Клещ на руке, смытый дождём

Не видел его. С позапрошлой зимы. А тут – раздрай в душе и смятенье - дай, думаю, позвоню. Он не узнал поначалу. Переговорили коротко. “Давай, что ли, завтра”.
Приехал. Стучу. Дверь приоткрылась и – тишина. Вхожу, топчусь на пороге, не знаю, что думать. Из комнаты выглядывает он.
- Ты что, - говорю, что за шутки?
Улыбнулся: “Думал, брательник”.
Поит меня чаем, рассказывает – скупо – что всё ему осточертело – уволился с работы (осточертело!), перешёл на другую, прорабом, не по специальности, но и там – дурь и скука, мотоцикл продал (надоело!), компьютер стоит, пылесборник, надоел, - говорит, - собираюсь продать. Вид и впрямь невесёлый.
- Не узнал тебя по телефону, думал - Диман, да другой.
- Что за Диман?
- Одноклассничек хренов, крутейший ди-джей… Звоню ему как-то, погано в душе, давай, говорю, - поговорим хоть. А он – мне не до болтовни, я занят, так занят! Потом, через несколько дней, звонит – приеду, говорит, к тебе, ёлы-палы, повеселимся. Со дня на день… Полгода в пути, живёт через два дома…
Смотрю на него. Вроде тот же. Только серьёзнее стал. Хотя, он и в 17 был жутко серьёзным – на вид, но не на деле. Внешность его всегда вводила в обман, особенно преподавателей – худющий, очкарик нескладный, стёкла в полпальца, всегда аккуратно и скромно одет – отличник и только. Пай-мальчик. А в жизни – чего там! – одна история, как он в 92-ом ходил по улице в резиновой маске Брежнева и гудел, покачивая рукой, приветствия прохожим чего стоит.
Однако, и здесь он сумел меня удивить. Рассказом о случившейся на объекте аварии – делали трассу, а тут главный инженер на машине. “Ну не до него, авария же. Начальник вышел из “Волги”, стоял, ждал чего-то, наконец подошёл. “Ты чего, – заорал, - не подбежал ко мне?” Я оторопел – ни фига, думаю, заявленьице! Потом отправил его на… - сам понимаешь. Уехал. Аварию устранили, ну, - думаю, - уволят, - плевать. Нет. Инженер дулся полгода, потом руку стал пожимать…”
Отмечаю (невольно!) – материться стал, помню, любимым ругательством его было – “идиотик”, смешно так.
- Душно, - говорю, - пойдём на улицу, пива глотнём.
Идём на остановку – столики, зонтики, пиво, - “да что ты, спрячь деньги, шагай, занимай столик” - занял. Сидим. Пьем. Общаемся.
- Как там, - вопрос, - родня заграничная? – я наслышан.
- Шут его… Объявились, да и заглохли.
Вяло рассказывает о пьянках-гулянках, чем поражает меня ещё больше. В институте он мог замахнуть, но – за компанию, чтоб других не обидеть. Высказал ему своё удивление – этим и тем, что курить стал, пожимает плечами, - что мол, за  глупости. В самом деле, мужики уж, а я всё, х-ха!
Смотрю на своего старого-нового друга и на кончике языка вертится вопрос, потому я к нему и приехал, хотя нет, ещё рано, пиво только почали, бог с ним, - “чертяка! – я рад тебя видеть!..”
За время учёбы (что за казённая фраза!) его никто не видел с девушкой, в смысле – с подругой, и разговоров о женщинах он не вёл никаких, да никто и не спрашивал, почему – чёрт знает, как-то так было всё очевидно. Одногруппницы любили его за готовность помочь и объяснить и за лёгкость характера, они считали его ЗАБАВНЫМ. Как будто он и не парень вовсе, а медведик какой иль неуклюжий котёнок. Впрочем, для котёнка он был угловат и нескладен…
Вообще, недружная у нас была группа. Ни одного друга из института я не вынес, кроме, пожалуй, него. Хотя и дружбой-то не назвать – интерес друг к другу и уважение. Вместе работали на летних практиках. Недавно встретил бугра – бригадира – окликнул на улице, это сколько прошло после третьего курса?- и надо ж, запомнил троих, что пахали у него на бетоне.
- Как, - спрашивает, - дружок-то твой поживает?
Пожимаю плечами. Хотел сказать – редко вижу, да вдруг стал нахваливать – хорошо мол, устроился, в гору движет.
