Записки рыболова-любителя Гл. 59-63

На Западе мозги дороже денег. Само по себе владение средствами производства не гарантирует прибыли от эксплуатации рабочих, на первое место выходит прогрессивная технология. Чтобы овладеть ею, буржуа вынужден кланяться интеллигентам или самому становиться им. И всякий рабочий стремится в интеллигенты, если способности ему это позволяют. Намечается поляризация всякого общества по умственным способностям, степени образованности и характеру труда.
- А каково положение интеллигенции в сфере распределения средств и продукции производства?
- Опять же промежуточное. На Западе спецы получают много больше рабочих, а на руководящих должностях они ближе к капиталистам, да и являются таковыми, владея значительными пакетами акций. Младшие же спецы, конечно, ближе к рабочим. Установить границу, до которой с тебя стригут прибыль, а с которой - ты стрижёшь, очень трудно, так как трудно вообще оценить эффективность труда интеллигента, вычислить его прибавочную стоимость. Допустим, до 50 лет учёный творит, пишет статьи или что-то конструирует, но потом, как известно, продуктивность такого его труда падает, он переходит на чисто управленческую, руководящую работу, быть может, на чистое администрирование. Перестаёт ли его труд быть творческим? Остаётся ли он интеллигентом? Или становится буржуа, если доходы от имеющегося капитала в виде акций начинают превышать зарплату? Но ведь акции были куплены в своё время на зарплату! И если она не была прожита, а пошла в оборот, значит, уже тогда интеллигент не отдавал всю прибавочную стоимость своего труда капиталисту. Видимо, в настоящее время критерий принадлежности к классу по распределению средств и продуктов производства становится весьма расплывчатым. Доход высококвалифицированного рабочего, не говоря уже учёного, может быть выше дохода мелкого лавочника, эксплуатирующего одного приказчика.
- Ну, хорошо. Мы ушли, пожалуй, уже слишком далеко. Вернёмся к теории Маркса. Почему же Маркс не заметил нарождения нового класса и объявил носителем новых производственных отношений пролетариат?
- Кто-то из классиков, кажется, Гегель, сказал, что история - это фонарь, который светит только назад. Во всей истории до эпохи Маркса учёные, изобретатели, конструкторы, готовя предпосылки для будущей НТР, никогда не играли такой решающей роли в развитии текущей экономики, как в эпоху НТР. Численность их была микроскопически мала, чтобы их можно было выделить в класс. Ныне же, как совершенно справедливо утверждают современные марксисты, "наука превращается в производительную силу".
- А Ленин? Ведь он уже жил на заре НТР, сам был, как, впрочем, и Маркс, интеллигентом, хотя и не научно-технического склада, а своего брата не очень жаловал, уповал на рабочих.
- Ну, Ленин был не столько философ, сколько политик, практик, воплотитель идей Маркса, создатель политической партии пролетариата и государства диктатуры пролетариата.

60

- А была ли у нас диктатура пролетариата и возможна ли она в принципе? - таким вопросом огорошивал нас Славик в следующий раз.
- Как это "была ли"? А что же тогда было?
- Давайте разберёмся. Подумаем сначала, что же это вообще такое - диктатура класса?
- Ну, это когда власть, сила: армия, полиция, все рычаги государственного принуждения находятся в руках определённого класса.
- А что это значит "находится в руках", как практически класс осуществляет свою диктатуру?
- Уполномоченные представители данного класса занимают руководящие посты в государстве, армии, полиции, на производстве. Низшие звенья возглавляют поставленные ими верные люди.
- Допустим, так. Ну, а если высшее руководство предпринимает действия, противоречащие интересам господствующего класса? Как в этом случае класс отстаивает свои интересы?
- Господствующий класс не потерпит руководства, вредящего его интересам, - на то он и господствующий, - и сменит его. Формы такой смены в истории были самые разнообразные: от установленного законом поочерёдного правления избираемых трибунов в Древнем Риме (или решений собраний всего общества вроде Афинского народного собрания или Новгородского веча) до всевозможных дворцовых заговоров и переворотов. При капитализме же правящий класс осуществляет контроль над правительством за соблюдением своих интересов путём парламентской деятельности, суда, прессы.
