Сверхчеловек

Он – это я. Только он – человек, а я бревно бесчувственное. Самокритика тут не при чём – я далёк от того, чтоб сокрушаться по поводу отсутствия чувства сострадания, или от того, что во мне нет доброты – таких людей сейчас множество. Я – другое дело. Я не чувствую ничего. Я ем, потею, болею, смеюсь, устаю, но я не знаю, КАК ЭТО – устать? ЧТО ЭТО - быть счастливым? ПОЧЕМУ люди  восторгаются прохладой майского вечера?
Я был женат. У меня есть друзья. С моего рождения прошла уже половина жизни, и за все эти годы никто так и не распознал во мне чужака, потому что, чтобы быть “своим” нужно всего лишь знать, о чём говорить.
Люди говорят между собой о семейных проблемах, политике, ценах, работе, судачат и сплетничают, перелопачивают груды мёртвых слов,  пересказывают содержание книг и фильмов, толкуют о снах, просто говорят – для заполнения словесного пространства и – врут, врут, врут… Я делаю то же самое. В реальном свете вся моя “аномалия”  объясняется лишь неразвитостью определённых участков мозга…
Я долго размышлял над тем, что мне делать и, так как не терял способности видеть и слышать, то нанял себе человека, на десять лет младше, который всё делает вместе со мной. Обычно людям сложно описывать чувства, но он – необычайно способный. Словами, мимикой, жестами он может рассказать мне о прелести сидения у ночного костра с любимой женщиной столько, что я не нуждаюсь ни в каких дополнениях. А в каких тончайших подробностях слагает он оды о букете марочного вина!..
На прошлой неделе его сбила машина. Пять дней я сидел у его кровати и молил бога о том, чтобы он пришёл в сознание. Пусть на минуту. Минуты было бы достаточно для того, чтобы вкратце рассказать мне о том, как это – быть сбитым машиной?
Наконец он очнулся. Улыбнулся, увидев меня, поманил глазами и, когда я склонился к его губам, успел шепнуть лишь одно слово. Затем он умер. На лице его навечно осталась улыбка Джоконды, но это было не важно.
Придя домой, я хохотал. Да! Я выходил на балкон и плевал на копошащихся внизу человечков, я раздел все их мысли донага и хохотал над их беспомощностью. Дураки! С какой серьёзностью лелеют они свои липовые секретики! Как наивно верят они в силу чувств!..
А теперь я учу их. Безусые романтики – они называют меня “учитель” и верят всему, что бы я ни сказал. Конечно, это не те, с кем можно строить общество, что я задумал. Однако у них родятся дети и каждое новое поколение будет ближе к Истине. Я верю в них. Я желаю им только добра. Я хочу видеть людей сильными, а силу даёт только знание. Кому, как не мне знать это, верно?

________________
Февраль 1999.