Никогда не поздно

Глава 1

Абрахам Линкольн-старший остановился посреди комнаты и спешно, словно опаздывая за собственными мыслями, замахал руками перед раскрасневшимися лицами слушателей:
-Мы свой, мы новый мир построим! В борьбе за дело независимости Соединенных Штатов - будь готов!
Выдавая на гора шальные лозунги, Абрахам Исаакович беднел, краснел, распаляясь все больше, смахивая на одержимого сектантскими идеями эпилептика.

Собравшийся в подпольной квартире одного из соратников, Томаса Джефферсона, народ толпился в прихожей, внимая речам великого современника. Люди, по большей части своей, одетые бедно и грязно, олицетворяли потенциальный контингент слушателей великолепного оратора. Он, отчаянно жестикулируя, призывал их подняться в едином порыве в борьбе за независимость, чему они внимали молча, возбужденно сопя ноздрями, как бык перед тореро. Со стен на них сурово смотрела Свобода на самиздатовских плакатах, указуя факелом на зрителя с немым вопросом в глазах.
Расходились молча. Как круги по воде от заброшенной опытным рыбаком наживки, трудяги брели от центра города к своим лачугам на окраинах, размышляя о нелегкой доле борцов за правое дело. И не важно, за какое.
В чем суть требований подпольной организации «За свободу Америки” затруднился бы объяснить и сам вождь, кроме, конечно, банальных  “свержение власти” и “вся власть - народу!”. Он выжидал. Как голодный хищник прячется в зарослях крыжовника, перемещался он по явочным квартирам и подпольным штабам в Бостоне. Была бы Организация - четкая, дисциплинированная чистками верхов, а идеи найдутся. Организация медленно, но уверенно разрасталась, но не в глубь, совершенствуя идеологию и выдвигая рациональные предложения и требования, а в ширь, собирая в своих рядах в основе своей мелких бандитов, бежавших из Старого Света от правосудия, и все более упрощая свои и без того примитивные и истерические лозунги.
Абрахам Линкольн-старший смотрел в будущее с несгибаемым океанскими ветрами оптимизмом. Его больному взору представлялось крушение строя, раздача рабам продовольствия и собственных цепей, а на днях он во сне даже увидел будущее Политбюро, где справа от Наркома сидел негр… «Вот оно-торжество равенства и братства!» И не беда, что негры ни черта не смыслили в теории, а тем более в практике управления государством. Как много позже в Советском Союзе всяческие «выборные» органы обязательно имели квоты на представителей экзотических национальностей, так и сейчас, не осознавая этого, Отец-основатель предвидел эту лицемерную необходимость национального разнообразия.

Ничто человеческое не чуждо гениям мирового интернационала. Линкольн имел жену. Жена, правда значительно реже, имела Линкольна. Звали ее Моника, и не было ближе у Линкольна соратника и друга. Познакомились они на одном собрании в порту, в старом контейнере у 6-го причала. Абрахам закрыл глаза и забылся:

«Тогда о собрании было сообщено заранее, только лишь проверенным людям, надежность которых не подвергалась сомнению. Записки о времени и месте очередного собрания передавались запеченные в булки с сыром и кунжутом, которые раздавались бедным на улицах. Люди на раздаче искали тревожными взглядами единомышленников, давая им булки с подноса под прилавком. Постороннему наблюдателю не пришло бы в голову обратить внимание на внешне хаотическое, но внутренне слаженное и подчиненное строгим законам конспирации движение хмурых людей с наганами под кожаными пиджаками. Абрахам незаметно влез без очереди к раздаче и вопросительно посмотрел на раздающего, который, увидев Самого, потерял дар речи, и выжал из себя:
« А мы тут, это…плюшками балуемся…»
Линкольн, который к тому времени уже обзавелся солидной бородкой и уже стал походить на Мефистофеля на пенсии, каким мы его привыкли видеть на условных единицах, строго и назидательно посмотрел на парня:
«Мне, молодой человек, одну с кунжутом»

Отойдя в сторону, Абрахам огляделся и задумался. Беззаботные люди разных мастей слонялись от одного лотка к другому, пытаясь получить бесплатную пайку повторно.  Вот бы организовать их движение в нужном русле, это же величайшая сила!
И думал он о судьбе народа, хозяина здешних земель, который был сослан в резервации, как неблагонадежный. Никогда еще не было ему так обидно за державу, которая несправедливо унижала свободолюбивых индейцев, спаивая их огненной водой и обменивая богатства их земель на дешевые, но цветные бусы и прочую ерунду.
Задумавшись, он откусил кусок булки, пожевал, медленно смакую каждое зерно кунжута, откусил еще.
Отряхивая руки от крошек, Абрахам Линкольн-старший с досадой осознал, что в суе съел секретный шифр, содержащий ценнейшие сведения о месте и времени встречи с соратниками. Но виду не подал. Это так и осталось ЕГО тайной.

Вечером, когда все собирались в порту, Моника пришла последней, устало ковыляя по безлюдному причалу. Линкольн строго посмотрел на нее и отметил про себя недисциплинированность этого товарища, ведь он ставил именно на организованность партии. Только будучи четко регламентированной структурой, партии удастся выжить и победить. Абрахам взял Монику на карандаш.
В контейнере предостерегающе воняло морепродуктами не первой свежести. На стенах красовались не понятно как здесь очутившиеся водоросли, засохшие креветки и прочая атрибутика подпольного сборища идейных дегенератов.   
И, как не странно, именно эта, мягко говоря, специфическая среда вызывала в Абрахаме противоречивые чувства партийной ответственности и нечеловеческой агрессивности, политической серьезности осознания происходящего и животного ощущения силы. Его экспрессия политического и интеллектуального лидера перерастала в чувство звериного превосходства над слабым. Он буквально каждой жилой своего худощавого тела, каждым нервом чувствовал невероятное напряжение момента. Он был воплощением животной злобы и похоти, соседствующей с политической агрессивностью и непреодолимым стремлением к немедленной физической расправе с врагами. Он оглядывался, и люди вокруг напоминали ему стаю - его стаю, живущую по его законам, каждый член которой готов был жизнь свою волчью отдать за его идеалы. Он чувствовал себя вождем - первобытные  инстинкты аппликацией наложились на его немереные политические амбиции. Наиболее внимательные участники собрания могли бы заметить, как резцы оратора увеличились и  приобрели явственный хищный характер.
Однако не нашлось бы ни одного человека в этом заброшенном на краю света ржавом контейнере, которые бы обратили внимание на такие мелочи - все заворожено внимали  речам вожака, которые текли из его обветренных уст широкими потоками горных рек, окатывая разум слушателей волнами призывов к неоправданному насилию.