Удивительная история воздушного шара Франца Леппиха

   
1. Следует оговориться сразу, автор рукописи не ставил перед собой цель изучить историю Московского пожара 1812 г., его причины, хронологию и последствия, и те материалы, которые он предлагает читателю, освещают совсем неизвестные эпизоды обороны столицы. История Московского пожара, вызвавшее в свое время немало кривотолков, и доныне остается темной и неясной. Поджог Москвы, трактуемый обычно в патриотических целях, как действия французов-захватчиков, не поддается никакому логическому объяснению, вследствие своей вздорности: в подобных обстоятельствах неприятелю было бы достаточно вывезти из столицы запасы продовольствия или утопить их в Москве-реке; поджог же ее руками собственных жителей выглядит неуместно и малопривлекательно, хотя позже это было объяснено специальной целью властей опустошить древнюю столицу и обескровить Бонапарта.  И хотя данный эпизод выходит за рамки освещаемой темы, истины ради следует сказать, что, уходя из Москвы, Наполеон все же взорвал в Кремле 60 бочек с горючими материалами, уничтожил арсенал, часть стены, Петровскую, Водовозную, частично - Никольскую и Боровицкую башни и башни напротив Москвы-реки.
Идея пожара, как метода борьбы с французами в глазах соотечественников по мере изгнания Наполеоновской армии неумолимо превращалась из благого поступка генерал-губернатора и главнокомандующего Москвы графа Федора Васильевича Ростопчина в неприятный факт, отчетливо проявившийся по возвращении московской дворянской знати на родные пепелища. Из московских домов, дворцов и церквей сохранилась едва только пятая часть. Выяснилось, что помимо французов, разграбивших город, потрудились и местные колодники, дезертиры и проходимцы, которые дабы заметать собственные следы, с благородным воодушевлением зажигали опустошенные дома, и пойманные на месте преступления наполеоновскими караулами были повешены в общей сложности в количестве двухсот человек, оставшись в истории войны 1812 г. неизвестно в роли кого - то ли мародеров, то ли - спасителей Отечества. Это были, по свидетельству французов, мрачного и свирепого вида мужики с клеймеными убийственными рожами, колодники в овчинных полушубках, выпущенные Ростопчиным из тюрем и острогов города на улицы перед бегством московских жителей и снабженные паклей, дегтем, серой и смолой для зажигания домов, в большинстве своем - пьяные, так как в числе первых загоревшихся построек был Винный двор.
Послевоенное разбирательство с участием московского генерал-губернатора Ростопчина еще более запутало ситуацию с пожаром, особенно в свете событий, освещенных в брошюре "Правда о пожаре Москвы", изданной Ростопчиным в Париже в 1823 г. на французском языке, в которой всячески отвергалось его участие в организации и устройстве пожара. Это удивило всех, но в особенности были поражены славянофилы, которые приписывали это величайшее деяние деятельности генерал-губернатора, и которые по поводу Московского пожара сломали немало копий в спорах с западниками.
Пожалуй, единственно достоверным фактом первого появления огня и начала возникновения пожара, видимо явившегося сигналом для колодников, был взрыв пороховых погребов у Калужских ворот, в районе Яузы, произошедший около семи часов вечера в понедельник 2 сентября - в день вступления французов в город. Причины взрыва, до недавнего времени считавшиеся неизвестными, в свете последних исследований являются полностью разгаданными, однако гораздо более удивительными оказались события, с ними связанные. Так автору открылась занимательнейшая история воздушного шара Франца Леппиха, с которой он и решил познакомить любознательного читателя.