Чтобы не вызвать возмущения подчинённых классов и эффективнее управлять ими, господствующий класс допускает высказывание мнений не только оппозиции внутри своего класса, но и антагонистических ему классов.
- Хорошо. Резюмируем. Господствующий класс осуществляет свою диктатуру через своих выборных представителей, занимающих руководящие посты, деятельность которых контролируется парламентом, судом, прессой. Мнения и решения класса формируются в прессе и парламентских дискуссиях, решения принимаются парламентским большинством. Если политика руководства идёт вразрез с мнением большинства класса, его (руководство) меняют на очередных или внеочередных выборах.
Но как выявить мнение большинства класса? Ведь сколько людей - столько мнений.
- Мнения группируются в политические линии, которые проводят те или иные партии, объединяющие людей со сходными мнениями.
- Так. Значит, если возникает острый вопрос, по которому мнения внутри класса расходятся, то ..?
- ... он решается в борьбе правящей и оппозиционной партий. Так как правящая партия обычно опирается в данный момент на большинство класса, то её мнение чаще всего и проходит в парламенте. Но если дальнейшая практика покажет, что это мнение было ошибочным, то на очередных выборах большинство может склониться в сторону оппозиции и привести её к руководству.
- Итак, наличие хотя бы двух партий является необходимым условием, обеспечивающим классу в целом контроль над соблюдением руководством интересов класса.
- Да. История показывает, что авторитарные режимы не обеспечивают в конечном итоге стабильного существования государства, они чреваты бунтами, революциями и войнами, опасными для господствующего класса, поддерживающего автократию. Падение царизма в России и крах фашистской Германии особенно наглядно это демонстрируют.
- Ну, что ж, а теперь вернёмся к нашей стране. Окончилась гражданская война, сформировалось новое государство - государство "диктатуры пролетариата". Как же она - эта "диктатура пролетариата" осуществлялась? Кто руководил государством?
- Большевики и примкнувшие к ним. Ленин, Троцкий, Сталин, Дзержинский и другие.
- Кто они были? Избранные пролетариатом его представители?
- Нет, это были профессиональные революционеры, большей частью - выходцы из интеллигенции. Но они отстаивали интересы пролетариата, возглавляли партию пролетариата, которую сами создали.
- А как пролетариат мог убедиться в том, что они действительно защищают его интересы? Как он их контролировал?
- Пролетариат получил реальную власть на местах, на фабриках и заводах. Он делегировал своих представителей на съезды партии, где вырабатывались решения по вопросам государственной политики. На первых съездах шла острая дискуссионная борьба по политическим вопросам, в партии возникли фракции, представлявшие различные мнения.
- И чем эта борьба закончилась?
- Запрещением фракционной борьбы, физическим уничтожением неугодных Сталину соратников по борьбе за диктатуру пролетариата и установлением диктатуры Сталина, опирающейся на НКВД.
- Это было в интересах пролетариата? Как пролетариат и вся его партия к этому относились?
- Судя по всему, положительно. Ведь основные "враги народа" - Троцкий, Каменев, Зиновьев, Бухарин, Рыков - были объявлены "врагами" на съездах партии, а значит, с одобрения всей партии или, во всяком случае, большинства её представителей на этих съездах. В газетах писалось об одобрении этих решений всем советским народом. Популярность Сталина в глазах если не большинства, то, во всяком случае, очень большой части советского народа, а не только пролетариата и его партии, была несомненна. Сталин и партия отождествляли друг друга - после всех чисток и репрессий, по крайней мере. В известных стихах Маяковского:
"Партия и Ленин -
близнецы братья.
Кто более
матери истории ценен?
Мы говорим -
Ленин,
Подразумеваем -
партия.
Мы говорим - партия,
Подразумеваем - Ленин."
(и как добавляют в анекдоте: "Мы всегда говорим одно, а подразумеваем другое") имя Ленина к концу тридцатых годов вполне можно было заменить на Сталина. Достижение этого "единства" партии считалось главной исторической заслугой Сталина.
