Кусков

Рабочий день служилых людей начинается рано и поздно заканчивается. С утра до ночи трудятся они на благо государства, приумножая его богатства. Год от году растет их число, ширятся и множатся их ряды. Неустанная забота начальников, постоянный и кропотливый труд их, о котором мы можем только догадываться, - вот что достойно удивления. Незримыми толпами проходят они мимо, оставляя нас в недоумении

-----------------------------------------------------

Иван Францевич Кусков, губернатор Кузбасса, рано утром в четверг вышел из дому, поздоровался за руку с Михалычем. Справа вынырнул из-за двери подъезда Николай.

- Куда ехать, Иван Францевич? - спросил он.

- До обладминистрации, - ответил Иван. - А там видно будет. Дел сегодня невпроворот: осень приближается, уборка урожая стоит, уголь плохо добывается. Надо бы посмотреть, ободрить население.

- И на поезд бы посмотреть не мешало, - вставил Михалыч.

- Да. Так что, Коль, готовь машину. Колеса подкачай, чтобы не сдулись, бензин залей, масло проверь. Чтобы все было нормально.

- Вот именно, - подтвердил Михалыч.

- Да все замечательно, - ответил Коля.

- Ну и ладно.

Иван сел в машину, махнул Михалычу, чтобы добирался своим ходом до центра, вынул из кармана утреннюю газету и углубился в чтение. Автомобиль плавно покатил по городским улицам.

Загадочны по утрам сибирские города. Туманы в них более густые и прочные, чем даже в Лондоне. За три шага силуэт прохожего расплывается, не оставляя ничего после себя. Асфальт похож на серую газету, залитую молочными полосами швов. Обглоданные стволы тополей неожиданно появляются из мутного воздуха и исчезают снова. Изредка только мелькают рекламные щиты, да встречные машины, сверкая фарами, проносятся мимо.

Иван бросил газету и сердито глянул по сторонам.

- Четкости у нас так и нет, - сказал он. - Всюду какая-то дрянь, гадости. Не видать ни черта. Каждый раз хочу уже по дороге на работу посмотреть на жизнь народа, и каждый раз ничего не вижу. Куда с утра пропадают все простые люди? Прячутся, что ли? Я понимаю - суббота или воскресенье, в эти дни нужно отдыхать. Но почему никого нет во вторник? Неужели все предпочитают автобус прогулке пешком? Нет бы с утра пройтись до работы. Встать на час раньше и пройтись. Это же можно подышать свежим воздухом или посмотреть на траву. Но они же лезут в автобус! А потом - проблемы с городским транспортом.

Николай не слушал Кускова, он внимательно следил за дорогой. Расстроенный безлюдьем Иван разговаривал с ним как со стулом: есть рядом - и ладно.

- И потом еще едут обратно с работы. Потные, усталые, с громадными сумками... Это ужасно.

Иван закурил, пытаясь успокоиться.

- Надо ввести автобусы без крыши. Может быть, хотя бы зимой будет легче с транспортом.


Всего за двадцать минут доехал Кусков до здания обладминистрации. Сразу же вслед за ним подоспел Михалыч. Машина его от скоростного передвижения по плохому асфальту была поцарапана и побита. Из-под капота ее валил пар.

Кусков встал у багажника, провел пальцем по трещине и глухо ругнулся.

- Плохо, - сказал он. - Никогда, никогда не научатся у нас делать машины.

- Иван Францевич, - позвал его заискивающе Михалыч.

- Ну, что у тебя? - повернулся к нему Кусков.

- Вот, Митричу бумажку нужно, - продолжил Михалыч.

- Завтра.

- И машину тоже завтра?

- Машину можно и сейчас. - Кусков обернулся. Метрах в двадцати от него стоял мощный темно-серый джип немецкой сборки.

- Это чей? - спросил Кусков.

- Глотова, - ответил сторож, почтительно кланяясь.

- Будет наше. Олигархи должны делиться. - Иван сел в машину, вынул из аптечки ключи, вышел, закрыл тщательно дверцу и отдал ключи Михалычу.

- Глотов станет возмущаться - направишь ко мне. Я с ним поговорю. Что еще?

- Врачи хотят создать фонд, - сказал Михалыч. - И назвать его вашим именем.

- Запретить. Фонды плодить - денег не видать. Дальше.

- Строители объездной дороги угрожают забастовать. Просят денег и большого кафе рядом со стройкой.

- Про кафе - это к Глотову. Пусть строит, я подпишу. А про деньги... - Иван задумался, потом махнул раздраженно рукой. - Ладно, напомни завтра. Что еще?

- Все, - ответил радостно Михалыч.

Иван огляделся, приметил в кучку людей, ожидавших у подъезда.

- А это кто? - спросил он недоуменно.

- Это, - сказал Михалыч, - представители. У всех предложения.

- Ко мне по одному. По пять минут. И смотри, предупреди всех. А то в прошлый раз плакала старушка, всю душу из меня вынула. Целых двадцать минут плакала.


Первый проситель был мужчина средних лет. Одет он был в застиранный серый пиджак, голубую рубашку, выцветшие серые же штаны, потрепанные коричневые сандалии и белые носки в полоску.

Быстро и уверенно вошел он в кабинет, поклонился и сел за стол напротив Кускова.

- Здравствуйте, - сказал Иван. - Что у вас?

Проситель положил на стол увесистую папку с документами.

- Меня зовут Андрей Сергеевич, - сказал он. - В этой папке собраны все основные выкладки по введению планирования добычи угля в Кузбассе. Всего около пятисот документов, обоснований как характера экономического и экологического, и исторического, а также политического характера. Я вкратце объясню. Можно?

Кусков махнул рукой.

- Можно.

- Суть в том, что планирование осуществляется плавно и повсеместно, имея характер устойчивый и неотвратимый, как познание окружающего мира. Это познание возможно двадцатью способами: слушаньем, видением, при помощи буддистского просветления, обонянием...

