Усредненный комплекс кентавра

Ей было семнадцать лет. И она была девственна, как одноногая инвалидка. Или вот так: и она была девственна как одноногая инвалидка. Разницу можно уловить, только владея азами русского языка, или визуально: спелые мужчины, проходящие мимо, сразу замечали округлое бедро (одно) под коротенькой юбочкой первокурсницы. Она источала аромат эфедрина и хорошо выдержанного виски. Кажется, уже взболтанного со многими окружающими напитками, но кто будет обращать внимание на кажущееся? Так в наше время пахнут только совершенно невинные девушки.

Она вылавливала их сетью расширенных зрачков. Их, тех самых, спелых, уже начинающих осыпаться струйками песка и невостребованного таланта. Других она не употребляла. К мужчинам же, достигшим среднего возраста и определенного кризиса, у нее был свой особенный интерес.

Они знакомились в барах, рюмочных и общественных читальнях. На бульварах, площадях и в туалетах вокзалов огромного города.  Самцы западали на ее уникальную походку, когда она, помогая себе сандаловой подпоркой, переходила асфальтовые зебры.

Девственницу всегда можно различить в толпе по неповторимой ауре и неловким угловатым движениям. По выходным она носила мешковатые джинсы, но даже сквозь них мужчины, вошедшие в возраст всепонимания и прощения собственных долгов, видели ее чистоту. Под порывами вешних ветров одна штанина так завлекательно трепетала, наполняясь пряным воздухом до самой девичьей сущности… Может быть, даже глубже.

Она звала их к себе домой на чай. Все мужчины этой категории отличаются мягкостью и податливостью. Они все приходили. Она не помнила их имен, которые шептала во влажной темноте коридора. Все они сливались в одно лицо.

Вот он входит, дрожащей рукой нащупав прохладные кнопки кодового замка. Сколько раз он приходил к этим стареющим умудренным вагинам с не в меру окрепшими мышцами и не в меру быстрыми реакциями на недорасказанные анекдоты. Все они меркнут по сравнению с тихим омутом ее карих глаз.

И вот он внутри. Квартиры. Когда она наливала ему чай, озеро ее очей проливалось ему между ног, лаская Его взглядом. Пока она отдавала дань привычному ритуалу гостеприимства, в его голове неслись цепочки эпитетов: нефритовый скипетр, коралловый воин, алмазный стебель, крепкий орешек, Мистер Брюс, мал да УдАл, на бога надейся да сам не плошай…

Ей нравилось быть такой. Она подходила к книжному шкафу и доставала Поваренную Книгу Анархиста - столь привычное увлечение едва половозрелых девочек. Ей нравилось готовить яйца. В конце концов, не просто так же их назвали. Она обвивала его шею руками. Несмело и неуклюже, нежно шепча ему в ухо, заливая евстафиеву трубу слюнями. "Боже мой, как же ты чиста!" - не в силах больше терпеть кричал он ей в лицо. Она все время пыталась расстегнуть его рубашку и зарыться носом в твердой мужественной груди, но в глазах ее рябило от ковбойской клетки, и она, будучи одноногой и близорукой, теряла равновесие и тыкалась ему в живот твердой набухшей культей.

Когда же он был наконец повержен в многолетнюю пыль ковра и, вожделеющий, призывал ее имя и чистоту, дабы восславить одно и загрязнить другое, она стыдливо отстранялась: "Не уверена, что тебе это нужно, дорогой".

Она шла в ванную, зная, что там, за толщей стен, лежит взрослый, нормальный, парализованный возбуждением мужчина. Еще один из тысячи тех, кому она не досталась и кто так алкал ее плоти.

Она получила что нужно. Опершись спиной на покрытый слизью кафель ванной, она лихорадочно отодвигала подол юбки, рука поднималась все выше и выше и упиралась в правую ноздрю. Вестибулярный аппарат у нее тоже был ни к черту. Наконец, найдя на своем теле пульсирующую точку срединного меридиана, она чувствовала, как зуд поднимается у нее по позвоночнику и неумолимой спиралью бьет в голову.

Она стояла на четвереньках под душем, белое махровое полотенце, которое случайно задели рыхлые подушечки ее пальцев, уходило в ее чрево. 

Безмятежный одноногий кентавр весело скакал по девственным полям, рассекая жизни еще несотворенных мужчин на две неравные половины.