Поворот

Вернулся Колян расстроенным. Лёг, не раздеваясь, на кровать и грустно выдохнул:
- И ничего-то здесь нет – ни девок, ни водки, ни развлечений. Лишь степь да степь. Кругом.
Ребята уныло понурились. Но ненадолго, ибо не такая молодость пора, чтоб печалиться.
- Ну, раз нет девчонок, то и одеколон нам ни к чему, - рассудил Олежка и вытянул из-под койки свою сумку. Остальные последовали его примеру. Весь имеющийся в наличии одеколон ребята слили в железную кружку, бросили туда хлебную корочку, чтоб масла впитала, и пустили ёмкость по кругу, за знакомство и всеобщую коммуникабельность. Как настоящие индейцы.
Вскоре на сердцах у них потеплело, в глазах посветлело, и даже лампочка под потолком стала светить ярче и осмысленнее.
- Потому как дураки! – ни с того, ни с сего ляпнул Санёк и хитро прищурился. – Ибо степь-то вокруг не простая!..
*  *  *
- Ну, как? – спросил Санёк. – Зацепило?
Игорь прислушался. Всё, как и прежде – сердце стучит, живот урчит, побочных эффектов не наблюдается.
- Это потому, что ты в первый раз. Поначалу редко кого торкает.
Санёк встал и растоптал папироску.
- Пошли, что ли?..
*  *  *
Триста километров от родного города. Колхоз. Грязь. Скука. Дюжина небритых абитуриентов бродит по полю и пинает турнепс. Турнепс лениво выныривает на поверхность, лопаясь то ли от пинков, то ли от сытости и самодовольства.
- Потому как корнеплод! - важно говорил председатель, обожающий совершать на поля спонтанные татаро-монгольские инспекции.
После работы ребята углублялись в конопляные заросли, где сосредоточенно тёрли ладонями верхушки растений. Руки их становились чёрными и липкими, но ценность таких рук возрастала неизмеримо.
- Потому как гашиш! – благовейно шептали “натуралисты”, стирая “пластилин” на газету.
Вечером, забив пяток косяков, они выходили на крыльцо школьной столовой, где их поселили, и, как настоящие индейцы, по кругу втягивали в себя ароматный дым, волшебный дым, навевающий тёплые мысли о милых “вигвамах”.
Завершив процедуру, ребята семенили в деревенский клуб и развлекались игрой в бильярд. Предметы, изредка поглощаемые лузами, шарами можно было назвать только с большого перепуга, ибо служили они главным образом в качестве ударного инструмента при починке сараев и техники, бильярдный стол был похож на партизана – грозный, колченогий, с ободранным сукном. Киями служили лыжные палки. Посему это была не игра, а сплошная фобия. Палки боялись попасть по шару, шары боялись сверзиться в лузу, а болельщики боялись шаров, которые нередко ударяли неповоротливых в самые неподходящие места…
*  *  *
Игоря “зацепило” с четвёртого раза. Он почувствовал, как губы расползаются в идиотской улыбке, и ничего не мог с собой поделать. Белки его глаз покраснели, мысли спутались в клубок и выкатились из левого уха. Игорь хихикнул и подавился дымом…
*  *  *
Они заходили с улицы, рассаживались по кроватям и молчали, распираемые изнутри безумным смехом. Наконец самый слабохарактерный не выдерживал и восторженно хрюкал сквозь сжатые зубы. И тогда начиналось “веселье”! Беспричинный хохот разрывал их на части, слёзы текли по щекам, дрожали от смеха развешанные для просушки носки, недовольно кряхтел за перегородкой преподаватель.
*  *  *
Впрочем, весело бывало не всегда. Кроме беспричинного смеха может возникнуть и беспричинный страх. Это состояние называлось “изменой”. Один раз Игорь испытал на себе, что такое “сесть” на настоящую “измену”.
Было это в пятницу, 13 сентября. Выйдя перед сном по лёгкой нужде, Игорь увидел Коляна, тот задумчиво таращился на обмоченные брёвна столовой.
- Вот ведь, столовая-то эта. Из брёвен старой церкви построена.