2. Изобретатель Франц Леппих, известный также как Голландец Смид, до войны совершенно неизвестный ни в России, ни в Европе, несмотря на бумаги, представлявшие его московскому главнокомандующему как бывшего профессора химии Иенского университета, на самом деле, был, видимо, ученым-самоучкой, причем, явно не без способностей. В Иенском университете в списках профессуры Франца Леппиха не значится, записок после него решительно никаких не осталось, однако то, что о Леппихе известно, позволяет судить о тех проектах, с которыми он носился, как изобретениях явно шарлатанского характера, а посему никем и никогда всерьез не воспринимавшихся. Например, был у него проект поднятия линейного корабля "Азов" с Кронштадской бухты в воздух на высоту ста семидесяти саженей и переносу его к Неману для патрулирования по небу вдоль границы, ввиду приближения наполеоновских войск и способного с оной высоты вести пушечную пальбу картечью по неприятелю. Отечественная война и вступление Бонапарта в пределы России нашли применение его деятельному уму. В 1812 г. Смиду было уже лет шестьдесят, но это был еще очень подвижный и бодрый старик, росту не низкого и не высокого, сухощавый, по-русски говоривший не очень прилично. Характер же его, как утверждают, был прескверный, некоторые отзывались о нем, как о человеке пустом, упрямом и вздорном.
В июле месяце 1812 г., когда французская армия была вблизи Смоленска, московскому главнокомандующему вдруг представили голландского изобретателя Франца Леппиха. Голландец долго добивался у графа приема, докладывая о деле величайшей важности, которым он располагает, пока, наконец, не был допущен к главнокомандующему. Адъютант предупредил его о пятнадцати минутах, отпущенных на аудиенцию. Смид поспешно вошел и, не тратя времени даром, изложил обстоятельства дела, подав Ростопчину записку, именуемую
"Проект устройства боевой летучей машины в виде воздушного шара, а иначе - аэростата, вооруженного огнестрельными снарядами и ракетами, посредством точного бомбометания могущими нанести вред противнику и послужить к истреблению неприятеля. Устройство с чертежами и описанием инженера голландца Франца Смита Леппиха".
Граф проявил живейший интерес и разложив чертежи перед собой, приступил к их изучению. Франц Леппих объяснял. Это был проект воздушного шара по образцу Жозефа и Этьена Монгольфье. Плетеная круглая корзина, диаметром свыше пятнадцати саженей, способная поднять в воздух около пятидесяти человек экипажа, была вооружена восемью 2-фунтовыми фальконетами, установленными по сторонам, и маневрировала посредством паруса, рулей и киля. Находящиеся в корзине артиллеристы вели с пушек прицельный огонь, поражая неприятеля картечью, кидали бомбы, фейерверки, гранаты и брандкугели, а егеря стреляли из мушкетов, и все они вмести были недоступны для противника, находясь на такой высоте, куда не доставали ружейные выстрелы. Гигантский шар, для которого требовалось двести пятьдесят пудов специального материала, наполнялся горячим воздухом за пятнадцать часов и мог служить для многократного использования. Расчеты предполагали строительство шара в срок одного месяца. На строительство требовалось около сорока тысяч рублей, человек пятьдесят подручных - плотников, стропальщиков, канатчиков, кожевенников, пиротехников, сотня швей и полная секретность в деле.
Здесь, видимо, сказалась близость характеров Леппиха и генерал-губернатора. Тогда в уме Ростопчина еще не было, видимо, мысли о поджоге Москвы, но он уже обсуждал с голландцем идею взрыва огромной мощности, устроенного на пути движения наполеоновских войск. Аудиенция продолжалось глубоко за полночь. Ростопчиным были даны некоторые указания, и Франц Леппих отправился в село Вороново, имение генерал-губернатора для обустройства мастерской и начала работ.
Робкие попытки приближенных Ростопчина подвергнуть сомнению проект голландца не были приняты во внимание, и по рассмотрению записок решено было сообщить в столицу. Сей же час отправили курьера к императору. Московский главнокомандующий писал.
"Всемилостивейший государь!
25-го сего месяца имел я секретную беседу с инженером голландским Францем Леппихом, предложившим проект устройства воздушного шара, аэростата огромных размеров, снабженного восемью пушками, и могущего вести с воздуха бомбардировку неприятеля. Упомянутый Леппих, все подсчитав, обещался сделать аэростат в срок одного месяца, для чего истребовал от меня семьдесят тысяч рублей, мастеровых людей для помощи и крестьян для поручений. Сочтя сей проект разумным и выгодным для благ Отечества, я велел оному Францу Леппиху к работам приступить. В имении моем Воронове ныне идет устройство мастерской, и скоро начнутся работы по созданию летучей машины. Все поручения и приказания по данному делу носят секретный характер, для чего в Вороново отряжена рота милиции Московского ополчения и пехотный взвод.
