Первый сон буратино карловича с особым цинизмом

Пятый день, пятый день ему снился сон – один и тот же. Пятую ночь он прокрадывался в чуланчик, убивал оттуда стилизованным под топор золотым ключиком черепаху-процентщицу и сестру ее Тортилетту кроткую.
Он вздрагивал, вскакивал, садился на краешек топчана и громко выл, раскачиваясь и бормоча проклятия. Затем вскакивал, шел, шаркая на кухню и жадно пил из-под крана. Вода была ржавая, дурно пахнущая, но жажду утоляла исправно.
Напившись, он подходил к окну и задумчиво чесал поросший рыжим пухом живот. Мороз, старый конь, разрисовал окна его каморки как назло – черепахами, Дуремарами, Мальвинами и Артемонами.
Он скрипел зубами, шел к верстаку и принимался за работу под нестройное пение бесчисленных Сверчков за электроплитой.
- Вот ведь, наплодил, мать их итит! - беззлобно думал он и вновь закрывал глаза. Пальцы же его, умелые чуткие пальцы проворно вырезали – стружка за стружкой – очередного косорылого ублюдка. Едва контуры будущего существа проступали из глубины полена, он бросал его на пол и растаптывал в щепы коваными каблуками.
Верещали сверчки – сейчас несколько печальней, на мотив “Still Got the Blues” Гэри Мура.
- Заткнитесь!
Он улыбался. Ложился на топчан. Пытался уснуть.
Нет. Теперь до утра.
“До утра, тара-ра. До утра, тара-ра…”
Стол. Крепкий, дубовый. Газета. “Одна девочка вытесала из бревна 1000 японских журавликов и ей повезло”.
Заголовок, знакомый с юности. Ненавистный к старости заголовок.
Он смахнул газету, устало сел. В зеркале напротив отражалось лицо: недельная щетина, впалые щеки, морщинистый лоб… “Впрчем, меня таким выточили…” Под глазами явственно проступили годовые кольца – седьмой признак усталости. Это хуже. Он досчитал до 66 и вздохнул: “А двух Христов-то я уже сделал!”
Этажом выше вспыхнула музыка
Кукла с оскаленным ртом,
Я люблю свою куклу…
Нехотя он постучал в потолок. Песня стихла. Минут пять шуршали невидимые через перекрытие рукава, затем не стало слышно и этого.
“Старый педрила, - подумал он. – Не надоест же болвану!”
С портрета улыбался Деревянный Феликс… Размазня…
…Каждый Буратино в своей жизни должен:
а) Посадить дерево
б) Вырубить Папу Карло
в) Открыть заветную дверцу
Деревьев за свою жизнь он пересадил – чисто в Гайд-парке; где-то на далеких полустанках крутили свои шарманки бесчисленные орды Папа-Карлов с одинаковыми идиотскими улыбками на лакированных мордочках; дверца… да, дверца. Вдохновенная страна Буратиния, рай земной, очей очарованье, скучно в раю!
Мысли – как комар в манной каше…
…246 японских девочек…
Он встал, снова побрел к окну, прокуренными когтями содрал знакомые до боли узоры и вздрогнул. В доме напротив судорожно метался кто-то бородатый и толстый со свечою в руках.
- А этому-то что не спится?!
И то верно – судьба. Директор, министр… Э-эх, жизнь наша – жестянка!
… Тысяча японских девочек произвела за 18 человеко-дней 143 тысячи 865 журавликов. Какова производительность одной японской человеко-девочки, если сибирские вальщики леса получили зарплату за восемь летних месяцев?..
Он смежил веки и начал стремительно падать, подобно Алисе в колодец подсознанья. Удар. Вспышка. И… Кто-то тряс его за плечо.
- Вставай, Буратино, школу проспишь!
“Школу!”
Буратино вскочил, застучал деревянными пяточками по полу, курточка, колпачок, луковицу – в карман, азбуку – под мышку, ПРЫГ – за порог!
1 сентября.
Солнышко!
“…Господи, Папакарле! – я почти уже взрослый…”

______________
Ноябрь 1999.