- Но ведь ХХ-й съезд партии осудил культ личности Сталина, правда, уже после его смерти, и реабилитировал многих репрессированных, большинство, впрочем, тоже посмертно. То, что одобрялось партией, пролетариатом и всем советским народом в конце 30-х годов, стало столь же единодушно осуждаться во второй половине 50-х годов, то есть менее, чем через 20 лет. Так что же, в 30-х годах вся партия и весь пролетариат ошибались, а после смерти Сталина вдруг прозрели?
- Нет, конечно. "Враги народа" как раз и составляли оппозицию Сталину (не все, правда: некоторые, и умирая в застенках НКВД, славили Сталина - Якир, например), и у них были свои сторонники. Но большинство партии, а за ним и пролетариата приняло сторону Сталина.
- Значит, это было коллективное заблуждение большинства?
- Не только и не просто заблуждение. Это было прежде всего разоружение большинства перед лицом надвигавшейся диктатуры личности. Если бы "враги народа", оппортунисты и ревизионисты, как их называют, и их сторонники сохранили возможность воздействия на мнения пролетариата, то, возможно, весь последующий ход событий был бы совершенно иным. Однако партия сама лишила себя и пролетариат такой возможности, лишив оппозицию не только свободы слова, но и всякой свободы, и даже жизни, за что и поплатилась сталинским террором.
- Итак, всего через 20 лет после революции руководство партии пролетариата проводило политику массовых репрессий, основанных на доносах: раскулачивание середняков, избиение творческой интеллигенции, партийных кадров, военачальников (перед ожидавшейся войной!), которая вовсе не отвечала интересам пролетариата. Но ни пролетариат, ни его партия с этим ничего не могли поделать, более того, они дружно аплодировали каждому сталинскому слову, если судить об этом по партийной и советской прессе тех времён.
Но если политика руководства противоречит интересам господствующего класса, можно ли говорить о диктатуре этого класса и считать его господствующим? Диктатура Сталина - да, диктатура пролетариата - разве что как некое условное понятие.
А многое ли изменилось сейчас? Только что все славили Хрущёва, вручили ему четвёртую золотую звезду героя, но вот в один прекрасный день он вдруг оказался волюнтаристом, и теперь уже все славят Брежнева, эту самую звезду вручавшего. Только что шла кампания "Сей кукурузу, где можно и где нельзя!", и все были единодушно "за". А сейчас сказано: "Не надо. Отставить. Глупости всё это", - и все снова единодушно "за". Что это такое - коллективные ослепления и прозрения пролетариата и всего советского народа?  Или шараханье в верхах, навязывающих свою волю партии, пролетариату и всему советское народу, шарахающимся вслед за своим руководством, никак не воздействуя на него, не говоря уже о смене его снизу.
Ладно. Допустим теперь, что пролетариат позволил себе такую роскошь, какую позволяет буржуазия, - сохранил бы свободу слова и печати хотя бы в рамках своего класса или партии. Правда, эти рамки всё равно бы мешали ему: и в рядах класса или партии могут найтись глупцы, речи которых только вредят классу, и вне рядов класса или партии могут быть высказаны мысли и идеи, полезные для данного класса и партии. Итак, допустим, свобода слова есть. К чему это может привести?
- К открытой критике и совместному анализу ошибок прежде всего.
- И чем это чревато?
- Сменой руководства, например.
- Только ли?
- Может быть, и сменой генеральной линии, переориентацией всей политики, если с этим согласится большинство класса или партии.
- А не может ли произойти такое, что большинство начнёт разделять мнение, что теория Маркса не вполне верна, что прогрессивным классом является не пролетариат, а интеллигенция - ей и бразды в руки, тем более, что это не её прихоть и желание власти, а объективная закономерность общественного развития, закон истории?
- В принципе, может.
- Может или должно?
- Должно, если это действительно объективное требование истории, то есть то, что не зависит от нашего желания, а диктуется объективными законами развития.

61

- Что же, пролетариат добровольно отдаст власть интеллигенции? Зачем ему это нужно?
