Святой

  Александр Николаевич, к своему удивлению, нисколько не чувствовал себя смущенным или взволнованным, каким он видел себя на этом выступлении, вернее, каким мечтал видеть: растроганным, со счастливой улыбкой, ловящим завистливые взгляды большинства сослуживцев и добрые, прощальные — меньшинства. Наверное, это оттого, подумал он, мягко шагая к трибуне, что я готовился к этому столько лет,  и — уже привык… Привык читать эту речь несколько раз в день, — обязательно утром, пару раз вечером, перед сном; и вслух, и про себя, иногда на пленку, один раз — на видео.
Зал притих. В первых рядах, как всегда, сидело начальство — руководство предприятия, начальники цехов, среди которых обычно сидел и он,  — в обычные дни; позади них расположился люд попроще — мастера, работники ИТ; много народу стояло вдоль стен в два – три ряда. “Человек пятьсот набралось,” — прикинул Александр Николаевич.
— Добрый день ! — начал он. — Я прослужил на нашем заводе тридцать четыре года, прошел все ступеньки от помощника электрика до главного энергетика, так что каждая лампочка знает меня, — люди улыбнулись, он сделал паузу, затем продолжил, — Тридцать четыре года… Были времена, когда приходилось днем работать, а вечером учиться, отнимая время у драгоценного сна, идя по зову партии, думая о будущем, прикладывая все силы для достижения светлой цели коммунизма, порой недоедая, порой работая месяцы без выходных — все для блага страны, все для блага партии. Тридцать четыре года… Завод не раз выходил в передовики производства не только нашего города, но и всей области. И это благодаря тому, что у руля стояла сплоченная команда единомышленников под руководством Сидорова Петра Евгеньевича (пусть земля ему будет пухом). Вспоминаю то время и удивляюсь: какой энтузиазм, какой настрой был у людей в то время! Какие трудовые подвиги вершили люди! Даешь стопроцентное перевыполнение плана! Даешь двухсотпроцентное перевыполнение плана! И это делали самые обычные люди, с которыми я имел честь работать. Тридцать четыре года…Много это или мало? Скажу так: это зависит от времени, в котором мы живем. Вы только посмотрите на страну и время, в котором мы сейчас живем: время спекулянтов, дельцов – коммерсантов, наживающихся на трудовом народе. Все продается за деньги. Самое страшное, когда люди продают заведомый яд вместо пищи, и наживаются на этом. Обман, подлог, убийства стали атрибутами нашей системы. Не скажу, что это делают все; нет, есть еще порядочные люди в нашей стране, и их, слава богу, большинство. Но и всякой мрази, — он специально сделал ударение на слове «мрази» и посмотрел в партер, — на этом свете порядочно. И, к сожалению, она проникает и на наш завод. Поэтому последние четыре – пять лет для меня длились гораздо дольше, чем предыдущие тридцать золотых лет. И я с чистой совестью и спокойной душой ухожу на пенсию. Теплое спасибо моему, ставшим родным, заводу! — с этими словами Александр Николаевич низко поклонился  залу и направился к своему месту.
Он сел за праздничный, с букетом темно-красных роз посередине, накрытый красным сукном стол, и вдруг забеспокоился. Зал почему-то молчал. Люди смотрели на него и не двигались. Затем, словно очнувшись, люди стали хлопать, зал пришел в движение, зазвучали голоса, возгласы одобрения. Председатель профкома зазвенел в колокольчик, тщетно пытаясь продолжить собрание, — народ обсуждал речь. Его речь. Его выстраданную жизнью речь.
Он смотрел на людей, глубже запоминая их лица, вспоминая все то хорошее, что связано с каждым из них и как – бы снова переживая эти моменты. И вдруг ЭТО произошло. Произошло так, как это было прошлый раз, давно, еще в отрочестве.
Каждое лето он подряжался в пастушки и пас колхозных коров с раннего утра до вечера. Он любил свое дело. Он любил вставать до зари, тихонько выходить из еще крепкого спящего дома, чтобы затем встречать рассвет. Однажды, как обычно, он сидел на холме, что возвышается над деревней, и ждал солнце. Вокруг все благоухало, капельки росы свисали с травы, было тихо-тихо. Он смотрел на свою деревню, вглядываясь в каждый дом, каждый двор, вспоминая людей, которые там живут, каждой клеткой своего тела ощущая торжество утра, ощущая прикосновение первых лучиков солнца, и вдруг почувствовал невыразимую словами огромную любовь к этой деревне и людям, к этой мокрой траве вокруг него, к этому солнцу и его ласковым лучам, ко всему, что есть на Земле. Эта любовь не давала ему дышать, переполняя с головы до пят; он захлебывался восторгом, которым наполнилось его сердце; он раскинул руки, пытаясь дать миру это счастье, эту любовь; а розовые лучи солнца словно пронизывали его насквозь, заставляя плакать и смеяться от счастья. Глаза уже не видели из-за слез. Хотелось взлететь и парить в безоблачном небе, ощущая это волшебное чувство. Ради этого стоило жить, ради этого стоило умереть.
…Александр Николаевич медленно опустил руки, затем вытер слезы с глаз. Улыбаясь детской улыбкой, он осматривал застывших людей в зале. Сердце бешено колотилось, затем понемногу успокоилось; люди молчали. Затем Александр Николаевич пошел к выходу, легко и мягко, улыбаясь той же загадочной улыбкой. Когда он покинул зал, его догнал Алексей, лучший друг, и остановил:
— Что это было, Саша?
Александр Николаевич пожал плечами:
— Слезы радости и счастья.
— «Слезы радости и счастья», — повторил Алексей, — Да от тебя исходил свет !! И ты взмахивал светящимися крыльями !!! У тебя была аура как у святых на иконах !!! Что это было !!?
Александр Николаевич с улыбкой смотрел на Алексея и промолвил:
— Дай Бог тебе испытать то, что испытал я, Леша, дай Бог.
С этими словами он повернулся и пошел дальше.
Алексей смотрел на его удаляющуюся фигуру, и внезапно удивленно подумал, что эти светящиеся крылья были у его друга всегда.