал, что все мы мародЈры,
если так разобраться, -- и всю жизнь ими были. У соседей справа -- в большом
двухэтажном красно-кирпичном доме, отстроенном незадолго до Тумана -- мы
нашли много кой-чего роскошного, но теперь совершенно бесполезного --
всевозможная импортная аппаратура -- видеомагнитофон, несколько телевизоров,
музыкальный центр, пылесос, стереомагнитола. Странно и отчего-то немного
утешительно было смотреть на эти вещи, превратившиеся теперь в предметы
меблировки -- мудрость или умелость их создателей оказалась теперь никчемушной,
а наше положение -- исполненным мудрости, чистоты и естественности. Были там и
книги -- много-много всевозможных книг в красивых обложках, заполнявших
высокие тЈмно-коричневые стеллажи из дорогого, приятно пахнущего дерева,
расставленных вдоль стен, -- их корешки отсвечивали тиснеными позолотой и
посеребренью в луче фонаря. Они тоже были бесполезным капиталом в тогдашнем
нашем положении -- хоть я и любил читать, но книги оказались непригодны для
этого -- страницы ломались под перелистывающими их пальцами, безнадЈжно
испорченные долгим пребыванием при низкой температуре. Помню, я всЈ внутренне
усмехался насчЈт участи хозяина -- такой умный -- тогда говорили -- крутой --
был, а погиб так же легко, как и все остальные-прочие. Комнаты сохранились
очень хорошо и мы радовались привычной обстановке, не загаженной ничьим
послетуманным присутствием и, казалось, нетронутой всеобщим запустением, --
валялись на выстывших диванах, больших и удивительно мягких, щупали яркие
ткани портьер, заглядывали в стекляннодверцевые хельги, заставленные
сверкающей фарфоровой и хрустальной посудой... Еще там было два
заспиртованных противогаза в широких низких стеклянных банках с плотно
притЈртыми крышками. На дворе тогда мела пурга, а в доме было сухо, хотя и
холодно. Помню, я тогда смотрел из большого грязного окна на улицу -- на
монотонно-белый снежный покров, нахлобучившийся снежными шапками даже на
средневысокие берЈзки, одиноко торчавшие меж надворных построек -- и так мне
хотелось верить, что это просто по всему району отключили свет... На чердаке
этого дома мы совершенно неожиданно обнаружили хорошо смазанную маслом
винтовку, по-хозяйски завЈрнутую в промасленную вощЈную бумагу и помещЈнную
на пару распорок остова кровли. Рядом в картонной коробке лежала запечатанная
пачка патронов. Впоследствии винтовка нам очень пригодилась в домашнем
хозяйстве, хоть у нас и было кроме неЈ другое оружие. Этот дом мы поспешили
покинуть после того, как наткнулись в его туалете на мЈртвую посиневшую
скорчившуюся женщину с прорубленной головой, свесившейся в унитаз, облепленный
кровяно-красными льдинками.

В каждом посещаемом нами доме мы начисто выгребали всЈ белье, все подушки и
все матрацы -- ими мы обивали стены и утепляли окна нашего дома, чтобы тем
самым экономить быстро расходуемый уголь из дровяного сарая. Раздобыли также
полезную вещь -- несколько баллонов со сжиженным газом, -- с той поры
приготовление пищи на время перестало нас утомлять. А тут как раз ударили
тридцати-сорокаградусные морозы -- вроде ничего особенного, но без АГВ в доме
так уже не кажется. К концу мая -- началу июня мы сожгли бы и свои кровати --
поспали бы, в конце концов и на полу, невелики баре, да кровати были железные.
Экспедиции вселяли в нас ужас -- выходил из дома и не знал, вернЈшься ли
обратно -- однако приходилось их предпринимать, теперь уже для поисков
горючего материала. Как-то, помню, не ели уже дня два, а в экспедицию мы
пойти не могли -- около дома околачивались кивъевы и в щель ставни то и дело
пробивались фиолетовые лучики, исходящие из их глаз-прожекторов; в доме не
топилось -- горючее тоже кончилось -- и мы сидели, прижавшись друг к другу все
впятером, на одной кровати, закутавшись в сто одежек и несмотря на это клацая
зубами от холода, затравленно следили глазами за этим лучиком. Картушина
неожиданно предложила нам сыграть в города, которые уж месяц как всем
осточертели. Никогда не забуду, как с посиневших губ сидевшей напротив меня
Натальи Киреевой срывались вместе с облачками пара названия городов, может
быть давно уже стертых с лица Земли. Кивъевы тогда ушли и еду мы впоследствии
раздобыли -- а то я не писал бы сейчас эти строки, как нетрудно догадаться
самим. Не останавливаюсь на подробностях этого раздобывания, но это не то, о
чЈм вы сейчас подумали -- или не подумали, -- просто я чувствую, что балакаю
очень уж долго, а сам обещал рассказать покороче.

14 июня я совершал прогулку по двору, разглядывая незыблемые еще с
дотуманья предметы, -- это почему-то стало тогда одним из моих
любимейших занятий, которое сразу же невзлюбила Елена, резонно упрекавшая
меня в том, что я попусту жгу и так подходящие к концу фонарики. Чтобы не
злить еЈ, я прогуливался примерно раз в неделю. Снег сухо скрипит под
сапогами, а я хожу, свечу фонариком, любовно осматриваю два ореха,
растущие посреди дворика -- их серые ветвистые громады с растрескавшейся
корой уходят вверх, теряясь в Тумане; я провожаю их взором и вижу, как
где-то высоко в небе вспыхивает и чертит Туман яркая оранжевая
искорка -- это лЈясл, но тогда этого я еще не могу знать, и слава
богу, -- скажу вам, с этими тварями чем позже познакомишься, тем лучше
для тебя. Смотрю на крытую шифером крышу дома дяди Володи, стоящего
напротив крыльца ,,того дома"" -- былого пристанища квартирантов -- ,
смотрящего на него и двор глухой стеной. Окошко к нам во двор дома
Кривобровичей, прилепившегося левее, отражает лучик фонарика прямо мне в
глаза -- я щурюсь. Узкая асфальтовая дорожка к дому в глубине двора
расчищена мной и ЛЈшей с Денисом, она почти не пострадала во время
землетрясения и идЈт мимо кирпичного сарая с зарешЈченным изнутри окном,
где раньше мы держали несколько коз и кур. Козы и куры исчезли -- мы не
нашли даже их трупов по прибытии -- очевидно, кивъевова работа. Впрочем,
проверить эту версию нам не удалось -- вместе с живностью исчез и ключ
от сарая, а замок на нЈм делали на века. Ощупывая стены сарая подушечками
пальцев, я ощущал их приятную осязаемую шероховатую реальность и вместе с
этим ощущением ко мне как бы возвращалась частичка прошлого. Но мираж
всегда остаЈтся миражом. Я вдруг подумал, что пора бы возвращаться в дом,
а то что-то проголодался. Я знал, что ещЈ не раз буду совершать такие
прогулки, но теперь с меня их хватило. Закусывая на кухне мороженой
ливерной колбасой и сухим хлебом, слегка подпаренном на чайнике, я на
всякий случай, без особой надежды на что-либо, включил радио.
Покарябанная коробка приЈмника, обильно переполосованнная вдоль и поперЈк
синей и красной изолентой -- чтобы не развалилась -- , зашипела и
захрипела атмосферными разрядами, которые мало могли меня теперь удивить
и тем паче заинтересовать. Дожевывая колбасу, я дал ,,бесполезному
ящику"" (так окрестил приЈмник Кривобрович) ещЈ похрипеть минут пять,
мысленно пытаясь выпеть всЈ никак не досказываемую этим шумом мелодию, и,
обтерев о себя жирные руки, уже потянулся к его выключателю, как вдруг
сквозь безжизненный шип разрядов прорезался голос быстро-быстро
тараторящего диктора и я так и замер с протянутой рукой, помимо воли
потрясЈнный и обрадованный. Чувство было такое, как будто я сам изобрЈл
радио и вот оно только что у меня впервые заработало. Денис, Наталья,
Алексей и Елена, все занимавшиеся своими делами, заслышав радио, тотчас
оставили всЈ, бросились к нему и взволнованно-радостно стали
вслушиваться...

Радио высыпало на нас -- узников в заснеженных кварталах -- новую охапку
новостей. Мы сразу заметили, как изменился сам тон репортажей. Не стало
никаких оправданий, одно за другим сыпались скорее чуть ли не обвинения всех,
кроме самих себя. Дикторы очень остроумно издевались над правительством,
про которое никто ничего не знал с мая месяца. Какими же надо было быть
непроходимыми идиотами, чтобы при метеоритном дожде начать атомную войну!
Но всякий народ имеет то правительство, какое он заслуживает. Мы восхищенно
пересмеивались у радио над некоторыми тонкими нюансами речевых оборотов
дикторов -- среди них и вправду было много талантливых ораторов -- но потом я
вспомнил про Туман и чуть не разбил молотком радио. Эти сволочи весело
рассусоливали о том о сЈм в полумЈртвой стране, затянутой пеленой несущего
смерть Тумана. Потом я немного успокоился, поняв, что им, в общем, нечего
сейчас делать, кроме этого, и то, что мы сейчас слышим, тоже следует
расценить, как последнее издыхание дотуманного прошлого и относиться ко
всему этому прошлому одинаково, что ли. А то стволы орехов, осенявшие мое
возмужание, чуть не лобызаю, а тут вдруг гордость с негодованием взыграли...
Сами мы-то тут чем занимаемся -- тоже ведь философствуем... И они лучше нас
хотя бы в том, что смогли донести свои рассуждения на миллионы и что-то
сформировать у них в психологии, -- а мы сидим, забившись в нору, никто даже
не знает, живы мы или нет, -- да никого это и не интересует. Злись, сколько
хочешь, хоть тресни.

Ну так вот, сказало радио, пустили мы по Америке мы ракеты, ну и она не
смолчала -- многое из еЈ подарков удалось сбить над Атлантикой, то есть
,,Прощай Западная Европа или Ядерная Зима Над Европейскими Капстранами"" --
там-то уж точно никто не уцелел. Бог с ними, они никогда мне не нравились,
разве Франции немного симпатизировал. Но несколько пачек их атомных бомб
долетели до цели и расколошматили что-то в северных районах и в Иркутской
области. Об этом по радио говорилось весьма расплывчато, словно нехотя.
Правда, задним числом неким прогрессивным кругам России удалось связаться с
правительством США, объяснить ошибочность нападения и предотвратить
дальнейшие бомбардировки. Заодно выяснилось, что североамериканский
континент тоже в Тумане, появившемся весьма внезапно примерно одновременно с
нашим национальным Туманом. Там тоже упали ,,метеориты из ниоткуда"" и
появились пресловутые МЖ или ВФЖ (враждебные формы жизни). Исчерпывающим
был доклад по радио о судьбине наших ядерных бомб, пущенных на Америку. Две
почему-то не долетели и сковырнулись на Францию. Остальные поприветствовало
подпольное СОИ США а немногие долетевшие приголубили Майами, Норфолк и
Альбукерке. Космонавты, находясь на последнем хлебе и воде, попытались
спуститься с мира на землю на Шаттле, но вышло у них это или нет, никто не
знает. Последняя радиопередача с ,,Мира"", в которой сообщалось об этом, была
зафиксирована пару недель тому назад. Про всЈ это рассказывал диктор с
пренеприятным голосом, который, как я до этого думал, бывает только у
водителей автобусов и у отечественных переводчиков видеофильмов: ,,... из-за
нелЈтной погоды посол прогрессивных кругов России не смог вылететь в США для
встречи с вновь избранным президентом этой страны. В связи с этим..."" Тут у
радио кончился заряд батарейки.

Вторая половина Первого Года Тумана выдалась для нас очень сложной. Чудовища
тогда активизировались, экспедиции мы могли себе позволить гораздо реже и
плодов они стали приносить всЈ меньше и меньше. Как-то к нам в гости
припожаловали кивъевы -- эти твари ловко умели рыть подземные ходы своими
кривыми когтистыми лапами. Сейчас я могу себе позволить этак игриво сказать --
,,к нам в гости"", ,,припожаловали""... Тогда всЈ было очень страшно... Это было
одним из августовских дней. Мы с ЛЈшей и Денисом только что вернулись из
экспедиции, где раздобыли немного хлеба, мяса и чая и чуть не попали в
когти к целой стае кивъевов. Наташа с Леной приготовили праздничный стол --
мы традиционно отмечали так удачное возвращение из экспедиции; заварили чай в
небольшом самоваре -- бывшем кипятильнике. Сели, едим, пьЈм, жизни радуемся.
Вдруг перед самым столом с треском взламываются доски пола, разбрасывая
вокруг окрашенные тЈмно-коричневой краской щепки; в образовавшейся огромной
дыре показывается белЈсая уродливая харя кивъева с тремя глазами и двумя
рядами раздвоенных зубов, из-под пола начинают выпрастываться его мощные
костлявые лапы с длинными, остро отточенными когтями. Всякий раз, когда видишь
подле себя столь совершенную машину смерти, тебя охватывает даже не страх --
хотя страх есть, где-то там, глубоко -- а удивление, что ты всЈ ещЈ жив, когда
Такое взялось сжить тебя со свету. Наталья и Елена завопили в унисон, заставив
меня вздрогнуть, -- но с чудовища я глаз не отвЈл, как загипнотизированный.
Я не пошевелился даже тогда, когда что-то горячее с шипением брызнуло мне на
брюки и в лицо мне повеяло сухой горячей струЈй пара -- Наталья, отшатнувшись
назад, неловко опрокинула чашку с кипятком себе на ноги; захлебнувшись
криком, она сорвалась со стула, отлетевшего куда-то назад и так стукнулась
боком об пол, что доски аж загудели от удара. Ловко выбравшись из норы,
чудовище -- худое, тщедушное и уродливое -- в прыжок оказалось возле
нелепо корчившейся на мокром полу человека -- Наталья хотела и охватить
обожжЈнные колени руками и боялась это сделать, чтобы не вызвать ещЈ более
сильную боль. ВсЈ же она увидела кивъева и попыталась встать, защититься от
надвигавшейся белой смерти руками... Жалкая картина -- думаю я теперь,
вспоминая ту сцену... Когти твари чиркнули по еЈ левой руке, и тЈмные
царапины на ней, едва появившись, щедро брызнули кровью в воздух. Наталья
бешено вскрикнула -- в жалобно распахнутом рту блеснули плотные влажные белые
зубы -- , отдЈргивая руку, обхватывая еЈ и одновременно пытаясь откатиться в
сторону от кивъева, и этот крик вывел меня из состояния ступора. Я рванулся
к винтовке, стоявшей в углу -- после экспедиции мы еще не успели убрать еЈ
куда подальше -- и когда зверь приложился когтями к ребрам моей подруги, я,
развернувшись, почти не целясь нажал на спуск. Я был почему-то уверен, что
попаду именно в тварь, но результат мог оказаться весьма плачевным. Я
угадал -- тварь, склонившаяся было к горлу Киреевой, схлопотала пулю в голову,
но, с выбитым глазом, всЈ-таки уползла в дыру -- ну, надеюсь, там-то она
издохла. Я стоял с оружием в руках, смотрел как на курящихся лЈгким дымком
досках пола обваренная и окровавленная Наталья корчится от боли. Я
содрогнулся, увидев, как набрякла кровью одежда на еЈ животе и не знал, как
подступиться к девушке, твердя себе, что как жаль, такая молодая, а умирает.
Картушина и Кривобрович оказались попроворнее меня -- они подбежали к раненой,
подхватили еЈ и осторожно перенесли еЈ на кровать. Елена оказала Наташе
первую помощь, а мы вышли в другую комнату, пока она раздевала и бинтовала
дрожащую в шоке раненую девушку. В ту ночь Наталья едва не скончалась, -- так
много по теперешним временам она потеpяла крови. Мы просидели у еЈ кровати
всю ночь вслушиваясь в бред, полушепотом вылетавший из еЈ растрескавшихся
пересохших обескровленных губ. Странные чувства владели мной в ту ночь -- глядя
на осунувшееся лицо подруги, я то с ужасом понимал, что ей никак нельзя
умирать, иначе следом умpЈм все мы, то чуть не желал еЈ смерти с каким-то
дъявольским любопытством интересуясь в уме, а как же оно тогда всЈ будет?
Как-то по-новому, как-то интересно, необычно... Жалобные стоны раненой
действовали на меня, как ушат холодной воды, но ненадолго и, и снова
вкрадывались в голову тЈмные мысли... К счастью, Наташа выжила. Иначе в мою
копилку внезапно время от времени проклЈвывающихся уколов совести добавился
бы еще один. В октябре, ближе к концу месяца, Наталья поднялась на ноги, --
худая-прехудая, с огромными светло блестящими серыми глазами в опуши длинных
тЈмных ресниц. ,,Господи, хорошо жить, хорошо даже в Тумане!"" -- громко
прошептала она в тот день, обессиленно опускаясь на кровать после недолгой
прогулки по дому. Я часто потом вспоминал эти еЈ слово, неспешно обсасывая
их мыслями. Они то казались мне исполненными мудрости, то преисполненными
насмешки.

Ноябрь начался с весьма печального события -- в магнитофоне разрядились
батарейки, что было для меня большим ударом. Я любил время от времени
повозиться с этим аппаратом -- послушать записи Высоцкого, Апиной, ,,На-на"",
,,Нескучного сада"", что-нибудь надиктовать на магнитофон и потом прослушать с
неослабевающим с течением времени удивлением звуки своего собственного
голоса, раздающиеся со стороны. Кассеты замолкли и замерли бесполезными
плоскими пластиковыми брусками в грязном целлофановом кульке, приткнутом в
тумбочке под телевизором. Мы лишились последнего развлечения из разряда
,,роскошь"". Наступило время одиноких размышлений, занявших место коллективных
игр и бесед. Мы представляли собой тогда весьма потешное зрелище, как я
теперь понимаю, -- лежали или сидели молча, порознь, долге часы или даже
сутки, изредка собираясь вместе, чтобы поесть. Про себя могу сказать, что
размышления мои были весьма мрачны и неопределЈнны, внутри копился
необыкновенной силы гнев на всЈ человечество и порой я начинал бояться самого
себя из-за плещущегося во мне моря ярости. Созерцая своих товарищей, я вдруг
ловил себя на мысли, куда лучше пырнуть их ножом, чтобы меньше было крови или
как определить, не хотят ли они меня убить -- вон что-то Лена как-то косо на
меня посмотрела, а ЛЈша невесть чему улыбается...

Скоро стало, однако, не до размышлений -- в декабре чудовищ стало гораздо
больше, но изобилие это отнюдь не поражало разнообразием -- то были всЈ те же
койры, кивьевы, влейдры, мегстайки... Мы кое-как научились обороняться от
этих зверюг, а отлосы сюда, к счастью, не заходили, потому что наша улица была
отрезана от остального города несколькими громадными метеоритами. Твари же из
тех, что ухитрялись пробираться сюда, не очень-то и лезли к нам в дом, и я
только много лет спустя понял, почему. Кстати, я ведь не рассказал о самом
удивительном, с чем нам пришлось столкнуться на нашей улице по прибытии из
школы -- о судьбе котлована на месте дома Киреевых. Спустя неделю, когда мы
впервые осмелились сделать вылазку из дома, никакого котлована там и в помине
не было -- земляная глыба с двухэтажку высотой словно век тут стояла. Мы не
торопясь обошли еЈ по периметру, громко разговаривая и вовсю светя фонариками
 -- это теперь меня пробирает дрожь при мысли об этой прогулке, а тогда это
было для нас почти развлечением. Кое-где в глубь глыбы вели тЈмные извилистые
просторные норы, -- мы заглядывали в них у входа, высвечивали их грубо
обработанные стены, потолок и пол, но не зайти в них у нас всЈ же хватило ума.
Потом мы забыли об этой загадке и ,,никогда больше не вспоминали о ней"".

К Новому Году мы съели всю пищу на Товарищеской улице. То ли по прожорливости,
то ли еще почему. Факт остается фактом, и уже в средних числах второго года вы
могли бы застать нас за обдиранием коры деревьев и отвариванием собственных
сапог и ботинок. Но все эти вещи, как людская еда явно не замышлявшаяся, имели
крайне мерзкий вкус, что придало мне, ЛЈше и Денису решимости, столь
необходимой для вылазки за валун, пересекавший дорогу к школе; поход оказался
очень удачным, после него мы на какое-то время превратились в богачей. Чего
только не было там, за валуном! В многочисленных частных домах мы нашли горы
пищи -- колбасы, хлеба, консервов и даже немного апельсинов -- примерно три
десятка этих ароматных оранжевых плодов с заледеневшей мякотью лежали в
упавшей набок сумке на крытой шифером веранде деревянного домика недалеко от
школы. Посмотрели мы и на покинутую больше полугода школу -- еЈ облюбовали
койры -- до сих пор, по слухам, это гиблое место, несмотря на кипучую
деятельность царатора. Мы съели апельсины с чаем на ЛЈшин день рождения -- они
показалось нам пищей богов. Дни рождения мы тогда отмечали с особой
тщательностью -- теперь это, бесспорно, смешно. Девочки пекли пирог, были
поздравления, даже песни и танцы, насколько я помню... Вообще, дни рождения --
это было здорово, скажу я вам...

Однако всему на свете приходит конец. Покончили мы и с этими шикарные запасы
и нам пришлось предпринять новую вылазку за валуны. Там мы и встретились
вновь с другими людьми -- впервые почти за год.

Стоя в одном из дворов, где мы пробавлялись, как всегда, кое-чем съестным,
мы услышали за соседним забором рЈв мотора, -- через несколько мгновений забор
с треском рухнул и за ним обнаружился БТР. На нЈм и в нЈм ехало семеро людей,
которые называли себя спецназовцами. Они рассказали, что почти все выжившие в
городе люди (тогда было найдено около 42 тысяч человек) находятся сейчас в
Ботаническом саду -- есть в нашем городе в северной его части такой небольшой
лесок -- дачный посЈлок... Сейчас специально заставил себя употребить слово
,,дачный"", по психологическим причинам, -- очень оно мне с недавних пор не
нравится... Какой то Сапогов -- их начальник и, судя по всему, глава ПосЈлка,
приказал полусотне БТР-ов и самоходок из находившихся у него в подчинении
прочесать приемлемую в отношении риска часть города и свезти в ПосЈлок -- так
назывался лагерь беженцев со всего Ростова в вышеупомянутом саду -- всех, кого
удастся обнаружить в живых. Согласно этому приказу, спецназовцы, не слишком
интересуясь нашим мнением, забрали нас всех пятерых с минимумом пожитков и
повезли в Ботанический сад. Добрались туда очень немногие, -- на Мадояна
какой-то умник поставил мину под фундамент одного из блочных домов и БТР
подорвался на ней так, что как над ним не колдовал чудом уцелевший механик,
ничего более активного, чем громкое урчание в недрах огромного металлического
брюха машины, прерываемого стальным, режущим слух клацаньем, ему от БТР-а
добиться не удалось. Спецназовцы обобрали машину до нитки, взяв всЈ, что
только могли без труда унести и -- в путь на своих двоих. По дороге спецназовцы
упорно и навязчиво по очереди расспрашивали нас о том, как это нам удалось
уцелеть. Это их очень стало удивлять, помнится, именно когда мы лишились
машины, а то этого не интересовало ни на гран.