Речь посетителя была плавной, однообразной и чрезвычайно утомительной. Говорил он путано, стремясь сказать больше, чем способен придумать. Иван слушал его невнимательно, разглядывая карту области у входа.

- И вот, - донесся до него голос посетителя, - таким образом план, который составлял сущность жизни еще в древнем Египте. Там, где фараоны, могучие люди, единолично строили пирамиды, не смущаясь ни чьих указов, а наоборот, создавали свои указы, в этой стране спокойствие и порядок царили несколько тысяч лет. Греки по сравнению с ними - это грязные анархичные варвары, которые даже представить не могли себе, что такое большое государство. Недаром всем лучшим римляне обязаны египтянам, а не грекам. Ведь в основе их политики и техники целиком были положены египетские достижения. Где вы видели хоть один греческий город, насчитывавший три миллиона жителей? И разве были у греков искусственное орошение, железные легионы, четкая дисциплина? Именно потому у нас нет порядка, что нет дисциплины. Никто не повинуется, все желают или сбежать, или начать командовать.

Слова из посетителя сыпались, как из худого мешка. Иван очень хотел спать. Карта Кузбасса на его глазах все увеличивалась, менялась, пока не превратилась, наконец, в карту Африки. Он уже ясно видел обозначенные в центре залежи алмазов, а на севере - огромные запасы нефти. Ему казалось, что нефтяные вышки выдвинулись из карты, выросли. Отчетливо пахнуло машинным маслом.

- И так мы получим...

- Ну, хватит, - Кусков ударил кулаком по столу, чтобы прогнать сонливость. - Не надо. Наука великая вещь, я лично увлекался и изучал историю. Но - увы. Увы, Андрей Сергеевич, мне нужно прервать наше общение. До следующего раза.

- Но...

- Потом, потом, - Кусков быстро выпроводил просителя. - В следующий раз. После.


Лишь через час Кусков смог вырваться из обладминистрации. Посетители утомили его до крайности, на негнущихся ногах вышел он из здания, кивнул на прощание охранникам и направился к машине. Следом за ним бежал Михалыч, вызывая по рации машину охраны.

Быстро выбрался Кусков из города. Там стало ему легче, взгляд его потеплел, а на лице появилась улыбка. Дорога была известная - через поле, через кусты, через угольный разрез и два карьера, мимо свалки отходов леса, вдоль Томи, прямо к ремонтному заводу. В пути Кусков разговаривал с Михалычем о новых налогах, время от времени оглядываясь, едет ли следом охрана. Потом утомился и разговором с Михалычем, сделал ему знак замолчать и повернулся к окну.

Наконец, доехали.

Кусков вышел из автомобиля. Рядом с ним встал Михалыч.

- Теплынь, однако, - заметил Иван.

- Это точно.

И вправду, распогодилось: солнце пекло, трава зеленела и нахально расчирикались высоко в небе воробьи. По площадке ходили жирные серые голуби, разморенные жарой до такой степени, что даже ленились склевывать брошенные им семечки.

- А все-таки народ жить стал лучше, - сказал Иван. - Ты посмотри, какие жирные ходят голуби. Это о многом говорит.

- Точно, - поддакнул Михалыч. - И по статистике средний вес населения увеличился на два килограмма.

- О чем я и говорю. Оппозиция должна быть конструктивной. Так сказать, созидательной. И вот - результат, - Иван испытующе пнул колесо вагона. - Крепкий, собака.

- Надо бы завтра еще на митинг съездить, в честь освящения электровоза, - сказал Михалыч.

Иван не слушал его.

- Крепкий, крепкий вагон. И такой будет вся наша область. Такой же крепкой, слаженной. Мы все пойдем вперед одним строем. Главное сейчас по области - хорошо все спланировать, - Иван оглянулся на Михалыча. - Ясно?

- Ясно.

- Ну, тогда пошли.

Иван с Михалычем в сопровождении десяти охранников прошли в здание клуба. У входа их уже ждала администрация предприятия: директор, замдиректора, главный инженер, главный бухгалтер, руководитель отдела кадров и профсоюзный лидер.

Иван за руку поздоровался со всеми, профсоюзному лидеру испытующе заглянул в глаза, хитро улыбаясь. Тот ответил ему такой же хитрой улыбкой.

- Как работается? - спросил Иван.

- Понемногу, Иван Францевич, - отозвался профорг.

- Но лучше, чем раньше? - Иван широко улыбнулся.

- Лучше, лучше.

Иван кивнул:

- Это хорошо. Но! Успокаиваться еще рано! - Иван рубанул воздух рукой. - Есть еще дальнейшие перспективы. Есть еще куда двигаться, есть о чем задуматься. Пока предприятие живет, оно должно развиваться. Предприятие без развития - мертвое. Вот вы посмотрите на дерево: оно же все время растет. И пока плотник его не срубит, оно и будет расти. Это его цель, его смысл. Понятно?

- Да, конечно, - все закивали.

- Ну, пройдемте.

Кусков быстро зашагал по коридору, рядом с ним шел профорг, остальные семенили сзади.

- Коридор светлых тонов, я вижу, - сказал Кусков. - Не запачкается?

- А мы заново перекрасим, - с энтузиазмом сказал профорг.

Кусков повернул направо.

- Нужно работать. Больше и лучше. И не забывать о коллективе. Коллектив - это главное. О нем необходимо заботиться, и растить, растить ценные кадры. Ясно?

- Ясно, - кивнул профорг.

Кусков свернул налево, открыл дверь актового зала и вышел на сцену.



В зале раздались аплодисменты.

- Спасибо, - сказал Кусков, - спасибо. Я рад сегодня приехать к вам, поговорить о ваших нуждах, подбодрить, так сказать, работников. Буду рад ответить на все ваши вопросы.

В зале снова зааплодировали.

- Итак, - сказал Кусков рассудительно, - на сегодняшний день ваш завод - один из крупнейших по области. Вашей продукцией можно гордиться. Сотни тысяч шахтеров благодарят вас за ваши товарняки. Директора вашего я знаю, он - крепкий хозяйственник. Умеет отстоять свою точку зрения. К его замечаниям обладминистрация прислушивается, принимает по большей части их обоснованность. Но мне бы - на всякий случай - все-таки хотелось узнать ваши личные пожелания по труду, - Кусков глянул в зал. - Пожалуй, тогда и начнем.