P.S. Ежели угодно будет Вашему императорскому высочеству ознакомиться с чертежами и конструкцией воздушного аэростата, копии оных прилагаются.
Всемилостивейший государь, вашего императорского величества всеподданнейший
Федор Ростопчин".
Император Александр Павлович отнесся к проекту благосклонно и повелел выдать на устройство этого дела сто тысяч рублей. В письме генерал-губернатору указывалось: "…Оказывать Леппиху все нужные пособия, составить для шара экипаж и войти в сношения с кн. Г.- Кутузовым насчет употребления летучей машины…"
Меж тем неприятель продвигался к столице и командующий выбирал место для решающего сражения. Князь Голенищев-Кутузов в те дни писал Ростопчину.
"1812 г. августа 22.
Милостивый государь мой гр. Федор Васильевич, Гос. император говорил мне об аэростате, который тайно готовиться близ Москвы. Можно ли им будет воспользоваться, прошу мне сказать, и как его употребить удобнее.
Надеюсь дать баталию в теперешней позиции, разве неприятель пойдет меня обходить, тогда должен буду я отступать, чтобы ему ход к Москве воспрепятствовать… и ежели буду побежден, то пойду к Москве и там буду оборонять столицу.
Всепокорный слуга кн. Г.-Кутузов".

3. В Воронове работы шли полным ходом. В Москве появились афишки Ростопчина, напечатанные "Московскими ведомостями", где говорилось об огромном воздушном шаре, который строится неподалеку от столицы, и по приходе врага к городу, разобьет войско Наполеона, словно Св. Георгий Победоносец. Сдача Москвы стала для генерал-губернатора непременной и очевидной. В имении Ростопчина стали изготовлять мощные запалы, варить порох и делать бомбы. В оставленных жителями столичных домах устроили в печах тайники с порохом, чтобы при топке взрывами уничтожить вражеских солдат. Этим также занимался голландский химик Франц Леппих.
В день 31 августа, подводы доставили в Кремль на площадь шар, корзину, мастеровых, помощников. Прибыли голландец Смид и его экипаж. До самого вечера приготовляли инструменты и амуницию. Легли спать поздно, встали рано, Франц Леппих руководил всеми, все надували шар. 1-го числа прибыл граф Ростопчин, осмотрел аппарат, подарил команде по полуимпериалу, облобызал Смида, произнес пламенную речь и убыл восвояси. За ним потянулись из города московские обыватели. Открыли застенки и выпустили оттуда колодников, которые начали грабить дома и зажигать город; в столице оставались также казаки, помогавшие при эвакуации раненых из госпиталей. В Кремле кроме экипажа да людей Леппиха была рота милиции под командованием прапорщика Штейнгеля с приказом охранять летучую машину и по поднятии ее в воздух выйти из города, а ежели шар не поднимется, уничтожить его бомбами и огнем.
Кроме того, в числе прочих помощников Франца Леппиха, оказался там ученый монах Сретенского монастыря Иннокентий (Кайсаров), оставивший после себя интересные записки, обнаруженные в Париже в 1909 году. И вот что мы читаем в них:
"Летучая машина Смида состояла из плетеной лыком прочной корзины примерно тридцати шагов в диаметре, высотою по грудь, в борта которой были вставлены восемь мортир. Сам шар, удлиненный кверху и книзу, сшитый из прочного сукна, будучи надут, раз в десять превышал размеры корзины. Он был опутан многочисленными тросами и линями. Ванты, наподобие корабельных, соединяли его с корзиной, дозволяя экипажу лазить по ним, как заправским матросам, управляя летучей машиной посредством рулей и киля. Сама команда состояла из Смида, двух фельдфебелей, одного фейерверкера, девяти бомбардиров, десяти канониров и двенадцати егерей, трех матросов и одного юнги. Всех подбирали намеренно маленького роста.