Вообще, среди тех спецназовцев были те ещЈ типы -- как некоторые из них глазели
на наших девчонок -- это надо было видеть. Однако вели себя они почти прилично,
 -- тогда все ещЈ чего-то боялись. До сих пор отчЈтливо помню их почти всех --
небритых, грязных, бородатых -- ну, словом, вылитых бомжей. Трудно сказать,
сколько было лет каждому из них, -- оперировать в этом вопросе можно было
лишь десятилетиями -- так они были грязны и заросши. Два механика с густыми
рыжими бородами постоянно травили друг другу смачные непристойные анекдоты,
пересыпая их отборной матерщиной. Слыша сыпучий изощрЈнный мат, Лена и Наташа
поначалу вздрагивали, а потом -- не то, чтобы стали игнорировать, а как-то
притерпелись и через некоторое время он перестал им казаться чем-то
отталкивающим и неприличным. Так, слыша в раннем детстве своЈ имя, поначалу
смеЈшься его нелепой последовательности звуков, потом привыкаешь и выискиваешь
в нЈм достоинства и предначертания, а там уже и с досадой морщишься, когда его
кто-то невзначай коверкает... Мат был средой формирования речи этих людей,
по-другому они никогда и не умели говорить сызмальства и не собирались
начинать теперь. Слова подыскивались бессознательно ими, их нецензурность не
бралась в расчЈт, как критерий протеста. Это был ещЈ один образчик замены
культуры мышления простым сильнодействующим суррогатом. Спецназовцы не могли
обойтись без мата, как без наркотика и считали его смыслом своей речи и
образа мыслей.

Командир машины был вечно чем-то озабочен и угрюмо-молчалив. У него не было
одного уха, которое ему оторвало в какой-то из прежних экспедиций. Он почти
не разговаривал на протяжении всего пути, лишь изредка выдавливая сквозь
выщербленные, крепко стиснутые зубы команды, понятные только ему и экипажу,
а спецназовцы послушно повертали то влево, то вправо, или с маху брали
забор. Мы с трудом поспевали за ними, хотя из-за нас они нарочно выбирали
путь полегче. ЕщЈ один солдат шЈл, спя на ходу. Был он в очках, худой,
высокий, с длинной гривой засаленных грязно-чЈрных волос. Он то и дело
спотыкался, чертыхаясь вполголоса, -- на него присутствие девушек всЈ же
действовало, -- и кое-как выпрямлял косолапую походку своих медвежковатых ног,
обутых в смятые в гармошку ,,кирзачи"". В тот редкий день, когда ночью из-за
бурана нам удавалось поспать вдвое больше против обычного, он вдруг делался
разговорчивым и мы в который раз узнавали, что ему двадцать лет и что он
бывший студент третьего курса механико-математического факультета РГУ. Кто
он -- математик, механик или механико-математик -- я не понял. Он всЈ сетовал,
что -- вот, не пришлось доучиться из-за этого вонючего Тумана, хотя он шел на
красный диплом, -- убил бы того гада, который подложил ему такую свинью, со
злобой говорил он. Он ещЈ всЈ стихи свои девчонкам читал -- стихи были такие
мудрЈные, что я их наизусть вызубрил -- звучат смешно, а попаду на учЈного
человека -- так он мне их еще и растолкует (однако же Волку это не совсем
удалось).

Вот они (ведь в каждой серьЈзной книге полагается помещать стихи, а я
претендую как-никак на серьЈзность этой книги.)


Утро осени -- весЈлое, ясное,
Сынтегрировалось в дни и года.
В мысли наши вплелось неотвязное,
Всюду плотное ожиданье звонка.

ВсЈ заполнилось дальше живым интересом...
Но куда же ушло все то зло, что таилось во мне?
В остатки расходящихся быстро прогрессий
Или в чЈрточку над ускорением ,,дубль-вэ е""?

Как синус и косинус, дЈргались мы за партами,
В сотый раз доказывая, что теорема Коши верна,
А в стране сменялись государства и партии
И куски живой плоти из других вырывала война.

Что ж в дизъюнкции нас -- неизвестно?
Нету слова такого, пожалуй, -- а жаль!
Может, учЈные, умершие полезно --
Математики -- Абель, Коши, Лопиталь?

Сепарабельны были ли наши стремления г(л)адкие?
И запоем читали ль мы книги издательства ,,Мысль""?
И к чему же сходились ряды степенные в тетрадках --
Что важнее прогресс человеку, а не собственно жизнь?

Скромной участи радуясь, зная, что хорошо, а что нет,
Философствуя, изворачиваясь и трепеща
Воспитуясь (и нет), умиляясь на бога и учЈный совет
И извинительной слабости рукоплеща,

Усмеха(ужаса)ясь всему, обращая в успех все события,
Мы, полные знаний, входили в автобусы и общежития,
Хищно лязгал за нами ободранных дверец металл
И наукой согбенный мехмат наш зев перспективы глотал.

Общетрансом везомые по негеодезическим линиям,
Мы минимизировали уровень наших затрат.
КонтролЈр от нас требовал: ,,Билет предъявите!"" --
Отвечали: ,,Проездной! Не дави на психику, гад! ""

А торча средь пустынного города с мордой разбитою
И почувствовав у горла ножа остриЈ,
Глядя вслед контролЈру лихому и автобусу быстрому
Мы орали: ,,Режь математика, дурачьЈ!""

Но шарахались в сторону урки испуганно,
Вытирая брезгливо кривые клинки о штаны:
,,Не, ребята, на роду утонуть вам написано...
Зря, ох зря Урысон не боялся воды...""

И при входе в параболу звЈздных ворот
Спросит Бог, отложив матана третий том:
,,Человек ?"" -- и, увидев формул клубок,
,,Математик..."" -- презрительно бросит он.


Вот такие некороткие, но энергичные стишки. Парень нам с девочками все
втолковывал, что следует искать в них какой-то скрытый смысл, -- именно
смыслу, взволнованно твердил он, он подчинил даже рифму; но мы тогда
подустали так, что стало не до скрытого смысла. Я к тому же стихи совсем не
люблю, разве Высоцкого... А размазывать о том, как кто-то кого-то полюбил,
потом застрелил, потом обманул, а потом всЈ наоборот вышло -- извините,
втуляйте это другому!

Другие члены экипажа были некогда пэтэушниками, мобилизованными по
президентскому указу и не тревожили нас словоизлияниями, изредка вожделенно
пялясь на тыл Лены или Натальи. Большинство из них стояло не более чем на
пол-ступени выше обезьяны по эволюционной лестнице. Один из них был к тому же
малость двинутый -- или хотел таким казаться, что ему очень хорошо удавалось --
то и дело начинал читать вслух своЈ обращение к президенту Российской
Федерации: ,,Президент, Ј... т... м...! Ты что ж это, с... в...,
натворил?"" Дальнейший буквальный пересказ его речи был бы столь же
бессодержательным из-за обилия слов очень широкого употребления, поэтому я
его не привожу, хотя и предвижу острое разочарование любителей русской
словесности. Основной смысл словоизлияний спецназовца сводился к следующему --
президент в чЈм-то крупно ошибся, а отдуваться за него должны мы все. Так
честные люди не поступают.

Многое повидали мы во время этого похода, причЈм в самых простых с виду
городских дворах обнаруживалось чудовищное -- и, казалось, тем чудовищнее, чем
проще и безобиднее казался с виду двор. То тут то там на земле и в
помещениях лежали заледеневшие и в большинстве своЈм целЈхонькие колоды
человеческих трупов -- страшнее всего была именно эта их нетронутость --
казалось, прохожие шли-шли и вдруг прилегли отдохнуть на землю... Впрочем не
все тела лежали чинно, многие представляли из себя такое... Во время одной из
ночЈвок в доме с сиреневыми деревянными ставнями мы нашли мужчину и женщину,
голых, связанных, с вырезанными сердцами и отрубленными и переставленными
одна с другой головами и ещЈ кое-чем. Большой добротный дом был разграблен,
вся аппаратура зачем-то была разбита в труху; в углу в детской коляске лежал
зарезанный ножом в грудь младенец. В другом дворе была высоченное тутовое
дерево, на которой, как чудовищные плоды, висели несколько дюжин мертвецов с
перехваченными верЈвками вздувшейся шеей... Я не люблю вспоминать этот поход,
это сейчас что-то прорвало.

На пятый день после подрыва БТР мы вновь остались впятером -- все спецназовцы
налетели на дырчатый вскатил, хотя многие и посейчас утверждают, что таковых в
природе нет и быть не может. Как бы то ни было, механики шли слева от меня,
пэтэушник с бандитским лицом, не перестававший взывать к президенту -- слева,
а остальные -- поодаль. Они остались висеть, раскорячившись в воздухе, а я
прошЈл. Кто знает -- почему? Ну, за мной остальные прошли уже без проблем. Мы
решили по-прежнему идти в Ботанику, потому что другого дельного плана у нас
всЈ равно не было.

Следующие два дня были для нас сплошным кошмаром, так как пришлось
пробиваться сквозь пояса, густо населЈнные исчадиями Тумана, -- тогда я
увидел, как умеет Картушина строчить из автомата по чудовищам и испугался --
не хотел бы я оказаться на их месте. Но и нашему месту, я думаю, мало кто
позавидовал бы. Лесопарковую улицу вообще проходили, устроив там маленький
Вьетнам, благо автоматы и гранаты, а также патроны водились у нас в изобилии.
К концу этой эпопеи я даже научился сносно стрелять из автомата, чего за мной
сроду не водилось.

12 февраля Второго Года Тумана, не получив в походе ни одной серьЈзной раны и
имея при себе ноль гранат и патронов на одну автоматную очередь из моего
автомата, мы вышли к главным воротам Ботанического Сада, охраняемым отрядом
спецназа. Когда мы к ним подходили, мне почему-то вспомнилась ,,парабола
звЈздных ворот"" из стихов очкастого солдата, хотя меньше всего арка этих
ворот напоминала своей формой параболу -- обычное закругление, отвесно
обрывающееся колоннами; бетон, две калитки из вареного железа в нЈм; нам
открыли спецназовцы, одетые во всЈ зелЈное; они, имея на вооружении два
танка, охраняли вход. Нас отвезли на какой-то машине в Управление ПосЈлком и
его Жителями (УПЖ или Управление -- последнее название, может и не короче,
зато благозвучнее). В Ботаническом Саду (а скорее в лесу -- очень уж велик
был этот сад!) повсеместно стояли бревенчатые хижины из свежеоструганных
досок; мы видели, как невдалеке от дороги несколько человек рубили лес для
новых построек. Управление располагалось в бывшем террариуме Зоопарка,
который был не так уж далеко от главных ворот, за рекой Темерник. Через
неЈ перекинули новый свежесрубленный мост для танков БТР-ов и машин, по
которому мы и проехали с немалым удобством. Пересекши весь зоопарк от
бассейна при входе до террариума, мы не увидели ни одного живого зверя -- ,
правда, кое-где в клетках лежали трупы животных, но большинство вольеров
пустовало.

Павильон, в котором располагалось Управление, оказался довольно большим по
размерам зданием без окон, -- за эти два качества его, очевидно, и выбрали для
расквартирования властей ПосЈлка. Всем в Управлении изначально заправлял
Сапогов, про которого до Тумана никто ничего не знал, а после Тумана стал
знать ещЈ меньше. Я и мои друзья, ведомые спецназовцами, прошли через строго
охраняемые дубовые двери Управления, обитые листовым железом и попали в
длинное каменное помещение, у стен которого еще виднелись следы от стеклянных
ящиков для змей. Попетляв немного по коридору, в стенах которого были пробиты
многочисленные двери и ниши, мы вышли из-за очередного поворота и в глаза нам
ударил непривычно яркий после тьмы улицы и коридоров электрический свет. В
небольшой выемке в стене прямо напротив нас стоял огромный покарябанный
деревянный стол коричневого цвета; на нЈм стояли: пластмассовый стакан,
набитый карандашами и ручками; медный, чЈрный от окиси, подсвечник на
изогнутых ножках, покрытых искусной резьбой, на котором потрескивало несколько
жЈлтых свечей, и лежала толстая стопка чистой писчей бумаги. Пахло топлЈным
припаленым воском и жжЈной верЈвкой. За столом сидел небольшой человек лет
тридцати пяти -- сорока, с резкими чертами лица и абсолютно лысый, сверля нас
взглядом. Это и был сам Сапогов, как я узнал впоследствии -- тогда он не счЈл
нужным представиться. Сбоку стола, на стуле сидел его бессменный секретарь,
Красновский -- телосложением и возрастом под стать своему шефу, сероглазый и
сероволосый неприметный человечек. Он что-то усердно писал на широком
измятом листе бумаги. За спиной Сапогова, у стены, стояло двое спецназовцев
с автоматами наперевес -- Ченцов и Тимофеев; тем было наплевать на всЈ,
кроме того, что у нас в руках -- а в руках тогда у нас ничего не было. Между
спецназовцами на стене наискось висело плохо перекрашенное из советского
флага российское знамя без древка, белая и голубая его полосы пестрели
красными пятнами. Свечи отбрасывали на пол длинные мечущиеся тени от фигур
людей, сидящих за столом. Недовольно и даже злобно разглядывая нас, Сапогов
сухо потребовал, чтобы мы сообщили ему свои фамилии, имена, отчества и
прежний адрес нашего проживания. Мы по очереди ответили. Секретарь всЈ это
время писал что-то, не переставая, поэтому очень даже может быть, что он
записал кое-что из того, что мы ему и Сапогову наговорили, ибо сам Сапогов
не писал ничего, а только злобно-изучающе пронизывал нас глазами, подперев
широкий гладко выбритый подбородок безволосыми руками со сцепленными пальцами
и постукивая по столу согнутым большим пальцем другой руки. Выслушав нас,
Сапогов приказал нам проваливать, добавив, что квартир они нам не припасли --
скажите спасибо, мол, что спасли вас -- и что нам в каптЈрке возле Военкомата
должны выдать для постройки дома собственными силами два топора, два молотка
и ящик гвоздей. Мне, ЛЈше и Денису он велел придти после выдачи для взятия
на воинский учЈт к Военкомату, который был недалеко от Управления. Вот так
мы и оказались вновь в одиночестве впятером посреди туманного леса с четырьмя
инструментами далеко не высшего класса и ящиком гвоздей. Одиноки, разумеется,
в смысле помощи, а вниманием нас не обделяли, -- шлялись тут вокруг всякие
подозрительные типы с плотоядными взглядами, нехорошо посматривавшие на
Лену с Наташей. Возле Управления-то были спецназовцы... А как мы доберЈмся
до удобного для поселения места? ВсЈ оружие спецназовцы у нас отобрали...
Впрочем, топор -- тоже оружие. Очень мы волновались за своих девчонок, когда
оставляли их одних в глухом овраге за речкой Темерник, а сами отправились в
Военкомат, становиться на воинский учЈт. Прощались, словно в последний раз
виделись с ними...

Военкомат был большим трЈхэтажным зданием, относительно прошлого которого
трудно было что-либо сказать, ибо оно не сохранило никаких отличительных
черт прошлого. Мы вошли в него и сразу обнаружили первое его достоинство -- в
Военкомате неплохо топили. Вскоре к нам троим, одиноко стоявшим у входа под
дулами охраны Военкомата спортивным шагом подошЈл высокий человек в военной
форме и приказал идти за ним. Как я и предполагал, приписка была полностью
бесполезным делом, ибо, как стало ясно позднее, приписывали в Военкомате
абсолютно всех, просто кое-кому хотелось вдоволь насладиться властью над
нами -- есть такие мужчины и женщины, которые просто балдеют от сурово
отдаваемых ими команд голым юношам. Нас привели в раздевалку -- небольшую
ободранную комнату с низким потолком и неравномерной цепью вбитыми в стены на
высоте полутора метров над полом гвоздями, -- на некоторых из них висела
чья-то одежда; пахло чем-то подгнившим и человеческими выделениями. Там
всем нам было велено раздеться до трусов. Далее нам (уже в трусах и немного
испуганным) выдали по небольшому серому шершавому листку линованной бумаги на
каждого -- по карточке призывника. И мы пошли проходить медкомиссию в
коридор, устланный тонким паласом, в который по бокам призывно были открыты
двери в кабинеты врачей. Комиссия не отличалась затянутостью. Сперва в одной
из комнат с лаконичной табличкой на двери -- ,,Кабинет"" -- две молоденькие
глазастые медсЈстры тщательно записали все наши данные: имя, фамилию,
отчество, день, месяц и год рождения, адрес, специальность и место в ПосЈлке,
где предполагал поселиться. Дальше они нам по очереди измерили рост, вес и
давление. Одна из них строила мне глазки, но тогда я был слишком туп и мал
для этого. А теперь совсем другая история... И под конец -- да, тогда был очень
короткая приписная комиссия -- суровые военврачи-женщины в комнате с
безыскусной табличкой ,,Главный кабинет"" осведомились, не было ли у нас травм.
Я хотел было пошутить на сей счЈт, но люди с такими лицами не приняли бы
ответа на этот вопрос, отличного от слова ,,Нет"". Короче говоря, мы все
оказались бодры, веселы и здоровы, готовы в случае чего в армию на убой. С тем
нас пока и отпустили.

Лену и Наташу тем временем, слава Богу, никто не изнасиловал и не убил. Они
ждали нас на прежнем месте. Мы принялись за постройку своего дома прямо в той
балке не откладывая, ибо ночевать всЈ равно было негде, поэтому что толку было
где-то блуждать. Согревались работой и к концу первых суток построили в
лощине почти непродуваемый крохотный шалаш. Утром нам в числе всех прочих
завезли еду и это меня в ПосЈлке удивило больше всего -- такого подарка от
Сапогова я не ожидал. Еда эта несколько скрасила наше существование, но
спать в шалаше всЈ же было довольно тесно и прохладно, в нем гулял, проникая
сквозь незаметные щели, ветер; наутро Наташа простудилась и всЈ время
кашляла, у меня тоже был насморк. Дом строился не споро -- только мы заготовили
лес, как кто-то стащил наши топоры, буквально на минуту оставленные без
присмотра. Как мы достраивали дом!.. При постройке пирамиды Хеопса, наверно,
было в своЈ время приложено меньше усилий. Но через месяц мы уже вытЈсывали
последние доски для крыши хибарки раздобытыми в одном домике топорами. А
через неделю мы полностью закончили внутреннюю отделку постройки, в частности,
разделили домик на две половины -- мужскую и женскую -- так захотели девочки.

К тому времени, -- а если поточнее, к началу апреля, поиски уцелевших в городе
людей были прекращены Управлением. Сапогов счЈл, что собрал вокруг себя
достаточно поданных и теперь принялся их осчастливливать на свой манер.
Основным средством связи между народом ПосЈлка и его правительством с апреля
месяца стало радио -- спецназовцы издавна опутывали проводами множество
деревьев и столбов в ПосЈлке; теперь они развесили повсюду динамики так
хитроумно, что когда Сапогову взбредало в голову что-то сказать по радио, то
его хочешь -- не хочешь, а приходилось слушать. Впрочем, эти радиосообщения
в народе любили -- они были довольно безобидны по сравнению со всем остальным,
что творилось в ПосЈлке и плюс к этому довольно редки -- Сапогов не отличался
словоохотливостью. В конце апреля по радио нас горячо заверили, что те
пятьдесят с лишним тысяч человек, которые собраны сейчас в ПосЈлке и
составляют всЈ уцелевшее население города. Этой заведомой лжи никто, конечно,
не поверил. В мае началось всеми с тоской ожидавшееся нашествие на ПосЈлок
полчищ чудовищ -- койров, кивъевов, спайдеров, ондвер, отлосов, мегстайков.
Однако вооружение нашего городка было приличным -- двадцать пять ,,бэтээров"",
две самоходки и целый склад снарядов к ним, гранаты в огромном количестве и
тысяч десять -- пятнадцать автоматов; винтовки же и пистолеты вообще никто не
считал -- в распоряжение Сапогова попал целый оружейный склад СКВО. Чудовищ
всЈ это било по-страшному, но не обходилось без жертв и с нашей стороны,
особенно пока ещЈ не додумались выдавать оружие населению, вернее,
,,обходчикам"", которые вскоре составили добрую его половину. Погибло более трЈх
тысяч людей, многие были ранены и изувечены и впоследствии скончались, ибо
медицина в ПосЈлке была почти никакая. В ноябре-декабре твари временно
исчезли и тут же по приказу Сапогова началась всеобщая мобилизация на
строительство заградительных сооружений вокруг ПосЈлка. Пришлось и нам
впятером выкапывать дзоты, строить сторожевые будки, ставить рельсовые ежи...

ВсЈвозрастала численность спецназа -- в него забирали восемнадцатилетних
юношей без явной непригодности к военной службе. К началу Третьего Года Тумана
численность спецназа составляла пять тысяч человек; большинство из
спецназовцев несло службу по периметру ПосЈлка, но немало охраняло и
Управление с Военкоматом и бывший перерабатывающий комбинат недалеко от
нашей хибарки, по ту сторону Темерника, где правил наместник Сапогова в
Ботанике Чхеидзе. В общем, как расписывал через месяц по радио Сапогов,
Ботаника и Зоопарк были укреплены со всех сторон тщательнейшим образом, но
для пущей безопасности необходима была, по его словам, полная мобилизация.
А тут как раз и я призывался; приехали спецназовцы с автоматами и увезли меня
в Военкомат. Там меня и ещЈ около полусотни моих сверстников поджидал лучший
друг Сапогова Гриценко со своей ордой медсестЈр. Ему не терпелось побыстрее и
безо всякой комиссии нарядить всех нас в зелЈную форму спецназовцев и послать
на рубежи ПосЈлка или на строительство очередной своей дачи. Однако врачи
Военкомата -- я не имею в виду Гриценко, хотя он и носил титул главврача
ПосЈлка, но к медицине никакого отношения не имел -- оказались на удивление
порядочными людьми и не допустили меня по зрению к военной службе. Однако
Гриценко изощрился и выдумал для незачисленных в спецназ -- таких было около
сотни за первый призыв -- повинность ,,обходчика"". Обходчику вменялось в
обязанности раз в три дня дежурить по ночам на улицах, главным образом
примыкающих к периметру Ботанического сада и помогать в обустройстве ПосЈлка,
т.е. копать рвы, строить заграждения, помогать в случае чего спецназовцам.
Ну, стройбат то есть. Нас -- то есть, обходчиков -- разделили на три примерно
равные группы или смены и треть ночей мы вынуждены были проводить на службе.
Тогда же изобрели и ,,милиционеров"" -- элиту спецназа и, в некотором смысле, его
тюремщиков. Хорошо в должности обходчика было только то, что ему бесплатно
выдавали оружие, с помощью которого можно было обороняться от чудовищ и убийц,
которых в ПосЈлке было полным -- полно. К тому же обходчик -- это всЈ-таки не
спецназовец.

Однако вскоре вся эта хвалЈная оборонно-строительная программа Сапогова
защиты ПосЈлка, которую его жители прозвали ,,реформой поголовного сапога"", с
треском провалилась. Говорю это с сожалением, ибо, как это всегда бывает,
просчЈты политиков и власть имущих повлекли за собой человеческие жертвы. В
Третьем Году Тумана под зубами и когтями кивъевов погибло десять тысяч
человек. Дыры подземных нор этих созданий внезапно возникали в комнатах,
оттуда вылезали белые чудовища с фиолетовыми глазами и раздирали людей на
части. В той хибарке, где жили я, Чекалов и Кривобрович, в один прекрасный
день тоже появилась дыра в полу. Мы с ЛЈшей были тогда в гостях у Киреевой и
Картушиной, за стеной, или в соседней хибарке, как мы часто говорили, ибо
разделяющая две половины дома перегородка двери не имела, -- и вдруг из-за
стены раздались душераздирающие крики, такие, что мы сразу даже не поняли,
что кричит Чекалов, оставшийся дома и отсыпавшийся перед предстоящим ему
дежурством в качестве обходчика -- в обходчики тогда зачисляли не только
непригодных для службы в спецназе, но и юношей с шестнадцати лет. На него,
спящего, накинулся кивъев и откусил и изжевал парню левую руку по локоть,
прежде чем мы с Кривобровичем подоспели Чекалову на помощь и уничтожили мерзкое
создание. Дениса мы отправили в больницу при Военкомате (выложив за это
немало жетонов), где были единственные знающие врачи в ПосЈлке -- Спицын,
Соболев, Велюров, Аглович -- именно поэтому никогда не отличавшийся
богатырским здоровьем ,,главврач"" Гриценко и держал их при себе. Эти четыре
врача путЈм сложной операции спасли Денису жизнь, но руку ему всЈ же отрезали
почти по плечо. Он всЈ над собой потом подшучивал -- мол, стал прямо ,,однорукий
бандит"", только денег нет.

