Любимое время года

Любимое время года
“Моё любимое время года”, — вывел я жирно и старательно, поставил точку, потом подумал и заменил её восклицательным знаком, и время потянулось медленно и мучительно. Это было очередное испытание — классное сочинение на заданную тему. Оглядываюсь, в классе тишина: кто-то уже строчит вовсю, кто-то смотрит в окно, кто-то морщит лоб, решая, какое время года подобает любить прилежному ученику — муки творчества особенно тяжелы в конце четверти. Наша учительница, Елена (так мы зовём её только за глаза), сейчас сидит с самым мирным выражением лица и сосёт дужку от очков. У неё крючковатый нос, взъерошенные волосы. Она часто на нас орёт, выбирая самые простые и незатейливые слова типа “пень” или “табуретка”, порой забывая не только про литературу, но и про причину, вызвавшую её гнев. Если человек может так самозабвенно орать, он уже не способен на подлость, так, по крайней мере, мне кажется. В особенно бурные минуты, когда она с криком вышагивает между рядами, я обычно сижу и тихо рисую в своей тетради по литературе портреты Добролюбова, Лермонтова или профиль моего соседа по парте Вандышева, который у меня выходит особенно хорошо. Иногда она задерживается возле моей парты, зависает надо мной, смотрит на моё произведение, которое наезжает на надиктованные  тексты, и не только не выгоняет меня из класса, но даже порой затихает. По литературе у меня нетвёрдое “три” и, видимо, объективно. Елена ко мне относится хорошо и когда говорит, что “вечно ты, Прохоров, лохматый”, то не потому, что балбес, как утверждают все остальные, а просто потому, что у меня две макушки, а это, как она считает, к счастью. В такие минуты мне хочется написать самое пятёрочное сочинение, не для отметки, конечно же.
“За что я люблю лето? Нет, лето все любят, лучше осень”, — подумал я и написал, в конце концов: “Я, как и Пушкин, больше всего люблю осень”.
И почувствовал возбуждение творца: вот оно — точное начало, лучше не скажешь и, главное, сразу цитата напрашивается:
Унылая пора! Очей очарованье!
“Пора и впрямь унылая, — подумал почему-то я, — впрочем, понятно почему: каникулы кончились, опять учёба, контрольные, учителя, одна Лидяша чего стоит”, — вспомнил с ужасом я и продолжил цитату:
Приятна мне твоя прощальная краса —
Люблю я пышное природы увяданье,
В багрец и в золото одетые леса...
Цитата задавала определённое направление, и я уже внутри ликовал, предвкушая, как порадуется мама, узнав, что я научился, наконец, писать сочинения. Я мечтал, как Елена раздаст все листочки и скажет: “А одну работу, ребята, мне хотелось бы зачитать в классе”.
“Интересно, — между тем размышлял я, — почему Пушкин любил именно осень: погода плохая, в Москве сыро, на даче холодно”. И незаметно переключился на собственные впечатления: бегаешь всю неделю в школу по шесть уроков, а в выходные родители вместо того, чтобы на дачу уехать, дома сидят, даже сейшн не устроишь. “Не отвлекаться!” — подстегнул я себя и продолжил немного незавершённую пушкинскую мысль: “Особенно хорош осенью лес, когда чудесница-осень покрасит каждый листочек в жёлтые или красные цвета”.
Людка сидит за соседней партой и прижимает полными коленями в капроновых чулочках учебник к парте, сбоку мне это хорошо видно, и, видимо, что-то списывает про своё любимое время года — не дай Бог тоже у Пушкина. Она ужасно нервничает, мучается, а НО потом всё равно получает три балла. А девчонка отличная. Всегда даёт списывать… Только что у неё списывать?.. Мама у неё такая же полноватая и улыбчивая. Она собирает у нас деньги на завтраки.
С другой стороны сидит Ольга Рунова, она склонила голову набок, морщит лоб, слегка высовывает кончик языка и одновременно лепит круглые буквы одна к другой, одна к другой, а потом получает пятёрки. Интересно, где она научилась так писать сочинения?
От кого-то я слышал, что гениальные писатели являются лишь проводниками, через которых великие идеи и произведения сами ложатся на бумагу, главное, начать получать эту информацию, но как?!
Вся моя беда в том, что мысли мои страшно разбредаются, но я с собой борюсь и продолжаю.
“А ещё осень Тютчев любил”, — и тут же вспомнил цитату, на редкость к месту:
Есть в осени первоначальной
Короткая, но дивная пора:
Весь день стоит, как бы хрустальный,
И лучезарны вечера.
