Suicide lyr

Никто не скажет, не выйдет стиха
и не сплести нам души в ясный смысл
не различить, что твое - что само по себе,
внешний фактор ничем не прикрыть
 но когда песню поёшь - веселей помирать
 почему? зачем песня что смерть?
 а пропадать -- всё равно, как и как пропадать,
 и любить можно только себе
зачем разрезать нам время, пробить небеса
и почему мы хотим все летать?
иль улететь, иль взлететь, но всё равно покидать;
не по земле - ближе к солнцу, к тебе
а ведь ты знаешь что прав, иль лишь правее чем мы,
иль абсолютен, как плавящий спирт
а мы шатаемся, как шатуны - без идей,
     не замечая, а движется ль мир
а вот бы точку найти и от неё отсчитать
всё, что прожили, пробили, прожгли
и чтоб стояла она  недвижима, как тьма
тогда б мы, может, узнали, что шли
 но будет день - будет пища: ты сам нашептал,
 но днем я сыт и хочу спать,
 а когда наступит ночь - я оденусь и выйду
 в черно-глупом играть-умирать.



Когда она была рядом, тебе ни к чему
было дышать
когда ты видел её ты почти чувствовал жизнь
и надеялся расхотеть умирать
ты закрывал глаза и уши, не чувствовал рук -
но она не исчезала с декорациями лиц
тебе не важно лицо, не важны её мысли -
она почти ты. не надо рифм к "падать ниц"
ты как-то слышал, - а, может, во сне;
её общую характеристику лет
но не знал ни факта из её жизни;
ни страха, ни смеха, ни счастья, ни бед
и не имел ни малейшего представленья
о средней планке её приличий
но любой момент её жизни ты мог прожить вместо
вместе; бог не увидел б отличий
но не упало небо, не встали часы
когда она ушла, - не от тебя но навек
так кончается строчка в плохой поэме,
и ты уставил в зеркало пустоты век
но ты не видел её, - ты видел жалость;
она громко ныла - вслед шла смерть, хохоча
а теперь ты не помнишь, если что-то и было, -
то почему-то вспоминаешь, как свист бича
когда-то, может, была любовь, - теперь, может, нет
но тебе пора разгонять заповедные сны
                пора включать свет.

Ночь, что спрячет тебя от всего,
так близка - выйди и пропади
упала ответом на вопрос "как быть?
кто я, зачем, и что впереди?"
  я противен себе, но другим не могу
  стать.  что-то держит, как цепь
  я знаю точно, это привычка
  жить как всегда, идти как легче
                - не видя цель...
привычка сидеть, когда надо встать
привычка молчать, когда надо кричать
привычка к пропасти в ногу шагать
и никогда не восставать
привычка стоять, когда надо бить
привычка пить, когда надо любить
привычка спать, когда надо петь
привычка жить...
вот кто-то довольный идёт –
кому-то в душу он снова наcрал
другой по привычке взял и убил,
третий по привычке украл
седьмому стало трудно - он вышел в окно,
не задав себе вопрос "зачем?"
 а я от привычки уйду в ночь.
ради этого, если смогу, я пожертвую всем
а чем ?
привычкой не думая играть со святым
привычкой пачкать грязью себя и других
привычкой быть хоть глупым, но не смешным
привычкой ничем не отличаться от них
привычкой в кладбищенском порядке жить
привычкой пить для того, чтобы ныть
привычкой спать, когда надо петь
привычкой жить...



У меня был знакомый с тяжелым лицом
все считали его непростым мертвецом
потому, что не знали, как можно жить так,
хоть всем было понятно что он не дурак
  он сейчас может жив, а может и нет,
я не видел его уже несколько лет
но по сути, не важен даже сий факт,
я сейчас объясню почему это так
он просыпался утром, надевал штаны,
если не забывал их снять перед сном,
он открывал кран, добывал воды
и был уже способен думать о том,
   куда идёт он в этой первой и последней жизни
без права на исправленье и повтор
 чего он хочет и надо ли всё это...
   вот такой разговор
он считал, что на свете добра и зла нет
он во всём видел только пользу и вред,
и потому он не боролся за победу добра,
а просыпался с одной только мыслью:
"пора одеваться и выходить к людям в мир".
и отныне вовеки считать мы будем,
что он был всегда пьян, ему на всё было насрать,
ему было всё равно даже - жить иль умирать
он пел грязные песни, хотел от жизни лишь себе,
причём плотских утех и оргий мути,
я отвечу: "да, может, и так", но тебе
я скажу - это не важно, а дело в том...
он искал ответ на вопрос
"куда иду я в этой первой и последней жизни
без права на исправленья и повтор?
чего хочу я? и надо ли всё это?.."
вот такой разговор.

