Туман роман. Главы 3-4

Глава 3. Люди похода.

,,Но был донос и был навет.
Кругом пятьсот и наших нет.
Был кабинет с табличкой ,,Время уважай"".
Там прямо бездари сидят,
Там штемпель ставят наугад,
Кладут в конверт и отправляют за Можай"".
 В.Высоцкий.

 Машина резко затормозила и я подумал -- ну, приехали, опять
начинается! Спецназовцы, притулившиеся у заднего борта, мигом вскочили и,
cхватив меня прежним макаром, спустили с машины; на земле я обнаружил,
что совсем не так крепко стою на ногах, как всегда считал; стянутые
веревками, ноги висели на мне двумя мягкими тяжелыми, слегка
покалывающими кожу мешками. ТЈплый тяжЈлый воздух рвал дождь,
немилосердно хлеща своими косыми струями кривые сухие ветки деревьев,
растущих в просторном дворе, ограниченном несколькими зданиями, про
которые все знали и которые все избегали посещать. Слева стояли казармы
милиционеров; справа -- военкомат, прямо -- Управление. Троица, как
прозвали эту площадь рядовые жители. Троица особо не впечатляла, устрашая
не внешним видом, а тем, что творилось в ее урбанизированной окаемке.
Казармы были мрачным крашеным в голубовато-коричневое зданием кирпичным
коробком -- ни тебе окон, ни... Двери все-таки были -- две, одна с севера,
другая с юга. Там, внутри, из людей делали спецназовцев. Немногие не дали
свершить это с собой и я счастлив, что у меня не было шанса попробовать,
смогу ли и я совершить подобное геройство. УПИЕЖ, то есть Управление --
это террариум, то бишь змеЈвник: низкое, сильно расширенное после Тумана
здание. Выложен плиткой, изрядно потрЈпанной временем. Не мозаика,
конечно; жЈлтая-белая, так плитки и чередуются. Военкомат -- бывшее
непонятно-что, стандартное советское серое многоэтажное здание с
красными квадратами окон, заложенных кирпичом с окраской не в тон стенам.
Казармы сиротливо охраняло пять-шесть стоявших торчком часовых -- ни
дать, ни взять -- оловянные солдатики, отлитые из грязно-телесного олова.
Военкомат так опутали по периметру несколькими рядами колючей проволоки,
что за ней ничего не было видно. А вот перед ней близились к нам
несколько фигурок, яростно, но безрезультатно ретушируемые дождем,
который словно подрядился смыть их в липкую, чавкающую под ногами грязь.
Видать, не по зубам они были для простого дождя. У Управления вообще
жизнь ключом била: скученные сорок спецназовцев -- это всегда нечто. Ох,
рано встает охрана, как говорится, а когда он арано встаЈт, то не только
бога в мать даЈт... Но тут те фигурки приблизились и в одной я с
невольным ужасом узнал Ольгу, на сей раз одетую в плотно облегающие тело
трусики с бюстгальдером. С ней пришли темноволосая женщина с злобным
выражением глаз, сильно пахнущая водкой и мокрым вазелином и низкий тип
(в обоих смыслах) с узким сморщенным лбом, крючковатым носом и с
небольшим толстогубым ртом, постоянно ерзавшем словно в усилии стряхнуть
с губ невидимую крошку. Человеку, хоть раз имевшему с ним дело, редко
удавалось забыть его -- таков уж он был, незабвенный главврач Гриценко.
Разговор о нЈм особый, и из любимо-неприятных, а потому лучше его
отложить на более поздний срок. Сейчас я заметил, что в его правой руке
белело что-то небольшое, зажимаемое меж пальцами.

 -- Ждите... -- приказала мне и держащим меня спецназовцем Ольга и распорядилась,
обращаясь к другим, предусмотрительно оставшимся в кузове. -- Давайте
мясцо...

Трупы переваливали через край кузова на расстеленную на полу клеенку, с
паузами, один за другим. Те шлЈпались наземь противно-мягко, словно были
набиты кашей или молотым мясом. Гриценко и злобноглазая придирчиво
осматривали их, щупали груди и животы, раскрывали пошире рты руками в
клеЈнчатых перчатках, разжимая, если было надо, зубы ножом главврача. От
трупов сильно воняло и Гриценко то и дело прикладывался носом к зажатой в
руке ватке, пропитанной одеколоном. Трупы им не нравились.

-- Что ты привезла, взгляни!.. -- сетовал главврач. -- Я просил девочку лет
пятнадцати, а этой больше двадцати, -- и проспиртована и прокурена вся,
конечно. Хорошо, если не исколота. Вот именно -- мясо возите. А мне нужны
трупы людей. Целые. Ну попроси ты своих спецназовцев, что они -- садисты,
что ли? Ну пусть над людьми не издеваются и нам убытков не делают -- в
сердце один -- повторяю, один! -- раз и хватит. Или в голову, но аккуратно.
А лучше всего в висок прикладом и насмерть. Или по горлу раз чиркните --
много там ему надо, человечку серому! Я тебе сто за такой труп заплачу.
Привези! А это что за месиво? Глаза целы... Вижу, что целы... Может, ещЈ
чего сгодилось бы... Фу, мерзость какая... Аккуратно убить не можете...
Нам потом такое препарировать... А пацан куда годен?.. Вот т\"ы лучше на
нЈм ,,женись"", умная... В дело всЈ пойдЈт, конечно, у него кожа хорошая и
волосы... Лови сто... Ну, даЈшь... Сто!!!... ЧЈрт с тобой, пятьсот... Но
в следующий целых привези, Ольга. А то не возьму и вези их куда хочешь.
Дай мне пяток твоих людей, оттабанить всЈ это... Ну, подобрала себе,
Света?

 -- Этого, -- произнесла первое слово невидимая мне Света с злобными
глазами, указывая на один из трупов и я тут же вспомнил еЈ целиком -- я
проходил у неЈ медкомиссию, когда меня не забрали в армию. Голос этой
медсестры, выкликавший мою фамилию в холодном коридоре военкомата, я
запомнил на всю оставшуюся жизнь.

 -- Ладно. Этого -- куда она скажет, орлы, -- прокомментировал ее Гриценко.
Звякнули деньги, пролетели надо мной по воздуху и вновь звякнули в мешочке,
схваченном цепкой смуглой Ольгиной рукой.

Они удалились, а Ольга подошла ко мне, подбрасывая на ладони этот
небольшой белый полотняный мешочек, и рассмеялась, увидев выражение моего
лица. Теперь она казалась вполне нормальной, красивой девушкой.

 -- Бизнес прежде всего, -- пояснила она очень дружелюбно. -- Каждый человек
чего-нибудь да стоит, особенно мертвый... Ну что, парень, хорошо
доехал?.. Ноги ему развяжите... -- Спецназовцы поспешно исполнили приказ и
я со вздохом стал разминать свои измятые верЈвкой ноги. -- Пошли, дорог\`ой,
судьбе навстречу.

Аккуратно, но твЈрдо направляемый на путь истинный спецназовцами, я был
препровождЈн длинной аллеей поломанных деревьев к Управлению. Один из
охранников кинулся было проверять документы, но вовремя узнал Ольгу.
Длинное узкое помещение наполнял приятный прохладный полумрак. Над этим
местом изрядно потрудились со времени моего первого и предпоследнего
визита. Отделка стала шикарной -- гладкий пол-ДВП, зелЈные панели на
стенах. Несколько спецназовцев и сейчас трудились поодаль в одном из
ответвлений коридора над фрагментом паркета. Забавно было видеть этих
дюжих коротко остриженных парней за таким занятием. Вся обстановка
здорово напоминала Мавзолей -- в узких глубоких нишах по обе стороны
коридора стояли спецназовцы -- типы в зелЈных шортах с хорошо смазанными
автоматами наизготовку -- лица их словно минуту назад вышли из-под чекана
какого-то как следует ненормального скульптора. Ольга шла позади меня,
учащающе дыша мне в спину. ,,Что-то она..."" -- настороженно недодумал я c
усиливающимся сосущим чувством в груди. Ниши перемежались отличными
наглухо закрытыми дверями из тяжЈлого блестящего дерева, не по делу
настойчиво отметил для себя я. И подчеркнул: именно из ТЯЖіЛОГО. Ольга
негромко пробормотала что-то и спецназовцы послушно остановились, услышав
нечто большее, чем я. Девушка, косо наклонив голову, постучала в дверь
раз-два, раз, раз-два. Я на всякий случай запомнил эту комбинацию, что
потом ни разу мне не пригодилось. Дверь открыла гора мяса -- типичный
представитель расы спецназовцев -- просто непонятно, как эти особи
умудрялись наесть себе такие телеса в наше голодное и холодное время...
Точнее, в горячее.

 -- Куда? -- поинтересовался этот, лицом выражая полнейшее ко всему
безразличие; вдруг я так и остолбенел -- амбал невзначай утЈр свой
мясистый нос, из которого вдруг предательски выскочила светлая сопля,
многослойно окровавленной рукой. Нижние слои крови, склеив волосы,
ссохлись бурой корой, которую несколько размягчил верхний, свеже-солЈная,
прочертивший у него под носом рукой широкую кровавую полосу. -- Работаю
же... -- В голосе не было протеста и досады, а просто напоминание и лЈгкое
удивление.

 -- Надо, Витя. Приказ Сапогова. Убери пока своего. Давайте этого,
заводите... -- в несколько слов расправилась с твЈрдокаменным спецназовцем
девушка. Тот ретировался вглубь совсем уж мрачной комнаты, и одновременно с
этим к ней стал приближаться и я, подталкиваемый сопровождающими.

 -- Эй, что-то я не хочу туда, а ну пустите! -- услышал я собственный крик и
порадовался, что то был не визг. С кривой улыбкой я вертел головой, переводил
взгляд с одного конвоира на другого, подмечая на их лицах слабые отблески
сочувствия. -- Этот Витя не в моЈм вкусе.

 -- Никакого Вити, мальчишечка... -- раскатала неожиданно толстые, мясистые губы
Ольга. -- Сейчас мы будем одни...

В комнате было хоть глаз выколи, зато сильно пахло кровью и человеческими
экскрементами. Спецназовцы внезапно приподняли меня и я ощутил резкую боль в
ключицах -- на что-то за верЈвку повесили, сволочи. Потом они быстренько ушли,
успев напоследок показаться мне ближе родных братьев. Ибо я оставался наедине
с Ольгой. Я еЈ не видел, но слышал еЈ учащЈнное дыхание.

Ч-ч-чшшшффффффффффф!!! Я вздрогнул всем телом, резко выдохнув -- девушка
чиркнула неподалЈку спичкой, прикуривая, и довольно засмеялась,
наслаждаясь моим страхом. ЕЈ белые зубы сахарно-глицерирново блеснули в
отсвете сверкнувшего жЈлтого пламени, рванувшего на несколько мгновений
мертвящую завесу тьмы. Бледнея, он и погаснув долго маячил у меня перед
глазами. Не спеша раскуривая сигарету, Ольга тягуче молчала. По комнате
распространялся едкий запах горелого табака, который я терпеть не могу.

Внезапно яркий электрический свет разом слизал всю тьму. Женщина,
посмеиваясь над моим удивлением, сняла руку с выключателя. Папироска
прыгала у неЈ во рту, гоняемая туда-сюда языком, глаза нехорошо блестели.
В другой руке тварь держала ножницы.

 -- Колись, п...! -- твЈрдо сказала она, глядя мне прямо в глаза и добавила,
то ли уточняя, то ли дополняя, я так и не понял: -- М... Ј...

 -- НасчЈт чего? -- по возможности весело, уверенно и в то же самое время
не слишком дерзко и угодливо спросил я.

 -- Колись, п..., а не то не видать тебе собственных яиц, как собственных
ушей! -- упрямо повторила она. Прозвучало это не слишком аккуратно
литературно, зато впечатлило. Затем последовал мат по поводу моих
физиологических достоинств и недостатков; забыл упомянуть, предварительно
Ольга стянула с меня плавки. -- Короче, тебе это не так уж и страшно... --
Закончила она дико прозвучавшими в еЈ устах обычными словами, ожЈгшими
меня сильнее всего еЈ сквернословия.

 -- Ну, сколько мяса на тебе, Винни-Пух! -- изощрялась девка,сидя передо мной
на полу, скрестя ноги. -- После смерти не меньше месяца ему до костей
прогнивать. Сначала посинеешь, потом пожелтеешь, почернеешь, фиолетовыми
пятнами тебя возьмЈт, потом...

 -- Типун тебе на язык! -- не выдержал я. Для плевка она была от меня
далековато. -- Я ещЈ на твою могилку свою собаку поср... приведу,
прорицательница Ј... . Сиськи вон в лифчик всунь свои с раком молочных желЈз
начинающимся!

 -- Ну-ну! -- с чуть исказившимся лицом хохотнула золотоволосая. -- Погавкай
напоследок, петух. ЧЈ у тебя ноги так воняют, свиньи на них ссали, что ли? А
волосы тебе не мешало бы подстричь... везде!

 -- Остроумная п... -- почему-то враз потеряв чувство юмора,прошипел я
валяющейся по полу в смеховой истерике женщине, окончательно избавившейся
в процессе этого от лифа. -- Приступай к пыткам, что ли, слова я и не
такие слыхивал, этим меня не проймЈшь.

 -- Ф-фу, насмешил, сморчок вонючий... -- отдуваясь, девушка не спеша
поднялась на ноги, привычными движениями приглаживая растрепавшиеся по
плечам волосы. -- Захотел по яйцам? Сейчас я это тебе организую.

И организовала на совесть, с силой хряпнув мне ногой в промежность. Я
перестал на время гордиться собой, кружась на привязи и изнемогая от боли.
Наконец комната прекратила своЈ вращение вокруг двух противоположных углов и
я снова приобрЈл подобие устойчивости. Захотелось побахвалиться, но вместо
умело скомпонованной тирады я лишь негромко просипел что-то на довольно
высоких тонах. Девка наслаждалась этим.

 -- Да, не так-то просто быть русским богатырЈм после всех этих трудных
жизненных перипетий, -- довольно заметила Ольга, плюя на другую ногу. --
Чтобы удар был похлестче... -- пояснила она. -- Надеюсь, у тебя нет
девушки. В противном случае вы с ней вскорости не сойдЈтесь...
характерами. -- ЕЈ идиотский смех бесил меня. Если бы она вдруг хлопнулась
сейчас умирать в корчах от разрыва сердца, я бы завизжал от радости.
Только такие не умирают от разрывов сердца; такие умирают от старости или
от обжорства. Задушить бы еЈ, хищно подумал я, глядя на блестевшую от
слюны грязную ногу сволочи. Сдавить шею так, чтобы хрустнул позвоночник,
чтобы хрюкнула кровью и обоссала трусы... Я прищурился, следя за ногой.
Будет больно, подумалось мне.

Неожиданно неприятно заскрипела дверь, открываемая двумя спецназовцами. Ольга
вспыхнула, всовывая в лифчик дыньки раскрасневшихся грудей с пятикопеечными
тЈмно-розовыми сосками. Но спецназовцы уже успели насладиться приятным от
бесплатности и неожиданности стриптизом.

 -- Какого х... вам тут занадобилось? -- заорала она в их плоские морды,
ощеренные редкозубым ртом. Спецназовцы утЈрли брызнувшую на них слюну и
не спеша вошли. Девица угрюмо пялилась на них, уже поняв, что у них
что-то есть сообщить ей.

 -- Приказ Сапогова, дорогуша... -- основательно сказал один из них наконец и
после этих слов у меня создалось впечатление, что тип так и умрЈт, не сказав
ничего больше за всю свою жизнь -- такие натуга и слитная законченность были
впаяны в них намертво.

 -- Требует Голощапова к себе, -- поспешил разделить с ним нелЈгкое бремя
разговора его товарищ.

Они аккуратно обошли еЈ и, поднатужившись, стащили меня с крюка, чуть
пропотев при этом, но мужественно не издав ни звука. Приятно, когда ты
кому-то нужен, с радостью подумал я в лицо Ольги, перекошенное смертным
разочарованием, когда меня уносили мимо. Вот Сапогов -- глава ПосЈлка, а
мной -- простым человеком -- заинтересовался...

Сапогова и Красновского я застал в самом наилучшем расположении духа из всех,
в каких я его когда-либо видел. Они прихлЈбывали из сверкающих чистотой
стаканов светло-коричневый чай, слегка курящийся паром и оживлЈнно толковали
друг с другом -- очевидно, о чЈм-то очень секретном, ибо замолкли тотчас при
нашем появлении в дверях. На столе перед Сапоговым лежал целлофановый пакет,
похоже, с какими-то плохо свЈрнутыми в трубку бумагами. Чувствовал я себя на
ногах довольно нетвЈрдо, но сесть тем не менее мне никто не предложил. Не
взволновал никого и вид, в который меня привела Оленька -- никто не потрудился
даже прикрыть мою наготу.

 -- Вот что, п..., -- весело начал глава управления. По обращению я усЈк, что
обращается он сам к себе, а по направлению его взора -- что вдобавок к своей
мужской беде ошибочно считает, что я -- воплощение его телесного начала. -- Ты,
рассказывают, сумел спастись четыре года назад от верной смерти в Тумане. Уж
не хелпер ли ты? Впрочем, мне п\"о концу. Тебе предстоит в скором будущем
повторить этот подвиг... или я отдам тебя Ольге на потребу. і чойс?

 -- Саддам Хусейн вас, -- ругнулся я: парни ловко умели давить на людей. -- Руки,
может, соблаговолите развязать. А то-что то в паху чешется от того, что
согласен на ваше предложение.

 -- Развяжи, Ольга... -- зыркнул Сапогов мне за плечо и еЈ гладкие
наманикюренные ногти скользнули по моим рукам, царапнув кожу до крови и
распустив верЈвки, стягивающие запястья. Нарочито простовато зализывая
раны у всех на виду, я косил глазом на Сапогова. Ченцов и Тимофеев алчно
смотрели за каждым моим движением, решая ежесекундно, можно ли меня уже
застрелить за попытку нападения на Сапогова или ещЈ нет. Сапогов молча
смотрел на меня. Наконец я с прищуром взглянул на него. Тот понял. -- А ты
уже всЈ знаешь, что положено. А много знать вредно -- в психушку попасть
можно. Официальная версия -- я задумал новую экспедицию на Сельмаш за
листовым железом и ради выяснения судьбы прошлой экспедиции. -- Да,
родной, не в то время ты родился, ты бы Гитлеру сопли вытер. Впрочем шанс
ещЈ есть -- в том месте, которое только что ты сам упомянул... А с виду
вроде не дебил, а чуть ли не профессор института физкультуры. Впрочем,
надо хоть улыбнуться и покивать головой, чтобы совсем за козла не считал.
Вроде я тупой и не понял, чем эта его затея для нас пахнет. -- Только не
надейся сдЈрнуть по дороге -- в ПосЈлок тебе возврат закрыт, ты в нЈм
объявлен в розыске и вне закона, как опасный маньяк. То есть любой его
житель может пристрелить тебя и его еще похвалят за это. Впрочем, тебе
всЈ равно не сбежать -- Оленька за тобой присмотрит по первому классу.
Опекай его, девочка, как следует, но не бей очень сильно -- он на своих
двоих топать должен.

 -- Я, но... я... но почему... -- залепетала Ольга за моей спиной и я
понял, что для нее решение Сапогова было полной неожиданностью. -- Как
это понимать, доро...

 -- Меньше надо было болтать и больше делать дела! -- недружелюбно
отрезал лысый. -- Не проворонила бы Чабрецову, не надо было бы волочь
этого м... с караваном. Он же тебе ничего не сказал.

 -- А вам понравилось? -- с испуганно скрываемым протестом спросила Ольга. --
Может, я...

 -- Палачей у меня хватает... -- поморщился глава с таким видом, будто пришел
какой-то тип и хватает его палачей за руки -- за ноги. -- Хотя насчЈт свиней
ты это здорово, это точно. Хотя и тупо. ВсЈ, до встречи, в которой
сомневаюсь, как говорится, ты тепла, но есть теплее, ночь февральского
борея.

 -- Дочь китайского еврея... -- как нужно -- ни вызывающе громко, ни
издевательски тихо -- хохотнул Красновский, вовсю елозя по бумаге ручкой.

 -- Так... -- лицо девушки приобрело окраску спелого томата, в комнате запахло
сладковатым потом. -- Кто эта б...я сука?

 -- Не сквернословь тут, ты мне душу терзаешь. А ведь я еЈ так берегу к
Страшному Суду! -- улыбнулся в еЈ налитые яростью и бессознательными слезами
глаза Сапогов. -- Не здорово печалься о своей смерти, девица. Ведь ты уже
достигла половой зрелости, так что твоя биологическая функция тобой на Земле
выполнена. Предоставим вершить остальное вероятностям. Выезд через час, а
может и меньше -- Марков вам скажет. Красновский, распорядись. Адъю, пацан!
Я тебе благодарен за информацию. И первые станут последними, метис ты мой...

,,До встречи, ты, самый нежный и самый дорогой мне человек на свете"", --
вскипели мои мысли в пронизанном молниями ярости мозгу, когда вызванные
Красновским дополнительные амбалы развернули меня на сто восемьдесят
градусов. Вот такие пироги, я ведь я еще пару лет прожить рассчитывал... И
может даже семью какую-то завести небольшую -- ну там жена-дочь или жена-сын.
ЗаведЈшь тут с вами, господа хорошие... Однако на этом самом месте моЈ
сознание вдруг пронизало ощущение невыносимого наслаждения, сравнимого по
силе только с оргазмом и совершенно не подкреплЈнное обстоятельствами момента.
Я понял, что по-настоящему счастлив, что я еду в эту экспедицию. Попытки
разобраться, почему я так рад, не привели ни к чему хорошему. Теперь я
предполагаю, что то было наслаждение прорвавшейся плотины. Экстремальные
условия похода, предстоящего мне, предполагали какие-то необыкновенные
приключения, какие-то подвиги, наверняка спасение жизней, может быть, даже
женщин -- все то что человечек нашего сознания считает тем, что требовалось
от нас в дальнейшем при рождении. Скучно жить только биологически -- биология
приносит только кратковременный спазм наслаждения, никак не сравнимый с тем
поистине глубоким чувством удовлетворения от свершения доброго дела -- чувство
теплом разливается по всему телу и тихонько стоит в нЈм, мешая энергию души,
создавая иллюзию соприкосновения с другими людьми, их разумами, чувствами,
душами, телами женщин, вхождения в их оболочку, созерцание мира и наконец
приходит то поистине великое чувство, которому почти мгновенно следует полная
пустота, -- чувство только что свершенного добра... Но тогда я испытал совсем
не то ощущение, а другое, ощущаемое людьми гораздо чаще, -- чувство, что вот
сейчас, а не сейчас, так вскоре, я совершу это добро и ничего не потребую
взамен -- и от этого мне хорошо. После тренировки второе чувство удаЈтся
испытывать по нескольку раз на дню.

На улице методично лился на землю дождь, курились паром мокрые грязные
кирпичные стены террариума, по земле стлался негустой вонючий туман. Я,
Ольга, Красновский и трое ведущих меня друзей Шварценеггера обогнули
длинное здание террариума и выбрались на площадь Сверки часов, -- слева
виднелся кирпич казарм милиционеров, справа кучерявилась проволока
ограждений Военкомата. Ольга растерянно дышала мне в затылок и
подозрительно пошмыгивала носом, пока мы пересекали площадь по
направлению к казармам. Казармы имели всего два входа со стороны площади,
каждый из которых охранялся очень солидно -- милицию никогда не любили в
народе. Не любили в том числе и за то, что я увидел во внутреннем дворе
казарм, в который мы вошли, пройдя скверно пахнущими извилистыми
коридорами бараков, где дорогу нам не раз преграждали верЈвки с
развешанным на них плохо постиранным нижним бельЈм, а из дверей по бокам
коридора высовывались нам вслед и навстречу любопытные рожи укропов и
укропиц. Там у кирпичной стены стоял высокий темноволосый широкоплечий
парень со связанными за спиной руками и бурно вздымавшейся грудью, щурясь
и что-то оживлЈнно втолковывавший лениво слушавшим его четырЈм
милиционершам, опирающимся на автоматы и возглавляемым начальницей --
смуглокожей складной девицей, которая, увидев приближающегося
Красновского, поспешно махнула длинной рукой с узкой кистью. Автоматы виг
взметнулись с земли и сухие щелчки выстрелов глухо прозвучали в сыром
душном воздухе. Темноволосый поперхнулся словами, когда пули вошли в его
широкую голую грудь, покрытую негустыми чЈрными курчавыми волосами,
взбрыкнул плохо выбритыми ногами, застонал, запрокинув крупную немытую
голову с лоснящимися от жира волосами и согнулся пополам из-за
пронизавших его плоский живот пуль. Сползая по стене на землю, он уже не
стонал, плотно зажмурив глаза, а только трясся в судорогах и сочился
кровью из круглых надрезов под тЈмными плоскими сосками, запавшими
рЈбрами и вмятиной пупка. Он, наконец, замер в сидячей позе, расставив в
стороны мелко дрожащие ноги с крупными грязными подошвами, одну из
которых пересекал толстый багровый шрам, неловко подвернув правую руку и,
словно в задумчивости, уронив тяжЈлую голову на грудь. Девушки продолжали
стрелять, разбив умирающему череп и рассыпав по плацу окровавленные
осколки зубов и челюсти. Смотрели они на него при этом так пристально,
точно ждали, что он сейчас вскочит и бросится бежать.

Невольно я засмотрелся на них, позабыв о мертвом мужчине. Недурны по
фигуре -- лиц я не видел -- стройные, загорелые, подтянутые,
сексуальные... Одеты в бикини синего цвета, соблазнительно обтягивающие
их мягкие места. Особенно командир ничего... Ноги убитого ещЈ продолжали
конвульсивно подрагивать, когда к нему подбежала чуть горбящаяся
полноватая девушка с тЈмными вьющимися волосами и, нагнувшись над телом,
для чего-то взяла его левую руку и что-то бысто сделала с ней,-- я не
понял, что,-- тут же быстро распрямившись в вернувшись к своим. Затем
расстрельный взвод направился к нам строевым шагом, равномерно поднимая и
опуская полноикрые смуглые ноги. Красновский велел остановиться,
подождать их, а я тем временем зорко оглядел дворик. Обычный армейский
двор, когда-то бывший плацем, но теперь использовавшийся для самых разных
целей -- тут награждали героев ПосЈлка, расстреливали преступников,
Сапогов толкал новогодние и новотуманные речи... ,,П""-образной формы,
сейчас плац был заполнен расхаживающими туда-сюда под проливным дождЈм
людьми, рычащей техникой, невнятным говором. Сквозь как бы стекавший по
туману струйками дождь виднелись спецназовцы, спецназовки, мелькали
намокшие потемневшие синие пилотки милиционеров. Четыре стареньких
БТР-а, три грузовика, самоходка -- подсчитал я технику и удивился, что
еЈ так много, -- затевалось что-то явно нешуточное.

 -- Товарищ Красновский, вы их к нам ведЈте? -- развернул меня навстречу
прозвучавший за плечом голос. Девушки, только что принимавшие участие в
расстреле, уже подбежали к нам и окружили неплотным кольцом. Говорила
стоявшая чуть впереди остальных высокая строгая узкоглазая кореянка. -- В
экспедицию?

 -- Лита, ты тоже едешь, что ли? -- удивился Красновский. -- Да, видать...
Ну, расстреляли? Что он вам там втулял? Рассказал про тварей?

 -- Про добро и зло рассусоливал... -- покачала головой худенькая
светловолосая девушка из-за плеча Литы. -- Слыхали мы таких... Ко всему Бога
с чЈртом лепят, а сами сдр... в морге у трупов.

 -- Слушайте, ком, а бывают люди -- сами белые, а подмышка чЈрная как у
негра?.. -- ме-едленно произнесла другая девушка, с каштановыми волосами,
забитыми грязью и перхотью и с наркотическим взглядом черных, как сажа
круглых маленьких глаз. Левое худое бедро еЈ плотно охватывали кольца
серого, неровно намотанного бинта.

 -- Ширнулась уже, наркоша! -- пихнула еЈ в бок кареглазая толстогубая
соседка, с треском почЈсывая трусики.

 -- Кто такие, фамилии! -- отчеканил Красновский, недружелюбно глядя на
товарок Литы. -- Ну, чего глаза лупите?!

 -- Донцова, Александрова, Саблина, Погодина. -- Спохватившись, представила
их Лита, подходя поближе и разя сильным кисло-сладким запахом пота
из-под мышек. Словно мешки только что таскала, с неприязнью подумал я.
Ольга, стоя слева от меня, отвернувшись в сторону, вся как-то пожухла,
пригорюнилась и я со злорадством подумал: ,,Что, и тебя припекло!""

 -- Ладно, сопровождайте! -- велел девушкам Красновский, нервно раздувая
ноздри; видимо, что-то его разозлило, решил я, видя, как нервно он сжимает в
руке целлофановый пакет. -- Марков где, ведите!

 -- Слушаюсь! -- взяла под козырЈк кореянка. -- Он у самоходки, наблюдает за
погрузкой оборудования.

Мы прошли через отверстие, проделанное в сетке шивысэ и так и оставленное
в качестве прохода после лЈгкой обработки напильником и паяльной лампой.
Пройдя немного, Красновский дал знак нам остановиться и куда-то пошЈл со
своими спецназовцами, оставив меня наедине с девками Литы. Другой бы на
моЈм месте порадовался от души -- в самом деле, то и дело оставляют меня
сегодня наедине с соблазнительными девчатами. Но сильно в этом, однако,
сомневаюсь -- девчата были больно уж специфические: их надо было видеть,
описание на словах -- весьма блеклая копия их живописной группы, а я
даже не рассказываю, а описываю их. Они меня стерегли, причЈм некоторые
находились чересчур близко даже для выполнения такой миссии и откровенно
тЈрлись о меня -- особенно усердствовали грязноволосая наркоша с
полногрудой верзилой; последняя, ехидно ухмыляясь, шептала мне на ухо то,
что только совсем недавно перестало в широких массах считаться
непристойностями. Я плохо реагировал на них, обдумывая то, что произошло
со мной на протяжении дня -- наконец-то я улучил для этого
минутку-другую.