Он взял со стола первую записку, внимательно прочитал ее и положил на стол.

- Тут меня спрашивают о повышении цен. Дорогие, ну не знаю я, что делать с повышением цен. Это же не я их повышаю, это рыночники. Уж я и ругался с ними, и на вид им ставил, и штрафовал - не помогает. Нужно выходить на более высокий уровень. Организовать при заводе магазин, детский сад, школу, общежитие, чтобы вместе держали цены. Вот у нас в планах где-то через месяц сделать это. Мне кажется, получится. А вам как кажется?

Зал одобрительно зашумел.

- Ну вот и ладно, - улыбнулся Кусков. - Вторая записка. "Почему вы бросили мусульманство и перешли в православие"?

Кусков укоризненно глянул на Михалыча, сидевшего в первом ряду. Тот смущенно пожал плечами.

- Ну, - сказал Иван, - это, я думаю, к вашему заводу отношения не имеет.

Он достал следующую записку, прочитал ее и сунул в карман.

- Вот тут мне пишут, - сказал Кусков, - что у нас плохо руководят. Я согласен: очень плохо. У нас действительно плохо руководят. Катастрофически не хватает квалифицированных руководителей. Вот вы посмотрите на обычного предпринимателя: сегодня он руководит, завтра он разорился, а послезавтра он снова здесь будет? Это что же такое? Какой же это стиль руководства?

Вот некоторые мне говорят, что нужна оппозиция на все. Я с этим не согласен. Да, все вокруг плохо. Да, все неправильно, - Иван отпил воды из стакана, судорожно дернув кадыком. - Но нужно же что-то делать! - Иван ударил по трибуне ребром ладони. - Нужно бороться! - Иван расслабил галстук, ему было жарко. - Нужно взять вот это все плохое и сделать из него хорошее. И вокруг тогда все будет хорошее, и все лучше, и все хорошее. Мы должны сделать конструктив из плохого, потому что нам больше не из чего его сделать, вот так!

Зал аплодировал стоя. Люди были счастливы и полны уверенности в необходимости борьбы.

- На этом, - сказал Кусков, - я должен уехать. Всего вам доброго.

Махнув на прощание рукой, он ушел за кулисы.


Михалыча с охраной Кусков прогнал, велел добираться своим ходом, потому что сроду он больше такого идиота заместителя рядом с собой не потерпит, чтобы всякие непроверенные записки подсовывали. С идиотами у него разговор короткий. На том - все.

- Поехали в город, - велел Кусков Толику, - на проспект Терешковой.

В пути он раздраженно курил и ругал страшно Михалыча:

- Ни ума, ни совести. Ничего нельзя доверить, все прогадит. Идиот, идиот! Эх! Где бы найти наконец-то нормальные кадры?

С тоской смотрел Кусков на улицу, но не видел ни одного подходящего человека.

Наконец, приехали.

- Подежурь-ка тут, - велел Кусков Николаю. - Я быстро.

Он выскочил из машины и побежал к подъезду.

- Двигатель глушить? - крикнул вслед ему Николай.

Но Кусков уже не слышал его, он был уже в подъезде, поднимался по лестнице. Вдруг Кусков остановился. Ему стало страшно. Вокруг было темно, мокро и липко, пахло кошками, кашей и плесневелой штукатуркой. Сверху доносился рев радио.

Кусков в испуге попятился назад.

- Ванька, сметану не забудь купить, - раздался почти над самой его головой женский голос.

Невидимый в темноте Ванька начал шумно спускаться.

- Ванька! - крикнула женщина.

Шаги на лестнице смолкли.

- Ну что? - спросил недовольно Ванька.

- Ты деньги взял?

- Взял.

- А сумку?

- Взял.

- А кепку надел?

- Надел.

- Ну, тогда иди.

Снова послышались шаги.

Кусков глубоко вдохнул, резко выдохнул, избавляясь от испуга, и начал быстро подниматься. На втором этаже стало уже светлее, стал виден мусор на полу и настенные надписи, позеленевшая штукатурка и мощные железные двери квартир, выкрашенные коричневой краской.

На четвертом этаже Иван разминулся с жильцом, тот специально задел его грязной сумкой.

Кусков не заметил этого.

Наконец он взобрался на шестой этаж. Он постучался в крайнюю слева дверь, прислушался, постучался снова.

- Ира, открой, - крикнул он.

- Что надо? - раздался голос сзади.

Иван обернулся и посмотрел на пьяного старика, возникшего в другом конце коридора.

- Пошел вон, - велел Иван.

Старик скрылся.

- Ира, открой, - крикнул Иван. - Это я.

Ему не ответили. Иван пнул ногой дверь и достал ключи.

- Я последний раз говорю, - крикнул он, - открывай!

Снова молчание.

Иван открыл дверь и вошел в квартиру. Никого не было. Он прошел в комнату и сел на диван. Сервировочный столик был уже накрыт, телевизор включен, на подоконнике стояла бутылка шампанского - все ждало хозяина.

- Ирина, - позвал Кусков.

- Иду, - послышался голос из спальни.

Ира вышла и села на диван рядом с Кусковым. Сибирские девушки иногда бывают изумительно хороши. До первого ребенка сохраняют они свою прелесть, изумляющую иностранцев.

- Ты есть будешь? - спросила Ирина.

Кусков вяло принялся за осетрину. Потом съел салат "Зимний", выпил кофе, от шампанского отказался и откинулся спокойно на спинку дивана. Ирина доверчиво уткнулась головой в его плечо.

- Нельзя нам быть вместе, - сказал решительно Кусков. - У нас нет такого права. У меня жена, родственники, работа. А кто ты есть? Никто.

- Но почему? - Ирина заплакала.

