Достижение медицины

Достижение медицины

Дмитрий Сергеевич Груздьев вот уже пятый год страдал простатитом. Вернее, не так уж он и страдал, но как бы то ни было, два раза в год он утрачивал способность и к нормальному мочеиспусканию и к половой жизни. Лечился... У докторов, у колдунов, у шаманов, у экстрасенсов. Постепенно его жизнь утратила почти весь смысл за исключением лечения. Груздьев вообще забыл о том, что хочет исцелиться, и начал оценивать лечебные сеансы только по тем ощущениям, которые получал во время них. Постепенно он стал кем-то вроде мецената Третьякова, только не для художников, а для разношерстной медицинской и околомедицинской братии. Утром Дмитрий мог пойти к урологу на массаж железы, днем - к тибетцу на втыкание иголок, вечером - к якутскому шаману на заговоры, а ночью долго вспоминать полученные за день ощущения, переживая их заново. Вскоре не осталось ни одного терапевтического метода, который Груздьев бы не испытал. А хотелось нового, большего...
Начались мучительные поиски, отнимающие массу сил и времени. Наконец, как это иногда случается, они завершились успехом: в журнале «Деньги» на самом развороте красовалось объявление: «Прорыв в современной урологии. Радикальное лечение простатита методом пересадки эмбриональных клеток, полученных из абортивного материала. Обращаться к профессору Иродову».
Груздьев восторжествовал. Ему предлагали не просто сверхсовременный метод, ему предлагали стать неким подобием африканского божества, в жертву которому приносят нерожденных детей. Что может быть приятнее?
На следующий день он уже говорил с бородатым человеком небольшого роста - Николаем Ивановичем Иродовым. Профессор, казалось, излучал неиссякаемую энергию, превосходящую даже ту, которая исходила от ранее известных Дмитрию Сергеевичу колдунов. Наверное, Иродов и был магом, но только самым высшим из магов.
Через два дня Груздьев уже лежал на операционном столе с растопыренными ногами, а профессор через сверкающую иглу вводил в его промежность какую-то мутноватую жидкость.
- Считай, что теперь ниже пояса у тебя все новое, как у 16 летнего пацана, - сказал на прощание Николай Иванович.
Груздьев в высшей степени удовлетворился и чувствовал себя отменно. Женщин он мог иметь не меньше, чем двадцать лет назад, во времена буйной студенческой юности. Боли прекратились полностью, словом, в туалет бывший больной ходил как на праздник. Поначалу...
Через две недели наш герой с ужасом ощутил, что в нем что-то появилось. Иное. Сказать «стало жить» было бы неправильным, ибо неизвестно, было ли оно живым, по крайней мере, в нашем представлении о жизни, и уж никак не имело сходств со всеми формами известной внутриорганизменной живности. Проявлялось же это каким-то смутным ощущением чужого присутствия и мучительным страхом, временами переходящем в откровенную панику.
Новые доктора, новые колдуны и шаманы. Только все эти специалисты не смогли не только помочь, но даже определить, что же все-таки творится в этом жирном теле, принадлежащем банкиру Груздьеву. Прописываемые пилюли вызывали лишь рвоту, а заговоры - усиление и без того гигантского ужаса...
BMW Груздьева, подпрыгивая на ухабах и проваливаясь в заполненные грязной водой ямы, медленно вполз в Богом забытую, полузаброшенную деревушку. По обе стороны размытой дороги примостились гниющие покосившиеся домики. В центре, рядом с остовом здания бывшего сельсовета стояла маленькая деревянная церковь, увенчанная восьмиконечным крестом. Дмитрий остановился возле избушки, имеющей слабые признаки жизни, которая, казалось, была готова упорхнуть в любой момент, подобно дуновению ветерка. В грязной, давно неметеной горнице его встретила бабка, такая же старая, как и ее деревня. В ответ на груздевский рассказ она отвернулась и, перекрестившись двуперстно на черные образа, сказала:
- Все, теперь душа того младенчика навеки в тебе будет. Можешь сразу гроб себе заказать, житья она не даст. Правда, может, если уйдешь в монахи и будешь с утра до ночи молиться за того ребеночка - Бог и простит, это единственная твоя надежда.
 В монахи Дмитрий Сергеевич не пошел, а воспользовался домашними методами - сначала ушел в запой, а потом укололся героином.
Однако не полегчало. Сквозь пьяный угар ему мерещился тот самый «второй», а ломка, наступившая после «черного» вызвала в нем такой свирепый страх, что Груздьев чуть не повесился.
Окончательно одурев, наш герой начал беседу со своей второй сущностью, произнося заклинания наподобие:
- Зачем ты меня мучаешь? После своей гибели ты помог человеку - это прекрасно, так зачем теперь изводить меня? За что? Не я тебя сгубил, а твоя мать, наверняка алкоголичка, так ее и преследуй, а меня оставь. Сгинь, сгинь нечистое...
Ничего не помогало. Груздьев решил, что если убрать то место, куда первично вошла чужая душа, то от нее можно избавиться. Собрав все средства, уцелевшие после разорения банка, Дмитрий Сергеевич поехал к Иродову и уговорил его удалить предстательную железу. После операции Груздьев утратил способность к деторождению и перестал держать мочу, однако и долгожданного облегчения не наступило. Ночные крики Груздьева пугали соседей, увидев его во дворе, дети начинали плакать и прятаться за мам, а истеричные дамочки - взвизгивали. Рассказы о том, что этот грязный, воняющий мочой человек с безумным блеском в глазах всего месяц назад был преуспевающим банкиром, стали похожими на анекдоты.
На двадцатый день запоя Дмитрий Сергеевич услышал внутри себя голос, который едва слышно умолял:
- Выпусти меня, прошу тебя, не держи меня больше в этой клетке.
- Сейчас, сейчас сынок, я тебя освобожу отвечал Груздьев.
Бывший банкир взял со стола остро отточенный нож и направился в ванну. Внезапно он и вправду ощутил, что его тело стало клеткой для чьей-то души. Запершись в ванной, Груздьев принялся резать себе вены с таким остервенением, будто пилил решетки окошка тюремной камеры. «Потерпи, дорогой, потерпи» - приговаривал он. Брызнул фонтан крови, алая жидкость как будто обрадовалась неожиданной свободе и стремилась скорее навсегда покинуть страшную темницу тела. Впервые за последние пять лет Дмитрий Сергеевич ощутил давно забытое чувство - совершенно неземное, глобальное счастье. И в последние секунды этой жизни Груздьев увидел, как вместе с буйным потоком крови из него вылетело что-то бесплотное, неосязаемое, почти несуществующее - свою вторую душу...