2-го числа, в понедельник, рано утром мастеровые и крестьяне были отпущены на все четыре стороны, остались только несколько человек рубить канаты. Экипаж по сходням поднимал в шар необходимые припасы: четыре ящика гранат, ящик брандкугелей, две корзины бомб, корзину ракет, фейерверки и леппиховы ракеты, шестнадцать нарезных офицерских штуцеров для егерей, по шестьдесят патронов к каждому, пять пистолетов, два мешка сухарей, тридцать фунтов крупы, десять фунтов готового мяса,  фунт чая, три фунта сахару и меду, восемь бурдюков с водой, фунт свеч, три вязанки дров, специальную жестяную печь для подачи горячего воздуха и приготовления пищи, фунт табаку, дровяного и конопляного масла, а также двадцать пять ведер водки.
Настало время лезть команде в корзину. Экипаж плотно поел: съели щей с говядиной, гречневой каши со снетками, хлеба с солью, похлебали молока с медом, выпили каждый полуштоф горькой, перекрестились и полезли в шар. Лица у всех были самые мрачные, никто, видимо, не чаял вернуться вниз живым. Некоторые исповедались. Помощники внизу обрубили канаты, но шар никак не хотел подниматься вверх. Смид из корзины на скверном русском отдавал приказания, остальные члены экипажа молча курили трубки. Вдруг, по прошествии двух часов, летучая машина с божьей помощью оторвалась от земли, и налетевший порыв северо-восточного ветра бросил ее в сторону, отчего та едва не задела Водовозную башню. В корзине истово крестились, внизу раздавались крики "Виват!". Взяв смидову трубу, я направился на кремлевские стены, чтоб оттуда наблюдать за шаром.
Ветер слегка сносил шар, висевший на высоте трех-четырех колоколен Ивана Великого, но Смид искусно возвращал его на место. В городе появились разъезды французов, и можно было наблюдать, как казаки едут бок о бок с вольтижерами Мюрата, о чем-то спокойно с ними беседуя. Прапорщик Штейнгель впустил в Кремль крестьян и колодников, раздав им ружья из арсенала, и запер ворота. Все вошедшие были сильно пьяны. С летучей машины дали залп картечью с двух орудий в сторону Поклонной и Воробьевой гор, откуда шла армия неприятеля, и хотя заряд много не долетел, дальность боя была удивительной. От выстрела шар отбросило саженей на пятьдесят в противоположную сторону, и люди чуть не попадали из корзины.
Зрелище было удивительное. При ясном солнце и чистом небе в воздухе прямо над Кремлем висел огромный корабль, словно из сказки, готовый дать бой неприятелю, вторгнувшемуся в Отчизну. Слезы струились из глаз моих и мешали смотреть в трубу. Враг, казалось, вовсе не замечал летучей машины".

4. А в это время, 2 сентября 1812 г., около двух часов пополудни, император Наполеон Бонапарт, стоящий с авангардом короля Неаполитанского на Поклонной горе, отложил в сторону план древней столицы и, опустив зрительную трубу, дал войскам приказ немедленно войти в Москву, ввиду явного отсутствия в городе каких-либо признаков русской армии или ополчения. Выстрел пушки стал сигналом к всеобщему движению.
Залп картечи из летучей машины по итальянскому войску, вызвал среди них панику, - никто не мог понять, откуда стреляют. Всюду раздавались крики: "Казаки! Казаки!" Все слышали выстрелы, видели павших солдат, но никому не могло прийти в голову взглянуть на небо. По мере подхода войск Франц Леппих аккуратно расходовал заряды. Обстреляли мост через Москву-реку со стороны Дорогомиловской заставы, французы при этом потеряли около тридцати человек. Скинули на Арбат десяток брандкугелей, зажгли Биржу.
Когда с шара Франца Липпеха увидели, что передовой отряд кирасир оказался за Яузой, у Калужских ворот, настолько близко, что можно было достать их фейерверками, бомбардиры метнули несколько. Французы ничего не успели разобрать. Первые же заряды угодили в цейхгауз. Пороховые склады взорвались с такой мощью, что взрыв был слышен за пятнадцать верст от столицы. Случилось это в семь часов вечера. Пламя мигом окутало соседние строения, а из кирасир ни единый человек не выжил. Так начался известный Московский пожар. Польские пикинеры и копейщики носились взад-вперед в надежде вычислить неприятеля, стреляющего неизвестно откуда, в сильнейшей панике враг не ведал, что можно предпринять.