- А почему бы и нет, если пролетариат решит, что интеллигенция сможет лучше защитить его интересы, чем его собственные представители? Если пролетариату власть нужна не сама по себе, а как средство обеспечения справедливого распределения продуктов производства, то разве исключено, что большинство пролетариата придёт к выводу, что интеллигентам, как руководителям производства, сподручнее решить проблему справедливого распределения? Кому же распределять, как не руководителям производства, а всякий руководитель производства, даже если он начинал рабочим, по характеру своего труда становится интеллигентом, так что власть в конечном итоге неизбежно должна сосредоточиться в руках интеллигенции.
- Нy, хорошо. А почему же у нас этого не произошло?
- Во-первых, в начале ХХ-го века интеллигенция в России, конечно, ещё не сформировалась как класс, ведь даже капитализм в России в это время находился в зачаточном состоянии. Позиции интеллигенции в экономической жизни страны отнюдь не были главенствующими, она не играла самостоятельной роли в революционном процессе будучи разбросанной по всем противоборствующим сторонам.
Во-вторых, с началом гражданской войны и в ходе неё значительная часть интеллигенции добровольно или вынужденно подалась в эмиграцию.
В-третьих, огромное количество старой и новой интеллигенции было истреблено в двадцатые и тридцатые годы: партийная бюрократия интуитивно чувствовала угрозу своей диктатуре со стороны интеллигенции и обрушила на неё волны борьбы со "вредительством", которое, впрочем, и в самом деле имело место: старая интеллигенция также чувствовала угрозу себе со стороны нового строя и в свою очередь сопротивлялась.
Но ведь без людей умственного труда вовсе обойтись невозможно - возник класс псевдоинтеллигенции, недоучек, занимавших руководящие посты на производстве, в науке, культуре и, прежде всего, в партии ("Собачье сердце" Булгакова!). В руках этого-то класса и сосредоточилась реальная власть. Этому классу демократия, конечно, не нужна - она способствовала бы разоблачению демагогического характера партийных лозунгов и лишила бы партийных бюрократов их тёплых мест. Но и совсем отказаться от демократии он не в состоянии, так как не в состоянии самостоятельно, без подсказки настоящих специалистов организовать производство хотя бы в той степени, чтобы прокормить народ и не довести страну до экономического краха. А ведь ему приходится обещать в своих лозунгах большую экономическую эффективность, чем при развитом капитализме!
Предоставляя некоторую свободу научному и техническому творчеству, партийная бюрократия тем самым не позволяет себе наглухо закрыть ворота демократическим тенденциям в обществе, так как невозможно реализовать чисто естественно-научное или техническое свободомыслие, оно требует свободомыслия вообще, в самом широком смысле этого слова. В этом и залог конечного торжества демократии, без которой естественное развитие и прогресс общества невозможны - невозможно творчество, невозможно созидание нового, невозможен научно-технический прогресс, невозможна реализация способностей не только интеллигенции, но и всякого мыслящего существа.
Таким образом, возвращаясь к первоначально поставленному вопросу, мы приходим к выводу, что диктатура пролетариата есть нонсенс - невозможная вещь. Недаром в наиболее развитых капиталистических странах, где, по Марксу, предпосылки для перехода к диктатуре пролетариата наилучшие, этот самый пролетариат к диктатуре своего класса отнюдь не стремится. В США, в Великобритании, в ФРГ коммунисты собирают ничтожные количества голосов избирателей, во Франции и Италии традиционно сильные и многочисленные компартии не могут продвинуться к завоеванию большинства, с трудом удерживая свои позиции или даже теряя их. Видимо, пример диктатуры пролетариата в Советском Союзе не слишком воодушевляет международный пролетариат.
Это, конечно, чувствуют и теоретики марксизма. Недаром ещё при Хрущёве было объявлено, что теперь Советский Союз - это общенародное государство, в котором 99,9 % избирателей голосуют за предложенных им кандидатов на выборах в Верховный Совет, демонстрируя всему миру то ли несокрушимую веру в партию, в торжество ленинских идей, то ли - запуганность, равнодушие, неверие в возможность радикальных изменений к лучшему, желание одного - не было бы хуже! Сталин ли, Хрущёв ли, Брежнев или ещё кто-нибудь - народ почти стопроцентно идёт исполнять свой долг и почти стопроцентно голосует "за". Чем не общенародное государство!