Мы когда-то смотрели в его глаза,
но забыли их цвет, забыли их дно,
только помним их душу, помним их свет
он смотрел ими в мир и на нас. давно...
мы танцуем, как шаманы, вокруг костров,
на заре, когда тесто становится хлебом;
мы накормим им птиц, - они не улетят...
пока не придёт он и не придумает небо
и мы забудем радость, мы будем жить,
из фанеры крылья мастерить,
чтобы в небо подняться хоть ненамного...
пока не придёт он и не придумает бога
и мы сложим молитвы, построим храмы,
научим детей, что "бог - это твердь"
нам здесь будет тошно - к богу, в нирвану
мы захотим... он придёт и придумает смерть
а потом он придумает войну и сталь,
черно-белые сны, закон, ложь и кровь
и мы сами тихонько убьём друг друга...
он поплачет о нас немного и придумает вновь.
 он придумает вновь нас, но только капельку лучше,
 немного чище и чуть-чуть добрей.

Заучив слова наизусть
потерять из вида их смысл;
онеметь душой и забыть
мир, который хотел описать
а заместо построить другой, -
весь понятный, спокойный такой
и тихонько в нём жизнь прожить, 
позабыв, что он заводной
правда, если прозреешь вновь,
или если захочешь петь,
или если придёт любовь,
он заставит тебя умереть
  чувствуешь - это горят твои нервы;
  слышишь, твой маленький мозг разрывает на части, 
  он боится, он рвётся наружу, он хочет в покой
  плохо - именно так судорогой сводит душу
  страшно, - но это нормально; это значит, что пока ты живой
и когда ты это поймешь,
то начнёшь рыдать и вопить
а потом тихонько умрешь
и не станет никто хоронить
и вообще не заметит никто,
как сгниёт твоя в теле душа, 
и потом одно, без души,
пойдет тело в даль неспеша
     чувствуешь - это горят твои нервы;
     слышишь, твой маленький мозг разрывает на части, -
     он боится, он рвётся наружу, он хочет в покой
     плохо - именно так судорогой сводит душу
     страшно, - но это нормально; это значит, что пока ты живой.

Питер, зима, 17 год
готический вальс заснеженных улиц
он вышел вальсировать в сером
пальто прогулка под вечер. Они не вернулись
их дом стал приютом залетных вождей
сверхчеловеков - недобогов
безумных глобальных неясных идей
кователей нового культа оков
а знаешь, наш город не верит словам
он видел и слышал такое, что нам
уже не удастся застыть на кресте
и даже стремиться в великом посте
но утро наступит и город уйдет
останутся только дома и их жители
и может - быть кто - то случайно найдет
пенсне, что разбилось в тот вечер стремительный.

Огненный мальчик несется по крышам
играя в войну сам с собой за себя против
всех и всего в этом мире бушующем, словно в стакане воды.
он побеждает теряя бойцов
погибая за них и стоя вместе с ними в строю
поминая потом проклиная врага
он ведет этот бой
огненный мальчик, борьба за огонь,
миллионы убийств, миллионы смертей в этой
вечной войне нет победы и нет пораженья, лишь сдача врагу
можно свернуть миллионы полков,
можно простить миллиарды смертей
можно уйти на покой, прекратив
этот бой, но отдав свой огонь смело трубит в жестяную трубу
   поднимая солдатиков в последний бой
   если же надо он бросится с крыши на голову танкам врага
маленький мальчик - большая вселенная
старенький дедушка - скучный мирок
фабрики, бомбы, системы, машины
мальчики в небо уходят забавно
огненный мальчик, борьба за огонь,
миллионы убийств, миллионы смертей в этой вечной войне
нет победы и нет пораженья, лишь сдача врагу
можно свернуть миллионы полков,
можно простить миллиарды смертей
можно уйти на покой, прекратив
этот бой, но отдав свой огонь.