Летучая машина вскоре скрылась в темноте ночи. Монах Иннокентий смотрел в зрительную трубу на черное небо и видел маленький огонек, - наверху варили кашу. Кремль был взят еще днем, французы разбили двери пушечными выстрелами, колодники разбежались, ополченцы погибли, Штейнгель был взят в плен. Ночью пожар усилился, - с шара кидали уголья.
Рано утром все было окутано дымом и гарью, горело пол-Москвы. Вот что писал Иннокентий в своем дневнике: "Сего месяца, третьего числа. С утра Голландец Смид вывел летучий аппарат на исходную позицию, за ночь его снесло на полверсты к югу. Господь Бог словно спрятал летучую машину от взоров врага, да и пожар им благоприятствовал, - полнеба затянуло дымом, кроме того, никто в стане неприятеля и не думал смотреть вверх. Мне было видно в трубу, что бравый экипаж готовился дать сегодня французам решительный бой. В девятом часу Смид приказал стрелять во всех направлениях, вниз на Кремль кидать вручную гранаты и ракеты, егеря стали палить из штуцеров. Среди французов началась паника. Вмиг дымом окутались Благовещенский и Успенский соборы, вокруг которых стояли войска, в основном - польская и французская гвардия, от выстрелов занялась церковь Николы Гостунского, Троицкие ворота; корабельные пушки стреляли по Яузе и Покровке, запылали Никитская, Солянка и Пречистенка. Бомбами раскидало тиральеров, нигде не находивших себе укрытия, квартирмейстеров, вагенмейстеров и интендантов. Французы спешно забивали пушечные заряды, но не находя противника, умирали подле лафетов. Вестовые в испуге валились с коней, и многие оказались задавлены обезумевшими животными. Наконец шар увидели. Изумлению французов не было предела, все в страхе указывали перстами на небо. В соответствии с правилами ведения войны, Леппих щадил вражеские госпиталя и аптечные заведения, и удивительно было наблюдать, как где-нибудь вокруг санитарной палатки разрывало на мелкие кусочки шасеров и драгун, тогда как больные и раненые во главе со штаб-лекарем спокойно расположились рядом, смотрели вверх, покуривали трубочки и болтали по-французски, точно зная, что в них не попадут. А сумятица вокруг была невообразимая. Неприятель потерял никак не меньше полка, с полсотни орудий и не мог ничего поделать с аэростатом. Пробовали стрелять вверх, но пули, не долетая, падали вниз и убивали своих наповал".

5. Наполеон еще только въезжал в столицу. Он двигался от Дорогомиловской заставы через Арбат в Кремль. Тут кортеж его был остановлен, и придворные в волнении стали указывать императору на небо. Дело было столь необычное, что Бонапарт вынужден был собрать консилиум из генералов. Меж тем с аэростата Франца Леппиха прекратили артиллерийскую стрельбу, ибо подошло время обедать, и лишь изредка кто-нибудь из егерей со штуцером свешивался вниз в стремлении сразить неприятельского генерала. Внизу мигом прекращали тушить огонь, собирать раненых и прятались по домам, все вражеские подзорные трубы внимательно следили за коварным экипажем удивительной машины.
Решили не подвергать императора Бонапарта напрасному риску, сменили маршрут и квартиру. Вместо Кремля Наполеон был принужден остановится в Петровском дворце. К воздушному шару отправили депутацию из четырех офицеров с посланием, при белом знамени и двадцати гвардейцах.
