Дорога антиромантика

Он опять улетал... Когда летаешь редко, каждый вылет переживаешь как прощание с землёй, как начало чего-то нового. Он летал часто. Так часто, что совершал бы по несколько кругосветных путешествий в год, если бы летал всегда в одну сторону... И снова знакомый запах, происхождения которого он не знал, но узнавал безошибочно. Запах самолёта...  Вылет не вызывал в нём никакого трепета. Его чувство было ожиданием, ожиданием чего-то, что нельзя изменить, на что он никак не мог повлиять. Он мог только смириться, набраться терпения и ждать. И он сидел в кресле и просто ждал. Читать не хотелось. В наушниках играла какая-то музыка, но он её не слушал. Он смотрел на выстроившиеся в шеренгу самолёты на фоне заходящего солнца. Он думал о Дороге...

Из всех способов передвижения полёт на самолёте наименее всего соответствует идеализированному и возвышенно-романтичному представлению о Дороге. О Дороге как о пути который надо пройти, пути, который учит, пути, который ведёт тебя к цели...

Он просто сидел в самолёте и ждал, что дорога сама сделает всё за него, как делала уже много раз.  И как всегда она сделает это не только за него, но и с ним. Он не мог ничего противопоставить Дороге. Она уже затаилась, вытянув свой хвост на многие мили на запад, к солнцу и изготовилась к нападению как гигантская змея... Он думал  о ней, а Она - желала его, она была нацелена на него, как хищный зверь на жертву...

Он всё также сидел и размышлял, когда Она с рёвом схватила его и проглотила подбросив вверх на 6 миль... Вместе с ним были проглочены ещё 158 пассажиров и 11 членов экипажа. Был проглочен весь мир заключённый в маленькой серебристой скорлупке с крыльями и хвостом... Дорога питалась именно такими серебристыми яйцами и вот она проглотила очередную добычу. Вместе с людьми внутри были проглочены кресла, багаж, воздух внутри салона. Всё это стало её добычей и теперь она с мирным рокотом переваривала съеденное. Её добычей стало даже время, она могла делать с ним что хотела - могла растянуть пять часов в десять, могла сжать четыре часа в один, могла великодушно оставить время нетронутым. И пространство и время были в её чреве и в её власти...
 
Он смотрел в иллюминатор, мимо проплывал пейзаж змеиной утробы. Призрачные белые горы чего-то неопределённого на дне, и равномерно синие стенки как бы светящиеся изнутри. Переваренные остатки множества путников на дне тёмно-синего брюха. Он ел, читал, спал, смотрел фильм, а Она всё так же с тихим рокотом переваривала его.

На его часах прошло четыре часа, когда она слегка напряглась и вытолкнула его вместе с металлической скорлупой, 158ю пассажирами и 11ю членами экипажа как отработанный продукт собственной жизнедеятельности. Она насытилась ими. Они ей больше не нужны... Они поддержали её существование ещё на час. Она была сыта и довольна и потому исторгла их обратно на землю. Исторгла их туда, где, был её конец, и куда они так стремились...

На земле, в точке назначения время отличалось от времени вылета всего на час. Он вышел из самолёта изядно помятый в дороге и заспешил по своим делам. Он ушёл и её не стало...

Но десятки подобных ей уже притаились в ожидании новых жертв, где-то там, на огромном поле, которое люди называли лётным. Сотни таких как он сидели и ждали... Ждали неизбежного... А что они могли противопоставить Дороге?

(c) Nemo, рейс 176 Новосибирск-Москва