ПУТЧ рассказ из недавнего прошлого

В отпуск в Гурзуф я приехал 18 августа 1991 г. До этого в одном здешнем доме отдыха я уже бывал неоднократно, но на этот раз по ряду причин поехал "дикарем" на свой страх и риск.  Однако, я рассчитывал на те дружеские отношения, которые у меня сложились с директором этого самого дома отдыха.
Направившись прямиком по знакомо-му мне адресу и зайдя в корпус адми-нистрации, я очутился в приемной директора. Секретарша, что-то стучавшая на пишмашинке "Ятрань", в ответ на мой вопрос сообщила, что директор "на территории" и в знак признательности за врученную мной шоколадку любезно предложила мне его подождать.
Директор появился довольно скоро. Он не только внешне обрадовался моему появлению, но, крепко пожав мне руку, пригласил к себе в кабинет. "Ну, рас-сказывай, как дела, как устроился?". "Есть проблемы", - ответил я и достал из чемоданчика привезенную с собой из Москвы бутылку "Столичной".  Директор понял, что без пол-литра не разбе-решься, и к тому же был он выпить не дурак, поэтому, потерев руки, сразу подошел к книжному шкафу и достал оттуда рюмки, которые, как оказалось, стояли в промежутке за 50-м и 55-м томами классика ленинизма. После этого он нажал какую-то кнопку селектора и попросил секретаршу принести "что-нибудь из холодильни-ка". После первой рюмки, которая была выпита, конечно, за встречу, и второй, выпитой за прекрасную погоду ("а это самое главное, раз уж ты приехал на море"), я выложил дирек-тору свою просьбу. "Какие проблемы!" - воскликнул раскрасневшийся то ли от водки, то ли от жары, то ли от гипертонии директор. Короче, устроил он меня одного в двухместном номере новенького корпуса, построенного в двух шагах от моря.
Расположившись и кое-как приведя себя в порядок с дороги, я посмотрел на часы и понял, что до обеда я на пляж не успеваю, и поэтому сразу пошел в столовую. Кормили здесь неплохо, но уж больно громадными порциями: никогда в жизни, ни до, ни после я так много не ел. Исходя из прежнего опыта, я даже угадал, что на обед: украинский борщ с галушками и всегдашняя курица.
Из столовой я вышел через боковую дверь в соседний бар, поболтал со знакомой барменшей, заказал у нее легкий коктейль "Крымский" и чашку кофе и сел за столик.
Вдруг кто-то положил мне сзади руку на плечо. Я оглянулся и - ба! - увидел перед собой Серегу с Урала - моего приятеля, с которым мы встре-чались тут во время наших отпусков с завидным постоянством. Мы дружески обнялись, и Серега предложил взять по такому случаю по сто грамм коньячку. И хотя я его предупредил, что сегодня уже пил "за встречу", он ответил, что это не с ним, пошел к бару и вернулся оттуда с двумя бокалами. Мы выпили, покурили, каждый вкратце рассказал другому свои новости. Вскоре мы распрощались, договорившись встре-титься на пляже.
Я, что называется, дорвался до моря: плавал и нырял до одурения.    
Серега почему-то так и не появился, и я решил часок-другой подрыхнуть в своем номере. Но не тут-то было. Едва я начал дремать, как раздался стук в дверь. Причем стучали явно ногой. Я решил не открывать, но стук прозвучал с новой силой, и из-за двери послышался Серегин голос: "Выходи, Леопольд, выходи, подлый трус!" Пришлось открыть. На пороге стоял широко улыбающийся Сергей и сразу стало ясно, почему он стучал ногой: в одной руке он держал где-то добытую им вазу с виноградом, а в другой у него была бутылка красного шипучего вина "Крымское искристое".
Просидели мы с этой бутылочкой часик, потом пошли купаться, а после в бар, который находился прямо рядом с пляжем на свежем воздухе. Там мы проторчали за разговорами вперемежку с немеренным количеством коктейлей до самого закрытия в 12 ночи.
Утром я проснулся от того, что яркое солнце шпарило мне прямо в лицо. Посмотрев на свои японские часы "Касио", я сказал самому себе: "Ого! Завтрак я уже проспал". Впрочем, это меня не огорчило: я знал, что бар у пляжа открывается рано утром, есть особо не хотелось, а вот выпить чего-нибудь освежающего после вчерашней гульбы с Серегой не мешало бы. Можно было бы, конечно, освежиться простым купанием в море, но этот пункт я в своем плане поставил вторым.