Бригадир тает маслом, кивает кудрявой башкой – так мол, - не зря я его отмечал и в пример вам, двум лоботрясам ставил.
- Он всегда был, - говорит, - самым мужиком, хозяином среди вас…
Пересказал ему этот случай, он даже не улыбнулся.
- Тоже… иногда встречаю работяг, вот, - думаю, - из той бригады, а может и нет…
Я метнулся, - “сейчас, - говорю, подожди, я сейчас”, - в павильон, в кармане – последний двадцатник, чёрт с ним, что им – дело поправишь? – купил пару пива. До смерти захотелось его угостить, такой уж он человек. Одногруппники, особенно подшофе, нередко хлопали его запанибрата по плечу и восклицали: “Человек!” – а за доброй насмешкой крылось уважение, так бывает. Точнее, они растерянно маскировали уважение под насмешку. Такой уж характер у нас, ничего не попишешь…
Бутылки пустели. Поднялся ветерок. Дождик кулаком грозил из-за туч, однако настроение моё все больше съезжало в область лирики и сентиментов. Он же, напротив, выдал мимоходом пару фраз – хоть цитируй – несколько жёстко и зло, но больше  словно констатируя всю нелепость бытия, но – так живём и не фиг грустить тут особо…
Бутылки пустели. Мы снялись с якорей и потихоньку дрейфовали друг от дружки, и всё больше становилось задумчивых пауз.
Раньше. Раньше… Да что я всё – раньше! Впрочем, раньше я не слышал от него столь жёстких жизненных истин – да много ли я слышал от него?! – но – как-то не увязывались они с ним, не уживались ни с обликом, ни с поведением, что ж, - ещё одна новая грань.
- Да ты, брат, философом стал, - а он, удивлённо так, с обезоруживающей простотой: - “Да?” – и задумался.
Тоже подумаю. Точнее – повспоминаю. Всегда приятно освежить память – тем более вспомнить есть что и кого. Имею в виду, конечно же, женское население.
Самой яркой из девушек нашей группы была, на мой взгляд, Ника. То есть, само собой, в каждой своя “изюминка”, но… Нет, это нехороший поворот. Любая из моих одногруппниц – чудо и прелесть, просто речь сейчас зайдёт именно о Нике. Вот так. Да.
Так вот, самое первое впечатление было: ёлки, это ж сколько у неё мужиков? – о чём только не думалось в семнадцать – настолько по взрослому, независимо, легко и со знанием себя держалась она с нами. Впрочем, здесь наслоилось другое – я учился с ней. Два года – шестой, седьмой классы. Потом сороки балаболили, и не раз – “девки! – я видела её, она накрашенная и в короткой юбчонке”, - и мысль их парила дальше, шу-шу-шу, - смешно, ёлки. Она подтрунивала над нами, губошлёпами, на эту тему, а мы – как же! – важные, за плечами по сто двадцать Лаур… Но то, что всё что надо, было при ней – как отнять. Это “всё что надо” плюс добрые доли иронии (в том числе само-), искренности, обаяния и силы характера манили нас как мотыльков. Да и она, как мне кажется, зачастую предпочитала мужскую компанию женской. Хотя, тогда я не занимался подобными рассуждениями, приятно общаться с человеком – что ещё нужно? А вот описывать людей не умел никогда. Сейчас пишу вот и вижу – портрет получается, “Дама с камелиями”, а не живой человек. Ладно, проехали. Смысл тирад: как-то, на пятом уж курсе, простодушная Галка обмолвилась, что Человек наш неровно в сторону Н. дышит.
Самое поразительное, что я – да никто из парней – ни сном и не духом. И не то, чтобы мы такие невнимательные, просто он своё отношение к Нике никак не афишировал. Вот тут, конечно, я был уязвлён. Вот молчун, тихий омут! У меня всё пузырилось и пенилось – синематограф! – все знали, охи да ахи, а он – ну даёт! Смешно, конечно, сейчас. За себя.
Курс четвёртый. Семь женщин. 23 февраля. Двое волынят, трое болеют, одна спасовала. Ника улыбается: “Поздравляю!” – расцеловала нас в щёчки, дарит каждому китайского чёртика – глазки стеклянные, волосы дыбом – забавный и милый подарок. На других одногруппниц мы неделю смотреть не могли…
Потом были госы, дипломы и кто-то толкнул в массы идею – “А не отпраздновать ли на природе?” Обещались быть две видеокамеры, море спиртного, закуски. Все радостные ходили, кричали – ура! – а в выходной в условленном месте поздоровались двое – я да Вадим, презанятнейший тип, на пятом курсе спрашивал в какую сторону вода по трубам течёт. Инженер-ибн-горе-Сантехник.