Поражение от кивъевов нас тем не менее кое-чему научило, -- мы стали обивать
пол комнат домиков листовым железом: благо, недалеко от Ботаники был его
целый склад. Это помогло, но не на все сто процентов -- кивъевы продолжали
уносить много жизней: например, обычной страшной ,,нормой"" для них на неделю
было убить четырЈх человек. К концу Третьего Года Тумана в ПосЈлке оставалось
в живых 35.431 человек, по заявлению Сапогова по радио от 7 февраля. Считал он
нас, скорее всего, по количеству комплектов раздаваемой пищи, которое было,
надо сказать, весьма малоподходящим для этого объектом, ибо многие эту пищу не
получали, а кое-кто получал вдвойне и втройне. Однако это было единственным
способом подсчЈта примерного количества жителей, ибо статистика смертей и
рождений никем не велась, спецназ следил только за тем, чтобы убийств не
было. Был отменЈн и брак как таковой, -- каждый(ая) волен(ьна) был(а) выбирать
себе сожителя(ей) или сожительниц(у) по своему вкусу на какой угодно срок.

Экономисты дотуманного прошлого, вероятно, здорово поломали бы себе голову в
тщетных попытках определить, какова же хотя бы в общих чертах экономическая
система, сформировавшаяся в ПосЈлке. Я склоняюсь к той мысли, что еЈ вообще у
нас не было. Но с натяжкой можете считать, что экономическая система ПосЈлка
была смешанного типа -- тут присутствовали элементы как
административно-командной системы в виде развоза бесплатной еды и дармовой
принудительной работы огромной армии спецназовцев и обходчиков, взращЈнной
Сапоговым и иже с ним, так и рыночной системы в виде большого
рынка-толкучки, собиравшегося ежевечерне у Гремучки несмотря на
неоднократные разгоны милицией и спецназом -- подземного водного источника в
Ботаническом саду, который до Тумана считался целебным и пользовался большой
популярностью. Он вытекал чистым ключом из-под большой арки, прорубленной
внизу бетонной глыбы в форме прямоугольного параллелепипеда, выпирающей из
глинистого склона, круто поднимавшегося под гниющими остовами поваленных
землетрясением деревьев к кабаку Лукерьи. Этот источник, поговаривают,
когда-то даже святили, о чЈм свидетельствовали три чЈрных закопчЈнных участка
над аркой, образовывающие треугольник. Однако громких дел, связанных с ним,
я не припомню, а после появления Тумана он вообще иссяк.Пища, раздаваемая
Управлением, была отвратительной и каждый старался, заполучив немного
жетонов, потратить их на Гремучке, купив себе что-нибудь из постепенно
расхищаемых своими стражами продовольственных складов около Курской улицы. На
завтрак обычно выдавали стакан чаю и тарелку варЈной каши, в которую первое
время добавляли кусочек сливочного масла, а потом перестали. С обедом вы
знакомы по моему вышеописанию, он был стандартным. Ужина не было
(действительно -- зачем? Роскошь какая!). Пищу развозили по ПосЈлку с шести до
восьми утра и с часу до трЈх дня на бронированных фургонах, прицепленных к
грузовикам; скидывали еЈ перед домами бумажными упаковками, содержащими
порции на десять человек каждая; делЈжка этой пищи была тем ещЈ зрелищем.
Люди дрались за каждый пакет, словно за свою жизнь, а спецназовцы поощряли их
с машины гиканьем и наблюдали, чтобы не было убийств. ВсЈ остальное было
можно. Если кто-то был слаб на удар и не мог отбить пищу у соседей в драке,
то плЈлся прямо к кухне, располагавшейся между Управлением и Военкоматом и
стоял там в длиннющей очереди или обменивал на Гремучке вещи на еду. Воду
каждый сам для себя добывал из Темерника. Спецназовцев кормили лучше, в
отдельных столовых -- помешавшийся на идее поголовной милитаризации всей
мужской половины ПосЈлка Сапогов считал, что тем самым он делает рекламу
военному образу жизни. И, надо сказать, не без основания считал.

Хоть демографической статистики и не велось, только слепой не видел, как
мало в ПосЈлке родилось за последние три года детей. Да и откуда было им
взяться? Женщины слабели, недополучали пищи; выживали самые сильные и крепкие
из них, но, выживая, и эти немногие теряли эти самые силу и крепость. Однако
были и среди них счастливицы -- видное место в иерархии ПосЈлка занимала
старшая медсестра Светлана Кобрина, начальница медсестЈр Военкомата и
больницы, главная истязательница призывников; а командир женского отряда
милиции Лидия Снегурочкина и жена Красновского Ирина были, что называется,
,,кровь с молоком"" и имели детей. У Чхеидзе был целый гарем из живущих в
роскоши женщин. Сапогов и Гриценко были холосты. Вторая причина сокращения
рождаемости была в уже упомянутой выше разобщЈнности между полами, которая с
появлением Тумана приобрела невиданный размах. Женщины и мужчины словно
боялись друг друга, -- так было не со всеми, конечно, но с большинством.

ЧетвЈртый Год Тумана преподнЈс нам новые сюрпризы. Сначала мы не придавали
особого значения тому, что среднемесячная температура неуклонно поднимается.
Но в январе-феврале этого не заметить уже было нельзя, ибо столбик
термометра, до этого целый год стабильно державшийся на отметке $-15^o$
подскочила к концу января аж до $0^o$ по Цельсию. Мы постепенно расставались
с кучей тЈплой одежды, которая за прошедшие три года уже стала казаться нам
частью своего тела. Помню, до чего неуютно чувствовал я себя первое время без
стЈганого полушубка и меховой шапки-ушанки, низко надвигавшейся на голову.

А восьмого февраля в девять часов тридцать пять минут утра, как раз в тот
момент, когда Третий Год Тумана сменился ЧетвЈртым, случилось что-то вовсе
уж невероятное, сравнимое по своей необычайности разве что с появлением
самого Тумана, -- он вдруг начал излучать свет, да ещЈ какой свет, -- его
сияние превышало яркость солнечного освещения в ясный летний полдень раза в
два-три. И три неполных года почти кромешной тьмы на Земле сменило время
непрерывного света. Сначала все мы сдуру решили, что это Туман исчез и все мы
спасены и обрадовались по-дикому. Сам я, помню, тогда пел, танцевал и плакал
от радости, как идиот. Но, как говорится, ,,Недолго мучилась старушка В
высоковольтных проводах -- ЕЈ обугленную тушку Нашли тимуровцы в кустах"". Туман
не спешил расставаться с людьми и никуда не делся, а лишь немного
,,отодвинулся"" от нас -- в нЈм стало лучше и дальше видно. Однако очень скоро
наши глаза, отвыкшие за годы тьмы от яркого света стали из-за него болеть и
слезиться, так что пришлось прибегнуть к помощи тЈмных очков. Ну, мне-то
это было проще сделать -- я взял и замазал свои очки тонким слоем тЈмной, но
пропускающей свет краски; а ведь на базаре у Гремучки тЈмные очки тогда
стоили, как автомат. Только когда очками обзавелись почти все, вокруг них
спал ажиотаж.

Потепление всЈ усиливалось и усиливалось. Скоро уже нельзя было ходить ни
в чЈм, кроме самого необходимого. Мужчины стали носить плавки и -- изредка и
почти исключительно спецназовцы на службе -- шорты, а женщины -- трусики и
лифчики, и всЈ равно жара поначалу всех сильно изнуряла. По каналам-улицам,
утратившим с приходом тепла свой ледяной покров, вновь заструилась между
берегов-тротуаров вода, зачастили многочасовые проливные дожди, иногда по
нескольку раз на дню; немногие окончательно не вымЈрзшие деревья робко
зазеленели. Через полгода начались ураганы. Особенно свирепа была буря 12
августа. Тогда ударами поднятых в воздух бурями камней было разрушено
множество домов и многие люди при этом погибли. Мою хибарку и домик
Картушиной и Киреевой по соседству чаша сия миновала, равно как и его
обитателей. Это произошло потому, что в марте я обил кроме пола ещЈ стены и
потолок хижин изнутри листовым железом -- у меня были одно время неплохие
связи на складе. Обычно сразу после камнепада появлялись твари из Тумана и
наоборот, поэтому охране окраин ПосЈлка очень трудно было им противостоять --
спецназовцы и обходчики просто не успевали заступать на дежурство после
камнепада или уходить в безопасное место после драки с чудовищами до
наступления бури. Поэтому Сапогов принял решение поставить вокруг ПосЈлка
заградительные пояса, которые по его замыслу должны были представлять из себя
четыре огромные кольца широких железных щитов, приваренных к намертво
вбетонированным в землю рельсам; ими предполагалось окружить как Ботанический
сад, так и Зоопарк для защиты от ураганов. К настоящему моменту целиком
установили лишь один пояс, а второй -- чуть больше, чем наполовину -- насчЈт
четырЈх колец в Управлении, по-моему, перегнули палку. Строили эти пояса
известно кто -- спецназовцы да обходчики. Работа выматывала, но -- ,,трудно в
ученьи -- легко в бою!"" ВсЈ делали вручную -- бетон мешали, железо таскали,
сваривали его, устанавливали эти треклятые щиты. Спасибо, хоть привозили нам
это железо со складов на грузовиках, а то велели бы тащить его к месту
установки на своЈм горбу, и не задумались бы.

3 октября мы услышали по радио глас Москвы -- там ,,проснулись"", --
радиоприЈмник при Управлении был постоянно включЈн настроенным на волну радио
России уже на протяжении двух лет. ,,Управленцы"" сначала записали
радиопередачу на магнитофон, а потом пустили эту запись по ПосЈлку через
динамики. Не представившаяся девушка приятным голосом, чуть придыхая в паузах
своего бойкого монолога, описала всех чудовищ, водящихся в Тумане -- описание,
одинаково точное и бесполезное. Мы и так к тому времени прекрасно знали всех
описанных ею тварей, что называется, ,,в лицо"". Покончив с описаниями,
дикторша кашлянула и, извинившись, продолжила тем, что правительства России,
США, Франции, Германии, Японии, Великобритании и Канады объявили этих
созданий {\it опасными} из-за их неуЈмного антагонизма по отношению к
человеку; теперь каждый вправе пристрелить такую тварь без предупреждения,
мило разрешила она нам. Кроме того, во избежание путаницы особо
многочисленным разновидностям животных даются интернациональные названия.
Тут она вновь коротко описала белых клыкастых медведей и нарекла их
,,кивъ\"евами""; археоптериксов назвала ,,к\"ойрами"", паукообразных страшилищ с
кровью-кислотой -- ,,сп\"айдерами"", жЈлтых змей-вампиров -- ,,ондв\"ерами"",
трЈхметровых динозавров -- ,,отл\"осами"", рыб-гипнотизЈров -- ,,\"ульвинграми"",
толстых синеватых слизистых тварей -- ,,вл\"ейдрами"", полужаб-полукрокодилов --
,,мегст\"айками"", прыгучих чЈрно-красных паучков -- ,,бр\"оршами"", летучих
драконов -- ,,лЈ\"яслами"", трупоедов-уродин -- ,,г\"аесами"", новоявленных
клещей -- ,,ст\"ангами"" и т.д. и т.п.... Под конец девушка патетически
воскликнула: ,,Мужайтесь, мои братья по разуму! Сатана пришЈл на Землю и
привЈл с собой своих слуг, как было сказано в Библии, дабы истребить людей,
Богом возлюбленных и созданных Им по образу Своему и подобию! Но ничего у
него не выйдет, хотя Зло глубоко пустило свои корни как в нашем городе, так и
во всей стране. Бог с нами, Он защитит нас от Лукаваго, он спасЈт нас...""
Затем из динамиков раздался отчЈтливый звук автоматной очереди и радио
со стоном захлебнулось на полуслове и замолкло на время. Сапогов крутил эту
запись ежедневно в течение трЈх месяцев (вырезав после первой передачи
последние звуки) и вскоре в наш обиход прочно вошли эти названия тварей из
Тумана. Радио вновь вернулось к жизни через день и понесло какую-то чушь о
том, как хорошо в цирке на Цветном бульваре, как там эстетически убивают
людей; где каждый мужчина и каждая женщина может раскрепоститься, избавиться
от сексуальных и иных комплексов и заодно разбогатеть, убив на арене этого
самого цирка человека противоположного его полу пола. Это называлось довольно
громко -- кажется, Война Полов. Построено это было у них там всЈ с размахом --
по радио передавали звуки половых актов, интервью-дискуссии с участниками и
участницами боЈв -- они назывались гладиаторами и гладиаторшами -- затем шла
радиопередача самого боя, включая стук мечей, мужской и женский мат и визг, а
также хрипы и стоны тяжко раненых или умирающих людей. У победителей или
победительниц вновь брали интервью: ,,Что вы ощутили, вонзая нож в его сердце?
Как вам удалось так ловко раскроить ей череп? Не правда ли, на поверку он
оказался гораздо мягче? Вы жалеете, что еЈ тело теперь мертво и вы не можете
им овладеть вновь? Не чувствуете ли вы теперь себя более умиротворЈнным(ой)?
Задумайтесь -- а ведь в чЈм-то был прав и убитый вами ваш сексуальный
партнЈр... Вы могли бы любить друг друга, если бы он(а) был(а) жив(а)?"" Через
недельку-другую прослушивания такой дребедени Сапогов в ярости приказал
вырубить ,,это проклятое радио навсегда"", что и было сделано к негодованию
большей части жителей ПосЈлка -- многие спорили друг с другом на результат
того или иного боя и, как вы понимаете, не под интерес. Впрочем, вскоре и у
нас в ПосЈлке организовалось подобное действо, получившее название морторий,
только нелегально, -- мужики и бабы убивали друг друга недалеко от вокзала
каждую субботу при большом стечении народа. Сапогов не раз пытался разогнать
это сборище и однажды даже расстрелял каждого десятого из пойманного там во
время удачной субботней облавы, но это не подействовало, даже наоборот,
подняло цены на билеты в морторий чуть не вдвое.

В январе Пятого Года Тумана по ПосЈлку вновь прокатилась призывная кампания,
под которую угодили Алексей Кривобрович и Денис Чекалов. Ясное дело, что
Денис попал в обходчики, а ЛЈшу загребли в спецназовцы. Впрочем, как тот, так
и другой долго на этих должностях не удержался. Кривобрович прослужил всего
три с небольшим месяца, до той самой идиотской экспедиции, снаряжЈнной
Сапоговым на Сельмаш по причине, актуализирующей и без того животрепещущий
вопрос об умственной полноценности (вернее -- неполноценности) наших
руководителей. На местных складах листовое железо подходило к концу, а пояса
были ещЈ далеки от своего завершения и тем, кто сидел в Управлении, пришло
в голову, что запасы сырья для стройки -- металлического листа -- можно
пополнить на ,,Ростсельмаше"", бывшем местном гиганте комбайностроения; тем
более, что, как известно, улица Нансена, ведущая от ПосЈлка к Сельмашу, не
была затоплена и находилась в пригодном для езды состоянии. Принято говорить,
что в ту экспедицию отбирали по желанию, но вряд ли даже среди спецназовцев
нашлось бы 24 глупца, которые пошли бы на почти верную смерть по своему
собственному желанию. Однако именно таковым был численный состав экипажей
двух БТР-ов с бронированными прицепами, которые утром 20 апреля Пятого Года
Тумана выехали из Зоопарка к Сельмашу. И что же? Вчера перед главным входом в
Зоопарк появился изрядно потрЈпанный ку\"юфами и шивыс\"э БТР без прицепа и
всяких намЈков на его былое присутствие и, не успев или не сумев затормозить,
на глазах у ошалевших от изумления и неожиданности спецназовцев охраны
врезался в левую каменную колонну ворот, отчего та треснула в поперечнике.
Спецназовцы подбежали к накренившейся, но всЈ ещЈ надсадно рычащей и
крутящей колЈсами, злобно рвущими грунт, машине и влезли в зияющее отверстие
бесследно исчезнувшего люка. Внутри БТР-а, тяжело навалившись на рукояти
управления, сидел окровавленный израненный умирающий человек; это был один из
спецназовцев, участвовавших в экспедиции -- механик Дмитрий Стеклов. Его
освободили от сплетения рычагов, переломавшего ему все рЈбра, осторожно
уложили на сиденье и один из спецназовцев спросил у него: ,,Где все остальные?
Кто всЈ это сделал, Дима?"" ,,Всех убили... дикари... потащили в заросли...
девки... убери нож, сволочь рыжая!"" -- прохрипел умирающий из последних сил;
при последних словах на его губах выступила кровавая пена и он умер. Были ли
его слова бредом или нет -- вот о чЈм гадали после этого буквально все жители
ПосЈлка, а Сапогов с Красновским -- в особенности. Однако я думаю, что сегодня
до всех дошло, что экспедиция не вернЈтся. Официальная резолюция по этому
поводу прозвучала сегодня по радио: ,,Все участники экспедиции пали смертью
храбрых в бою с дикарями.""

Вот так погиб первый из нашей пятЈрки -- Кривобрович. Вне всякого сомнения,
мертв сейчас и второй -- Чекалов -- , или я не знаю Тумана. Месяц назад ПосЈлок
взбудоражило нешуточное по нынешним временам событие -- из Москвы к нам в
Ростов прибыл транспорт. Это было в ту ночь, когда дежурство по периметру
ПосЈлка несла наша смена. Приехали гости с севера, по обочине улицы Мадояна.
Я и мои кореша -- обходчики Телеш\"ов, Загог\"улко и Верес\"аев дежурили под
проливным дождЈм у ворот Зоопарка, перебрасываясь незамысловатыми репликами о
последних убийствах и девушках, как вдруг из Тумана за наглухо закрытыми
воротами сквозь серую пелену дождя бесшумной тенью проплыла бронемашина а за
ней два БТР-а. Мы так громко хохотали над чьей-то очередной шуткой, что не
услышали шума, к тому же приглушЈнного ливнем. Увидев эти машины, мы не
поверили своим глазам, решив, что то вернулась экспедиция. Однако я всЈ же
сообразил, что странно было бы для экспедиции, отбывшей на восток,
возвратиться с северо-запада. А главное -- бронемашины у той экспедиции быть
не могло. Машины остановились у ворот и броневик начал... сигналить. Да
громко так! Мы открыли ворота и техника въехала во двор. Из бронемашины и
БТР-ов не торопясь выбрался... священник, а с ним -- белобрысый парень с
чрезмерно развитыми мускулами, толстомордый ,,быкан"", двое типов
интеллигентного вида в измятых пиджаках и брюках и спецназовцы с
перевязанными руками, ногами и головой -- у одного из них даже глаз был
перевязан. Особенно диссонировал с голубоглазым осанистым священником
перемазанный мазутом смуглый субъект с татуировкой на груди, изображавшей всю
правду о том аспекте взаимоотношений между мужчиной и женщиной, во время
которого они обычно стараются уединиться от остальных людей. Священник был
в полном облачении, с крестом, -- словом, всЈ, как полагается. Он попросил
нас отвести его отряд миссионерско-поискового характера к мэру города.
Переглянувшись, мы решили, что он имеет в виду Сапогова и препроводили его с
дружками в Управление; они отплатили нам по совести: с того дня ежедневно
по ,,радио ПосЈлка"" отец Александр -- так звали священника -- преимущественно в
часы сна большинства населения громогласно вещал о религиозном и призывал
всех, кто знает, как уничтожить Туман, приходить к нему в Управление. Однако
я что-то не приметил, чтобы после этого толпы людей кинулись к Управлению --
громадья идей ни у кого, очевидно, не было. А может, и были у кого кое-какие
мыслишки, вот, например, как у меня, только все отлично знали, что попасть в
Управление гораздо проще, чем из него выбраться и минимизировали, как могли,
число своих визитов в оное учреждение. Тогда отец Александр и те двое в
измятых парах -- профессора не знаю уж каких наук К\"ольев и Лук\"ошкин -- стали
шляться из дома в дом и назойливо выпытывать у каждого, а как бы он избавился
от Тумана. Почтили они своим присутствием и нашу скромную хибарку. Они,
оказывается, из Москвы и уже успели мимоходом побывать в Туле и Воронеже, где
разжились по одному учЈному монстру -- теми белобрысым и ,,быканом"". Дальше
Ростова они ехать не собирались, наш город стал поворотной точкой их
путешествия. Я же не собирался никуда ехать из Ростова, поэтому, косясь на
дюжих спецназовцев за спинами добрых дядь учЈных и ласкового святого отца,
задушевно поведал им, как вследствие небывало сильных осадков и внезапного
потепления уровень влажности воздуха сильно повысился и что, по моему
мнению, для сжижения повисшей в воздухе влаги нужно построить такой мощный
охлаждающе-конденсирующий агрегат... Под чокнутого я скосил, по-видимому,
довольно успешно, ибо через десять минут нетерпеливого Јрзанья на стуле они
окончательно потеряли ко мне интерес и обратились с вопросами к только что
 -- и явно не вовремя -- вернувшемуся с ,,обхода"" домой Чекалова. Тот, видать,
не успел скумекать, что к чему и почему и -- ну заливаться соловьЈм и про
инопланетян и про котлованы, которые он видел и про всасывание первых чудовищ
в землю... Я ему чуть не ушами машу -- куда там! Денис их так заинтересовал,
что они решили взять его с собой в Москву. Когда он понял это, отрицать
что-либо было уже поздно. Помню его печальный взгляд, брошенный на меня из
за спин уводящих его бичей-спецназовцев. Мы понимали, что наши шансы на то,
чтобы когда-нибудь вновь свидеться, очень и очень невелики. После ухода от
нас учЈных с отцом понесла нелЈгкая на БТР-е в кабак Лукерьи. Там их приняли
за людей Филина и в перестрелке прихлопнули Лукошкина и двух спецназовцев.
Кольев и отец Александр еле унесли ноги, даром что были на броневике. На
следующий день они со своими подручными отбыли обратно в Москву, увозя с
собой Чекалова.

Таким образом, на данный момент в ПосЈлке из нашей изначальной пятЈрки,
пришедшей в ПосЈлок, оставалось трое: я, Александр Голощапов, обходчик;
Елена Картушина, медсестра в специальном отделе спецназа, который почему-то
назывался милицией; Наталья Киреева, медсестра Военкомата. Наташа
по-прежнему жила по соседству со мной, а Елена по роду службы переселилась
в казармы милиционеров за рекой Темерник у Управления, -- впрочем, она часто
нас навещала.