- Ты откуда знаешь?
- Бабка деревенская сказала…
Игорь перетрусил и поспешил заскочить внутрь, лёг, поворочался, осторожно прикрыл глаза. Тут же вспомнился Вий, истории про вампиров и оборотней и прочая чертовщина. Игорь натянул одеяло на голову и затаил дыхание.
И лежал он так, в пустоте и безвременье, пока не услышал жуткий скрип, точь-в-точь как скрип когтей Фредди Крюгера по стеклу.
Всемирный потоп – фигня по сравнению с волной животного страха, в один миг слизнувшей его сознание. Сжавшись под одеялом в комочек, он прикусил себе руку и приготовился умирать: “Хана тебе, парень, круг не очерчен”.
…Вот медленно открывается дверь, входит кто-то большой и черный, поднимает костлявую руку …и говорит:
- Ну что, дятлы, обосрались?!
Весельчак Андрюха, милый, добрый приколист Андрюха, тайком вылез на улицу и оттянулся, поскрипев камушком о стекло столовой.
У Игоря не было сил, чтобы “шепнуть” шутнику пару ласковых. Он лежал под одеялом и тихо дрожал.
*  *  *
Так, за шутками-прибаутками, незаметно летели лни. Конопля скрашивала серость колхозного жития. Работа после косяка была не в тягость, в душах царили мир и покой.
Иногда Игорь ловил себя на мысли, что он начинает понимать жизненную философию сытого корнеплода. И тогда, чувствуя в себе прилив вдохновенья, объяснял он Саньку концепцию мирного сосуществования турнепса и человека, но вскоре путался в хитросплетении доказательств и предпосылок.
- Ты не помнишь, о чём это я? – спрашивал он Санька, пялившегося на него с эйнштейновским видом.
И качал головой Санёк, и забывал тут же Игорь о своем разговоре.
*  *  *
Однажды в клуб привезли киношку. Курнув для полноты восприятия, ребята поспешили на просмотр.
Игорь немного отстал, потому как понял, что не человек он больше, а большая мудрая черепаха, которая медленно летит над землёй и улыбается усталым колхозникам. Вот она видит ярко освещённый проспект… машины… родной дом… Из окошка машет пирожком мать… Летучая черепаха, которую когда-то звали “Игорь”, качает в ответ лапами и идет на посадку. Но почему-то оказывается на грязной деревенской улице.
- Безобразие, - буркнул Игорь и огляделся. Ему показалось, что редкие прохожие со всех сторон сверлят его глазами и думают: “Вот идёт обдолбанный нарк и мы его осуждаем”. Из окошек пялятся старухи и дети, вообще вся деревня устремила на него своё коллективное око и тяжко вздыхает:
- Скучно, грязно, холодно, я вас понимаю, но принять не могу…
Игорю стало неуютно. Он не знал, куда спрятаться от пронизывающих взглядов, разве что в панцирь? Он поднял воротник и закрыл глаза.
Длинная и извилистая дорога. Колея. Одинокий путник с закрытыми глазами.
*  *  *
В клубе было душно. Пахло потом, прелой одеждой, несвежими портянками, вдобавок мужики усиленно дымили “Беломором”.
“Боже мой! – подумал Игорь. – Я окружён вонючими мужланами!”
Вот внутри его нарастает волна негодования, поднимается вверх и подступает к горлу. Не дожидаясь, когда она постучится в стиснутые зубы, Игорь кинулся к выходу.
На крыльце его стошнило.
Чувствуя себя по-прежнему большой, но опустошённой черепахой, Игорь кое-как слез с крылечка и лёг на траву. Рядом сочувственно бормотала бабушка-билетёрша.
От тоски Игорь стал считать звёзды, досчитал до двенадцати, и его опять вытошнило.
“И кто-то же называет эти плевочки жемчужиной”, - безразлично подумал Игорь, утёрся воротником телогрейки, сел на ступеньки и погрузился в транс…
Наутро за ними пришёл из города автобус. Потому как – пора на учёбу.

____________________
Осень 1996.