Карьера, которая лопнула

КАРЬЕРА, КОТОРАЯ ЛОПНУЛА


Это было давным-давно, еше при правлении Леонида Бровастого. В некотором царстве, в советском государстве жила-была Клавдия Сергеевна. Работала она на железнодорожной станции и была в то далекое время очень крупной девицей. Очень крупной - это 62﷓й размер, за что друзья за глаза ласково называли ее Дюймовочкой. Во дни своих дежурств выходила она с сигнальным жезлом к проезжавшим поездам, а машинисты, еще издали завидя ее монументальный силуэт типа “кадушка”, облегченно вздыхали: если сегодня Дюймовочка - значит на станции порядок.
Однажды жарким летом некий столичный вельможа решил объехать со строгой ревизией свои периферийные железнодорожные владения. Чин он имел ой-ой какой, поэтому местная дорога выделила ему лучший локомотив с лучшим вагоном. Медленно проезжая каждый полустанок, грозно взирал он начальственным взором в открытую дверь на то, как несут службу его “холопы”. А несли они ее, предупрежденные заранее, исправно. Вскоре настал черед и хозяйства Клавдии Сергеевны.
Когда огонек приближающегося локомотива на электрической карте в диспетчерской перевалил через предыдущую станцию, а по железнодорожному телефону оттуда сообщили: “Ну все, мы отстрелялись, теперь ваша очередь”, - началась суета, граничащая с паникой. Суетились все - от непрерывно курившего начальника станции и разом вспотевших диспетчеров до нервно лающих кассиров и даже ремонтной бригады, запрятавшей на время проверки (подвиг!) в самые дальние сусеки свое любимое домино. По мере приближения рокового огонька накал возрастал. А тут еще, как назло, пассажиров на станции было больше обычного. При этом казалось, что буквально каждый задался целью съесть пирожок, потом мороженое, затем выкурить сигарету, после чего выбросить на самое видное место бумажки и окурки. Уборщики хоть и устали, как собаки, но выказывали чудеса виртуозности: бумажки, брошенные пассажирами-провокаторами, не долетали до земли, а окурки исчезали не позже, чем через две секунды после приземления. Вовсю шли приготовления к “спектаклю”. А где же главная скрипка? “Где дежурная по станции? Где Дюймовочка?!” - вбежал в диспетчерскую начальник станции. От него веяло въевшимся в одежду табачным дымом, а в каждой руке было зажато по забытой сигарете (захлопотался, бедняга). “Вот она я”, - эффектно распахнув дверь, в проеме картинно распялась Клавдия Сергеевна. Немного постояв, она неспешной походочкой прошла к электрической карте участка железной дороги, спокойно посмотрела на приближающийся огонек и, взяв со стола сигнальный жезл, повернулась к коллегам. Причем сделала все это в полной тишине, так как своей белоснежно-хрустящей накрахмаленной форменной блузкой со сверкающим железнодорожным значком на арбузной груди, своей безукоризненно выглаженной юбочкой (которой, кстати, хватило бы на покрывало для целого дивана или, скажем, штору для хорошего окна), но особенно своей непоколебимой уверенностью она, как пожарный брандспойт, вмиг погасила не на шутку разгоревшиеся страсти. Всем своим видом она внушала: СИТУАЦИЯ ПОД КОНТРОЛЕМ, ВСЕ БУДЕТ ХОРОШО. И окружающие это с готовностью приняли. Суета, конечно, осталась, но исчезла нервозность и глупая паника.
Пора. Клавдия Сергеевна, выйдя из диспетчерской, начала прокладывать сквозь толпу путь к своему рабочему месту сигнальщика. Вот уже вдали показался локомотив. От ее окрика послушно расступилась группка молодых людей, загораживавших обзор. Теперь все, порядок. Она торжественно подняла жезл белым кругом с черным кольцом в сторону поезда...
...Рука машиниста локомотива заметно расслабилась, когда он увидел вдали успокаивающе-знакомые, мощные, как корабельный кнехт, очертания Дюймовочки с белым сигналом в уверенных руках. Он ведь тоже волновался, потому что кроме несения службы на станциях его высоковельможный пассажир проверял и взаимодействие станционных служб с машинистами. Пока все шло нормально, и раз сегодня здесь дежурит Дюймовочка, все будет хорошо и дальше...
…Поезд приближался. Толпа пассажиров, до которых, наконец, дошла какая-то загадочность и торжественная напряженность момента, постепенно смолкла. Все как завороженные уставились на дежурную, все крепче и все величественнее сжимавшую сигнальный жезл.