Ну вот собственно и всЈ, в коротком пересказе. ВсЈ, что я счЈл нужным и сумел
сообщить вам в этой рукописи. Несколько слов о ней самой и о том, где вы
можете найти подробности, если вам не всЈ понятно из этого вступления. Я
давно замыслил описать то, как появился Туман и первые происшествия, с ним
связанные -- как говорится, для потомков, если, конечно, будут какие-то
потомки. ОпределЈнные заметки обо всЈм этом у меня были с самого начала -- ещЈ
в школе кое-что писал на эту тему. Но в тЈмные годы Тумана горючее было на
вес золота -- не мог же я тратить его на какую-то писанину, как не раз мне
говорила Лена. Хотя, скажу вам по секрету, я всЈ же и тогда писал от неЈ
тайком, а когда и внаглую. Развернулся я в ЧетвЈртый Год Тумана -- когда ,,свет
дали"". Я неделями в свободное от обходов и кое-какой работЈнки время сидел,
разбирался с черновиками и, главным образом, со своими воспоминаниями
трЈхлетней давности. Долго думал, как назвать книгу; хотелось придумать
что-нибудь недлинное, звучное, Јмкое и запоминающееся. Наконец мне пришло на
ум название одной фантастической книги, которой одно время я был сильно
впечатлЈн до Тумана по переводу в журнале ,,Вокруг Света"" -- ,,Туман"" Стивена
Кинга. Какое хорошее название, подумал я... Рукопись первой книги ,,Тумана"" ещЈ
успел прочитать Чекалов и ему она понравилась. Он также дополнил еЈ в той
части, где рассказывалось о 8,,Б"" классе, то здорово мне помогло в работе над
портретами соответствующих персонажей. Писать мне понравилось, надо сказать.
Хотя я поначалу немного тяготился тем, что кто-то ж это всЈ будет читать,
надо как-то помягче события описывать... Да, кое-что в первой части было
написано именно так, но ничего переделывать я в ней не собираюсь. Потом я
перестал писать для кого-то и стал писать... именно в ничто. Слукавил я
раньше, сказав, что не стоит перед Ничто распинаться. Именно перед ним и
хочется распинаться больше всего. Тут ты напишешь самое сокровенное, твои
самые затаЈнные думы. С проклятьем и гордостью швыряешь ты в бездонную,
чудовищную пустоту лЈгкие, как пЈрышки, слова, человек -- ты, оставшийся в
полном одиночестве на мЈртвой Земле, на пустом берегу у пустого моря под
пустым необъятным небом.


Глава 2. Как становятся преступником

,,Тот, которому я предназначен,
Улыбнулся и поднял ружьЈ...""
 В.Высоцкий.

 По крыше вдруг забарабанили капли дождя. Очнувшись от воспоминаний,
я взглянул на свои часы, которые показывали время Сверки -- пять часов вечера.
Пора идти, если я хочу успеть повидать АлЈну. Я снял с приваренного к стене
крюка лоснящийся от смазки автомат Калашникова с жЈлтым цевьЈм и накладкой,
тщательно проверил, полон ли тяжЈлыми жЈлтыми промасленными патронами его
матово-металлически поблЈскивающий чЈрный магазин, забросил автомат ремнЈм
за спину, повесил на пояс запасные магазины, поправил светозащитные очки для
близоруких и, отодвинув два железных засова, на которые была предусмотрительно
закрыта дверь, шагнул, не пригибая головы, в дождь, зорко осматриваясь по
сторонам, ибо опаснее всего в нынешнее время был, пожалуй, выход из дома --
немало психов и злобных выродков часами караулят своих жертв именно у самого
входа в их, жертв, ,,крепость"". Однако на сей раз никто из них не жаждал моей
смерти -- по крайней мере, поблизости не было видно не души, а снайперам в
дождь самое время отдыхать. Ливень тут же промочил меня с ног до головы,
забрызгал выбиваемой из размокшей дороги грязью. Да-м, зря, пожалуй, я
купался, но кто же знал... Вдобавок ко всему поднялся сильный ветер,
закручивавший и сплетавший вместе падавшие с неба толстые водяные струи в
немыслимое водяное вервие. Засвистели в воздухе мелкие камешки, обжигая
острыми мелкими ударами-укусами обнажЈнное туловище, руки и ноги. Я старался
защищать очки и, чавкая босыми ногами по мгновенно расступавшейся под ними
грязи, которую почему-то называли дорогой, упорно пробирался к северу. Дождь
меня, несмотря ни на что, радовал -- я уже писал, почему. Изредка я глотал его
капли раскрытым ртом, чувствуя на языке почти сладкую пресность чистой
влаги... Ветер, конечно, был южный; стал бы я это делать, будь он
западный или восточный! Впрочем, не следовало бы мне этого делать и при этом
ветре, да что уж тут поделаешь, все мы смертники, хоть молоко уже и не
продают в стекле, а что-то там ещЈ -- в дереве (по ,,Собеседнику"" это атрибуты,
т.е. признаки скорого конца света).

Кабак, как я уже говорил, находился недалеко от Гремучки. ,,Кабак"" --
в общем-то анахроничное название -- сейчас так чуть не любой дом назови -- не
ошибешься -- , но, так как оно как нельзя лучше выражало самую суть и
единственное предназначение этого заведения, возвышавшегося на холме над
высохшим руслом ручья, было даже не именем для него, а просто частью,
внезапно угаданной кем-то и высказанной вслух в толпе, то прочно за ним
утвердилось. Добираться до него мне пришлось долгонько -- из-за дождя
плохо было видно, а я не хотел пренебрегать никакими мерами предосторожности,
и поэтому несколько раз на своЈм пути огибал подозрительные группы людей,
делая приличные крюки. Памятуя о скорбной участи Лукошкина, я на безопасном
расстоянии от кабака выждал под аркой каменного параллелепипеда, пока ливень
немного приутих и лишь тогда, не спеша и не делая резких движений, поднялся к
кабаку по довольно-таки крутому склону, заваленному старыми трухлявыми
деревьями. Стражников, как всегда, было много, -- сидели на брЈвнах, рядом
стояли, кто-то спал даже, не погнушавшись пропылиться теперешней дорожной
въедливой пылью; они все вели себя знакомо -- меня узнали с полувзгляда и,
кто махнув рукой, а кто ухмыльнувшись, продолжили свою на несколько мгновений
прерванную беседу. Проходя мимо них и уловив краем уха обрывок их разговора,
я понял, что они сегодня днЈм уже успели подстрелить парочку психов, которых
потянуло на ,,клубничку"", сокрытую за каменными стенами этой довольно хорошо
сохранившейся двухэтажной бывшей правительственной дачи с наглухо зашитыми
снаружи и внутри в стальные пластины стенами без окон. Я понимал этих психов --
девочки тут были аппетитнейшие...

За бронированными дверями, открывающимися в короткий тамбур, набитый нещадно
курящими спецназовцами охраны, -- словно на улице их было мало! -- играющими в
карты, сразу начинался главный нижний зал -- здоровенная комната десять на
пятнадцать метров. Все стены были глухими, оклеенными незамысловатыми обоями,
пол был покрыт разноцветной плиткой, складывающейся в замысловатые узоры.
Плитку устилали не слишком аккуратно подровненные дорожки-паласы, а у стен
стояли солидные засаленные диваны, привезЈнные сюда из художественного музея,
запоздало нарытые клеЈнками. У дальней стены возвышалась стойка, за которой в
стене зияло тЈмное окошко над плохо видным из зала прилавком, который, как я
знал, всегда был уставлен байстр\"юком. Комнату заполняли люди, большей
частью обнажЈнные; такова уж была специфика этого заведения. Пары, тройки и
т. д. по возрастающей сидели на диванах, ковриках, а кое-кто так прямо на
полу, и представляли собой все вместе то зрелище, увидев подобное которому,
кто-то целомудренный и воскликнул про себя в ужасе: ,,Детям до шестнадцати...""
Я не любил этот зал -- он предназначался для небогатой публики ПосЈлка и были
тут всякие... Оттого я всегда торопился пройти через фойе к бару. Какая-то
новенькая Лукерьина молоденькая девушка (а может, клиентка!) под коноплЈй и
сильным градусом, голая, с облЈванной грудью, но всЈ-таки привлекательная, с
виду находившаяся в ,,сидячей отключке"", вдруг схватила меня за щиколотку, так
что я от неожиданности растянулся на ковре.

 -- Поцелуй меня, мальчик, -- пьяно забормотала она, потянувшись ко мне лицом с
пылающими разгорячЈнными щеками и глянцево блестящими глазами и зубами,
белеющими в акульем разрезе морковно-красных губ над вздЈрнутым пуговкой
носиком. Я поспешил удрать от неЈ; увидев это, она, злобно вскрикнув,
полоснула меня на прощанье ногтями по лодыжке. Я подходил к бару, с чувством
неприязни сохраняя ощущения, которые она на меня только что выплеснула --
сладкий с кислым до тошнотворной приторности запах отрыжки и неуловимая смесь
женского пота и какого-то вина, которым теперь многие девушки средней касты
пользовались вместо духов.

У стойки, как всегда, толпился самый пЈстрый народ -- толстомордые потные
мужики наперебой требовали у уже немолодой продавщицы спиртного Оксаны
байстрюка, не всегда считаясь с правилами очереди; порой в ход шли кулаки с
оглядкой на охрану, но та от души веселилась, глядючи, как ,,индейцы"" мутузят
друг друга. Оксана так и металась от окошка к прилавку и обратно, еЈ темный
лифчик пропотел насквозь, тело сочилось крупным бисером пота, который то и
дело стекал струйками по еЈ бокам. Спецназовец из личной охраны Шеболды стоял
за окошком в тени и время от времени приносил со склада самогон в ящиках и
уносил в кассу вырученные за спиртное и продукты жетоны. На самом деле у
него была самая тяжЈлая работа. У правого края прилавка, с которого отпускался
байстрюк, по обе стороны от ведущей за прилавок двери с откидным верхом
сидели на табуретках два других спецназовца-охранника с автоматами на
коленях. Этих двоих я почему-то не знал, хотя ещЈ позавчера я был на
Лукерьином разводе всей еЈ охранной орды. Они подозрительно косились на моЈ
оружие.

 -- АлЈна у себя? -- спросил я у Оксаны, растолкав парочку мордастых быканов.
Продавщица зыркнула на меня, идентифицируя, и нервно кивнула. -- Пусть
Мамалыга позовЈт.

 -- Мамалыга! -- рявкнула женщина, передавая очередным страждущим
мужикам бутылки-поллитровки с самогоном. -- Позови АлЈну. ЕЈ Сашка-обходчик
пришЈл...

Спецназовец, стоявший за окошком, метнулся и исчез.

 -- А чЈ это ты пихаешься? -- просипел мне прямо в ухо чей-то пьяный
голос. Обернувшись, я увидел прямо перед собой синюю рожу с налитыми
кровью выпученными глазами. Передо мной стоял амбал лет сорока,
небритый, потный и явно в агрессивном настроении. -- Может, тебя
вые...?

Не задумываясь ни секунды, я врезал ему правой в челюсть изо всей силы.
Мужик даже не пошатнулся, а только икнул и вдруг ухмыльнулся во весь рост,
вкатив глаза на место и даже как будто слегка порозовев.

 -- Молодец! -- гаркнул он, хлопая меня по плечу с такой силой,
что я чуть присел. -- Так и должен был ответить настоящий мужик на
приЈ...! Знакомы будем?! Ильченко СемЈн Петрович! УчЈный т-теоретик!
Гэ-гэ-гэ!

 -- Очень приятно! -- прошипел я, пятясь бочком в сторону от
общительного забияки и ругая на чЈм свет стоит про себя запропастившуюся
где-то АлЈну. Мужик-алкаш с манией величия упорно протискивался вслед за
мной сквозь потную проспиртованную толпу к двери за прилавок.

 -- Ты послушай, что я тебе скажу, -- зудел синерожий, дыша мне в
затылок горячим, обжигающим дыханием, перенасыщенным спиртом так, что
мне начало казаться, что мужик дышал сорокаградусной. -- Ты думаешь,
я -- алкаш? Правильно, думаешь! А почему, знаешь? Правильно, не
знаешь! Я к тебе почему подошЈл, как считаешь? Правильно -- никак! У
тебя линзы в очках толстые. Значит, умный! Так вот, я раскрыл его!
Знаешь, кого? Туман! Я тебе щас всЈ про него расскажу, хочешь?
Правильно, хочешь! Я могу его -- пшш! -- и сдунуть. А средства не
позволяют. Олька до этого не додумалась, а я додумался! А
меня ведь не взяли в аспирантуру, еЈ! Ж-женщину! Башка у неЈ варит, но
куда ей до меня. Она человек плана. А я? Правильно, гений я. А толку?
Где взять столько... ик-к... оборудования? А я даже думаю, что и не
нужно его, этот Туман проклятущий, убирать, пусть в нЈм погибнет всЈ.
Жизнь человека полна мучений -- чего же ему тогда жить? Не будем и в искус
вводить, паря. Никому-никому не говори про левый берег. Тс-с! То море
не выхлебаешь, как эти вот сволочные сосуды. Мне бы сюда бульдозерья и
экскаваторья... рргаа... и бомбочку атомную. Свиньи! Что они сделали
с общественным пррогрессом, скажи на милость? Где наши космические
ракеты, б-бороздящие просторы Вселенной? Сидим тут в занюханной дыре и
девок за сиськи трогаем. Не противно? Тебе не противно, паря?

 -- Да пошЈл ты! -- ругнулся я, испуганный не на шутку речью,
несоответствующей внешности мужика и прямо-таки отпрыгнул от него, отводя
взгляд от неожиданно протрезвевших и колюче взглядывавших из-под косматых
бровей глаз странного учЈного-алкаша. Двое раздетых женщин, воркующих друг с
другом на полу, которых я не заметил и по которым слегка прошЈлся, с
возмущЈнным визгом так отпихнули меня от себя, что, завертевшись
волчком, чуть не потерял равновесие и тут же налетел на выходящих из боковой
двери хозяйку заведения Лукерью Шеболду и Клима Вересаева. Они сначала
матюкнулись и схватились было за оружие, но, узнав меня, расхохотались.

 -- Что это ты на людей кидаешься, друг ситный? -- с улыбкой шлЈпнул
мне в руку свою неширокую кургузую ладонь Вересаев, невысокий русоволосый
смуглый парень лет двадцати с умным лицом, на котором неярко поблЈскивали
карие глаза, чуть горбатился средней длины нос и сверкала удивительно
белозубая улыбка.

 -- Да, дураки тут пьяные всякий бред несут, -- отмахнулся я,
чувствуя, как с этими словами алкаш стал мне совсем неинтересен -- я даже
не оглянулся, чтобы посмотреть, куда он подевался. -- Здравствуй,
Лукерья!

 -- Здравствуй, Саня, -- ответила она. Шеболд\`а была очень
красивой женщиной, почти как моя АлЈна. Я не взялся бы определить еЈ
возраст; знал только, что ей перевалило за двадцать пять, а тридцати
пяти ещЈ все же не исполнилось. Высокорослая, бронзовокожая красотка,
крепко сбитая Богом или матерью-природой, кто во что верит. Из тех
женщин, от которых ,,Плейбой"" терпит убытки, ибо когда с такой рядом, то
его номера годятся только для одного -- впрочем, не самого последнего --
дела. Полные тугие бЈдра и груди, туго стянутые двумя бордовыми сатиновыми
платками, под которыми торчали, буравя ткань, острые холмики сосков.
Платки, схваченные двумя узлами меж грудей и лопаток, всегда полностью
закрывали эти великолепные груди и я иногда немного завидовал Климу,
который не раз видел их обнажЈнными. Однотонные с заменявшими Лукерье
лифчик платками трусики не менее туго обтягивали еЈ спортивные ягодицы и пах.
Волосы тЈмными широкими волнами спускались на покатые узкие плечи и крепкие
рабочие руки девушки. Из под чЈлки пытливо глядели серые большие глаза,
почти всегда странно искрящиеся непрерывной затаЈнной мысленной работой.
Иногда я думал, что Лукерья думает глазами. Когда Шеболда ругалась или
нервничала, глаза у неЈ начинали косить влево и тем сильнее, чем больше она
волновалась. Сейчас они глядели прямо на прилавок, хотя лицо Лукерьи было
обращено на меня и это меня немного насторожило. Что могло еЈ так сильно
встревожить?

 -- ПойдЈм, Саня, наверх, поговорить надо, -- сказала она. --
АлЈна сейчас купается, она придЈт к нам, я еЈ предупредила.

 -- Что, случилось что-то? -- полюбопытствовал я у томящейся
от жары Лукерьи, обдувавшей себе лицо , когда мы вышли сквозь дверь у
стойки из душного зала в прохладное помещение с ведущей наверх лестницей,
глядя при этом на сложенные трубочкой морковные от помады губы хозяйки
кабака. Мы поднялись по лестнице в небольшую, но уютную комнату -- в ней
были стол, несколько стульев и две кровати -- на втором этаже, прежде чем
Лукерья ответила; она словно сомневалась в том, что собиралась сказать,
боялась показаться смешной или непонятной.

 -- Случилось -- случится -- какая разница? -- устало сказала
женщина, выдвигая из-под стола один из стульев и садясь на него задом
наперЈд, свесив ноги по бокам стула и обхватив руками его спинку. Она
взметнула чЈлкой и я вновь увидел, как сильно у неЈ косят глаза -- они
неумолимо соскальзывали влево, на Вересаева, севшего сбоку от неЈ на
заскрипевшую под весом обходчика всеми своими пружинами зелЈную железную
кровать с белыми металлическими шариками, привинченными к спинкам. Я
уселся на другую кровать, прямо напротив стула, который заняла
Лукерья. -- Меня сильно беспокоит Филин и его Ј... проделки. На сей раз
он может меня достать на полном серьЈзе.

Ффу, а я-то думал, что что-то особенное случилось, а это еЈ
периодические представления на почве конкуренции с Феч\`еньиным. Лукерья
открыла своЈ дело пару лет назад, первой в ПосЈлке, когда все думали,
что дома терпимости не будут иметь в ПосЈлке никакого успеха; уже через
год у неЈ отбою не было от клиентов. Сам Чхеидзе частенько гостил ,,у
Лукерьи"", которую он снисходительно-уважающе называл ,,своей сестричкой"".
Однако Лукерьин кабак совсем не понравился Александру Феченьину, который
вскоре после Шеболды открылся фешенебельный бордель недалеко от впадения
Гремучки в Темерник. Более года прошло, как они с Лукерьей независимо
друг от друга поклялись убить друг друга, а бордели конкурента спалить к
чЈртовой матери, но до этого дело пока не дошло, хотя кровавым разборкам
не было числа и лилась в них в основном кровь охранников и -- что было
крайне редко -- посетителей публичных домов и их служащего персонала. ВсЈ
закончилось бы очень быстро, не импонируй Лукерья Чхеидзе, а Феченьин,
которого все в ПосЈлке звали почему-то Филином -- Сапогову. Вот так и
качались над обоими дельцами тяжЈлые весы междоусобицы, то и дело
перевешивая то в одну, то в другую сторону, но всЈ же сохраняя
напряжЈнное равновесие. Одной из любимейших тем пересудов в ПосЈлке был
вопрос -- кто кого переживЈт -- Лукерья Филина или Филин Лукерью? Иногда
даже казалось, что оба будут жить вечно, ибо в противном случае о ком же
тогда в ПосЈлке будут судачить?

 -- Зря ты из-за этого переживаешь, Лукерья! -- сказал я
оживлЈнно. -- Что он такого может предпринять?

МоЈ оживление было вызвано входом в комнату АлЈны, моей любимой,
которая несла маленький металлический поднос с четырьмя рюмками и бутылкой
вина на нЈм. АлЈна -- высокая белокурая синеглазая девушка стройная,
длинноногая, с пышными холмами грудей, сильно и бережно поддерживаемыми моим
недавним подарком -- белым шЈлковым лифчиком. Я залюбовался ей, красивой
длинноногой барышней с тугим, так хорошо знакомым мне телом... Как
грациозно она переступала по полу своими милыми нежными маленькими
ножками... Она улыбнулась мне и словно Солнце вдруг брызнуло в комнату
золотыми копьями своих лучей сквозь настежь распахнутые ставни, принеся с
собой свежий запах леса и вольных необъятных просторов. Дыхание у меня
участилось и от сладостного неотвратимого предвкушения свидания я напрягся,
принимая от неЈ бокал и будто невзначай нежно поглаживая еЈ небольшую тЈплую
упругую руку. Раздав бокалы другим присутствующим в этой комнате, она
села возле меня, но я не обнял еЈ, хотя очень хотелось -- разговор обещал
быть серьЈзным, судя по рассверкавшимся глазам Шеболды, когда после моего
вопроса она не спеша осушила бокал красного. Пили и все мы и было так
тихо, что слышно было дыхание каждого из нас, усиленное стеклянными
стенками бокалов. Я пил охлаждЈнный клюквенный сок, припасЈнный для меня
АлЈной ибо спиртного не употребляю из принципа. Локон задумавшейся Лукерьи
попал к ней в бокал; она с досадой отбросила его в сторону и тут же
поставила запотевший фужер на пол с такой силой, что у того сломалась ножка.

 -- Да, на сей раз может... -- проговорила наконец Шеболда. -- У
него крупные козыри на руках после того злосчастного вечера двухнедельной
давности, когда покойные Колька со Степаном пришили тут по ошибке того
московского очкарика. Это сильно уело Сапогова, но Чхеидзе уломал бы его,
если бы не Филин... Он сейчас Сапогова через свои связи поедом ест,
требует мой скальп. И есть шансы на то, что он его выпросит. Дочка у
него замуж вышла удачно...

 -- Слушай, бред какой-то... -- сказал я, чувствуя на своЈм бедре
АлЈнину руку. -- Дочь Филина... У тебя же Чхеидзе каждый день бывает, ты
ему шепни пару ласковых...

 -- Чхеидзе у меня не был больше недели, -- отчеканила Лукерья и
холодок от чего-то, заключенного в тоне, каким это было сказано,
пробежал по моему телу, согреваемому лишь тЈплой рукой моей АлЈны. Я
положил свою руку на АлЈнину и со сладким трепетом почувствовал, как еЈ
рука ползЈт выше, выше... Но холод не уходил и, недоумевая ему, я
смотрел на Шеболду, косившую глазами на обои над кроватью, на которой
развалился Вересаев.

 -- Мне страшно, ребята, -- прошептала хозяйка кабака, задрожав
внезапной быстрой мелкой дрожью, сотрясшей всЈ еЈ большое красивое
тело. -- С\"ам Филин сюда не заявится после февральской головомойки, но
вот если Сапогов даст ему подкрепление... Тут любой ствол будет на счету,
на что уж у меня охрана хороша. Поможешь, Саня?

 -- Конечно, -- кивнул я. Какой может быть разговор? Мне без кабака
несладко придЈтся. Да и Вересаев с Лукерьей как-никак мои друзья. --
Можешь на меня положиться. А ты что, их с минуты на минуту ждЈшь?

 -- Нет, что ты! -- улыбнулась мне женщина. -- Я просто
предупреждаю... Живой я это здание не оставлю, пусть он и не надеется.
Или я Филина с его сворой уработаю, или они меня вынесут отсюда вперЈд
ногами.

 -- Второго не произойдЈт, пока я жив, -- перебил еЈ посерьезневший
Клим, вставая с постели. -- Ладно, хватит этих мрачных разговоров,
свои планы на сей счЈт обсудим позже. Сейчас у меня к тебе кое-какое дело
повеселей.

 -- Одно у тебя на уме, -- расхохоталась Лукерья, когда парень
подошЈл к еЈ стулу и присел перед ней на корточки. -- Ладно, пошли
уж, расселся... А то и АлЈна мне подмигивает...

