Неужели из серииодиночество

               


Н Е У Ж Е Л И
   

Время выводило из себя. Сигарета прикуривалась одна от другой. Секунды зависали в воздухе, и только сквозняк неспокойных шагов прогонял их вместе с табачным дымом в приоткрытую форточку.
- И – и – и – а – а, - донеслось с улицы.
Линда замерла, прислушалась – тишина. Только хулиган-ветер потрескивает оголившимися ветвями тополя.
Секунды застыли.
Линда жадно подскочила к окну. Никого. Она сжала губы и приплюснула лоб к стеклу. Судорожно посмотрела вниз по сторонам.
Слева, подле соседнего подъезда, парень в черной кепке и короткой кожаной куртке, задрав мясистый нос, приветливо махал открытой пухлой ладонью. Пышный алый букет неловко прятался за его плотной спиной.
- И – и – ин – на – а, - щедро выдавил он из груди каким-то вдруг неприятным Линде баритоном, словно сладкую зубную пасту на щетку, и где-то рядом немного выше скрипнула рама несмазанными петлями.
Линду покоробило. Стекло обожгло холодом.
Линда встрепенулась, ощетинилась, оскалилась рассерженным псом и отшатнулась от подоконника, распахнутые шторы прошуршали вслед.
Ноябрьское жидковатное солнце медленно скатывалось по заводской трубе, будто мутная капелька по паршивому сливочному маслу.
«Без трех четыре. Почему его еще нет? Он же обещал, он же обещал быть в четыре! Так почему же его еще нет?! Уже почти четыре… Почему?» – мысли били Линду под дых, и она наполнялась какой-то серостью и желчью, злобой.
Злобой на него, на себя, на этот стол, на эту хрустальную конфетницу, на эти жирные шоколадные конфеты, на этот ковер, на того парня с цветами, на указательный палец со сломанным ногтем, на город, на все-все-все…
Внезапно гулко закружилась голова, и Линда неуверенно присела на краешек дивана, сжала ослабевшими в миг коленями резкие складки подола, поморщилась, потом глубоко вздохнула.
Книги засуетились на полках. Она любила их. Она любила книги. Она жила этими книгами Книги смотрели на нее глазами всех своих  героев – живых и мертвых, настоящих и ненастоящих.
 Линде не хотелось им ничего объяснять, ничего. Она и сама-то запуталась котенком в нитках своих чувств или рыбешкой в огромадных сетях.
«Зачем я чувствую? Зачем я чувствую так? Зачем? Зачем я не камень? Почему не глыба, не скала?! Без чувств, без боли. Любое чувство в своей высшей силе режет меня болью. Пилит, грызет, вспарывает. Зачем я чувствую? Зачем я чувствую так сильно?» – роилось кровожадными москитами в отяжелевшей голове.
«Неужели люблю? Неужели люблю его???..»
Волосы свалились локонами на плечи.
- Кто он? – закричала Линда, и вена вздулась бугорком по шее. - Кто? – повторила она, но уже тише, а потом раскисла.
«Не придет… Он не придет н – и – к – о – г – д – а ! . . . . .» - и слезы, цепляясь за белесые воздушные волосинки, медленно покатились вслед за солнцем, пачкая побледневшие щеки тушью…
Вдруг раздался звонок, звонок в дверь. Звонок был знакомый и чужой, отрывистый, словно отбой в телефонной линии…
И тишина…
Линда не слышала этот звонок, Линда ничего уже не слышала… Лишь только распахнутые шторы и раскрытое настежь окно; лишь только хулиган-ветер потрескивает оголившимися ветвями тополя.