Нет гарантий от ран

«Как известно», течение человеческой жизни не отличается той совершенною упорядоченностью, которую мы наблюдаем в природе; видимо, сама человеческая натура не признает иного ее течения, кроме как «известного», — последнее, что подумалось Майку натощак. Плотно позавтракав, он придирчиво огляделся.
Первое, из в глаза ему бросившегося, было полное отсутствие у Анюты живых человеческих черт. Поправимо дело, раньше как не заметил, Майк подумал хмуро и в сей же миг придал (приписал в первоначальном варианте) Анюте черт и свойств наборец затасованный, в его — необязательно правильном — понимании наиточнейше четко представляющие все то превосходное, что имеет радость быть человеческим. Хуже только стало, во сто крат хуже. Это и было вторым; и переправил Майк Анюту настаро, и дал зарок на будущее не менять в ней ничего, а если все ж, рискуя, и менять, то помаленьку и осторожно, по чуть-чуть и не черты, тем паче свойства, но одни только особенности строения ее хлеще волос, спадающих на плечи, с плеч на талию, на бедра, голени, на пятки — ой, конец! — распущенного организма.
Видя (больше же чувствуя), что Майк сам не свой, Анюта плескала руками с особенной отрешенностью, с гневной решительностью, — читабельней так. Она плескала и плескала, тогда как другая на ее месте давно бы начала ломать.
— Да, это удивительное мастерство! — обронил в разговоре тещин зять. — Как эти две фигуры на переднем плане выделяются!
— Да, да, я с тобой согласна, это удивительно, — подтвердила Шэр, шмыгнув носом в разворот платочка, именуемого, говоря между нами и то — в полшепота, сперматозным, ибо не раз, и не два, и не три, не четыре даже принимал на покладистый свой узор то волшебное, но не вкусное, что завидным брызгом изливал тещин зять, не запачкав ложа. Стиранный-застиранный и другой такой же, близнец. Посмотрим, впрочем, на этого, строкою ниже.
Майк походил на человека, получившего известие о скорой смерти. Все, за что бы он ни брался, казалось ему ничтожно мелочным в свете открывшегося знания; поэтому он, хватаясь с прытью утопающего за неважно, неважно что, сразу же почти бросал ухваченное, словно обжигаясь невиданной мощи пламенем. Не зная еще, что именно, но искренне желая хорошее сделать, Анюта включила тюнер, с необычайной поспешностью выхвативший из эFэMной разносортицы именно то, что казалось к месту. Удивительно только, почему это Майк потребовал немедленного его выключения.
— Как ты не понимаешь, — сказал, что рявкнул, он, — воздействия его вредного на меня. Черт вас всех возьми, почему ты его не выключишь?
Потом Майку втемяшилось, что в комнате душно. (Ох, уж этот Майк!) Перескочив к подоконнику, открыл он еще одну форточку, с внешней стороны отороченную сеткой из проволоки, сколь тонкой, столь и звонкой. Последнее, вероятно, поэзии дань, а с паранджей сравнение — прозе. Искупаться хочу с тобой в озере. Дракон, кусающий собственный хвост. Утром солнечным, утром ранним. Будь спокойна, хорошие новости. Углядев на улице что-то — с этой-то высоты, — рот широко разинул, руки из карманов вынул, и замер так, как и предполагал, репетируя в помыслах сцену эту. Надо полагать, с Майком случилось затмение чувств. Порядком далее взывал к маме самодостаточный Юрий.