Сели мы у памятника вождю революции и стали пить водку. Я горестно показывал сценарий (военно-полевой роман – думал, снимем, - пародия на “Колобка”) и рюкзак с аммуницией. Он доставал из сумки тушёнку и тёр банку за банкой об асфальт, открывая – нож мы забыли. Затем были девки и я, пьяно метавшийся с пластмассовыми ножами и пистолетами вокруг истукана, вождь не реагировал, тогда Вадим зашвырнул меня в такси, чего я совершенно не помню.
Так и разошлись мы все. Каждый в свой жизненный угол.
А Нику я часто встречал – в одном районе живём. И как-то - по осени, третий год уже с выпуска шёл (летел!) – оказался я с ней на кухне с бутылкою водки и разговором. Теперь и не вспомню дословно беседы – неважно, - помню вдруг понял – и не впервой так – что, в общем, не знал человека – хи-хи, ха-ха, разговорчики, думал – вот одна из тех, что идут по жизни смеясь. Не всё, друг мой, так просто.
“Он мне звонит. Все эти годы. На работу заезжает, домой – никогда. День Рождения помнит”…
- Выйду за него замуж, махну за бугор, - грустно усмехнулась она. – Потом в Париж переберусь, тебе вызов пришлю, Светке, Илюшке…
- Ачто? – встрепенулся я. – Выходи. Где найдёшь такого преданного кавалера?
Она слегка покривилась.
- Скажи, что обо мне думаешь?
Влип. И комплиментами мне не отделаться. Помню, обидел её – говорил что-то примитивно-убогое.
- Спасибо… Смешной ты…
Ей нужен муж, да, - богатый и независимый. Чтобы дети её получили европейское образование и ни в чём не знали стеснений, и ради этого она готова лечь под любого, что – грубо? – нет, жизнь. А он – что он? – милый парень, да – любит, да – преданный, но что он может поделать – простой инженер и потолок его ясно читаем. Она сказала это устало и просто, как давно решённое, чем можно загородиться, а что там было у неё в глазах – не мне говорить об этом, судить не мне. Что вообще знает мужчина о женщине, когда та становится целеустремлённой?..
А он разошёлся и шпарил – о том, как осенью ездил в санаторий с дружком, как они лихачили в баре и купались в бассейне нагишом, как танцевал он с женщиной, немногим постарше, катал на машине, хотел – да не случилось. Замужем. Сын. Оставила телефон. Однажды спровадил домашних, выскреб квартиру и пригласил, тут же – деньги, 250 за час, за ночь – всего тыща двести, – недорого ведь. Не приехала. Стерва. То с одним, то с другим катаются по ночному Иркутску – счастливой охоты, Акела! У пединститутской общаги, зима, холодно, 350 за двоих, не соглашается, торговались, пьяные, уломали, в машине, на ходу, как американцы, подпоили, купила ящик пива на уплоченные за похоть деньжонки, так и оставила, в багажнике, дуреха, студентка, смешно, а то в конторе, на рабочем столе, тоже забавно, да что там! – а ещё – вот умора!…
Мы сидели на остановке, автобус не шёл, ветер холодный, начал накрапывать дождик, я кивал, усмехался где нужно, смотрел на асфальт, что рожу воротишь? - святоша? – да трус я и сволочь. Он жестикулировал ожесточённо, смеялся, как всегда, - когда-то – давным-давно – он скопировал смех героя из фильма – фантастика, “Звёздные войны”? – не помню – утробное непередаваемое “ха, ха, ха”, запрокинув голову, и смех этот прижился, стал его смехом.
- Ты чего трясёшься?
- Холодно что-то.
Прохладно. Но не до крупной же дрожи.
Где же, ч-чёрт, где же?
Вот и он. Жёлтый и грязный.
- Спасибо тебе, - протягиваю ладонь, - что-то не так. Постороннее шевеление. Смотрю на руку – ползёт. Клещ. Убийца. Чёрный, маленький, - скольких же людей ты сделал инвалидами. Стряхиваю клеща на асфальт, давить времени нет – “всего тебе!”  - прыжком в подошедший автобус.
Двери закрылись и следом с небес хлынул ливень.

_________________________
Июль 1999.