В другой раз мы обсуждали предлагаемый марксистами образец светлого будущего всего человечества, венец (а заодно и конец) развития человеческого общества - коммунизм. Вопрос ставился так же, как и в случае с диктатурой пролетариата:
- А возможен ли он, коммунизм, в принципе-то?
Разбирались по отдельности основные положения научного коммунизма: о распределении по потребностям, о стирании различий между умственным и физическим трудом, между городом и деревней, о всеобщем равенстве и т.д., и т.п. Невозможно сейчас вспомнить и привести все варианты этих обсуждений. Например, для демонстрации абсурдности положения "От каждого по способностям, каждому по потребностям" (коммунистический принцип распределения) Юра Мальцев придумал такую задачку.
Представим себе два общества с открытыми границами: возможен свободный переход из одного общества в другое. В первом осуществляется социалистический принцип распределения: "Каждому по труду", во втором - коммунистический: "Каждому по потребностям". Во всех остальных отношениях эти два общества в начальном состоянии не отличаются: одинаковые площади, населённость, экономические ресурсы и прочее. Посмотрим теперь, как они будут развиваться дальше.
Попробуем рассуждать. Пусть начальный уровень экономического развития в обоих обществах сколь угодно высок: производится достаточно товаров на все вкусы. Сохранится ли у людей в этом случае предпочтительная потребность в более новых, более совершенных, более красивых, более удобных, более модных, наконец, товарах? Очевидно, что да. Во всяком случае научный коммунизм отнюдь не утверждает противоположного. Но возможно ли полное одновременное удовлетворение таких потребностей для всех членов общества? Очевидно, что нет - в силу конечности времени, требуемого для производства существенно новых предметов (или форм обслуживания, или произведений искусства, или чего угодно). Значит, всегда кому-то эти новые товары и услуги будут доставаться раньше, а кому-то позже, не так ли? Вроде так.
Рассуждаем дальше. В первом обществе социалистический принцип распределения - "по труду" - в такой ситуации отдаст предпочтение тем, чей труд оценивается выше. Они и получат временно дефицитную вещь (а не исключено и существование даже в самом распрекрасном будущем постоянно дефицитных вещей по причине ограниченности природных ресурсов, например, красной рыбы какой-нибудь) в первую очередь. Во втором обществе коммунистический принцип распределения не отдаст предпочтения никому, и единственный справедливый способ распределения здесь - это "в порядке общей очереди", то есть кто раньше поспел. Что же будет происходить дальше, с течением времени? А вот какой забавный обмен населением.
В первом обществе, где социалистический принцип распределения - по труду, в невыгодном положении окажутся те, чей труд наименее эффективен и ценен, они будут в последнюю очередь получать дефицитные блага, им выгоднее перейти во второе общество, где те же блага они смогут получить на равных правах со всеми, в общей очереди - не зевай только занять в ней место.
Во втором обществе, где коммунистический принцип распределения, невыгодно находиться тем, кто лучше других работает. Они не получают никаких преимуществ, и им есть полный смысл перейти в первое общество, где их труд справедливо оценивается. Очевидно, что с необходимостью должен начаться процесс перетекания способных людей из второго общества в первое, а бездарей и лоботрясов  - из первого во второе. Очевидно также, что при этом развитие первого общества ускорится, а второго замедлится.
Остановить этот процесс утечки умов и умельцев из второго общества можно будет только возвращением в нём к социалистическому принципу распределения - по труду, иначе оно настолько обнищает, что даже в порядке общей очереди в нём ничего невозможно будет получить, и последние лентяи побегут из него в первое общество - там хоть в последнюю очередь, да получишь.
Но то, что ведёт к захирению экономики, не может быть принципом будущего развитого общества, которое, по Марксу же, должно отличаться прежде всего своей экономической эффективностью.
Да и сейчас уже видно, как отступления от принципа оплаты по труду в нашей стране (где рабочие могут получать больше инженеров и учёных, но не могут зарабатывать пропорционально выработке из-за моментального снижения расценок) влияют на эффективность и качество отечественного производства. Никакие призывы не помогают, если нет реальной материальной заинтересованности в результатах своего труда. Открой сейчас границы между Востоком и Западом - к нам толпой хлынут безработные (и то ещё вопрос - хлынут ли, даже самые опустившиеся из них), а от нас - предприимчивые, инициативные, энергичные...