- Потому что никто. Нам вместе не жить. Это неправильно. Ведь никто не спорит: я уже пожилой человек, в возрасте, скоро я на пенсию пойду. А ты только что живешь, даже еще не начала.

- Тебе обед не понравился, да? - спросила Ирина.

- Причем тут обед? Да, я морепродукты усваиваю плохо, я даже ем их с трудом, но не в том речь. Я про то, что мы из разных областей, нам нельзя пересечься.

- Я не понимаю, - сказала грустно Ирина.

- Ну как тебе объяснить? - Иван съел печенье. - Я не знаю. Вот, допустим, если ты идешь в школу, то там ты видишь своих учителей, у них - работа, дети, мужья, религия. Это совершенно едино: и дети и работа. Это как чердак без электричества, каждый учитель видит в нем свое видение. Кто-то видит простое, кто-то, наоборот, видит сложно. Кто-то - бак с бельем, кто-то - китайцев. Но это бесспорно, и мы видим каждый по-своему, хотя большинство и не то что нужно. Я вижу отчетливо, что нам, Ира, надо расстаться.

- А я только вчера в театр ходила, - сказала Ира.

- Театр не важен, - сказал раздраженно Иван. - Главное - это внутренний стержень, а все остальное - приложится.

- А потом в кино.

- И кино неважно. Словом, так, - Иван встал и прошелся по комнате, потом подпрыгнул. - Квартира у тебя большая, и ты очень хорошо готовишь, и я тебя очень люблю, но нам надо разлучиться. На том - все.

Кусков бросил на стол ключи и ушел.


После обеда он поехал осматривать животноводческую фабрику. Директор фабрики, Михаил Альбертович, лично показывал хозяйство. Все цехи, все закутки - всюду провел он Кускова.

- А вот, собственно, и коровы, - сказал он.

Михаил Альбертович был директором фабрики уже двадцать лет, прошел весь путь от помощника скотника до главного инженера. Хотя в последнее время он сильно сдал, но все-таки способен был руководить своим предприятием. Фабрику он держал крепко, крепче, чем ученик слесаря на районной дискотеке держит молодую доярку. Если бы не заботы о колхозе, Михаил Альбертович давно уже нарастил неплохой слой подкожного жиру, не хуже иного тюленя, но в разъездах по региону на любимом "Газике" жир быстро растрясался.

- Хозяйство у нас, конечно, небольшое, - сказал Михаил Альбертович, - но кое-что есть. Видите, какая корова?

- Вижу, - ответил хмуро Кусков.

- У нас, конечно, еще и быки есть, овец тоже штук тридцать. И даже конь есть.

- Какой конь? - недоуменно спросил Кусков.

- Хороший. Пойдемте, сейчас покажу. - Михаил Альбертович проводил Кускова к стойлу в дальнем углу.

- А вот, собственно, и конь, - сказал Михаил Альбертович.

Иван посмотрел. Конь стоял к нему задом, не обращая на него внимания. Иван сел на стул в углу, достал пачку сигарет и закурил. Михаил Альбертович незаметно пристроился на железном ведре у кормушки.

- Уф, - вздохнул Иван, - утомился я. Давай передохнем хоть, что ли.

- Конечно, - согласился Михаил Альбертович.

- Хороший конь, - сказал задумчиво Иван. - Хороший. Ты глянь на коня-то, как стоит. Хорош, хорош. Если что, вывезет двоих.

- Конечно, Иван Францевич.

- И копыта крупные, посмотри на копыта.

- Да, хороший.

- А сколько ему лет?

- Не знаю, - задумался Михаил Альбертович.

- А все-таки?

- Ну, привели его года три назад, да и тогда уже он был не мальчик. Так что лет шесть, наверное, будет.

- Да, староват.

Михаил Альбертович промолчал. Кусков тихо стукнул по ведру, на котором сидел директор, и внимательно глянул на коня.

- А что это за ведро? Что оно здесь валяется? - спросил он.

- Гришка забыл убрать.

- Ясно. А то в соседнем колхозе у председателя пес играет с ведром. Собака такая, залезет в ведро, перевернет его и лежит. Я как раз приехал, как дал по ведру ногой, а там - пес! Чуть ногу и не сломал.

Михаил Альбертович промолчал.

- Здоровая псина, - Иван сел поудобнее на стуле. - А конь, действительно, ничего. Ноги длинные.

- Вот я и говорю, Иван Францевич, - ожил Михаил Альбертович. - У нас в деревне ни у одной коровы таких ног нет. Вы только посмотрите на его зад! Как лоснится, а? Хорошо кормим.

- Много он ест?

- Килограмм пять овса и литров восемь воды, - сказал гордо Михаил Альбертович.

- Много.

- Вот и я говорю. У меня бригада столько не ест, сколько один этот конь. Но мы на животных денег не жалеем, - Михаил Альбертович кивал в такт своим словам. - Ни копейки даром. Я коровам меньше даю, чем ему.

Иван привстал и посмотрел в кормушку.

- Да вы не смотрите, что у него там ничего нет, - сказал Михаил Альбертович. - Его же надо в еде ограничивать. Он же за раз и тридцать килограмм может съесть, и не подавится.

Иван Иванович снова сел.

- Кстати, - сказал он, - а почему овса, а не риса? Рис-то у нас почти бесплатный, и сами выращиваем, и до Китая недалеко. А овес ты, поди, возишь черт знает откуда.

- Да не ест он рис, - Михаил Альбертович сплюнул в сторону коня. - Я сколько раз пробовал, не ест.

- И как же это ты пробовал?

- Ну, как? И варил его, и сырым давал, не ест, скотина.

- Не так надо. Надо было сначала подмешать немного в овес, потом побольше, так бы глядишь, и перешел. Коня надо перевести на рис. Я понятно говорю?

- Так точно.

- А кобыла у него есть?

- Нет, кобылы нет. Я уж его раз в полгода в Усть-Байкал свожу на неделю, уж порадую иногда его, да и сам немного тоже. А в остальное время он здесь.

- Без кобылы он не взбесится? - спросил Иван.