Они прошли в соседнюю комнату, плотно притворив за собой дверь. Я повернулся
к пунцовой от стыда и смеха АлЈне, а та вдруг куснула меня в шею и, толкнув
меня в грудь кулачками, бросилась с счастливым хохотом на противоположную
кровать -- ту, на которой только что сидел Вересаев. Вскрикнув, я бросился
на неЈ и мы стали бороться. Очки вскоре стали нам мешать и мы сняли их.
Борьба сильно возбуждала нас, я чувствовал под собой извивающееся женское
тело с всЈвозрастающим желанием овладеть им, слить его со своим. Вскоре
АлЈна начала мне уступать и ко мне всЈ приближались и приближались еЈ
глубокие глаза, рассыпавшие прозрачные голубые искры. Наконец я приник к еЈ
мягким полным губам и, вдыхая терпкий пряный аромат еЈ теплого тугого тела,
стал целовать девушку. Руки сами нашли застЈжку еЈ лифчика и сняли его,
высвободив две налитые желанием упруго заколебавшиеся налитые груди с
набухшими кровью крупными сосками, которые я мял, тЈр между млеющими
пальцами и ласкал губами. Вселенная сузилась для меня в те мгновения до
одного существа, тело которого я так хорошо знал и любил, как самоЈ себя.
Оглаживая еЈ тело, я нежно целовал маленькую светлую родинку
у левого соска АлЈны, пуговку пупка, нежно-бархатистую кожу еЈ бЈдер,
чувствуя, как трепещет каждый мускул тела девушки в такт моим ласкам, как
давит она в себе рвущийся наружу стон наслаждения. Я снял с неЈ трусики и
вскоре АлЈна не смогла сдержать короткого стенания. ,,Ой, медленнее,
Саша"", -- взмолилась она, выгибаясь и мелко дрожа всем своим ладным телом
молодой женщины. Тогда, медленно придвигаясь и прилегая к ней, я стал
целовать еЈ коленки, одна из которых была перечЈркнута небольшим давно
зарубцевавшимся шрамиком в виде креста, еЈ пронзительно голубые глаза...
Сердце, учащЈнно стучавшее в еЈ груди, вскоре я уже воспринимал, как своЈ,
а дыхания слились в одно...

 -- Знаешь, -- тихо прошептала АлЈна мне на ухо, когда мы лежали, прижавшись
друг к другу, мысленно радостно улыбаясь только что свершившемуся между нами
и тому, что сможем это повторить, когда захотим. -- Это, конечно, глупо, но я
вот вдруг подумала -- ты не скучаешь без Солнца, без звЈзд, без синего неба?

 -- Без чего-без чего? -- я подумал, что ослышался, ибо никогда не читал АлЈну
сентиментальной или впечатлительной. Я удивлЈнно посмотрел на неЈ, сцепившую
вместе пальцы рук и в задумчивости изучающую нависший над нами чисто
выбеленный потолок. Лоб еЈ отчего-то показался мне более широким, чем обычно.

 -- Ты слышал... -- буркнула она, легонько лягнув меня пяткой.

 -- А что толку по ним скучать? -- пожал я плечами, наматывая на скороспело
произнесЈнные слова мировоззрение. -- Я по тебе вот скучаю иногда. А Солнце
далеко-высоко-отсюда-не-видно...

 -- А я вот себе часто представляю, какое оно... Оно там, наверху, на небе,
большое и ослепительно сверкающее, льющее свои золотистые лучи вниз, на нас,
но те не доходят до людей, поглощаются Туманом... Почему-то обидно за это. --
На еЈ глаза навернулись две крошечные слезинки. Может, это я еЈ чем-то
обидел, встревоженно подумал я, беспомощно шевелясь на кровати -- терпеть
не могу видеть плачущих женщин. -- И солнечных зайчиков теперь нет... Что же
нам оставили? Землю... -- Глухо и почти неслышно пробормотала она, прикрываясь
одеялом. Я попытался обнять еЈ, но она легонько отстранилась. -- Ты, Саша,
неплохой парень и по мужской части тоже. Но вот ты мне скажи, видел ли ты во
мне когда-либо большее, чем проститутку, пусть и бывшую, большее, чем
предмет, доставляющий тебе особое наслаждение. Нет, молчи, не отвечай. Я и
сама многое сделала для того, чтобы другое впечатление обо мне у тебя не
сложилось. Я это тебе не в укор говорю, ты просто чудо по нынешним временам --
не урод, не маньяк, не тупица, не импотент -- чего же ещЈ? Я тебя люблю и ты
меня любишь. Только есть ведь где-то твоЈ и моЈ Солнца любви. Я это чувствую.
Обидно, что до сих пор они нам не встретилось. Чувствую я, убежишь ты от меня,
как солнечный зайчик. Только пойми, что и я человек не хуже тебя и не хочется
мне, чтобы после нашего расставания осталась у тебя память обо мне серая и
туманная, как о приятном ласковом животном, слегка брезгливая и немного
горделивая. Я тебе вот что хотела главным образом сказать -- Душу свою я с
панели вынесла ещЈ вполне хорошую, -- получилось так как-то. Жаль конечно,
что лучше не вышло, но что поделать, я человек слабый. Вот ты только подумал,
что я настолько зачерствелая, что уж и Солнце меня не волнует. Иной раз, ты
прав, не до этого х... Солнца. Да и не в Солнце тут дело... Хватит! -- Вдруг
выпалила она и протянула ко мне свои внезапно побелевшие и задрожавшие
от до этого тщательно скрываемого внутреннего напряжения руки: -- Иди сюда. Я
и ты -- и больше никаких разговоров. Но помни, пожалуйста, что под тобой не
просто тЈплое бревно, а человек. Мне этого вдруг почему-то захотелось.

 -- А я к тебе так и отношусь, -- промурлыкал, солгав, я, лаская еЈ груди и
ощущая во рту чуть приторный привкус знакомого мне АлЈниного пота. -- Я
очерствел, а не ты. На Солнце и на всЈ прочее мне насс... с высокой
колокольни. Много всего хочется, и чем больше хочется, тем меньше получится,
хотя всЈ, конечно, сложнее. Вот у меня есть ты, а у тебя есть я. Что ещЈ на
данный момент нужно?

 -- Ты... прав... -- в несколько приЈмов вымолвила из-под меня изнемогающая
АлЈна.

Мы молчали несколько минут, изредка то попеременно, то в унисон испуская
стоны от наслаждения, которое нельзя было стерпеть молча.

 -- Почему это Лукешка разнервничалась? -- спросил я АлЈну я чуть погодя. -- ЕщЈ
случиться ничего не случилось, а она уже себе на спину смотрит.

 -- Не смейся над ней, -- вдруг нахмурилась и отстранилась от меня к стене
АлЈна. Она определЈнно была сегодня не в духе, но даже такой я залюбовался ею.
Красивая, молодая, сильная, она лежала нагая, прислонившись смуглой спиной к
стене и еЈ светлые волосы приятно оттенялись сиренево-красными обоями. -- Она
может, немного нервничает, но человек она отличный. Ты бы тоже глазами косил,
если бы тебя в детстве родители ремневали почЈм зря. Скольких она девочек от
смерти спасла и меня вот тоже. Она нам свою историю рассказывала. Кошмар! ВсЈ
с оглядкой на отчима делала -- вот и глаза себе испортила. Отчима потом
посадили за воровство на работе, а глаза она лечила-лечила, да так и не
вылечила. И шрам от ремня у неЈ на всю жизнь на груди остался -- оттого и
использует платки вместо лифчиков. Я таких, как еЈ отчим в колыбельке бы ещЈ
пристреливала!

Я ткнулся ей головой в плечо -- так мы просили друг у друга прощения. Она
погладила меня по волосам свободной левой рукой, принимая извинения.

 -- Лукерья анонимку сегодня получила. Вместе с партией байстрюка передали. --
Сказала вдруг АлЈна. -- ,,Пришли ключи Филину или заказывай гроб."" Ты бы
заплясал, прочитав такое письмецо, адресованное тебе? Феченьин, короче говоря,
требует все запасы спиртного из кладовых Шеболды и еЈ самогонные аппараты.
Дань наложил, сука! Смекаешь теперь?

 -- Псих он и дети у него психами будут, -- подытожил я, садясь на кровати,
поднимая с пола плавки и натягивая их на себя. Да и вы все тоже психанЈтесь
тут скоро, нервно додумал я, злясь на необычность сегодняшней АлЈны. Мне
хватало той, прежней, упрощЈнной еЈ модификации. Бумажечку страшную Лукерье
прислали, так они тут все в трусики все наложили, бедолажки! С такой охраной --
и чего-то бояться! Богачи, словом, -- чуют, что совесть у них нечиста.
Я улыбнулся тоже одевавшейся любовнице: -- Ну, АлЈнка, передавай привет хозяйке
с трудным детством, завтра буду с гостинцем и приятелей приведу -- защиту
обмозгуем. Предчувствиям всЈ-таки надо верить...

От внезапно раздавшегося поблизости в доме стрЈкота автоматных очередей страх
с силой сжал меня за горло и на миг помутил всЈ в глазах, так что АлЈна
временно расплылась в них нечЈтким пятном телесного цвета, сидящим на
кровати, когда я, стиснув зубы, нагнулся к лежащему на полу у постели
автомату...

До этого уже полчаса кабак аккуратно сжимали в кольцо вооружЈнные люди --
крепкие, здоровые мужчины и женщины с винтовками и автоматами; некоторые
были одеты в голубую форму милиционеров и милиционерш. Шли они скрытно и
россыпью, а сзади них не спеша двигалась группа одетых в синее женщин с
автоматами. Отдельно, с левой стороны холма, шли мужчины-милиционеры. С ними
был невысокий огненно-рыжий парень и золотоволосая девушка, ожесточЈнно
спорившие о чЈм-то; златовласка то и дело злобно обнажала при этом свои
ровные белые зубы в полуусмешке-полуярости, а рыжий порывисто жестикулировал.
Когда они о чЈм-то, наконец, договорились, россыпь мужчин под прикрытием
дождя и деревьев взобралась пологим склоном холма на отвесно обрывающийся в
усыпанную галькой впадину бывшего ручья гребень и залегли на нЈм. Рыжий тем
временем подобрался к ним -- милиционерам, спецназовцам и лицам из непонятно
какой организации -- и, переговорив с их командиром -- типом заурядной
внешности -- шЈпотом, перебрался через гребень, скатился вниз и ящерицей
пополз со дна оврага на не слишком крутой вначале склон, ведущий к кабаку.
Милиционерши, то бишь женщины в синем, на обрывистый холм не взбирались; к
ним подбежала золотоволосая и в свою очередь начала их быстрый инструктаж.
Командир отряда милиционеров слегка попридержал своих подчинЈнных, ожидая
условного сигнала. Вслед за рыжим вскоре последовал первый десяток из
залЈгших на возвышенности. Расходясь от места ската веером, они доползи до
каменного параллелепипеда -- надгробия источника. Там они скопились и по
отмашке рыжего ринулись бегом вверх по склону к кабаку, огибая каменный куб
слева и справа примерно равными группами. Восемь спецназовцев Лукерьи,
маявшихся в ожидании смены у глыбы были неприятно удивлены появлением из
ниоткуда людей с автоматами, дула которых расцвели огнЈм и маленькие стальные
мушки, за которыми не успевал уследить глаз, впились в грудь и голову двум из
них. Закричали все из охраны. Затем часть из них, пробитые пулями, умерли, а
другие застрочили по смертоносным незваным гостям. Двое из нападавших с
воплями задЈргались на месте -- многочисленные пули хищно рвали их живот и
грудную клетку -- и осели на землю окровавленными трясущимися мешками. Тут
из-за глыбы возник рыжий; ловко подтянувшись на одной руке, из автомата,
сжимаемого второй, он скувыркнул на землю троих лукерьинцев -- пули глубоко
засели в их туловищах, извергавших из тЈмных пулевых надрезов струи крови.
Трое уцелевших охранников, сочно матерясь, застрочили по рыжеволосому, но тот,
весь обсыпанный меловой пылью, высеченной пулями из камня, на котором он
висел, остался невредим. Охранники побежали вверх, к кабаку, огрызаясь на
ходу короткими автоматными очередями от нагонявших их людей. Рыжий ловко
вспрыгнул на верх глыбы и очередью снял последнего из отходящих. Тот, зажав
рукой сердце, глухо застонал, выпучив глаза, упал, гулко ударившись о землю
выпуклой грудью, прошитой пулей и, в смертной судороге попинав немного пыль,
остался лежать на склоне ногами вверх. Двоим из лукерьинцев удалось добежать
до дверей в кабак, где уже кипел ожесточЈнный бой между их сотоварищами,
вышедшими из тамбура посмотреть, в чЈм дело, и теми милиционерами, которых
вел тип заурядной внешности. И те и другие численностью примерно
тридцать-тридцать пять человек прятались двумя группами за стволами засохших
деревьев, наваленных вокруг здания. Укропов было примерно в два раза больше,
чем оборонявшихся, поэтому последние были бы склонны отступить в здание, если
бы не снайперы, засевшие в ветвях деревьев выше и дальше по склону, за
залЈгшей линией нападавших и методично стрелявшие по всему, что поднималось
над землЈй у кабака выше, чем на полметра. Счастливцы охранники, которые
догадались не выбежать при начавшейся стрельбе из кабака, весело
отстреливались через специально приготовленные на этот случай в стенах
бойницы. Пули снайперов беспрерывно выбивали из стволов трухлявую пыль,
постепенно выгрызая в гнилой древесине ложбинки. ВсЈ это затевалось конечно
не для того, чтобы понапрасну потратить драгоценные патроны -- тем временем
отряды милиции и спецназовцев перегруппировались и теперь с воем пошли в
атаку. Семерых скосили по дороге автоматными очередями охранники, которые
после этого тоже долго не зажились на свете. СражЈнные ими пятеро спецназовцев
с исклЈванными пулями грудями, милиционер с пулей, воткнувшейся в сердце и
девушка-милиционерша с разодранным разрывной пулей лифом, прорванной грудью
и перебитым позвоночником ещЈ не отдали богу душу, умирая -- первые --
сотрясаясь на мокрой политой кровью земле, второй -- изумлЈнно всматривавшийся
куда-то в верхушки деревьев, третья -- с сипом в остатках лЈгких, обняв
руками дерево и сползая вниз на дрожащих коленях, обдирая в кровь немеющую
щЈку, -- а в тела их убийц уже впивались пули перепрыгнувших через брЈвна
других атакующих. Последним убили высокого чернявого парня -- он ловко
кувыркался по песку с пистолетом в зубах, уклоняясь от пуль, пока его не
клюнула в затылок пуля из пистолета золотоволосой девушки. Тут пуля,
вылетевшая из одной бойницы, впилась одному из спецназовцев под левый сосок.
Только тогда около трЈх десятков нападавших, стоявшие на открытом месте,
спохватились и подбежали вплотную к зданию. Пули оборонявшихся теперь
перестали причинять им вред и злодеи могли спокойно размышлять, как дальше
вредить защитникам кабака. Какие-то типы, шедшие в арьергарде штурмовой
группы, спокойненько в считанные минуты развернули мини-батарею на опушке
сухого леса, с хохотом прикончив влюблЈнную парочку, обнаружившуюся под одним
из кустов. Вот уже в дверь кабака ляскнул небольшой бронебойный. Милиционерши,
скопившиеся на поверхности куба, видели, с какой силой он вбил дверь вовнутрь
здания. После в воздухе засвистели многочисленные гранаты, вбрасываемые в
проделанное отверстие стоявшим поблизости спецназовцами. Земля затряслась от
разрывов, из дверного проЈма выклубилось большое белое облако дыма. С плачем и
матом из кабака стали выбегать полуголые и просто голые люди, которых
снайперы и штурмгруппа положили в мясную кровавую кучу у порога. Никто не
ушЈл живым. Метнув пяток контрольных гранат в нагромождение трупов, которые
изуродовали ещЈ тЈплые тела до неузнаваемости, спецназовцы побежали внутрь
здания, настойчиво строча вперЈд из автоматов. В холле ещЈ сидело на полу
несколько визжащих в истерике женщин; их крики остановили пули, распустив у
них на груди красные цветы брызжущей из ран крови. Они, всхлипывая,
попадали на пол и агонизировали, хватая ртом воздух и суетливо суча
конечностями, а спецназовцы ринулись к стойке и дверям за ней. Спокойно
пройти к ним их всЈ же не дали -- из-за прилавка высунулся автомат и со
стрЈкотом вбил в грудь двум впереди бежавшим спецназовцам свои свинцовые
смертельные подарки. Те взбрыкнули ногами и грохнулись умирать на пол.
Милиционер с оттопыренными ушами, бежавший за ними, метнул за стойку гранату,
разрыв которой изрядно попортил переднюю панель прилавка и потолок и оглушил
нападающих. Ушастый перевесился через прилавок -- Оксана превратилась в
освежЈванную тушу из павильона ,,Мясо"" на Центральном рынке -- рЈбра желтели
сквозь рассечЈнные мускулы, залитые кровью, конвульсивно сжатые в коленях ноги
соединялись с иссечЈнными внутренностями только лужей крови. Плюнув через
барьер в обезображенное лицо трупа, во рту которого купался в крови язык,
милиционер в прыжке ударом ноги выбил дверь на первый этаж. Ринувшиеся
вслед за ним в неЈ спецназовцы оказались в большой комнате-холле с
лестницей, ведущей наверх. На лестнице лежали двое людей Лукерьи, которые
застрочили по непрошенным гостям из автоматов, просунутых между коричневыми
перилами. Им удалось смертельно ранить двух нападавших, прежде чем их
прикончили остальные ловко взброшенной к ним на площадку гранатой, осколки
которой впились им в бока, ноги, спину и голову, словно жала огромных пчЈл --
так парни головами о доски и стукнулись. Несколько десятков пар ног застучали
вверх по лестнице...

... Я уже стоял с автоматом в руках в стороне от двери, а АлЈна копалась под
кроватью в рваных картонных коробках, выуживая оттуда свой пистолет, когда из
соседней комнаты выскочила Лукерья, одной рукой сжимая пистолет, а другой
подтягивая трусики, плохо натянутые на левое бедро. Там, внизу и притом не
очень далеко, рвались гранаты, дом при этом нехорошо гудел и сыпал во все
стороны из новорожденных трещин в стенах пылью, от которой першило в горле и
постоянно хотелось чихнуть. Закусив губу, Шеболда смотрела на меня, не видя.
Вересаев вышел за ней из комнаты, поигрывая автоматом. Лукерья, коротко
вздохнув, махнула рукой АлЈне и побежала в ту комнату, откуда пришла. АлЈна --
за ней. Мы с Климом, прижавшиеся к стене спинами один напротив другого,
вопросительно переглянулись. Грохот, всплеснувшийся вдруг за дверью, оглушил
своей неожиданностью, ударив по нервам, как по струнам. Дверь ощерилась
несколькими светящимися пробоинами и что-то Јкнуло у меня в животе, когда
зазубренный кусок железа на моих глазах со свистом воткнулся в обои чуть левее
моей шеи.

 -- Открывай! -- заорали за дверью и одновременно в неЈ ударили несколько пар
ног, вынеся еЈ со всеми пожитками -- они правильно не надеялись, что мы вонмЈм
им и откроем. Мы застрочили, но ворвавшиеся чудом избегли наших пуль. Сильный
удар одного из них в живот сбил меня с ног в тот миг, когда я прощался с
жизнью, услышав сухой щелчок своего автомата и вспомнив, что магазин в нЈм
был неполон. Потчуемый дополнительным ударом в челюсть, я, чуть не
вырубившись, но с неожиданной вспыхнувшей в груди гордостью -- не застонал от
рванувшей пламенем боли в скуле и затылке от неловко дЈрнувшейся от удара
головы -- свалился на пол под двумя спецназовцами, видя, как столько же
навалилось на Вересаева. Мне ещЈ сунули под ложечку, но тем и ограничились, а
то бы я не увидел, что было дальше : ещЈ несколько спецназовцев молниями
прошмыгнули в Лукерьину комнату. Там грохнули выстрелы, плачуще закричал
мужчина, но почти тотчас спецназовцы же с матом выволокли из-за двери АлЈну
и Лукерью с заломленными за спину до слЈз в глазах руками. Последние вынесли
неудачника -- мЈртвого молодого парня с окровавленным животом. В комнату из-за
двери таращились многие пары глаз. Раздвинув толпу их обладателей, в комнату
вошли рыжий Феченьин и золотоволосая девушка в сопровождении шести
милиционерш. Некрасивый с лица Филин ухмыльнулся, довершая свою природную
неприглядность. Он с ехидцей смотрел на евшую его глазами красную от
сопротивления и гнева Лукерью, извивающуюся на полу, к которому еЈ прижали
уставшие от борьбы с девушкой в вертикальном состоянии спецназовцы.

 -- Н-да... -- процедил наконец конкурент Шеболды с непередаваемой иронией. --
И вот {\it это} мешало мне вести дела столько времени... Говори, Луша, где
ключ, а то я не хочу ломать двери в моей будущей резиденции. Потом ты умрЈшь.
Сразу, без всяких финтифлюшек. Заманчиво? -- Взгляд Феченьина, поблуждав по
комнате, остановился на мне. Филин наморщил лоб в сильном недоумении -- А
почему вы этих ещЈ не...

 -- П...! Х...! О... г...!!! -- энергично перебила его Шеболда, которой тем
временем скрутили ноги в коленях и вязали локти рук. УдивлЈнный Филин
повернулся к ней.

 -- Слова какие мы знаем... -- без малейшей тени раздражения, но слегка
разочарованно протянул он. -- Небось и е... умеешь? А?

 -- Я-то и не то умею, с... п..., -- ответствовала Лукерья. -- А вот ты и
это-то вряд ли.

 -- Ну-ну, умелая техник, -- проговорил Феченьин тускло. Он был не из тех, кто
упивается процессом мести. Ему был важен результат. Лукерья была в его полном
распоряжении, душой и телом, он приговорил еЈ к смерти и секундная радость от
победы тут же была вытеснена мыслями о будущем, в которой Шеболде уже не было
места. Дальнейшие несколько его реплик я пропустил мимо ушей, потрясЈнный
ликом одной из шести милиционерш сопровождения -- на меня глядели большие карие
глаза Картушиной Елены. Я пытался прочесть в них, что же она сейчас чувствует,
но тщетно. Следующая осознанная мной фраза Филина была такой: -- Ольга, а
ну-ка выясни у неЈ, где ключ. Как ты любишь, не торопясь. -- Добавил он. -- И
не очень церемонься, учти -- нам ведь тоже на стриптиз поглядеть охота. -- Но
сам при этом тут же чуть отвернулся -- ему неприятно было смотреть на истязания
человека, которое должно было сейчас начаться.

 -- А то я не знаю! -- счастливо улыбнулась до этого явно скучавшая
золотоволосая девица, любовно вытягивая из ножен, висящих у неЈ на поясе,
длинный блестящий ножик.Она подошла к Шеболде, наливаясь внутренним
нехорошим светом, пробивавшимся в том, как она переставляла красивые
полноикрые загорелые ноги, как поводила узкими смуглыми плечами с
проступавшими сквозь кожу на ключицах косточками, как тягуче плыл,
рассекая окружающие предметы и людей, но старательно до поры до времени
минуя жертву, еЈ взгляд... Она аккуратно сунула часто задышавшей Лукерье
нож под левую мышку и так же не спеша вытянула его, обнюхала и облизала
прилипшие к нему капли пота девушки. Затем она просунула нож под правую
мышку жертвы, наслаждаясь потерей той дара речи и лениво повторила
вышеописанную процедуру, медленно елозя по ножу большим розовым языком и
в то же самое время словно раздумывая о чем-то постороннем. Лукерья чуть
не ахнула, когда с неЈ разом спали платки лифа -- так ловко, не задев
женского тела, двумя взмахами срезал их с него остро отточенный клинок,
внезапно прянувший вперЈд в Ольгиной руке. Я отметил, что на груди у
женщины был небольшой, но хорошо заметный квадратный шрам. Ткань
трусиков, вздетая и взорванная кончиком лезвия на паху, распалась на два
куска ткани, осев к ногам Шеболды. Та вся взмокла от обильного внезапно
выступившего пота, тяжело задышала от страха и унижения...

