Записки рыболова-любителя Гл. 57-59

При оценке погрома решающим является критерий практики (погромной практики). Какие именно хоругви болтаются над головами погромщиков - не важно. Нерукотворный лик Христа, ... и ленинская идея культурной революции - в этой функции, в этом понимании - совершенно равны и однозначны, как три величины, порознь равные нулю, равны между собой.
Когда революция вырождается, как это случилось в Китае, надо подумать, что же случилось. Возникло что-то новое, что-то вроде фашизма, но ещё не имеющее имени. Революция по своей организационной структуре и погром по своей духовной сущности.
Конечно, не старый, патриархальный мужицкий погром, неорганизованный и гаснущий сам собой, а новый, высокоорганизованный, структуру которого социологи должны изучать с такой же научной страстью, как медики изучают раковую опухоль. Погром XX века, исполнители которого - выбитые из привычных условий жизни, растерянные, охваченные страхом и чреватые истерикой массы, а организаторы - полуинтеллигентные и псевдоинтеллигентные специалисты, подонки, достаточно просвещённые, чтобы отбросить нравственное табу, и недостаточно просвещённые, чтобы понять дух нравственности. Достаточно развитые, чтобы организовать движение и захватить власть, но недостаточно развитые, чтобы увидеть действительный выход из современных противоречий, и неизбежно бросающиеся к ложное выходу - агрессии.
При этом сложность положения в том, что китайские кадры, кормя массы ненавистью вместо риса, одновременно выполняют некоторые народно-хозяйственные задачи: строят фабрики, дороги, дома. Если бы ненависти производилось не очень много, а стали побольше, то с использованием тех или иных лозунгов в качестве опиума для народа можно было бы примириться. В конце концов - массы всегда как-то одурманивали, чтобы они выполняли большую работу за малую плату. Так, по крайней мере, рассуждают многие практические политики. Правы они или нет - вопрос спорный. Я лично думаю, что в конечном счёте - не правы. Но в Китае развитие приняло явно злокачественный характер, то есть производство ненависти перекрыло производство стали и, кажется, становится предметом экспорта. Таким образом, различия между восточными и западными (фашистскими) вариантами псевдореволюционных движений сходят на нет, возникает своего рода фашизм с цитатами из Ленина на устах.
Разумеется, что-то из ленинского наследия отодвигается назад. Прежде всего - интернационализм. Это идея, которую хамские головы плохо переваривают. С течением времени Ленин вообще отодвигается назад, заменяется Мао. Но до конца китайские кадры не откажутся ни от Ленина, ни от Маркса. Это, во-первых, традиция, во-вторых, мандат на мировое господство. С известной точки зрения все претенденты на мировое господство - интернационалисты.
Поэтому чрезвычайно важно понять, что суть дела не в источнике цитат, а в структуре сознания, выбирающего цитаты. Можно надёргать цитат из Ленина, чтобы оправдать антисоветскую войну.
В свете китайского опыта стоит переоценить наше собственное прошлое. Стоит понять, что беда не в идеях (с которыми мы воевали в 20-е и 30-е годы), а в вульгаризации идей (любых идей), что нет опасных мыслей, а есть опасные головы, что в интеллигентской голове всякая идея - аспект культуры, аспект истины, а в полуразвитой голове всякая идея опасна, даже идея, вынутая прямо из святой воды, что в полуразвитых головах ленинская идея культурной революции закономерно превращается в сталинскую идею борьбы с "космополитизмом" или в китайскую идею борьбы с "ревизионизмом" и "экономизмом" (т.е. в идею погрома культуры). Разве вульгаризация рационализма не приводит к тем же самым результатам, что и вульгаризация иррационализма? Разве дело в идеях Бергсона или Маркса, а не в склонности полуобразованных людей доводить всякую идею до абсурда? Разве не прав Музиль, сказав: "Достаточно взять всерьёз одну из идей и подавить всё, противоположное ей, чтобы наша цивилизация перестала быть нашей"?
Всего этого Вы не видите, перед Вами хунвэйбины, а Вы всё ещё спорите с Розенбергом. Вы трубите о мёртвом Гитлере - и не видите живого Мао. Вы хотите вернуться к "ленинским нормам" - и мешаете процессу демократизации, выступая против интеллигенции (то есть против главного носителя демократизации).