Пытаться логически осмыслить всЈ целиком чуть не привела к сильному
умственному перенапряжению, поэтому я попытался хорошо понять кусочек
спектра последних событий, свалившихся мне на голову. Итак, меня ловят за
убийство, которого я не совершал; поймав, не убивают, а волокут к
Сапогову. Допустим, потому, что я знаю что-то, чего не знает он; в эту
схему вписываются и пытки меня прекрасной Ольгой. Тогда почему, как
говорится, недопытали? Почему ни с того ни с сего усылают в какую-то
дурацкую экспедицию? Почему Ольгу отправляют со мной? Очень неприятное
чувство -- ощущение того, что кто-нибудь поумнее меня точно догадался
бы, что тут к чему. Я же был словно пешка на шахматной доске, за которую
идЈт ожесточЈнная борьба и никто не знает, чем она кончится; а пешка не
знает, кто именно этого не знает, но видит смерть изо всех углов,
грозящую ежесекундно и обмирает от страха. Хорошо размышлять о смысле
целой партии и о том, как и какими жертвами добиться победы, особенно
если ты игрок. Но пешке совершенно безразлично, кто выиграет после того,
как она прекратит своЈ существование. Любой из владеющих мною людей -- а
таковыми были практически все, меня окружающие -- мог в мгновение ока
выбить из меня жизнь, причЈм совершенно безнаказанно. В такой ситуации я
не знал, стоит ли заниматься какими-то отвлечЈнными размышлениями вместо
того, чтобы полностью отдаться на откуп настоящему моменту, реагируя на
возникающие раздражители и убирая посильные препятствия, как в
компьютерной игре. Отвлекшись от раздумий, я вдруг увидел Красновского,
стоявшего поодаль среди страшной сутолоки несущих и волочащих что-то
куда-то под проливным дождЈм людей. Он стоял возле БТР-а рядом с
каким-то бородачом, плохо видным сквозь туман.

Бородачом был один из известнейших укропов ПосЈлка -- капитан Марков. Это был
высокий широкоплечий тип, покрытый мускулами и багровыми шрамами. Год назад
он якобы спас Сапогова от покушения, хотя многие не без основания говорят,
что никакого покушения-то и не было, а просто Сапогов спьяну стрельнул на
охоте не в тех, кого надо, -- те, не будь дураками, возьми ему и ответь, а
потом преподнесли всЈ это как теракт. Сержанта Маркова, заслонившего грудью
большого начальника, премировали миллионом жетонов и капитанскими погонами. А
шрамы у него после той ночи, когда на него на дому напали неизвестные и
покалечили, едва не убив и отняв чуть початый миллион. Марков был из породы
истовых сержантов-укропов. Преданный пЈс, готовый сдохнуть за хозяина, каким
бы гадом тот ни был. На младших по чину смотрел, как на винтик огромной
милицейской машины и сильно был прав при этом, -- тогда уже укропы
превратились в довольно-таки многочисленную банду, охранявшую правительство,
а в банде никто не бывает сам по себе -- в банде все повязаны. Один дЈргает
за верЈвочки, а дрыгаются все остальные, -- чем дальше они отстоят, тем
сильнее дЈргаются. Перед начальниками Марков благоговел -- стоя сейчас перед
Красновским, героический капитан с ухватками сержанта трепетал, как струна.

-- Вольно, капитан, вольно, -- добродушно проговорил секретарь, окидывая
грузную мускулистую фигуру милиционера злобно-пронизывающим взглядом. -- Вы --
единственный, кто имеет право не отдавать мне честь. На вас и только на вас
я могу всецело положиться в предстоящей кампании и поэтому вручаю вам этот
пакет с задачей экспедиции -- истинной задачей -- , выделил он таинственным
голосом. В это же самое время в его глазах можно было травить мух -- такое
ядовито-зелЈное исступление взблЈскивало в их радужках. В такие глаза
смотреть столь же страшно, как в горлышко бутыли с плещущейся в ней
концентрированной соляной кислотой -- они выпевают тебе упокой, а ты не
понимаешь, за что, а главное, почему они так в этом уверены. Но Марков не
чувствовал этого, а понимал внутренним чутьЈм старого служаки, что несмотря
на приятный тон и показное добродушие Красновский чего-то не договаривает, он
чем-то недоволен. ,,Плохо выглажена пилотка?""- мучился внутри сержант,
впиваясь руками в мысленно запретный для даже мимолЈтного взгляда
пакет-трубку, окантованный бумагой и целлофаном, сальный без жидкости, мигом
подплывающий потом подушечек пальцев. Капитан смотрел на секретаря, словно в
том в этот миг сосредоточился весь свет.

-- Не вскрывайте этого, тем не менее, раньше, чем приедете на Сельмаш.
Данные в пакете -- огромной важности, мы получили их с превеликим трудом и не
хотим, чтобы кто-то кроме вас проник в его содержимое. Полностью разобраться
в нЈм вам поможет наш человек, который едет с вами. Он тоже объявится на
Сельмаше или в экстремальной ситуации, когда встанет вопрос о его или вашей
жизни и смерти.

Да, самое главное. С вами едет убийца Голощапов. Стерегите его, как зеницу
ока, но всЈ же если он попытается бежать, не убивайте, -- не сумеете
остановить живым, пусть уходит; рано или поздно ему нас не миновать. --
Холодная злая усмешка прозмеилась по бледному узкому плоскому лицу
секретаря. -- Ну, и там ещЈ других пеньков вам подбросим -- кто за что
приговорЈн, дерите их до яиц(в том числе и Голощапова), пусть хоть сдохнут,
мокрота позорная. Сапогов! Д-вва!

Ритуально обмахнувшись руками в полупионерском- полунацистском
приветствии, они расстались. Я увидел, как Красновского с охраной точно смыло
струями дождя.

-- Арестованного сюда, кто там! -- услышал я зычный крик Маркова, исходящий
словно из пустой пивной бочки.

Лита подпихнула меня вперЈд, довольно-таки грубо и невежливо. И я пошЈл.
Красновский окинул меня таким взглядом, что я и впрямь почувствовал себя
убийцей. Человек верит в идеалы. Здорово, конечно, но жутковато с таким по
соседству.

Большинство из суетившихся на площади спецназовцев никуда не собирались
ехать, а были из обслуги; одни подготавливали их к отправке, возясь с
маслЈнками у гусениц; вторые что-то делали под бронированными днищами машин;
третьи, выстроившись в цепочки, передавали с двух зачехлЈнных
брезентом грязных грузовиков и забрасывали в отверстые люки аккуратные желтые
бумажные пакеты и мешки с оружием и продовольствием. Несколько милиционеров
тщательно маслили оружие у задка самоходки, перед которой стоял, поджидая
меня, героический Марков. Я почти не удивился, увидев среди них неподвижно
застывшую Картушину -- в синей пилотке, таком же бикини и с сине-красной
грязной сумкой на боку. Почти холодный ветер, густо пропитанный влагой,
упруго трепал еЈ каштановые волосы, длинной прядью выбившиеся из-под
пилотки. Один из соседних с нею укропов -- невысокий крепыш в синем -- пялил
на неЈ глаза, даже надраивая свой пистолет. То ли охранял, то ли просто... У
Лены оружия я не заметил. Она же не заметила меня -- о чЈм-то задумалась,
наверное... Какая она всЈ-таки стала, красивая.

Самоходка, которой была приуготована участь стать головной машиной, была
аляповато разукрашена российской атрибутикой, на броню нашлЈпали
многочисленные триколоры, дюжий небритый толстый спецназовец крепил на
башенке ещЈ один -- настоящий, матерчатый. Огромная намертво приваренная
к корпусу пушка хищно глядела на нас закопчЈнным раструбом. ПотЈки железа
у основания еЈ латунно блестели вплавленным светом Тумана. Два пулемЈта,
чуть погодя отметил я, один -- спаренный с пушкой, помельче калибром,
другой -- крупнокалиберный, под флагом, развевавшимся на башне. Хорошая
машина, подумал я про самоходку. Не так уж их у Сапогова и много, чтоб
ими за так швыряться. В ПосЈлке их было не больше пяти. Десятиметровые
бронированные махины, запакованные в десять сантиметров брони, они имели
просторную рубку впереди корпуса, в которой сидел механик-водитель и два
человека из боевого отделения, обслуживавшие пушку и пулемЈт. В корме
самоходки обычно размещались остальные -- как правило, то был командир и
один-два спецназовца. Н-да, тут на площади пять-шесть БТР-ов помимо
самоходки, итого едет около тридцати человек. Что-то маловато для такой
экспедиции. Если не повезЈт, мы не то что до Сельмаша, а и до проспекта
Октября не доберЈмся.

 -- Ольга? -- удивлЈнно поднял брови капитан, заметив у меня за спиной унылую и
оттого саму на себя не похожую Ольгу. -- Вы?

 -- Мы... -- злобно прошипела та. Вдруг еЈ кто-то окликнул сзади, какие-то
женщины в спецназовском:

 -- Эй, Олюнь, подь сюда, -- и она отошла к ним, к хвосту самоходки. Марков
посозерцав меня с минуту.

 -- Ты, б... е..., растопырь свои д... я... и навостри х...! -- призвал он меня
наконец к таким двум непростым физиологическим процессам, но я не был
расположен делать ему приятное. -- Дела твои, п... Ј..., под к... в..., х... .
Попал ты ко мне в руки, я тебя на х... натяну, так что ты мне д... п...
будешь весь остаток жизни, а если у меня м... в г... не будет, то я тебе не
только это сделаю, но ещЈ и м... Ј... п... ск... в х... б... д... буду до яиц
вы... с б... п... х... въЈ..., так что ты о... потом спокойно не сх...!!!

 -- Понял, кэп! -- по мере сил униженно пробормотал я. Самого же меня разбирал
какой-то идиотский смех, совсем не относящийся к делу. -- ВсЈ?

 -- Волоките его в заднюю рубку, Ольга за ним присмотрит потом, а пока
постерегите. -- Приказал он Лите и ещЈ одной девушке -- той, наркоманке.

Ольга всЈ ещЈ разговаривала с отозвавшими еЈ женщинами. Я попытался было
рассмотреть их, но кореянка так пихнула меня в шею, что я чуть не плюхнулся
наземь. Мы прошли мимо и я уловил несколько фраз.

 -- Ну, это и для меня новость, между прочим! -- говорила Ольга. -- Наверняка
знаете?

 -- Рите в Управлении сказали. Та Кате, Катя -- мне. Елена мертва. -- Прозвучал
звонкий голос одной из еЈ собеседниц.

 -- Лезь, п...! -- невежливо впихнули меня в броневик наркоманка и Лита. --
Возись ещЈ с тобой. ШлЈпнуть надо было и дело с концом.

Я неловко упал на дно самоходки и заизвивался от боли, попав на какой-то
острый выступ. Продышав колючий клубок боли, забивший лЈгкие, я из уже из люка
попытался рассмотреть собеседниц Ольги, но теперь это стало вообще невозможно
 -- мне были видны только их ноги и низ туловища -- остальное срез\"ал верхний
край люка. Ног было четыре пары, включая Ольгины, и на них стоило посмотреть.
Две пары были почти копией, -- я бы не удивился, если бы они принадлежали двум
сЈстрам. Обе оливково-коричневые, с узкими ступнями, полными бЈдрами. У той,
что правее, правда, бЈдра были чуть полнее и вдавленный пупок. Ноги третьей
были более мускулисты и стройны, с крупными ступнями и маленькими пальцами.
Под левым коленом ближе к внутренней половине голени что-то темнело. Пупок
скрывали высокие трусики. Ноги переступали в такт разговору...

Пока я рассматривал женские ножки, их обладательницы распростились --
объятья, громкие поцелуи, рукопожатия... Потом девушки ушли и в проЈме люка
появилась потная, растрЈпанная Ольга в мазках губной помады на разгорячЈнном
лице. Куда делась недавняя золотоволосая красавица с пистолетом? А никуда,
по крайне мере пистолет, который весело смотрел мне сейчас в лоб, дЈргаясь в
руке вбиравшейся в бронемашину девушки. Я попятился и плюхнулся на низенькую
тЈплую металлическую скамейку, о которой я и не подозревал, что она находится
позади меня.

 -- Осторожнее... -- с непритворной заботой пробормотал я. -- Не спеши, а то не
ровЈн час, упадЈшь. Кореянка захлопнула за ней люк и сразу стало почти темно,
только где-то в углу позади меня тускло-тускло лучилась маленькая подвесная
лампочка сквозь ощеренную кривыми осколками акулью пасть разбитого колпака.

 -- Вот мы и одни... -- пробормотал я, с испугом ощущая в себе невесть откуда
взявшуюся и рвущуюся наружу волну ухарства. Тотчас я понял его причину -- я
так себя веду из-за Картушиной, из-за того, что Лена со мной едет.
ВлюблЈнный баран? Нет, другое что-то...

 -- Сиди, г... вонючий и не рыпайся, -- грустно проговорила собеседница с
пистолетом, с мокрым шуршаще-липнущим звуком мокрой кожи по металлу
устраиваясь поудобнее около меня на сиденье. В машине было почти жарко и я
начал постепенно просыхать после недавнего дождевого душа. Она повернулась ко
мне и еЈ белые зубы внезапно ярко блеснули в полумраке на расстоянии
нескольких сантиметров от моего лица. -- Тебе что, женского общения не хватало?
Пойди, трахни Маркова в его толстую жопу. Только потом, на привале. А сейчас
сиди смирно, понял, урод? У меня плохое настроение. Одно неловкое движение --
и ты скопец. Понял? Второе неловкое движение и -- ты мертвец. УсЈк?

 -- Родные-знакомые прощаться приходили? -- продекламировал я под марку
ответа, но всЈ же предварительно положив для еЈ успокоения руки на колени
тыльной стороной вверх, а ноги вытянув так, что они едва не упирались в
какие-то промасленные тюки и синтетические мешки с чем-то тяжелым, сваленные
в нише под люком -- спиной я облокачивался точно на такие же мешки. Ольга
тяжело молчала, гулко дыша в темноте. -- Добрая слава лежит, а дурная --
бегом бежит? Ты не волнуйся, я -- статуя. -- А скамеечки-то жестковаты, с
комфортом не посидишь. Трубы узкого диаметра, приваренные букой ,,П"" к полу. --
Что ж мы тут, всю дорогу молчать будем? Ух, ну и разит же у тебя из-под
мышек п\"отом, милая моя. Хоть бы духами пользовалась, что ли!

 -- Тебе бы, козЈл, довелось столько побегать, сколько мне пришлось сегодня, у
тебя и ногти мочой завоняли бы. -- С вскипающей злобой скривилась
златовласка. -- Что это тебе вдруг покалякать захотелось, дружбан ситный? По
яйцам любишь схлопатывать? Так я сейчас добавлю.

 -- Тесно тут, красотка, -- засмеялся я, очерчивая взглядом крохотное помещение.
 -- Тут ты и ножку-то не провернЈшь; а выстрелишь в меня, -- будешь всю жизнь
ходить, головой трясти и к заводским сиренам прислушиваться. Ой! -- Она меня
ущипнула!

 -- Сиди!! -- ухмыльнулась она, довольная произведЈнным щипком впечатлением. --
А насчЈт выстрела не тревожься -- ещЈ как выстрелю, если надо будет. А во
время выстрела рот открою. Полегче будет.

Да, гнида, откроешь, подумал я, с ненавистью глядя ей в глаза. И выстрелишь,
если что. Ладно, что-нибудь придумаем. Н-да, особь, думал я, пристально
разглядывая еЈ, чуть сгорбившуюся на сиденье справа от меня, с жирно
блестящим пистолетом в правой руке. Вот как, не зная человека, определить с
первого взгляда, убийца он или нет? Ну, конечно, все мы способны на убийство
в той или иной ситуации, не о том речь. Как определить, убивал человек до
этого или нет? Да никак, подумал я, разглядывая сидящую со мной рядом
девчонку немногим старше меня. Обычный человек. Небольшой нос, не тонкий и не
толстый, чуть большеватая ямочка над верхней узкой губой; нижняя губа пухлая,
вся в трещинах, замазанных морковной помадой. Средне сидящие глаза,
приподнятые к вискам брови, мешки и лЈгкая синева под глазами, небрежно
расчЈсанные влажные золотистые волосы тяжЈлым бруском обрамляли удлинЈнное
лицо с чуть выдающимися скулами. На левом предплечье ямка -- след прививки от
оспы. Тугое, чуть полноватое на боках у бЈдер тело; кожа там идЈт
складочками. Крупные тяжЈлые груди распирают лифчик, меж них матово блестит
то ли вода, то ли пот. Небольшие мускулистые узкие руки упираются в колени
плохо выбритых ног. Сломанные ногти на большом пальце левой руки и
указательном -- правой. Остальные ногти длинные, изнутри грязные, сверху
вскрытые жЈлтым дешЈвым лаком. Глаза поблЈскивают тем светом, который всегда
выдаЈт хорошо образованного человека, как бы он ни был одет и в каком бы он
ни был виде. Что же с ней такое случилось, что она вдруг преступила один из
основных препонов гармонии собственной жизни и начала убивать направо и
налево без разбору?

 -- Что смотришь? -- обольстительно внезапно улыбнулась она мне, поймав мой
напряжЈнно-изучающий взгляд. -- Как я, ничего, да? Вонзить мне хочешь, да,
паренЈк?

 -- Сперва крокодилу, -- с деланным ужасом пробормотал я, подумав однако, что
неплохо бы, пожалуй. Но подумал я, конечно, не всерьЈз -- спать с убийцей?!!
Однако, она оч-чень даже ничего, это правда... -- Смотрю на тебя и думаю, куда
ж тебе пулю влепят те, у кого ты родственников и друзей перестреляла. Я б
тебе еЈ сама знаешь куда пустил бы. Ну а потом уж, как ты только что просила...

 -- А СПИДом не боишься заразиться? -- хмыкнула она вроде недовольно, но я
уловил просквозившую в еЈ словах неожиданную радость. Чему же это она
обрадовалась так? -- Неплохо сказано, самец ты мой; не такой уж ты и дебил,
каким кажешься! Молод ты ещЈ и глуп вдобавок -- что хуже, а то сейчас со мной
в спарке ходил бы. Ну, давай потолкуем, раз ты так хочешь. Ты вообще-то как,
не п...? Ты не обижайся, всякие встречались. Надеешься, что меня
родственнички убиенных прикончат? Разочарую тебя, я свидетелей не оставляю.
Скажем, надо ухлопать какого-нибудь парня, причем осторожного; это я тебе
нарочно посложнее случай рассказываю. Обычно как -- затаскиваешь его в
постель и прикалываешь или усыпляешь. Но не все ж как ты сироты -- а у него,
скажем, тЈлка, -- еЈ запросто убиваешь в драчке за харч. Палкой в висок --
человеку много не надо, -- вот она уже и лапки протянула. Девка у неЈ
одиннадцатилетняя и пара самцов под восемнадцать в сыновьях. Ну, девку
приморили в больнице троекратно, а парни, сердяги, засару в военкомате
наглотались. Вот тебе и технология убийства семьи. Интересно?

 -- А как же! -- воскликнул я оживлЈнно и пообещал: -- В следующий раз, когда
пойду семью вырезать, всЈ припомню до мельчайших подробностей.

 -- Ты чего это, сволочь?! -- заорала вдруг она, разъяряясь и пихая мне под
ребро острый локоть. Я ещЈ раз поимел возможность убедиться, что женщины
состоят не только из мягких мест.

 -- Ох-хохо... -- застонал я, складываясь пополам от внезапно острой боли,
разрубавшей тело пополам. -- Я же ничего такого не сказал, ты что...

 -- Смотри мне, б... г...! -- чуть смягчившись, произнесла девушка. -- Небось,
как на свет народился, так всю жизнь думал на диване валяться, да жрать
всласть? Смотрю -- хлипок больно... А вот понюхай кое-чего на букву ,,г"".
Всюду, он, сморчок, нос свой суЈт. Ты вообще знаешь, кто такой? Мразь ты
похабная, вонючая и извращЈнная. Стоит мне пальцем пошевелить и ты через
десять секунд получишь рану, ,,несовместимую с жизнью"" и будешь с Господом
Богом беседовать; ничтожество толстомордое, а туда же лезет. Ну, лесбиянка я,
а это ко мне мои милые приходили, допытал? Тебе ещЈ рассказать, как мы с ними
любимся?

 -- Да нет уж, уволь, -- ухмыльнулся я, выпрямляясь. Забавляло меня одно
обстоятельство -- с виду девушка была почти писаной красавицей, смахивающей на
ангелка небесного, а стоили ей открыть рот, как оттуда начинали литься такие
гнусные словесные помои, что любой зэк со стажем позавидовал бы. И это ещЈ
при том, что -- это было видно -- она себя сдерживала. -- Чего ж ты злая-то
такая? -- Вырвалось у меня полубессознательно, неожиданно для самого себя.

 -- Что ты имеешь в виду, п...? -- поинтересовалась она, закидывая ногу за
ногу. По-видимому, беседа начала еЈ забавлять. Меня тоже, если не считать
некоторых малоприятных словечек, которыми она время от времени пыталась
передать своЈ ощущение моего места в жизни. -- Что я не цвету улыбкой, как
идиотка, каждые пять минут? Хороша бы я тогда была! -- Она вдруг и впрямь
улыбнулась и улыбка вышла жЈсткая и весЈлая одновременно, как если бы солнце
вдруг брызнуло тонким лучом сквозь хмарные предгрозовые тучи, тяжЈлой периной
взбухшие над уже окропленной дождЈм равниной. Я остолбенел, увидев эту
получеловеческую улыбку девушки, разительно отличавшуюся от той неживой,
которая была у неЈ на лице, когда Ольга резала на части Шеболду или пытала
меня в застенке Управления. Я думал, что такие, как она, на некотором этапе
своей профессиональной деятельности утрачивают способность улыбаться даже
так. -- Что, собственно, такого злого я совершила, с другой стороны? --
Действительно, вроде ничего особенного... -- Ты имеешь в виду убийства тех
людей? Понимаешь ли, убийство человека -- это вещь, которую приятно
обдумывать, ещЈ приятнее совершать, и крайне неприятно осознавать
впоследствии. Поэтому хорошим дополнением к отменным физическим параметрам
убийцы должна служить его чрезвычайная и равномерно распределЈнная занятость
в свободное от убийств время. Ты Достоевского читал?

 -- В школе, -- буркнул я. -- Очень давно.

 -- Там этот дурачок -- Раскольников -- мучил себя, мучил, а всЈ из-за чего --
из-за двух старушенций им прихлопнутых, которые всЈ равно через несколько
лет окачурились бы. Что значит -- бездельник! Я убила раз в тридцать больше,
чем он, но ничего такого не испытываю, никакой червячок меня не точит. Тут
всЈ дело ещЈ и в психике тоже. Один на муравья наступит, а потом неделю не
спит, а другой десяток завалит и бодр и весел. Ты вот на меня сейчас
таращишься, думаешь -- во, монстр какая. А что я такого сделала, скажи мне, на
здоровье? Если бы люди не имели свойство умирать, когда им прокалывают пулей
или сталью сердце, мозг или печень, все те, в кого я стреляла и совала ножи,
сейчас жили бы. Так что все вопросы по их смерти -- к Богу. Мало ли что им не
понравилось, что в них впиваются мои пули! С таким же успехом они могли бы
умереть от разрыва сердца из-за того, что им не пришлось по нраву, например
моЈ лицо, -- и что, опять я буду виновата в их смерти? Тогда все мы косвенные
убийцы -- все живые на Земле так или иначе виновны минимум в непредумышленном
убийстве всех умерших. Убийцы просто видят конечный этап этого массового
преступления.

 -- Наслаждаешься тем, что познала вроде бы абсолютную истину? -- понимающе
кивнул головой я. -- Я тоже этим грешил одно время. Помнится, когда я
заканчивал писать свою первую большую книгу, очень спешил. Дело в том, что
там, в конце, я излагал своЈ тогдашнее мироощущение и так мне было
торжественно, так я им гордился, так верил, что вот она, -- истина. И ещЈ был
страх вечером -- а удастся ли дописать утром мои бесценные строки правды о
мире, не умертвит ли во сне Бог, чтобы не донЈс я до людей эту правду вопреки
его воле? Я давно не перечитывал эту концовку, но теперь думаю, что там
почти полнейшая чушь. Очень легко впасть в заблуждение, что нашЈл истину
жизни. А потом тебя схватят за плечо, встряхнут и скажут: ,,Слушай, мужик, а
ведь ты был неправ. Пора расчЈт держать!"" Про убийство людей -- сложный вопрос,
каждый решает его сам для себя. Для меня человек -- это удивительное и хрупкое
создание, которое заслуживает поэтому восхищения, оберегания и помощи. Те же,
кто стремятся уничтожить его или потворствуют этому, не заслуживают прощения,
ибо они забыли, что сами люди. Но нет ничего абсолютного, поэтому я не
навешиваю ярлыков. Человек может измениться, стать из убийцы монахом, тогда
меняется и моЈ отношение к нему, но только моЈ -- все его поступки не
останутся неотмщЈнными, таков уж закон сохранения добра и зла в природе.
Истечение зла от человека равно его притоку к нему и то же самое верно
относительно добра. Возможно, правда, что мы способны сами в
какой-то мере определять, сколько произвести добра, а сколько зла, как-то
это контролировать. Это может нас спасти.

 -- Сколько тебе, мальчик, лет? -- склонилась ко мне девушка. -- А я на шесть
лет тебя старше. Знаешь, сколько я уже таких сосунков видела, которым мозги
пулькой продырявливали? А то они очень уж легковесны были, всЈ о Боге думали,
да о небесах. А ты подумал бы о небесах с тремя малыми детьми и
мужем-бездельником? Апостол ты мой вонюченький... Ты бы к вечеру едва до
постели доползал. В жизни раздумывают о том, какие все остальные люди
хорошие, только в приступах мазохизма. Жизнь -- это когда надо убивать и рвать
к себе отбитую добычу и умирать в свой черЈд безропотно, если ничего не
помогло в сохранении своей жизни. Счастливец будет резвиться на твоЈм
трупе. Такова жизнь, что сделаешь! Самки дерутся за самцов, самцы -- за самок,
все дерутся друг с другом за прокорм и кров. А ты и не знал?

 -- Да, вот что происходит, когда человек сильно занят, -- кивнул я. -- Занят
собой.

 -- Это кто, я занята собой?.. Ах ты, гнида, что же ты из меня душу
тянешь-то? -- с внезапными страхом и уважением в глазах отшатнулась от меня
девушка. -- Ух ты, опасный же ты, сволочь! Не зря предупреждали, что ты
серьЈзный преступник... Убивать таких надо -- вот из-за подобных тебе и жизнь
рухнулась, иначе сильные люди, подобные мне, давным давно овладели всей
планетой и так еЈ преобразили бы, что никакой Туман нам был бы не страшен. А
то мы всЈ вас успокаивали, да улещивали -- мол, не беспокойтесь, права
человека защищены. Ты и подобные тебе не вписываетесь в жизнь, ибо не
понимаете еЈ сути. А суть еЈ -- борьба за существование. Людям надо помогать
умереть -- остальное они и так хорошо делают без посторонней помощи.

 -- ,,Не тяни душу!"" -- повторил я. -- Сомневаюсь я в наличии у тебя этого
компонента личности после всего этого. Вместо души у тебя инстинкт
самосохранения.

 -- А ты не сомневайся! И учти, что я ещЈ и верующая, -- выпалила девушка. Да,
ну и горазда же ты врать, психопатка, подумал я: -- Стала верующей после
появления Тумана. -- Тут же поправилась она.

 -- Ну-ну, убиваешь, стало быть, по Библии? -- энергично-понимающе закивал я
головой. -- Психичка первой гильдии.

 -- А ты, атеист, что, ешь по Дарвину? -- усмехнулась девушка. Нагретое
помещение густо пропиталось запахами двух распаренных человеческих тел и я
уловил в этой терпко-сладкой смеси резкий запах испаряющегося спирта,
исходивший, вероятно, от Ольги, ибо я вообще не пью (спиртного). -- Верю-то я
в Бога, а люди испорчены Сатаной. Чем скорее подохнет каждый такой грешник,
тем лучше и для него и для всех остальных.

Понял, чего же тут непонятного? Искупаешь вину кровью, не щадя живота своего,
а тем более чужих, попутно набивая карманы звонкой мелочью от Гриценко. Как
говорится, жив ещЈ Евсеев в нас. Тоже мне, душещипательные истории берЈтся
рассказывать. Мать-героиня, выискалась, в двадцать один год куча детей и она
еЈ уже утомить успела на пару с мужем. Нечего было замуж девчонкой
выскакивать, нечего тогда было бы и терять.

 -- Однако святость миссии не может помешать мне наслаждаться процессом
убийства, -- продолжала девушка вдохновенно, раскрасневшись, сверкая зелЈными
глазами, делавшими еЈ смахивающей на кошку, и покачивая пистолетом из стороны
в сторону всЈ сильнее и сильнее. ЕЈ несло, и я уже не рад был, что затронул
еЈ -- пистолет ведь мог случайно и выстрелить... -- Ничто так не управляет
человеком и не раскрывает его сущности, как смерть. Это единственная вещь,
которую человек делает непритворно, единственное, что обуздывает его
чудовищный эгоизм и страшные пороки. Бессмертный человек -- поистине
дьявольское создание, которое ничего не боится и ничем не брезгует. Человек --
сложное создание. Он набит всяческой требухой, принципы взаимодействия
которой не могли понять лучшие учЈные мира, в его мозгу протекают процессы
невероятной сложности, он совершает удивительные с точки зрения неживой
природы вещи -- двигается, влияет на окружающее практически произвольным
образом. Ты им вот только что восхищался. Но если он такой замечательный,
этот абстрактный человек, отчего же его жизнь всегда была в моей власти --
нажатие вот этого маленького пальчика гадкой испорченной девчонки-убийцы -- и
человека нет. Нет его бури страстей, кипевшей в мозгу -- для чего жить, как
жить, как выжить; нет всех его прелестей по передвижению, задушевной беседе в
преддверии траханья с особью противоположного пола об основах мироздания.
Человек мЈртв -- лежит себе спокойненький, никого не трогает, ничего ему не
нужно. Он мЈртв, поэтому неправ и виновен. Он был настолько глуп, чтобы
умереть, растерять всЈ то, за что ты им так восхищался. Я жива -- и посему
права и справедлива. Ясно? Я каждую пулю целую, знаешь ли. А она передаЈт
жертве последнее человеческое прикосновение. МоЈ прикосновение. Прикосновение
смерти.