 -- Ты скажи про ключ, когда надумаешь... -- посоветовал Шеболде внимательно
наблюдавший за происходящим Филин, словно нехотя. Он играл на спецназовцев.
Мужиком себя выставлял. Кто мужик? Тот кто на баб смотреть любит. Пусть их
хоть режут. -- А то ведь Ольга может тебя сразу прирезать, а может и помучить --
всЈ в еЈ руце, как говорится. Ну, с богом, Олюнь! -- ,,Луша, скажи ему, не
мучься!!!"",- прокричал я в уме.

Быстро протянув вперЈд обе руки, золотоволосая ногтями левой вцепилась в
правый сосок Лукерьи и, оттянув его, отсекла от груди одним взмахом
свистнувшего лезвия. Кровь не спеша капнула на пол, словно сомневаясь
своему освобождению из тела, а потом, уверовав в него, полилась бойко и
уверенно, вплЈскиваясь в саму себя. Лукерья не стонала, пока хватало
сил -- полминуты. Ольга всЈ это время стояла с отрешЈнным видом и
наклонЈнной головой, следя, как тонкая красная остро пахнущая струйка
чертит перед ней воздух и дробится на полу в мелкие капельки и судорожно
хрипит и дрожит истязуемая. Стон, исторгнутый из груди Лукерьи,
мучительница восприняла как продолжение своей программы действий. Второй
сосок она отрезала тем же способом, только не выбросила его, как первый,
а сунула себе в рот с таким видом, словно это было печенье или кусок
шоколада. Шеболда билась в руках изо всех сил удерживавших еЈ
спецназовцев, а мучительница с усмешкой смотрела Лукерье прямо в глаза,
не спеша прожЈвывая кусок еЈ тела. Сглотнув разжЈванное мясо, девушка
скривилась -- видимо, еЈ стали раздражать крики и мельтешение перед
глазами окровавленной Лукерьи. С недовольной гримаской золотоволосая
сильным сдвоенным неприметным ударом глубоко полоснула ножом по бЈдрам
владелицы кабака. ЗахлЈбываясь криком, девушка рухнула на колени,
неимоверным усилием, вряд ли ей самою осознававшимся, вырвавшись из рук
спецназовцев -- нелепо выглядели болтающиеся под ней изуродованные
груди, источающие кровь. Нож разрезал ей тело до костей бЈдер, обнажив
структуру мускулов. Я смотрел, запоминая детали и надеясь, что доживу до
того дня, когда смогу всЈ это сделать с этой золотоволосой тварью.
Брезгливо морщась, Ольга намотала себе на руку волосы клонящейся к земле
женщины, запрокидывая вверх голову той со ртом, распяленном в неистово
крике. Я не успел проследить движение руки -- нож я увидел уже в
Лукерье, под левой грудью, вогнанный по рукоятку в еЈ большое смуглое
тело. После стона боли и облегчения раненой сразу стало почти тихо,
только мокро рвалась под ножом упруго поддающаяся металлу плоть на груди
Лукерьи. С хрустящим шорохом взрезались хрящи соединений рЈбер и грудины,
но Шеболда уже не реагировала на всЈ это так бурно -- она умерла и
теперь только еЈ тело слегка тряслось от сопротивления ножу, а голова,
задранная вверх, глупо скалилась в потолок ядрЈными плотными зубами...
Ловко орудуя ножом, Ольга докромсалась до скрытого в глубине туловища всЈ
ещЈ сокращающегося сердца жертвы, отрезала и вытащила его, всЈ в синих
прожилках, тЈмно блестящее кровью. Напившись крови из быстро сделанного
ею надруба сбоку сердца, Ольга отбросила его прочь и, отпустив волосы
трупа, стала облизывать свою окровавленную руку, пока кровь на той не
успела засохнуть.

 -- Блин, Ольга, ключ теперь искать... -- простонал Феченьин с притворными
ужасом и сожалением, но я видел, каким восторгом блестели его глаза, когда
он взглядывал на изуродованную мЈртвую женщину, лежащую на полу в луже
крови -- ещЈ бы, мЈртвый конкурент у ног счастливого победителя. До меня же
пока как-то не дошло, что Лукерья мертва. Вот мы встретимся с нею в следующий
вторник, будем шутить, пить, есть, делиться новостями... ,,Нет. Ничего этого
больше не будет."" -- вдруг подумал я и слЈзы чуть не выступили у меня на
глазах -- так было жаль убитую, а ещЈ больше было страха за свою собственную
жизнь и жизнь АлЈны. У Филина с Ольгой же были свои треволнения.

 -- А чЈ его искать, когда я знаю, где он? -- хмыкнула Ольга, склоняясь над
телом убитой с ножом. Этого ножа я уже стал бояться больше, чем еЈ саму.
Перевернув мЈртвую на спину и раздвинув ей ноги до упора, золотоволосая ловко
стала резать уже бесчувственное мясо... Некоторые спецназовцы и то
отвернулись. Убийца возилась долго, но усилия еЈ увенчались успехом -- она
передала Феченьину пресловутый ключ, весь липкий от крови.

 -- Зд\"орово! -- сказал Филин, подбрасывая ключ на ладони. -- Мы пошли
подвал обчистим, а вы пока переколите всех этих п... и с... Тухлятину потом
Кобре перешлЈм. Гриценко жареные девичьи подушечки любит...

Он, Оленька и милиционерши, а также спецназовцы, до этого державшие Лукерью,
вышли из комнаты, старательно обходя по сторонам что-то на лестничной
площадке, мне с пола на видное. Спецназовцы, державшие нас с Вересаевым в
положении ,,лицом в грязь с заломленными руками"", вздЈрнули нас на ноги -- у
нас так искры в глазах и засверкали... В комнате были какие-то конкретные
люди, которые хотели нам всего, кроме добра и долгого и беспечального
жизненного срока. А именно -- два укропа, вытащив сверкающие ножи с
затейливыми освинцованными рукоятками, подступили к застонавшей от ненависти
и собственного бессилия АлЈне, а две плотоядно улыбавшиеся милиционерши --
маленьким утешением было отсутствие среди них Лены -- тоже не без ножей
направились к нам с Климом. Я подумал, что если бы я писал свои мемуары, то
видать пришла бы пора бросить это занятие: лица всех четырЈх людей,
подходивших к нам с холодным оружием, мне сильно не понравились -- какие-то
они были ненормальные, лица-то.

Вдруг раздались звуки, похожие на негромкий сухой кашель, сопровождаемые
негромким треском -- так потрескивают в костре раскалЈнные угли.
Милиционеры, наморщив лбы над выпученными глазами, упали наземь.
Милиционерши брякнулась об пол головой с раскрытым ртом, в котором быстро
затих негромкий хрип. Что за ерунда, подумал я, нелепо таращась на них,
не подававших никаких признаков жизни. Спецназовцы, державшие нас, тоже
ничего не могли понять. Тут кашель возобновился и я понял, что то был вовсе
и не кашель, а пистолет с глушителем. Последнее, что почувствовали парни в
зелЈных трусах, были сильные удары пуль в темечко. Кости их черепа
захрустели, как скорлупа разлущиваемых орехов... Они рухнули на пол,
а мы чуть не загремели вместе с ними -- так они в предсмертной агонии
вцепились нам в руки. Мы уже готовы были разыскивать своего таинственного
спасителя, как тут в дверь вошла милиционерша с чуть наклонЈнной головой и
задумчивой улыбкой.

 -- Я вот решила... -- начала она, поднимая голову и тут же в глазах еЈ
взбух ужас. Она шатнулась назад, а я уже кинулся к ней, широко расставив
руки. Девушка всЈ же успела заверещать, прежде чем я сумел еЈ сграбастать
и заткнуть рот рукой. Людей я стараюсь убивать как можно реже, особенно
женщин -- обычай у меня такой. Вересаев схватил еЈ за пытающиеся лягнуть
меня -- кстати, небезуспешно -- ноги и я уже без помех стукнул девчонку
по голове кулаком. Она отключилась и мы тихонько занесли еЈ в комнату и
не без труда подсунули под кровать.

 -- Зачем притащили ? -- зашипела на нас разжившаяся оружием спецназовцев
АлЈна, рассовывая нам их автоматы. -- Кто это...

 -- Ах-ха-гагагагагагагааа!!! -- зареготал вдруг кто-то басом за дверью.
Я уже по началу регота всЈ понял и упал на пол, потянув за собой Клима с
АлЈной. Психов на свете великое разнообразие, но в чЈм-то они все весьма
одинаковы. Вот и этот, что было мной спрогнозированно, стал строчить по
двери в комнату. Мы полежали немного, пока псих не расстрелял магазин, а
потом я пришил его автоматной очередью, выбившей тучу щепы из
исстрадавшейся волею судеб в эти короткие минуты двери.

 -- Отсюда выход один -- на лестницу, -- шепнула мне на ухо АлЈна и я
чуть не хихикнул -- так щекочуще для уха это было сказано. -- -Будем
пробиваться или переждЈм?

 -- Будем... -- решил я, слегка поразмыслив и рванулся с пола на
четвереньки, а потом на ноги и к двери -- Клим и моя любушка за мной. На
лестничной площадке висела древесно-меловая пыль и лежали мЈртвые опалЈнные
разрывом гранаты искровяненные лукерьинцы, которые уже успели слегка
распухнуть и воняли не только гнилью, но и тухлятиной... Двое милиционеров
с премилым спокойствием вошли вдруг из зала через выбитую дверь. Мы
застрочили по ним с такой силой, что один, наглотавшись грудью и головой
свинца, умер сразу, а второй успел выстрелить только один раз, прежде чем
умер от разрыва сердца пулей.

Я ещЈ не пришЈл в себя от ослепляющего восторга при ощущении, что они
мертвы, а я жив и здоров, как вдруг на меня кто-то тяжело навалился
слева, нелепо гладя по боку скрюченной в пальцах потной рукой. С испугом
обернувшись и с усилием отстранив его от себя я узнал в этом человеке
АлЈну. Сжимая побелевшей рукой пропитанный кровью лиф из которого на
кусках кожи свешивались клочья красного мяса и страдальчески перекосив
лицо, она висела у меня на руках, растеряв всЈ оружие и стремительно
теряя сознание в последний раз в жизни -- глаза еЈ закатывались на лоб,
рот с дрожащими губами искусанными от адской боли губами приоткрывался...

 -- АлЈнушка, ты что это, господи?!! -- забормотал я зряшное -- мои
глаза, в которых окружающий меня мир вдруг замерцал и испятнился прорехами
невиди, тем не менее отчЈтливо видели, что пуля пробила девушке сердце и
ничего мне умирающая не ответит. Почему-то с новой и новой силой я не мог
понять самого простейшего -- кто еЈ убил. Никто не мог мою АлЈну убить,
просто странно даже -- с невесть откуда взявшимся внутренним хихиканьем
повторял себе я в уме. -- АлЈнка, милая, не время спать... -- Я всегда
считал персонажей романов, которые могут принять умершего за спящего,
пережитком сентиментального мышления автора. Почему же тогда я сам тряс на
лестничной площадке мЈртвую АлЈну и твердил ей, как заклинание: --
Проснись... Ну проснись...??? Все мы храбры и хладнокровны в мягком кресле
за книгой или у телевизора. Даже на безыскусный отчаянный вой самца по
убитой самке у нас не хватает пороху в реальной жизни.

 -- Какие наши, стреляй, дура!!! -- гахнули внизу, выведя меня из
шокового состояния. Я быстро посмотрел вниз -- двое милиционерш с вздетыми
вверх дулами автоматами. Нацеленными, разумеется, на меня. В этой
ситуации супергерой до выстрела успел бы ещЈ сделать кучу вещей -- упасть,
отбросить АлЈну, выхватить оружие, а то и выстрелить, пожалуй, -- но это
разве что самые матЈрые из них. Я не успел сделать ничего -- пули впились
в тело АлЈны с характерным неприятным звуком, который не удаЈтся ни с чем
сравнить, хотя кое-кому этого очень хочется. Менее заторможенный тут бы и
упал. Не то Саша Голощапов -- я бы простоял так и до предсмертного
состояния, не рвани меня своим весом на пол пихнутая пулями в верхнюю часть
груди мЈртвая девушка. Я повалился на неЈ, не сумев сдержать крика, -- в
какую-то страшную долю секунды мне показалось, что труп ожил и спасает
меня. Где Клим, подумал я уже на полу, уткнутый носом в покрытые вонючей
копотью доски лестницы, а глазами -- в заклеенный лейкопластырем порез на
мЈртвой руке распластавшейся передо мной АлЈны. Кто-то немного взошЈл по
лестнице, осторожно скрипя ступенями. Я боялся посмотреть, кто. Я боялся
даже переменить позу, -- да что там -- просто пошевелиться.

 -- Трупики, -- сказала вдруг какая-то женщина совсем близко. -- Одна
невенчанная пара всю ночь воняла до утра... -- Руку бы отдал на
отсечение, что девка стояла на середине ближайшего лестничного пролЈта и,
вытянув шею, смотрела на нас с АлЈной. -- У них оружие наше... Иди
сюда, Лера...

Вновь заскрипели ступеньки. Контрольный выстрел, ни с того ни с сего
подумал я. И опять: ,,Контрольный выстрел. Неплохая идея, идиот"". Кося
глазом я увидел вдруг еЈ всю -- мощную широкоскулую тЈмноволосую холЈную
бабЈнку с неаккуратно размалЈванным ртом, видимо из спецподразделения
милиции. Она стояла с автоматом на взводе у самых моих ног, едва не
касаясь их пальцами своих, точЈных, крепких и тщательно выбритых, с
розовыми маленькими круглыми ногтями пальцев ног, между которыми засохла
грязная корка пота. Здоровая кобыла, думал я с неудовольствием,
одновременно ожидая контрольного выстрела и оглядывая еЈ мощную
мускулистую фигуру, крепкие руки, короткую шею, небольшую круглую голову
с собранной в колтун длинными волосами и смазливое немолодое грубоватое
лицо. Наверно, уже не рядовая. А там кто его знает... Медлила она с
контрольным выстрелом, даже напротив, автомат приопустила.

 -- Во парень, спина у него... -- восхищЈнно пробормотала наконец
она. -- С таким бы не в смерть, а в жизнь поиграть...

,,И я тебя полюбил бы в более мирное время. А сейчас выбора у меня нет,
прости..."" -- с этими мыслями я вскогтился с пола ей на шею --
,,замком"" до ломоты в кистях сжал незащищЈнное женское горло. Развернул
хрипящую девку, пока та не опомнилась, так, чтобы мог видеть лестницу и
не зря -- по ступенькам поднималась ещЈ одна милиционерша, совсем
молоденькая -- вроде той, вскрикнувшей и за это получившей от меня по
башке. Девчонка перекосила лицо -- испугалась, а ну как у меня три руки
и в последней, незанятой, -- автомат? -- , оскалила зубы и подняла своЈ
оружие. И тут я взвыл от внезапной боли -- женщина, которую я держал,
воспользовавшись тем, что я приотпустил захват на еЈ горле, шмякнула мне
в пах твЈрдой, как кочерга, пяткой. Я едва не выпустил еЈ, но тут помогла
девушкина напарница, навскидку всадив в свою товарку комплект раскалЈнных
пуль, одна из которых больно ткнула меня в грудь пониже правого соска,
насквозь прободав мой живой щит. Пленница, хрипло заохав и обильно
пропотев, судорожно напряглась и, подрожав, обмякла у меня на руках,
свесив вниз длинные мускулистые руки. Я горбясь за ней, сам истекая
потом, назойливо заливавшемся в уголки губ и глаз, с неимоверным трудом
втащил тело убитой в комнату, из которой так недавно вышел. Ей успели тем
временем продырявить голову -- треснула лобная и височная кости, облив
меня кровью и мозгом, грудь клочьями разлетелась в сторону -- под пулями
хрустела перемалываемая грудная кость, живот нашпиговали летучим
металлом -- пуля с приличной ещЈ скоростью вылетела из почки и
прожужжала у меня между ног. По мне всему текла какая-то липкая жижа --
кровь, перемешанная с мозгами. На пол в комнате я опустил на пол тяжЈлую
кроваво-потную груду, всю изъязвлЈнную укусами пуль и невыносимо вонявшую
потом, кровью, калом и мочой. Затем кинулся к лежавшему на полу автомату,
и, услышав, как за моей спиной приоткрывается дверь, прочувствовал смысл
выражения ,,волосы дыбом встают"" на собственном опыте. Выстрел... Я
обернулся, недоумевая, что мне нигде не больно. Молодка-укропка ползла
по двери вниз, колыхаясь всем телом и с жалобным выражением лица блюя
кровью -- мозг у неЈ уже практически не функционировал, повреждЈнный
большой железкой по имени пуля. Вид у мЈртвой девки был на редкость глуп
и нисколечко не сексуален, хоть она и была в бикини. Впрочем, еЈ сиськи
оставляли желать лучшего.

Тут кто-то спрыгнул сверху, словно бы материализовавшись из воздуха, на пол
прямо передо мной. Через секунду я опознал в нЈм человека, а именно --
охранника Лукерьи Мамалыгина. Это был тихий щуплый малый, уверявший всех,
что до Тумана служил снайпером в Чечне; однако он как огня боялся всяких драк и
стрельбы и пистолет выглядел на его боку весьма чужеродно. Оттого его
рассказам о Чечне никто не верил. Все поднимали его на смех и тогда он
охотно смеялся вместе со всеми -- теперь я понял, почему. Вышибалы и
продавщицы считали его тунеядцем и, исправляя сей непонятный просчЈт Лукерьи
при наборе охранников, широкомасштабно использовали ,,Мамалыгу"" на
побегушках. Он не протестовал. Сейчас у него в руках был пистолет с
глушителем, за спиной болталась винтовка. Обе эти вещи не придавали ему
воинственности ни на гран. Спрыгнул он из чердачной двери, которая была
предусмотрена тут давным-давно, -- а уж как он туда попал, мне неведомо.

Мамалыгин подошЈл к торчащим из-под кровати босым ногам бесчувственной
милиционерши и с неожиданными силой и проворством вытащил девушку за ногу на
свет божий. Голова еЈ моталась из стороны в сторону, волоча за собой по
полу нитку липкой слюны, стекавшей изо рта.

 -- Наша, не узнаю что-то ?... -- пробормотал он вполоборота ко мне, держа
еЈ на весу. Волосы девушки, длинные и тЈмные, мели пол, изо рта некрасиво
высовывался розовый язык.

 -- Из этих... -- ответил я и невольно вздрогнул от мгновенно последовавшего
за моими словами лЈгкого треска -- пистолетная пуля пронзила череп несчастной и
я отвЈл глаза от зрелища еЈ коротких, но мучительных судорог. -- Зачем такую
молодую?... -- Только и выдавил я сквозь силу.

Молния взгляда спецназовца ожгла меня перед его ответом, произнесЈнным
спокойным и ровным тоном:

 -- Она уже никакая. А была она не молодая, а не наша. А ты, видно,
умереть захотел от руки такой вот... Пожалуйста, конечно, но без меня. Я
пленных не брал и не беру.

Я хотел на это возразить, но вспомнив о смерти АлЈны, промолчал и как-то
сник, придавленный внезапной внутренней пустотой, про которую часто говорят
,,сосЈт под ложечкой"". Ситуация изменилась настолько, что я с ошибкой
стал на неЈ реагировать, а это грозило гибелью, тут спецназовец был
прав. Мамалыгин уже стоял у двери, к чему-то прислушиваясь. Вооружившись, я
подобрался к дверям с другой стороны и попытался тоже чего-то выслушать за
нею, но понапрасну. Прождав пару минут, мы прокрались на лестничную
площадку. Кроме трупов, в холле не было ничего и никого. Впрочем, я ошибся,
как и всякий, кто имеет тягу к исчерпывающим утверждениям. Из дыры от гранаты
в площадке вдруг показались две ободранные в кровь руки, а за ними -- их
хозяин, Клим Вересаев. Ему посчастливилось спастись и повиснуть на опорах
лестницы, прижавшись к ней снизу всем телом, так что его не заметили.

 -- В подвале они, спиртное в машины перетаскивают, жадные твари. --
Раздумчиво проговорил Мамалыгин. -- Мочить будем. Хватай! -- Кинул он
Вересаеву трофейный автомат. Тот ловко поймал его на лету и передЈрнул
затвор. -- Пошли!

А мне-то казалось, что Вересаев у Лукерьи в последнее время был один.
Или Мамалыгин мстил не за Шеболду? Вход в подвал был примерно напротив
стойки и хорошо просматривался из окошка выдачи, у которого нервно курил
спецназовец, слишком рьяно относящийся к своим обязанностям охранника. За
что он и поплатился -- пуля Мамалыги, вылетев быстрой бесшумной осой из
темноты, пробила ему лоб; парень был крепким сукиным сыном, -- он
судорожно выплюнул папиросу, закрутившуюся по полу волчком, и со стоном
задрыгался, приседая и обтирая задом стойку, прежде чем упасть замертво.
Увидев его странные телодвижения, с приглушЈнным вскриком:,,Федя,
господи, что это с тобой?"" к нему из глубины предподвальной комнаты
кинулась какая-то женщина, плохо различимая в темноте. Из-за этого
Мамалыгин не стал рисковать и выстрелил ей вопреки обычаю в грудь. Пары
пуль хватило. УдивлЈнно вздохнув, когда они нащупали еЈ мягкое тело,
девушка присела и успокоилась навсегда на полу недалеко от парня.
Мамалыгин слегка улыбнулся своей простой и от этого теперь немного
страшноватой усмешкой -- его радовало, что всЈ это прошло практически
бесшумно. Я чуть не сунулся в дверь, из которой выбежала покойная, но тут
рука Мамалыгина, словно клещи, впилась мне в плечо. Я посмотрел на руку и
увидел, что еЈ указательный палец направлен на дверь у окошка выдачи. В
неЈ я увидел, как в дальнем конце зала показались несколько милиционеров.
Четверо несли за углы пустой здоровенный ящик, ещЈ столько же шли рядом с
ними с автоматами. Куда шли, спросите ? К нам, к нам, куда же ещЈ?!!

 -- Сиди там, кто ломанЈтся сюда из подвала, делай его! -- хрипанул мне
на ухо спецназовец, вталкивая в комнату, ведущую к лестнице в подвал.
Почти одновременно под ухом залопались гроздья выстрелов -- Клим утюжил
врагов из автомата. Подпрыгивая от впивающихся в их организм пуль,
четверо с ящиком попадали, по большей части в сам ящик. Мамалыгин ловко
снял двоих с автоматами, истратив два патрона, но очереди двух других
других толкнули его к стене -- грудь его перечЈркивала стЈжка мелких
дырочек -- следов пуль, впившихся здесь в человеческое мясо. Умер
Мамалыгин молча, без лишних стонов и криков, крепко стиснув зубы. Никто
даже не знал, как его зовут (как я теперь понял). Бойких стрелков по
очереди уложил Клим, успевший за это время сменить магазин -- крепкие
волосатые ноги смертельно пораженных его пулями парней так и взлетели в
воздух в предсмертном полЈте. Кто сказал, что люди не летают? Летают,
летают... Сам видел.