Давайте ещё более упростим ситуацию. Допустим, что интеллигенты разделились на две группы - модернистов и антимодернистов. Они спорят друг с другом. В споре, говорят древние, рождается истина. Но тут вылезает Подонок, подхватывает идею (допустим "модерн"), превращает её в догму (так понятнее массам!) и смешивает с грязью антимодернистскую интеллигенцию. После этого он поворачивается на 180 градусов, становится антимодернистом и смешивает с грязью модернистскую интеллигенцию. Потом он хватает уцелевших идеологов модернизма и антимодернизма, Вас и меня, сажает в кутузку и заставляет признаваться, что мы вступили в соглашение с дьяволом, пили по ночам кровь крещёных младенцев и замышляли извести его, вождя хунвейбинов, колдовством. Разумеется, массы на массовых митингах требуют до конца выкорчевать модернистских-антимодернистских мерзавцев.
Всякая идея, пока она остаётся в интеллигентной голове, обладает известной истинностью.
Всякая идея, попавшая в полуразвитую голову, - опасна. Всякая идея, на защиту которой призывается палач, которую монополизируют подонки, - бич человечества.
Мы можем и должны спорить друг с другом. Но самозащита интеллигенции от подонков, идей от вульгаризации, высокой структуры сознания - от спинномозговых рефлексов, - высшее требование современности, важнейшее условие цивилизации и прогресса.
_______________

Защита интеллигенции не означает презрения к простым людям. Когда Маркс признал промышленных рабочих XIX века передовым классом, здесь не было презрения к крестьянам или ремесленникам. Точно так же нет презрения к современным промышленным рабочим в констатации факта, что роль передового класса перешла к слою работников умственного труда. Факты - упрямая вещь. В XIX веке интеллигентов было мало, их роль в прогрессивном блоке ограничивалась только верхними ярусами руководства. В XX веке интеллигентов стало больше и появились сплочённые группы армии интеллигентов. Можно оспаривать произошедший сдвиг на уровне социологии с какими-то другими, неизвестными мне фактами на руках, но нелепо рассматривать констатацию факта как аморальный поступок. Возникает новое общество, в котором крестьянство - второстепенная группа, удельный вес пролетариата падает (по крайней мере, в США - см. статистику), а интеллигенция - растёт и растёт. Если прав академик Семёнов, и удельный вес людей, занимающихся наукой, дойдёт в ближайшее десятилетие до пятидесяти процентов самодеятельного населения, то спор сам собой иссякнет. Уже сейчас работники умственного труда в нашей стране - не узкая элита, а миллионы людей (по удельному весу - не меньшая величина, чем промышленные рабочие в старой России). Уже сейчас это - становой хребет промышленного производства, и современный интеллигент отличается от Васисуалия Лоханкина так же, как пролетарий XIX века от римского: он не живёт за счёт общества, напротив, общество, по словам Маркса, живёт за его счёт.
Работники умственного труда (интеллигенция в широком смысле этого слова) делятся на разные слои и группы. Существует различие между администраторами, организаторами и производителями интеллектуальных и духовных ценностей. Существует ещё большее различие между Вернером фон Брауном и Янушем Корчаком, между специалистами, способными конструировать всё, что угодно, вплоть до газовых камер, и законченными интеллигентами, которых душили в этих камерах. Полуфабрикаты не всегда хорошо пахнут. Несчастье наше, может быть, в том, что мы живём в эпоху массового производства полуфабрикатов. Борьба идёт вовсе не между интеллигенцией и народом, а между законченной и полуфабрикатной интеллигенцией. Подонок, хам, калибан - это не природа, а полуфабрикат культуры. (В этой связи, может быть, уместно вспомнить старую эпиграмму: "Конечно, Грибачёв не ящер... Но чем-то мне милее пращур").
Выход в том, чтобы сделать каждого человека законченным интеллигентом. Это, кстати сказать, было бы воплощением слов Ленина: "Нельзя стать коммунистом, не обогатив свою память знанием всех тех богатств, которые создал человеческий ум, всех интеллектуальных, эстетических и моральных ценностей"...