Вновь открываем дневник Иннокентия. "Остановившись у Москвы-реки, прямо под машиной Смида, отряд парламентариев обратился к экипажу с намерением вручить им послание от главнокомандующего. Сверху после долгого раздумья и приготовлений сбросили веревку. Бумагу привязали и дернули за конец, вдруг ветром веревку кинуло на башню, пока отцепляли, да привязывали снова, да приторачивали камень для тяжести, да втянули ее наверх, уж наступил вечер. Что было в послание - неведомо, но видно Смиду и экипажу не очень-то понравилось, ибо после полуночи они незаметно подогнали летучий корабль к Петровскому дворцу (благо Москва была освещена пожаром) и устроили вокруг него императору Наполеону такой фейерверк, что он посреди ночи был вынужден бежать оттуда вон в поисках нового и безопасного убежища. Я был разбужен взрывами и смог наблюдать небесную атаку во всем ее великолепии. Воздушный аэростат воистину становился для французов орудием божественного возмездия, небесной карой и бичом Божьим, против которого они не могли ничего придумать или чего-либо предпринять.
Четвертого числа сего месяца ветер усилился. Вся Москва была в дыму и огне. С летучей машины бомбардировали Кремль, который сосредоточил в себе основные силы неприятеля, здесь же была резиденция французских военачальников и генералов. Волею судьбы я не мог более находиться в Кремле и прятался на колокольне в церкви Св. Людовика, наблюдая за действиями Смида и моля Господа, чтобы с небесными защитниками столицы ничего не случилось. Голландец Смид весьма экономно расходовал заряды, и кидал ракеты не ранее, как убедившись, что попадет верно и точно в цель, и уничтожит значительное число неприятеля. Для сего дела ему пришлось чересчур низко опустить свой аппарат. И вдруг увидел я, что на колокольни и башни Москвы кое-где влезли французские стрелки в намерении достать шар ружейными выстрелами, и величайшее волнение охватило меня. Надобно предупредить их! О, если бы я мог подать сигнал! Я взобрался на крышу, не жив, не мертв от страха и, уцепившись рукой за шпиль, замахал другой и закричал что есть силы в небо: "Grand danger! grosso pericolo!" Как я и рассчитывал, французы, услышав крики, не выдержали и открыли стрельбу в меня. Почуяв опасность, Смид поднял летучую машину в высь. Несколько залпов лишь незначительно повредили оболочку шара. Я кубарем скатился с крыши, внизу уж мчались ко мне патрули".
Иннокентий был вынужден спуститься вниз, и оказался арестованным как солдат воюющей стороны. При нем были обнаружены дневники, подзорная труба и пистолеты, и это стало причиной того, что к ученому монаху проявили повышенное внимание и содержали под стражей как весьма ценного пленника. Что стало с ним позже, неизвестно. Возможно, он погиб в Москве, когда неприятель оставил столицу и расстрелял часть пленных, возможно, сгинул при бегстве французов из России. Его записки обнаружились в Париже, и они могли попасть туда лично с монахом Иннокентием, а могли оказаться в числе прочих документов, относящихся к событиям Русской кампании 1812 г.

6. Весь день четвертого сентября шар сносило от города ветром, после полудня усилившемся и сменившемся на юго-восточный. Это был уже не ветер, но ураган. Пожар охватил Арбат, Пречистенку и Моховую. Франц Леппих безуспешно пытался противостоять силе ветра, но его усилий хватило только на то, чтобы не пересечь черту города на западе. Ночью аэростат немного подвинулся к центру, но весьма незначительно. Французы уже привыкли к нему, зарядов для пушек в шаре больше не было, и угрозу он мог представлять только войскам, находившимся поблизости. Егеря сверху экономно постреливали в направлении полка польских уланов, которых отрядили следить за шаром и изловить его экипаж, когда машина упадет или опуститься.
Бомбардиры придумали следующую шутку: кидали вниз свертки нечистот и мусора, которые французы поначалу принимали за гранаты и прятались от них в ложементы или московские канавы. На третий раз, когда неприятель взирал на летящие предметы совершенно безбоязненно, они вдруг оказывались настоящими снарядами. Вверху смеялись, внизу неистовствовали. Так приучили французов ложиться в грязь от пакетов с испражнениями и объедками. Уланам пообещали по пятьсот франков за голову каждого члена экипажа и пять тысяч за Франца Леппиха.