Городовые стерегут культуру изнутри
принять наружу как стихи чужие дописать
поверив в клятвы наизусть тайком уходим в лес
но что-то вдруг не то взошло, давайте постигать
и током бьётся пантеон, стирая мою суть
и шепчет вновь и вновь слова, как гаммы бытия
суицидальный маньерист читает эпилог
в котором всё, что напоказ сокрыто изнутри
  и мы продолжаем танцевать этот танец
  повторяя движенья за теми кто рядом
  а когда наступает вечер – мы идем по домам.
городовые на скамейках яблоки жуют
яблоки с дерева познанья добра и зла
яблоки раздора, яблоки ньютона
они почти доели их, ах оставьте ж и мне
мы никогда не запомним и не поймем
и не придем    уже потому что идем
городовые нас путают, это засада
но очень сладкая и странная, может так надо?
Ведь каждый в тайне надеется стать городовым.
  и мы продолжаем танцевать этот танец
  повторяя движенья за теми кто рядом
  а когда наступает вечер – мы идем по домам.


Седой туман на поле спит пока.
укрыл обман спокойствия и город.
а где – то стали острой ждёт рука,
и кто-то уже пуст, хотя и молод.
пока не видно то, что на виду,
и вроде мирен сон в своей постели,
но что-то злое снится наяву.
ведь этого узнать мы не хотели.
   скажи это так, чтоб тебя услышали,
   скажи это так, чтоб тебя  запомнили,
   скажи это так, чтоб тебя  хотели стереть,
   убить, распять, забыть, сжечь в безумных кострах
    но не смогли
и прячут, и хотят перекричать,
мы в городах искусственных застряли,
они не знают что они нашли
зато я знаю что мы потеряли
ведь бог лишь вера, больше ничего
мы молимся на то, во что мы верим
и раз не можем мерить правоту
давайте, хоть бы, силу веры мерить.
   скажи это так, чтоб тебя услышали,
   скажи это так, чтоб тебя  запомнили,
   скажи это так, чтоб тебя  хотели стереть,
   убить, распять, забыть, сжечь в безумных кострах
    но не смогли.

Нарцисс растекаясь уходит за грань
дозволенного. Он хочет заесть собой
эту легенду добра и слякоти
словно вечно живой.
 рядом кастраты спорят о плотской любви
 в этой пыли, если б смогли, может быть мы ушли
туда, в такие дела
чтобы найти в их глазах уголок тепла.
смывая эти квадраты волокон
моей простыни 9 часов каждые сутки
я что-то ищу  в этой сонной пыли
новых метафор рой
кладезь в минувших днях
мы погибаем, сгорая
в сегодняшней славы огнях
подыщи словечко, обыграй небо
заповедуй это, то что всех пуще
отыграй фору, обмани тех кто
уходя могут не закрыть двери,
а когда грянет, из ночи свистнет,
оглушит горем, причастит счастьем,
запрети слово, заклейми фразы
упокой в свете всех слепой масти.


Люди строят жилплощадь,
живут на ней, ходят в сортиры,
у квартиры есть наружа
и есть нутро у квартиры.
я тоже, наверно, квартира,
внутри кто-то любит, ждёт
буянит, мешает соседу.
тому, что снаружи живёт,
и кто-то там бьёт посуду,
строит в комнате башню,
соседи очень боятся,
что рухнут балки однажды.
а кто-то строит и бьётся,
и думаю, даже не знает,
что есть у квартиры наружа,
что квартира живая.

Вокруг их десятки, может сотни,
они не слышат меня ни хера
они отвечают мне и слушают,
но это не более чем игра
кто-то нажрался, стонет в депрессии
что счастья не будет и меркнут свет
тобою тоже свело его душу
но он проспится, а я уже нет.
другой обдолбался аж мозги пенятся
он скачет, он рад что не будет с тобой
а я вот пришел,  здравствуй одиночество
мне больше некуда идти, я твой.
я сначала тоже пытался укрыться,
я резал вены, писал стихи,
искал дверь в лето и верил в бога
и замаливал чьи-то живые грехи.
а ты никогда не гналось за мною,
ты спокойно там поджидало меня
а потом уводило за собою
как мать уводит с собою дитя
и теперь я уже навсегда остался,
это только снаружи я вроде живой,
я пришел к тебе, пришел и сдался
потому что некуда идти, я твой.


Ядовитый вальяжный вальс
декадентов стильный прикол.
если ты не готов танцевать
то зачем ты суда пришел?
ты не выучил нужных фраз
ты не знал что их нужно учить,
покажи им свои сны
и ты сможешь их удивить
мы уходим пока не полны
наши кухни ленивой тоской
и ещё что-то там про ****ей,
сизый дым, пустоту и запой