Борьба идёт между интеллигенцией первого-второго "сортов" (которую для простоты я называю "интеллигентной интеллигенцией") и интеллигенцией четвёртого-пятого "сортов", "подоночной интеллигенцией", при нейтрализации интеллигенции третьего сорта, с грехом пополам играющей роль народа. (Необразованные группы населения по большей части остаются в стороне от борьбы, но с более широкой точки зрения существуют незримые блоки интеллигентной интеллигенции с народом (к сожалению исчезающим - старуха Матрёна) и подоночной интеллигенции - с хамами (соседи Матрёны). Литературными представителями этих блоков являются журналы "Новый мир" и "Октябрь").
"Народ" каждой стороной приписывается как группа нулей: себе спра-ва (1000...), своему противнику - слева (...0001). И тогда выходит речь народного трибуна Михаила Александровича (Шолохова или Лившица, всё равно), громящего с высокой трибуны очередного модерниста.
Интеллигент в узком смысле слова - это образованный человек, решающий проблемы "сколько будет дважды два", не взирая на лица. Если он считает, что дважды два - пять, то четырежды четыре - двадцать. В его поведении есть внутренняя честность и внутренняя логика: "на костёр пойдём, гореть будем, но не откажемся от своих убеждений" (академик Вавилов). Примером интеллигента 1-го сорта может быть назван Джордано Бруно. Интеллигентом 2-го сорта - Галилей: он отстаивает истину "до костра исключительно" (Рабле) и, когда его заставляют отречься, шепчет про себя: "А всё-таки она вертится". Иначе говоря, интеллигент 2-го сорта остаётся внутренне честным в своём отступничестве, мужественно признаёт свою трусость. В противном случае, подводя теоретическую базу под сделанную гадость, можно довольно быстро превратиться в подонка.
Интеллигент 3-го сорта - это Ваш сосед по квартире или по лестничной клетке: он плывёт по течению и довольно быстро даёт уговорить себя в необходимости пороть детей, закрыть художественную выставку, посадить модернистов под арест. Но сам по себе, оставленный в покое, он не творит зла. Для этого ему не хватает тщеславия.
Интеллигент 4-го сорта делает карьеру и при этом делает гадости. Но, - как говорил М. Светлов, - "С. - человек порядочный. Делая Вам гадость, он не испытывает от этого удовольствия".
Интеллигент 5-го сорта - Презент, Лысенко, Сурков и другие облысевшие и потолстевшие хунвейбины. Я предоставляю им возможность самим расписаться в получении этой характеристики, не называя всех вертящихся на языке имён.
Общей чертой всех интеллигентов 4-го и 5-го сортов является неспособность сказать "сколько будет дважды два" инвариантно, без оглядки на вождя хунвейбинов (или на какое-нибудь заменяющее его лицо). Внутреннее независимое мышление в конце концов полностью атрофируется и уступает место спинномозговому рефлексу, "куда ветер дует". Попытка логики воспринимается как путаница (в студенческие годы мне неоднократно приходилось выслушивать этот упрёк). Ясным для спинномозговика является только связь терминов, "соответствующая установка". В итоге складывается тип человека, очень успешно делающего карьеру, но совершенно неспособного к объективному мышлению и здравому пониманию любой объективной проблемы. Тип человека, труды которого напоминают лоскутное одеяло, сшитое из тысячи одной оглядки, а практические дела неизбежно сводятся к развалу народного хозяйства и культуры.
Между первым и пятым уровнем - разница во всём, в том числе - в даровании. Даже если Презент нравственно переродится, он не станет учёным. Если даже Марков и станет интернационалистом, он не превратится в поэта... Но дробное деление зависит более от субъективной, нравственной установки, нежели от даров, полученных (по заявлению И. Бродского на суде) от Бога. А.С. (Александр Солженицын) поднялся на высший уровень абсолютностью нравственного типа, пеплом Клааса, стучащим в сердце, углем, водвинутым в грудь, между тем с К.С. (Константином Симоновым), человеком очень талантливым, никто никогда эту операцию не проделал. Предоставленный самому себе, он в сталинскую эпоху падал до 4-го "сорта", а сейчас пытается пробиться во второй. Возможны и противоположные случаи, когда интеллигент, некогда дотягивавшийся до 2-го "сорта", начинает угрожающе катиться к четвёртому и даже пятому.