Подходя к бару, я удивился, что не слышу всегда звучавшей оттуда громкой музыки. Странно, но бар был закрыт. Я чертыхнулся и собрался было уже идти в тот, который рядом со столовой, как увидел издалека машуще-го мне рукой Сергея. Мы поздорова-лись, и я сразу спросил: "Серж, не знаешь, почему бар закрыт? Придется идти в другой". Серега как-то странно загадочно ухмыльнулся и сказал: "Ну, ты, брат, все на свете проспал. Можешь никуда не ходить - закрыто, я уже проверял. У вас в Москве черт-те что творится". Оказывается, у Сергея в комнате был репродуктор, и Серж рассказал мне и о ГКЧП, и о том, что Горбачев тут не очень далеко от нас на своей форосской даче скоропостижно заболел.
Все это показалось мне каким-то бредом, и я решил, что надо позвонить в Москву. Междугородный телефон был прямо в моем корпусе. Я вернулся к себе, набрал 15-копеечных монет и пошел звонить. В фойе сидело несколь-ко скучающих отдыхающих, смотревших по телевизору "Лебединое озеро". "Что-нибудь новое передавали?", - спросил я. "А ничего! Зато мы в области балета впереди планеты всей", - то ли сострил, то ли проворчал какой-то телезритель.
Телефон вроде бы и работал, но связывать меня с Москвой наотрез отказывался. Я уже собрался идти звонить из города, как вновь увидел Сергея, идущего мне навстречу. "И не думай! ", - сказал он мне, узнав о моем намерении: "Там до фига народу. Я сам только что оттуда.  До Сверд-ловска дозвонился, но там знают не больше, чем мы. А до Москвы почему-то вообще никто не дозванивается. Вот что, пошли ко мне, обмозгуем, что делать. У меня тут кое-что имеется", - и он похлопал по сумке, висевшей у него на ремне через плечо.
Мы уселись на скамейке в тени кипариса рядом с Серегиным жильем. Сергей выставил из сумки две бутылки водки, потом сбегал к себе, принес стаканы, какую-то уральскую колбасу и небольшую местную дыню. "Знаешь, в городе даже пивнушка закрыта", - сказал Серега после того, как мы выпили по стаканчику за то, чтобы вся эта бодяга скорей кончилась: "Говорят, Кравчук  приказал всякую развлекаловку отменить. Так что кина у нас сегодня не будет. Хорошо хоть магазины работают. А так, ни диско-теки, ни баров. А по ящику знаешь, что показывают?" Я ответил, что знаю. Серега предложил тост за здоровье Михал Сергеича. Я сказал: "О! Точно. Только я не уверен, что он действи-тельно болен. Но все равно чокнемся". Мы выпили еще по полстаканчика.  Водка была теплой, но пошла хорошо, уральская колбаса тоже оказалась неплохой. Закурив по "Яве", привезенной мной из Москвы (крымские "Пляжные" - на редкость хреновые сигареты), мы немного помолчали. Затем я сказал: "По-моему, это переворот. Хрущева тоже скидывали, когда он был в отпуске, только не в Крыму, а в Сочи". Сергей выразился в том смысле, что, мол, еще не вечер, может, у них ничего не получится, хоть Горбача народ уважает уже не так, как раньше.
Почти одновременно мы увидели идущего по дорожке к пляжу нашего общего знакомого Владика. "Влад!", - заорал я: "Греби сюда! У нас водка есть". Владик в прошлом воевал в Афганистане, а сейчас работал в какой-то посреднической фирме, где зашибал приличные бабки на продаже компьютеров. Парень он был веселый и раньше часто развлекал нас анекдотами про Брежнева и песнями под гитару (а вот про войну в Афгане рассказывать не любил). Но сейчас было не до анекдотов и не до песен.
Влад подошел к нам, пожал руки. Вид у него был довольно мрачный, и он явно уже где-то здорово поддал. Он сразу спросил: "Мужики, вы что-нибудь понимаете? Налейте стакан, а то у меня крыша едет от всей этой бредя-тины, которую несут из телевизора". После того, как мы махнули водочки, Серега сказал: "Все, Влад, прикроют теперь твою лавочку. Пойдешь на производство, будешь получать, как все". "Да ты что, Сергей, издева-ешься?!", - возмутился Влад: "Я только что "Тойоту" купил, мне еще долги отдавать". "А "Тойоту" экспро-приируют как нажитую на нетрудовые доходы", - сказал я. И подумал, что сейчас Владик набросится на меня с кулаками. Но Влад как-то погрустнел и тихо спросил: "Ты в самом деле так думаешь?" Ну, тут я еще больше осмелел и добавил, что Влада еще и посадить могут и вообще полстраны превратится в новый ГУЛАГ. Воцарилась тишина. Никто не подумал, что это шутка. Владик быстро опьянел. Он нервно курил. Потом произнес сдавленным голосом: "Я пойду, еще водки принесу".