Конь повернул вдруг к нему морду и грустно посмотрел на него.

- Признал, - улыбнулся Михаил Альбертович. - Скотина вроде, а все-таки понимает.

- Так он не бесится?

- У нас на это дело коровы есть, - сказал благодушно Михаил Альбертович. - Как только он злится, я ему корову привожу. Очень хорошо помогает.

- Интересно. Кстати, я слышал, в Ангарске есть конь и кобыла. Ты узнай, может, отдадут тебе.

- Правда?

- Точно сказать не могу, но слышал.

- Вот было бы здорово. А то всех коров уже перепортил, мерзавец. Они после него к быку не идут, сволочи.

- Ты позвони им, позвони.

- Хорошо, - Михаил Альбертович вздохнул. - Хотя мне все-таки больше машина по душе, чем конь. Машину хоть на запчасти можно будет продать. А этого куда?

- Шкуру продать можно.

- Ну разве что шкуру. Так с быка-то шкура получше.

- Ну да. Кстати, пойдем, посмотрим на твоих быков.

На быков Кусков посмотрел мельком, сгоряча похлопав одного из них по морде, после чего направился в актовый зал.


Работники фермы уже собрались. В глазах этих людей была глубокая и чистая вера, надежда в доброе и светлое будущее. Каким оно будет, они не знали и даже не могли себе представить, но верили в него всей душой. И дело было даже не в том, чтобы переделить все награбленное. И не в том, чтобы иметь квартиру, машину и холодильник. Нет, им хотелось страстно чего-то большего, лучшего, того, что придумают только лет через сто, при жизни бог знает сколь отдаленных потомков. Им хотелось этого сейчас, здесь, сразу, всем и навсегда.

Ради этого они готовы были работать как лошади, спасти товарища, своротить горы, закрыть амбразуру или отдать почку. Но только чтобы плата за их подвиг настала сейчас, здесь, быстро.

Иван взошел на трибуну и посмотрел в зал.

- Мы живем в тяжелое время, - сказал он. - Нам трудно. У большинства нет денег и хлеба. Закрываются шахты, несмотря на экономический подъем. Дети курят и пьют, считая себя умнее родителей. В семьях царит разброд, и страна расползается, как обмылок в воде.

Я вижу, что вам тяжело, но я не могу помочь вам. И не сможет никто.

Вы хотите бастовать - бастуйте. Убейте директора, сожгите его машину. Взорвите отделение милиции. Снесите вокзал и аэропорт. Но вам не станет легче. Умные говорят, что корень зла в вас самих, что вы должны измениться, чтобы обрести жизнь вечную. Но они глупы. Они не понимают вас, потому что вас нельзя изменить.

Вы может создать профсоюз, объединиться с нефтяниками и бастовать с ними. Но нефтяники никогда не пойдут на это.

Я всего лишь губернатор, я ничего не могу дать вам. Тех, кому больше сорока, ничего уже в жизни не ждет, - Иван пристально посмотрел в зал. - Вы так и умрете когда-нибудь, глядя на корову в углу стойла. Остальные могут устроиться на нефтезавод.

Ропот пробежал по залу. Ответственный профорг тихо ахнула.

- Таких как вы, - продолжал Кусков, - в области миллионы. Некоторые устроились хорошо, вам не повезло. Винить в этом некого. Я боролся за вашу фабрику два года, лично штрафовал импортеров. Но я проиграл, и вы тоже. Фабрика закрывается. Всем разойтись.

Иван попрощался с залом и ушел за кулисы.



На полпути в город Кусков велел шоферу притормозить. Он вышел из машины, бросил на сидении пиджак, подошел к обрыву Томи и закурил.

- Господи, - подумал он, осматриваясь, - как привольна наша равнина. Подумать только, что все это - мое. И направо - мое, и налево - мое, и прямо - мое. Милая матушка, знала ли ты, сколько земель у меня будет, сколько будет бледнолицых. И все - мои.

- Хозяин, - Николай вышел из машины. - Михалыч вас спрашивает.

- Позже, - приказал Иван.

Он сел на корточки у обрыва и глубоко затянулся. Галстук его трепался на ветру. Иван оглядел еще раз владения: мелкая речка, поля, дорога, город на горизонте. Далеко в пыли виднелся остов заводской трубы и несколько многоэтажек вокруг нее. Левее громоздились отвалы угольного разреза. А дальше, гораздо дальше, зеленел громаднейший сосновый бор.

- Иди сюда, - крикнул Иван шоферу.

Тот вышел из машины и встал рядом.

- Вот ездили мы с тобой, Коля, весь день, - сказал задумчиво Иван. - А зачем? Дороги к нашему приезду не ремонтируют, траву не красят, памятники не ставят. Что толку в наших поездках? Только жир порастрясти на ухабах. Так лучше бы в городки сыграть. Ты в городки играть умеешь?

- А как же.

- Надо будет нам как-нибудь сыграть, - сказал Кусков деловито. - Как-нибудь соберемся семьями, съездим куда-нибудь на природу, с ночевкой. Половим рыбы, в городки сыграем, выпьем, ухи поедим. Я плов сварю, такой, что пальчики оближешь.

- Хорошо, - сказал мечтательно шофер.

- Вот только бы нам, Коль, с врагами разобраться... - в голосе Кускова послышалась неприкрытая мука. - Мешают, мешают, гады! Вот ты посмотри, до чего страну довели! - Иван ткнул пальцем в остов трубы. - Ведь какая была фабрика, гордость на всю область! Эх! - Кусков в сердцах махнул рукой. - Все продали, ничего не оставили!

Кусков любил выразить сильное чувство. И самое замечательное, что он и сам в это чувство искренне верил. Когда он гневался - в его голосе чувствовалась лютая ненависть, когда сожалел - горечь, когда радовался - подлинное счастье. Только одна роль некогда не удавалась ему. Никогда не мог он играть романтического влюбленного. И дело не в том, что нужно было казаться глупым и глухим ко всем советам, - все его роли были глупы. Но эта роль требовала от него постоянной интонации и поведения. Он же и пяти минут не мог говорить одинаково.