62

Проблема не выглядела бы столь острой, если бы характер и качество труда различных людей в обществе выравнивались. Тогда не было бы существенной разницы между распределениями "по труду" и "в порядке общей очереди". Это и предвещает научный коммунизм своими положениями о "стирании различий между умственным трудом и физическим, между городом и деревней", причём доводами в пользу этого "стирания" приводят растущую механизацию и автоматизацию производства, в том числе и сельскохозяйственного, рост общего уровня образованности населения.
Однако облегчение физического труда отнюдь не означает его превращения в труд умственный. В труде рабочего современного предприятия массового производства почти полностью исключён творческий элемент, он жёстко регламентирован технологией, совершенствовать которую - дело не рабочего, и даже не инженера, а учёного-технолога, учёного-конструктора. От кустаря-ремесленника прошлого века зачастую требовалось больше изобретательности и умения, чем от современного промышленного рабочего.
Техника проникает в наш быт, освобождает наши руки от физических усилий, но она же облегчает и наши мыслительные напряжения. Нажимать на кнопки в последовательности, указанной в инструкции, висящей перед тобой, не есть умственный труд. В то же время создание новой техники и технологии, начиная от идеи и кончая организацией производства, требует всё больших и всё более сложных знаний, которые абсолютно не нужны для владения этой техникой. Труднее ли бабке под 80 лет научиться пользоваться современными бытовыми приборами, чем современной девушке научиться прясть, ткать и вообще рукодельничать?
Так что говорить следует не о различии между умственным и физическим трудом, а о различии между трудом творческим и нетворческим, механическим, которое не только не стирается, а, наоборот, углубляется.
Но ведь ещё и сам человек, личность, его способности определяют характер и качество труда. Равенство людей по их дееспособности исключено, и от этой несправедливости природы никуда не денешься. Человек сам стремится усугубить это неравенство, выставляя труд главным мерилом человеческой ценности и поощряя в способном ещё и трудолюбие, усиливая тем самым его выделенность из других.
Дурной фантазией представляется общество, в котором все равны и завалены изобилием всего, чего угодно. Куда же развиваться такому обществу, что будет им двигать? Странная остановка в учении, называющем себя диалектическим.
И много ещё такого рода вопросов обсуждалось в наших беседах. Очень важным, например, Слава считал вопрос о праве наций на самоопределение. Будучи последовательным сторонником этого права, Слава считал, что все советские республики, а если угодно и края, области должны сначала отделиться, чтобы, удовлетворив свои национальные или региональные интересы и насытившись самостоятельностью, затем уже объединиться в любых сочетаниях в той мере и на той основе, на какой сочтут необходимым.
Со всех сторон обсуждался вопрос о членстве в КПСС. Для нас лично вступление в ряды достойнейших было бы несомненно аморальным поступком, и лишь один из нас впоследствии совершил-таки его. Мы отвергали марксизм в его официально узаконенном виде и, соответственно, не могли разделять программу и устав КПСС. Среди немногочисленных в нашей среде членов КПСС нашего примерно возраста и уровня образования встречались такие (Лёня Лазутин, например), которые не приемля во многом политику КПСС, считали тем не менее необходимым вступать в её ряды, мотивируя это невозможностью бороться с недостатками вне рядов, необходимостью подрывать или исправлять изнутри, так сказать. Такая мотивировка представлялась сомнительной: бороться с линией партии в рамках её устава ничуть не легче, чем вне партии. Нам такие "борцы" не встречались, ни тогда, ни позже. Реальные же блага, извлекаемые из членства в КПСС, и прежде всего существенное облегчение доступа к руководящим должностям - сияли у всех на виду.