Да-а, деточка, надеюсь, что бешенства у тебя нет, а то и я ведь твое й
пулей ранен был. Обслюнявленной. Я представил себе, как Ольга тайком ото
всех в укромном уголке последовательно облизывает все свои пули и
всовывает их, ещЈ в пузырьках слюны, блестящие от влаги, в обойму и меня
внезапно чуть не вырвало. Запах перегара становился удушающим, но моя
собеседница, окончательно утвердившаяся в амплуа монолога, его казалось,
не чувствовала. Заметив красное вздувшееся на еЈ сгибе руки пятнышко --
комариный укус, я уже с неподдельным ужасом смотрел то на еЈ кроваво
красный рот, извергавший уже не воспринимаемые мной слова, то на
подпрыгивающий в еЈ руке пистолет. Очевидно, подружки принесли ей с собой
не только новости...

Так я просидел рядом с девушкой ещЈ минут пятнадцать, обтекаемый производимым
ею шумом и борясь с искушением кинуться на неЈ, вырвать пистолет и придушить.
Но я понимал при этом, что сделать это можно только после начала движения
самоходки.

 -- ... Бог ведь не справедлив, он милосерден. А значит, все мы в раю будем.
Если он меня не простит за убийства изощрЈнные, то значит есть предел его
милосердию. А он же беспределен в своЈм милосердии!..

 -- ... Когда она ещЈ будет -- смерть эта. С моими способностями -- ой, не
скоро...

 -- И бояться еЈ нечего, смерти! Если есть загробная жизнь, то с родными
увижусь, а если нету еЈ, так хоть отдохну как следует -- ох, и наработалась я
за свои двадцать шесть лет... Кем только ни была -- и газетами в пятнадцать
лет торговала, годом позже дядек по интимной части обслуживала. А один
возьми, да и влюбись... Слушай, зачем я тебе всЈ это рассказываю?..

Наконец за перегородкой позади нас, о которую мы опирались спинами, что-то
задЈргалось с противным металлическим скрежетом, к которому примешивался звук
размалываемых сухих костей. Мы с примолкшей Ольгой невольно отпрянули
от неЈ. Машина начала трястись мелкой дрожью, точно еЈ била кондрашка. Я даже
начал думать, что это арзв начинается, но никакой боли в глазах не ощутил,
поэтому решил, что еще поживЈм. Гусеницы заскрежетали, под нами что-то
заурчало в брюхе машины и она резво дЈрнула с места, чуть не швырнув нас на
промасленные тюки под люком.

Скоро я я понял, как интересно путешествовать в заднем отсеке самоходки.
Сидишь себе в тряской тесной рубке, ничего не видишь и не слышишь, воняет
потом, маслом, мазутом, керосином и еще какой-то гадостью, в углах и на полу
изгибаются мерзкие чЈрно-жирные железки. Во всЈм этом со страшной силой
вязнет лучик, испускаемый лампочкой, притаившейся за ,,акульими зубами"".
Ольга, внезапно примолкла и с нечеловеческим вниманием стала следить за мной,
упирая в бок дуло пистолета -- видимо, ей доставляло кайф чувствовать через
корпус пистолета, как я дышу, и знать, что от неЈ зависит, какой из моих
вздохов будет последним. Это очень сильно утомляло и моЈ недавнее оживление
уступило место внезапно навалившейся на плечи страшной усталости. Я откинулся
к стене, пистолет переместился вместе со мной, упруго давя в тело меж
рЈбрами. Ствол был направлен прямо в сердце. Ольга улыбнулась -- ей
понравилось, что я пошевелился. Я чувствовал, как сладостно-внимательно она
следит за моим ртом и колючий озноб внезапно пробежал по моей коже. Я
осторожно и не торопясь пригладил левой рукой волосы, чувствуя, что обильно
потею. Девушка облизывала краешки губ розовым язычком, не сводя с меня
прищуренных глаз. Я понял, что если она выстрелит, то получит от этого
огромное удовольствие, поэтому старался еЈ не провоцировать.

Благодаря тому, что я прислонился к переборке, разделяющей переднее и кормовое
отдаления машины рядом с небольшим отверстием в ней, я получил возможность
слышать всЈ, что творится в командорской рубке. Там мерно урчал мотор,
что-то по змеиному шипело, с лязганьем перекатывались в ящике снаряды.
Марков что-то нравоучительно бухтел кому-то, с кем я был незнаком.

 -- Выезжаем из Ботанического сада, капитан, -- внезапно проник в моЈ сознание
негромкий, но отчЈтливый низкий девичий голос. Я чуть не подпрыгнул от
неожиданности, но вовремя удержался, вспомнив о револьвере, приставленном к
моему туловищу. Оказывается, механиком водителем была женщина. Этот казалось
бы ничем не примечательный факт вдруг глубоко взволновал меня. Нервы, решил
я. Пока всЈ шло спокойно, никто на нас не нападал...

 -- Хорошо... -- невнятно пробурчал Марков. -- Петренко, приготовиться к
возможной атаке. -- Негромкое, но неприятное лясканье перекатываемых один по
другому снарядов, вырвавшееся ругательство. -- Заряжай... Смотри, вон там...
Там, на дороге... Ох, ты, б...! И под деревьями! Сколько же их, гадов...
Прямой... пли!!!

Грянул выстрел, бросив танк в сторону, противоположную вылетевшему
снаряду. Ольга пошатнулась, пистолет вильнул в сторону, уйдя от моей
грудной клетки. Не теряя ни доли секунды, я что есть силы ударил девушку
по руке, сжимавшей пистолет. Со сдавленным удивлЈнным стоном она
выпустила оружие, с грохотом ударившееся об пол. Ольга рванулась к нему,
но тут я коротко и сильно крюком ударил еЈ в область сердца, с
неудовольствием встретив кулаком мякоть женской груди в мокром,
облеплявшем еЈ лифчике. Она вздрогнула и со вздохом навалилась на мою
руку, свесив голову на шею. Со мстительной злобой я ещЈ раз сильно ударил
еЈ, на сей раз локтем по шее, одновременно убрав другую руку. Баба осела
на пол, разбросав лапки в стороны. Я взял одну из еЈ обвисших рук в свою
и пощупал пульс. Живуча, сволочь... Пульс упорно бился под смуглой,
поцарапанной кожей запястья. Я отодвинул тЈлку в сторону, добираясь до
пистолета, поспешно передЈрнул затвор и прицелился в еЈ беспомощно
запрокинутую на мешки голову с потухшими неплотно прикрытыми глазами и
разбитой губой. Сейчас я тебя тобою же нацелованной пулькой в мозг... За
АлЈну!!! Я приставил дуло пистолета к еЈ лбу и, отвернувшись, нажал на
спуск. Если бы я поступил наоборот -- сначала нажал бы на спуск, а уж
потом отвернулся бы, то всЈ получилось бы. Но такой уж я впечатлительный,
что часто спасает жизнь всем остальным. В передней рубке пронзительно
закричала девушка, самоходка тотчас словно наткнулась на невидимую
преграду и я полетел прямо на распластанную передо мной женщину. Пистолет
выстрелил мне под ноги, но грохот был вовсе не таким уж сильным по
сравнению со стрЈкотом пулемЈта в соседней рубке. То ли я сам себя
убедил, то ли действительно так считал, но только соприкосновение с
потным мяклым телом Ольги в самом деле мне было необъяснимо противно, так
что я поспешно вскочил с него. Ольга мелко дрожала, стремительно
покрываясь потом и исходя слюной из подЈргивающихся губ. Под еЈ веками
стремительно метались туда-сюда глаза. Тут вновь выпалила пушка и меня
рвануло назад так, что я чуть не раскроил череп об одну из железок,
выступающих из стен, -- к счастью, я вовремя вцепился рукой в промасленный
свЈрток, выдвинувшийся откуда-то сверху, и отделался легким
столкновением с вышеупомянутым куском металла, что не помешало ему,
однако, коварно-мягко рассечь мне кожу на затылке -- я с неудовольствием
почувствовал, как по голове потекла под волосами кровь.

Сзади глухо строчили пулемЈты ведомых БТР-ов, плескались разрывы гранат.
Закрытая наглухо снаружи Литой крышка люка внезапно подпрыгнула
вверх-задвижку перебило осколком. Сунув пистолет за плавки, я метнулся к
образовавшейся между дверцей люка и корпусом машины щели и выглянул наружу.
Первым, что я увидел, была пуля, сплющившаяся о броню и сползшая вниз
разогретым металлическим кусочком в пяти сантиметрах от моей переносицы.
Сзади что-то зашипело и я обернулся, готовый ко всему. В задней стене рубки
на уровне груди сидячего на скамейке человека стремительно проплавлялось в
металле большое -- с теннисный мяч размером -- круглое отверстие, курящееся по
краям едким дымом. Всякому, кто хоть раз в своей жизни встречался с шивысэ,
при виде такого не нужно объяснять, что к чему и почему. Мне уже было всЈ
равно, что там происходит снаружи -- при нападении кислотных колобков только
идиот мог выскочить наружу из стального убежища. Я поспешно замотал лицо
куском какой-то грязной тряпки, подхваченной мною с пола. В отверстие с
потоком воздуха ворвались свет, то и дело перечЈркиваемый мечущимися тенями и
запахи-едкий кислотный, противно-приятный пороховой, кисло-сладкий запах
человеческого пота и приторно-терпкий запах только что пролитой крови.
Ворвались и крики. Марков грубо матерился, водительница бессвязно
вскрикивала-постанывала, хищно выстукивал дробь пулемЈт и я слышал, как
где-то впереди не очень далеко пули выстукивали о грунт: тииуу! тииуу!

 -- Ах вы, с... летучие!! Да сколько же вас! -- взахлЈб вопил в рубке истеричным
голосом какой-то мужик. Петренко, наверное, на Маркова непохоже. --
Получайте!! Ага, не нравится!!!

,,Кого же они там крошат?"" -- подумал я только для того, чтобы что-то
подумать, ибо совершенно точно знал ответ на этот вопрос. Тут же, словно
отвечая, начала плавиться броня правого борта самоходки -- так прожигает лист
бумаги поднесЈнная к его середине зажжЈнная спичка. Девушка на полу
зашевелилась и закашляла -- рубку наполнил теперь уже просто невыносимо
душащий запах испарений серной кислоты. Тряпка не помогала ни на малую
толику. В курящемся отверстии показалась омерзительная харя шивысэ,
пародирующая весело лыбящееся человеческое лицо. Хрюкнув, шивысэ нацелился
глазом спрыгнуть на ничком лежащую Ольгу, слабо дЈргающую конечностями и
делающую попытки встать. Я, расширив в ужасе глаза, -- если бы тварь попала
внутрь, то убить еЈ можно было только с риском для собственной жизни --
выстрелил из невесть как оказавшегося в моей руке пистолета. Пуля впилась в
тварь, выпихнула еЈ наружу и уже там она разорвалась. На этот раз выстрел
получился куда более громким, воздух словно наполнил колокольный звон и я на
несколько мгновений уподобился растению, -- ничего не видел, не слышал, не мог
пошевелиться. Несколько опомнившись, я помотал головой, вытряхивая набившиеся
в глаза мелкие колючие белые искорки и тут же взвыл от адской боли в правом
плече, -- на него сверху с шипом капнул едкий кислотный шарик.

С воем качнувшись в сторону, я вскинул руки с пистолетом и выстрелил в
шивысэ, выглядывавшего из отверстия в потолке, на этот раз открыв рот по
совету Ольги. Меткость моя меня приятно удивила -- шивысэ с хрюканьем вылетел
наружу. Благодаря новым двум отверстиям воздух в рубке слегка посвежел и
стало гораздо светлее от ворвавшихся в прорези косых лучей тумана, бурлящих,
как молоко, впрыснутое в воду. Под ногами сдавленно стонала девушка, которой
я каким-то образом наступил на шею и на спину. Я не без удовольствия помедлил
немного на ней, разглядывая в одно из отверстий завлекательную картину,
разворачивающуюся снаружи. ЧЈрные мячики шивысэ так и свистели в воздухе
вокруг машины маленькими молниями. Ничто не выдавало того, на какой улице мы
находимся, -- самоходка стояла как раз посередине проезжей части и только
контуры фасадов частных домов слабо прорисовывались в тумане. Итак, бегство
отменяется. Иногда нужно как-то сосуществовать с этими. А я девку долбанул...
А что если списать еЈ на шивысэ? Сейчас я еЈ вытолкну, а потом втяну, но уже
продырявленную шивысэ?!! Хорошая идея, чЈрт побери! Чуть пристукнув
оклемавшуюся было девицу кулаком по затылку, я вздел еЈ под мышки и поволок
впереди себя к люку.

 -- Ольга! -- рявкнули у меня за спиной и я остолбенел, оглянулся, медленно и
осторожно спустил сникшую убийцу на пол. В отверстие пыталось просунуться
бородатое лицо Маркова, который моргал глазами и после яркого света передней
рубки не мог ничего разглядеть в нашем полумраке. -- Приведи убийцу сюда, он
мне нужен немедленно!

 -- Иду, иду! -- крикнул я ему прямо в глаз и он невольно отшатнулся от
отверстия. Встречайте, думал я, выбираясь на броню и трясясь всем телом
невесть от чего -- не так уж сильно я и боялся. Пролившийся и всЈ ещЈ
моросивший дождь освежил воздух и я с удовольствием вдохнул его в легкие,
сорвав тряпку с лица. Упираясь руками в скользкие мокрые шершавые тЈплые
плиты брони, я вертел головой, высматривая шивысэ; тех не было видно, но все
ещЈ очевидно было впереди. Сзади, вытянувшись в цепочку, молча стояли три
БТР-а. Наконец, решившись, я вытолкнул себя из люка и спрыгнул на землю,
поминутно ожидая пулемЈтной очереди. ЕЈ не последовало и я побежал, огибая
самоходку по периметру к люку механика.

У передка машины я замер, пораженный увиденным. В нескольких десятках
метрах от машины дорогу преграждало небольшое рогаликообразное черное
скопление, зависшее в воздухе и бурлившее, как рой ос. Над ним курилась
лЈгкая дымка -- то брызгали на них капли дождя, а под ним плескалась и кипела
стоячими водоворотами-тайфунчиками вздымаясь к ним, огромная кислотная лужа,
всЈ уменьшаясь и уменьшаясь в размерах. Это было похоже на то, что они
всасывают в себя останки своих убитых собратьев -- ведь эта лужа не была ничем
иным. Увидев меня, клобук монстров угрожающе зашевелился, от него отделилось
несколько прядей, двинувшихся ко мне; я следил за ними угасающим взором,
понимая, что сейчас умру, -- но они внезапно вернулись назад, подозванные
каким-то странным похрюкиванием остальной их массы. Не помня себя от страха,
я вскарабкался на лобовую броню самоходки и, открыв люк, опустился вниз, в
рубку. Тут же мне в солнечное сплетение упЈрся ствол автомата Калашникова,
который сжимали цепкие волосатые руки капитана Маркова. Что и говорить, мне
рады все, всегда и везде.

 -- Где Ольга?! -- прорычал капитан, настойчиво суя мне дуло в грудь. Так и
синяки могут остаться, между прочим. Но разве они об этом думают? Я уставился
на капитана с укоризной, но не нашел в его лице понимания. Выражение на нЈм
было явно не из тех, с которыми приходят на день рождения к лучшим друзьям
или поздравляют маму с семидесятилетием. Совсем даже наоборот. -- Ты убил еЈ,
б...а!

Я быстро оглядел рубку, на время проигнорировав и автомат и вопрос. Рубка
напоминала бойню, даже хуже, -- на бойне всЈ же блюдутся какие-то
санитарно-гигиенические требования, чего не скажешь о неаккуратных шивысэ. На
полу лежал полураспотрошЈнный невысокий темноволосый юноша лет двадцати;
бросалась в глаза здоровенная дыра в его груди размером с небольшой арбуз.
Человеческое мясо мяклыми вяло сочащимися кровицей волокнами висело на спинках
кресел, визире перископа, ворохами шинкованной моркови грудилось на полу. В
кресле механика кто-то тяжело стонал женским голосом, словно выдыхая вместо
воздуха боль и вновь вдыхая еЈ в еще большей консистенции. Сладкий
тошнотворный запах витал в воздухе, пластами всплывая от залитого кровью
пола. Среди мяса и крови валялись горячие гильзы от орудийных патронов,
вокруг темнела и свЈртывалась кровь.

 -- Убил? -- задумчиво переспросил я. -- Ну и убил... А что тут такого? Все мы
смертны,- как говорится, придЈт и наш черЈд вослед. А вот не хочешь ли, чтоб
я раненой помог оклематься? Да не суй ты эту фигню мне в бок, я тебе
пригожусь.

Тут я и решил ему пригодиться, -- рухнув на ягодицы, лягнул ногой в пах, сам
вскрикнув от внезапно пронизавшей ногу боли. Скверно ругаясь и гримасничая,
капитан начал переламываться в пояснице, потеряв контакт с оружием,- я
воспользовался этим и схватил автомат, не дав ему коснуться пола. Пристукнув
Маркова по затылку я уложил его прямо на потроха Петренко и, перешагнув через
него, вальяжно развалившегося на полу, подхромал к стонущей раненой.

Девушка была с правильным овалом лица, большеносая, полногрудая, с небольшими,
но красивыми бЈдрами, сейчас обильно покрытыми страшными потемнениями
кислотных ожогов. Она лежала навзничь в кресле и тряслась от боли, закусывая
губу и до морщинок в углах прищурив тЈмные глаза с длинными ресницами, истекая
потом изо всех пор тела. Хорошенькая, с удовольствием подумал я, доставая из
неприкосновенного аптечку и вытряхивая еЈ содержимое на фартук орудия.
Разбросав разный хлам вроде рюмок, я нашЈл среди него патрон с обезболивающим
и шприц в бумажно-целлофановом пакете. Вспрыснув морфием в небо, я
ввЈл шприц в откинутую тонкую женскую руку. Вскоре девушка уже не корчилась от
боли, но пот полил с неЈ ещЈ сильней -- куски ваты, которыми я обтирал еЈ
бЈдра, вмиг промокали насквозь. Я и не ожидал, что так удачно сделаю
укол -- спасибо родной ГО. Наконец я смог смазать раны мазью. Кое-где
сгоревшая кожа кусками отслаивалась с тела под моими пальцами.

 -- Убийца-доктор, это как-то странно! -- засмеялся кто-то сзади. Я на
всякий случай обернулся, хотя знал, кто это там посмеивается, наверняка.
Марков, так и есть. Стоит, полусогнувшись и держа в руке увесистый ключ,
оскалив все свои тридцать два зуба в непринуждЈнной сексапильной ухмылке.
При его комплекции это было впечатляющее зрелище. -- Ну а теперь, после трудов
эскулапа, брось-ка автомат с прицела па пол. Только не глупи.

Я бы мог проверить его меткость в метании монтировки, схватив автомат и
полоснув по нему очередью, но не стал этого делать, памятуя, что в юности
капитан увлекался городошным спортом.

 -- Ты что, рехнулся? -- решил я взять быка за рога. -- Я -- убийца? Тогда ты --
монах из Оптиной пустыни.

 -- Придерживайся субординации, родимец, -- посоветовал капитан, покачивая на
руке ключ. -- Именно -- для начала перейди на ,,вы"". Что-то имеешь мне сказать,
говори, не тяни кота за хвост. Итак...

 -- У вас неверная информация, кэп. -- Продолжил я на спеша, восприняв его
совет. -- Подумайте сами -- если я убийца, то на кой чЈрт мне было заботиться о
вашем механике и сохранить вам жизнь, когда вы пребывали в состоянии
частичной необороноспособности? Убив вас и еЈ, я бы отвЈл эту железку куда
душе угодно, -- я неплохо вожу таких зверей. -- Так проникновенно всЈ это
расписывая, я успел пожалеть в душе, что именно так и не сделал. Не сделал
все из того глупого животного инстинкта, который претит мужчине убивать
беззащитную молодую красивую женщину. Тем временем покачивание монтировки
прекратилось, что вселило в меня какие-то надежды. -- Ольга жива, лежит в
заднем отсеке без чувств. Ну стукнул я еЈ, так ведь алигер ком алигер, как
говорится. Думал удрать, но понял, что так больше думать нельзя.

 -- Неплохо управляешься с гусеницами, говоришь? -- нерешительно пробормотал
капитан, опуская ключ. -- А где гарантии, что ты мне через минуту снова по
яйцам не съездишь?

 -- Гарантированно вы можете быть уверены только в собственной смерти, кэп! --
сказал я, беля в руки автомат и перебрасывая его ему. Выронив монтировку,
Марков поймал оружие на лету и не препятствовал мне в подборе с пола автомата
мЈртвого наводчика. А он оказался не таким уж уродом, как любили говорить в
качестве наивысшего комплимента своим врагам герои американских боевиков.

Снаружи вдруг заорала благим матом какая-то женщина; крик еЈ странно и
дико прозвучал в воздухе, пропитанным тишиной и кислотными испарениями.
Марков кинулся к люку и мигом вымахнул в него. Я последовал за ним и,
высунув голову из люка, увидел у кормы самоходки странно изогнувшуюся
девушку и красный пузырь, зависший над ней в воздухе. Девушка как-то
нелепо вздымала вверх руки, сложенные вместе и изогнутые под странным,
неудобным углом. При этом она, с растрепавшимися по плечам светлыми
волосами, не переставая вопила, содрогаясь крупной грудью, дрожа
коленками и раскрывая странно большой для такого хрупкого создания рот.
На земле у еЈ ног металлически поблЈскивал брусочек пистолета и я никак
не мог понять, отчего она его не схватит. В следующий миг Марков полоснул
по твари очередью. Бладбол издал утробный вой и, истекая своими
внутренностями, осел наземь. Я не очень-то рассматривал его, больше
наблюдая за девушкой, поскольку я мог в данном случае выбирать -- с
некоторых пор такая позиция стала оптимумом моего поведения в Тумане, --
все эти твари из Тумана выглядят в жизни не так красиво, как в былых
мультиках; чрезмерно подробный осмотр их приводит к ночи, полной
кошмаров, -- а это уже самое последнее дело, ибо ,,чем больше я посплю,
тем стану я сильней и всех победю"". Девица упала вслед за бладболом на
колени, перестав орать и застыла в коленопреклонЈнной позе, не меняя
положения рук и судорожно поводя рЈбрами. Марков соскочил с брони и
кинулся к ней. Я поспешил за ним, чувствуя, что именно него мне следует
сейчас держаться.

Я чуть было не рванул назад, увидев вздрагивающее от скрываемой боли лицо
коленопреклонЈнной девушки -- то было лицо Ольги, всЈ в поту; вообще,
она вся мокро лоснилась потом, словно улитка слизью. Теперь я понял
причину еЈ странного телорасположения -- руки девушки обвивали две
серебряные нити, тянущиеся к остаткам бладбола, глубоко впившиеся в
мускулы рук. Марков осторожно разрезал их ножом и девушка со стоном
поднялась на ноги. При взгляде на неЈ складывалось такое впечатление, что
она тут же свалится обратно на землю. Но тут еЈ подЈрнутые поволокой боли
глаза остановились на мне и их изнутри точно взорвал сноп искр. Ольга
схватила с земли пистолет и нацелила его мне в грудь. Я плюхнулся на
песок, но девушка ловко перевела прицел. С удивившей меня самого
ловкостью перекатываясь по земле, я видел, как палец еЈ напрягся на
курке, но тут пистолет был с силой выбит из еЈ рук Марковым и, описав
параболу, приземлился где-то у меня за спиной, не выстрелив.

 -- Т-ты!!! -- завопила она, брызгая слюной в лицо Маркову, размахивая у него
перед носом кулаками и сверкая зеленью глаз. -- Ты что делаешь?! Он меня
избил, п...!!! Ты его сторону взял?!! У, б..., думаешь я до тебя не
достану?!! Думаешь, у меня теперь связей нет? А ну дай сюда, я его пришью! --
ИсступлЈнно рвала она с его плеча автомат.

 -- Рядовая Метелицына, смирно! -- зычно крикнул капитан и зыркнул так, что
несмотря на всю свою ярость женщина невольно отшатнулась от него. -- Марш
в переднюю рубку головной машины и охраняйте раненую при исполнении
рядовую Баеву! За неповиновение -- расстрел на месте!

 -- Как, Катю ранили? -- гнев моментально слетел с лица Ольги, как
откинутая тЈмная вуаль. ЕЈ лицо выражало теперь испуг и сильнейшую
тревогу. -- Шивысэ? СерьЈзное ранение?

 -- Пойди, да посмотри! -- разозлился-таки Марков. Как-никак, а он ей
только что жизнь спас, а она его поносит всячески, да ещЈ вопросами
донимает, а в то время ужас как некогда.

Тотчас позабыв про меня, девица побежала к головной машине, раскачивая своей
набедренной плотью и болтая на бегу большими тугими грудями в тЈмном от
влаги лифе.

 -- Сучка Ј... -- охарактеризовал еЈ вослед Марков коротко и мне
отчего-то полюбилось это его определение. -- Однако телеса пощупать
было бы приятно... Что это еЈ Сапогов в утиль списал? Пришьют ведь тут
еЈ, как собаку. Ребята мои таких не любят... Вые... втихаря всей шоблой,
а потом прирежут. Что шивысэ, водитель Голощапов?

 -- Существуют, товарищ капитан! -- отрапортовал я, всмотревшись в даль, но не
в ту даль, которую надо было. -- Следовательно, готовятся к атаке.

 -- Гм, гм, -- пробурчал капитан в раздумье, с треском теребя и расчЈсывая
бороду. -- Ну и мы приготовимся.

Трынц! Трынц! Трынц! Это пули впиваются в металл -- звук, который ни за
что ни с чем не спутаешь. Сейчас он был глухим и шЈл изнутри ближнего
БТР-а. Марков встрепенулся и, махнув мне рукой, кинулся к источнику этих
звуков. Он уже ухватился за край башенки, как вдруг отпустил руки и ловко
плюхнулся на них и на мягкое место наземь, -- это всЈ он проделал, чтобы
не лишиться пальцев под внезапно отверзшейся крышкой люка. Я кинулся было
к Маркову на помощь, но внезапно застыл, увидев, что из люка на меня
смотрит Елена Картушина, бледная, как мел, -- с покривленными в гримасе
смертной тоски пухлыми глубоко растрескавшимися губами девушка невидяще
смотрела на меня расширенными карими глазами, раздувая ноздри и то
выпячивая, то втягивая щЈки, словно играя на невидимой трубе. Пока я
разглядывал еЈ, Лена вдруг выпала из люка руками вперЈд прямо мне на
голову и затем основательно подмяла меня под себя. Я шлЈпнулся рядом с
Марковым, не удержав еЈ от неожиданности. Голова девушки перевесилась мне
через плечо и что-то тЈплое быстро и неудержимо полилось мне на спину из
еЈ рта толстой струЈй. Сотрясаясь от ужаса сознавания еЈ предполагаемой
агонии, я запрокинул еЈ голову, так, чтобы посмотреть, сильно ли она
ранена -- и тотчас вернул Картушину в исходное положение -- девушка
исходила рвотой и чуть не захлебнулась еЈ массами, когда я еЈ так
развернул.

Осторожно я переложил девушку боком на асфальт, одновременно осматривая еЈ на
предмет ран, -- но тех как будто не было. Тем временем Марков встал и
решительно направился к машине, только что столь решительно его отторгнувшей
от себя.

 -- Прикрой! -- коротко бросил он мне и я поспешно приподнялся на корточки и
встал, вытирая одной рукой проступивший на лбу пот, а второй нащупывая
подхваченный с земли автомат.

Тут из недр машины возник милиционер, вид которого дублировал облик
Картушиной, -- сразу было видно, что и ему очень хочется поделиться кое-чем с
матерью-землЈй. Сдержало его, видимо, только присутствие капитана.

 -- Ши...высэ, товарищ капитан, -- нетвЈрдо доложил он, после чего,
отвернувшись и склонившись в сторону, энергично затряс головой, червяком
выползая из недр БТР-а.

Марков заглянул в люк, а я повторил его действие -- зря, ибо тут же
вновь увидел, что происходит с человеком, когда до него доберЈтся шивысэ.
В тесной рубке сильно пахло кислотой, лЈгкая коричневатая дымка висела в
воздухе, чуть ретушируя страшную картину аутопсии, которую можно было
наблюдать с нашего места в кресле механика. Там сидели остатки
спецназовца -- иначе то, что мы увидели, и не назовЈшь -- шивысэ
выпотрошили и распластали парня, как лягушку на занятии по биологии.
Живот и грудина были разгрызены у него посередине широкими грубыми
укусами, между раздвинутыми в разные стороны рЈбрами и острыми выступами
костей таза шевелился клубок червей -- внутренностей, заполняя низ
полости -- углубления в низу туловища, вид на которую открывала рваная
прореха. Черепная коробка была сорвана с головы, мозг был
полувысмоктан-полувыеден. Ноги трупа обуглились от чудовищного
количества попавшей на них кислоты.

Я с трудом сдержался от возлияний подобных Лениным и поспешно отшатнулся от
люка. Капитана же таким делом не пробьЈшь. Он тоже не стал долго любоваться
этим мясным развалом, а спрыгнул с брони и заматерился на милиционера,
стоявшего уже на земле и неудержимо икавшего вприслонку к борту броневика.
Выделю из его речи следующее:

 -- Рядовой Демьяненко! Соберитесь, в конце концов! Приказываю вам навести
порядок в рубке немедленно. -- При слове ,,порядок"" лицо милиционера мгновенно
выразило глубочайшее отвращение. -- Потом позаботьтесь о девушке, внесите еЈ в
люк, причЈм в темпе, чтобы задних не задерживали. По окончании доложите.

По монологу Маркова легко было писать рефераты. Для этого стоило лишь
выбросить из неЈ весь мат и слова-связки в нем. Каждое существительное
снабжалось непечатным прилагательным, а то и деепричастным или причастным
матерным оборотом, что свидетельствовало о высоком развитии капитана.
Фамилии Демьяненко вообще воспоследовало целое лирическое отступление на
тему некоторых специфических аспектов половых отношений людей, в
особенности родителей спецназовца и его самого, на которые, видимо будучи
хорошо в них осведомлЈнный, Марков смотрел в весьма неожиданном, а потому
в свежем и интересном ракурсе.