Одно во всяком случае ясно без сложных социально-психологических рассуждений. Более или менее законченная интеллигенция не может существовать без свободы слова. Она поставляет идеологов не только себе, но и всем другим достойным слоям общества (лучшее доказательство - М.А. Лившиц с его теорией "пролетарского классицизма"). Поэтому-то в обществе, где интеллигенция свободна, все слои общества имеют свои голос, и наоборот: где интеллигенция подавлена, все немы. "Это жалкая нация, нация рабов. Снизу доверху - одни рабы" (Чернышевский). Разумное управление обществом невозможно, и все реформы идут прахом.
________________

Всё это так, - замечает проницательный читатель. - Но как же обойтись без руководящих идей? Вы что, за анархию? - Ничуть! Но диалог не анархия. Диалог - это "высокоорганизованная структура", это и путь к истине, и форма существования истины ("истина всегда конкретна" и каждый день меняет обличие). В ходе диалога общество постоянно создаёт, перестраивает и направляет иерархию идей, порядок в "царстве духа"; нужно только одно - чтобы евнухи в штатском перестали охранять его лоно.
"Человек присуждён к свободе". Он выбирает - риск родить кривобокого ребёнка - или спокойно обеспеченное бесплодие.
Осторожно! - Ещё не было звонка от Ивана Ивановича. Осторожно! - Ещё не поступило указаний! Осторожно - идейность! Осторожно - человечество!

58

Но наши беседы вовсе не сводились к простому обмену информацией о прочитанном и впечатлениями. Среди нас был Славик, которого в меньшей степени волновала художественная сторона сочинений. Склад мышления его был преимущественно рациональным, чисто эмоциональное отношение к действительности не было ему свойственно, он считал его неполноценным. Важнее всего для него было понять, почему это так происходит, а не просто радоваться, огорчаться или возмущаться происходящим.
Склонный к высказыванию и отстаиванию оригинальных, порой шокирующих суждений, Славик как-то (кажется, ещё в экспедиции 1963 года, а, может, год - два спустя) выдвинул тезис, что читать книги, особенно художественную литературу, - вредно, ибо это тормозит развитие самостоятельного мышления, и рьяно защищал его в спорах. Это, правда, не мешало ему самому быть в курсе всех литературных новостей, регулярно читать "Новый мир", но, разумеется, строго избирательно. Он ценил своё время и предпочитал читать только то, что заведомо касалось интересующих его проблем. А они (помимо науки, естественно,) сосредоточивались вокруг вопроса: "Что же такое советский социализм и социализм ли это?"
"Диктатура партийных чинов", - так определял Славик наш общественный строй ещё в 1963 году, - "а никакая не диктатура пролетариата". Такая крайняя точка зрения вызывала резкие возражения даже у тех, кто остро ощущал недостатки советского строя. Эти возражения базировались, главным образом, на убеждении, что марксистско-ленинская теория развития общества верна, она намечает правильный путь, но мы движемся по этому пути зигзагами, шарахаясь из стороны в сторону, и следствием этих отклонений являются те недостатки, которые многие видят, хотя и по-разному к ним относятся.
Действительно, исторический материализм и научный коммунизм -обязательные предметы во всех вузах страны - как философские концепции в своей основе выглядели вполне приемлемо, объясняли многое из прошлого и намечали пути в светлое будущее. Лозунговая часть научного коммунизма была и вовсе привлекательной: "От каждого по способностям, каждому по потребностям!" - разве не стоит к этому стремиться? А "От каждого по способностям, каждому по труду!" - разве это несправедливо сейчас, когда на все потребности ещё не производится достаточно средств их удовлетворения?
Если многие из нас и видели пороки нашего общества, противоречащие официально провозглашавшимся идеалам, то мало кому приходило в голову искать их корни в "вечно живущих идеях Маркса-Энгельса-Ленина" (и Сталина, как ещё недавно считалось), хотя и бытовала в народе уже цитировавшаяся поговорка: "За что боролись, на то и напоролись", которую, конечно, относили к проискам классовых врагов и к несознательности "отдельных элементов". Славик же решил брать быка за рога.