Клавдия Сергеевна чувствовала всеобщее внимание. Она любовалась собой со стороны, она гордилась собой, ее душу переполнял триумф. Да, это был ее звездный час! Ещё каких-то триста метров, поезд проедет, и она также гордо удалиться под восторженно-уважительные перешептывания толпы. Потом будут похвалы начальства, премия и даже может быть путевка куда-нибудь в Крым или на Кавказ. Она считала метры. Триста. Двести пятьдесят. Двести… Вдруг Клавдия Сергеевна почувствовала, как в районе поясницы, там, где должна быть талия, что-то лопнуло и освободилось. Сопровождавший это звук прозвучал во всеобщей тишине как выстрел. Ей показалось, что даже птицы смолкли. А потом, предательски быстро соскользнув по ногам, на перрон опустилось белое хлопчатобумажное облако…
Машинист, тоже считавший метры, в ужасе увидел, как метнулся вниз белый сигнальный круг. Что случилось?! Он экстренно включил тормоза, от чего проверяющий, наполовину высунувшийся из вагона, больно ткнулся лбом в противоположный край проёма. Машинист не был виноват, он следил только за белым кружком, который выделывал непонятные вещи, и оперативно реагировал в соответствии с инструкциями. Когда же он заметил вокруг Дюймовочки что-то белое, то смог лишь рассеянно задать себе три глупых вопроса: “На кой ей под ноги бросили простыню? Или это парашют?? Зачем???”
Опять сигнал вверху! Ускорить ход! Опять внизу! Медленнее! Вовсе исчез!
Красный, стоп машина! Из расквашенной сопатки ушибленного уже в нескольких местах проверяющего текла кровь...
...У Клавдии Сергеевны, почувствовавшей себя голой, сработал женский рефлекс - она рванулась к упавшим трусам, от чего забытый на секунду жезл дернулся вниз. Быстро сгребла с асфальта то, что упало, а когда пыталась натянуть исподнее, вспомнила (надо отдать ей должное) о служебных обязанностях и опять выставила вверх сигнал (поезд-то едет!). Но одной рукой трусы не одеть. Она снова подключает правую руку, и жезл опять падает, но теперь, зацепившись за край юбки, падает на землю, прямо на рельсы. Полезла за ним - опять упали трусы. Влезла обратно на перрон. В левой руке край белья, в правой жезл - позиция № 1, исходная. Как сквозь пелену, с красным от стыда лицом и мокрой от жары и суеты спиной она увидела, что поезд больше не приближается! Он остановился метрах в ста! Что слу..? Боже, красный круг вместо белого! Она по рассеянности перевернула жезл! Вот, белый, пожалуйста, ради Бога извините. Поезд поехал. Фу-у. “Хи-хи”, - раздалось где-то сзади. У Клавдии Сергеевны сразу, как на фотобумаге, проявился общий фон: она стоит посреди толпы застывших от изумления пассажиров с трусами в левой руке, жезлом в правой и задранной с одной стороны помятой юбкой. Женский инстинкт сработал “дубль два”. Однако во время подключения правой руки к процессу натягивания жезл опять опустился. Поезд, естественно, снова заскрипел тормозными колодками. Уже в пятидесяти метрах. Вот же ж, тьфу! На, на тебе твой долбаный белый круг! Hа! Клавдия Сергеевна зло ткнула в воздух сигналом, а ее губы вышептывали... э-э... ну, то, что находится за пределами словарей. Даже пассажиры, пришедшие наконец в себя, замахали машинисту: “Проезжай, проезжай скорее!”
Поезд проехал. Медленно. В окне локомотива проплыла бледная физиономия машиниста, а в дверях вагона - один злой глаз проверяющего (второй глаз и нос были прикрыты окровавленным платком). Этот глаз испепелял дежурную по станции, стоящую на перроне с красным злым лицом, недвусмысленно шевелящимися губами и приспущенными огромными трусами. А еще он как бы говорил: это дежурство - последнее в твоей жизни.
Наверное, не нужно быть пророком или ясновидящим, чтобы догадаться, что случилось потом. Вместе со злополучной резинкой лопнула и карьера Клавдии Сергеевны. Но она не держит зла. У нее сложилась нормальная жизнь, а про тот эпизод в жизни ей напоминает та самая резинка, хранящаяся в шкафу. Клавдия Сергеевна достает ее, долго смотрит и говорит: “Вот оно как бывает. Да уж”. И улыбается.