Так и теперь. Недолго он грустил, через пять секунд воспрял уже духом, встал, распрямился и патетически обвел рукой поля.

- Но придет еще время, - сказал Кусков, - и все здесь зацветет. И река будет глубокой. И фабрика - заработает. Верно?

- Верно.

- И все это будет работать, и расти, и шириться, и развиваться.

- Хорошо будет, - сказал Николай.

- Да. - Иван хмыкнул. - А теперь поехали, пора работать.


К семи часам вечера Иван доехал, наконец, до обладминистрации. Солнце уже клонилось долу, дома бросали длинные тени на площадь, уже прошли первые вечерние патрули и начался вечерний пересменок в ларьках, когда зданию обладминистрации подъехал, наконец, Кусков.

Его ждали. Шесть красных директоров вместе с консультантами деловито курили у входа, обсуждая виды на кредит.

- Нет, не будет кредита, - пищал громче всех консультант кемеровской КШТ. - Я говорю, ни за что не дадут.

- Это батьке-то Ивану не дадут? - пробасил директор "Химмаша". - Да не будет такого. У него знаешь, какая в Москве рука? Вот! - он показал всем здоровенный кулак, величиной поболее чугунного утюга. - Уж батя их всех к ногтю прижмет.

- Да что твой батя? - разгорячился новосибирский железнодорожник. - Вот у меня батя - вот это ручища! Он как войдет в Кремль, как ударит по столу, ему сразу сто миллионов долларов дают.

- Да неправда, - усомнился директор шахты "Прокопьевская". - У вас в Новосибирске старшой-то меленький какой-то. И сидит он непрочно, постоянно его меняют. А уж наш - уж сел так сел. Никто ему не страшен.

- Верно, верно, - хором поддакнули директора.

- Да чо ты хочешь, ты посмотри, как он врагов давит! Вот, бывает, возьмет его, гада, посадит на левую руку, а правой так и прихлопнет. Из того только деньги летят.

- Вот и я говорю, - снова пискнул консультант КШТ. - Может, кредит и не дадут, так он у врагов возьмет.

Все вдруг переглянулись в поисках врагов. Химмашевец особенно внимательно оглядел новосибирца, от чего тот побледнел и попытался спрятаться за спиной консультанта.

- Где же враги - то? - задумчиво спросил химмашевец.

Все еще раз огляделись. Тут-то они и заметили Кускова, спрятавшегося в тени "Волги" от назойливого солнца. Иван сидел на переднем сидении, высунув ноги из машины, и спокойно докуривал вторую сигарету.

- Иван Францевич, - крикнул радостно консультант

- Иван Францевич, - заулыбался весело химмашевец.

- Иван Францевич, - закричали хором директора и бросились к губернатору.

Кусков спокойно улыбнулся, вышел из машины и пожал всем по очереди руки.

- Иван Францевич, - млел от счастья новосибирец.

- А ты молчи, - бросил ему хмуро Кусков. - В чужой монастырь со своим настоятелем не лезь.

Новосибирец потупился, как нашкодивший мальчишка, получивший от нового учителя порядочную оплеуху.

- Докладывай, Лев Сергеич, - Иван положил химмашевцу руку на плечо. - Что случилось?

- Нам кредит не выдают, - жалобно пробасил химмашевец.

- Как не дают?

- Да вот. Говорят, пришел наконец новый президент в Кремль, из столицы, и денег не платит. И говорят, очень важный. Хотя и молодой.

- Молодость - это дело наживное, - сказал задумчиво Кусков. - А вот денег не платит - это плохо. У нас ведь что теперь, слышал? Диктатура закона.

- Верно, верно, - поддержали его директора.

- А где у нас такой закон, чтобы не платить денег? Нет у нас такого закона. Пусть тогда платит. Всем надо платить, даром. И чтобы никто не ушел обиженным.

- Так и не уходит никто, - пожаловался химмашевец, - всех сажают.

- А ну-ка пошли со мной, - Кусков повел его в администрацию. - А вы останьтесь, - бросил он остальным через плечо.

Кусков с химмишевцем поднялись на второй этаж и вошли в кабинет.

- Сиди здесь, - ткнул Иван на стул в углу.

Он подошел к белому телефону и набрал номер.

- Сергей Семенович? - закричал он в трубку. - Вы?! Вы не дали кредит?! Как не было распоряжения?! Какого, к ****е матери, распоряжения?! Вы понимаете, что у меня здесь люди сидят голодные? Люди, вы поймите, люди! Голодают! Мне нет дела до распоряжений! Вы что, забыли, как у вас там шахтеры по площади касками стучали? Не забыли? Так их тогда было всего триста. А если вы сейчас не дадите денег, их будет триста тысяч. И стучать они будут не по площади, а по яйцам. По яйцам тех людей, которые им кредит не дали. Я понятно объясняю? Если что, учтите, мы уже паровозы развели, угля у нас доехать хватит, и никакие Чубайсы нам не страшны, без электричества доедем. Я понятно объясняю? Все паровозы уже на пару. Я сейчас из окна высунусь, дам команду, и все к вам поедем. Я лично вам яйца обстругаю. Я понятно объяснил? Так будет кредит? Ну, слава богу. Номер нашего счета вы знаете. Если через полчаса деньги не прибудут, мы трогаемся. Ясно? - Кусков вытер пот со лба. - Я вижу, вы поняли. Ну, ладно. Спасибо вам. От всей нашей области - спасибо, - Кусков повесил трубку.

Химмашевец преданно смотрел на него.

- Будут тебе деньги, - сказал Кусков. - Немного, но будут.

Кусков сел в кресло и налил себе коньяка.

- Главный - то каков, а? - ухмыльнулся он. - Велел денег не давать, а сам уехал. Он вроде как ни при чем. Укрепитель, понимаешь, власти.

- А ну как и правда укрепит? - химмашевец обеспокоено заерзал на стуле.

Кусков недоуменно посмотрел на него.