У Славика была характерная манера высказывать идеи. Начиналось обычно с того, что он задавал вопрос, на который нужно было ответить. Если ответ давался, с точки зрения Славы, неверный, то Слава возражал до тех пор, пока оппонент не признавал свою неправоту. Как и в научных спорах, любимым способом опровержения (неверного утверждения) у Славы было доведение идеи оппонента до логического парадокса. Если же оппонент так и не приходил к нужному ответу, Слава подсказывал его сам и задавал далее новый вопрос, толкая собеседника к движению по уже выстроенной в мозгу Славика логической цепочке. Таким образом, окончательный ответ или сумма ответов не декларировались заранее, а являлись как бы плодом совместных рассуждений Славы и его собеседника.
По ходу этих рассуждений Слава корректировал и свои мысли, находя новые аргументы, но не сбиваясь с основной линии. В таких беседах с людьми, к которым он хорошо относился и не считал глупцами, Слава не зарывался, не язвил, не демонстрировал своего превосходства, что иногда случалось с ним по отношению к людям, его раздражавшим, самоуверенно поровшим какую-нибудь чушь.
Так вот однажды, после очередных научных прений Слава задал следующий вопрос, обращаясь ко всей нашей компании:
- А как вы думаете, не может ли быть такое, что недостатки нашего общества являются следствием не отклонения практики от правильной теории, а следствием дефектов самой теории, за которой следует практика? Во всём ли был прав Маркс?
- Кто его знает, в принципе не исключено, что не во всём. Но в чём именно он был не прав?
- А давайте, попробуем разобраться. Будем считать, что политэкономию, диамат, истмат и научный коммунизм мы знаем, во всяком случае экзамены у всех сданы. Давайте вспомним узловые моменты теории социализма. Что есть, по Марксу, движущая сила развития общества?
- Классовая борьба, в которой разрешаются противоречия между развитием производительных сил и развитием производственных отношений.
- Так. Согласны вы с этим положением теории? Откуда оно вытекает?
- Вроде согласны. С этой точки зрения разумно объясняется прошлое развитие человечества, смена общественных формаций: от бесклассового первобытно-общинного строя к рабовладельческому, затем феодальный, потом буржуазный, наконец, социализм и снова бесклассовый - коммунизм. Во всяком случае до социализма концы с концами сходятся.
- А в случае социализма что не сходится?
- Много чего. Практика с теорией. Распределение, например, далеко не по труду, а главное - производительность труда ниже, чем в развитых странах "загнивающего" капитализма, и уровень жизни, соответственно, ниже.
- А может быть, это временное явление, социализм ещё не установился окончательно, не все пережитки прошлого изжиты?
- Сколько же ему устанавливаться? Полвека, слава Богу, прошло!
- Ну, для истории это не такой уж большой срок. Хорошо, вернёмся к теории Маркса. В чём же состоит суть классовой борьбы? Что за классы борются?
- Классовое общество делится на две основные группы, различающиеся своим положением и ролью в экономике, то есть в производстве и распределении материальных благ, а с ними и прочих - свободы, например, ну, и всяких духовных ценностей. Например, рабовладельцы и рабы, феодалы и крепостные, буржуазия и пролетариат. Первые имеют средства производства, вторые - нет, но именно они-то всё и производят, а первые загребают себе продукцию, оставляя вторым лишь необходимый прожиточный минимум. Между этими группами, называемыми классами, и ведётся классовая борьба: вторым не нравится их угнетённое положение, и они пытается его изменить.
- И чем же кончается эта борьба?
- Сменой общественной формации, переходом к новому строю.
- Как это происходит? Вторые поднимаются на восстание, свергают первых и занимают их место?
- Нет, не так.
- А как же?
- Угнетённый класс не способен на большее, чем бунт. Его бунты несут успех не ему и не всегда, а лишь тогда, когда созреют экономические предпосылки: развитие производительных сил обгонит развитие производственных отношений и вступит в противоречие с ним.
- И что же тогда происходит? Кому несут успех бунты угнетённых?
