Мэднис

– Царя убили! – в глазах Ивана стоял ужас, волосы торчали во все стороны, пиджак был измят и испачкан краской.
– Как убили? – от неожиданности я привалился к стене узкого тамбура, соединяющего коридор с прихожей.
– Большевики. Вчера.  Застрелили. Его и всю семью, – Иван задыхался.
– Пройдем ко мне, – я втащил его к себе в квартиру. Закрывая дверь, я прислушался что делалось в подъезде и только убедившись в том, что никто не слышал нашего разговора, захлопнул дверь.
Иван уже прошел в комнаты. Он ходил из угла в угол, нервно сжимая руки в кулаки.
– Выпьешь? – предложил я
– Да, конечно. Надо успокоиться. Надо успокоиться, – и он продолжал шагать по комнате. Машинально взял у меня рюмку с коньяком, плеснул содержимое в рот и безудержно закашлялся.
– Возьми конфету, – указывая Ивану на маленькую вазочку на журнальном столике, произнес я в замешательстве.
Иван взял конфету. Аккуратно, что было странно при его возбужденном состоянии, свернул  квадратиком обертку и засунул её в карман драпового пиджака.
– Рассказывай, что случилось, – усаживая гостя в кресло, попросил я.
– Император мертв.
– Уже слышал. Но с чего ты это взял?
– Знаю, – Иван нервно откинул волосы со лба, – Император и вся августейшая семья убита большевиками в Екатеринбурге. Застрелена. Убили всех. Не пожалели даже  гувернера наследника.
– Ну и дела, – почесывая подбородок, прошептал я.
– Дела! Я когда об этом узнал, уронил на себя банку с краской. Представь себе, руки как ватные стали, у меня был просто шок, – Иван с некоторым сомнением взглянул на меня, – Но нет, ты не представляешь.
– Почему же? Представляю, – остановив взгляд на уже ставших подсыхать каплях краски, прошептал я.
– Что будет? Что будет! – Иван вскочил и снова забегал из угла в угол, – Теперь пойдут аресты. Поголовные. Всех кто был не с ними. Отменят частную собственность. Красный террор! Всех, всех кто не с ними. Что же делать? Бедная Россия! Что теперь поднимется! Эта черная безграмотная масса заполнит собой все! Но нет, вы не представляете, – Иван в возбуждении перешел на вы.
– Да успокойся, Иван! Сядь. Подумай.
– О, нет! – отстраняя меня, почти кричал Иван, – Будут аресты. Они будут приезжать по ночам, и увозить, увозить. А потом... В темных подвалах… Чтобы никто не слышал… Расстреливать…
– Что ты беспокоишься? Ведь ты же инженер! Ты нужен им. Ты будешь работать, создавать, – с некоторой надеждой сказал я.
– Создавать? Поймите! Это ураган! Они не будут ничего создавать. Вы слышали, они взорвали Храм Христа Спасителя в Москве?
– Как, уже? – немного растерялся я.
– Уже? Ты знал об этом? – Иван остановился и с ужасом посмотрел на меня, – Так ты с ними?
– Ты же знаешь, я никогда не поддерживал красных.
– Красных? О, да! Большевики. У них красные флаги. Красные. Да! – обрадовано воскликнул Иван, – Вот видишь! У них даже флаги цвета крови.
И Иван в возбуждении опять начал метаться по комнате.
Его немного бессвязная речь и потихоньку наступавшие сумерки делали всю ситуацию еще более страшной и неизвестной. Крах империи. Уничтожение дворянства и русской интеллигенции. Национализация всей собственности. Иван продолжал свой ужасный монолог. А я уткнулся взглядом в тяжелые портьеры, которые сдерживали натиск ночи, и от которых комната становилась еще более маленькой и теплой, чем она была на самом деле.
Иван остановился. Когда он, сгорбленный и горестный, стоял посередине комнаты, я воспользовался затишьем и настежь распахнул окно.
– Взгляни сюда, – я подозвал Ивана к себе и показал ему огромную желтоватую луну, тяжело поднимавшуюся из-за деревьев. Иван, растерянный такой внезапной переменой разговора, подошел ко мне. Его толстоватые пальцы теребили верхнюю пуговицу рубашки.
– Ступай к себе и успокойся. Наверное, все не так страшно, как ты думаешь. Надо все обдумать. И главное – не предпринимай ничего, не предупредив меня. Хорошо?
Я повел его к выходу. Открыл дверь и, похлопав его по плечу, немного подтолкнул вперед. Он обернулся, большой и несчастный.
– Ты пойми, ведь это же конец, – тихо произнес он.
Я молча приложил палец к губам. Иван глубоко вздохнул и пошел вверх по лестнице. Я прислушался – через некоторое время скрипнула дверь, зазвенел ключ. Иван вошел к себе.
Я закрыл дверь.  Взглянул на настенный календарь. Шестое марта две тысячи первого. Бедный Иван!