Договорились, что мы с Серегой пойдем купнемся, а потом встретимся у моего корпуса, где недалеко стоял пластмассовый круглый стол, правда, без стульев. Стулья, впрочем, мы с Серегой решили позаимствовать из опустевшего бара.
Мертвый бар производил тягостное впечатление. Хорошо, хоть три стула там нашлось. Мы выкрали их и понесли, не встретив по дороге ни души. "Серега", - спросил я: "А куда весь народ слинял? На пляже, я вижу, не густо". Сергей некоторое время молчал, видимо, размышляя, но вскоре произнес отдельными предложениями: "А пьют. Как и мы. Кто где. А что делать-то?". "Ну, раз так, то большинство на нашей стороне", - подумал я и сказал об этом Сереге. Он ответил: "А ты думал! И, значит, гэкачепэ не пройдет!". И мы впервые в этот день рассмеялись.
Мы пошли в обнимку со стульями прямо на довольно малолюдный пляж. Правда, несколько парней играли а преферанс. Рядом с ними стоял немой радиоприемник "VEF", а в тенечке наполовину опорожненная трехлитровая банка с пивом. Я крикнул: "Эй, мужики, вы где это пиво достали?" Они ответили, что пришлось мотаться на теплоходике во "Фрунзенское", почти два часа убили.
 Порядочно побултыхавшись в море, мы пришли к столику, рядом с которым уже стоял и курил Влад. На столе красовались две запотевшие бутылки водки. Оказывается, он взял их из директорского холодильника, куда сам и поставил вчера, договорившись с секретаршей, с которой был в амурной связи еще в прошлый свой приезд. А кисть черного винограда "Изабелла" он сорвал где-то по дороге.
Как сказал Влад, директора не было ("пьет, наверное "), а Ленка (секретарша) томилась бездельем и злилась на гэкачепистов, а в основ-ном, на Кравчука, из-за распоряжения которого ей вечером ну совершенно некуда было пойти.
Мы дерябнули холодненькой водочки, закурили и стали думать, что нам следует предпринять. "А поедем к Горбачеву!", - вдруг предложил опять сразу захмелевший Влад: "Я знаю, где его дача. А катер угоним наш, тот, что стоит у последнего волнореза. Форос-то недалеко, за часик-другой доберемся". Это предложение нами с Серегой было бурно отвергнуто. Чего нам там делать? Да и хорошо  было известно, как охраняют Горбача военные корабли, стоявшие все время на рейде.
"Нет, ребята, нам нужна информация", - серьезно сказал Серега. Тут я вспомнил, что у меня есть коротковолновый приемничек, который я не хотел брать, оборзев в Москве от политики, но который жена положила мне в чемодан перед самым отъездом. Вскоре я вернулся, принеся с собой не только приемник, но и пару банок консервов, которые я на всякий случай привез из Москвы (ехал-то все-таки "дикарем").
Приемник неожиданно поймал - надо же! - радиостанцию "Тихоокеанская волна". И вот мы, находясь рядом с черноморскими волнами, услышали, что против этих чудаков выступает Ельцин. Мы почувствовали себя не совсем одинокими, и сразу родился тост за здоровье Бориса Николаевича.
Водка закончилась быстро, и я подумал: "Чего это я не пьянею? В Москве от такого количества спиртного я давно бы спал, а сейчас почти что ни в одном глазу. Водка, что ли, плохая? Или напряженное состояние виновато?". Когда я спросил об этом Серегу, он ответил: "Воздух, Гриша, морской воздух!".  Я кивнул на дремавшего Влада: "А он?". "Да он до нас уже где-то зашибал", - сказал Сергей. Тут Влад открыл глаза и  совсем трезвым голосом предложил пойти на пляж. Так и сделали. Взяли с собой транзистор, но он почему-то отказывался ловить на берегу что-либо путное.
Вдоволь наплававшись, мы решили вернуться к нашему столику.
Подошли мы как раз вовремя: какой-то пьяный в одних плавках пытался заграбастать наши стулья. А когда Влад стал их у него отбирать, он чуть не полез в драку, но, увидев наше численное превосходство, присмирел и, заикаясь и икая, объявил, что стулья ему нужны, потому что "м-мужики с-собираются об-судить, эт-то с-самое, п-политический м-момент, гневно ос-судить б-бунтовщиков и, эт-то с-самое, п-послать п-приветствие Ельцину". Мы дружно поддержали такую постановку вопроса, но стулья не отдали, сказав, что больше трех собираться запрещено, а нас как раз трое, и у нас самих тут намечено заседание подпольной ячейки. Мужик обрадовался и полез целоваться, а потом попросил водки, чтобы выпить "за нашу п-победу". Водки у нас не было, и мы предложили ему поспешить на собрание. Мужик пытался опять расцеловать нас и, наконец, напевая "Вихри враждебные", ушел. 