- Некоему промежуточному классу, прослойке, носителю новых производственных отношений. Этот новый, поначалу немногочисленный класс руками угнетённых свергает господствующий класс и занимает его место, а потом история повторяется. Рабовладельческий строй породил в апогее своего развития новый класс - колонов, который формировался из выходцев как из господствующего, так и угнетённого классов: из бедных свободных, не имевших рабов, но имевших землю и орудия труда, и освободившихся тем или иным образом рабов, приобретших землю и орудия труда. Обрабатывая свою землю своими орудиями труда, но чужими наёмными руками - руками людей хоть и подневольных, но более свободных, чем рабы, колоны формировали быстро растущий класс феодалов, обеспечивая при своём способе производства более высокую производительность труда, чем в рабовладельческих хозяйствах. Этот новый класс и занял впоследствии господствующее положение в обществе. Аналогично и при феодальном строе в конце его развития носителем новых, прогрессивных производственных отношений явился новый, промежуточный класс - буржуазия, также вышедший из недр обоих основных классов: из обедневших феодалов и освободившихся крепостных. Этот класс занял место феодалов и стал господствующим на плечах крестьянских восстаний.
- Ну, что ж, вы неплохо усвоили истмат. Так какой же класс, по Марксу, является прогрессивным с точки зрения дальнейшего развития общества, прежде всего производственных отношений в нём: угнетателей или угнетённых?
- Ни тот, ни другой, а третий, промежуточный, который формируется из двух основных, быстро растёт численно в соответствии с требованиями производства и занимает, наконец, главенствующее место.
- Прекрасно. Обратимся теперь к капитализму. Вот он достиг вершин своего развития и стал "загнивать". В обществе преобладают два основных класса: угнетатели - буржуазия и угнетённые - пролетариат. А где же третий, промежуточный?
Почему вдруг для капитализма Маркс сделал исключение и объявил носителем новых производственных отношений и, следовательно, прогрессивным классом не некий новый, промежуточный класс, родившийся из буржуазии и пролетариата, а один из имевшихся классов, а именно, угнетённый пролетариат с вытекающим отсюда требованием его диктатуры как необходимого условия перехода к новому общественному строю - социализму? Не шла же речь, и не было никогда диктатуры рабов или крепостных при переходе к феодальному строю или к капитализму. Ни рабы, ни крепостные не были прогрессивными классами, а почему же вдруг им стал пролетариат, который ещё во времена луддитов громил машины и сейчас протестует против вытесняющей его автоматизации производства вопреки объективным требованиям научно-технического прогресса?

59

В самом деле, почему?
Вот вопрос, над которым мы до сих пор не задумывались. Теория единообразно, как и положено теории, объясняла переход от рабовладельческого строя к  феодализму и от феодализма к капитализму, а на переходе от капитализма к социализму вдруг спотыкалась, внутренняя стройность её нарушалась. Что-то здесь не так; странно, по крайней мере, что это обстоятельство никак не комментируется ни в учебниках, ни в трудах классиков марксизма-ленинизма. А может, здесь и зарыта собака?
Итак, нам был дан толчок к размышлениям в новом направлении. Определилось русло, в котором шли наши последующие беседы и споры.

- Ну, так как же быть с прогрессивным классом при капитализме? - вопрошал Славик после очередного нашего научного семинара. - Можно ли считать пролетариат прогрессивным классом с точки зрения развития производительных сил и производственных отношений?
- Похоже, что нельзя.
- Почему?
- Ты же сам говоришь: он сопротивляется научно-технической революции, так как она лишает его места и сокращает его численность.
- Правильно. Только надо иметь в виду, что каждый пролетарий в отдельности как индивидуальный потребитель продуктов общественного производства, пока его личному рабочему месту не угрожает сокращение, вряд ли будет протестовать против научно-технического прогресса, а скорее будет приветствовать его, так как он несёт материальные блага всему обществу. Но пролетариату в целом, как классу, особому отряду в сфере производства, научно-технический прогресс антагонистичен, ибо он по своей сущности направлен на сокращение численности, если не на ликвидацию пролетариата как класса. Всякий же прогрессивный класс, являющийся носителем новых экономических форм и претендующий на главенствующее место в обществе, до сих пор всегда рос численно, пока оставался прогрессивным. Так было и с феодалами, и с буржуазией. Численность же пролетариата во всех развитых капиталистических странах сокращается. Но, может быть, есть какой-либо другой класс, численность которого растёт, который играет ведущую роль в осуществлении научно-технической революции, и который в соответствии с этим естественно считать прогрессивным по терминологии Маркса?