Тут мимо меня вдруг метнулся кто-то из подвала. По запаху и тембру
короткого испуганного непроизвольно вырвавшегося у существа вздоха я понял --
женщина. Смуглое стройное тело какое-то время было прекрасной для меня
мишенью, но в магазине переклинило патрон и после первой осечки я побоялся
повторить попытку -- не одного такого смельчака я видывал с изуродованными
руками и лицом, а ещЈ больше отправились на тот свет -- большая часть
патронов была самопальная, сделанная уже после Тумана. Тогда я кинулся в
падении за девушкой следом, обхватив ей ноги, -- липкие от пота и гладкие по
безволосости лодыжки бегуньи оказалось на редкость трудно удержать в влажных
ладонях. Она с воплем упала и схватилась за висящий у пояса пистолет. Я
навалился на неЈ и перехватился с ног за руки, стараясь побольнее поцарапать
их ногтями. Она больно лягнула меня коленом в живот, ожесточЈнно сипя и
всхлипывая мне прямо в волосы. Хрясь! -- я увидел, что у виска еЈ, подмятой
под меня, в полу возникло сквозное пулевое отверстие, вокруг которого весело
закружилась горячая древесная пыль.

 -- Псих ?!! -- завопил я подразумеваемому Климу, синхронно удивляясь, что
не слышал выстрела. -- Меня прикончишь!!!

 -- Отойди, я еЈ прибью! У меня еЈ лоб на мушке!! -- Гаркнул злобно и
нетерпеливо надо мной Клим в ответ. -- Мешаешь же, Саша!

При этих словах девушка подо мной сразу прекратила сопротивление, застыла,
судорожно поводя рЈбрами и с силой дыша мне прямо в лицо. Изо рта еЈ исходил
лЈгкий неприятный кислый привкус страха и я с невольным отвращением взглянул
на неЈ и с испугом узнал в этой бледной перепуганной распростЈртой на
полу девчонке Лену Картушину. Она тоже вдруг узнала меня и глаза еЈ тотчас
блеснули свернувшейся слезой.

 -- Саша, пощади. Спаси. Умирать не хочу. Не надо, а? -- прошептала она
умоляюще, глядя мне в глаза.

Мысль, что я могу сделать вид, что не расслышал, не спеша встать и потом
взглянуть уже на труп моей бывшей одноклассницы, почему-то была приятной.
Поспешив именно из-за негодования этим, я воскликнул:

 -- Клим, не стреляй. Это моя подруга.

Вересаев понимающе убрал оружие, хотя и с некоторой толикой сожаления. Я
помог Елене встать и пожатие руки с еЈ стороны было при этом чуть сильнее,
чем нужно. Клим открыто и теперь уже дружелюбно взглянул ей в глаза и она
смущЈнно отвела взгляд, приглаживая короткие растрепавшиеся каштановые волосы.

 -- Где Филин со своей рыжей б...? -- спросил он у неЈ и в тоне вопроса ещЈ
сквозили металлические командные нотки превосходства.

 -- Ушли. -- Глухо и нехотя ответила Елена, потупив взор. Дали нам приказ
перенести всЈ спиртное из подвала в машины и отвезти в Феченьинский бордель и
ушли. У них там какие-то дела. Сейчас подойдут ещЈ спецназовцы, так что тут
оставаться опасно.

Что и говорить, Леночка, подумал я, чувствуя, как многочисленными щекочущими
волнами разбегается по моему телу адреналин.

 -- Ты с нами? -- спросил я у нее, смотревшей куда-то вбок, мимо меня.

 -- А куда мне ещЈ после этого? -- она показала на уничтоженных нами
спецназовцев. -- Только убьют нас, мальчики. Зря вы всЈ это затеяли.

 -- Мы?!! -- разъярился Клим. -- А не...

 -- Время! -- прервал его я. -- Уходим.

Они и в самом деле основательно подготовились к захвату Лукерьиного
кабачка -- на улице стоял грузовик с вместительным кузовом и дремавшим
небритым спецназовцем в кабине. Как он не среагировал на только что
прозвучавшие автоматные очереди? Стрелять было опасно, поэтому я его вырубил
ударом кулака и с трудом выкинул из машины на землю. Мстительный Клим
перерезал ему ножом горло и я видел, как глаза отворачивающейся девушки
прочертил ужас. Клим мягко сел за руль, я уселся рядом, Лена втиснулась
справа, касаясь тЈплым бедром моей ноги. Я несколько раз искоса взглянул на
неЈ и обнаружил кое-что, ранее до меня не доходившее -- то, какой красивой
женщиной она стала. Клим наконец разобрался с управлением и машина бешено
заскакала по кочкам, грозя вышибить из нас дух. В унисон этой сумасшедшей
тряске заметались и мои мысли, оставив на время Лену в стороне. Ясно, что
Филин заодно с Сапоговым. Пересчитают тела и объявят розыск. Тогда нам
смерть. Или сильные мира сего не станут поднимать бузу из-за пары убитых
укропов? Кабак-то их и почти все его запасы тоже (несколько десятков ящиков
байстрюка стояло в кузове)...

 -- і... твою мать! Суки переЈ..! -- закричали откуда-то сзади. Мы с
Картушиной затравленно оглянулись. Спохватились наконец, подумал я. Позади
нас, развивая скорость, мчалась вдогонку ещЈ одна грузовая, схожая с нашей,
как две капли воды. Только в кузове у неЈ сидело много людей, да всЈ больше
вооружЈнные...

 -- Ах ты, б...! -- ругнулся Вересаев, узнав от меня об этом и стал ещЈ
ожесточЈннее давить на газ, только вряд ли это что-то дало.

Пропрыгав через сегодня словно вымерший Гремучкинский рынок, машина,
вихляя, въехала в ПосЈлок, никогда не блиставший отменным качеством своих
дорог. Прибавьте сюда абсолютно неплановое и непрофессиональное строительство
всех его построек и размокшую после ливня почву и вы поймЈте, чем была для
нас эта езда. Приходилось энергично уклоняться от столкновений с хибарками
каких-то идиотов, построивших их прямо на тропинке. Опять же тут и сухие
деревья, перемЈрзшие на протяжении холодных лет Тумана -- только теперь
замечаешь, до чего их много. Преследователи не теряли нас из вида и
несколько раз постреливали из автомата, экономя, однако, патроны. Да и
стрелять было не с руки из-за уже упомянутых неровностей почвы. Я изредка
пускал им пулю в ответ, проклиная всЈ и вся и, кажется, какое-то время
нехорошо ругался, потому что краем глаза видел, что Лена посматривает на меня
с некоторым удивлением. Однако преследователи постепенно отставали и я
несколько успокоился.

 -- Что это подо мной? -- вдруг спросила глухим неожиданно страшным голосом
Елена, с усилием приподнимаясь на ноги в раскачивающейся машине. -- Оно
мокрое...

Лицо покойника было устрашающим. Кто-то зверски избил эту женщину, всю истыкал
ножом, задушил и запихнул избитое голое окровавленное тело под панель
управления в кабине, небрежно прикрыв брезентом. Вересаев остановил машину
на гребне оврага. ВтроЈм мы с трудом вытащили мяклое горячее разлагающееся
тело, чуть не расползающееся у нас под руками, и выбросили его из машины.
Елена потрясла руками, брезгливо поморщившись. Я тоже долго ощущал на пальцах
эту гадливую липкость мЈртвого человеческого эпителия. С внезапно вспыхнувшим
интересом мы смотрели, как тело кувыркается вниз по склону, словно в присядке
размахивая руками и ногами, ломая по пути кустарник. Кто-то мелькнул внизу,
в самой гуще этих новых, послетуманных худосочных кустиков с мелкими
восковыми листочками, уклоняясь от летящего на него сверху предмета. Тело
наконец осело в сплетении сухого подлеска на дне оврага и Клим вдруг так
рванул с места, что мы чуть не вылетели в дверь вслед за трупом.

 -- Саша, о чЈм ты думаешь, сталкиваясь вот с таким, а? -- протянула
Елена спустя небольшую паузу и в еЈ тоне сквозил сквозь все наложенные на
него печати ужас своей недавно несвершившейся смерти, ужас превратиться в
такой комок мяса, повисший на колючих ветках, не чувствующий боли и медленно
гниющий в сухостое.

 -- О вечности человеческой души. -- Усмехнулся я, яростно прокалывая
иглами остановившегося взгляда лобовое стекло машины. На более умные слова
меня не хватило.

Погони не было, да и ладно. Посовещавшись, решили разойтись по домам в
одной надежде, что Феченьин с Ольгой нас не запомнили в лицо. Однако по
пути к дому на мостике через ручей -- всю ту же вездесущую Гремучку,
пересохшую, но как-то так неудобно это сделавшую, что без мостов через
неЈ и теперь было не обойтись -- нас ожидал неприятный сюрприз. Мост
преграждала сеть с крупными ячейками, свитая из толстых белых верЈвок,
натЈртых травой. Закреплена она была на совесть -- при попытке Клима
сорвать еЈ тараном машину отбросило назад и у неЈ лопнуло на чЈм-то все
четыре колеса. Мы выскочили из машины с автоматами наизготовку на дорогу,
посыпанную у сети битыми бутылками, таращась во все стороны, готовые к
возможному нападению со всех сторон света. А на нас с деревьев... Не
знаю, что с другими было, а со мной следующее. Кто-то спрыгнул мне сверху
на шею, скорее всего, не рассчитав моих сил и возможностей. Я брякнулся с
седоком на землю, ухитрившись, однако, не сломать себе при этом шейные
позвонки, но разрезав спину о бутылочные осколки в нескольких местах. Некто
быстренько соскочил с моей шеи на землю. Приподняв голову, я увидел грязную
ногу, с огромной скоростью приближающуюся к моему лицу. К счастью, я вовремя
мотнул головой, что несколько смягчило удар, но мне всЈ же и без зеркала
сразу стало понятно, что примерно с месяц мне лучше не фотографироваться.
Вскочив на ноги, я увидел перед собой незнакомую довольно симпатичную
молоденькую девушку в милицейской форме. ВздЈрнутый носик, голубые глаза,
скуластое румяное лицо, белозубая гримаска, морщившая маленький кроваво
напомаженный рот запечатлелись в моЈм сознании за секунду до еЈ второго
удара -- правой ногой мне в челюсть. Завертевшись в попытке удержать
равновесие, я подумал о том, что как жаль, что сейчас нет женского бокса.
Тогда бы ей в нЈм врезали. Может быть. Поднимаясь, я повернул набок голову
и увидел Картушину. Девушка лежала на траве под сухим деревом с закрытыми
глазами, из рассечЈнного виска еЈ сочилась кровь, слепляя вместе тЈмные
Ленины волосы, а в левой икре торчал небольшой острый зелЈный бутылочный
осколок, подплывший выступившей из тела кровью. По ней топталась ещЈ одна
молодая фурия в милицейской форме. Кипя от не очень понятного самому гнева,
я вскочил, но сразу запрокинулся наземь от точного сильного удара пяткой в
грудь. Широкоскулая прыгнула на меня и, выламывая руку, заставила
перевернуться на живот. Схватив мою вторую руку, она проворно стала
обматывать их верЈвками. Смешно, но она так меня держала, что я не мог
вырваться. Вдруг она застонала и навалилась на меня влажными от пота животом,
лифчиком и лбом. Маньячка, испуганно думал я, пока не почувствовал на спине
липкую влагу крови. Стукнул надо мной автомат и коротко и жалобно запричитала
невдалеке смертельно раненая женщина. Два мягких шлепка-стука падающих в пыль
тел. Я лежал, прижавшись к прогретой лучами Тумана земле, с удовольствием
осознавая, что меня никто не бьЈт и прислушиваясь к дальнейшим звукам.
Девушку стащили с меня вбок и рывком подняли меня на ноги. Вересаев. Вот что
значит настоящий, верный друг.

На земле остались лежать Елена, вытянувшаяся в струнку, еЈ недавняя
истязательница с раскинутыми руками, жалобно разеваемым ртом, налитым кровью и
прорубленной пулями грудью и моя знакомица с окровавленной головой, очевидно
мЈртвая, относительно которой я никак не мог понять, как Клим еЈ убил. Ж\"утко
было интересно. ЕщЈ кто-то тЈмным, плохо различимым пластом лежал поодаль, в
гуще деревьев, весь осиянный лучами Тумана.

Я рванулся было к Елене, но Клим досадливо схватил меня за руку и указал на
жиденький подлесок северного склона оврага, по дну которого протекала
речка. Не надо было быть Натти Бампо, чтобы увидеть множество человеческих
фигур, с треском ломящихся через него, размахивая оружием. Кое-кто не
только размахивал, но и стрелял, что заставило нас ретироваться более
быстро. С чувством острого сожаления оставлял я тогда Елену лежать там, меж
деревьев. Это было скорее собственническое чувство, чем некое иное,
понаслышке из более благородных. Я терял приятную красивую вещь и это
причиняло немалую душевную боль.

Мы побежали по узкой грунтовой дороге к столпившимся на небольшом взгорке
угрюмым домикам, решив попытать там счастья в поисках прибежища -- на
открытом месте нас живо бы изловили, а то и перестреляли. Не люблю я много
бегать, а тут -- надо. Спотыкаясь от быстрого бега по пересечЈнной
местности, подбежали к ближайшей развалюхе, почти без обшивки -- так,
кое-где сверкнЈт сквозь дерево стальная полоска. Вересаев, разумно не
стучась -- после кровавых подвигов Стукача за это можно было теперь и пулю
схлопотать -- ударом ноги распахнул незапертую дверь. Увидев, что творится
внутри, я сразу понял, что мы попали не туда, да ещЈ и не вовремя.
Сначала, правда, был этот запах крови -- солЈный резкий запах, про который
никак не поймЈшь, освежающий он или удушающий. Он ударил мне в ноздри из
распахнутой двери и я уже безо всякого удивления, а даже с долей
предчувствования посмотрел на раскоряченного посреди комнаты молодого
мужчину с многочисленными дырочками от автоматных пуль в груди -- он
мечтательно смотрел в потолок мутными глазами неопределяемого цвета.
Кровь, залившая его с ног до головы, резко обозначила приклеенные ею к
телу длинные тЈмные волоски. В дальнем левом углу, на низком настиле,
лежал ещЈ один труп -- совсем ещЈ девчонки, почти голой, зарезанной и то ли
изнасилованной, то ли уж совсем бесчеловечно изуродованной. ЕщЈ один
человек стремительно терял право называться таковым у нас на глазах --
отходила светловолосая женщина лет тридцати пяти, лежащая на полу у
настила, голая, связанная по рукам и ногам, с выплЈскивавшейся широкой
тЈмно-бордовой струЈй крови из ножевой раны в еЈ всЈ ещЈ трепетавшей
груди. В рот еЈ был затолкан искровяненный лифчик, ослепительно ярко
белевший своими пластмассовыми бретельками. Но она, умирая молча, ещЈ
видела нас -- я прочЈл это в еЈ больших светлых, наполненных крупными
слезами, глазах...

Их убийцу мы заметили не сразу -- я неожиданно натолкнулся взглядом на
холодно сверкнувшее в полумраке другого дальнего угла широкое хищно
выгибающееся лезвие ножа с тЈмной ручкой, которое он держал в руке. Самого
маньяка плохо было видно, -- он был очень смугл, средних лет, невысок и
коренаст, а лицо затенено. Вересаев с исказившимся лицом сорвал с плеча
автомат, но ещЈ быстрее тип ударом то ли ноги, то ли руки -- а может,
головы! -- пробил в стене отверстие и метнулся в него. Темноволос, дополнил
я свои наблюдения относительно него, прежде чем идиот Вересаев выстрелил
по убийце. Разумеется, промахнулся -- было уже поздно.

Глаза женщины уже обессмыслились, по инерции глядя на нас, но выражая
теперь вгоняющее в дрожь спокойствие. Нелепа была и еЈ просящая улыбка
разбитого, налитого кровью рта, из которого Вересаев зачем-то вытащил
хлюпающе мокрый лифчик, да и мирная поза спящей плохо уживалась с зияющей
раной под сердцем...

 -- Я бы того гада за одну эту девку убил... -- пробормотал Вересаев с
лифчиком в руках над связанной, всЈ ещЈ не разгибаясь. -- МЈртвой
красивая... как в книжке какой... Разглядел его?

 -- Да успокойся ты. У тебя зрение сто процентов, а спрашиваешь.- Ответил
я ему слегка раздражЈнно -- я не люблю этой патетики. Всех не пожалеешь, а
вот вид сделать всегда можно. -- Выстрелил зря. ,,Друзей"" только привлЈк.
Ох ты, сволота, смотри, что сделал...

Начинаясь на одной груди, через грудину на вторую грудь, на теле женщины
темнели глубоко прорезанные в теле буквы-зарубки: ,,ТРЕТЬЯ"". В низу
грудной кости филигранно была вырезана римская тройка. Порезы резко
оттеняла засохшая кровь, выступившая в них из тела, как слеза-смола из
надрубленного дерева.

Впечатление было жуткое. Я, осенЈнный внезапной догадкой, взглянул на труп
девочки.На еЈ ягодицах бурело: ,,ВТОРАЯ. II"". Мужчина имел на левом бедре
надпись: ,,ПЕРВЫЙ. I"". По всей видимости, мы стали свидетелями начала
похождений нового маньяка. Навести-Дуб, как ласково кличут нас в народе.
Иными словами, знаем, куда и когда зайти, ничего не скажешь, ещЈ раз
посокрушался я. А вот и спецназовцы съезжаются на выстрел Клима, почти
равнодушно подумал я, вслушиваясь в рЈв каких-то машин, который теперь не
заглушало и барабанным боем капель вновь зарядившего дождя по крыше
хибарки. Хотя что значит -- ,,каких-то""?! Можно подумать, у кого-нибудь,
кроме спецназа, сейчас были машины!

Мы выскочили на улицу и, прислонившись к стене развалюхи, немного
продышались и осмотрелись. Дождь хлестал с неба, зависнув в воздухе серым
дырявым полотном, довершая болотистость дорог и смазывая контуры даже
близлежащих предметов. Прямо под нами, у подножия взгорка, суетились,
энергично карабкаясь вверх, спецназовцы-милиционеры. Их было плоховато
видно. Но нам это и не надо было, разглядывать их -- согнувшись, мы гуськом
побежали вниз по противоположному склону, густо застроенному домиками,
глухие деревянные стены которых злорадно таращились на нас со всех сторон.
Никогда не бегайте на скорость под дождЈм на раскисшей грунтовой дороге,
мой вам совет. Через пять минут нас было не отличить от двух негров,
проработавших с месяц на плантации не у самого доброго рабовладельца.
Сердце так сильно билось в моей груди, словно было там не единственным.

Мы чуть не упали к ним в объятья, к тем двум, по глупости или лености
одиноко торчавшим тут, в правой ложбинке. А может, они оказались умнее и
ловчее, чем мы предполагали и успели окружить холм. Один из спецназовцев
был худощавый и низкий, другой -- плотный и широкоплечий. Морды их можете
себе вообразить, как самые что ни на есть бандитские: описывать детальнее
мне их неохота, ибо ничего доброго с ними у меня не связано. Когда я
выводил худощавого из строя ударом кулака в подбородок, мне пришла в голову
мысль -- а вдруг они тут живут, а сюда просто покурить вышли? Зацепив меня
кулаком по скуле, спецназовец бултыхнулся в грязь. Под дождь -- курить?
Чушь! Или так -- не кури под дождем, жмых! Тем временем приятель как-то
уложил широкоплечего, но не успели мы порадоваться столь бесшумно проведЈнной
операции, как справа сзади нас заскрежетал мотор грузовика и я на миг удивился
огромным упорству и трудолюбию его водителя. Небось какой-нибудь отличник
боевой и политической подготовки, предположил я.

А вот и машина -- раскрытый грузовик с навешенным над кузовом
металлическим каркасом для натяжки брезента. За рулЈм -- солдат
(,,отличник""), рядом с ним еще один субъект с автоматом. Ну и в кузове
пятеро стоят, за прутья каркаса держатся. Ох и заорали, нас увидев! Мы с
Климом -- наутЈк, петляя между деревьями и домиками. Они, слышу, тоже
пустились пЈхом по пересечЈнной местности, попрыгав с грузовика. Пока ещЈ
не строчат из автоматов, потому что нас всЈ никак на мушку не поймают.
Короче говоря, шансы ещЈ есть. Какие-то конкретные. Я споткнулся, ушиб
палец ноги и чертыхнулся, непроизвольно взглянув себе под ноги.
Моментально впереди грохнул выстрел и я остановился на месте, увидев, что
Клим стоит, качаясь на месте и хрипит, зажимая рукой грудь, а из его
продырявленного левого соска хлещет кровь. Это сделала Ольга -- она
стояла метрах в пяти перед нами, причЈм совершенно обнажЈнная. Это для
меня всЈ-таки было в новинку, поэтому я невольно залюбовался еЈ пышными
стройными формами -- узкой талией, небольшим пупком, точЈными бЈдрами,
массивными острыми грудями, глядящими в разные стороны крупными цвета
вишни сосками. Золотые волосы, распущенные по еЈ плечам, словно нимб,
делали еЈ похожей на святую. Одна рука Ольги была поднята на уровень
груди и сжимала пистолет -- большой, чЈрный, лоснящийся от смазки. Клим
всЈ ещЈ стоял, хотя рана, конечно, была смертельная. Звонко
рассмеявшись -- колокольчик прозвенел! -- Ольга выстрелила ещЈ раз,
продырявив Климу печень и тут уж юноша завалился набок, задЈргавшись всем
телом. Девушка перевела пистолетное дуло на мою грудь. Я упал в грязь,
как подкошенный, на мгновения упредив пулю, свистнувшую над моей головой.
Напрягшись, я вскочил и прянул вправо от тропинки, к ближайшей стене
хибарок. Сзади звучно трещали выстрелы. Пуля, клюнувшая меня в левую
лодыжку, заставила меня вскрикнуть-всплакнуть от резкой тупой боли в
ноге. Другая пуля чиркнула по виску, грубо и больно содрав на нЈм кожу.
Третья чуть не раскромсала череп -- я почему-то пригнул голову и
смертоносное насекомое только прочертило мне на скальпе бороздку. До сих
пор не пойму, как я тогда спасся. ЧетвЈртая пуля вырвала кусочек мяса из
моего правого плеча и по нему заструилась кровь. Подбежав к почти
сплошному тут ряду домиков, я, закусив губу и обдирая о занозистое дерево
в кровь кожу на спине и животе, протиснулся в узкий проЈм между двумя
хибарами, задыхаясь от острой боли в ноге и смертельного ужаса. Вслед мне
прогремел ещЈ один выстрел и пуля впилась в деревянную стену одного из
строений в нескольких сантиметрах от моей судорожно вздымавшейся
распаренной груди.

Оказавшись на другой улице, я, обливаясь потом и кровью, побежал по ней в
обратную сторону, подальше от этой дьяволицы. Я изнемогал от страха, боли
и напряжения и был готов скорее встретиться в открытом бою со спецназовцами,
нежели иметь дело с этой золотоволосой убийцей. Сильно болела раненая икра,
из неЈ сочилась кровь. Но рана была явно несерьЈзная, а то я бы уже
свалился. Пробежав немного, я оглянулся -- улица была тиха, грязна и
пуста. Погони не было. Хорошо бы перевязать ногу -- а чем?