- Нет, я верю, конечно, что все будет хорошо. Но - вдруг? Что мы будем тогда делать?

Кусков тяжело вздохнул.

- Извините, - сказал химик.

- Да ладно, - Кусков махнул рукой. - Все нормально. Иди с богом.




Вечером Иван Францевич Кусков с супругой пришли в драмтеатр. Давали "Ревизора". Труппа, разгоряченная, злая, голодная, играла на удивление бойко и слаженно. Козлов (Городничий) блистательно зачитал письмо, чухонским акцентом услаждая слух театралов. Сворин (Хлестаков) изумительно правдиво вылакал суп с масляными перьями. Дуэт Писецкого и Буквина (Бобчинский и Добчинский), прекрасно слаженная их игра надолго запомнилась истинным любителям театра. Первые два действия прошли в высоком темпе, без единой ошибки.

Наступил антракт. Иван остался в ложе.

- А что, Эльвира, - сказал он, - неплохо наши сегодня играют?

- Хорошо.

Иван расстегнул пиджак и задумчиво оперся на подлокотник.

- Но пьеса меня смущает, - сказал он. - Нет, никто не спорит по пьесе, пьеса интересная. Но нужна ли она?

- Почему же не нужна?

- Почему не нужна? - переспросил Кусков. - Почему? А почему все бегают? Я не понимаю такого. Нет бы - сесть спокойно, поговорить. О насущных проблемах. Например, по нехватке бюджета обсудить.

- Доисторический автор, Манюнь, - улыбнулась жена. - Не понимал, по какой теме писать.

- Так взяли бы современного какого-нибудь, - Кусков для убедительности рубанул по подлокотнику.

- Кого ж ты возьмешь, Манюнь?

- Да хоть, я не знаю, хоть Астафьева. Ведь деревня же погибает, и шахты тоже. Или Битова, тоже очень так... нужно пишет. Да хоть Солженицына.

- Кого? - Эльвира Федоровна удивленно посмотрела на мужа.

- Ну, не Солженицына, конечно, но кого-нибудь же можно найти? Какого-нибудь самородка.

- Хорошая идея, - согласилась Эльвира Федоровна.

- Завтра же скажу Михалычу. Пусть поищет. А впрочем... Эй, Михалыч!

Михалыч вбежал в ложу и почтительно склонился перед Кусковым.

- Ты вот что, - велел Кусков, - нам нужен писатель, драматург, понимаешь? Ведь ты же видишь, что происходит? Великая эпоха, коренной перелом, а у нас - никого. Нигде не записано, ничего не сказано, ничего нет, - Кусков от огорчения ударил кулаком по подлокотнику. - Вот и газета у нас есть, и телевизор - а все равно, мало всего этого, мало! Не затрагивают они сути! Ведь время уходит, время, я чувствую, как из меня время уходит, как воздух! Ты, Михалыч, найди кого-нибудь, чтобы показал, отразил, так сказать, передал атмосферу. Хорошо?

- Буду стараться.

- Смотри, завтра вечером доложишь.

- Иван, - дернула Кускова за локоть жена, - завтра мы идем к Кузнецовым.

-Ах, да, - поморщился Кусков. - Ну, тогда послезавтра утром. Иди.

- Слушаюсь.

Михалыч поклонился и вышел, сгорбившись, из ложи.

- Глуповат он все-таки, - заметила Эльвира.

- Кто?

- Да Михалыч твой.

- Зато услужливый.

- Мне он не нравится. От него нет никакого толку. Вот если бы ты взял Ступника, вот он бы выбил кредит.

- Кредит я сам выбил, - усмехнулся Кусков.

- Нет. Час назад подтвердили отказ.

- Что? Нет? Михалыч! - крикнул Кусков так, что заглушил даже актеров на сцене. - Митинг зови! Митинг!



Митинг начался через час. Кусков поднялся на трибуну и сказал:

- Добрый вечер.

Толпа молчала.

- Я редко выступаю на митингах. Но сегодня, видимо, придется сделать исключение, - Кусков вздохнул. - Я не люблю говорить на митингах. - Он облизнул губы и посмотрел вниз. Ему очень не хотелось говорить. - По натуре я не оратор.

Кусков отступил на шаг, намереваясь уйти, оступился и едва не упал. На трибуну взбежал Михалыч.

- Нельзя, Адам Францевич, - прошептал Михалыч, поправляя микрофон. - Люди ждут.

- Итак, - сказал сердито Кусков, - сейчас, видя перед всей нашей областью неотложную проблему, я решил поговорить с вами. Все вы знаете о моем переходе в православие. Это вызвало недоумение простых людей и ненависть врагов. Я торжественно заявляю вам: "Да, я - православный". В тяжелейшие дни, когда все воруют и грабят, когда убивают и насилуют на главных улицах города, когда школы пустуют, а больницы и морги переполнены, когда область поставлена на колени и уже занесена сабля для последнего удара, я заявляю: "Я хочу быть рядом с моим народом", - Кусков ударил рукой по трибуне. Присутствующие зааплодировали.

- Мне утверждают, - сказал Кусков, - что я виновен. И что вина моя столь велика, что плата за это может быть только одна - отрубить мне голову. Что ж, я виновен.

Да, виновен! Виновен в том, что хочу быть с вами! Я заявляю: пока эта голова, - Кусков стукнул себя кулаком по лбу, - держится на этих плечах, она всегда будет виновна в этом. Я не хочу быть одиноким правителем, который сидит в своей берлоге, не зная, что творится в душах его людей. Я не хочу приходить в пустую мечеть, где нет никого, кроме подхалимов и подлиз. Я не желаю впадать в самый страшный грех руководителя - одиночество. Я хочу быть как вы.

Только вместе, рука об руку, плечом к плечу, мы придем к победе. И никакие враги, сомкнувшиеся вокруг нас, не остановят и не помешают нам. Враги всюду - в магазинах, в кино, в театре, в столовых - всюду! Включи телевизор, открой газету, выгляни на улицу - всюду ты увидишь врага. Купил пачку чая, съел тарелку риса, знай - тебе их продал враг. Иногда я боюсь смотреть в зеркало: а вдруг и там враг?

