Последний плевок

В мастерской скульптора N. имел место следующий монолог:

- Во-первых, относительно страхов насчёт узнаваемости, могу сказать следующее – они беспочвенны. От вас мне нужно, скажем так, лишь общее впечатление. Во-вторых, казна вас не забудет! А теперь к делу. Единственное, о чём я прошу – это побольше ненависти. Ненависть должна сочиться из вас, тупая, беспочвенная ненависть ко всему живому, к самому факту существования вокруг вас кого-то ещё, вы понимаете, о чём я? Ничего не давите из себя, только думайте об этом ублюдке… Хорошо… Улыбка должна походить на оскал… Прищурьте правый глаз… Хорошо! Букет протяните вперёд, руку с ножом – за спину… Немного пригнитесь… Отлично… Помните: при взгляде на вас должно возникать лишь одно чувство – такому нет места на земле!..

- Вы говорите, готово? Отлично! Мэр будет очень доволен! От лица администрации я благодарю вас за работу!.. Естественно, место подобрано с учётом достижения максимальной выразительности… Нет, проблем не возникнет… Я думаю, в понедельник… Да, да, конечно… Настоящий ублюдок… И вам того же, да, до свидания!

В понедельник на площади было многолюдно – чины из администрации, простые горожане, полиция и, конечно же, его величество скульптор, который из машины скромно наблюдал за открытием своего последнего детища – памятника суперубийце. Нет, наше общество ещё не настолько свихнулось, чтобы ставить памятники во славу маньяков.

Как раз наоборот. Влюблённый в средневековье мэр задумал устроить показательный суд над обликом того, кто в течении полугода приводил в ужас население нескольких городов, расчленяя молоденьких девушек. Конечно, дай мэру соответствующие полномочия, он предпочёл бы прилюдно вздёрнуть маньяка на виселице или сжечь на костре, но ничего не попишешь – сердца смягчаются, мораль становится жёстче. Потрошителя тайком испепелили на электрическом стуле, памятник же совмещал в себе две функции: во-первых, каждый мог открыто выразить своё отношение к ублюдку; во-вторых (по крайней мере так думалось автору), памятник служил напоминанием о том, что маньяк – плоть и кровь пропитанного злобой и фальшью общества, которое сегодня негодует в пивных по поводу того, что подобным выродкам нет места среди людей и откупается от семей погибших жалкими компенсациями. Сытое болото чавкает, приняв ещё одно своё порождение. Назавтра оно выплёвывает из зловонных глубин очередного потрошителя, вновь и вновь предаваясь глубокомысленным рассуждениям о том, “откуда берутся подобные нелюди?..”

Но что мы видим?! С памятника сдёргивают покрывало – и толпа взрывается криками ненависти. Ещё бы – скульптор постарался на славу! Глядя на потрошителя, у человека появляется только одно желание – разорвать в клочки каждого, кто вздумает посягнуть на чужую жизнь.

К вечеру памятник был испещрён тысячами плевков, заляпан грязью, а какой-то гражданин, из тех, кто с чувствами нараспашку, справил на постаменте нужду, после чего не приминул обтереть обгаженные руки о серый гранит.

Ночью пожарные отмыли памятник, с утра паломничество продолжилось. Таким образом, минуло три дня, на четвёртый же взорам изумлённых и негодующих горожан открылась страшная картина – у гранитных ног лежали живые цветы! Сенсационная находка взбудоражила всех. На страницах вечерних газет психологи и политики, социологи и домохозяйки выдвигали разнообразнейшие объяснения случившемуся – начиная с того, что это “дело рук банды фашиствующих молодчиков” и заканчивая статьёй “Привет от напарника суперубийцы”.

Однако в худшее никто не верил, все думали - это пари, или, в крайнем случае, чья-то пьяная выходка. Большинство граждан сошлось во мнении, что после шквала телевизионных и газетных разоблачений неизвестные устрашатся, как испугались после выступления мэра сынки S., донимавшие полицию: “Алло! Школа заминирована”.      

Назавтра цветы появились снова.

У памятника было установлено круглосуточное дежурство из добровольцев, но тщетно. Букеты свежих, алых, как кровь невинных жертв, цветов появлялись с пугающей регулярностью. Несмотря на всеобщее негодование.

Издёрганный общественностью, посеревший от сознания краха своей великолепной затеи, мэр приказал демонтировать памятник. Посмотреть зрелище пришло немного народу, главным образом газетчики. Скульптор отсутствовал. На шею истукана накинули трос и повалили наземь, затем на трейлере отправили на свалку.

На этом можно было бы поставить точку, если бы не нюанс: выезжая за город, трейлер миновал деревянный дом, отличающийся от своих собратьев одним – в нём жила К., у которой год назад погибла от рук маньяка двадцатилетняя дочь. На веранде К. среди цветочного благоухания сидело одиннадцать женщин в траурных одеяниях. Одна из них сказала:

- Наша грустная победа.

Остальные добавили:

- Пусть дети спят спокойно…

Никаких слёз. Никакой патетики…

_____________________________________
Апрель 1998.