 -- Кто у вас сзади ехал? -- закончил свою речь начальник, коротко ни к
селу ни к городу притулив к концу этой фразы неприлично названный мужской
половой член.

 -- Олег Пурпуров и Ј... Егор Телешов, зэк з...! -- ответил слегка пришедший в
себя милиционер, кашляя и утирая выступившие на глазах слЈзы окровавленной
рукой. -- Эй, Олег, волоки сюда эту уголовщину!

Через некоторое время приветливо, но не слишком мелодично распахнулся
задний люк, сильно нуждающийся в смазке петель и на свет божий появился
Егор Телешов, мой хороший приятель. Меньше всего на свете я ожидал
увидеть здесь и сейчас этого человека. С другой стороны, ожидал ли я
увидеть здесь и сейчас себя самого, тоже под большим вопросом.

Егор -- невысокий широкоплечий брюнет с голубыми глазами, пронзительно и
ехидно глядящими из-под густых бровей, вечно весЈлый и неунывающий, из
породы людей, которые всегда довольны текущей властью, причЈм чем власть
становится хуже, тем более они ею довольны. Это имеет свои преимущества и
недостатки, но ему по крайней мере, это позволяло до сих пор выжить.
Сейчас, однако, он попал со мной в одинаковый переплЈт. Со мной и с
Картушиной... Что-то мне перестали нравиться такие совпадения. Когда
риску подвергаешься в окружении знакомых людей, то опасность возрастает
вдвойне -- моЈ собственное эмпирическое правило. (Здесь и далее прошу
прощения за длинные слова, научен им от Натальи, а употребляю за
неизбитость.)

Телешова конвоировал крупный рыжий квадратнолицый парень, вооружЈнный
автоматом. Когда Марков приказал ему освободить обходчика, тот был
шокирован, но послушно отошЈл в сторону. Переговорив о чЈм-то с
Демьяненко, который явно не рвался начинать уборку БТР-а, капитан,
компактно и громко выругавшись, полез с ним в кормовой отсек что-то
проверять, -- насколько я понял. Тем временем мы с Егором обменялись
рукопожатиями и разговорились.

 -- Чем же ты Сапогову не угодил, мил человек? -- изучающе глядя на
Егора, задал я ему вопрос, выслушав предварительно похабный анекдот о
том, как Шеболда заставила Гриценко и Сапогова на одну ночь полюбить друг
друга так, что оба ничего не поняли и ещЈ заплатили ей вдвойне за
небывалое, по их словам, наслаждение. Слушать анекдоты о уже покойной
Лукерье мне было отчего-то больно, потому я продолжал довольно
резко. -- За излишнюю преданность тебя сюда, что ли? Или... стой,
понял! -- Вытаращился я на него, хлопнул себя по бедру и с дурашливым
остолбенением ткнул в него пальцем. -- До-бро-во-лец!

 -- Ага, как же! -- хохотнул Егор, насмешливо щуря глаза. -- Любку
Карпову затрахал до смерти, за это приговорили к году полного полового
воздержания и -- как эквиваленту -- к здоровому физическому труду на
чистом воздухе. А тут экспедиция подвернулась. Ну меня с Загогулко и
Качуриным хватают и ...

 -- Погоди-ка! -- посерьезнел я. -- А Ивана с СЈмкой за что же?

 -- Держали! -- сострил Телешов, но, взглянув на мое перекосившееся
лицо, начал рассказывать взаправду. -- Карповых сегодня почти всех
вырезали, -- тех, что у Гремучки живут, у обрыва, -- ну, соседей моих,
помнишь?

Я кивнул. И в самом деле, я помнил эту семью, которая всЈ ещЈ могла так
называться, несмотря на все чудовищные перемены, которые внЈс в нашу
жизнь Туман. Помнил и Любу, их среднюю -- невысокую крепкую девчонку лет
семнадцати, носившую модную теперь тугую косичку, но лишь затем, чтобы
скрыть под шаблоном внешности свою яркую индивидуальность. Она была
незаурядным и начитанным человеком (как ни странно может это прозвучать в
Тумане, когда почти не было ст\"оящих книг и ещЈ меньше было желающих
читать эти книги), я не раз ловил себя на этой мысли, общаясь с ней при
немногочисленных, но всЈ же и нередких встречах. В ней ярко горела та
несожжЈнная спираль любопытства и непотребительского и неистеричного
познания мира, проникнутых незаслуженным с моей точки зрения сочувствием
к человеку, которую и раньше-то редко можно было встретить в
человеческой душе. Удивление и восхищение, вспыхивавшие во время таких
бесед у меня в груди, не были признаками любви -- в основном они были
отголосками пережитков мужского мышления, отчаянно противившегося мысли о
том, что некая женщина может быть более сильной и более цельной натурой,
более талантливым человеком, нежели он сам. Все мы, мужики, что и
говорить, думаем, что женщины предназначены для другого дела, как будто
они не люди, а металлические щЈтки для сметания с верстаков стружки,
которыми ни в коем случае нельзя чистить зубы.

 -- Надька Романова туда заглянула в двенадцать, -- продолжал
разливаться Егор. Его всклокоченные тЈмные волосы неаккуратно торчали в
разные стороны. -- Видит, в доме семь жмуриков в сексуальных позах с
распоротыми чревами и кишками по улице. Отца, мать, бабку, трЈх дочек,
сына -- всех зарезали!

 -- Кивъевы? -- спросил я с захолонувшим сердцем, кусая губы и сжимая
кулаки -- при мысли, что Люба убита, у меня мутился рассудок и хотелось
орать от ярости. Подожди, три сестры... -- А...

 -- Какие там кивъевы, маньяк какой-то. Как он их всех... --
ожесточЈнно выплЈвывал слова Телешов, качая головой. Через его напускное
амикошонство на миг проступил настоящий Егор, с мучительно покривлЈнными
губами, с полными сострадания глазами и с неизбывным гневом ко всему
изуверскому, гневу, искорЈжившиму его из-за необходимости выказывать на
людях совсем другие чувства -- тот Егор, сущность которого я уловил
когда-то в одной из шуточно-похабных бесед на постройке поясов и
впоследствии свЈл с ним дружбу.

 -- А Люба? -- перебил его я.

 -- Любовь? -- вновь задЈрнул он на себе молнию улыбки. -- Исчезла с
концами. Борька-обходчик как с дежурства пришЈл, чуть себя не
порешил -- шутка ли, вся семья в одночась на нЈм сошлась! Удержали
добрые люди, а зря -- тотчас после этого этот гад пошел в Комитет и
сказал, что мы втроЈм их прикончили.

 -- Это он за то, что на той неделе?..

 -- Ну! Мы ж его тогда помяли немного у Лукерьи, пока ты с АлЈной
наверху кувыркался. Не посмотрели, что брат Ларкин. Зуб выбили, нос
покривили. Зазнался, сволочь, думает жетонов полные карманы, так ему
кобелиные выходки с рук сойдут!.. Да я тоже хорош, ему тогда чЈ-то
брякнул про то, что, мол, знаем, где живЈшь... Ну и, деньги у него
действительно были, раз в Комитет пошЈл -- нас сразу -- цоп!- и в
Предсмертную, сидим, с жизнью прощаемся. А тут откуда ни возьмись --
экспедиция, как снег на голову. Обрадовались, конечно, -- ещЈ поживЈм,
значит.

 -- Погоди, так что, Люба исчезла?! Что значит -- исчезла? -- внезапно
удивившись, переспросил его я.

 -- А как исчезают люди? Ни тела, ни души в теле. Была и нету. Лучше б Борька
исчез вместо неЈ. Бойкая такая была девчонка, тЈплая. -- поплямкал языком во
рту Егор. Я почти с ненавистью посмотрел на него. -- Я уж было жениться на ней
хотел, да вот не вовремя всЈ это закрутилось... А с тобой-то что произошло,
ты тут в какой ипостаси?

 -- Да в такой же, что и ты, а то и похуже, -- попытался было объяснить
я, но тут с той стороны машины меня позвал капитан, невесть как уже
вылезший из люка и спустившийся на землю. -- Ладно, после поговорим! --
Поспешно шлЈпнул я ладонь в его плоскую жЈсткую руку и побежал, торопясь
и слизывая назойливо затекавший в рот солЈный пот.

Второй БТР терпеливо ожидал нас, неторопливо подходивших к нему по корявой
земле с левого борта. Из люка машины встревоженно выглядывал нервозный
щуплый спецназовец с автоматом в подЈргивающихся волосатых руках. В армии
таких кликали чмо или тормозами.

Увидев нас, чмо вздрогнуло и я невольно пригнулся, ибо оно едва не
выстрелило по мне -- видик у меня был неважнецкий, -- небритое лицо с
несколькими глубокими царапинами, немытое грязное потное туловище, левое
плечо и лодыжка замотаны серыми рваными развевающимися по ветру тряпками.
Но Маркова трудно было не узнать в его новЈхонькой синей форме, поэтому
тормоз убрал автомат; -- и кто только ему его дал, спрашивается?

Мы молча вскарабкались на броню, и капитан, не говоря ни слова, схватил
чмо за шею левой рукой и вытащил спецназовца из люка, -- с такими всякие
разговоры бесполезны, -- это усЈк даже я. ,,Рядовой Диклов"", -- прошептало
чмо, целиком появившись из люка. Затем оно с силой соприкоснулось с
бронЈй, лишившись поддержки в виде рук Маркова.

В рубке мы застали картину непритворного веселья. Два мощных
бича-спецназовца, сидя на полу с автоматами на коленях, пили самогон из
замацанных до черноты стаканов и по ходу дела рыгали, матерились и играли
в замусоленные донельзя карты. Атмосфере рубки позавидовали бы разве что
обитатели Авгиевых конюшен, да и то те, которые находились там от самого
рождения. На наше появление типы отреагировали лениво-любопытными
взглядами, ничуть не изменившимися при виде Маркова.

 -- Это ещЈ что такое? -- рявкнул Марков, чуть подождав более активных
действий, сказавших хотя бы о частичном соблюдении субординации. --
Встать!! Тут не пивная, а рубка экспедиционной машины в Открытом Тумане!
Готовность номер один плюс шивысэ на носу, а вы тут байстрюк
распиваете?!! -- Спецназовцы по-прежнему хмуро-сосредоточенно смотрели
на него, на лице их медленно проступала тяжЈлая злость, постепенно стекая
к сжимающимся кулакам-дынькам.

 -- Не сепети, мужик... -- проговорил наконец ближний к нам парень -- ушастый,
стриженный Јжиком субъект лет двадцати пяти, правая щека которого была густо
вымазана грязью, с сожалением свернув свои карты в стопку и шлЈпнув еЈ на
пол. Я догадался, что он был механиком -- под его задницей лежал резиновый
шлем. -- Ты вообще кто?..

 -- Я капитан Марков!! -- проревел мой разъярЈнный спутник, но его
звание и фамилия не произвели впечатления на солдат. Я невольно
посмеивался внутри нелепости положения, но в то же время не без опаски
посматривал на этих разгорячЈнных громил, -- второй -- пулемЈтчик --
был качком под стать первому, только лицо было намного тупее и злее.

 -- Ясно. Ну и чего тебе тут надобно? Мы и так начеку. М... этот Диклов
наверху бздит, е... свою проветривает -- это ему требуется. Так что если
там у вас что-то на носу, утрите с него сопли и пойдите трахнитесь или
глотните самогону -- через ж..., если она у вас лучше варит, чем этот
вот котелок.

 -- Ты какие разговоры ведЈшь с капитаном милиции?!! Да знаешь ли ты, что
я с тобой могу за это сделать?!! -- шумновато становилось в рубке. Орать
 -- видимо было любимым занятием капитана, которому тот предавался с
самозабвением при каждом удобном случае.

 -- Да пошЈл ты, укроп! -- ещЈ небрежнее сказал механик. ,,Укроп"" --
новое оскорбительное название милиционера, не так давно пришедшее на
смену устаревшим словам ,,мент"", ,,железка"" и ,,легавый"". -- Совсем
ты, видать, мозжечком ослабел. Ты чо, о Волкове с Гавриловым не слыхал?
Да мы самые крутые парни в спецназе, кого хочешь спроси. Катись отсюда
поскорее да побыстрее, пока мы тебе да твоему хлюпику поцарапанному рога
в ж... не засунули. Не понял? Могу и в стихах -- кто нас е..., тот долго
не живЈт. Вон у Диклова спросите, он много интересного об этом знает...
Хр-рр...

Он сказал ,,Хр-рр"" непроизвольно, в ответ на мЈртвую хватку стальной
лапы Маркова, впившейся ему в горло. Ловко увернувшись от растерянного
взмаха мощного кулака застигнутого врасплох спецназовца,
порупарализованного его зажимом, Марков вздел алкаша в воздух, чтобы
поздороваться с ним кулаком в изумлЈнную морду. ,,Поцарапанный хлюпик"" же
не отличался особой разборчивостью в позах тех, кому ему предстояло
намять бока, поэтому и не стал утруждать себя в подъЈме с пола второго
типа -- то ли Волкова, то ли Гаврилова, который схватился было за автомат,
а просто осторожно, но сильно и настойчиво тюкнул его в голову рукоятью
Ольгиного кольта. Парень, коротким всхлипом посетовав на свою судьбу,
распростЈрся на полу под вздымаемым вверх товарищем, по очереди обнимая
на пути к дальней стене стакан, бутылку и недоигранную партию в дурака,
составивших к концу этого странствия недурственный винегрет. В следующее
мгновение молот кулака капитана обрушился на челюсть механика. Капитан
разжал руку и потрясЈнный парень пулей отлетел в угол рубки, неловко
приземлился на ящике снарядов, завопив от боли.

 -- ВсЈ понятно, Волков? -- поинтересовался у него капитан. -- Или ещЈ пояснить,
подробнее?

 -- Ладно, кэп, не стоит... -- сумрачно-покорно пробормотал тот, принимая на
ящике более удобную позу. -- Перебрали немного... Сейчас всЈ уберЈм,
изготовимся.

 -- Этот уберЈт! -- пнул Марков раскорячившегося на полу Гаврилова. -- А ты -- в
кресло! -- Механик, схватив с пола шлем, напялил его на голову и молнией
метнулся в кресло. -- И бди, человече, ибо кое-кто уже преставился по причине
противного. А главное -- запомни, что здесь самый крутой -- я, а вот второе и
третье места вакантны. Приказ о возобновлении движения передадут по машинам,
так что слушайте в оба уха, -- замешкаетесь с отправлением -- собственноручно
пристрелю... Кто сзади?

 -- Укр... милиционер Пашков с этой сволочью... -- промямлил морально
сломленный бич Волков. Оклемавшийся Гаврилов подавленно собирал с пола
мусор. -- Позвать их или как?

 -- Или как, -- отрезал капитан. -- Сообщишь Пашкову, что режим ареста
заменяется режимом свободного наблюдения. Ну, гуд бай, сынок, успехов в
службе и в подводной е... А ещЈ раз при мне ,,укропнешь"" хоть наполовину,
хоть на третью часть, так потом хоть всеми святыми клянись, что
какого-то украинца вспомянул -- не спасЈт от мучительной процедуры
лишения потомства.

Диклов пребывал там же, где мы его уронили, усердно пялясь на развалины левой
стороны улицы Нансена, целясь туда же из автомата, из которого, надеюсь,
Волков с Гавриловым предварительно вынули патроны.

ЧетвЈртый БТР, как и третий (который Марков почему-то не почтил своим
присутствием), почти не пострадал от шивысэ, но был сам по себе настолько
изношен, что выглядел хуже головной самоходки, -- ржавый жЈлто-красный
корпус его купался в лучах тумана. Нигде не было видно ,,ни лялечки"",люк
был тщательно задраен и я мог бы поклясться, что всЈ то время, как мы
подходили к машине, за нами зорко следили невидимые глаза, а пулемЈтное
дуло чуть подрагивало в левой бойнице лобовой брони, точно жало
возбуждЈнной осы. Вскочив на броню, я потянулся к крышке, чтобы постучать
в неЈ, но тут она бесшумно и молниеносно распахнулась мне навстречу,
пребольно ударив меня по руке и подбородку. В овале люка сквозь ореол
закружившихся перед моим взглядом искорок показалось такое же по форме,
как и люк, розовощЈкое конопатое лицо в спецназовской каске.

 -- Здравия желаю, товарищ капитан! -- бодро и радостно завопило оно,
восторженно глядя Маркову в глаза и полностью игнорируя мою личность. --
Желаете проверить готовность боевого состава? -- Вслед за лицом из люка вдруг
выпрыгнули шея, плечи и руки с автоматом, который рявкнул и пули просвистели
у нас над головой. Мы ошалело оглянулись на хищно-жалобный клЈкот, --
подстреленный круглолицым койр, сложив крылья, падал на землю. -- Рядовой
КрахмалЈв к вашим услугам! -- ЕщЈ бодрее отрапортовал спецназовец, вылезая из
люка. -- Вы пока залезайте в рубку, да смотрите, а наверху постерегу, а то
что-то ситуация начинает обостряться. Внизу находятся рядовые спецназа
механик Егоров и пулемЈтчик Дудкин. Сзади машины -- рядовой спецназа Прохоров
и медсестра Шелковская ведут охрану преступника... -- продолжал доноситься до
нас с Марковым и в машине его монотонный, но совершенно естественный голос
идеального солдата.

В рубке царил порядок, разительно отличавшийся от того кавардака, что мы
застали в предыдущей машине. Чистота и уют, только что одеколоном не пахнет.
Русоволосый крепыш Егоров, всем своим видом обличавший недюжинную
мускульную силу, коротко отдал капитану честь, оторвав правую руку от рычага
управления. Он был готов отправиться в путь в любую секунду, и капитану это
очень понравилось. Тощий, но мускулистый пулемЈтчик неустанно обшаривал
местность вокруг машины, глядя в прицел пулемЈта. Он был готов стрелять по
врагу в любой миг, и капитану это понравилось ещЈ больше. Довольно хмыкнув,
Марков полез обратно в люк, а я -- за ним, как привязанный.

У заднего люка мелькнуло что-то белое, и Марков, совсем было уж свернувший к
головной машине, невольно уклонился от намеченного маршрута -- его и меня
ожидало небольшое мужское удовольствие: на задке машины загорала девушка,
одетая в одни трусики. Умыться и помыться ей, конечно, не помешало бы, но
округлые ноги, полные бЈдра, небольшие груди, тЈмные вьющиеся волосы и
жеманно прикрытые глаза с длинными пушистыми ресницами делали еЈ просто
красоткой. Я чуть с ног не слетел, увидев еЈ, хотя за последние сутки
навидался вдоволь голых баб, как живых, так и мЈртвых, -- но те не позировали
передо мной, пытаясь выставить всю свою женскую прелесть; и эта девушка,
разумеется, не позировала именно передо мной, но всЈ же позировала перед
абстрактным Им, а мне было приятно случайно это увидеть.

Марков, довольно ухмыльнувшись, подошЈл к разлЈгшейся стриптизЈрше и смачно
лапнул еЈ за правую грудь. Раздался короткий визг ужаса; девушка вскочила и
поспешно застегнула на себе лифчик, на котором до этого лежала.

 -- Ну и шутите вы, товарищ капитан, -- покачала она головой, чуть улыбаясь. --
А я думала -- это тот псих Прохоров или ещЈ кто похуже. -- Карие глаза еЈ
смотрели с укоризной из-под высокого чистого лба широкоскулого добродушного
лица с узким подбородком. -- Что, и позагорать нельзя?

 -- Ты б ещЈ трусы сняла, Шелковская, -- весело оскалил зубы Марков. -- Такая
жарища, а ты -- загорать! -- Эй, Прохоров!!! -- заорал он и застучал в задний
люк. -- Что, уснул, гад?! Отпирай!

 -- Псих чЈртов, бабник, -- раздражЈнно проворчала девушка, неловко слезая с
брони. Я хотел было ей в этом помочь, да раздумал... -- Кому тут смотреть,
чудовищам, что ли.

Марков достучался-таки до того, что задний люк раскрылся и я увидел через
плечо капитана в заднем отсеке двух парней, -- сероглазого и светловолосого
спецназовца Прохорова, вооруженного пистолетом и щурившегося от хлынувшего в
отсек света в тщетных попытках рассмотреть назойливого крикуна из внешнего
мира и моего приятеля, веснушчатого СемЈна Качурина.

 -- Снять охрану с арестованного, но наблюдение вести по-прежнему! --
энергично приказал капитан спецназовцу и направился прочь от кормы БТР-а.

 -- Ты с ним не спорь, он у нас крутой, -- посоветовал я начинающему что-то
соображать спецназовцу и, подмигнув Качурину, добавил: -- Именем Маркова
выполняй, что тебе сказано!

 -- Психи какие-то, -- донеслось мне вслед неуверенное.

Капитан тем временем отмахал вполне прилично, сразу развив немалую скорость --
с первого взгляда на него даже неискушЈнному наблюдателю становилось ясно,
что у этого человека полно самых неотложных дел. Я нагнал его только у
самоходки, по пути бросив любопытный взгляд на третий БТР, по непонятной
причине пропущенный милиционером во время осмотра. Я уже догадывался, кто там
едет и этот экипаж вызывал у меня смешанное чувство отвращения и влечения в
связи с последними виденными мною событиями.

За время обхода ковЈр шивысэ сильно видоизменился, теперь стелясь по земле и
вибрируя от несогласованных действий его компонентов -- мячиков шивысэ, то
подпрыгивавших в воздух, то катавшихся по земле Јжиками; несколько хищно
подобрались по земле поближе к нам и были встречены шквальным
автоматным огнЈм -- кислота, брызнувшая из них, быстро испарялась, пропитывая
воздух едкими испарениями.

 -- ВсЈ, сейчас попрут, нутром чую! -- высказался капитан, вскагщиваясь на
броню. -- Мало им кровушки, которой уже попились! И койры близко кружат, за
ними подберут...

Из кресла механика злобно сверкнула на меня глазами Ольга. Баева в соседнем
кресле с натугой скрипела зубами от боли, сдерживая рвущиеся наружу стоны --
действие наркотика кончилось. Я хотел вколоть ей вторую дозу, но она отвела
руку со шприцем, выдавив: ,,Терпеть можно"". Метелицына пристально смотрела на
меня, не убирая руки с пистолета, что заставляло меня чувствовать себя весьма
неуютно и только присутствие Маркова несколько успокаивало. Тот как раз
приказал отнести раненую в кормовой отсек. Та оказалась довольно-таки
тяжелой, -- я с пыхтением отнЈс еЈ куда было приказано и когда укладывал,
невольно прислушался к еЈ лихорадочному шЈпоту -- тому шЈпоту, который
нисколько не заботится о его слушателях:

 -- Почему всЈ так исковеркано? -- Я недоумЈнно вздел брови и почти моментально
опустил их, сообразив, что она имеет в виду. Девушка внимательно следила за
моей мимикой. -- Хочется чего-то простого, безыскусного -- любви, счастья,
детей, спокойной жизни. А получаешь горе, ненависть, смерть. Я не прошу всЈ
это убрать, просто любопытно знать -- почему? Кто-то знает? Господи, парень,
вколи-ка ещЈ, а то опозорюсь сейчас перед тобой -- просто мочи нет.

Вздрогнув от вошедшей в еЈ тело иглы, она вскоре расслабилась и уснула. Я
немножко посмотрел на неЈ, странно красивую в своЈм внезапном спокойствии и
вздохнул от того странного чувства, которое иногда вызывает жизнь, выявляя
свою бессловную красоту сквозь толщу напластованной на неЈ грязи.

Последующие полчаса я работал в поте лица, под конец даже пожалев о
недавних спокойных минутах под дулом Ольгиного пистолета. За это время я
перетаскал в лобовую рубку тридцать пять небольших, но очень тяжЈлых
артиллерийских зелЈных снарядов в алюминиевых оболочках и два автомата с
подсумком рожков к ним. В общем, вкалывал, как папа Карло, в то время, как
капитан сосредоточенно созерцал в прорезь брони за пертурбациями шивысэ с
гримасой крайнего неудовольствия на лице.

 -- Петренко выкинь, -- приказал он мне, не оборачиваясь, не успел я присесть в
кресло, надеясь передохнуть минут пять. Петренко был чуть не вдвое тяжелее
Кати-водительницы. Проклиная всЈ и вся, я кое-как взвалил труп на себя, а
потом пропихнул его сквозь люк наружу. Тело покатилось по броне и с рвущимся
звуком осело на куче ржавого железа у обочины. Я хотел было осторожно
выглянуть наружу, но тут меня оттолкнул от лесенки Марков, которому, похоже,
пришла в голову та же мысль. Он исчез в люке, а мне пришлось
удовольствоваться видом сквозь прорезь. Увиденное мной зрелище невольно
заставило меня похолодеть, хотя, в принципе, я ожидал увидеть нечто подобное.

Шивысэ покрывали всю землю перед машинами широким неровным полукольцом,
успев уже охватить машины и с боков. Они не торопились, чувствуя, что жертвам
никуда от них не уйти, -- да они и редко когда нападали на неподвижны
предметы, судя по слухам, -- впрочем, опыт об их нападениях трудно было
накопить в нынешнее время кому бы то ни было. Для стоящих без прикрытия людей
они вообще были смертоносны -- не спасала и неподвижность -- твари реагировали
даже на пульсацию артерии на горле и биение сердца. Внимательно разглядывая
место дислокации шивысэ, я начал понимать, где мы находимся -- раньше мне
некогда было об этом подумать.

Головная самоходка стояла у развилка двух дорог. Одна, большая, -- та, по
которой мы должны были ехать -- называлась улицей Нансена, которую-то и
перекрыли шивысэ. Они заполнили собой и открывающийся слева переулок
Дальний, так что объехать по нему этих тварей мы не могли, -- более того, по
застарелой информации (того времени, когда в ПосЈлке еще водились действующие
вертолЈты) Дальний был непроходим на машине из-за усыпавших его
обломков метеоритов. Правее нас, к югу, высилась железнодорожная насыпь, по
которой броневикам было не взобраться.

Я мыслил так, что двигаться вперЈд ни в коем случае нельзя. Видали мы таких
смельчаков, мгновенно превращавшихся в сито с крупными ячейками. И смех и
грех -- и полукилометра не проехали после Ботанического. Что значит -- хорошо
приготовиться к предстоящим испытаниям! Сзади шивысэ не было, поэтому резонно
было бы сейчас развернуться... Но для Маркова возвращение ни с чем было бы
вселенским позором. Да и не такое это и простое дело -- разворот в такой
ситуации, -- неизвестно, что там этим тварям взбредЈт, когда они заметят
перегруппировку. Марков, скорее, выберет атаку, что с одной стороны -- мудро,
а с другой -- чистейшее безумие.

 -- Эй, Голощапов, -- подозрительно мягким тоном окликнула меня Ольга из
кресла. Я с подозрением взглянул на неЈ, развалившуюся в кресле механика и
смотревшую на меня с полунепонятным выражением глаз. -- Гаврилова ты хо-орошо
завалил... Да и меня подловил здорово. -- Она с довольной улыбкой потЈрла
левую грудь. Такой, как все, а распитюкивал на глобальные темы. Приятно.

 -- А ты думала -- я продукт чистого сознания, что ли? -- усмехнулся я. -- Меня
будут в лицо пистолетом толкать, а я -- отплЈвываться? Что просила, то и
получила. Я вынужден был тебя ударить для самообороны, а вот тебя в той
хибарке никто под ногу не подпихивал меня бить.

 -- Ну-ну! -- закивала Ольга с таким видом, будто я только что благословил еЈ
на долгожданный брак. -- Один ты вынужден убивать, как же, жертва
обстоятельств! Я тоже была вынуждена, только для тебя моя причина -- не
причина, что, конечно, естественно. Но тогда, извини, твоя причина для меня --
тоже не причина, обижайся -- не обижайся.

Я тебе скажу, кто ты, чтобы знал -- сильный и неглупый мерзавец. Такие вот
дольше всех живут, поверь мне. Порядочные слабаки и агрессивные дураки мрут,
как мухи. Здорово ты мне тогда душу разбередил и чего-то мне
захотелось.., -- чтобы помнили меня, что ли, чтобы не исчезла бесследно. Я же
знаю, что умру в конце концов. Хочу, чтобы побольше людей знало, какая я
была -- внешне, духовно. Вот оно -- бессмертие! Ты сейчас, конечно, думаешь
 -- блажь, откровения проститутки. -- Она вытащила из под кресла большую
бутылку с мутной жидкостью и жадно отхлебнула из неЈ. -- А только жаль, если с
моим мозгом умрЈт такая картина, -- представь себе -- одуванчик,
большой-большой, листья тЈмно зелЈные, все в росе. Солнце искрится в каждой
капельке, а цветок так и пылает в его лучах... А небо синее-синее, как трусы
моего первого... Солнце, солнце, где-то оно теперь? Почти пять лет его никто
не видел. -- Она поймала мой взгляд и вновь запрокинула голову под бутылочным
горлышком. -- Я не водкой, жизнью пьяная. Хорошо жить долго вредно -- хорошая
жизнь пьянит. Мне уже и убивать надоело. Я теперь только поняла, что такое
христианство, -- это кому-то убивать надоело до чЈртиков, вот он и написал
Библию.

 -- Кончайте пустословить, Голощапов, Метелицына. -- Возник за нашими спинами
Марков, злой, как собака. -- Брысь из кресла механика. Голощапов, сядь. А ты

в пулемЈтчики... Нализалась уже, стерва. Я тебе что сказал, Ольга? -- Приказал
он, задраивая люк. Метелицына неохотно и чуть пошатываясь, встала, всЈ никак
не расставаясь с полупустой бутылкой водки и уступила мне место за
управлением. -- Будешь подавать снаряды, поняла, что говорю?