Ответ, конечно, теперь уже напрашивался сам собой, его требовала сама внутренняя логика марксистской схемы:
- Похоже, что интеллигенция, научно-техническая, в первую очередь.
- Ну, что же, давайте разберём, удовлетворяет ли научно-техниче-ская интеллигенция как претендент на роль прогрессивного класса требованиям логики марксистского подхода к истории. Прежде всего, какую роль она играет в развитии производительных сил и производственных отношений?
- Да сейчас, пожалуй, главную, если говорить о научно-технической революции и внедрении связанной с ней прогрессивной технологии. Именно она и совершает НТР или, во всяком случае, стоит во главе её.
- А когда началась НТР?
- Где-то в начале этого века или в конце прошлого. С началом электрофикации, появлением двигателя внутреннего сгорания, авиации и радио, по-видимому. А может быть, и позже - с развитием радиоэлектроники и появлением ЭВМ, всё-таки НТР - это не слишком чёткое понятие.
- Во всяком случае, не во времена Маркса.
- Да, конечно.
- Растёт ли научно-техническая интеллигенция численно?
- Да, конечно, во всех странах.
- А пролетариат?
- В развитых капстранах по нашим справочникам сокращается, но растёт категория "белых воротничков", к ним относят и чиновников, и инженерно-технических работников. Наши же политэкономы склонны зачислять их, как и всю интеллигенцию, в пролетарии - ведь они не эксплуатируют чужой труд и не владеют средствами производства.
- Разве капиталисты не делятся с ними прибылью от эксплуатации рабочих, и разве они не владеют акциями, как, впрочем, и рабочие?
- Но они трудятся!
- А капиталисты не трудятся? Ну, да ладно. Сейчас не об этом речь. Как же всё-таки чётко отделить интеллигенцию от пролетариата? Недаром ведь существуют эти два понятия, и в них вложен совершенно определённый смысл.
- По характеру труда, очевидно.
- Умственный труд или физический, так что ли?
- Не совсем. Скорее по доле умственного творчества, по вкладу в созидание нового, прежде всего в смысле генерации идей и принятия решений, а также по сумме и степени сложности знаний, необходимых для выполнения профессиональных обязанностей. Недаром всё же есть высшее и среднее специальное образование, и людей с высшим образованием не называют рабочими.
- Ну, хорошо, а откуда интеллигенты берутся?
- В общем-то из любых сословий. В капстранах с деньгами, конечно, получить образование легче, но решающим всё же оказывается умственное развитие, наличие способностей. Во все времена самородки и из самых низов пробивались, вспомним Ломоносова хотя бы. Тут наличие диплома ещё не всё определяет. Вон у нас сколько людей с высшим образованием, а всех ли можно назвать интеллигентами? От иного толку меньше, чем от чернорабочего, недаром у нас инженеры меньше рабочих зарабатывают. Но это уже пороки нашей системы образования, её нетребовательности и неэффективности. В то же время человек со средним специальным образованием или вовсе без оного может оказаться на руководящей работе и попасть в разряд интеллигентов, что как раз и отражает факт сокращения численности пролетариата и рост интеллигенции.
- Так. Ну и к чему же мы пришли?
- К тому, что существует особая категория людей, носителей научно-технического прогресса, появившаяся сравнительно недавно и быстро растущая численно, образуемая выходцами из любых классов, отличающаяся по характеру своего труда и от пролетариата и от буржуазии (если под последней понимать бездельников, которые только стригут купоны и делят меж собой прибыли, обдирая рабочих, хотя, конечно, руководство фирмами, банками и концернами тоже есть работа, требующая специальных знаний и творческого подхода). Именно эта категория людей в эпоху НТР в первую очередь определяет развитие производительных сил и производственных отношений.
- А значит?
- А значит, и является прогрессивным новым классом на стадии развитого капитализма, призванным вытеснить буржуазию с её господствующего положения, что, кстати, уже и происходит. (продолжение следует)