Мы опять расположились за столом, закурили и стали размышлять, где достать водки. Думать о том, что в Гурзуфе, в Ялте или в Алуште она уже вся раскуплена и выпита, не хотелось. Но это определенно было именно так. Однако, совсем недалеко находился санаторий Совмина, где народу было, несомненно, мало, а водки, несомнен-но, много. Охрана, правда, на воротах стояла свирепая. И тут Влад вспомнил, что в прошлом году он по пьяному делу  пробрался на режимную территорию через забор где-то уже довольно высоко над морем. Зачем он туда полез, он, ей Богу, не помнит, но факт, что в дом отдыха он вернулся только на следующее утро.
Было решено, что Влад с Серегой пойдут искать место проникновения в санаторий, а я их буду ждать и всячески отвергать любые поползновения на наши стол и стулья, а также постараюсь добыть любую новую информацию о происходящем в Москве. Ребята ушли, а я сходил в свой номер за очередной пачкой сигарет и неожиданно обнаружил в чемодане  плоскую бутылочку дагестанского коньяка. "Неужели жена положила? Ну, молодец!", - восхитился я. Она знала мою слабость к такого рода бутылочкам "на одного" и, должно быть, решила, что лучше пусть я буду пить хорошего немного и один, чем много неизвестно чего и неизвестно с кем. Но она, конечно, как и все мы, не могла предположить, что случится эта самая заваруха и без большой выпивки никак не обойтись.
Я вернулся на улицу с этим самым коньяком и сигаретами. Стол со стульями, слава Богу, не утащили. Даже стаканы и радиоприемник оставались на столе (а пустые бутылки под столом). Дернув сто грамм, я решил еще раз попытаться узнать, что творится в Москве. Приемник трещал, свистел, поймал какую-то заунывную восточную мелодию, но никаких известий я не услышал. Время тянулось медленно. Шум моря немного успокаивал, но все-таки было как-то не по себе. Нет, надо было дозвониться до Москвы.
Неожиданно появились Влад с Серегой. Они разжились не только тремя пузырями водки, но принесли с собой бутылку югославского ликера, импортное пиво и ветчину - закусон из санаторского буфета.
Оказывается, пробраться к намеченной цели было не так уж трудно. В самом санатории они встретили лишь нескольких старух, читающих на скамеечках "Крымскую правду", и мужиков, играющих в шахматы (правда, под столом у них стояла водочная посуда, что говорило о резком падении дисциплины в номенклатурном учреждении 4-го Главного управления). Выходили ребята уже через ворота на набережную, причем Серега командным голосом приказал вахтеру повысить бдитель-ность и опасаться вражеских лазутчиков, на что старик взял под козырек и ответил: "Мы, это, завсегда, у нас муха не пролетит".
Мы посмеялись и выпили за бдительность, из-за отсутствия которой у Михал Сергеича он теперь и получил по шапке. Но все равно было его как-то жалко. Впрочем, нас больше волновало собственное положение, хотя со стороны вроде бы ничего: сидим, курим, выпивки навалом, жратва совминовская, солнце греет, море шумит. Вот только баб не хватает. Но настроение было такое, что не до баб. Только сейчас я понял, что голод на информацию хуже любого другого голода. Я эту свою мысль высказал ребятам, они со мной согласились, и Влад предложил выпить за свободу слова. Мы с Серегой стали его обнимать, потому что этот тост показался нам самым лучшим.
Как начали пить пиво, я уже плохо помню. Кажется, Серега пошел за воблой, она у него имелась, Влад задремал, а я курил и без всякого успеха крутил колесико настройки радиоприемника.
Утром я проснулся, лежа на газоне рядом с дорожкой, ведущей к моему корпусу. Я посмотрел на часы: было семь часов. Ребят не было, на столике одиноко стоял транзистор, все осталь-ное было аккуратно убрано.  Из прибрежного бара доносился голос Юрия Антонова, который пел: "Мо-оре, мо-оре"…  Это внушало оптимизм.
Только встав на ноги, я заметил, что кроссовок-то на мне нет. Я долго, чертыхаясь, искал их в траве, но так и не нашел.
Потом я спрашивал у Сергея и Влада, не видели ли они  моих  кроссовок, но мужики божились, что, когда они уходили, обувь на мне была. Я своих друзей, конечно, не подо-зревал, да и размер не тот.
Кому могли понадобиться старые драные кроссовки? Причем, часы-то японские не сняли. "Вот, чем начинается и кончается русский бунт", - подумал я: "Пьянством и мародерством".
Хорошо, что у меня имелись другие кроссовки, купленные перед отъездом.