Кресло было удобное, обитое поролоном. Обзор с моего места был двойной -- в
разбитое небольшое прямоугольное окошко и в гораздо более удобную и обширную
дыру левее окошка, проделанную шивысэ. ЕщЈ был перископ, но тот не работал.
Окошко было крайне неудобно, ибо располагалось слишком низко и мне
приходилось пригибаться, чтобы иметь приличный обзор. Устраиваясь на новом
месте, я всЈ время сталкивался с бесполезным, но крайне грязным перископом
головой и вскоре перепачкался в густо покрывавшем его мазуте и копоти. Дыра
имела более высока по сравнению с окошком расположение м поэтому я первым
делом поглядел, защищая рукой от начинавшего задувать резкого ветра. Шивысэ
медленно приближались. Я внезапно увидел в углу скомканный прорезиненный
брезентовый фартук с орудия и, понадеявшись, что он хоть как-то защитит меня
от кислоты, укутал им обнаженные ноги и и живот. Не будем повторять ошибок
моей предшественницы Баевой, -- кстати, даже если шивысэ меня только ранят, а
не убьют, сомневаюсь, что кто-то будет со мной так возиться, как мы с ней --
скорее всего Марков велит Ольге меня пристрелить, а та с удовольствием
исполнит этот приказ.

Я невольно скосил глаза на Ольгу в соседнем кресле. Она одним глотком допила
самогон и громко рыгнула. Капитан мгновенно отпрянул от прорези с искажЈнным
от злости лицом, с рычанием вырвал из рук девушки бутылку и запустил еЈ в
угол позади моего кресла. По отсеку брызнуло стекло. Я понял, что близится
атака, откинулся в кресле, положил на фартук заряженный автомат и стал ждать
сигнала Маркова.

Глава 4.
Начало экспедиции.

А на войне -- как на войне.
А мне -- и вовсе, мне -- вдвойне.
                В. Высоцкий.
               
--Так, ты пока не трогай, дадим пару залпов, -- сказал, наконец,
капитан, возясь у пушки. Можно подумать, что я так и рвусь в бой! Да меня
тягачом с места не сдвинешь без приказа! Ну что ж, вот и всЈ, как поЈтся
в песне, плачут чайки над волнами. Сейчас залпанЈм перед смертью, шивысэ
попрут на нас, мы -- на них и, как говорится, ,,зэ лессон исз оувэ, гуд
бай"". Но приказ есть приказ, даже если он отдаЈтся тупым, как бревно,
созданием. Я осваивался с оборудованием, наполняясь тем страшным звенящим
и, я бы даже сказал, ненормальным спокойствием и даже нетерпеливым
ожиданием, которое так отличает человека от животных в подобных
ситуациях. Кровь прилила ко всему телу, расцветив щЈки румянцем и пустив
от конечностей ползать и извиваться по туловищу маленьких электрических
змеек и муравьЈв. Механик того самого БТР--а, что привез нас в поселок,
научил меня кое--чему по части вождения, но машина мне попалась
премерзкая. К рычагам противно было даже притронуться, настолько они были
промаслены и грязны. Однако вскоре мне пришлось сделать это, ибо Марков
дал команду двигаться с места и я осторожно потянул рычаг на себя.
Заурчал двигатель, и машина послушно стронулась с места. Капитан с
усилием разрабатывал проржавевшую, несмазанно скрипящую визуальную
наводку; Ольга, стоя на коленях, с угрюмым сосредоточением жирно рвала
накатами за снарядные ящики. ,,Ну--ну"", -- беспредметно подумал я,
скосив на неЈ взгляд, и уже конкретно додумал, что неплохо бы на пару
часов сделаться бессмертным. Жаль, что это не было предусмотрено
изначально! Спину неприятно покалывали мурашки страха, дыхание учащенно
рвалось из пересохшей глотки сквозь стиснутые зубы. Шивысэ приближались,
нелепо дергаясь за стеклом и я никак не мог рассмотреть, что они там
делают. В ожесточении я двинул в стекло локтем и то лопнуло острыми
осколками в разные стороны.

--- Назад! -- прохрипел Марков и я послушно дЈрнул соответствующий рычаг. Танк
отпрянул назад неэквивалентно далеко, ибо в это время орудие самоходки
выстрелило. Говорят, что трудно проследить траекторию полЈта снаряда
невооружЈнным взглядом. Однако мне это удалось легче лЈгкого. Вырвавшись
из дула, снаряд тотчас ,,окометился"", обретя обширный плоский стелющийся
белый хвост из шивысэ, которые атаковали его с невероятной быстротой.
Снаряд ещЈ не успел скрыться из виду, как напавшие на него шивысэ проели
его до серЈдки и затронули детонатор. От взрыва они разлетелись в воздухе
бешено кружащейся белой кислотной метелью. Остальные секунду помедлили и
затем, легонько развеваясь по краям, стали приближаться к застывшей
самоходке. Тут же яростно застрочил пулемЈт, за которым на корточки
уселся Марков, выкашивая центр надвигавшегося едкого живого облака. Я уже
начинал понимать, к чему клонит капитан. Метелицына трясущимися руками
впихивала в пушку очередной снаряд.

--- Готово, кэп! -- слабым голосом простонала она, кривя обескровленными
губами. Капитан кинулся к наводке, и вскоре второй снаряд боднул землю за
шивысэ, разметав их в разные стороны. Опасно было стрелять так близко от
машины, -- осколки, засвистевшие роями рассерженных пчЈл около
самоходки, могли запросто убить меня, да и Маркова, то и дело
выглядывавшего в проеденную в лобовой броне дыру. Шивысэ разъярились
по--настоящему, и фланги их потрЈпанных рядов, бешено крутясь маленькими
торнадо сразу вокруг нескольких осей, завьюжились по направлению к нам.
Расстояние между их передним валом, состоящим из трЈх неправильных
наползающих один на другой валиков, как в перевЈрнутой детской
,,пирамидке"", и лобовой бронЈй нашей машины стремительно сокращалось.
Время, которое потребовалось бы капитану на произнесение заранее
прочувствованной мной команды, я сэкономил в лучших традициях
благополучно ухайдоканного капиталистами социалистического производства.
Машина ринулась вперЈд, стремясь поскорее проскочить сквозь огромную
прореху в середине зависшего в воздухе белого развевающегося на ветру
одеяла, которое, складываясь пополам, стремительно неслось на нас. Но
схлопнувшиеся наконец и мгновенно сшнуровавшиеся его края нас всЈ же
зацепили, да стремительно затягивавшаяся по периметру центральная дыра
только лизнула нас своими обескровленными губами. ЕщЈ секунда
промедления,- и местная диорама там, где мы ехали, напомнила бы
стороннему наблюдателю национальный флаг Японии. Но нам и так мало не
показалось -- крыша и края самоходки местами стали матово просвечивать,
и я боролся с посекундным искушением набросить покрывавший ноги и живот
брезент на голову как зонтик, -- казалось, крыша вот--вот прогнЈтся и
брызнет вниз смертоносным дождЈм.

ПулемЈт надо мной строчил урывками; Ольга, постанывая от страха и
непривычной тяжести и стремительно трезвея, закладывала в пушку снаряд за
снарядом. Вновь грянул выстрел, но на сей раз снаряд источили в воздухе
так, что он не взорвался. Расширившимися глазами я наблюдал сквозь своЈ
окошко, как массово гибнут шивысэ, которые, казалось, готовы были
вот--вот впиться в лобовую броню машины. Массу их отвлекали снаряды,
некоторых расплЈскивали в брызги очереди пулемЈта, третьих проносил над
нами поток воздуха, -- некоторые шмякались при этом о крышу по
касательной и тогда я изнемогал от страха. ЩЈки и уши мои пылали вовсю и,
я думаю, были ярко--пунцовыми, ноги тряслись мелкой дрожью на педалях,
сердце молотком выстукивало изнутри грудную клетку. Руки свои я ухитрялся
как--то контролировать, точнее, они контролировали меня.

--- Шшш-шш... -- прямо передо мной в еще толстой части лобовой брони рубки
стало проедаться круглое отверстие -- не иначе, какой--то шивысэ
ухитрился закрепиться своими зубками на неистово мчавшемся вперед
броневике. Придерживая одной рукой рычаг, другой я схватил автомат,
хладнокровно ожидая появления в отверстии лыбящейся рожи шивысэ.
Дождавшись этого, я отклонился влево и спокойно и даже не без
удовольствия прострелил посередине нелепо ухмыляющегося колобка. Тот с
визгом вылетел наружу, плеснув--таки на прощанье на сиденье кислотой.
Зашипел скукоживающийся прожжЈнный поролон, но меня даже не задело.
Поспешно вернувшись на место, я с трудом выправил машину, сильно
съехавшую было вправо и едва не зарывшуюся передком в нагромождения
камней у кювета. До меня донеслись удивительным образом слившиеся в
унисон грязные ругательства дергающихся где--то на границе поля зрения
Ольги и Маркова, которым в этой ситуации не поздоровилось гораздо больше.
Наступила передышка, но она длилась недолго, -- вскоре передняя стенка
рубки вновь зашипела, словно раскаленная сковородка с жиром, на которую
брызнула вода. Это сразу несколько шивысэ начали поедать еЈ снаружи. Я
уже не стал рисковать так, как в прошлый раз, бешено скося глазом на
Ольгу. Та схватила у меня с колен автомат и начала строчить по
ненавистным тварям, попеременно возникавшим в отверстиях. Рубка гудела,
словно в неЈ с размаху бил стальной молот. Если бы не многочисленные
отверстия в ней, мы все бы уже давно оглохли. Марков сам крутился около
снарядов, сам стрелял.

Вдруг я оледенел от ужаса, -- прямо передо мной в отверстии перегородки
бесшумно возникла ещЈ одна тварь, в мгновение ока кинувшаяся на меня. Я
мигом пригнулся, чувствуя чужеродное повевание волосами затылка. После
боя я со смешанным чувством удивления, страха и гордости рассматривал две
здоровенные гомотетичные сквозные дыры: одну в спинке кресла механика,
другую -- в задней переборке командирского отсека, над той, первой
дырой.

Резиновый фартук на моих коленях постепенно разъедало кислотой, которая
постоянно стекала тоненькими струйками на пол под моими ногами, которые я
по мере возможности держал на весу, чтобы не ошпарило. Рикошетящие пули
скакали по рубке, горячим роем сыпались сверху отсекаемые от стен
осколки. Одна из рикошетящих пуль глубоко зарылась под кожу моего живота
около пупка, причиняя немалую боль, вторая стукнула в правую икру. Я
мысленно бормотал всякую полурелигиозную чушь, кляня психованную, косую
безрукую дуру Ольгу, молясь, чтобы ни один из рикошетов не задел меня.
Несмотря на молитвы ещЈ одна сплющенная пуля упала на излЈте на мои
колени и, уже успокаиваясь, медленно крутнулась, чертя своим острым
носиком мутную линию в луже кислоты и затихла, приутонув в оной. Осколки
рассекали мне плечи и грудь до крови, несколько ухитрилось пробиться даже
через копну моих нечЈсанных волос, болезненно ужалив в кожу головы.
Голова медленно заныла, как медный колокол. Мой внешний вид в те
мгновения, должно быть, мог доставить немалое удовлетворение моим врагам,
ибо я делал нелепые со стороны ужимки, так как с детства не привык
стоически терпеть даже самую пустячную боль.

То, что вытворяла Ольга справа от меня с шивысэ, напоминало одну из
последних стадий старинной ,,игры на экране"", в которой Микки--Маус
ловит в корзину быстро--быстро появляющиеся на полках под курами и
падающие вниз яйца, только страшнее и наоборот -- девушка выбивала шивысэ
туда, откуда они пришли, вовне самоходки. Я вдруг вспомнил, как мы с
Алексеем Кривобровичем (земля ему пухом!) ещЈ в дотуманную нашу бытность
писали рассказы ,,по строчке не глядя"". В одном из рассказов была
строчка ,,Чудовища горели, вопили и ели людей"", которую я полукрича
твердил некоторое время, сам того не ощущая и весело, вперемежку и не по
делу то улыбаясь, то хохоча, пока Ольга не вмазала мне в бок кулаком.

После этого я закусил губу и уделил более пристальное внимание дороге. А
дорога этого прямо--таки требовала, ибо в ней появились трещины, с
которыми могла не справиться даже самоходка. Я с трудом объехал пару
трещин, одновременно пытаясь избегнуть столкновения с особенно крупными
комьями слипшихся вместе шивысэ, летящих на нас. Рука немела на рычаге,
выжимая из машины все, на что она была способна, но этого уже становилось
недостаточно. Шивысэ значительно поредели, но Ольга закричала, что они
собираются сзади и чтобы я поприбавил скорости. Я злобно прохрипел
что--то в ответ, ибо и так гнал машину во весь опор, но дорога тому не
покровительствовала. Шивысэ впереди и в самом деле сильно поредели --
навстречу летели составленные из них кольца, ленты и сферы, забавно
колыхаясь на лету. Внезапно я сморгнул от мгновенной перемены -- шивысэ
исчезли. Однако я не сбавлял скорости, чувствуя, как напружинено у меня
все тело, как оно впилось руками и ногами в управление и гонит машину
вперед, вперЈд, вперЈд, по уходящей на восток дороге. Десять сантиметров
брони, подумал я, взглядывая на сеющее свет решето отверстий в передке
машины, глядя через которые, можно было составить себе картину внешнего
мира куда более цельно, нежели при просмотре через визир перископа.
Постепенно я ощутил себя немного по--другому, -- как мокрый от пота,
дрожащий и изрезанный стальной стружкой комок плоти и вибрирующих нервов,
содрогающийся при каждом вдохе в себя отравленного кислотой воздуха. Зубы
разжались из состояния закрученных тисков и застучали верхние о нижние.
Аккуратно раскачивая в разные стороны голову, мне удалось немного размять
шею, так что я смог узреть, что же случилось с Ольгой и Марковым. Они
лежали прижавшись к проеденным в обшивке проемах и судорожно вдыхали
клочки вбрасываемого в кабину ветром тумана. Спины и бока их вздымались и
опадали, как у загнанных лошадей, на них засыхал грязной тонкой плЈнкой
обильный пот.

Тут только я понял, что произошло и беззвучно засмеялся и заплакал,
подхватывая редкие жгучие слезы обожжЈнными даже сквозь фартук коленями,
выковыривая из-под кожаных складок живота теплую, вымазанную кровью пулю.
Прорвались, думал я, прорвались чудом, непонятно как, но прорвались... И
тут танк сильно подбросило и я чуть не поперхнулся выступившей было во
рту от боли слюной. Под брюхом машины что--то адски заскрежетало, машину
повело влево, с неприятным шорохом прочерчивая крошку дороги. Я слетел с
кресла вправо, завопив от двух одновременных ощущений боли, -- от
полившейся на меня с фартука кислоты и вонзившегося в поясницу острого
угла снарядного ящика. Самоходке перебило левую гусеницу...

Увидев и услышав, что первая машина стронулась с места, начав пальбу,
Демьяненко понял, что это и есть тот самый сигнал, о котором говорил ему
Марков, пока я разговаривал с Телешовым и крикнул Пурпурову, чтобы тот
отправлялся. Спецназовец, сидевший в всЈ ещЈ мокром от крови кресле
усопшего механика, нажал на рычаг газа и БТР с рЈвом рванулся вперЈд,
размЈтывая неспокойно развевающиеся клочья тумана. ,,Поехали"", --
пробурчал себе под нос Пурпуров. Он был одним из тех уверенных в себе
людей, которые твЈрдо знают, чего хотят и презирают (в лучшем случае
относятся снисходительно--пренебрежительно) всех тех, кто этого не знает
или не может добиться. Это не был тупой и сильный индивидуум ницшеанского
или дарвинистского склада ума, напротив, в дотуманье он любил и
почитать,- кстати, Дарвина не в последнюю очередь. Очень увлекался
каратэ, просмотром не слишком притязательных ,,ужастиков"", видеоиграми и
прослушиванием песен на английском языке.

Картушина приютилась возле пулемЈта, неловко смазывая его горячим
машинным маслом с удивительно прогорклым запахом, то обжигая себе пальцы,
но не снисходя даже до болезненных вздохов, а ограничиваясь лишь лЈгкими
гримасками. Пот стекал по еЈ распаренному в кастрюле рубке лицу, слеплял
в мокрые брусочки пряди тЈмных коротких волос, струился по спине и
внутренней стороне бЈдер. С б\"ольшим чувством неудовольствия Елена
смотрела на стекающий с пальцев жир и на тЈмные потЈки масла,
проступавшие на коже. ,,Это вообще--то не моЈ дело -- смазывать эту
гадость"" -- лениво думала она, параллельно будучи мыслями совсем далеко
отсюда, от этого громоздкого пулемЈта, этих жирных испачканных пальцев и
распаренного тела. Мысль еЈ витала около последних событий, медленно и
завороженно разглядывая их расширенными в изумлении и ужасе глазами. Вам,
наверное, трудно объяснить, какие ужасные чувства испытывает человек, на
глазах которого совершается ужасное убийство, вы к этому люди привычные.
Но Елена была потрясена зверской расправой над обитателями ,,кабака"", в
которой она приняла участие совсем случайно, зазванная туда, как
медсестра. Представьте себя на еЈ месте -- вас позвали в гости на день
рождения знакомые, и вдруг по прибытии туда вы попадаете в жестокую
резню, где не щадят ни своих ни чужих. Как страшно, должно быть, это
чувство, которое испытала Лукерья, когда нож вошЈл ей в грудь. Елена
зачем--то мучительно пыталась представить себе это, закрывая внутренние
глаза и прикусывая нижнюю губу, пока перед взором не начинали плясать
крохотные светляки--искорки третьей череды осознаний. ЕщЈ эта ложь, еЈ
никчемушная ложь о том, что Саша и Вересаев захватили еЈ в заложницы!
Сапогов взглядом сказал тогда всЈ, что о ней думает, но сделал вид, что
поверил и сохранил ей жизнь, чтобы она могла вот сейчас потеть над
пулемЈтом и лихорадочно размышлять, надсадно копя в уме использованные
,,гильзы"" череды стремительно продуманных мыслей. но альтернативой было
убить несчастную и ни в чЈм не виноватую Алису Харитонову, которая, с
разбитой пистолетом Вересаева головой, вдруг позвала еЈ по имени, уже
собравшуюся уходить, со спины и попросила помочь. Ни одной спокойной
мысли не теплилось в Ленином сознании, ничто не согревало, не скрепляло
еЈ трепещущее духовное единство.

Рядом с ней на зелЈном зарядном ящике с облупившейся на углах краской
слоистой грудой лежали, свесив под еЈ невидящих взглядом серебристо
поблЈскивающие в лучах тумана широкие маслянистые хвосты, несколько
пулемЈтных лент с тяжЈлыми крупнокалиберными патронами: Демьяненко любил
всегда быть наготове, может быть, потому, что это редко когда было у него
востребовано. В милицию от попал по знакомству, т.е. был так называемым
,,жмыхом"", к тому же не прошедшим ,,смертоуборочку"", что было даже
среди ,,жмыхов"" совсем уж невиданным делом, ибо все считали еЈ
прохождение делом чести, более почЈтным в своей добровольности. Особой
силой вышеупомянутый жмых никогда не отличался, но наглости ему было не
занимать, что и привело его, где--то обнаглевшего сверх меры, в эту
гиблую экспедицию.

Потирая засаленный подбородок вышеупомянутый достойный милиционер,
усиленно вглядывавшийся в замутнЈнную стекляшку окуляра перископа, вдруг
с ужасом узрел, что головная машина проехала прямо сквозь столь
негостеприимно развернувшийся впереди неЈ ковЈр шивысэ. Не веря своим
глазам, он поморгал, но видение не исчезло, а только усугубилось тем, что
ковЈр шивысэ, давший было широкую брешь прямо посередине, неожиданно
яростно склубился вновь около своего воображаемого центра оттуда и ярым
тюльпанообразным вихрем внаклонку с бешеной скоростью ринулся прямо на их
БТР. Решив, что ,,морковка"" отвоевалась, милиционер подумал, что
следующая по плачевности участь ожидает именно его машину, а равно и еЈ
обитателей. ,,Вот гадость"", -- мелькнула у Демьяненко бессознательная
мысль: -- ,,Чего они сюда--то попЈрли??""

--- Картушина, огонь! -- почти взвизгнул он в полуистерике, вдруг
вполоборота увидев, что медсестра не стреляет, а с отсутствующим взглядом
медленными и плавными пассами натирает головной пулемЈт. -- То есть,
товсь! -- нелепо поправился он, вспомнив, что стрелять--то должен он сам
и невольно сглотнул матюк, постеснявшись присутствия женщины, яростно
тиснул пулЈмет и, наспех прицелившись, застрочил. Поначалу пули летели в
белый свет, как в копеечку: милиционер всЈ никак не мог прицелиться,- но
потом страх у него то ли прошЈл, что ли поутих на время. Пули из лент,
которые подавала ему Елена, стали идти прямо снайперски, смешивая цепочки
шивысэ с землЈй и так скосил большую часть несшегося на них отростка.
Шивысэ несли большие потери и от собственных простреленных собратьев,
заливавших целых кислотой, к которой внешняя оболочка тварей была всЈ же
немного восприимчива, как ни странно может это показаться. Поэтому
одинокий метко бьющий пулемет свершал чудеса. Но чудеса бывают
недолговечны, и вот в лобовой броне медленно проелось отверстие --
какой--то героический колобок сумел--таки прилепиться к обшивке машины.
Телешов, скрючившийся позади Картушиной в дальнем углу рубки, ловко
метнул в тварь один из патронов, выпавших из обоймы и та, дЈрнувшись от
боли, сползла с брони наружу, плеснув из разодранного бока внутрь жгучей
струйкой кислоты. ,,Береги...сь, сверху, деваха!"" -- крикнул Егор Лене,
чуть не сказав ненормативное слово. Картушина, поперхнувшись страхом,
захлестнувшим еЈ до самых глаз, плямкнула губами и с силой оттолкнулась
от снарядного ящика, дрожа в предчувствии неведомой боли, грозящей
сверху. Отшатываясь, она с силой ударилась головой о перископ, но крик,
вырвавшийся у неЈ немного раньше, был вызван не этой, вдруг вспыхнувшей в
затылке ослепительно острой болью, а другой, словно вгрызающейся и
впивающейся в ноги -- болью от брызнувшей на сдвинутые смуглые ноги
кислоты. С трудом поворачиваясь в рубке, Телешов, давя в себе
подступающее желание, оттащил трепещущую Елену к задней переборке,
поспешно вытер ветошью капли кислоты, механически бормоча: ,,ВсЈ в
порядке, всЈ в порядке..."". Обильно покрытая потом, Елена дрожала в
предшоковом состоянии, закатывая глаза, что странно изменило еЈ облик,
придав ему некую потустороннесть, словно она была одной из пришельцев.

Пурпуров тем временем с железным спокойствием влЈк БТР вперЈд, слегка
пробуксовывая на особо крупных скоплениях мелких тварей, присасывающихся
на дороге к кислотным лужам. Он старался придерживаться извилистого
,,коридора безопасности"", созданного неровным распределением шивысэ в
воздухе. ВсЈ происходящее напоминало ему розыгрыш спортлото шесть из
тридцати шести помноженное на десять в энной степени, взгляд изнутри
барабана. Демьяненко поливал тварей из пулемЈта, смачно и радостно
матерясь при особенно метких попаданиях и вряд ли отдавая себе в этом
отчЈт. Колобки то и дел пытали счастье на броне машины, налетая на неЈ
слева и справа, но скорость и постоянные пируэты, которые выделывал
механизм в волосатых руках Пурпурова, расшвыривали их в разные стороны
при малейшем прикосновении к броне.

Телешову было неприятно смотреть, как Елена впадает шок и он среднесильно
хлестнул ее по щеке, вздрогнув от почти одновременно брызнувшей ему на
губу солЈной капли. Девушка дЈрнулась, нелепо обнажая нижние зубы и
упираясь языком в нЈбо. Волосы разметались у неЈ по лицу, странно
опростив его.

--- Кислоты что ль, не пробовала никогда? -- с удовольствием шлепнул еЈ
второй раз Егор, холодея в то же время от самому непонятного неприятного
ощущения, словно впрыскиваемого ему в вены этим выражением девичьего
лица. -- Краля нецелованная, маменькина... -- ЗанЈс руку в третий раз, но
девушка перехватила ту на лету.

--- Не дерись, всЈ, я в порядке. Перепугалась я что--то не по делу, --
извиняющимся чуть стонущим тоном пробормотала Картушина, чувствуя, как
кровь отплясывает у ней в голове гопака, постепенно сбавляя темп и силу
притопа. Она потянулась к свое аптечке -- грязной сумке с красным
крестом -- , крепясь, чтобы не заплакать навзрыд от терзающей синевато
темнеющие раны на ногах режущей боли. -- Лупишь же по живому, силу
соразмеряй, чудик. -- Егор понимающе смотрел на неЈ, пока та смазывала и
бинтовала раны, поливая его всякими нелестными выражениями.

--- Ругайся, ругайся, тебе это идЈт. Больно, небось... -- раз ухмыльнулся
он.

Елена слабо отмахнулась, внезапно замолчав, въяве вновь увидев перед
собой мгновенную яркую вспышку страха, взметнувшуюся в еЈ мозгу в момент
окрика Телешова, почти физически ударившую еЈ изнутри в каждую клеточку
тела и на несколько мгновений оборвав стройную припоминаемую цепь
умозаключений разума. Приторное чувство недоверия к себе, к
осознаваемости своей подлинной сущности, вкралось к ней в душу, но тут же
слизнулось новой порцией физической боли -- тупой, но терпимой, однако
всЈ же достаточной, чтобы тело начало заниматься постепенным внутренним
огнЈм.

--- Ругайся ж, что не ругаешься -- не можешь что ли, б...--муха, -- зудел
тем временем раскорячившийся рядом Телешов. -- Или как в песне поецца --
,,не могу и не хочу""?

--- Слушай, до чего ж ты стрЈмный, как раньше говорили, -- не выдержала,
наконец, девушка. -- Чего тебе от меня надо? Тут ругайся -- не ругайся,
не поможет, тем более, что ты это за двоих делаешь с превеликим успехом.

--- Ну а что, ругаюсь! Без этого нам нельзя, свобода слова существует для
того, чтобы ею пользоваться! -- хохотнул донельзя довольный и гордый, как
всегда, когда ему ставили на вид его сквернословие, Егор. -- А девочки
для того, чтобы с ними забавляться... -- Дополнил он почти в ухо
медсестре, доверительным тоном. -- А ты девочка креппенькая, межпрочим;
мне бы с тобой раньше встретился, тогда бы жить пришлось в эту пору
прекрасную не только мне и тебе, как писал поэт, но и нескольким
маленьким Егоркам...

--- Одного тут Егорки хватает, чтоб белый свет стал не мил, -- яростно
стрельнула в него жалами глаз разозлившаяся вконец Елена. Глупый разговор
ей прискучил, но, резко начав свою тираду, она вдруг поняла, что
почему--то не хочет его прерывать и закончила мягче. -- У тебя одна
любовь на уме. А до неЈ ли теперь?

--- А до неЈ никогда времени нету. Все всЈ заняты чем--то: то рождаются,
то растут, то учатся, то кушают, то спят, то работают, то стареют, то
концы отдают. А дети всЈ равно получаются, -- сладко улыбался Телешов,
прохаживаясь глазами туда--сюда по полулежащей девушке и ища какой-нибудь
повод вновь прикоснуться к еЈ столь притягательному телу.

--- Слушай, ну ты жук... -- не выдержав, улыбнулась наконец Елена. -- Что я
тебе, мЈдом намазана, ты меня так глазками вылизываешь. Судя по речам,
деток у тебя пол--союза, не меньше. Знаешь пословицу -- ,,умел родить,
умей и взрастить""?

 -- Ну так что ж, ты хочешь сказать, одни умные люди эти пословицы
выдумывали? -- не растерялся Егор. -- Тут не надо быть Фрейдом, чтобы всЈ
про того мудреца, что эту пословицу сочинил, понять: кто у него
мама--папа был, за кем в замочную скважину подсматривал, а также чего и
где конкретно у него не было и быть не могло. Дети -- наше будущее, а не
прошлое, и даже не настоящее. И это -- правильно!

--- Не о том мы что--то говорим, -- поскучнела вдруг Елена, отвернувшись к
стене, подставляя раскрасневшуюся щЈку резким порывам влетающего внутрь
сквозь пробоины начинающего усиливаться ветра. -- Смерть кругом, а мы...
Неестественно как--то лопочем...

--- Вот если бы мы о смерти сейчас лопотали, дураки мы были бы. Это всЈ
равно, что дома сесть против стены на стул, уставиться на неЈ в оба
глаза, ухватить себя за голову руками и запричитать неистово: ,,Ох,
туды--ж еЈ растуды, стена, перекати еЈ поле! Ах, разъядрить еЈ в
тьмутаракань, а как же теперь жить, ничего не понимаю! Ведь вот она тут,
никуда не деться от нее! Ах, тампонь тебя по ребру, да чего ж теперь
делать!"" Ну и т. п. Нет жизни без смерти, как нет дома без стен и крыши.
Но к чему обсуждать это каждые пять минут? Кисло на душе -- молись, либо
матерись, смотря чему обучена. А моя молитва -- твоя крепко сбитая...
 -- судорожный глоток -- не скажу что!

Вдруг машина стала, издав неприятный скрежещуще--скрипящий звук, словно
сковороду с размаху пустили впритирку к песчаной поверхности, и сразу
внутрь хлынул неприятный кислый запах давленых шивысэ, моментально
заполнив рубку до краЈв. Мотор судорожно кашлял, подавая слабую надежду
на реанимацию двигательного процесса транспортЈра.

--- Б...! і... твою мать! -- заорал Пурпуров голосом, полным ужаса и ярости,
обращаясь, по--видимому, к рычагам и тумблерам панели управления, за
которыми он сидел враскоряк всЈ это время. -- Чтоб тебя п... втрЈхряд,
п... Ј..., железка треб...! Заводись! А, тты!!! Горючего -- ноль!

Не будучи, очевидно, механоэстрасенсом или минимум механопсихологом, он
зря истратил этот порыв ,,тепла души", ибо мотору не суждено было
прокашляться. Кашель перешЈл в заразительное чихание аллергика, затем в
судорожное хрипение астматика, ну а завершилось всЈ гробовым молчанием
того, о котором говорят или хорошо или никак. Если бы исцеление мотора
зависело от людей, сидевших в брюхе несущеЈ его машины, то они сделали
для него всЈ и даже больше, ибо смерть мотора означала и их почти
неминучую смерть: ведь в это время вокруг БТР--а весело резвились в
воздухЈ стаи неунывающих шивысэ. Лица четырЈх людей, сидевших в рубке,
исказила маска смертельного ужаса -- они поняли, что это конец.
Очевидно, какой--то паршивец шивысэ пробуравил баки с горючим и весь
бензин вытек. То что дальше должно было произойти с незадачливым БТР--ом,
нетрудно было себе представить, единожды увидев памятник первопроходцам
Северного на перекрестье Зоологического и Курской. И однородная мимика
людей недвусмысленно свидетельствовала о том, что они себе это
представили воочию: то, как все ближайшие шивысэ, практически мгновенно
запеленговав внезапно остановившийся объект, кидаются на него и проедают
со всех сторон. Если после этого что--то останется от машины, уже хорошо.
Потому что от людей в машине уж точно ничего не останется.