Я думаю: "Господи, откуда взялись они на моей земле"? Откуда приплыли они, приехали, приползли? Где же то место, откуда они появляются? Я не знаю, откуда они, но они здесь, всюду! Я не знаю, что им надо здесь, зачем они появились. У нас ничего нет, мы бедны, как мыши. А у них есть все: золото, машины, оружие. Что им нужно от нас? Только одного: нашей земли, нашей крови, нашей силы.

Но мы не дадим им! - Кусков в ярости ударил рукой по трибуне. Голос его сорвался на визг. - Перебьем их всех, до единого, не оставим никого! Ни капли чумы вокруг! Выжжем дотла! Под корень! Сейчас! Здесь! Перебьем! Повесим! На фонарь!

Лицо Кускова исказилось от ненависти. Он оскалился, готовясь вцепиться в глотку врага. Обеими руками он рвал микрофон, визжа:

- Всех, всех! Убьем! Здесь! Враги!

- Итак, - сказал сердито Кусков, - сейчас, видя перед всей нашей областью неотложную проблему, я решил поговорить с вами. Все вы знаете о том, что я был назначен вашим губернатором из Москвы взамен управлявшего ранее. Это вызвало недоумение простых людей и ненависть врагов. Я торжественно заявляю вам: "Да, я - губернатор". В тяжелейшие дни, когда все воруют и грабят, когда убивают и насилуют на главных улицах города, когда школы пустуют, а больницы и морги переполнены, когда область поставлена на колени и уже занесена сабля для последнего удара, я заявляю: "Я хочу быть рядом с моим народом", - Кусков ударил рукой по трибуне. Присутствующие зааплодировали.

- Мне утверждают, - сказал Кусков, - что я виновен. Да, я виновен. Виновен в том, что хочу быть с вами. Я заявляю: пока эта голова, - Кусков стукнул себя кулаком по лбу, - держится еще на плечах, она всегда будет виновна в этом. Я не хочу быть одиноким правителем, который сидит в далекой Москве, не зная, что творится в душах его людей. Я не хочу приходить в пустой дом, где нет никого, кроме подхалимов и подлиз. Я не желаю впадать в самый страшный грех руководителя - одиночество. Я хочу быть как вы.

Только вместе, рука об руку, плечом к плечу, мы придем к победе. И никакие враги, сомкнувшиеся вокруг нас, не остановят и не помешают нам. Враги всюду - в магазинах, в кино, в театре, в столовых - всюду! Включи телевизор, открой газету, выгляни на улицу - всюду ты увидишь врага. Купил пачку чая, съел тарелку риса, знай - тебе их продал враг. Иногда я боюсь смотреть в зеркало: а вдруг и там враг?

Я думаю: "Господи, откуда взялись они на моей земле"? Откуда приплыли они, приехали, приползли? Где же то место, откуда они появляются? Я не знаю, откуда они, но они здесь, всюду! Я не знаю, что им надо здесь, зачем они появились. У нас ничего нет, мы бедны, как мыши. А у них есть все: золото, машины, оружие. Что им нужно от нас? Только одного: нашей земли, нашей крови, нашей силы.

Но мы не дадим им! - Кусков в ярости ударил рукой по трибуне. Голос его сорвался на визг. - Перебьем их всех, до единого, не оставим никого! Ни капли чумы вокруг! Выжжем дотла! Под корень! Сейчас! Здесь! Перебьем! Повесим! На фонарь!

Лицо Кускова исказилось от ненависти. Он оскалился, готовясь вцепиться в глотку врага. Обеими руками он рвал микрофон, визжа:

- Всех, всех! Убьем! Здесь! Враги!


Только под утро Кусков вернулся домой. Он прошел в спальню, снял пиджак, кинул на стол, подумал о чем-то, потом порылся в карманах, достал сигареты, зажигалку, сел на стул и закурил.

- Очень хочется спать, - подумал он.

Кусков раздраженно стянул с себя галстук и бросил на стул. Ему сразу же стало легче.

- Тяжелый день и трудная ночь, - подумал он.

Иван сунул сигарету в пепельницу, снял ботинки и поставил их под кровать.

- Что же теперь делать?

Иван снял рубашку. Показалось его желтое, как у старого коня, тело. Грудь у него была мощная, волосатая, с черными подпалинами. Под правым соском алел небольшой прыщик, как напоминание о гигиене, а под левым чернела родинка, год от года увеличивавшаяся. Живот у него в последнее время вырос и походил уже на средних размеров подушку.

Кусков раздраженно почесался.

- Вредно есть на ночь, - подумал он. - Элька не ужинает, потому и смотрится до сих пор кобылкой. А я все жру, как кабан. Это нельзя.

Крякнув, Кусков снял штаны и носки, потом пихнул все это в беспорядке на стол. Пепельницу, сигареты и зажигалку он положил на стул рядом с постелью.

- Спокойной ночи, - подумал он.

Кусков лег в кровать, тщательно укрылся и отвернулся к стене. Через полчаса он уже спал.

В три часа дверь в спальню чуть слышно отворилась. На пороге возник Козлов, волочивший за собой огромный двуручный меч.

Кусков перевернулся на другой бок и что-то пробормотал. Козлов подошел к нему, достал из ножен меч и принялся тихо молиться на иностранном языке. Кусков перевернулся на спину.

- Снип - снап, - бормотал Козлов, - дас ист форычь оф парле компреву. Моле де мио чао хаотик, грацио терцена, мио ми фьюче.

Кусков перевернулся на живот. Козлов снял пепельницу со стула, аккуратно поставил ее на пол, после чего сел. Лицо его было бледно, глаза безжизненны. Грудь его вздымалась и опадала, как флаг на ветру. Наконец, он глубоко вздохнул, придвинул стул поближе к кровати, поднял меч и со всей силы опустил его на шею Кускова.

Кусков умер.