Тот же Лазутин, Распопов, увы, затем и Чмырёв - явно просто прельстились этими благами, мечтали о карьере и меньше всего были движимы идеями какой-либо борьбы с какими-либо недостатками. Любой честолюбивый карьерист, обуреваемый жаждой не столько денег, сколько власти, привилегий (хотя бы доступ к обкомовскому буфету, не говоря уже о чёрной "Волге") должен смолоду ставить себе первой целью у нас в стране - вступить в партию. Уже сама возможность оказаться в одной кампании с ними вызывала у нас содрогание. Конечно, в рядах КПСС были не только одни карьеристы, особенно среди людей старшего, военного поколения. Многие из них вступали в партию на фронте, что требовало и искренней веры в идею и большого мужества, но их политические взгляды к середине 60-х годов выглядели архаичными и ограниченными (мой отец, дядя Серёжа Мороз).
В целом ситуацию с членством КПСС блестяще резюмировал Юра Мальцев: "В Советском Союзе в одном человеке несовместимы три качества: умный, честный, коммунист. Либо ты умный, честный, но тогда не коммунист. Либо ты честный, коммунист, но не умный. Либо ты умный, коммунист, но не честный. Других вариантов не бывает и быть не может."
Действительно, соглашаться с программой и политикой КПСС - не умно, а не соглашаться и быть в рядах - нечестно.
В это же время я покончил со своим членством в комсомоле. Получив на руки диплом об окончании ЛГУ, я снялся с комсомольского учёта, а поступив в аспирантуру в том же ЛГУ, на учёт не встал, хотя до истечения комсомольского возраста мне оставалось ещё два года. Почему-то этого никто даже и не заметил, водимо, из-за отсутствия у меня на старших курсах даже всякой видимости комсомольской активности.
Конечно, сейчас мне трудно вспомнить всё, что обсуждалось в то время, чётко отделить от мыслей и представлений, появившихся позднее. Не всё, быть может, шло в наших дискуссиях так гладко, как я написал. Но и споров особых, жарких дебатов, как в экспедиции, например, не было, так как взгляды наши к этому времени были уже достаточно близки. В наших беседах лишь укреплялся логическими мотивировками, достраивался тот идеологический стержень, общий в мировоззрении каждого из нас, который у Славы, Димы и меня начал создаваться четыре года назад, в экспедиции 1963 года.
Пусть наши выводы не были слишком оригинальными: не мы же одни ратовали за демократию, и, конечно, мы слышали о существовании технократических философских концепций на Западе, хотя и не были толком знакомы хотя бы с одной из них. Наши взгляды не были вычитаны где-нибудь или услышаны от кого-нибудь. Встречая сходные мысли у других, у Померанцева, например, утверждавшего, "что роль передового класса перешла к слою работников умственного труда", мы только укреплялись в убеждении о своей правоте и радовались тому, что не мы одни так думаем. Не из стремления к оригинальности строили мы свою концепцию, мы хотели понять, объяснить прежде всего себе, а потом и другим (если другие захотят нас слушать) явления в окружающем мире...

63

Осенью 1966 года (вернёмся на полгода назад) моя мама отправилась в свою ежегодную, третью уже поездку в  Египет, в Александрию. Нужно было устраивать Иринку в ясли. Пошли к врачам за справкой, и выяснилось, что наша дочь является носителем каких-то бацилл, так что в ясли её не возьмут. Что делать, куда пристраивать ребёнка?
Сашенька срочно написала на Алтай, в Бийск просьбу приехать своей бабушке, матери отца - Федосье Алексеевне Ярцевой, бабушке Фене, у которой Сашенька была любимой внучкой, опекавшейся всё детство. Бабушку уговаривать долго не пришлось. Ей и самой очень хотелось увидеть, за кого же внучка замуж вышла, да как живут, да что за квартира и что за город такой Ладушкин, и правнучку посмотреть, понянчить. Убрав картошку с огорода, бабушка отправилась к внучке поездом за четыре с лишним тысячи километров (почти за пять- 4700), везя с собой мёд, сало, кедровые орехи, репчатый лук, солёные грузди, самогонку и прочие дары алтайской земли. Шёл ей тогда шестьдесят седьмой год, она ровесница века - родилась в 1900-м году. С тех пор бабушка Феня ездила к нам каждую зиму 10 лет подряд, пока здоровье позволяло.
С бабушкой мы жили как у Христа за пазухой. Дома нас ждали обеды, за Иринку можно было не беспокоиться, бельё нестираное не накапливалось. (продолжение следует)