Остановившимся взглядом Елена, привалившись щекой к дыре в боку
неподвижной махины, завороженно фиксировала сквозь неЈ медленное и
неторопливое скачкообразное приближение к машине шивысэ, -- те словно не
сразу поверили вдруг свалившемуся на них счастью; а может, их сбивал с
толку ветер, который начал поднимать уже камешки средней величины.
Инстинкт самосохранения выражался теперь у неЈ только в мелком ознобе,
незаметном для неЈ самой. Оставаться внутри значило умереть от ожогов в
кислотной бане: уже сейчас внутри трудно было дышать, -- щипало в горле и
носу, слезились глаза, -- но и бежать было нельзя -- броня давала сейчас
самую надЈжную защиту от свирепых тварей.

--- Что??? -- вдруг свирепо крикнул Пурпурову Демьяненко, поворачивая к
нему исступлЈнное лицо. -- Напортачил?!! Заводи!!!

 -- Ты мне это... -- приподнялся с кресла на сжатых кулаках в его
направлении механик, набухая гневом по самую коротко стриженную макушку,
как вишня в варенье -- соком.

Елена вздрогнула и отпрянула от отверстия: воздух по правому борту
вспороли автоматные очереди, скосив нескольких лидеров из приближавшихся
шивысэ и те, умирая, щедро кропили своими внутренностями броню. Некоторые
пули шлЈпались в асфальт с неприятным тиуканьем, которое и отпугнула
девушку. Похожую картину наблюдал в это же время Телешов по другому борту
трупа БТР-а. Рев моторов, накативший сзади, полностью прояснил ситуацию:
машины Гаврилова и Егорова обходили замершую громаду ,,кирпича""
Пурпурова с обеих сторон, с ожесточением поливая кинувшихся было на него
шивысэ очередями, как подоспевшие охотники отстреливают голодных волков,
которых потянуло на падаль--приманку.

--- Ага, не тут--то было, сморчки! -- в восторге провизжал Егор в дыру
злобно хрюкающим шивысэ, которых, вопреки всем их желаниям, плотный и
смертоносный огонь метких стрелков Диклова и Дудкина отжимал от лакомой
поживы, выкашивая при этом шивысэ сотнями. Изловчившись, он ловко плюнул
в смертельно раненого колобка, лежащего недалеко от машины и истекавшего
своей кровью и злорадно захохотал, увидев мучения того, когда слюна
закипела, соединившись с кислотой шивысэ. -- Парни, мы здесь! --
Заревел он, с трудом перекрывая тарахтенье пулемЈтов.

БТР Гаврилова остановился справа от них, метрах в трЈх. С треском
распахнулся верхний люк, откуда высунулся полуголый, раскрасневшийся от
выпитой водки, жары и азарта стрельбы Гаврилов, размахивающий автоматом и
закричал, что если в Пурпуровской машине что не так, пускай двигают к
ним, да поживее и только двое -- больше в БТР не влезет.

--- Сначала девушку! -- благородно приказал Демьяненко, сам намереваясь
быть вторым: как--никак командир. Телешов помог Картушиной выбраться на
броню, где их обоих на миг ослепил свет нависшего над ними огромным
матовым куполом тумана и оглушил сильный порывистый ветер. Наконец Елена
и Егор различили перед собой метрах в пяти урывками накатывающийся на них
полого шивысэ, методично терзаемый пулемЈтом Диклова. Слева ещЈ метрах в
четырЈх стоял егоровский БТР, по горло в занятый своими проблемами, а
именно, отстреливаясь от внезапно выпорхнувшего откуда-то из мешанины
бурелома левой обочины плотного разозлЈнного нового веретенообразно
вращающегося роя кислотных колобков, которые казались крупнее в диаметре,
чем те, с которыми приходилось биться пурпуровской машине. Наконец,
продышась от кислотных испарений и привлечЈнные яростными воплями,
состоящими почти из одного мата, они повернулись направо и в этой нише
тумана увидели БТР Гаврилова. Стоял он, однако, далековато -- почитай,
что в трЈх метрах. Гаврилов, суетящийся на крыше, судя по его
взволнованным речам, не был расположен медлить. А ведь по земле
расстояние между БТР--ами покрыть было практически невозможно, ибо всЈ
оно было заполнено кислотой, вытекшей из умерших или умирающих шивысэ,
которые почти сплошным ковром покрывали это пространство на дороге: надо
было прыгать. Поняв, что она просто не сможет этого сделать из--за
раненых ног, Елена почувствовала внезапную тошноту и покачнувшись, упала
бы вперЈд, в кислотную лужу, если бы еЈ не подхватил рукой за талию
всегда готовый это сделать Телешов.

--- ПридЈтся прыгнуть Лена, придЈтся! Давай! -- требовательно прокричал он
ей на ухо, с опаской косясь на веретено шивысэ справа, которое под
выстрелами Дудкина стало относить в их сторону. Подсознательно
помолившись, девушка собралась в комок, упираясь пятками в ребристую
тЈплую крышу покосившейся машины, чувствуя как рвЈтся струп на подсохших
ранках от кислоты и, рывком распрямившись, прыгнула... И всЈ же ей
недостало каких--нибудь десяти сантиметров: промахнувшись, Картушина
ударилась всем телом о броню БТР--а Волкова и, оглушЈнная, раскрыв рот и
запрокинув ничего не соображающую в тот момент голову, начала сползать
вниз, в с шипом булькающую кислотную лужу у левого борта. Гаврилов сделал
чисто инстинктивную последнюю отчаянную попытку спасти ей жизнь --
хватательное движение рукой по броне в еЈ сторону, и его пальцы случайно
впились в левое запястье Картушиной. Напрягая до предела мускулы и
безбожно матерясь, Гаврилов с трудов втянул тяжЈлое в своей
бесчувственности тело в люк. Наполовину высунувшийся из люка Демьяненко
хлопал глазами, видя это чисто случайное везение Картушиной, а Телешов,
легко оттолкнувшись от металла обшивки, уже летел через провал между
машинами. Приземлившись, он с криками заплясал и заизвивался на неровной
поверхности БТР-а, чтобы удержать равновесие, пока Гаврилов, потеряв
терпение, не схватил его за шиворот и не сунул внутрь машины; после чего
спрятался сам, захлопнув за собой крышку уже отъезжающего БТР--а. Ему
самому после этого пришлось висеть на лестнице, неловко упираясь головой
в крышку люка, ибо внизу и без него было битком набито.

Диклов, зажатый почти со всех сторон, ухитрялся не отрываться от визира и
стрелять в то же самое время. На лице пулемЈтчика застыла искажЈнная
ухмылка, язык трепетал между зубами, словно жало варана. Его пулемЈт
разнЈс остатки передовых шивысэ, но внезапно сзади сверху выпорхнул новый
клубок тварей, вращаясь двумя половинами во взаимно обратных
направлениях.

--- Двигай, Гаврилов, а то они из нас сейчас суп сделают! -- завопил
перетрусивший не на шутку Волков.

--- Двину не раньше, чем распихаю эту сволочь! -- мгновенно вспотев от
страха, проревел механик, расталкивая в стороны бесчувственную Елену и
довольного спасением, сопящего Телешова. Последнюю в результате этой
неравной борьбы отпихнули к снарядным ящикам, в которые она ткнулась
головой и сама себе прикусила язык. От острой боли она очнулась,
мгновенно ощутив во рту солЈный привкус крови. Грязный, прокопчЈнный,
залитый потом железный ребристый пол БТР-а, в который она уткнулась
лицом, почему--то елозя по нему губами, ни о чЈм ей не сказал.

--- А что... -- попыталась спросить она, приподымаясь, но тут Гаврилов с
хрустом наступил ей всей своей лапой на поясницу, перепрыгивая через
согбенного Волкова к своему месту, злобно просипев по пути: ,,Можешь
заткнуться ненадолго???"" Столь неделикатно прижатая к полу Картушина
вполне справедливо решила, что время вопросов, а уж тем более ответов ещЈ
не пришло и самое благоразумное для неЈ будет полежать и отдохнуть в
позе, принимаемой ею в данный момент.

--- Найди головную! -- хрипанул угнездившемуся на своЈм месте и судорожно
рвавшему рычаги механику Волков. -- Куда еЈ черти засунули, ни х... нигде
не видно! -- Пытался он скрутить шею незадачливому перископу, который в
его лапах, наверное, не раз успел пожалеть, что некогда его вмонтировали
именно в эту машину. -- Смотри, там справа дорогу расх..., трещина! Е...,
а там камня нап..., щас как въе... туда по самые я..., левее!

Так Гаврилов, направляемый отеческими советами командира, петлями гнал
машину вперед по раскорЈженному дорожному полотну, тщетно выискивая
вместе с ним головную самоходку.

Тем временем в неподвижной машине посреди дороги ещЈ оставались люди.
Один из них, приплясывавший на броне на дрожащих ногах, был Демьяненко,
человек {\it редкого} мужества, судя по его лицу, выражавшему крайнюю
степень отчаяния и животного ужаса. Он посекундно колебался: то ли ему
спрятаться обратно в машину, где преспокойно сидел неизвестно чего
дожидавшийся Пурпуров (или отдавшийся на волю провидения, то ли решивший
во что бы то ни стало умереть), то ли стоять тут, приманивая шальную пулю
или особо свирепого и ловкого шивысэ.

Наконец, развеяв плотное веретено шивысэ в несколько вяло реющих в
воздухе клохчущих дырявых простынь, егоровский танк, не переставая
стрелять, стал постепенно приближаться к БТР--у с героическим
милиционером наверху, и у того забрезжила надежда на спасение. Внезапно в
БТР--е распахнули люк и, сообразив, что это сигнал к прыжку, милиционер
прыгнул, издав в воздухе отчаянный вопль: его правая икра зацепилась за
покорЈженный пулемЈт, наличие которого на крыше БТР--а он плохо принял во
внимание. Мало того, что пулемЈт располосовал ему ногу, так ещЈ и прыжок
получился значительно короче, чем рассчитывал милиционер, и он едва
уцепился за закраину люка быстро движущейся машины и повис на ней,
осмысливая случившееся, испуганно--беззвучно подвывая и клацая зубами и
стараясь не попасть ногами между колЈсами стальной громады.

Только он собрался с духом, чтобы подтянуться и взобраться в люк, как над
ним бесшумно промелькнула темная большая тень, и тут же пальцы, впившиеся
в люк, рванул страшной болью. Вздев голову, он увидел , что на танк
Егорова в мощном прыжке перемахнул ,,проснувшийся"" Пурпуров, то ли
случайно, то ли намеренно оттоптав пяткой левой ноги бедные пальцы
милиционера, судорожно впившиеся в край люка.

--- Что ж ты, гад, делаешь!! -- завыл милиционер, разжав пронзЈнную болью
ладонь и кубарем летя на землю, которая тут, к счастью, была не настолько
залита кислотой, как возле оставленной ими обездвиженной шивысэ
машины. -- Помоги... -- прокашлял он сипло с земли, выплЈвывая
смешавшиеся с несколькими его зубами сухую пыль и мелкие камешки вслед
удаляющемуся БТР--у, сидя на котором Пурпуров с каменным выражением лица
ввинтился в люк и захлопнул его за собой. Лязг крышки прозвучал для
милиционера похоронным звоном. Затравленно оглянувшись, Демьяненко
взвизгнул от ужаса: сзади к нему тихой сапою подкрадывались несколько
шивысэ, весело и приветливо улыбаясь... Какой-то судорогой мышц
Демьяненко почти непроизвольно вздЈрнуло из неудобной позиции на земле в
стоячее положение и в следующий миг он уже сжимал в руках автомат,
висящий на перекинутом через смуглое плечо ремнЈм, и лихорадочно строчил
по этим тварям, громко и безапелляционно беседуя с парой--тройкой
невидимых собеседников о неприглядных на первый взгляд нюансах половой
жизни людей и особенностях строения мужского и женского полового
аппарата, из чего можно было заключить, что по анатомии в школе он всегда
имел твЈрдую пятЈрку.

В некоторых шивысэ он попал и те лопнули, обнажая свою мерзкую изнанку;
однако их более удачливые сородичи, проделав в воздухе немыслимые даже
для акробата пируэты, направились к милиционеру. Демьяненко пришлось
отступать перебежками, изредка огрызаясь короткими автоматными очередями
по чересчур зарвавшимся преследователям: раз пришлось остановиться, чтобы
сменить рожок. Дорога была крайне разбита, но шивысэ пока не было видно
нигде, кроме как сзади. Однако и те доставили милиционеру массу
неприятностей, ибо ему--то приходилось то и дело огибать преграждавшие
ему путь кучи какого--то шлака, буреломы деревьев, перепрыгивать разломы
полотна и завалы ржавого железа, оберегаясь коварных, острых как пила
заусениц, а летучие колобки ловко барражировали над и меж ними в воздухе,
являя чудеса высшего пилотажа. Бежал же Глеб не за чем иным, как за
машиной Егорова, которой на его счастье приходилось ещЈ хуже, ибо дорога
была для всех едина. Правда, БТР--у легче было перебираться через
небольшие трещины и взбираться на невысокие кучи шлака, но всЈ же в
манЈвренности он явно уступал бегущему за ней человеку и тот нагонял его.
Несколько раз шивысэ в бреющем полЈте чертили воздух над его головой,
напояя воздух кисло--сладким запахом ошпаренного кипятком лимона.
Демьяненко перестал отстреливаться, чтобы поскорее нагнать БТР и стал
вихлять на бегу из стороны в сторону, наивно надеясь сбить этим шивысэ с
панталыку. Те кружили около него, как разъярЈнный рой пчЈл вокруг
забравшегося в их потаЈнную кладовую медведя, но каким--то чудом не
задевали удачливого милиционера.

Нагнав егоровский БТР, Глеб повернулся в последний раз, отстрелялся от
живота, забросил пистолет за спину и, уцепившись за надкрыльники заднего
правого колеса, взбросил своЈ тело на броню. Он хотел крикнуть, но
что--то перехватило у него в горле. Тогда прикладом автомата Демьяненко
что есть силы забарабанил по заднему люку, задрав голову вверх, где над
ним метрах в трЈх прыгала в такт движению машины вместе с туманом
небольшая стайка хороводящихся шивысэ.

--- Ну и чего тебе надо? -- через целую, казалось, вечность спросил его
снизу чей--то голос, а люк прищемил ему пальцы ног. Демьяненко не мог его
ответить, не мог оторвать взгляда от тварей и тот, снизу, через несколько
мгновений, видимо, понял, ,,чего ему надо"" и без лишних разговоров
втянул незадачливого милиционера внутрь, на кучу оружия. С боковых
скамеечек на новоприбывшего кто с неудовольствием, кто оценивающе и с
любопытством смотрели Прохоров и Шелковская.

--- Смотри, чтоб на штык задом его не напорол! -- недовольно пробормотал
Прохоров, щуря светлые глаза и презрительно отворачиваясь. -- Разъели
задницы на управленческих харчах, паскуды позорные, вон они уже и в рубке
не помещаются... -- Помолчав немного и не дождавшись ответа на свои
колкости, спецназовец продолжил злобиться: -- Напихали тут полную рубку
всякой гадости. Тоже ещЈ нашЈл кого и спасать: укропа поганого и жида
чЈртова. Фамилия--то у него еврейская -- Демьяненко.

Глеб навзничь лежал на каком--то промасленном вонючем до тошноты мешке,
плотно набитом впивающимися в тело острыми железяками и ощущал до
восторга, до поросячьего визга своЈ непреложное существование. Оно было и
во впивающихся в тело железных пластинах и в отчаянном стуке его
испуганного, утомлЈнного сердца, и в этом ржавом, сочащемся вниз тЈмным
горьким маслом потолке рубки, и в этом жадно вдыхаемом им прогорклом
воздухе, пропитанном машинными и человеческими испражнениями, и в этих
обсуждающих сейчас совершенно непонятное ему и неизвестно отчего не
радующихся его чудесному спасению человеческих голосах над ним.

--- По мне еврей -- самый что ни на есть вредный субъект общественного
бытия, -- продолжал раздумчиво Прохоров с молчаливого полуодобрения
веснушчатого Качурина, приглаживавшего напротив свои промасленные
волосы. -- Во--первых, наглый народ, во--вторых, хитрый: не поймЈшь, чего
больше, честно говоря. Всего больше. Вот например, сидел я как--то в
сортире под Староминской, приспичило отср... природе. А он стучит:
Коллонтай, кажись, а то и вообще Жинкельбрунц. Вылезай, говорит, пока я
милицию не вызвал. Ты, говорит, там повеситься хочешь. Я ему ласково
говорю так: ,,Ты, жидЈнок, закрой е..., а то я вот тут верЈвку проглотил,
так кончу еЈ выс..., тебя на ней и повешу"". Ну, он мне мямлит что--то. А
я про него накрепко решил: отоср... и пришью, хоть в туалете утоплю, а
сделаю козлика! Ну вот, вытираюсь я этак, а сам думаю: как его сюда
заманить. Взял десюлик -- червонец, значит -- и на пол бросил, а сам с
той стороны крепко держу, -- знаю я эту жидовскую помесь, с ними держи
ухо востро!.. Пять минут сижу, десять. Ну не клюЈт. Думаю, х... его
знает, что творится, жид деньги в карман положить боится. Ну выхожу, а
меня тут менты повязали, не эти укропы, а те, дотуманные. О, то были
спецы! В общем, Хубринтай--то с гнилыми связями оказался, избили меня

обобрали меня до нитки. ВсЈ взяли, кроме той самой десятки~ -- приколись,
была фальшивая! Ну не уроды?

А за настоящий рубль убьют и слезы не проронят. Вот я одного такого
еврейского козломордину знал. Так то был даже не еврей, а форменный жид.
Жидовская харя! Как его папуся с Араратом с горы Синай сошЈл, так все его
потомки, включая упомянутого скотобазу до сих пор все остальные нации
терпеть не может. Я с ним ехал в одном поезде по Воронежа -- Гриньков!
Ха--ха, да все бы такие гриньковы были, уже пол--России на иврите бы
свободно разговаривало! Сказал бы просто -- Гриньковский или Гринько, а
то темнил ещЈ! Так вот, он же спер у меня после пьянки часы золотые и
запонки с платиновой полоской в магазинной коробке, ещЈ не ношеные! Ох,
найти б мне его, разлюбезные братцы мои, ох я бы его теперь порвал на
мелкие кусочечки! Не, ну -- Гриньков!

Да ну его напса, Гринькова этого, ладно -- сосед мой. Царство ему
небесное. Чего ж вытворял! То теплицу какую--то угольнокаменную соорудит
и ну пионы выращивать и по спекцене на базаре толкать. Кто сколько цветов
у него покупал, скажите на милость? На него же взглянЈшь -- и тут же
холодным потом обольЈшься: Жириновский из могилы встал. Впрочем, он
кажется, реализаторов нанимал русских. То он насобирает лотерейных
билетов где--то и ну их продавать. То собак нарубил топором на помойке и
сапоги из них для толкучки делал. В общем, хапал всЈ, рвал под себя,
думал ему износу не будет. Осенью как урожай снимал, ко мне через забор
лазил свои яблочки добирать, чтоб не дай бог ни одно не пропало. А от них
потом моя коза сдохла. На ядохимикаты денег хватало, буржуистое создание,
а яблочко какое соседу зажиливал. А я спокойно жил да поджидал, пока мой
час придЈт, знал потому, что жидам нет у нас фарту, а то б они все в
Израиль не ехали. Сапожки--то тЈплые у него были, пЈс его задери... То
есть наоборот. Царство ему небесное... Слушай, девка, ну у тебя и прЈт
из--под мышек потом. Ты сколько не мылась, месяц что ли? -- на одном
дыхании продолжил он, обращаясь, но не поворачиваясь к Шелковской. -- И
чего ж ты, жидовочка, всЈ молчишь, {\it Шелковская} разлюбезная. Умнее
других себя считаешь, что ли? А тут ведь подобных тебе выб... чернят, а
ты молчишь. Правду глотаешь? Ох, а ведь точно мне Гоша Мымрук когда--то
про жидовок рассказывал, что они никогда не моются и ни с кем, кроме
жидов, не спят, а поскольку все жиды п..., все жидовки -- фригидные
сучки, а в лучшем случае -- б...!

--- Сам ты жид п...! -- вспыхнула от гнева девушка, немного ошеломлЈнная
этим агрессивным натиском со стороны спецназовца. А вызван он был тем,
что она не проронила и пары слов с тех пор, как ехала вместе с Качуриным
и Прохоровым в одной кабине, и последнего это задело. ,,Больно
гордая..."" -- внутренне скрежетал зубами Прохоров, произнося
вышеупомянутую безобразную тираду, в то же самое время холодно оглядывая
еЈ своими стальными глазами, но ни за что не признавшись бы самому себе в
этих подспудных мыслях. -- Я не жидовка, я русская!

--- А то как же! Само собой, Биробиджан никто ещЈ из состава РФ не
исключал! -- хохотнул Владислав, вперяя в неЈ свой взгляд и взмЈтывая
светлыми тонкими густыми волосами. -- ,,Все мы немножко русские"". Всем
жидам хочется русскими быть, только не всем суждено ими стать. Отбросы
человечества, вот они кто. Вот говорят -- все нации раны между собой. А
черта лысого они равны, вот я те что скажу! Вот те же лобастики проводили
какое-то исследование там, кто есть ху, как говорил сам знаешь кто сам
знаешь где,- так вот, исследовали там кучу всяких коземотов, мягко
говоря: ну там русских, поляков, жидов, немчуру всякую. И что ты думаешь,
друг ты мой ситный, кто оказался всех умней по их раскладу? Уж не
евреистые ли жидовины, скажешь ты? Нет, представь себе, вычислили они,
что самые умные -- то ли шведы, то ли финны, то ли ещЈ какая--то
скандинавская пакость. А тупые -- то ли рубероиды, то ли чурки
чукотские, то ли те же жиды, точно уж и не помню. -- Девушка с
отвращением взглядывала на лихорадочно разговаривающего парня, но не
перебивала его, еще не перемолов внутри себя недавний нахлынувший на неЈ
ужас; хотя слова Прохорова одна за одной всЈ глубже втыкались куда-то
внутрь неЈ словно острые колючки крыжовника.

Влад тем временем вдохновенно продолжал, ибо нет для трусливого
истязателя ничего приятнее безответных жертв, каковыми были сейчас мелко
дрожавшая от шока Шелковская и распростЈртый на полу Демьяненко,
находившийся в состоянии экстаза.

--- Вот русский человек, возьмЈм хотя бы его, -- начал он фразу в некоем
внутренне--эмоциональном упоении, ещЈ не представляя, чем закончит еЈ и
всю последующую тираду, но запасшись солидным и мерзостно--универсальным
багажом в виде кипучей ненависти, набора оскорбительных словосочетаний,
ядовитого сарказма и злобы ко всему инакому, казалось, не тратящейся от
еЈ постоянного рассеивания в окружающее пространство, а наоборот, всЈ
возраставшей и клокотавшей внутри него жарким разъедающим варевом. -- Он
ведь по природе своей благороден, душой своей и телом. Все взял от
природы, но всЈ и дал. Открытая душа, последнюю рубаху с себя снимет и
первому встречному отдаст за так, за здорово живЈшь. Я тебя встретил, ты
меня встретил, я -- хороший человек, ты -- тоже хороший человек. ВсЈ,
больше ничего русскому человеку не надо. Он и не живЈт даже, а шагает по
жизни, как песня из души льЈтся.

А жид не таков! Вот он -- смотрите на него, хитрое злобное расчЈтливое
создание, вонючка мерзопакостная. Народился он на свет и сразу думает,
как бы кого обжулить, как бы монету себе заграбастать побольше да
позвонче. Всю Европу заселили и в Америку перебрались, а теперь и Россию
поработить хотят. Хотят, чтобы мы у них всю жизнь в рабах ходили, а они
нам будут тухлую колбасу продавать, да хлеб суррогатный, который в горло
не идЈт. О, вот деньги они считать умеют просто замечательно, они знают,
что два плюс два лучше, чем два минус один. Они, вишь, мыслители, они
грязную работу не любят. Ох, размазал я бы мозги у таких мыслителей по
стенке так, чтобы потом неделю не отмыть было. Вот собрать этих жидовских
гнид и вместе с п... из кавказских республик и цыганами--ворами удавить
их всех к чЈртовой матери, растерзать на колбасу там или на мыло
употребить... Земля не оскудеет, если избавить еЈ от всякого балласта с
нечеловеческим нутром, помешанного на деньгах и собственном мерзком
благополучии. Национальный вопрос -- вот он у меня каков. Одних русских
в России оставить, пусть сами свою страну обустраивают. Я, может, и
жесток, да не о себе думаю, а о тех, кто после придЈт -- они--то мне
спасибо и скажут, как сейчас Христу или Мухаммеду дифирамбы поют, а ведь
они тоже призывали к искоренению закоснелых грешников. Ну а я считаю,
что сейчас в россии всякий нерусский -- грешник. Топор ему в башку и на
свалку!

--- Слишком просто что--то всЈ это у тебя получилось, -- заметил Качурин
с ленивым неодобрением, созерцая отвернувшуюся от них девушку подпрыгивая
не столько в такт скачкам машины, сколько в такт своим собственным
мыслям. -- Так они тебе и подставили свои головы, дожидайся. Без боя не
дадутся, таракан и тот жить хочет.

--- Хотеть-то он может и хочет, жид, жить--то, да только мне на это его
хотение, равно как и на хотение таракана наплевать с высокой колокольни.
Таракан должен лучше умереть, хуже -- жить у соседа. Жид должен лучше
умереть, хуже -- жить где--нить далеко, за синими горами, за далЈкими
лесами, куда Макар телят не гонял. Хотя бы у американцев тех же самых,
если они ещЈ есть, американцы эти. Сильны они, жиды, своим хапаньем, да
только того не ведают, что смерть через то их постигнет, помяни моЈ
слово, причЈм от славянской руки. Только бы в свой черЈд дружно все
русские люди взялись -- и только мокрое место от всякой жидовской
блевотины осталось бы!..

И он продолжал дальше нести свою полуправду--полуложь, нанизывая на
скелет свирепого человеконенавистничества и гордыни случайные факты и
события, ибо то, к чему он призывал, было разрушительно по своей сути и
несло в своих последствиях как раз то отвратительно--обыденное, чему,
пусть в неверном и преломлЈнном по неграмотности и злобе свете, он
пытался противостоять. Всю свою жизнь он только и делал, что подчинялся
обстоятельствам жизни: послушно, хоть и не слишком успешно, учился,
послушно ходил на РЭРЗ, послушно женился на богатой невесте с крупными
связями, -- а что, все так делали, вот и он тоже ! -- и вот, разом
потеряв всЈ в день пришествия Тумана, он понял, что теперь {\it можно
всЈ}. Эти простые слова он ещЈ не вполне осознал, но прочувствовал тем
поначалу столь обыденным и впоследствии неожиданно достопамятным днЈм 8
февраля Первого Года Тумана с таким холодяще--отчаянным страхом и с такой
яростно--яркой радостью, что те чуть не разорвали его душевную сущность в
мелкие клочки. Дальнейшая его жизнь представляла собой такую кровавую
череду преступлений, которые заставили бы покраснеть от стыда за свои
убогие проделки самого Чикатило. Но он был счастлив, счастлив своим
особым тЈмным счастьем, которое мы с вами по своим моральным качествам
вполне можем {\it назвать} счастьем, совершая всЈ это, ибо с того
памятного дня всЈ время шЈл по жизни по велению самого себя, выявляя все
те качества, которые он в себе давил и таил до этого.

Нельзя сказать, чтобы он был каким--то уж очень закоренелым преступником,
в послетуманном мире не было безгрешных -- те просто не заживались в
нЈм, поэтому да не сформируется у вас против него предубеждения. Не был
он и моральным уродом, а напротив, истово верил в бога и неплохо знал
Библию. Нет, Прохоров был самым обыкновенным послетуманным человеком,
который вдруг понял, что теперь можно всЈ, потому что раньше нельзя было
ничего. И он стал это {\it всЈ} осуществлять. Он вел себя с людьми, всЈ
меньше стесняя свои душевные порывы, всЈ разнузданнее и наглее с одной
стороны, а с другой -- всЈ более прямо и просто, душевнее. С теми, кого
он считал своими врагами, он был беспощаден, с друзьями -- родным
братом. Он стал чище и светлее за эти последние несколько лет, но
чувствовал, как с каждым новым убийством и прямым, несдержанным поступком
встреченным им людям причиняется боль и страдание, которое бесполезно; он
чувствовал и бесполезность своего раскрепощения, нелепость своего
поведения свободного в мире рабов (со смысловым ударением на слово мир),
дающего огромные преимущества, но и выставляющего его на посмешище и на
оплевание, -- а главное, чувствовал, что оно ведЈт его не туда, куда бы
он когда--то хотел, а в обратную сторону, в сторону терзания душ и тел, к
смертной испарине убитых и надрыву истязания вживе, но ведЈт объективно,
по его природе. И он ощущал страх перед самим собой, тот страх, даже
привкуса которого он не знал, приниженно раболепствуя и делая всЈ так,
как положено, пресмыкаясь перед начальством и весело улыбаясь в
ненавистное подлое лицо соседа. Он боялся теперь того, что знает далеко
не про {\it всЈ}, на что способен, а узнав, окончательно разойдЈтся с
этими странными людьми, которые стонут о своЈм иге, влача
покорно--наезженное существование и не могут понять настоящего отчаяния
человека, понявшего, что он может быть способен не просто на всЈ, а {\it
неизвестно на что}, и причЈм не как--нибудь, а по собственным
стремлениям... Не сумев понять, разобравшись до конца в хитросплетении
всех этих мыслей, Прохоров неосознанно принял для себя единственное,
простое и универсальное на все времена решение -- умереть. Затем он и
ехал теперь в Туман, ни секунды не подумав об этом и расхохотавшись бы в
лицо каждому, кто сказал бы ему об этом. Но в нЈм уже сидела эта мягкая,
неслышно пульсирующая пружина самоуничтожения, готорая распрямиться в
заранее расчисленный срок...