***
Уже была почти ночь, когда я позвонил жене Ивана. Она, видимо уже спала и поэтому не сразу поняла, о чем я говорю. Пыталась объяснить мне, что между ними все кончено еще несколько месяцев назад, и что таким образом Ивану не удастся её вернуть. А потом, когда поняла, что ему действительно плохо, согласилась приехать и забрать его к себе. Но только завтра утром.
Что ж, спасибо и на этом. Я поблагодарил её и опустил рычажок черного массивного телефона.

***
Примятый ветром ковыль лежал покрытый серебряным инеем. Густой туман плыл над степью. Вдруг, как будто бы из ниоткуда, появилась небольшая вереница фигур. Фигуры, настороженно сидели в седлах. Изредка тишину нарушали похрапывание  лошадей и тихие голоса,  которыми обменивались всадники. На плечах их были видны золотые погоны.
А где-то далеко-далеко, за туманом, за сотнями верст отсюда, в маленьких церквях и огромных православных храмах играли колокола. Били они тяжело и с надрывом, словно чувствуя свою скорую кончину.
Трон пал, Москва горела, по дорогам и трактам в разные стороны скакали люди в черных кожаных куртках. Везли они с собой кумачовые флаги и провозглашали жизнь новую, жизнь неведомую.
Тем временем отряд маленьких, но гордых людей, сверкая на солнце кокардами, уходил на юг. Уходил в Малую Россию. Изредка отстреливаясь от погони,  растворялся в калмыцких степях. Уносил с собой трехцветные стяги и остатки офицерской чести.

***
Я поднялся к Ивану. Его дверь была не заперта. Я вошел, но, обойдя темную квартиру, никого не нашел.  В растерянности щелкнул выключателем и, залив комнату ярким электрическим светом, громко позвал Ивана. Откуда-то из коридора раздалось его "Я здесь". Я пошел на голос и нашел хозяина в туалете. Иван стоял на коленях, около него лежала большая кипа каких-то документов и просто скомканных листов бумаги. Иван жег всё это и пепел смывал в унитаз.
– Это ты? – Иван чиркнул спичкой, и яркое пламя обхватило исписанный клочок бумаги, – А я жгу документы. Теперь они ничего не смогут найти.
– Ты, может, лучше немного поспишь? Уже второй час ночи, – почти не  надеясь на согласие, спросил я.
– Ты что! Я не могу! – и он показал мне на стопку бумаги.
– Тогда давай пойдем ко мне. В такое время лучше быть не дома, а в гостях, – вдруг вспомнив Булгакова, сказал я – Обыски как раз и проводят в такое время. Пойдем.
Иван задумался.
– Хорошо. Но только подожди, я сейчас, – он кинул в унитаз сразу все документы и унесся куда-то в комнату. Вернулся он с какой-то бутылкой. Плеснул содержимое бутылки на бумагу. Сразу запахло спиртом. Иван зажег спичку и бросил её в унитаз. Вспыхнул огонь, и весело заплясали дикие тени по нашим лицам.
– Пойдем, – Иван спустил воду и вышел из квартиры впереди меня.

Потом мы долго, всю ночь, сидели у меня в зале. На небольшом журнальном столике перед нами стояли штоф коньяка и две рюмки. Иван не пил, а только глотал дым сигарет и временами начинал говорить. Его речь незаметно протекала через моё слегка затуманенное состояние и растворялась в тумане, скрывшем шинели русских офицеров.

***
Утром приехала жена Ивана – Неля. Невысокая брюнетка с длинной тяжелой косой. По хозяйски собрала вещи Ивана и увезла его к себе домой.
Когда её машина выезжала из нашего двора, я стоял перед окном. Мой взгляд был устремлен на блестящие на солнце купола только что отстроенной  церкви.
Да! Будут поголовные обыски, будут расстрелы и раскулачивание, будет свирепая братоубийственная война. А потом будет великая безликая система, ГУЛАГ и долгая жизнь в бесконечном страхе за себя и своих родных. Многие годы. Пока все это не кончится в одночасье, и не придут новые люди. Но, которые будут, порой, еще страшнее в своей неизвестности.
И будет раздаваться над всем этим шепот Ивана: "Царь убит!"