Ковыляя к растущему поодаль, на небольшой площади, полусухому-полузелЈному
дереву, широко раскинувшим свои ветви над здешним чернозЈмом, я грустно и
злобно усмехнулся. Мне порой хотелось, чтобы меня убила красивая девушка,
если уж мне суждено быть убитым. Это было очень давно, ещЈ до Тумана и тем
не менее... Теперь тот Я стал Мне теперешнему омерзителен, жалок и виновен
в том , что произошло сейчас. Неужели прав был Мамалыгин и я подставился под
выстрелы сам? Теперь то желание уйти из этого мира чувств и ощущений, мира,
наполненного красками, цветами и запахами, в сырую тЈмную могилу, казались
мне дикими и нелепыми; как всегда в моменты переоценки ценностей, мир
надвинулся на меня звуками, светом, запахами; ощущалось некое спокойное
взаимопроникновение его и меня... С алчным восторгом рассматривал я всЈ
вокруг, в том числе и свою рану на ноге, из которой по волоскам стекали на
землю красные бусинки крови, смешиваясь на ней с грязью. То есть, этого
нельзя было делать, понял я -- думать о чЈм-то отвлечЈнном, восхищаться
отвлечЈнным или изучать что-то отвлечЈнное. По крайней мере, сейчас я
поплатился именно за это, решил я, обессиленно прислоняясь к дереву спиной.

Надо мной вдруг что-то зашевелилось и захрустело, вниз посыпались обломанные
ветки и какая-то труха, норовящая запорошить глаза. Я резко шатнулся в
сторону, упав на четвереньки. Поспешно встал и столкнулся лицом к лицу со
спецназовцем, сжимавшим в руке нож. Бывают такие надоедливые люди...
Ударом кулака я выбил у парня нож, слегка порезавшись. Ножик по параболе
шлЈпнулся в грязь. Недовольно заревев, спецназовец -- здоровенный
мускулистый дебил -- изо всей силы замахнулся своей мясистой ногой с твЈрдым
намерением двинуть меня ниже пояса. Но я помешал осуществлению его
кровожадных планов, решив, что били меня в этот день предостаточно и ловко
даже для самого себя отпрыгнув в сторону. Хорошо известно, что самая лучшая
защита -- нападение. Но я не успел предпринять оного и получилось оно
совсем не по моей воле. Кто-то сзади сделал мне подсечку: я упал, взмахнул
кулаками и ударом в ,,пачку"" свалил коварного прыгуна с деревьев. ЛЈжа в
грязи, я почувствовал вкрадчиво-прохладное прикосновение к животу пары
стангов. Вскочив, я с болезненным стоном отодрал их от себя, уже прилично
набухших высосанной из меня кровью и отбросил их, жадно клацающих золотистыми
челюстями, подальше. Истончив руками слой грязи, покрывавший мои очки,
я наконец увидел то, чего лучше бы и не видеть.

На расстоянии вытянутой руки от меня стоял второй спецназовец с автоматом,
нацеленным мне в солнечное сплетение. Здоровый чЈрт, на голову выше меня,
вылитый Рэмбо. Грудь, как пивной бочонок, ядра бицепсов. Грубое
самоуверенное калмыковатое лицо. Ну и всЈ, как говорится.

 -- Где она ? -- спросил вдруг он требовательно. -- Куда вы еЈ дели? --
Я молчал, догадавшись что со словоохотливости всЈ равно ничего иметь не
буду. К тому же я молча страдал от постепенно затихающей резкой боли,
причиняемой укусами стангов в груди. -- Молчишь, сучий потрох! А ведь я
тебя боссу не сдам, у него жизнь не купишь! Куда дели, спрашиваю?!! --
Человеку бы старцем Фура в форте Байяр работать. -- Ну и молчи, х...!
Ладно... Назад сдай, не хочу в твоей крови пачкаться. Получишь в голову, а
то яйца прострелю.

Не надо яйца, бережливо подумал я, медленно пятясь назад. В голову,
говоришь... И как оно бывает ?...

Но познание этого таинства отодвинулось для меня. Хлопнул негромкий выстрел
и громила поперхнулся пробившей ему затылок пулей, вылетевшей откуда-то
сзади. Вот и пришлось ему запачкаться в крови, правда, в своей
собственной. Я посчитал, сколько ж он так простоит, с вытаращенными
глазами и с кровавыми слюнями. Пять секунд. Затем грохнулся в грязь, а
автомат ему сверху на грудь упал. Немного подумав, я решил взять оружие
себе, так как никто по мне вроде не стрелял. А снайпер уже и меня бы на тот
свет отправил. Значит, это не снайпер. Я поднял голову к небу и дождь
услужливо смыл со стЈкол очков остатки грязи, поплывшей мутными разводами.
Теперь я увидел стрелявшего... точнее стрелявшую. В дверях одной из
ближайших построек стояла девушка, подманивавшая меня рукой. И я побежал к
ней.

Вбежал в комнату и девушка закрыла за мной дверь, тяжЈлую, обитую металлом
и задвинула засов. Я прислонился спиной к стене у двери, мокрый, как
мышь, судорожно поводя рЈбрами. В висках молотом стучала кровь. Все мои
раны болели разом. Я внимательно рассматривал свою спасительницу, пытаясь
понять, кто она такая и почему она меня спасла. Она, в свою очередь,
изучающе разглядывала меня, сдвинув на широкий смуглый мокрый лоб тЈмные
защитные очки, -- в комнате было довольно сумрачно.

Ей было на вид лет двадцать пять, а может и меньше. Миндалевидные
большие тЈмно-коричневые глаза, лучащиеся тЈплым блеском, смуглые широкие
плиты скул. Превосходно сложена -- стройная, загорелая, с сильными руками
и ногами. Тугие бЈдра облегают шорты, за которыми торчит серая рукоять
пистолета. Крепкие маленькие ступни твЈрдо стоят на земле. Налитые крупные
груди распирают изнутри лифчик, который явно не по размеру этой леди,
буравят его потемневшую от долгой носки ткань бугорками сосков.

Пора бы и познакомиться, решил я, когда почувствовал, что в силах
произнести нечто членораздельное. Но девушка упредила меня и в этом.

 -- Неприятности, парень? -- поинтересовалась она низким, чуть
резковатым, но в целом весьма приятным голосом.

 -- Не то слово, -- пробормотал я и сполз по стене на корточки, внезапно
обессиленный. Ноги болели, словно сильно оттягиваемые некими гирями. --
Ранили меня...

 -- Ранили -- перевяжем. -- Успокоила меня незнакомка. Подсуетившись, она
нашла перевязочный материал -- кусок мешковины. Пока она надрезала его
ножом и разрывала на серые длинные полоски, я с трудом взгромоздился на стул
между стоящей неподалЈку пружинной кроватью с ворохом рваного, но не
грязного тряпья на ней и столом. Кровать свидетельствовала о некотором
достатке владелицы -- большинство спалили все матрацы в холодные годы Тумана.
Кружилась голова и я изо всех сил пытался образумить еЈ от этого. Вздрогнул
от неожиданности, когда девушка коснулась моего плеча, начиная перевязку.
Бинтовала она весьма умело, хотя и заставила меня несколько раз поморщиться
от боли. Пока она перебинтовывала ногу, я с удовольствием разглядывал еЈ
покрытую лЈгкой испариной спину с проступавшими сквозь кожу позвонками и
плавно ходящими под кожей лопатками, пробор в волосах, открывавший в дебрях
каштановых волос полоску белой кожи с мелкими пушинками перхоти, и груди,
достаточно неприкрытые сверху лифчиком, чтобы я смог детально разглядеть всю
их возбуждающую анатомию. Наконец девица встала, подняв волну кисло --
сладкого запаха женского пота. Я с удовольствием посмотрел на серые повязки,
плотно стягивающие мои раны и сохраняющие мне полную свободу действий.

Пока девушка бренчала чем-то в другом конце комнаты, я попытался встать, но
моЈ тело не поддержало меня в этом вопросе. Тогда я принялся разглядывать
комнату, чувствуя, как медленно, но верно голова перестаЈт кружиться. Но
в помещении не было ничего более интересного, чем то, что я уже описал.
Разве что на передней спинке кровати, которая была ближней ко мне, висел
мужской носок. Я чЈрт знает сколько не видел этого предмета туалета,
поэтому его окончательная классификация стала для меня радостным плодом
долгих размышлений. Тем временем коричневоокая каштановласка, набулькавшись
чем-то в углу, подошла ко мне с чашкой воды в руках как раз в тот миг,
когда я мысленно произнЈс: ,,Да это ж носок!"" и весь так и просиял от
радости.

 -- Пить хочешь? -- понимающе улыбнулась она, отнеся мой восторг на счЈт
воды. -- Я думала -- тебе умыться, но -- пей... -- Она протянула мне
небольшую алюминиевую посудину, налитую мутной жидкостью неприятного
запаха -- нашей ,,лечебной"" темерничкинской водой. Дно слабо просвечивало
через толщу взвеси и я отдал должное тем немногим лучам, которые сумели туда
пробиться.

Пить мне совсем не хотелось, но, отхлебнув пару раз воды из приличия, я
внезапно почувствовал столь сильную жажду, что разом выпил почти половину
чашки. Остальной водой умылся, не снимая очков и краем глаза следя за
девушкой, которая смотрела на меня со второго стула, облокотясь на стол.
Оба стула были довольно приличными поделками из дерева, но все испятнанные
чем-то тЈмно-бурым, покрытым грязно-пыльным налЈтом. Это напоминало
свежее мясо, извоженное в пыли. На столе стояла нераспакованная картонная
коробка перевязанная серой бечЈвкой. Я знал, что в ней: супчик, сухарик
и пюре с тигровым мясом. Помимо коробки, на столе находились два ржавых
столовых ножа. Я на всякий случай взял их на заметку, потому что уж больно
эти бурые пятна смахивали на кровавые, а я кое-что слышал про подобных
маньячек -- заманивают они к себе юношей и прикалывают из-за извращЈнной
сексуальной фантазии своей и тяжелого неизбывного прошлого. Эта вроде бы не
из таких, а там кто его знает? Ставя на стол чашку, я увидел ещЈ кое-что
неутешительное -- напротив стола, на левой стене домика, чуть ближе к
двери, чем кровать, висела отличная винтовка с матово поблЈскивающим
стволом.

 -- Раны у тебя пустячные, -- сказала девушка, откидывая назад волосы и
кладя ногу на ногу. -- Через неделю забудешь про них. -- Прожить ещЈ надо
неделю эту, подумал я. -- Есть хочешь? Ну, как хочешь. Елена.

Я не сразу понял, что она представляется, настолько интонация последнего
предложения совпадала с тональностью предыдущих.

 -- Фамилия моя тебе ничего не скажет, тем более отчество. Кликуха моя --
Сковородка. Может, слыхал?

 -- Не-а, -- мотнул я головой. -- Да и слава богу, не подходит она
тебе. КозЈл какой-то, небось, выдумал. Да и не мог я слышать, у реки
живу.

 -- Ну? И как там Чхеидзе, армянская душонка? -- усмехнулась она,
взглянув на меня внезапно заблестевшими глазами.

 -- А он разве не грузин? -- удивился я, с удовольствием оглаживая еЈ
взглядом. -- Он стакнулся с Сапоговым и санкционировал нападение Феченьина
на кабак Лукерьи. ЕЈ убили, кабак разграбили. Я -- свидетель...

 -- По имени... -- перебила меня Лена. Я мог соврать, но почему-то
сказал:

 -- ... Саша. Я, наверно, пойду, а то ещЈ спецназовцы нагрянут. Ты и
так уже из-за меня в историю вляпалась. Спасибо тебе за помощь...

 -- Да не благодари, я не ради ,,спасиба"". -- поморщилась девушка. -- И
не устраивай мою жизнь, будь добр. Когда ты мне надоешь, я тебя выгоню. А
пока что сиди, храбрец-самоубийца. Всем вам, мужикам, подохнуть не
терпится. Успеешь ещЈ, молодой... Я-то знаю методы спецназа и милиции,
так что далеко ты не уйдЈшь... Слышишь?

На улице послышались грузовики и возбуждЈнные вопли спецназовцев. Лена
прыгнула со стула к щелям в стене, приложилась к одной -- не угадала.
После второй попытки призывно махнула мне рукой. Я подковылял к ней,
немного переборщив с этим ковыляньем -- на самом деле нога почти не болела.

В щель я увидел, как от припаркованного под памятным мне деревом грузовика
разбегаются в разные стороны порядка двадцати спецназовцев с ,,калашами"".
Матерились они так, что даже я узнал для себя кое-что новое. В кабине
грузовика не в пример тише и спокойнее их обретались двое, отчЈтливо
просматривавшихся сквозь чисто вымытое стекло. Четверо других спецназовцев
втаскивали в кузов тело убитого Леной громилы с расставленными руками с
провисающими кистями и раздвинутыми ногами с вытянутыми ступнями.

 -- Здорово ты его... -- вспомнил я...

Спецназовцы не торопились к Елениному жилищу, они были рады случаю
повламываться в разные дома. Как лихо они выбивали двери халуп! Раздались
короткие неблагозвучные крики, прерываемые треском коротких автоматных
очередей. Вдруг всЈ это перекрыл хохот. Из какого-то домика выскочили
девушка и парень в чЈм мать родила. Они долго в смертельном ужасе
метались по площади под общий свист спецназовцев. Пара автоматных очередей
наконец стегнула их и они прилегли рядком, рука об руку. Пятеро
спецназовцев наконец-то вышли из домика напротив, все улыбаясь, как
выигравшие миллион в лотерею. Кого-то неподалЈку насиловали, ибо женский
голос, полный страха и боли, кричал: ,,Ура!"" Не все ещЈ забыли эту
маразматическую инструкцию БЖД, как защитить себя от насильника. Ажиотажа
вокруг этих страстей не было, в них участвовали только истязатели и
истязуемые. Своя рубашка ближе к телу и косяки супергероев не потянулись на
женские и девичьи крики, способные разжалобить миллион Чикатил.

 -- Да, -- вполоборота ко мне прошептала Елена, оторвавшись от щели.
ЩЈку еЈ перечЈркивала багровая полоса от плотного соприкосновения с досками
краЈв трещины. -- Видать, не по чину ты что-то натворил. Когда это за
обходчиком так гонялись? СестрЈнок нет, а то мы бы им показали. Может, ты
на что сгодишься... Держи. -- Она бросила мне завертевшийся в воздухе
пистолет. Я поднял руку и оружие неожиданно правильно легло в ладонь,
слегка приспускаемую мною, чтобы смягчить шлепок. -- Стань в угол за
кроватью. Сам понимаешь, что делать надо, если ворвутся.

Понимать-то я понимал... Я отступил с оружием, нагретым теплом женского
тела, в указанный угол. Лена бесшумно сняла винтовку со стены и села с
ней справа от двери на корточки. Вдруг дверь сотряслась от мощного удара...
после второго, более мощного, она чуть треснула между верхним и
нижним обрезами и петлями, но не сломалась.

 -- Кто там, х...як, ломится? -- заорала вдруг Елена таким тоном, что я
подскочил от неожиданности. -- П...те к Јб...ой к...е, м...и недоделанные!

 -- Отпирай, тЈлка Ј...! Мы тебе п... х... пощупаем! -- уверенно
проорали за дверью.

 -- ПошЈл на х..., козЈл вонючий! П... думкой богатеет! Вырос ты,
видать, да х... не вынес! Так иди сюда, я тебе и яйца оторву! --
прогаркотала девушка с таким спокойным выражением лица, что я восхитился еЈ
самообладанию. Винтовка в еЈ руках поблЈскивала велосипедной спицей,
непонятно для меня передвигаясь, словно выискивая на двери какую-то особую
точку. -- Сковородку затронули?!!

 -- Слушай, Сковородка, открой добром, а то сейчас начальница подойдЈт,
душу вытрясем... Если у тебя никого нет, уйдЈм, тебя не тронем...
Преступника мы ищем. Приказ Сапогова, понимаешь? -- произнЈс кто-то более
спокойно и без лишних слов, которыми была уснащена речь более раннего
собеседника Елены. Я испугался, услышав эти слова -- того, что я на месте
Елены сейчас меня бы, наверно, выдал. Я вспомнил, что у меня есть
пистолет. Хоть подстрелю еЈ, если не пристрелю, если продаст.

 -- Эй ты, большой член, вали отсюда, ищи всяких урок в другом месте, а
я спать хочу. К бабам приЈ... будешь в кабаке у Лукерьи! -- оборвала
речь увещевателя и мои размышления Елена. -- Подсунь под дверь ордер
Управления об обыске или катись к твоим дружкам-педерастам.

 -- Ордер тебе? -- хохотнули за дверью. -- Отсоси у жмыха, дойка!

В дверь бухнул мощный удар, от которого та завибрировала и на ней сломался
толстый, как полено, засов. Половинки засова упали на пол, а за ними
летела дверь, чуть не подмяв отпрянувшую и вскочившую Лену, приложившуюся к
винтовке. В дверном проЈме сноп лучей нечЈтко высветил тонкое смуглое
человеческое тело. За ним виднелись тЈмные высокие широкоплечие силуэты.
Мы с Еленой выстрелили почти одновременно, но вбежавшая в дом девушка ловко
уклонилась от пуль, сваливших на порог умирать двух чересчур неосмотрительно
следовавших за Ольгой -- а то была именно она -- спецназовцев. Поднырнув под
дуло вновь выстрелившего ружья моей спасительницы, Ольга вывертом вырвала
его из еЈ рук и с лЈгкостью швырнула тяжЈлое ружьЈ в меня. Приклад ударил
мне в плечо до хруста костей и я с криком выронил пистолет. Поднять его я
не решился, ибо в дом ворвались несколько спецназовцев, наставивших на меня
и на Лену свои автоматы. В руках у нагой Ольги появился пистолет.

 -- Тут, Сковородка, тебя малость подвела твоя любвеобильность, --
ухмыльнулась она. Ей было наплевать на то, что она обнажена. -- Ты укрыла
преступника и убила спецназовцев. Знаешь, что за это бывает? Но ты ж у нас
и рисковая и крутая. А я -- так, укропка недоделанная. Вот сейчас тебе те
твои слова кровью отрыгнутся.

 -- Мне бы оружие... -- заскрипела зубами Елена, расширяя глаза от бешенства. --
Тогда бы ты, се... -- Тут две пули из Ольгиного пистолета одна за
другой стукнули еЈ в грудь, она впилась верхними зубами в нижнюю губу,
зажмурилась до морщинок в углах глаз, взметнула руками, подпрыгнула в воздух
и упала на колени, не сумев сдержать негромкого стона.

 -- Крови нет... -- неожиданно громко прошептал кто-то из находившихся в
комнате спецназовцев, когда девушка свалилась набок и на спину, разметав свои
длинные пышные волосы. Выругавшись, Ольга подошла к замершему на полу телу и
сорвала с него лифчик. Бретельки брызнули в разные стороны, чертя в Тумане
туманно сверкающие витиеватые ленты. На левой высокой, чуть заметно
вздрагивавшей груди лежащей под тЈмно-коричневым плоским морщеным соском
багровели два кровоподтЈка, обильно сочась кровью и невесть чем поблЈскивая,
словно крупнозернистая соль, рассыпанная на них, преломляла свет.

 -- Н-да, а денежки-то у неЈ водились, оказывается, -- осклабилась,
обнажив ровные зубы в розовых деснах голая девушка, разглядывая попеременно
то продырявленный лифчик, то две сплющенные пистолетные пули, спокойно
лежащие на полу у тела. То вдруг зашевелилось... Я не верил своим глазам!
Елена открыла глаза и пыталась встать, отяжелело мотая головой, опираясь на
дрожащие и подгибающиеся руки. Рот у неЈ открывался и закрывался,
судорожно, как у сильно изумленного чем-то человека. Она, наверное, до
этого и сознания никогда не теряла; именно это испугало ее больше всего; но,
разумеется и резкая боль в груди, словно с ней случился сердечный приступ...

 -- Господи, как больно... -- хрипела она жалобно, пустив по подбородку
слюну. -- Не надо больше, Леночка...

 -- Сука! -- радостно крикнула Ольга, стреляя раненой в упор в висок.
Раздался негромкий, но отчЈтливый треск... -- Умри!

 Я зажмурился, видя, как, волчком закрутившись на полу, мучительно
прощается с жизнью та, которая так недавно спасла мне мою. Ленино
скрючившееся тело выволокли на улицу спецназовцы, со смехом толкуя что-то
друг другу. Я имел несчастье встретиться глазами с Лениным остановившимся
взором. Такие взгляды запоминаются на всю жизнь.

 -- Теперь ты, свинтус! -- Ольга прицелилась мне в голову двумя
руками -- одной она устала держать пистолет. Взбухшие бордовые кнопки
сосков девушки глядели на меня, словно издеваясь. Лицо наркоманки,
подумал я, взглянув Ольге в глаза. Такая шлЈпнет с чистой совестью. Это
всЈ, о чЈм я тогда мог думать -- очевидно, в мозгу готовили квартиру для
свинцовой гостьи. Непонятное внутреннее спокойствие только удивляло меня.
Казалось -- видел-перевидел, что это такое, когда говоряще-мыслящее
вдруг становится мясно-гастрономическим... Не страшно! Наверно, это
ненормально.

 -- Ольга! -- окликнул от двери убийцу повелительный мужской голос. --
Напоминаю: этого Сапогов приказал доставить к себе ЖИВЬіМ. Тело не нашли, а
девка без сознания. -- Обладателя голоса я не мог видеть из-за кучи
набившихся в комнату спецназовцев. Но по-первам он мне всЈ равно заочно
понравился.

 -- Помню, -- пробормотала девушка, опуская пистолет и радость потухла в
еЈ глазах. Она на лету схватила брошенную ей спецназовцем с подбитым глазом
верЈвку, которую тот содрал с пакета с едой, разлив суп по крышке
стола. -- Повернись ж..., руки за спину.

Мне говорит, догадался я. Повиновался и в ударном темпе был связан
верЈвкой по кистям и локтям. Впившись ногтями глубоко в плечо, Ольга
развернула меня к себе лицом, улыбнулась и с размаху ударила меня коленом
в пах. Колено показалось мне твердым, как железо, но все-таки я устоял,
медленно пережЈвывая поднимавшуюся изнутри к горлу боль. Недовольно
сдвинув брови, но не теряя улыбки и сальности в выражении всего лица,
нудистка-садистка ударила туда же другим коленом и гораздо сильнее, с
гортанным выдохом. Охнув, я упал на пол, чуть не вывихнув себе руки. В
глазах стемнело и рассверкалось плеядами искр: девушка угостила меня
опять -- пыром в пах, так что у нее аж костяшки пальцев хрустнули. Я
подумал, что сейчас задохнусь, однако продышался... связанным уже и по
ногам. По Ольгиному знаку спецназовцы подхватили меня, перенесли из
комнаты к грузовику и, крякнув, с размаху бросили меня в кузов, прыгнув в
него следом. Кузов в дальнем конце был доверху набит трупами.
Застреленные нами с Леной спецназовцы; голые парень с девушкой; лежащие
стопкой у борта три молодки и подпиравшие их спинами два заколотых
мужчины средних лет. Трупа Елены я не заметил. Но вдруг отчЈтливо
вспомнил еЈ вживе: голос, глаза, хрупкая красивая энергичная фигура.
Кровь на виске... Невидящий взгляд... Вот когда я испугался! И разозлился
по-настоящему. Ничего, Ольга, посмотрим. По-смотрим!

Сильное зловоние заставило меня, лежащего среди трупов, открыть глаза.
Очки, поднятые на лоб, мне, конечно, никто не потрудился надеть на глаза,
но даже без них я разглядел распоротое белое брюхо голой девушки, которая,
свесив на грудь голову, словно рассматривала их в печальной задумчивости --
вываливающиеся из прорехи на животе сине-красные кишки, перерубленные в
нескольких местах, разрезы которых обнажали набивающий их тЈмно-коричневый
кал. Я попытался отвернуться в сторону и не смог, придавленный внезапно
повалившимися на меня сбоку трупами. Через час таких ингаляций -- тот час,
который машина затратила на дорогу к зоопарку -- мне стало казаться, что я
вдыхаю эти запахи целую вечность. По крайней мере, у меня была возможность
открыть рот и зажмуриться.

Конец глав 1-2.
                Туман