В пятой машине царила совсем другая, весьма нескучная и, я бы даже
сказал, разнузданно--нечеловеческая атмосфера, ведь еЈ экипаж был
полностью женским, да ещЈ почти сплошь из девиц, взросших, как личности
(если тут можно употребить такое сильное слово), после Тумана, и поэтому
неспособные мыслить даже как Прохоров и Метелицына. С них и спрос был
меньше, потому что то, как они жили, несмотря на всю сущностную
нечеловечность, вовсе не казалось им таковым, а наоборот, составляло их
духовную наполненность и радость их жизни. Туман породил новый подвид
homo sapiens, и то была не их вина.

В головной рубке было накурено, она было пропитана парами алкоголя и
наркотиков, пакеты которых россыпью лежали на полу и на скамейках, между
гнездом пулемЈтчика и креслом механика посреди вороха одноразовых шприцев
вниз валялась голая с пят до груди грязная темноволосая девка с
исколотыми от бесчисленных инъекций худыми дряблыми ляжками, извиваясь
всем телом в нелепых попытках сорвать с себя лифчик силой, не прибегая к
помощи застЈгнутых бретелек. При этом она неравномерно била об пол
грязной маленькой головой и ногами с сладостно растопыренными пальцами,
на которых круглились шершавые фасолины ног, на одной из которых висели
еЈ спущенные промасленные трусы, и грозно и безостановочно бубнила в
обслюнявленный ею же пышущий жаром пол: ,,Ну ты не то!.. Ну ты не про!..
Ну ты не ла!.. Ну я не тва!.. Ну я то--тее!.."", временами с усилием
приподымая маленькую головку, вперяя взгляд угольно--чЈрных крохотных,
как бусины, глаз в сидевшую в кресле механика Саблину, попыхивавшую
сигареткой с красным огоньком на кончике, и игриво взвизгивала высоким
неожиданно хриплым придыхающим контральто: ,,Тачка нужна!!! Ты не по!..
Тачка нужна!!!"" На это зрелище созерцало множество обнажЈнных мужчин,
строящих бессмысленные в данной ситуации многозначительные гримасы с
истрЈпанных фото в цвете, привольно и изобильно развешанных механиком по
всей рубке, а также несколько женщин, одетых не более вышеупомянутых
мужчин, но не сфотографированных, а живых.

Как я уже упомянул, в кресле механика сидела занимающая его по праву
Света Саблина, сероглазая брюнетка с вьющимися короткими волосами,
курносым носом и высоким лбом, под котором кривились узкие дугообразные
брови. Полные губы еЈ рта с акульим разрезом женщины--вамп перебрасывали
из угла в угол сигаретку, начинЈнную крэком, смешанным с табаком. Такие
,,полубезнаркотические"", как она их называла, сигареты, Светлана всегда
курила за рулЈм, ,,чтобы скучно не было"". Она была старше всех остальных
обитательниц рубки, ибо ей месяц тому назад исполнилось 27 лет. Дожив до
такого возраста, она по праву могла считаться одной из долгожительниц
ПосЈлка, средний возраст жителей которого не превышал двадцати пяти лет.
Она представляла собой типичный образчик так называемой средней женщины,
этакой поселковой Джейн Кью Паблик, хоть и не совсем в чистом виде,
поэтому небезынтересно было бы подробнее остановиться на фактах еЈ
биографии и чертах еЈ характера.

Коренная ростовчанка, она родилась задолго до Тумана и поэтому ей по
ошибке удалось получить неплохое и полное образование, именно --
окончить десятилетку, причЈм в довольно--таки престижном районе города.
впрочем, в школе она себя не очень--напрягала и, окончив еЈ, забыла почти
всЈ, чему там научилась, в считанные годы. Да оно ей было и ни к чему,
это образование, ибо любимейшим еЈ предметом всегда была и осталась
физическая культура. Так что этот, самый существенный пункт еЈ биографии,
разнящийся с пунктами остальных, тем самым был на самом деле не столь
значителен, как это могло бы показаться. По своему рождению она не могла
рассчитывать на то, что еЈ допустят в элитарные городские общественные
круги того времени, сделать это по образованию она никогда и не
рассчитывала, поэтому она избрала третий путь взошествия на городской
Олимп -- женитьбу. Все выпускные классы и три--четыре последующих года
она посвятила подготовке к этому наиболее земному из всех таинств
человеческой жизни. Шейпинг, аэробика, посещение салонов красоты,
изнурительные тренировки в спортзалах и диета вкупе с работой официантки
в ресторане помогали ей поддерживать себя в великолепной физической и
косметической форме и ждать того самого дорогого и единственного не с
покорной уступчивостью, а с расчЈтливой избирательностью. Нельзя сказать,
что ей было всЈ равно, за кого ,,выскочить замуж"", отнюдь нет. Напротив,
она ни за что не вышла бы за богатенького старика, по крайней мере, не
теперь, когда у неЈ водились кое--какие свободные денежки. Женихи так и
текли к ней рекой, так что она могла выбирать себе их, не очень
напрягаясь отказами всем остальным. Наконец выбрав себе подходящего,
богатого и со связями, она окунулась в настоящий ад. Щеголеватый и
галантный жених уже через год семейной жизни в быту оказался грубой
скотиной, жаждущим только одного животным, который к тому же чуть не
ежедневно мерзко и до поросячьего визга напивался и вымещал все свои
служебные и физиологические неприятности на жене. Света не очень горевала
по этому поводу, она была не из особо впечатлительных особ, единственное,
что еЈ смущало в данном случае, так это масса дополнительных проблем,
связанным с двойняшками, которых она родила от этого ублюдка и тем, что
она пока не слишком много зарабатывала на новой работе. Продвигаясь по
служебной лестнице, она дождалась, пока не стала получать четыреста с
левыми, а уже на следующий день еЈ муж благополучно утоп в собственном
бассейне. Время текло, и постепенно она почувствовала, что и дети стали
тяготить еЈ, и она хотела бы от них избавиться. Она мотивировала свою
неприязнь к ним их ,,какой--то дебильностью"", ибо они были воплощениями
,,того гада"", да к тому же постоянно кричали и плакали, лЈжа у себя в
колыбельке, не давая ей заниматься сексом со своими многочисленными
любовниками. Не раз после смерти мужа перед кормЈжкой малышей она
останавливалась перед их постелью и, глядя на красные от плача головки, с
непроизвольной злобой сжимала кулачки: ,,Жрут и жрут всЈ, какие--то
бегемоты, ни дать ни взять, денег на них не хватает"". Из--за того, что
она редко купала детей, от них к тому же нестерпимо воняло по всей
квартире, эту вонь она не могла заглушить ничем, хотя ежедневно
опрыскивала комнаты своими лучшими духами. Давно бы уже наняла няню или
отдала малюток на воспитание в какой--нибудь интернат, да вот беда: у неЈ
всегда не хватало на других денег, а пожить хотелось широко и для самой
себя.

Их она прикончила первыми, когда появился Туман, и она поняла, что он с
собой несЈт юридическую безнаказанность за любые злодеяния. Малышей она
выключила двумя меткими выстрелами в лоб из мужнина пистолета и блаженно
улыбнулась наступившей в комнате долгожданной тишине и свободе. Подойдя к
кроватке с двумя окровавленными детскими трупиками, она аккуратно срезала
перочинным ножом с их скрюченных ручек по пальчику и привязала из к
верЈвке, с которой потом не расставалась до конца жизни, нося повсюду с
собой на шее над крестиком высушенные мизинцы своих жертв. Теперь, спустя
пять лет, там были не только маленькие детские, волосатые мужские пальцы,
но большей частью тонкие женские с длинными ногтями, с которых уже успела
слезть когда--то покрывавшая их краска. Последний мизинец она срезала с
расстрелянного несколько часов назад парня, ибо чЈтко помнила, что
выстрелила в него первой и точно в сердце, но пока не подвесила его себе
на грудь, а кинула в бутылку с остатками водки -- палец сперва должен
был как следует проспиртоваться, а потом надо будет его натереть
бальзамами.

Светлана уверяла всех, что ,,дамские пальчики"" приносят ей счастье и
устрашают в бою противника. Таких пальчиков у девушки набралось уже под
сорок и выглядели они и впрямь очень внушительно. Впрочем, справедливости
ради стоит сказать, что не добрая половина их была собрана ею в первый же
день Тумана, когда, пользуясь возникшей среди людей растерянностью первых
минут катастрофы, она врывалась в дома соседей, которые были побогаче и
расстреливала их в упор, выгребая затем из дома ценности; а ещЈ несколько
пальцев она ср\"езала просто--напросто с трупов, которых ей
посчастливилось как--то раз найти в потайном захоронении недалеко от
перерабатывающего комбината. Она считала, что такие мелочи, как лЈгкое
хвастовство, не смогут испортить еЈ в целом положительного чувства
обладания подобной уникальной коллекции. Вот и сейчас она сидела за
рычагами управления, покачиваясь в кресле в такт движению машины, и с
удовольствием ощущала, как коричневые корявые пальцы в снизке на еЈ груди
настойчиво стучатся в еЈ грудь мягким перебором. С этими пальцами от их
прежних владельцев к девушке как бы перешла частичка их жизненной
энергии, и это был для неЈ в самом деле совсем не пустой звук, ибо Света
в последние годы серьЈзно занималась оккультизмом, изучала разные книги
из этой области и зачитывалась подходящей по тематике средневековой
готикой.

Выбраться из своего района, кишащего чудовищами в своЈ время ей помогло
владение машиной, водить которую она научилась ещЈ в бытность свою
официанткой -- тогда ей приходилось не раз самой подвозить до дому
пьяных клиентов. А потом -- потом жизнь еЈ потекла как--то на удивление
плавно и мягко для неЈ самой, так безмятежно и ровно, что она вскоре
перестала ощущать, что жизнь еЈ, вместе со всеми людьми на Земле коренным
образом изменил Туман. У неЈ все получалось с первого раза -- ну,
буквально всЈ. И мужика она себе отхватила первейшего -- командир роты
спецназа, а это было по тем временам таким высоким постом, что вам теперь
и не представить, насколько высоким! И жила она в самом богатом квартале
при Управлении, и служила на тройном пайке и двойном денежном
довольствии, и теперь, по прошествии всего трЈх лет работы в милиции,
чуть ли не самому помощнику Красновского по спецназу могла приказывать. И
добилась она всего этого не изнурительными усилиями, а легко и как--то
изящно, не дурнея и худея, а наоборот, наливаясь соком и хорошея. И
поехала в эту экспедицию, зная, что та обречена на провал не ища смерти,
а ища еЈ преодоления. Конечно, может, где--то она и недооценила
опасность, которую взялась преодолеть, ведь мозг еЈ уже был достаточно
подточен наркотиками, курением и алкоголем. Но скорее всего, она ехала в
Туман теперь за очередной порцией развлечений, пресытясь отстрелом
,,зачморЈнных"" в ПосЈлке и издевательствами над призывниками в
Военкомате. Искра, светящаяся в еЈ глазах, всЈ же не была искрой безумия
или бессмысленно--животной жажды острых ощущений развращЈнной благами
слепой жизни богачки, не бикфордовым шнуром наркотического саморазрушения
организма, а той движущей живой и ищущей вслепую силой, которая приводит
человека к великим свершениям или к ошеломительным падениям, но которая
делает весь его путь живым, как фейерверк, высоко--высоко вспарывающий
тЈмную ткань небес внезапным гулким, бесполезным, но холодящим грудь
неожиданным чувством звуком и каскадом быстро истлевающих в своЈм падении
книзу разноцветных искр, или весело текущая вода, будь то фонтан или
водопад, а не безжизненно мЈртвым или псевдо--живым, как важно качающийся
обломок льда в полынье, бессильно омываемый водой, равной ему по
температуре и химическим качествам, и всЈ же весело и ничуть не менее
бытийно плещущейся вокруг его напыщенного и кажущегося ему самому
единственно верным кристаллического тела, и не как податливый огню
свинец, в момент заливающий любую форму, но стремительно теряющий свой
минимальный жар, чтобы в нужный момент вновь ненадолго воспринять такой
же и перелиться в равно безразличную ему и необходимую по вынужденности
ипостась.

Игрок -- вот какая характеристика, пожалуй больше всего подошла бы
Светлане. Она весело, умно и умело играла в жизнь, запросто распоряжаясь
всем окружающим вокруг неЈ, не делая особо резких различий между
повстречавшимися ей животными и людьми, растениями и камнями...
Пробираясь по джунглям этого мира, она знала его законы, хорошо
пользовалась ими и сама была одним из этих законов для тех, кто хуже еЈ
знал их или неумело распоряжался этим знанием. И я не тот человек,
который бросит в неЈ за это камень, даже за то, что она не видела большой
разницы между убийством подвластного ей человека и какой--то букашки или
за то, что следуя общему року, тяготеющему в большей или меньшей степени
над любым человеком, находила одни из самых отрадных для себя минут за
стаканом водки или сигаретой марихуаны. Это -- удел каждого из истовых
игроков. Когда деньги разделены, карты уложены в стол, а партнЈры
разошлись, он всегда остаЈтся в одиночестве, а не всем в такие минуты
есть что предъявить самому себе.

Чуть позади неЈ сидели три девушки, образовывая полукольцо вокруг
балдеющей на полу черноволосой. Одна из них, примостившаяся сразу за
креслом Светланы, была Анна Погодина, темноволосая кареглазая девушка с
некрасивым лицом, точно сделанным из сложенной несколько раз, а затем
развЈрнутой промокашки. Плоская грудь, астеническое телосложение и
небольшая сутулость довершали неприглядное внешнее впечатление от
Погодиной. ЕЈ руки в минуты отдыха почти непрестанно находились в
состоянии движения, шаря туда--сюда по телу хозяйки от грудей до паха,
ибо эта молоденькая двадцатилетняя девушка вечно была сексуально
озабоченной, а на партнЈров ей в последние четыре года не очень везло.
Всю жизнь не признавая никаких косметических средств из опасения, что те
могут испортить еЈ и без того серенькую внешность, она выглядела моложе
своих лет и потому казалась ещЈ более отталкивающей, когда прилюдно, не
стесняясь, демонстрировала свои непристойные жесты, поскольку
искушЈнность малолеток всегда плохо смотрится. Она была одной из
образчиков (созвучное существительное женского рода -- ,,образина"" как
нельзя больше тут подходит ей) молодЈжи того времени и несла в себе их
общую гибельную печать. Не имевшая в своей жизни никаких жизненных
ориентиров, кроме жажды наживы, культа разврата и поощрения убийства,
пренебрежения жизнью одного человека перед другим, более ценным и более
полезным для неЈ, она стала тем, чем стала и за что несмываемый позор
должен был лежать не только на тех, кто превратил еЈ в такое вот
чудовище, но и на тех, кто уклонился от возможности поправить
искалеченную душу Анны, исцелить еЈ хотя бы от нескольких сплошь
покрывающих еЈ рваных гниющих ран, нанесЈнных безжалостными туманными
людьми. Впрочем, как животное, она была весьма цельны, здоровым (немотря
на длительное половое воздержание) и высоко организованным млекопитающим,
достигнув в то время максимума своих физических и половых возможностей.
Она была ловка, прыгуча, увЈртлива, зорка и сообразительна. Но серЈдка
этой органической движущейся и разговаривающей словно человек куклы
представляла собой аморфное и расплывчатое мяклое нечто, вращающееся
вокруг нескольких относительно жЈстких костяков, которыми были Деньги,
Удовольствие и Карьера. Как только вследствие какой-то непредвиденной
флуктуации души внутри неЈ обнажался хоть один из этих костяков,
оказывалась ущемлЈнной хоть одна из этих трЈх основ, Погодина испытывала
почти физическую боль, ощущая то, что можно охарактеризовать примерно как
Вред. ЕЈ лицо вмиг менялось -- из приветливого становилось жЈстким,
отчуждЈнным, зубы стискивались, заставляя играть желваки на скулах, а
мускулы непроизвольно напрягались и затвердевали в боевой стойке, и
собеседник порой отшатывался от неЈ, поражЈнный столь внезапной и почти
физиологически произошедшей в ней переменой. Стремление к Деньгам было у
Анны просто--таки параноидальным, ибо она не просто хотела денег, она
хотела МНОГО ДЕНЕГ, сразу и безо всякого или почти без всякого труда.
Желательно было также, чтобы получение денег было сопряжено с дозой
Удовольствий, и чтобы оно способствовало еЈ Карьере. Для ловких и сильных
организмов подобно ей таких дел в ПосЈлке было предостаточно, и
безработной она почти никогда не оставалась. Мысль о Деньгах была
постоянно с собой и, в соответствии с тем еЈ подсознательном или, лучше
сказать, инстинктивном, правилом, о котором я уже упомянул, всЈ то, что
при встрече с нею не несло в себе возможность получения денег, либо
непосредственно, либо опосредованно, было в лучшем случае неприятно и
тем, чего следует всячески избегать, или же тем, что неприкрыто враждебно
и должно быть немедленно уничтожено. Деньги уже до того превратились в
фетиш девушки и она постоянно носила с собой брелок -- золотую монету,
сильно напоминавший поселковый жетон. Деньги зачаровывали еЈ, как, должно
быть, первобытных людей зачаровывал огонь и, когда она не занималась
сексом, не мастурбировала и не делала карьеру, она созерцала Деньги в
виде своего брелка, что, видимо, заменяло ей размышления размышления.
Иногда еЈ подруги в таких случаях слышали как она, вихляя в руках монету,
бормотала вполголоса какие--то то ли цифры, то ли слова, но поскольку
послетумановцы -- народ не слишком любопытный, они особенно не вникали,
что там так тревожит госпожу Анну. А она и сама не могла бы сказать, что
именно еЈ тревожит, она просто подсознательно чувствовала, что нельзя
расслабляться ни на миг, иначе нагонят, сомнут, затопчут более хищные,
сильные и умелые особи, чем она сама. И когда выдавался слишком уж
свободный промежуток времени, она не теряла его даром, а как бы
тренировала себя, полубессознательно проворачивая в голове какие--то
полушизоидные сделки себя самой с собой, обдумывала рекламные проспекты
своих новых предприятий, а то и просто подсчитывала насечки или петли
узора на монете, лихорадочно прикидывая, как ей может пригодиться этот
подсчЈт.

Рядом с Анной прикорнула Алла Александрова: невзрачная на вид,
телосложения, тяготеющего скорее к хрупкому, нежели к плотному, и с
кротким взглядом карих круглых глаз женщина со светлыми короткими
волосами. В еЈ глазах светилась словно подЈрнутая пеплом искорка того
сознания, которое отличает человека, у которого ещЈ остались какие--то
гуманные принципы, от прочих скотов, лишь по ошибке причисляемых к виду
гомо сапиенс. Чтобы разглядеть эту самую искорку, самому что ни на есть
наблюдательному человеку потребовалась бы масса усилий, тем более, что
она считала, что с этим еЈ прошлым навсегда покончено и ничего там,
внутри неЈ нет, только перегоревший смрадный шлак, да отсыревшие насквозь
дрова. Именно оттого, что женщина всячески старалась душить еЈ в себе,
старательно занимаясь после института боксом, каратэ и другими восточными
единоборствами, эта искра и была более ценной, ценной своей
неистребимостью, своей жизнеспособностью, своей подчас заразительностью,
способностью перекинуться и оживотворить своим неярким мерцанием другие
человеческие души. Вот только что--то не очень много еЈ попадалось до
Тумана и в Тумане этих душ, способных трудно воспринять в себя живое,
светлое, а не холодящую кровь, простую и понятную, но приводящую к апатии
и параличу сознания или к неистребимому подсознательному инстинкту
самоуничтожения воинствующую мертвечину. От этого она постепенно никла,
блекла, скрывалась от ранящих выпадов нелюдей духа, запиралась в броню
кулака и удара, мертвящего молчания и разящего справедливой и оттого
вдвойне язвящей врага ненавистью взгляда; в ту броню, которая за
последние--годы как--то незаметно срослась с еЈ живым покровом,
ассимилировалась с нею, пока недостаточно глубоко, чтобы окончательно
затемнить еЈ лучшее естество, но вполне достаточно, для того, чтобы
возможности возврата назад почти не осталось. Много способствовало еЈ
перерождению и закостенению еЈ души то, что она успела уже не раз
убить -- правда, то всЈ были насильники--убийцы, ненормальные или
обездоленные женской лаской люди (в Тумане с самого начала женщин выжило
меньше, чем мужчин), позарившиеся на еЈ тело. Но то, что при той страшной
судьбоносной встрече умерли они, а не она, не вносило облегчения в еЈ
мятущуюся душу, душу бунтарки и творца, оскоплЈнную и страшно
искалеченную внезапно свалившимися ещЈ дотуманными несчастьями и
смертельно раненную Туманом. Она несла свой крест смиренно, достойно и
женственно (ибо слово ,,мужественно"" здесь никак не подходит), несла,
стиснув зубы на мундштуках отчаяния. Она была почти идеальной для того,
чтобы убивать и недостаточно счастливой, чтобы Бог избавил еЈ от этого
креста. Тягостные мысли непонятной ей самой природы и эмоциональной
насыщенности порой обуревали Аллу, помимо еЈ воли, в редкие минуты
затишья, когда ей не приходилось бороться за свою жизнь; они, мешаясь со
стандартным набором эмоций и гримас, которые полагалось выдавать всем
окружающим в этом мире, чтобы просуществовать ещЈ чуть--чуть, злили и
раздражали еЈ и тогда порой она, срываясь, кричала на окружающих, или
яростно терзала самоЈ себя упражнениями и стрельбой, с всЈ новым ужасом
понимая, что от мыслей никуда не уйти, они останутся с нею до самой
смерти или пока что--нибудь непоправимое не случится с еЈ способностью
мыслить -- но то будет уже не она. В те редкие мгновения, когда жалость
вдруг мешалась в ней с сарказмом, а любовь с делячеством, когда поднятая
для удара рука или нацеленное на мишень ружьЈ вдруг с удивлением замирало
под линией еЈ взгляда в напрасном ожидании мягкой потяжки указательного
пальца, подметив в самих себе нечто дотоле настырно ускользавшее,
непонятно--новое и притягательное: тогда ей хотелось плакать от бессилия,
ибо она вдруг чувствовала, как какая--то СИЛА ворочается в ней
беспомощно--могуче, та сила, на которую она не могла обратить внимания,
ибо не знала еЈ природы, а поэтому и того, как с нею обращаться, как ею
правильно пользоваться: та сила, которую она когда--то впопыхах сочла
бесполезной, смешной и наивной игрушкой, и так легко от неЈ отвернулась,
думая, что на миг, вот сейчас, ещЈ чуть--чуть пройти в ту сторону, туда,
где так ярко горят огни чего--то гораздо более привлекательного и
мощного, а потом--то уж и вернуться можно будет во всеоружии, освежЈнной
и напитанной мощью огней -- ушла, чтобы никогда больше не обратиться к
ставшей со временем все расплывчатей и неотчЈтливей, неосязаемей, и
наконец некоей полуистЈртой из всяких впечатлений скорчившейся полутени,
лишь порой жалобно--натужно всхлипывавшей из закоснелых, сдавливающих
недр еЈ души: ,,Ну что же ты сделала--то со мной, хозяйка!.. За что??""
Сейчас вот тоже шевельнулся этот неугомонный пЈс--нечто, когда Анна
внешне саркастически-хищно смотрела на наколовшуюся кайфующую Эльзу
Донцову, грязным червяком телесного цвета корячившуюся на полу посреди
раскалЈнной рубки, мерно покачивающейся в такт движению машины.

Трудно было представить себе более жалкое и никчемушное существо, чем
Эльза (или Элиза, как она сама себя любила называть и требовала этого от
младших по чину, совсем зелЈненьких ещЈ новобранок женского
спецподразделения). Природа и изначально--то не наделила еЈ никакими
выдающимися качествами, а если и наделила, то девушка нимало не
позаботилась о том, как бы эти качества приумножить, а наоборот, поскорей
растратила их все с таким нетерпеливым мотовством, словно намеревалась не
сегодня--завтра пустить себе пулю в лоб. Она не стремилась к наживе, как
ни парадоксально это может прозвучать, и не любила денег. Но она обожала
их тратить. Каждый день, просыпаясь, она говорила самой себе: ,,У, сука,
жива ещЈ!"", и при этом в еЈ голосе звучало удивление и уважение к самой
себе; затем они стремительно вытеснялись одним чувством: ,,Время не ждЈт!
Скорее лови кайф, а не то будет поздно!"" С этим вставленным в неЈ
ключиком, повЈрнутым до упора, Эльза и начинала каждый свой новый день.
Пора заканчивать описание сего жалкого человеческого характера, ибо ему и
так уделено чересчур много строк; узнай Эльза, что она удостоилась столь
обширных измышлений по своему поводу, она бы удивлЈнно уставилась на их
автора своим полубессмысленным стеклянистым взором и пробормотала бы
схлопнувшимися в щель губами: ,, Вапще что ль? Какай тее разница? Я тее
скажу: ты вот чо... Я тее скажу... "" Но вряд ли вы дождались бы от неЈ
впоследствии чего-то содержательнее, чем обильно--изощрЈнный мат.

--- Так как ты сказала, подружка, между глаз неэффективно? -- не вынимая
из перекосившегося для вопроса рта сигареты, вопросила Хэй у спины
Саблиной, видимо продолжая начатую до того беседу. -- По--моему,
наоборот, самый верняк в тыкву - все мозги по стенке.

Лита Хэй была видавшей виды кореянкой, высокой, сильной и
целеустремлЈнной в жизни. Она была из тех, для кого не существовало
понятие ,,Моя смерть"" или ,,Моя неудача"". Из она подменяла такими
понятиями, как ,,МоЈ положение тела в пространстве"" и ,,Моя временная
неудача"". У таких, как Лита, никогда не бывает психических заболеваний,
у них бывают растяжения связок перелом носа, ну в крайнем случае цирроз
печени. Такие, как она, точно знают, что есть жизнь людей: она то, про
что вам, нормальным людям, не хочется даже и говорить, даже если по
большей части это и так. Впрочем, если я и промолчал сейчас, а вам этого
ещЈ не объяснили такие вот Хэй, то, значит, мир сильно изменился к
лучшему. Единственными еЈ недостатками были жестокость, исполнительность
и недостаточная сообразительность. Эти два качества, как правило,
украшают, улучшают и продлевают жизнь каждого обладающего ими человека в
нормальных обстоятельствах (поэтому я напрасно, видимо, назвал их
недостатками), но в один прекрасный день они приводят их обладателя к
гибели с той же лЈгкостью и простотой, с которой они вели его до тех пор
к вершинам человеческих утех. Обладая обширнейшими связями в Управлении и
,,смазями"" на Складах и ДГТФ-е (отсюда и папироски, между прочим), она
была недостаточно свободно мыслящая, чтобы увидеть сплетЈнную против неЈ
интригу, согласно которой она и была услана на убой, да ещЈ чувствовала
себя притом спокойно, уверенно и гордо, считая себя выполняющей нужное и
полезное дело, в котором плюс ко всему можно ещЈ и поднажиться и
распланируя награды, которые получит по возвращении от Красновского.

--- Грудь мягче и шире, -- не соглашалась Саблина, слизывая пот, стекающий
ей с губ в рот. -- Особенно у мужиков, баба -- та разная попадается,
так сиськи развесит, что по--нормалю пуле к сердцу не пробуровиться. Ну,
метить ближе к середине груди, и тоже нет проблем. Хотя там кость,
зараза, толстая... И ещЈ -- голова, она смотрит, мешает
сосредоточиться, а в грудь вмацал парочку -- словно и не в человека
вовсе. Сердце тоже не пришьЈшь!

 -- А как же Кин--Конгу присобачили сердце в кино! -- не согласилась
Погодина. -- И ещЈ в ,,Санте--Барбаре"" впарили новое сердце какому--то
хрену, причЈм сердце было от бабы что ни на есть натурственной. А мозги
клеить ещЈ не научились.

 -- Где тебе сейчас сердце переставлять будут, в Военкомате знакомцев
никак имеешь? -- съязвила Саблина. -- Я бы тебе в таком случае вапще
руки вместе за спиной сшила бы, чтобы чего не положено не делали.

 -- А че там они делают, тебе какая забота! -- разобиделась
Погодина. -- Я тут перед тобой нармальная баба, мне обмен
кринологических веществ нужен. Ты вон по большому каждый день ходишь, я
тебе на задницу твою никак не намекаю! -- Аннушка любила ввернуть учЈное
словцо в свою речь, и порой производила на своих подруг, которые в своЈ
время меньше еЈ смотрели ток--шоу и бои без правил с комментарием урода
всех времЈн и народов, впечатление недюжинно мыслящей и даже оригинальной
девчонки. Однако это всЈ не относилось к Саблиной, которой хватало
образования и ума недолюбливать Погодину именно за то, что та, вместо
того, чтобы прилюдно или хотя бы внутренне признать себя идиоткой и
смириться с этим, делала убогие потуги на остроумие и эрудированность.

 -- Так я справляю нужды разных размеров в неказистых и крайне
уединЈнных местах, обычно специально для этого предназначенных, не то что
ты! -- вспыхнула она, готовясь начать очередную, пятую за день ссору по
всЈ тому же поводу, как вдруг увидела перед машиной несколько шивысэ,
промелькнувших серыми тенями куда--то к хвосту колонны и тотчас забыла и
про предвкушаемую было ссору до тумаков и вырванных волос и про
существование кого бы то ни было ещЈ в внезапно стиснувшем еЈ со всех
сторон влажном и тЈплом пространстве рубки, хрипанув судорожно для самой
себя: ,,Шивысэ!""

Особого фурора еЈ сообщение не произвело, только Хэй выплюнула папиросу и
перебралась поближе к пулемЈту. ЕЈ раскосые масляно--чЈрные глаза чуть не
вылезли из орбит, когда она глянула через прорезь наружу.

 -- і...- стоп, перех..., да ни х... себе! Их тут п... нам в лоб, как
муравьЈв е...! -- пропыхтела она секунду спустя, слегка втянув глаза
обратно в орбиты. -- Ленту, сексуальная маньячка!