Ой, тут мне даже немножко неловко стало: чего же там лучезарного, когда осенью уже в семь часов почти так же темно, как летом в одиннадцать. “Впрочем, с другой стороны, это даже неплохо, — размышляю я, — особенно, если в школе вечер. В зале полумрак, (если, конечно, Лидяша свет не зажжёт), школьная форма забыта, все разодеты и настроены на что-то неведомое и запретное. В дальнем углу точечки сигарет старшеклассников, витают немыслимые ароматы духов, и приходит ни с чем не сравнимое ощущение школьного вечера. А как приятно танцевать с некоторыми девочками!”
Танец — это потрясающее изобретение. Попробуй положи просто так руку на талию девчонке на переменке или хотя бы на плечо во время завтраков — засмеют. Вообще ничего такого нельзя. Раньше хоть толкнуть можно было или за косичку дёрнуть, а теперь и это неудобно. А на танцах — пожалуйста: одну руку на талию, другую — на плечо. Причём вся прелесть медленного танца именно в его развитии: сначала касаешься её только руками, потом, если повезёт, и расстояние и между вами сокращается, начинаешь чувствовать грудью её грудь, потом животом живот, и так далее, а музыка всё играет “Don’t let me Down!”. Следующий волнующий момент наступает, когда она уберёт руки с твоей талии и обнимет за шею. Вот тут Лидяша и зажжёт в зале свет. Парочки разлепляются, жмурятся и шепчут друг другу на ухо: мол, принесли же её черти.
Все эти мысли совсем уводят меня от любимого времени года, и вернуться к нему мне стоит немалых усилий. Но перспектива двух баллов возвращает меня к действительности, и я продолжаю.
“Ещё осень Тургенев любил, ходил в лес с собакой, вальдшнепов стрелял”, — но цитаты из Тургенева на тему осени в голову так и не приходит. Приходит в голову строчка, которую мама с папой пели на два голоса: “Утро туманное, утро седое… Вспомнишь разлуку с улыбкою странной, многое вспомнишь давно позабытое”.
Интересно, рассуждал я, какое у них там было время года, и тут же вспомнил: “Нивы печальные, снегом покрытые”, — можно сказать, что поздняя осень, но халтурить не хотелось, и от цитаты пришлось отказаться. И так убедительно получилось: в лес ходил с собакой на охоту, а самая охота как раз осенью, и потом, если осень Пушкин и Тютчев (такие мастера слова) любили, то, наверное, Тургенев её тоже любил.
И вот получились как раз те самые полстранички, после которых меня обычно заклинивало: и ни туда, ни сюда, а до звонка ещё пятнадцать минут — самое продуктивное время.
И тут я подумал, что, как ни странно, раньше осени вообще не было, потому что было лето и зима. Лето начиналось где-то в мае, когда мы с мамой, прихватив жёлтых крошечных цыплят в коробке с дырочками, ехали на дачу. Мы были в посёлке почти одни, темнело рано, папа приезжал только по вечерам. И, несмотря на то, что под ёлками лежал снег, вечера были ещё холодными, и меня выпускали гулять только в осеннем пальтишке, это, конечно, было уже лето. Потом, наконец, папа получал отпуск, приезжали дачники, цыплята из жёлтых становились белыми, улицы наполнялись ребятней, пылью, кошками и собаками. И это тоже было лето, и на террасу, покрытую чёрным рубероидом, было нестерпимо горячо ступить босыми ногами. Затем всё опять пустело: кому-то нужно было учиться, кому-то работать. Дачники разъезжались, и мы опять оставались почти одни. Ветер гонял по посёлку грязную бумагу, брошенные кошки и собаки, тощие, как стиральные доски, обнюхивали мусорные кучи. И я украдкой таскал со стола то кусок сыра, то мясо и складывал их под столом незаметно в карман, а после нёс за сарай, куда ко мне наведывались два кота. А потом меня увозили в Москву, и я плакал и не мог понять, почему родители, которые вроде бы любят животных, не могут взять хотя бы одного из двух этих облезлых котов с собой. На вокзале продавалось мороженое за двадцать восемь копеек, твёрдое-твёрдое, с орехами, в тонкой бумажке — его хватало до самого дома. В подъезде был узнаваемый запах тепла и жилых квартир, а в доме валялись забытые за лето игрушки. В папиной комнате лежал мой любимый огромный ковёр, который в разные времена служил мне то морем, то поляной. Тикали бронзовые часы, и лето неожиданно кончалось, потому что вечерами я сидел перед черно-синим окном, глядел в темноту и спрашивал: ну когда же пойдёт снег? На самом деле снега ещё быть не могло, потому что это была не зима, а именно осень, и я её действительно люблю. Потому что осенью кончается лето и начинается зима, а мы становимся старше на целый год, и от этого всегда бывает радостно и немножечко грустно. Но всего этого я не написал, а написал совсем другое.
“А ещё осень Маяковский любил, потому что осенью много фруктов и овощей”. Привёл цитату вполне соответствующую:
Ешь ананасы, рябчиков жуй,
День твой последний приходит, буржуй —
и сдал сочинение.
1984