Пятого сентября, в четверг, в Москве увидели, что аэростат исчез. Полк польских улан и две роты кирасир немедленно помчались на запад от столицы ему вдогонку. Порывы ветра с востока гнали по городу огненные тучи, которые поглотили без остатка Сретенку, Мещанские, Мясницкую, Дровяной рынок и Красные ворота. С ужасным ревом пламя захватило обе Басманные и всю Немецкую слободу, и мгновенно уничтожило их на своем пути. Никто и не думал бороться с огнем, французы и малая толика местных жителей, словно зачарованные смотрели на бушующее над столицей ужасающее пламя.
Московский пожар стал прекращаться только на следующий день, когда полил сильный дождь и стих ветер. Угроза пожара и летучей машины препятствовала въезду императора Наполеона в Кремль, и он смог там появиться только не ранее седьмого сентября.
Вернулись уланы. Они с кирасирами нарвались на казачий разъезд, стали его бойко преследовать и в пылу погони неведомым образом оказались перед артиллерийским редутом русских. Те дали в упор картечью. С одного фланга раздались ружейные залпы. Все затянуло пороховым дымом. Русская засада была взята на пики и изрублена саблями - все пушкари нашли свою смерть у лафетов. Но ружейная стрельба не прекращалась, картечью бил следующий редут. Русские крикнули "Ура!" и пошли в рукопашную с флангов. Французы принуждены были отступить. Вдогонку уланам и кирасирам со свистом и гиканьем ударили казаки, правда, более для острастки. Едва вырвались. Из польского полка осталось в живых едва сотня, из французских двух рот - десяток. Летающей машины и след простыл.

7. На этом след летучей машины Франца Леппиха теряется, и дальнейшая ее история, как говориться, окутана непроницаемым покровом тайны. Что сталось с ней? Куда подевался ее геройский экипаж? Где очутился Франц Леппих, отважный старик и смелый командир?
Здесь позволим предложить читателю три варианта окончания нашего повествования, одинаково правдоподобные с точки зрения здравого смысла, и одинаково верные с учетом тех сплетен и баек, которые вскоре окутали подвиги легендарного аэростата.
По одной версии, Леппих и экипаж его были ночью брошены на землю ураганными порывами ветра, отчего большинство команды погибло на месте. Случилось это в двух верстах от Москвы. Уцелевшие несколько человек разбрелись кто куда, кто к партизанам, кто отправился искать свой полк, а кто и вовсе отбыл домой, посчитав, что служба его отныне закончилась. Шар порвало на куски, и останки его были пущены окрестными жителями на разные хозяйственные нужды. Франц Леппих якобы прибыл по прошествии длительного времени в столицу, где был принят Ростопчиным с величайшим почетом. Однако объяснения его были столь удивительны и малоправдоподобны, что Леппиха сочли не совсем здоровым умственно и его рапорт положили под сукно. Это, однако, не помешало ему заняться строительством следующего аппарата на одной из верфей Ораниенбаума.
Согласно другим сведениям летучая машина благополучно приземлилась близ Можайска, где ее команда была встречена с большим торжеством. Всех срочно доставили в ставку Кутузова. Рядовых экипажа сделали унтерами, унтер-офицеров произвели в поручики. Многим дали кресты, и офицеры русских полков и казаки пили шампанское за здоровье воздушной команды. Франца Леппиха спешно повезли к Александру Павловичу, где ему пожаловали барона и деревеньку в Малороссии. Голландец деревеньку продал и на собственные средства стал строить близ Ораниенбаума летучий корабль на триста человек экипажа.
Говорят также, что аэростат голландца Смида продержался в небе еще долгое время по прошествии того дня, как он покинул пределы Москвы. Жители Вязьмы, смоленской, витебской и псковской областей часто видели удивительный шар, который иногда спускался совсем низко, и из него высовывались бравые солдаты, нещадно дымящие короткими трубками. Местные жители охотно продавали им продукты: печеные яйца, хлеб, молоко, крупу, квашеную капусту, моченые яблоки, мед, самогонное вино и табак; солдаты были вооружены пушками и ружьями, расплачивался за всех седой старик, скверно говоривший по-русски. В Печорах, сказывают, они изрядно загрузились едой, водкой и дровами и унеслись в самую высь, отправившись прямиком на Луну. Последнее предположение, кажется уж совершенно фантастическим.
1999 г.