 -- Мянуточку,--- плямкнула неожиданно для самой себя Погодина, тиская
некстати заклинившую между сдвинувшимися ящиками патронную ленту, и
попутно обнаружив у себя мерзкую дрожь колен и губ. Очень хотелсь помять
в паху, но страх смерти на сей раз пересиливал вожделение.

 --...рочи! -- выкрикнула неприличное слово Саблина и пулемЈт застучал,
едва получив в себя масляную металлическую змею патронов. В то время, как
Хэй строчила, присвистывая вместе с дымом нехорошие слова, Погодина
блаженствовала, прислоняясь кончиками взбухших сосков к дЈргавшейся
стали, прижмурив глаза и почти забыв о всякой опасности.

При звуках стрельбы змеившаяся в экстазе по полу Донцова несколько
оживилась и даже в еЈ глазах как бы просверкнуло что-то осмысленное:
действие наркотика кончалось.

 -- Хоть бы кто меня шлЈпнул, девочки--ии, -- проскулила она, подтягивая
трусы, выдохнув последнее ,,ии"" с какой--то особенной щемящей тоской в
бутылку с водкой, стоящую на полу, отчего та загудела. -- Какой ат меня
прок, скажите же? Ношу на себе столько-то кило мяса; а они потеют, сс...,
ср.., жрут неуЈмно; чертовня какая--та получаица. Нада--аело мне уже, так
нет же таких козлов на свете, чтобы шлЈпнули меня, дуру, да и дело с
концом. Что тут делать, в этом вонючем месте? Тут даже мужики не мужики,
не то что в раю... -- На еЈ губах появилась мечтательная улыбка,
обнажившая чЈрные редкие гнилые зубы. -- Да вот там мужики, так
мужики... Всякие там агелы, да святые бродят, как я после иглы сколько раз
видела! А какая там травка растЈт...

 -- А с чего ты взяла, что тебя в рай поместят, Эля? -- усмехнулась
Саблина, которая одновременно и глубоко презирала и чуть жалела
несчастную наркоманку. -- Может поместят тебя к чЈртикам в ад и будешь
там кайфовать, серу из котлов нюхать!

 -- Не--ет, не--еет! -- довольно заулыбалась та, помахивая исхудавшим
пальцем спине водителя с такой радостной ухмылкой, будто та могла еЈ
увидеть и оценить всю глубину прячущегося за ней довода. -- Нетушки!
Нетути! Нет так нет! Ну уж нет! -- Тут Эльза немного запнулась,
чувствуя, что еЈ слегка повело, и продолжала уже серьЈзно, припоминая
полузабытые только что аргументы в пользу еЈ определения в рай. -- В рай
пойду, в него! Что я, мало настрадалась тут? Я что, для кайфа колюсь,
да?! -- На глаза Эльзы навернулись слЈзы большой и несправедливо
нанесЈнной обиды. -- Да я б век не видела всех гнид этих, которые вокруг
роятся каждый день, всЈ чего-то хавают, чего-то тащат, что не там лежит,
всЈ пристают... к честной девушке... Девчононки, вы не обижайтесь, я не
про вас... -- умоляюще прибавила она, поймав косой непонимающий взгляд
минуту отдыхавшей Хэй. -- А знаете что на самом деле? -- таинственно
продолжала она, округлив большие безумные прямо глядящие глаза с
неестественно суженными зрачками. -- Я вот что ненавижу! -- Она с силой
хлопнула себя по мокрым ляжкам и оскалив зубы, сипнула: -- Вот эту
вонючую пакость--себя я ненавижу!!! Гадка я сама себе, девки! Лита,
строчни сюда разок, вот сюда мне, промеж глаз, чтоб сразу, прошу тебя,
подружа! -- И она заплакала навзрыд, утирая неестественно крупные и
быстро катящиеся по чумазым щекам слЈзы ещЈ более грязной рукой, а другой
рукой колотя себя по боку и всхлипывая: -- Гадина! Гадина! Да сдохни ж
ты от разрыва сердца или от холеры, сучка ты приблудная... ВсЈ бы тебе
похоти предаваться, сладко жрать, да людей мучать и убивать... Сдохни,
п...!

 -- Да... -- пробормотала неизвестно к чему как будто чуть
ссутулившаяся Света. -- Ты, Эля, не волнуйся, все умрЈм в свой час, ты
тоже. Может вон тот косяк шивысы нас сейчас накроет. А пока есть
возможность, живи себе. Умереть всегда успеешь, там нас с распростЈртыми
объятьями ждут...

 -- Не могу я больше ждать, -- истерически плакала Эльза, теперь таская
себя за волосы и стукаясь затылком о стенку. -- Нечего мне ждать! Убей
меня, Светочка! Убей, хорошая! Я за тебя бога молить тогда буду! Зачем
мне жить, ради уколов одних? А укол пройдет, так больно бывает. Сижу вот
и вдруг ни с того ни с сего больно становится... Мерзость! Меррзость! А
там, наверху, там покой и тишина, там нет этого мяса, пусть оно сгниЈт,
мерзостное! Там кайф, там нет боли... Хочу туда... Сейчас хочу... Все там
будем... так почему... не сейчас... прямо... -- бормотала она всЈ
медленней и тише, погружаясь в полузабытье. Саблина оглянулась на неЈ и
тут же с брезгливой жалостью отвернулась: даже во сне у жалкого создания
под веками бешено вращались и прыгали в орбитах глаза, созерцая нечто
недоступное нормальным людям...

Егоровский, волковский и пурпуровский БТР-ы, а главное, головная
самоходка, так хорошо поработали над шивысэ, что на долю последней
,,девичьей" машины почти ничего не осталось, хотя и Саблиной пришлось
пережить немало неприятных минут, когда пара косяков разъярЈнных монстров
попытались было атаковать еЈ машину с боков, а один раз так даже сзади.
Но самым опасным моментом для них был всЈ же тот, когда прямо у них на
пути появился обездвиженный тварями запустелый БТР Пурпурова и
разгорячЈнная управлением во время последней атаки женщина едва не
врезалась в него со всего маху. ВсЈ--таки саблинский БТР чуть зацепил
стальную махину ,,кирпича"" и тот неожиданно растреснулся на четыре
половинки, а из нутра резво выпорхнула стайка шивысэ, которая впрочем,
отчего--то не проявляя особой агрессивности, покружилась--покружилась и
(Алла наблюдала за ними в стекло заднего обзора расширившимися глазами)
упорхнула прочь с полотна дороги. ,,Что--то они почуял"", -- с
беспокойством подумалось Александровой. -- ,,Эти твари никогда не
оставляют свою добычу просто так, за здорово живЈшь. Буря что ли будет
или арзв? Эх, Элизка накличет беду, дурья башка!"" После этого
приключения, проехав через стремительно рассеивающийся и без того редкий
рой оставшихся в живых шивысэ, пятая машина приблизилась к развЈрнутой
поперЈк дороги главной самоходки, у которой уже скучились два остальных
БТР--а и суетились вылезшие из машин фигурки людей.

 -- Гусеницу там у них перебило! -- с неудовольствием сообщила Алла,
вглядевшись в промытое изнутри собственным плевком стекло. -- Вылезать
не будем, девчонки, пусть мужики попотеют. А то мне что--то обстановка не
по нутру...

...Услышав, что слева и справа к остановившейся самоходке подъехали два
БТР-а, я решил, что с моей стороны будет не очень большим риском, если я
выберусь наружу. В самом деле, ничего плохого со мной не произошло,
только вот люк неожиданно легко подался нажатию обеих рук и вылетев
наружу исчез, ловко избежав моего судорожного инстинктивного
хватательного движения ему вслед. Мысленно поздравив себя с тем, что вот
теперь придЈтся искать этот такой--то люк, я кое--как выкарабкался
наружу, с трудом пихая впереди себя свинцовый автомат и с великой
усталостью и неприязнью оглядывая самоходку, изъеденную кислотой, словно
проказой, -- а поверх неЈ, нехотя и зорко--лениво, окружающий
вечнобурлящий туманный мир из которого местами виднелись полусъеденные
кипучим туманным варевом призраки старых зданий и предметов. Слева и
справа под разными углами остановились БТР--ы; усевшись на краю люка и с
легким содроганием чувствуя, как пощипывает кислота не так загрубевшую
кожу на сгибах ног, я с неудовольствием рассматривал их, Јжа губы в
гармошку: там тоже, похоже, настало время распахивать люки. Из них на
меня так же сощуренно--остро и недружелюбно взглянули нелицеприятные
физиономии с коротко стриженных голов КрахмалЈва и Гаврилова.

 -- Что, перех... гусеницу, б...ш парашивенький? -- хохотнул Гаврилов,
злобно буравя меня взглядом, ясно дающим мне понять своЈ место в его
шкале жизненных ценностей (ближе к концу шкалы) и показывающим то, как
могут быть злопамятны люди, которым ты когда--то из гуманных же
побуждений направил в нужном направлении мыслительную деятельность путЈм
умеренного физического воздействия. -- Теперь, козлик, тебе попариться
придЈтся не один час, пока заклепаешь. -- Он будто бы случайно вильнул в
мою сторону дулом своего автомата. Я повторил его приветственный жест и
он, глупо осклабясь, сделал вид, что только поправлял ремень и, подмигнув
мне с лже--дружелюбным видом, поинтересовался: -- Очко заиграло, п...?

Выбираясь на броню, я изо всех сил попытался не обращать на него
внимания, но начал предчувствовать, что впредь это будет делать всЈ
труднее и труднее.

 -- Закрой коробочку, хавло неумытое. Языком потрепать захотелось, так я
тебе его сейчас о зубы почешу, -- неожиданно для меня посоветовал ему
Марков, бесшумно возникший за моей спиной. Гаврилов вмиг поскучнел и
отвернулся, сделав вид, что его вдруг очень заинтересовала разбитая
вдрызг скамейка на правой обочине. Я же невольно задумался над смыслом
сказанного начальником экспедиции, но понял, что умом капитана мне не
постичь: тот любил фразы настолько непритязательно--замысловатые, что
казалось природа сама исторгла их из его уст. -- Где ещЈ две машины?

 -- Там, где Мартина Болонка, -- буркнул Гаврилов, откинувший спереди
люк, но вылезать постеснявшийся. -- Шивысэ, кэп, народ суровый и суровы
его повадки. Счастье ещЈ, что только двумя машинами отделались. Но не в
этом дело, а в том, что у меня тут полная машина всяких таких типов из
пурпуровского БТРа, сортируйте их куда--нибудь, что ли.

 -- А куда я их тебе дену, на ж... у себя повезу? -- вмиг разъярился
Егор Борисович. -- Ты куда собрался ехать, знаешь? Ты за жетоны
расписывался или нет? А теперь начинаешь мне ж... пудрить?.. Я тебе,
козлу недокастрированному, вот что...

Я спрыгнул вниз, на исковерканную послетуманьем землю, поморщившись от
боли в ступнях: даже мои ороговевшие подошвы почувствовали под собой
острую крупную гальку, которую здесь местами выворотило из разлома
полотна и на кучу которой я так удивительно ловко спрыгнул. Оскользаясь
на шуршащем гравии, я поспешно соскочил с кучи битого камня и остановился
на тЈплом асфальте чуть в стороне, разминая члены, затЈкшие за время
долгого сидения в машине. Вокруг высился невидимый обезлюдевший город:
несколько смутно прорисовывашихся сквозь туман коробок многоэтажных
нежилых домов, пара раскромсанных землетрясением скамеек, сплющенный в
лепЈшку огромным камнем папиросный ларЈк между ними -- вот всЈ, что мне
было видно. Гудящая тишина висела в воздухе: то негромкое туманное
гудение, на которое теперь уже никто не обращает внимания, но которое
стороннему человеку могло бы показаться странным. Оно пришло вместе с
летним туманным сезоном и поселилось тонко трепещущей серебристой
паутиной в ушах каждого живого человека... Это было не озабоченное
гудение дотуманного полиса, состоящее из гула человеческих голосов, шума
машин, шороха трамваев и троллейбусов и шарканья тысяч ног. Это было
вибрирование тишины, изнывшей по таким звукам, которая сама наполняла
себя их суррогатом, ещЈ сильнее заставлявшем еЈ затосковать по шуму
настоящей жизни; это были отзвуки ветров, завывающих в пустых дворах
давно забывших, что такое детский смех, с гнилыми остовами сломанных
деревьев и ржавеющими скелетами гаражей, в которых рассыпались в прах
когда--то новЈхонькие автомобили, заметающих в мЈртвые глазницы
опустевших домов, гоняя по ним тучи скопившейся за последние четыре года
чЈрной пыли; это было то особенное неживое чуть слышное потрескивание и
поскрипывание, которое иногда можно услышать в горах, когда тает снег или
вдруг ударят трескучие морозы, когда щЈлкают не выдержавшие температурных
перепадов камни и с внезапным шумом проваливаются в новорожденные ручьи
подтопленные глиняные пласты.

 -- Ну и воняет же здесь! -- раздался позади меня недовольный возглас
Метелицыной. -- Словно тут год каждый день свиней сотнями били и кишки
их невыпотрошенные складывали. Арзва тут вроде не было никогда, поэтому
стихийного кладбища тоже быть не может. А, пенЈк? -- Последняя фраза
относится, разумеется, ко мне. Опять не обращаю внимания, хотя внутри
закипает удушающая злость: ну сколько ж можно терпеть оскорбления?
Повернуться и расстрелять гниду? А потом в Туман и тягу в те коробки...
Подумав пару секунд, расхолаживаюсь -- не добежать до домов у
добросовестно бдительного Гаврилова под прицелом, да и места тут, что
гробы такие страсть как любят...

Нервно насвистывая себе под нос, я не спеша шЈл с перекинутым за потную
спину автоматом к расстелившейся метрах в пяти позади самоходки в длину
металлической ленте, матово блестящей редкими непроржавевшими и
неокислившимися участками в лучах света, словно гигантская
жЈлто--пятнистая змея -- к перебитой гусенице. В самом деле пахло
удивительно неприятно, но я не сказал бы, чтобы запах исходил от
скопления трупов или свалки экскрементов, скорее пахло какой-то химией.
Впрочем, это как раз и неудивительно -- справа от нас в нескольких
десятках метров тянулась невидимая отсюда железнодорожная ветка... Тишина
за мной стала наполняться звуками скребущихся по металлу, выползающих и
выпрыгивающих наружу людей: видимо, моя безнаказанная храбрость произвела
на них впечатление. Впереди однако тишина ещЈ больше сгустилась от этих
внезапно и не вовремя нарушивших еЈ и потому нежеланных робких звуков, и
я физически почувствовал еЈ натяжение, точно разрывая на каждом шагу
тонкую невидимую плЈнку, преграждающую мне путь. Гусеница была куда хуже,
чем я думал. Шивысэ умудрились разъесть еЈ сразу в трЈх местах, отстоящих
друг от друга примерно на равные расстояния, около десяти звеньев
просто-напросто истаяли до толщины железной школьной линейки, а
пять-шесть вообще испарились. В общем, пострадавшей гусенице лучше было
полежать там, где она сейчас находилась, пока на неЈ не позарится
какой--нибудь идиот из металлосборщиков.

 -- Да--м... -- пробурчал надо мной Марков. -- Менять еЈ надо...

 -- Надо... -- пробубнил я неохотно, выпуская приподнятый было мною с
земли конец гусеницы и тот упал на землю безвольно, словно рука убитого.
Ремонт в Тумане -- это вам не просто ремонт, даже в том же ПосЈлке.
Ремонт в Тумане -- просто смертельно опасное занятие. Пока ты
занимаешься этим самым ремонтом, из Тумана запросто может исторгнуться
какая--нибудь милая зверюшка, а много ли тебе в сущности надо, человече?
И ведь не предупредит никто даже, только зубы поскалят над твоим
выпотрошенным, как пустой початок кукурузы телом, всякие негодяи вроде
Волкова с Гавриловым.

Но ремонтом придЈтся, судя по всему, заняться именно мне, а потому первым
делом надо почЈтче уяснить себе диспозицию. Наш отряд прилично
продвинулся вперЈд по улице Нансена от Ботанического сада и Зоопарка.
Сама улица в данном месте была крайне неухоженна; земля была усеяна
всяческим мусором, а в особенности ржавыми железяками и коварно разбитыми
кирпичами, чьи острые челюсти торчали из куч серого хлама и наносов
мусора у обочины, подстерегая жертву, которой не терпелось скончать свою
цветущую жизнь от заражения крови. Второй обочины видно не было, но она
была, безо всякого сомнения, такая же, как и эта: грязная, с выщербинами
асфальта и кусками арматуры верхних этажей ближайших домов, словно сейчас
приготовленная для съЈмок героико--патриотического фильма ,,Оборона
Сталинграда"". Середина дороги была в более или менее сносном состоянии,
судя по теперешним временам, поскольку я, помня дотуманные дороги, сейчас
всЈ же смутно понимал, что тогда движение по такому страшилищу
просто--напросто перекрыли бы для капитального ремонта. Полотно было
равномерно разбито словно ударами огромной полукувалды--полукирки, а
уцелевший асфальт (составлявший не более половины покрытия) был ломким,
грязно--серым и крошился чуть ли не под ногами. У края видимой правой
обочины стояло несколько бывших торговых ларьков, тоже обезображенных до
неузнаваемости временем и неблагоприятными условиями. Они--то и
беспокоили меня больше всего, эти ларьки -- в них запросто мог бы
притаиться некто вроде куюфа или, например, койра, не приведи, конечно,
господь, тьфу--тьфу--тьфу. Я подошЈл к ним и простучал их массивной
железной болванкой, которую отколупнул от изъеденного коррозией лицевой
панели блочного дома, косо сидевшей в мягком грунте перед разбитым
метеоритом папиросным лотком. Некоторые из вас, наверное, сейчас
покрутили пальцем у себя у виска, -- а если б куюф? -- но таков уж я:
предпочитаю помереть сразу, чем прежде мучиться от страха ещЈ час с
небольшим или около того. Но на сегодня там, наверху, никто
по--видимомму, не запланировал для меня никаких куюфов, и я был рад
этому.

От ларьков я увидел неожиданно выплышее наверх из тумана железнодорожное
полотно, а на нЈм -- перевЈрнутые, разбитые и покорЈженные вагоны,
изуродованные до такой степени, что по большей части от них осталась
только груда лохматого проржавленного металла. Здесь, видимо, потерпел
крушение целый пассажирский состав, поскольку вагоны были характерные --
зелЈные, с маленькими окошками и лохмотьями серых занавесок. Ржаво--белая
табличка сбочь ближайшего вагона вещала ,,Ростов--А..."" ,,Ростов-Ад"",
мрачно сострил я про себя, но смеяться собственной шутке почему--то
совсем не хотелось. Поняв, что тут была за катастрофа и откуда вонь, до
сих пор висевшая в воздухе тонкой тысяченитчатой паутелью, я стал
избегать смотреть на длинную цепочку металлолома, оба конца которой
беспомощно терялись в тумане на востоке и западе. Впрочем, мой взгляд
успел-таки остановиться на чЈм--то желтовато-белом, страшно круглящемся
под замершими навсегда блинами колЈс... Я предпочЈл не размышлять дальше,
что именно там такое лежит. Отвернувшись от вагонов и от останков их не
добравшихсяя до места назначения пассажиров на север, я вдруг ощутил на
своЈм лице повевание ветерка, и ветерка, надо казать, довольно--таки
свежего: он предвещал бурю, а от бури в теперешние времена ничего
хорошего ждать не приходится. Надо было торопиться.
 Да тут и от самоходки меня окликнули, по голосу похоже -- мой товарищ
Загогулко; ибо естли вы хотите послушать классическое силяние, или
постичь, как ревЈт отлос, но жизнь вам ещЈ не прискучила, попросите
прокричать вам что--нибудь этого парня без слуха и голоса. Я заспешил на
голос что было сил, ибо Иван разорался совсем уж не на шутку: тяжЈло им
видите ли, поспеши (я смягчаю тональность его фразы). Ничто так не любо
Ване Загогулко, как поорать и пораспоряжаться, особенно если уж ему
пришлось вдруг поработать. Ему бы в смертоуборочке работать, в военкомате
юнцов засаром обрабатывать, да пищу по кварталам развозить, а то видишь
как свой талант человек в обходчиках губит, так больно делается до слЈз.
Причины такого поведения Ивана объясняются тем, что некоторое время он
служил в спецназе, пока не сошЈлся там с кем--то характерами и ему не
сломали ногу в трЈх местах. Отлежавшись у нас с Хацановичем и
отремонтированный Натальей, он полюбил нас и еЈ братской любовью, сильно
хотел работать опять в спецназе, потому что там работа была трудная, а
трудности он любил; да его, конечно не взяли, потому что много кто у нас
в ПосЈлке такие трудности любит, да не всем здоровье позволяет. Короче
говоря, потерял он там своЈ ,,глазастое око"" и был комиссован в
обходчики -- обычное наказание для раскрутевших спецназовцев. Вот отсюда
и характер такой скверный у Вани нашего, но вообще--то он парень
надЈжный, ловкий, сильный и не гомосексуалист, а уже это совсем немало.

В беге стремительно перепрыгнув через норовивший впиться в пятку
стремительно надвинувшийся на меня по склону осколок бутылочного стекла и
сделав ещЈ несколько прыжков, я остановился перед кормой самоходки, из
которого Ваня Загогулко и СемЈн Телешов витаскивали запакованную в кипы
промасленной бумаги запасную гусеницу. При этом Иван, делая большие
глаза, лихорадочно вращал ими, лицо его наливалось кровью, а короткие
кривые ноги притворно ходили ходуном. ,,Скорей, Шура, сейчас урроню! Ой,
скорей давай, твою такую нехорошую!.."" Подбежав, я скорчил серьЈзную
мину и схватился за свободный конец, свисавший над нижним краем люка.
Скаля зубы, хрипя и пошатываясь, мы на глазах у остолбененевших Ольги и
Демьяненко, которые, видимо, не привыкли к такого рода обходчицким
шуточкам, поволокли нетяжЈлую в целом гусеницу к левому борту. С грохотом
опутив еЈ на полотно дороги, мы издали утробный вздох и как по команде
утЈрли пот со лба.

 -- Надо отдохнуть! -- важно изрЈк Загогулко и опустился на только что
принесЈнную гусеницу. -- И поговорить. Что Санчо, вот и ты с нами, а всЈ
был такой очкастенький да прилизанный, да культурненький. Что, довелось и
тебе, грят, хлопнуть того, кого давно надо было бы, да нельзя
катерически, бо на них земля держится. -- Такова уж манера говорить у
него, у нашего Загогулко. Я на него не обижаюсь, потому что -- не на
что. Он таким родился, как некоторые рождаются с тринадцатой хромосомой,
а потом все за это обзывают их даунами.

 -- Да вот, знаешь, не довелось свершить деяние, достойное себя. Теперь
и больно и грустно и некому морду намять... -- посокрушался я, упирая в
гусеницу оба колена и делая вид, что разрываю на ней обЈртку. -- Но вот
насчЈт чего удивляюсь, так насчЈт тебя. Како ты среди нас, человече
косноязыче? Неужели нельзя верить в наше время всепронизывающим очам
нашего ПосЈлка и твоя кулачка Ленка ни черта не смогла сделать со всеми
своими талантами?

Ленка Тапочкина--Загогулко была женой Ванюши, женщинй весьма решительной
и хорошо обустроившейся в новой жизни ПосЈлка. Начать с того, что у неЈ в
доме было жакузи и кондиционеры на электричестве. Однако несмотря на
принадлежность Ленки к элитарной касте крутых из крутых (или, коротко,
,,кулаков""), их семейная жизнь складывалась долго и трудно, а подчас и
драматически. Проблемой суженого Ленки было то, что он являл собой
типичный образчик человека бурной судьбы: как он сам говорил про себя в
пьяном состоянии, ,,я  -- гонимый йужным ветром"". Плотного
телосложения, кареглазый и каштанововолосый, мускулистый и задиристый, он
больше всего на свете любил пить, гулять, валяться в постели с девками и
в пьяном виде ,,помахаться с неправильными людьми"". Женщин он имел
невобразимо много (хотя, скорее, они его имели, поскольку влюбить его в
себя и закрутить голову могла любая мало--мальски смазливая бабЈнка) и
особенно гордился тем, что не может их всех вспомнить по именам, даже
если сильно того захочет. Впрочем, он всегда отличался слабой памятью и
большой силой, особенно после обильных возлияний, которые он с завидной
регулярностью совершал не менее раза в неделю. Со сломанной ногой, будучи
порублен материально, ,,остепенился"", оставив за собой двух люб -- Веру
Акулину из Призоорпачья, члена прослойки Убийц, и вышеупомянутой Ленкой,
меняя их в зависимости от расположенности данных дам к себе. Так он
полгода через весь посЈлок бегал, жалко даже было его, чЈрта. Вдруг Верка
приревновала к Тапочкиной так, что мочи просто не стало больше терпеть,
собрала свой профессиональный инвентарь и пошла соперницу убивать. Только
получилось--то так, что еЈ как раз и убили, ибо в охране кулачки была
Климентова--Убийца, соратница Акулиной по цеху. И убила она свою товарку
как нельзя грамотно -- ,,пять пуль под левую сиську и одну, контрольную,
промеж глаз -- Верка даже вспотеть не успела, как на том свет
очутилась"", гордо рассказывала она мне, когда я как--то раз приходил к
ним в гости. Вот и стал с тех пор ассенизатор Иван мужем кулачки Веры и
полюбил еЈ так неистово за всех своих бывших краль сразу, что они порой
днями из постели не вылезали. Вот только с детьми им всЈ не везло: мЈрли
они у них в годовалом возрасте, просто спасу не было. Конечно, это теперь
дело весьма привычное и обычное, но чтобы десять штук один за другим
предпочли тот свет этому -- это и в ПосЈлке было делом неслыханным.
Постепенно, однако, жаркая любовь перегорела в лютую ненависть: и вот уже
около года, методично напиваясь по воскресеньям, Загогулко и
Тапочкина--Загогулко (или Загогулко--Тапочкина, не знаю, как правильно)
,,махались"" прилюдно в непотребном виде возле своего дома. Эти встречи
супругов всегда вызывали огромнейший интерес среди соседей, которые
специально собирались на так называемую ,,загогульщину"", подбадривали
одобрительными возгласами дерущихся и некоторые даже делали ставку на то,
кто кого сегодня уложит ,,мордой в грязь"" с расквашенным носом -- Ленка
мужа или он свою лучшую половину. Я думаю, их можно по этой причине
причислить к родоначальникам ростовских боев гладиаторов без правил,
которые сечас далеко не редкость при дворе Царатора. Однако несмотря на
их драки и взаимную нелюбовь, они всЈ же доселе были неразлучны и жена,
неплохо пристроившись при смертоуборочке, всегда выкупала своего
непутЈвого мужа из многочисленых неприятностей, в которые он ухитрялся
попадать даже со сломанной в трЈх местах ногой. Однако же вот, он тут, а
супруга -- в посЈлке. Необъяснимая вещь!

 -- Ленка ничего не знает, -- тоскливо вздохнул обходчик, перебирая
ногами по гусенице, чтобы не мешать мне обдирать бумагу, обнажая новую
гусеницу -- прогнувшееся посередине от собственного веса сложенное в
несколько раз блестящее кольцо, лоснящееся от смазки. -- А то б парился
я промежду вами, как же. Борька свою смерть заработал, красавчик е..., и
помрЈт он нехорошо и больно за все его грехи небожеские.

 -- Ты сам сперва вернись, -- буркнул я, отпихивая его в сторону. --
Давай с гусеницы, слазь, сейчас клепать будем, а то вон уже ветер
поднимается. Видишь, какая--то умная голова заклепала еЈ, хотя для чего
сей процесс был осуществлЈн, постичь не могу. Хотя не надо требовать от
них слишком многого, спасибо и на том, что вообще запасную гусеницу
предусмотрели.

Подошли Телешов с Качуриным. Последний нЈс сумку с инструментами и его
лицо выглядело немного усталым и непохожим на прежнего СемЈна, -- может,
потому, что он не улыбался, вопреки своему обыкновению: как правило
улыбка сияла на его лице 75% дневного времени и 90% ночного покоя.

 -- Привет. Влипли. -- пробормотал он, пожимая мою руку своей, жЈсткой
и сильной, как тиски. -- Сурово. Знаешь же, Борька заложил. А Ирке
что -- картира моя. Этого хотела. -- СемЈн всегда был целомудрен в
словах, ловко обыгрывая цензурный литературный арсенал, отличаясь то
многословием, то краткостью и рублЈным стилем, порой пробиравшем своими
неожиданными в новизне вывертами слушателя до печЈнок.

Качурин -- светловолосый парень ростом с Телешова, но помоложе его, с
выпуклой от мускулов волосатой грудью, безумным взглядом глаз и вечно
небритый и с всклокоченными волосами. Любитель шахмат, шашек, домино и
вообще любых азартных игр. Любил он и женщин, а те отвечали ему
взаимностью, причЈм настолько, что две из них даже покончили с собой
после того, как он охладел к ним. Этого я вообще не мог понять, но верил,
ибо покойная АлЈна (перешедшая ко мне от него), несмотря на обиду, всегда
отзывалась о нЈм с тЈплым чувством. Последним его увлечением была
какая--то огнеглазая замужняя штучка старше его на шесть лет, с
поползновениями перейти из крутых в кулачки путЈм махинаций невижимостью,
и каменный дом, который у Качурина был в престижном районе около
Управления, видимо, сыграл не последнюю роль в их сожительстве.

 -- Сучка Ј... -- посочувствовал приятелю Егор, ковыряя в зубах
какой--то грязной палочкой. -- Да все они, бабы, такие. Повесить их
рядком на горькой осине и пусть вороньЈ их расклЈвывает. Больше от них
пользы никому нету. От них, как от свиней, визгу много, а шерсти мало...
А--аа, вот они, явились, легки на помине. -- Он ткнул палочкой в
сторону, и повернувшись туда, я увидел, как к нам сзади пристраивается
,,девичий"" БТР.

 --Ну так что, пеньки--ассенизаторы, работать--то будем? -- мы
дернулись от неожиданно прогремевшего позади нас голоса Гаврилова. -- А
то на вас и смотреть--то лениво.

Конец глав 3-4.